Холодно... Пальцы мёрзнут и не слушаются... Как там — «эх, яблочко, да куды ко-отишься...» Мысли путаются... Пальцы жмут не на те кнопки... Гармонь старая, доломанная совсем... Темнеет... Пора уж собираться... Сколько там набралось? Десять рублей, двадцать, тридцать... мало. Потерплю ещё. «Эх, яблочко, да куды ко-отишься...»
-Граж... Гражданин, подайте!
Нет! Что стало с людьми? Проходят мимо, на меня не смотрят, отворачиваются... А в глазах у многих — слёзы. Подойти ко мне стыдно, или грошами поделиться жалко? Э-эх, люди!
Вот, вот старичок, прямо ко мне идёт! Может, подаст? «Эх, ябло-очко!» Остановился! Достаёт из потёртых грязных штанов засаленный мешочек-кошелёк.
- Держи, милок. - ложит бумажку в мой холщовый мешок. Наклонился. Мелькнул мешочек — да там же почти пусто.
- Нет, батя, у тебя не возьму! - неужели это мой голос? Хриплый, грубый, тихий...
- Держи-держи, пока даю! - строго посмотрел мне в глаза старичок — и в них мелькнула такая знакомая мне печаль. - У меня есть ещё!
Заковылял прочь... Старая телогрейка, шапка-ушанка... Мимо снуют люди. Главный универмаг рядом. Десятки, сотни, тысячи людей... В первое время я не мог пересилить гордость. Сесть на виду у всех и демонстрировать, какой жалкий вид ты собой представляешь... Вместо ноги — деревянный протез до колена, на лице — шрамы. Протез — во время войны, ребенком ещё, на мину наступил. Ногу до колена — как ножом срезало. Странно, как вообще жив остался. Шрамы — в разных переделках побывать пришлось. И били, и резали... После войны сиротой остался — детдом. Помню, как на работу устраивался — увечных-то после войны много было, а всё равно старались не брать. Писать умел — устроился в архив кое-как, бумажки переписывать. Работа несложная. Да нудная. Однако долго я там проработал — комнатку в коммуналке имел, паёк. Спокоен был. Холост. С существованием своим смирился. Да разогнали ту контору. Научился по дереву вырезать — досточки сувенирные продавал. На жизнь хватало... В тюрьму попал — то ли дерево не там взял, то ли цену большую просил, то ли просто мешал кому-то... В Сибири три года лес валил. А зачем? Там-то, кстати, шрамы и появились... Эх, да-а...
-Эй! Эй, Дамочка, подайте — спою! Шир-рока, страна моя родна-ая! Дамо...
Совсем замёрз. Здоровая нога в потрёпанной штанине не выдерживает январского холода. Меха у гормошки задубели вроде. Нет, пойду... Я всегда так себе говорю, а потом ещё час, не меньше сижу, пока первые фонари не зажгутся: копейки лишние не помешают. Эх, спою — согреюсь! «Крутится, вертится шар го-о-лубой, крутится-вертится над о-оловой, крутится-вертится хочет...» Мужчина, лет сорока, что-то бросил мне. Темненько уже, но видно — десять рублей. Спасибо и за это.
- Доброго здравьичка! - кричу вслед.
Мысли опять уносят меня в прошлое. Что-то меня сегодня мечтать потянуло. Старею...
Из Сибири приехал, квартира — тю-тю. Где жить? Стал у товарищей ночевать — у кого ночь, у кого две... Скоро по кругу пошло. Да недолго — там жена запретила, там ещё что-то. Пришлось и на вокзале, и в подъездах, и в подвале жить. С моей ногой и паспортом устроиться на работу стало почти невозможно. Пробовал дощечки вырезать — руки не те. Как чужие. Не слушались. Бросил. На вокзале вещи пробовал таскать — с моей ногой смешно — тоже бросил. Вот, милостыней да услугами по мелочам уже год как жил. Потом — снова в тюрьму. За «бродяжничество». И так далее. Последний раз из тюрьмы месяцев восемь, как вышел — вот, по подвалам кантуюсь. Сейчас всем не до меня. Даже милиции. Надоело. Всё надоело. Жить не хочется.
-Девушка! На му-у-уромской доро-оге... Спасибо, девушка!
Пятьдесят рублей... Вон, мальчишки — пальцами показывают, издеваются. Смешно им — седой щетинистый дядя без ноги сидит на асфальте с гармошкой и песни распевает...
Кошка!.. Кошки да собаки — бездомные... Как я их понимаю... Это мои частые соседи по подвалам. Иногда найду кошечку побитую — покормлю, выхожу, как смогу. Они меня любят. Да-а-а. Новый год был недавно... Три бутылки пива, солёная рыба, печенье, шоколадка какая-то — вот мой праздничный стол. Говорят, как новый год встретишь, так его и проведёшь. Это верно. Я уж не раз на себе это проверил. Судя по встрече, год мне опять предстоит неважный. Хорошо, полгода назад «товарищ» гармошку подарил. Старая, но играет. Без неё пропал бы...
Эх, пойду. Нога не хочет сгибаться. Руки застыли. Теперь в столовку... Хоть хлеба куплю, да чаю горяченького попью. Эх, деньжат мало. Гармонь в мешок, мешок на плечо, - пошёл.
Пробиваюсь сквозь толпу — серая людская масса с мрачными, одинаковыми лицами окутывает меня. Все куда-то спешат, чем-то озабочены... Люди, живите спокойно! Ведь у вас есть квартиры, и работа, и денег немножко — живите! Это так просто. Жизнь прекрасна! Это я вам говорю, который должен был бы жизнь ненавидить! Эх, люди, люди... Ничего-то вы не понимаете... А годы идут... Ну, да ладно... Мне-то что...
Что это? Молодой человек... Одет как все... Ничего особенного... Хотя нет, глаза особенные! Смотрит прямо на меня... Всё... Разминулись. Что-то такое было в его глазах... Побольше бы таких ребят, глядишь, изменился бы мир... Верю, все ещё будет хорошо. Мне, конечно, не дождаться, ну пусть хоть моя жертва будет не напрасной.
А, вот и столовая. Внутрь, скорее внутрь, там тепло... Живительное тепло ласкает руки.
Я верю в вас, люди!
3.01.1994