Я никогда не любила собак, одновременно была к ним равнодушна и боялась. Последствия, как говорят иногда в шутку, «тяжелого детства». Нужно быть однажды, в возрасте шести лет, основательно покусанной и позволить делать себе уколы для профилактики, чтобы до конца жизни обходить это создание стороной. Прочитав где-то, что взгляд в упор означает у собак призыв к атаке, я даже боялась смотреть им в глаза. Но эта была единственная, которую я знала близко и не боялась, я даже состояла с ней, в какой-то степени в «родстве». С её уходом закончился определенный жизненный этап, но спустя много лет я всё ещё её помню. Она заставила о себе говорить.
Собачья жизнь начиналась традиционно, «все счастливые семьи похожи…». Щенка потрепали за мордашку. Дети занялись устройством, так называемого «места». Документов у нового домочадца не было, а название его породы – колли, шотландская овчарка, мало о чём говорило в местах, где народнохозяйственное значение имели только лайки, у тех же, которые в любое время года сидят во дворе на цепи, породы вообще нет, это просто Шарики и Тузики.
Посовещавшись, Семейство дало щенку кличку Алмаз, но так, ровно - нейтрально, его называла только Хозяйка, Хозяин называл сдержанно-призывно – Алмазец, Дети – уменьшительно-ласкательно – Алмазиком.
Когда осталось позади время «сон – еда – игра», Алмаз начал принимать заметное участие в жизни семьи. Ему, как и полагается приличной собаке, купили ошейник и поводок, а это, по выражению булгаковского Шарика, равносильно портфелю для человека. Шарик – морда известная и авторитетная, он знает, что говорит.
Зимой Дети были одеты в шапки и варежки цвета кофе с молоком из его шерсти. И не было лучшего специалиста по зализыванию ран. Однажды Хозяйка сильно поранила ногу, к этому происшествию Алмаз отнёсся ответственно и несколько дней зализывал рану. Хозяйка ему ногу, как хирургу на приёме подставляла, в больницу она так и не обратилась, всё обошлось. Алмаз впервые всех удивил. Теперь по подходящему поводу всё Семейство обращалось к нему за первой медицинской помощью.
Когда в осеннее время года квартира не отапливалась, Алмаз по ночам согревал Детей теплом своей шерсти. Он радовался вместе с ними, когда возились в снегу или когда тянул санки. Не обошлось, конечно, без погрызанной обуви, растрёпанных книжек и неизвестно куда запропастившихся вещей.
Иногда происходили События. На День Физкультурника Алмаз получал приглашение принять участие в выставке собак, проводимой на школьном стадионе. Хорошо, что выставку кошек посвящали другим праздникам, хотя какое ему дело до кошек.
Призовые места, само собой, занимали лайки. «Тоже мне охотнички». Конечно, тягаться с чемпионом области, лайкой, которая принадлежала Председателю районного общества охотников и рыболовов, было тяжело, хотя всё это было условно и «разные весовые категории», но в экстерьере Алмаз явно проигрывал даже своим собратьям по породе - одно ухо у него всегда стояло торчком, что для колли ну никак не допустимо. Вообще, всё это похоже было на соревнование между людьми за преобладание в чем-либо, идешь себе так по кругу собачьему, а за тобой какая-нибудь мопса с красным бантиком семенит. Ну да бог с ним собачий, главное, чтобы Хозяин доволен был.
Как-то я позволила себе сделать замечание Хозяину по поводу Алмаза:
- Послушай, какой толк от вашей собаки, она даже не лает на тех, кто к вам приходит, - следовала я своим простым умозаключениям, что собака должна обязательно облаять каждого постороннего, пришедшего в дом.
- Если он почувствует угрозу для дома или начнется скандал, тогда он молчать не будет. Он лает, когда чувствует опасность.
- Что же дворняги живут с ощущением постоянной опасности? Каково же тогда живется их хозяевам? В вечном страхе?
- Для дворняг – облаять, как на угол будки пописать. Работа такая. А у этого другое предназначение и распылять он себя просто на лай не будет. Для него лаять не значит - брехать, а значит выполнять ответственную работу, в которой он больше специалист, чем мы – люди и в этом его предназначение. Скоро увидишь.
Радостное возбуждение появлялось у Алмаза не в день открытия охоты, а намного раньше, когда появлялась первая трава. Он внутренне чувствовал, для чего родился. Шотландские овчарки – отличные пастухи, но, живя в городах, не имеют возможности показать себя в настоящем деле. У Алмаза такая возможность была.
Алмаз много раз слышал и понимал «Лежать!», «Сидеть!», «Рядом!», но он никогда не слышал «Пасти!». Когда Алмаз первый раз в деревне на пастбище увидел стадо коров, он вытянул вперёд морду, казалось, улавливая что-то такое, что могло быть понятным только ему, переступил передними лапами с одной на другую и…рванулся вперёд. Он все понял без команды.
Целый день без устали Алмаз носился вокруг стада, круг за кругом стелился по земле, и из-за длинной шерсти не было видно, касаются ли его лапы земли. Бег его был стремительным, как полёт выпущенной стрелы. Там, где его присутствия для глупых животных было недостаточно, он помогал себе лаем. Вечером Алмаз, уставший и счастливый, не спеша, бежал за стадом, и уже не угрожающе, а больше для острастки, облаивал желающих уйти в «автономное плавание». «Нечего по закоулкам репейник собирать». Работа считалась законченной, когда деревенская улица пустела, но для этого Алмазу приходилось еще, как челноку, побегать от ворот к воротам. «Так, порядок, все дома». За ужином все разговоры были только о нём. «Лучше так, чем по двору куриц гонять». Вот такие «каникулы Бонифация» получились.
Зимой Алмаз скучал, дремал, и ему грезилось небо, луга и шропширы (шотландская порода овец) Шотландии. Дети выросли, всё реже с ним играли и всё больше говорили по телефону, выводя его гулять, исполняли, когда-то радостную и приятную процедуру, как необходимую обязанность. Хозяин вдруг стал редко появляться дома, только по воскресеньям, а потом и в воскресения перестал приходить, потому что Дети уехали куда-то далеко – учиться. Всё закончилось как-то быстро. Может, началось давно, а он за розовыми очками своего беззаботного собачьего детства и юности ничего не замечал. Они остались вдвоём с Хозяйкой.
Тоскливо стало в доме. Замолчал телефон. Хозяйка целыми днями ходила нечесаная из комнаты в комнату, заставляя себя что-нибудь делать. Алмаз бродил за ней следом, понуро опустив голову и хвост, иногда он лёжа следил за ней взглядом и тяжело вздыхал: «Кажется, у людей это называется депрессией». Иногда Хозяйка по вечерам сидела на кухне со стаканом вина, тогда в приливе нежности могла Алмаза и за ухо потрепать и лапу «на дружбу» попросить. Но больше рыдала вместе с рвущей душу из динамика магнитофона Булановой: «Не кончается, не кончается, не кончается Чёрное море…».
Когда приезжали Дети – дом оживал. Алмаз, приветливо виляя хвостом, перебегал из комнаты в комнату, торопясь успеть везде. А когда Хозяйка и Дети садились на кухне за стол, он, как в старые добрые времена, дипломатично усаживался на расстоянии, не смея подойти ближе. Ну что может делать собака на кухне, когда люди собираются за обеденным столом? Конечно, ждать…
Однажды Алмаз заметил, что Хозяйка, взяв его поводок, но не произнеся команду «Гулять», начала пристраивать его где-то высоко, а потом, почему-то, вместо его головы в ошейник просунула свою. По счастливой случайности приехали Дети, отобрали у Хозяйки поводок и вернули его Алмазу, а он постарался спрятать его подальше и доставал теперь только по команде «Гулять».
Наступила весна. И, чем дольше она шла, тем Алмаз явственней испытывал беспокойство. Он с надеждой смотрел на входную дверь и ждал, что она откроется, войдёт Хозяин, скажет: «В машину!», и его повезут в деревню.
Это было сильнее него. Алмаз сбежал – выпрыгну в открытое окно, потому что в этом мире ещё было Главное Место, где он нужен. И бог с ней, с Шотландией. Стадо – оно в этой стране стадо.
…Он летел по кромке шоссе, как выпущенная из лука стрела. Сомнений не было, проносящиеся мимо него машины, пахнущие так же, как машина Хозяина, указывали ему направление. Правда, он немного нервничал и начинал вилять на обочине, бросаясь, то вправо, то влево, когда его обгоняла машина. Алма-аз! В тот миг ты должен был кинуться вправо. «Люди! Вы слишком многого от меня требуете!» Алмаз бросился…влево…
Хозяйка, ваша собака на двенадцатом километре лежит. Машина сбила. Торопилась видно собака куда-то.
Когда Алмаза привезли домой, он уже не дышал. Люди не умеют зализывать собачьи раны. Они в жизни и свои-то раны не умеют зализывать.
Вот такая собачья жизнь...