Сестры Катя и Клава Мельниковы были призваны в армию в тысяча девятьсот сорок втором году зимой, причем одновременно. Кате исполнилось девятнадцать, а Клаве – двадцать. В районный центр приказано было явиться в десять утра, на станцию к поезду.
Дома оставалась, только мать. Отец и старший брат погибли в первые месяцы войны. Младший брат воевал, где-то под Сталинградом.
Мать напекла пирожков с картошкой им на дорогу, и, заливаясь слезами, положила их в дорожную сумку, заодно сунув туда и мешочек с ржаными сухарями, мол, на войне пригодятся.
Запрягла колхозную лошадь, усадила дочек в сани, перекрестила и повезла их в райцентр.
По дороге остановилась у дома своей матери, чтобы Катя и Клава могли попрощаться со своей старенькой бабушкой. Бабушка еще раз благословила внучек, накормила горячими блинами, а те, что не съели, завернула в чистую тряпку, и Катя сунула их себе за пазуху.
Так и поехали девчонки на войну, увозя с собой тепло родной деревни в дорожной сумке и за пазухой.
За околицей их ждали деревенские девчата и ребята. Они пришли проститься с сестрами. Обнимались, целовались, обещали слать весточки друг другу и непременно вернуться живыми и здоровыми.
Время поджимало, и мать сказала: « Ну, все. Поехали, а то опоздаем!».
Сестры последний раз оглянулись на село. Было очень морозно, слезы застилали им глаза и превращались в маленькие льдинки. Замерзли руки, ноги, и вдруг Катя поняла, что, чего-то не хватает. Она схватилась за пазуху. Бабушкиных блинов там не было. Выпали, пока обнимались с подружками у околицы! Возвращаться назад было уже некогда. А так жаль было этого военного лакомства!
Пирожки девчонки съели сразу же, сидя в вагоне поезда, заедая слезы прощания с матерью, а вот сухари, так и путешествовали с ними до самого конца войны.
Служили девчонки в бронепоезде в одной роте, но в разных взводах. Катя – зенитчицей, Клава – связисткой. В передышках между боями, приходили, друг к другу в гости, принося в подарок материнские сухари. Когда было просто невыносимо тоскливо, притрагивались к ним руками, словно стараясь ощутить тепло материнских рук.
Так и ездили с ними сухари по всей стране всю войну вплоть до самой Победы.
С войны они вернулись весной.
Из райцентра всю дорогу бежали бегом (двадцать километров), и когда дошли до околицы, где три года тому назад потеряли бабушкины блины, впервые заплакали горячими девичьими слезами. На войне они были солдатами, и плакать им не полагалось по Уставу, как шутили они тогда сами над собой.
Войдя в родное село, они ясно осознали, что оно было то же самое, что жило в их памяти все страшные годы войны. Те же самые птичьи гнезда на деревьях около материнского дома, те же самые покосившиеся старенькие избушки встречали их, словно бы и не расставаясь с ними на целых три года.
Все это живо напомнило сестрам мир, по которому они тосковали и который теперь со всеми красками прошлого вернулся к ним.
Безлюдно было на деревенской улице, может быть от того, что вдруг пошел сильный дождь, а может и от того, что все: и старые, и малые были на колхозной работе. Была посевная, и каждая минута весенней поры была особенно дорога.
Навстречу им, из отчего дома, вышла плачущая бабушка, причитая о погибших внуках и об их отце.
Пока бабушка хлопотала с праздничным ужином, они уже бежали в поле к матери, осознавая всем своим нутром, что самое главное теперь это жизнь на родной земле, за которую они воевали там, на далекой теперь уже для них войне.
… Надев свои девичьи старые платьица, из которых они изрядно выросли, они опять стали простыми деревенскими девчонками, и им хотелось всего лишь только мира, да, чтобы рядом были мама и бабушка.
Из солдатских вещмешков они вынули гостинец: несколько оставшихся сухарей, которые увозили из родного дома, а мать, плача и смеясь, поставила им на стол в чашке несколько засушенных блинов, спросив: «Ваша потеря? Нашла я ведь их тогда, возвращаясь домой, и загадала, что если сохраню их, то вы вернетесь живыми!»
« С чем уехали, с тем и приехали, - сказала бабушка. Хорошая примета!», - и низко поклонилась внучкам до самой земли.