- 1 -
Случилось так, что пятнадцать лет я не был "дома" и вдруг заскучал. Да не так - поговорили и прошло. Каждую ночь себя во сне вижу пацаном, босиком бегающим по солнцем залитой улице, вдоль которой растут высокие стройные тополя. Тополь - дерево моего детства, юности и сегодня у меня рядом с домом растут семь огромных тянущихся макушками к солнцу богатыря. Стоят они как седые старцы, окутанные прозрачной накидкой тополиного пуха, а годами - меня догоняют. Очень высокие, красивые и ровные как свечки. Признаюсь, люблю я эти деревья! Ранней весною в безветренную погоду встанешь под тополем, стоит прислушаться и можно уловить тихие щелчки. Это лопаются почки и рождаются маленькие зелёные клейкие два-три лепесточка. Охраняемые коричневой "материнской" шелухой они ещё целые сутки не видят света. На следующий день шероховатые остатки сорвал ветер, лепестки окрепли и начали самостоятельную жизнь. А ещё через день на ветке уже радуют глаз повзрослевшие листья с жёлтой пыльцой, которая легко клеится и плохо отмывается от пальцев. В это время тополь пахнет смолою и этим запахом кружит голову. Хорошо! Опять весна, снова всё просыпается и зарождается новая жизнь!
Родился я в России под Новосибирском, но с шестилетнего возраста жил с родителями и тремя сёстрами в Казахстане, в селе на юге страны. Есть у меня и старший брат, но жизнь нас развела, и мы виделись очень редко. А в сорокалетнем возрасте с женою и тремя сыновьями я переехал на родину моих предков в Германию. В один день с нами покинули Казахстан и сёстры со своими семьями.
Моя жена Антонина сразу заметила во мне перемену, но (Ох, эти женщины!) подумала совсем о другом. А я, всё как на духу, что меня тревожит, рассказал ей и увидел перед собою заблестевшие счастливые глаза.
- Родненький, а я как страдаю, скучаю по сестре. По телефону-то не наговоришься. Давай поедем к Галке, посмотрим, погостим, и на душе станет легче, - с облегчением заворковала она, подсаживаясь ко мне поближе.
Обсудили с детьми и внуками (их у нас уже четверо), подсчитали, во что это удовольствие нам обойдётся и решили: сначала летим в Новосибирск, к моему брату, ну а потом рванём в Казахстан, к Галке. Благо, сейчас турбюро все хлопоты с визами берёт на себя. Взяли оставшийся отпуск, все отгулы и, упаковав два больших чемодана с подарками и продуктами, (мы-то ещё не забыли, как было туго перед отъездом в девяносто пятом) и счастливые улетели на три недели.
Не ожидал я, что сидя в самолёте с таким трепетом буду ждать встречи с братом. Он женат на цыганке, которая наотрез отказалась ехать со всеми в Германию. Весь полёт с Антониной не разговаривал, вспоминал всё, что меня связывает с Фёдором. Он в семье старший ребёнок, я младший и разница между нами двенадцать лет. Нянчить, конечно, ему меня приходилось, мама заставляла, но как только я подрос, мне казалось, брат меня не замечал. Но когда в аэропорту прослезившись, он долго обнимал меня, с силой прижимая к своей груди, я был так счастлив, что у меня есть старший брат. Хотя ему давно за шестьдесят, а он ещё ничего, крепкий мужик. К моему стыду, я его не узнал и если бы мы встретились на улице, прошёл мимо.
Хорошо нам у них было. И Рада, жена Фёдора, не скрывала радости, что братья встретились. Показали нам как сын и дочь с семьями и внуками живут. Водили в театр, правда, так захотели женщины, на дневной спектакль "Старик Хоттабыч" и все вместе посмотрели гастролирующий в Новосибирске московский цирк. Через несколько дней я поймал придирчивый, разглядывающий меня взгляд Рады:
- Борис, смотрю на тебя, ты весь седой. У Фёдора даже нет столько. А мне ты помнишься мальчишкой в коротких штанишках на нашей свадьбе. Кажется в тёмно коричневую клеточку, на подтяжках, - и, улыбнувшись, вышла из комнаты, позвав Антонину с собой на кухню. Я задумался о штанишках, которые запомнила Рада. Опять навалились воспоминания из моих тревожных снов, и когда вернулся брат из аптеки с лекарствами для жены (здоровье её не балует), я его попросил:
- Федя, давай съездим в нашу Сосновку. Посмотреть хочется. Стоит она ещё на этой земле?
- Стоит! Теперь уж никуда не денется? Вот, родни там никакой больше нет. А село поднялось, как северяне его выкупили. Даже асфальт по улицам проложили. За последние шесть-семь лет и фермы отстроили заново и школу отремонтировали. Говорят, детский сад новый строят, значит, лучше стали жить, раз молодёжь женятся и детей заводят.
- Постой. Как это так, северяне село выкупили? А как же совхоз?
- Да всё это на те, непонятные ваучеры, с которыми мы не знали что делать. А умные люди поразмыслили и вот, путное дело сделали. Вот, все бы так! А многие норовят только урвать верхушки да с деньгами сбежать. Знаешь, сколько в округе хозяйств разорили москвичи, а Сосновке повезло с хозяином.
- Так что, хозяину принадлежит весь совхоз?
- Да, да! И пашня и скот и сад-огород. А совхоза там нет, давно развалился. Приехали северяне остатки от так называемого бывшего совхоза выкупили и начали восстанавливать. Когда двенадцать лет назад они здесь появились, и я хотел назад в Сосновку податься. Уж больно скудно мы в городе жили, но остались возле тестя с тёщей жить.
- Фёдор, не говори, что из-за моих родителей остались. Кто тебя тогда, почти пенсионера принял бы? Дик со всей округи молодёжь собирал, да специалистов. А ты кто был? Дипломированный пенсионер, который без надобности, - услышали мы из кухни, и Фёдор согласно кивнул.
- Да, Дик кого попало к себе не берёт. И правильно делает. К порядку молодёжь приучает. Попался во время работы подвыпивший, сразу, без особых разговоров расчёт даёт. Вот, мужики и не пьют. Прогул без причины - предупреждение. Второй - расчёт. Поэтому и работа идёт. Порядок и дисциплина там. Кому хочется без тёплого местечка остаться. Работают у него по договору, где всё прописано. Теперь и поощрения уже даёт работникам. Слыхал я, сейчас свой молзавод строят, а потом конюшни будут. Вроде бы Дик любитель лошадей. Правда, первые годы, пока капитал не наработал - люди тоже бедствовали. Многие уходили. Да и в других местах не лучше было. Здесь как бы частное предприятие - должен платить. А то, что в государственных учреждениях годами работники не получали оплату, так никто не вспоминал и не требовал. А теперь говорят в Сосновке хорошо! Бывший бухгалтер - трактористом работает. Лучше у Дика трактористом, чем где-то специалистом.
- А кто он, этот Дик? Мафиози?
- Да кто её знает? Какая она мафиозия? Его в первый год до полусмерти избили, долго на костылях ходил, но не уехал. А в третий - два раза поджигали. Ну, а потом он вооружился и все отстали. А сейчас государство на его стороне, деньжатами помогает, в пример ставят. В прошлом году по телевизору показывали, как сам Путин к нему в хозяйство приезжал.
- Федь, а наш дом ещё стоит? - под впечатлением услышанного рассказа, спросил я.
- Не знаю, браток. Я ведь тебе рассказываю, тоже понаслышке, да что в газетах пишут. Я же там больше и не бывал.
- Что так? Ты же школу там окончил?
- Не сложилось, да и дела в тех краях не было, чтобы попутно заехать. Как после Армии вас в Казахстане навестил, приехал сюда, поступил в институт, Рада меня сразу и охмурила.
- Фёдор, ну-ка вспомни, как всё было? Не ты ли меня охмурял своими чёрными глазами. Да усы, усы чего стоили, а? Вот, я и не устояла, - раздался смешливый голосок, и улыбающиеся женщины появились в дверях из кухни.
- Так, давайте съездим, посмотрим.
- Нет, нет. Я не могу, - отказалась хозяйка. - У меня домашние дела. Стряпать буду.
- Борь, и я останусь. Поезжайте вдвоём, - сказала Тоня и ушла следом за Радой.
- Федя, а ты как? Братишка, давай съездим. Не отправишь же ты меня одного? - надавил я на чувство ответственности старшего брата за младшего, и улыбнулся. - Хочется посмотреть Сосновку. А то меня сны из детства достали. Вижу себя совсем пацаном, как среди высоких тополей бегаю, - и я вспомнил короткие штанишки, о которых говорила Рада.
- Ну, что ж! Раз такие дела, поехали. Вот, завтра с утра на электричке и тронемся, а к вечеру вернёмся.
- 2 -
Осень, разбросав по тротуару багровые краски, овладела настроением прохожих и, не давая опомниться последним тёплым денёчкам, вошла в свои права. Ранним прохладным утром сидя в электричке, я ощущал рядом тёплое плечо брата, и по телу растекалось ранее незнакомое чувство. "Вот, это да! Что за сентиментальность? Мне пятьдесят пять, а таких, родственных чувств ещё не испытывал. Жаль, потерялись мы с братом в этой жизни. А Фёдору, интересно, ему сейчас как?" Подумал я и косо глянул на профиль брата похожий на отца. Но он, задумавшись, смотрел в окно невидящим взглядом и его мысли были очень далеко. Через некоторое время, как бы очнувшись, он понял, что молчание затянулось, и сказал:
- Ох, Боря, извини, засмотрелся на осеннюю красоту за окном. Осень-то в этом году без дождей, тёплая, - и мы проговорили всё время пути, вспоминая то малое, что удалось пережить вместе. Я чувствовал, что брату как и мне всю жизнь не хватало этого приобретённого только сейчас общения.
Мы уже почти час медленно шли к нашему бывшему дому по улицам Сосновки и Федя, показывая мне школу, магазин, почту, слесарку, электроцех, клуб и другие здания, усиленно пытался донести до моей ничего непомнящей памяти, что это наша родина. Иногда он удивлялся каким-нибудь новшествам и радостно продолжал меня знакомить с родным селом. На все его рассказы моя память не реагировала, я лишь пожимал плечами и отрицательно качал головой, стеснительно повторяя:
- Федя, я этого не помню. Не знаю. Ну, прости брат, всё забылось. Я помню только возле дома высокие тополя и на мне штанишки в клеточку (и то, эту подробность я знал от Рады). Пойдём к нашему дому, к тополям.
- Да мы крутимся возле нашего дома, а какой он, не пойму. Наш дом был номер 39. Улица Победы, 39. Вот он номер, но дом не наш.
- Может и ты забыл?
- Это ты был пацаном и не помнишь. А я из нашего дома в Армию ушёл. Ну, а вернулся уже к вам в Казахстан.
- А это улица Победы? Ах, да! Вон написано, - увидел я табличку. - Значит наш дом.
- Нет, Борис, не наш. Вход был с другой стороны, сараи на другую сторону, а перед домом резная калитка с железным забором и большое дерево дички. Это такие яблочки маленькие. Кислятина, а мы их горстями жевали, - и, передёрнув плечами, сощурив глаза, как будто сглотнув что-то кислое, он рассмеялся.
- Федя, а тополя? Тополя, где росли?
- На другой стороне улицы, - и мы вместе повернулись, но тополей тоже не было. Увидели мы идущую к нам пожилую женщину с седыми высоко зачесанными назад волосами.
- Извините, - окликнул я её. - Вы, случайно не старожитель в Сосновке? - и направился к ней.
Женщина, молча не глядя на меня прошла мимо и, подойдя к Фёдору, сказала:
- Федя, здравствуй! Не узнаёшь?
- Ну, как же, узнал. Здравствуй, Аннушка, здравствуй, - улыбаясь, пожал протянутую руку, открыто разглядывая её.
- Я думала, не узнаешь. А мне внук сказал, что чужие люди по улице ходят и какой-то дом ищут.
- Аннушка, а это наш младший, Борис.
- Здравствуйте. Да, годы никого не сберегли, - и, улыбаясь раскосыми выцветшими глазами, пожала мне руку.
- А ваш дом дальше, он теперь будет номер 36. Уже лет десять-двенадцать назад первые три дома сгорели, поджог был. Там теперь детский сад строят. Вот номера и передвинули.
- А тополя где? На нашей улице росли высокие тополя? - не удержался я с вопросом.
- Да-а. Были когда-то и тополя. Спилили их, давно, одни пни до сих пор торчат. Федя, так ты как ушёл в Армию и в Сосновке больше не был?
- Нет. Не пришлось как-то, - сказал брат, грустно посмотрел в глаза женщины и опустил голову.
- Лет тридцать, наверное, уже прошло, а может и больше, как при урагане один тополь с корнями вывернуло, а другой у основания обломился. Первый упал на ваш дом, а обломившийся вдоль улицы и накрыл две легковые машины. Вот, после этого случая все деревья и спилили. Только обломленное чуть выше спиленных пней, как напоминание осталось торчать до сих пор.
- Как, тополь упал на наш дом? - заволновался Фёдор.
- Да, не расстраивайся, ты. Отстроил его новый хозяин. Расширил, перестроил, сейчас не узнаешь. Вон он. И во-он тополь обломленный стоит, - протянула она руку вперёд и, сощурив глаза, посмотрела на Фёдора. - Федя, будет желание - заходите. Антон дома, в огороде копается, - и, не простившись, медленно сошла с дороги и по высохшей траве-мураве пошла к своему дому.
- Федь, а кто она, эта Аннушка?
- Да, так. Вроде бы была соседка. В школе вместе с её мужем учились, - но почему-то его плечи опустились, и улыбка исчезла.
Мы приблизились к нашему совсем не узнаваемому дому. Фёдор замер на обочине дороги и, не моргая, глядел на усадьбу. Потом глаза сузились, на лице появилась чуть заметная улыбка, он думал о чём-то приятном. Но вдруг он весь напрягся, и мне показалось, в его голове замелькали тревожные воспоминания.
Не желая ему мешать, оглянувшись, я увидел на противоположной стороне улицы в кустах обломленный тополь и пошёл через дорогу. Я усиленно пытался вспомнить хотя бы ещё какую-нибудь малость из моего детства. Но ничего, ничего кроме огромных тополей, которых давным-давно нет. Глядя на потемневшие большие пни я почувствовал, как мне стало тоскливо и в груди что-то защемило. Как же так, я недавно видел во сне высокие, до самого неба тополя, а их оказывается, нет уже более тридцати лет? Я дотронулся до потемневшего трухлявого остатка от дерева, обломил маленькую щепочку и, глядя на неё, подумал, "Ты оказался не таким большим и высоким. Во сне ты доставал до солнца. Жаль, но нашу встречу я иначе представлял". Тяжело вздохнув, я чуть слышно простился с моим "солнечным тополиным детством", и пошёл к брату.
Вдруг, появилось ощущение, что кто-то на меня смотрит и я оглянулся, но там никого не было. Лишь в небе сияло осеннее солнце, и в его лучах мне почудилась высокая качающаяся тень. "Глупости всё это!", махнул я рукою, отгоняя видение. Но всё равно, я медленно шёл через широкую улицу с ощущением, что в спину смотрят и провожают меня тополя.
А возможно мне снились другие тополя, из Казахстана? Там они ещё выше и намного стройнее, появилась у меня маленькая надежда, увидеть мой сон наяву.
- Федя, хочешь, я попрошу хозяев разрешить нам войти в дом? - дотронулся я до его локтя и он вздрогнул.
- Нет. Не хочу. Это вовсе не наш дом, - сквозь сжатые зубы проронил брат не довольный своими воспоминаниями. - Всё, что было хорошее осталось в том доме, - и, опустив голову, пошёл вдоль улицы с новым асфальтовым покрытием.
- Как то всё сложилось не так, ни дома, ни тополей? - пробубнил я. - Может, к этой Аннушке зайдём? Вы же вместе учились? - спросил я, чтобы как то сгладить неловкость положения.
- Нет. Не зайдём. Учился я с её мужем. А её я любил. А он, пока я служил в Армии, на ней женился. Друг ещё называется? Мне об этом написала Люська, девчонка, которая его любила, - не останавливаясь, сказал Фёдор и размеренным твёрдым шагом, выпрямив спину, пошёл дальше. А я пожалел, что уговорил брата совершить это путешествие.
- 3 -
Расслабившись, стоя в медленно продвигающейся очереди к окошечку, где проводился паспортный контроль в аэропорту города Алма-Ата, я видел, как волнуется Антонина. Чиновник, долго рассматривая все наши визы наконец, вернул документы и мы, забрав багаж отдались на милость встречающих. Зная, что долгожданная встреча жены с сестрой Галиной не пройдёт без слёз, я терпеливо ждал окончания всех всхлипываний, посматривая на улыбающегося Евгения, моего свояка.
- Ну, всё-всё, девчата, поехали. Ужин на столе давно льдом покрылся, - беря чемоданы пошутил он, и направился к выходу. Я мог себе представить какие чувства испытывают сёстры и не торопил их. Наконец, они последовали за Евгением и, догнав его на стоянке мы подошли к чёрной "Таёте", которой свояк очень гордился.
Мы прилетели вечером, при закате солнца и меня поразила следующая картина. На удивление на привокзальной площади я слышал, как на дереве поют какие-то птицы. Заходящее светило озаряло лучами не по-осеннему синее небо с лениво плывущими пышными кажущимися от этого зарева розовыми облаками. Интересно, почему раньше видя каждый день такой заход солнца, не замечал этой красоты? Не обращал внимания на пение птиц, голубизну неба и пышность облаков. В груди что-то сжалось и мне стало понятно, что такое ностальгия. Добротная машина нас быстро вывезла на талгарское шоссе, и Евгений надавил на газ. Мы с Антониной "прилипли" к окнам машины, не переставая удивляться изменениям. Мало что изменилось в лучшую сторону. Главное, к чему был прикован мой взгляд были тополя, как и прежде растущие вдоль всей трассы. Вот, только сильно поредел ряд, наверное, и здесь ураган прошёл.
Выйдя из машины, я отметил, что алма-атинская осень явно отличается от новосибирской, с удовольствием потянулся и, вдыхая всей грудью широко раскинул руки в стороны. Тёплый воздух легко прошёл в лёгкие и я радостно закричал:
- Здравствуйте, земляки!
- Ты, что кричишь? Поздно, людей распугаешь! - дёрнула меня за рукав Антонина, привыкшая к немецким порядкам соблюдения тишины.
- Да, пусть кричит! Ну, привет, привет родственничек! - услышал я мужской голос, брата Антонины и Галины.
- О! Василий, здорово! - и я оказался в его крепких объятиях. Войдя в дом, мы с удовольствием отметили, что родственники жены были в полном сборе. Стол накрыт по всем правилам гостеприимных хозяев, и застолье затянулось до самого утра.
Проснувшись далеко за полдень, я услышал во дворе голоса. Оказалось, наши бывшие соседи пришли пригласить нас на ужин. Я охотно согласился думая, что смогу по соседству войти в наш бывший дом, который мы сами двадцать пять лет назад построили и самое главное - рукой прикоснуться к моим тополям. Где-то под ложечкой волнительно ныло, как будто предстояла встреча не с деревом, не с домом, а с родным человеком или давним другом.
Войдя во двор к соседям, я посмотрел на наш дом через забор. Вот, это да! На моё удивление перед моими глазами "красовалась" облупленная ещё ни разу за эти годы не крашеная резная веранда. А на террасе были натянуты бельевые веревки, на которых сушилось неизвестно какого цвета застиранное постельное бельё. Возле крыльца и в палисаднике, где раньше росли более тридцати всевозможных кустов роз, удобно расположилась отара овец. Они вяло скитались по двору, подходили к террасе и доставали мордами до белья смачно жуя его. Ком несправедливого негодования собрался в горле, и у меня исчезло желание заглянуть внутрь дома. Я повернул голову и увидел широко раскрытые печальные глаза Антонины, смотревшие в том же направлении.
- Бо-ря!? - с трудом втягивая вместе со слогами воздух, прошептала она, но я её остановил.
- Тонь, не надо! Спокойно, милая! - предчувствуя, что могут пролиться слёзы. - Тонечка, успокойся, это больше не наш дом, мы его продали, и хозяева что хотят с ним то и делают.
- Бо-ря, это наш дом? Где мой розарий?
- Не расстраивайся и не смотри в ту сторону, - потянул я её за руку к двери, а сам вспомнил Фёдора, который тоже не захотел заходить в наш, ему ставший чужим дом.
Курить я давно бросил, но с мужиками каждый раз выходил на улицу. Вернулось с поля стадо. С мычанием коровы прошлись по всей улице и, торопясь входили каждая в свой двор. Не забылось, так и хотелось побежать к своему забору и открыть калитку. Жаль, но теперь уже не нужно. Без меня откроют, привяжут, накормят, подоят и всё-всё сделают без меня. Сосед поторопился в сарай, а я довольный, что остался один, пошёл по обочине дороги вдоль улицы посмотреть, куда делись тополя возле моего дома. Обнаружив, как и в Сосновке, круглые срубы, я стоял, тупо глядя на с годами потемневшие пни и чувствовал, как ухудшается настроение. В висках усиленно пульсировала жилка, а из души рвалось "Люди! Где? Где мои тополя? Почему их срубили? Это мои деревья! Я их посадил!"
- Борис, ты что загрустил? - подойдя сзади ко мне, спросил сосед. - А-а, твои тополя? Сразу же через год, как вы уехали и у нового хозяина твои запасы дров закончились, так он каждую осень валил тополь. Дольше чем на зиму не только ему и всей родне хватало. Лет пять-шесть ни уголь, ни саксаул, ни другое топливо не заготавливал.
В селе таких больших тополей осталось - по пальцам перечтёшь.
- А на котловане тополя остались? - с надеждой увидеть хотя бы один посаженный мною тополь, спросил я.
- Только на дальнем, а остальные все срубили. Как началось с девяносто шестого сплошное безденежье, да и за деньги дрова негде купить было. Да зимы суровые были, деваться некуда - нищета, вот тополя и пошли на топку. Баба Матрёна Кузяева, помнишь её, царство ей небесное, весь забор стопила, и летники для поросят и цыплят разобрала на дрова. Да ладно, чёрт с ними с тополями! Нашёл чего жалеть! Пошли в дом, женщины ждут. Иван Бородько и твой напарник Сашка Шеффер обещали зайти. Повидать тебя хотят.
- Ну, раз так, пошли, - и я тяжело-тяжело вздохнул. Не мог же я ему рассказать, про солнечный тополиный сон. Он бы меня просто не понял, сказал бы: "Эх, Борька, Борька, нам бы твои заботы!" А для меня стало ясно: "Прощай моя мечта, встретиться с тополями детства. И к чему мне только такие сны снились? Тополей-то уже много лет как нет".
- 4 -
В аэропорту Ганновера нас встречали старший сын Дмитрий и внученька Кэт (Катюша наша). Она расцеловала Ому, а потом меня и защебетала тихим голосочком на немецком языке, что я не успевал улавливать всё, о чём она лепетала. Нужно было сначала перестроиться с русского на немецкий язык. Сидя на заднем сидении, Катюша разглядывала новую куклу и расспрашивала Ому о поездке, а через полчаса обе заснули, и в машине стало тихо. Ехать нам два с половиной часа. Сын рассказывал о событиях произошедших за последние три недели. Я похвалился, как все были нам рады, как хорошо принимали, и передал ему от всех приветы. Сказал, что подарки тоже всем есть, распакуемся - получите. Кое-что привёз тебе от твоих друзей. Помнят, не забыли, расспрашивали, дали адреса.
А когда мы съехали с автобана, и до нашего городка оставалось не больше километра, сын сказал:
- Пап, уже второй день возле вашего дома ведутся большие работы.
- Что? Опять как на грех какие-нибудь трубы протекают? В келлер заглядывал? Воды нет?
- Нет, пап. Там всё нормально. За вашим домом убирают большие тополя.
Я от неожиданной новости потерял дар речи, и молча, повернув голову к сыну, часто моргая ресницами, смотрел на него. От шока у меня, наверное, и челюсть отвисла. Он подумал, что я не понял и повторил:
- Ну, эти большие тополя спиливают, которые со стороны вашего балкона растут. Весь ряд убирают. Говорят, что деревья старые очень. Я думаю, к вечеру управятся.
Защемило сердце, стало тяжело дышать. Я с трудом выдавил из себя два слова, "Жалко тополя" и, отвалившись на спинку сидения, отвернулся к окну и зажмурился. Перед глазами поплыли трухлявые потемневшие пни из Сосновки и Казахстана.
"Так вот, значит, к чему мне снились солнечные тополя? Выходит, что последние уходят. Вовремя вернулся. Хоть с этими проститься успею".
09.01.2012.