Нельзя сказать,что Петрович уж очень сторонился детей. Даже наоборот, ковыряясь у заказчика под мойкой,он частенько показывал любопытному карапузу тонкости нелегкого мастерства водопроводчика.
- Это, пацан, ключ на 12 называется, - отечески приговаривал он, обдавая маленького ученика водочными парами. - Я вот так... вот эту.. фигню оп...Учись, вырастешь - поблагодаришь. Ребенок обычно морщился от спиртового запаха, но смотрел зачарованно.
С девочками было сложнее. Особенно после того случая,когда юное создание спросило прямо, честно глядя в глаза: "Дяденька,а вы правда алкаш"?
Но и с честной девочкой через пару минут смущение удалось погасить, поговорив о куклах и "кем хочешь стать когда вырастешь?"
И только одна шестилетняя Маргарита вселяла в сердце мастера Петровича дикий, прямо-таки суеверный ужас.
Что-то не так было с этой девочкой. Слишком аккуратна,слишком серьезна, и смотрела она на Петровича снисходительно. Со смесью жалости и презрения. Как на блохастого помоечного пса. "Всыпать бы ей хорошего ремня"! Но и этого бы Петрович не посмел сделать. Даже если б была такая возможность. Уж что-то было в девочке неестественное, пугающее, от чего бежали не то что мурашки, а целое стадо жирных тараканов, вроде тех, которые жили в мойке у художника с пятого этажа. Не наши скромненькие прусаки, а вальяжные кубинские твари, купленные в качестве натурщиков для очередного ненаписанного шедевра, да сбежавшие из банки то ли во время поэтического вдохновения, то ли прозаического запоя.
Но самое страшное начиналось, когда Маргарита начинала говорить. Петровичу хотелось удрать, бросив портфель с инструментами в протекающее биде. Пусть даже буржуйская замена пролетарского куска газеты затопит весь дом!
Таких речей Петрович не слышал и от взрослых.
- Будьте любезны, - говорила Маргарита, деликатно прокашлявшись в невыносимо кружевной платочек, - не повредите паркет вашей, с позволения сказать, обувью. Вы даже не представляете, как его трудно было достать. Папа отменил все дела,чтобы съездить за ним в Милан.
Петрович с ужасом представлял, что вырастет из этого чудовища.
Как-то в каптерке во время теплого застолья с дворником Зафаром он видел странный фильм, больше похожий на бред белой горячки, о простой женщине, ставшей ведьмой. Там мертвецы выходили из могил, ведущим отрывали головы, и огромный кот трескал мандарины в универмаге, обливая продавцов бензином из примуса. А ведь женщину там звали точно так же, как эту маленькую бестию! Маргарита. Это намертво врезалось Петровичу в память, и пятидесятидолларовые бумажки, щедро предлагаемые отцом девочки, не могли подавить в памяти этот ужас.
Тот день выдался обычным. Петрович уже успел обойти шесть квартир. Визит в "нехорошую квартиру" он оставил на потом. Хотел было вообще переложить эту ответственность на кореша Коляна, но жадность взяла свое. Тихонько молясь, чтобы маленького бесенка не было дома, Петрович поднялся на этаж, и... сердце его оборвалось, упав прямо в резиновые калоши.
Маргарита, свесившись через перила, громко отчитывала чем-то обидевшего ее соседского мальчишку.
- Я тебе глаз на жопу натяну, если поймаю. Ты - ошметок рода человеческого!
Увидев Петровича, она совсем по-детски засмущалась.
- Здрасте! - вместо жуткого "добрый вечер", вытерев нос рукавом, буркнула она.
И, скосив глаза на удирающего мальчишку, добавила: - Видите ли, он просто... Козел он, вот чего! Что удумал! Подбежал сзади! Уставился! А потом обнял! - на слове "обнял" голос ее потеплел. Но глаза по-прежнему возмущенно сияли.
Петрович помнил, что в том кино ведьмой женщину сделала любовь. Тут же, по всей видимости, любовь устроила иную, как говорил художник с тараканами, "медь-мать-форсу".
У Петровича поднялось настроение, и сердце из калош вернулось на место.
- Ты, это...Когда вырастешь, кем стать хочешь? - спросил он, стараясь быть как можно ласковее.