Я рано, в семилетнем возрасте, потерял отца.
Жили мы бедно, мать работала уборщицей в районной поликлинике и нам приходилось экономить буквально на всем.
Сколько себя помню - никогда у меня не было своих вещей.
Школьную форму купил мне родительский комитет школы, белую рубашку все время передавали нам соседи, сын которых на два класса выше учился. На физкультуру я всегда ходил в своей белой майке и черных трусах, кеды мне тогда подарил учитель. Одну единнственную куртку я носил столько, что в школе меня обзывали не прозвищем, как всех, а загадкой: ”Зимой и летом - одним цветом”.
А вот шапки у меня никогда не было. Денег на нее не хватало, никто не дарил и поэто-му в даже самые холодные дни зимы я ходил с непокрытой головой.
У всех была детская мечта, у меня такая - шапка. Помню, тогда я прочел сказку “Шапка Гугуце” и так мне врезалась в память волшебная сила той шапки, что я непременно хотел иметь именно такую, большую, накрыл бы ею весь город зимой и всем сразу стало бы тепло и уютно.
Учился я в те времена не плохо, но в отличниках не ходил. А с двенадцати лет и рабо-тать пошел. Взял меня к себе на дневную ставку в пятьдесят копеек наш сосед, работавший приемщиком макулатуры.
Днем, после школы, я бежал к нему в приемный пункт и помогал сортировать бумажный хлам. Отбирал интересные ему журналы, газеты, а, иногда, и книги.
Так я и закончил восьмилетку и уехал в Баку. В родном районе мне было делать нечего. В столице я поступил в машиностроительный техникум, мне дали комнату в общежитии.
Чего-то такого сверхординарного в это время не произошло. Можно сказать, было еще хуже. Денег катастрофически не хватало, я почти не вылезал из общежития, одеваться мне опять было не в чего.
Большей частью мне помогла армия. Я попал в танковые войска, было ужасно трудно, русского языка я практически не знал, не считая обиходных слов, но вернулся я оттуда в полном обмундировании, на первое время был обеспечен носками, полуботинками и форменной рубашкой. То, что над моим нарядом насмехались товарищи по общежитию, меня не волновало. Я привык к насмешкам, а армия еще и закалила в этом.
После армии я устроился работать на завод электротермического оборудования учеником слесаря механосборочных работ с окладом в тридцать три рубля. Через три месяца, сдав экзамен, получил второй разряд слесаря и оклад в сто десять рублей.
Это уже достаточно. Я мог позволить себе новые туфли бакинской фабрики, рубашку, пуловер, легкую куртку - “ветровку”, но до шапки не дотягивал. Впрочем, уже привык обходиться без нее, но мечта о своей, родной шапке не умирала.
В те времена модной была ондатровая. Стоила она бешенных денег и купить ее можно было только “из - под полы”, по большому блату. Ни больших денег, ни блата у меня не было. Денег хватало, при большой экономии, от зарплаты до зарплаты. Если мои товарищи ходили по барам и, ососбенный шик, пить кофе на Морвокзале, то я даже в кино не ходил, так, пару раз на индийские фестивальные фильмы, “Слоны мои друзья” и ”Затянувшаяся расплата”.
Более или менее я стал приходить в себя через год, когда в очередной раз сдал экзамен и получил третий разряд слесаря механосборочных работ с окладом в сто сорок рублей.
После первой же получки с товарищами из цеха мы пошли в кебабную. Сейчас это на-зывается “раскрутили”. Помню, когда официант сказал счет, мне стало хуже больше, чем от выпитой водки. Тридцать два рубля за этот ужин для меня было многовато.
Самыми страшными для меня в эти годы были приглашения на свадьбы. Каждый из этих походов сопровождался расставанием с определенной суммой денег, в зависимости от места проведения торжества: в палатке во дворе, в доме торжеств или в селе, за пределами Баку.
Сам я о женитьбе не думал. В столице у меня никого не было, знакомиться с кем-то на улице не мог, на заводе стеснялся, мать что-то говорила о девушках в родном селе, но это тоже было нереально: что отнести невесте в дом? Кроме маминого обручального кольца у нас ничего не было. А копить при моей зарплате надо долго и упорно.
Вот при таких очередных невеселых мыслях меня вызвал к себе начальник цеха и сразу же выпалил:
- Готовься, дорогой. Тебе выписывают командировочные в Москву, на ВДНХ. Знаешь, что это такое?
- Нет. А что?
- Выставка это. Вообщем, поедете вы двое, ты и Николай Степанович. Мы уже выслали в Москву наш агрегат, вы со Степанычем соберете его там, на ВДНХ. Ясно?
- Ясно. А потом?
- А потом домой. На выставке уже наши инженера будут работать. Через два дня выезжаете. Документы оформлены, билеты куплены. Иди, готовься.
Готовили меня к отъезду всей комнатой в общаге.
Рустам одолжил свои полуботинки и теплую куртку, а Фарид свою шапку.
- Возьми, у нас пока тепло, а там, в Москве, уже снег. Это, конечно, не ондатра, но очень похоже. Подделка, но не отличишь. Много денег за нее отдал, непрофессионал не поймет.
Много советов давали по поводу еды:
- В поезде, - говорил Акиф, - при твоих деньгах в ресторан не пойдешь. Надо купить палку сервелата, “Докторская” не пойдет, пару бутылок водки, соленных огурчиков возьми, хлеба на пару дней не надо, до Махачкалы твоей буханки и Степаныча хватит. Ну и так, по мелочи. Еще подумать надо, может что-то забыли.
Также мне дали денег. Но не в долг, а купить кому-что в Москве.
Наконец, через два дня с железнодорожного вокзала в Баку мы отъехали. Меня никто не провожал, Степаныча же вся его многочисленная родня.
Я никогда не был в Москве. Не то, что в Москве, в России никогда не был. Службу проходил в Казахстане. И это все. Что я видел за двадцать четыре года своей жизни?
В вагоне поезда я много спрашивал Степаныча о Москве. Спрашивал так, как мог, на русском говорил все еще плохо.
Как-то после очередной порции водки Степаныч, хрустя соленым огурцом, сказал:
- Знаешь, я тебе честно скажу. Очень я удивился, когда узнал, что тебя со мной на ВДНХа посылают. Спрашиваю: А чего его, чурку этого? Больше некого, что ли? Он же по-русски ни бельмеса не знает. А мне говорят: Самое главное, что он исполнительный. А другие сейчас нужны. Конец года, план горит.
Вот так, дятел. Исполнительный… Ты все время за меня держись, а то ненароком того….
Я не сильно его понял, самое главное, что он со мной, старший товарищ, а там видно будет.
Через двое с половиной суток мы подъезжали к Москве.
Всю ночь перед этим у меня болел живот. И вот перед самой Москвой меня схватили такие рези, что терпеть невозможно было.
Самое странное, что туалеты были закрыты. Толстая некрасивая проводница со злостью говорила, что через двадцать минут будем в Москве, там и схожу в туалет.
Но даже через тридцать минут мы там не были.
Я кое-как дождался прибытия поезда на Курский вокзал. Как угорелый выбежал из ва-гона, спросил у кого-то, где туалет и забежал. Народу было немного, бросился в первую же открытую кабинку, хотел закрыть на щеколду, но ее не оказалось. В этот момент меня это не слишком сильно беспокоило.
Наскоро сняв брюки, присел, к “азиатскому” туалету мне не привыкать.
Я глубоко вздохнул и когда дверь неожиданно резко распахнулась, увидел перед глазами растопыренную пятерню, которая мгновенно стянула с меня шапку, нога в коричневых ботинках захлопнула дверь.
От неожиданности я чуть не сел на всю пятую точку. Все произошло слишком быстро. Я крикнул: ”Эй”, встал, вытираясь заранее приготовленной смятой газетой, натянул брюки и, на ходу застегивая ремень, выбежал из кабинки.
Куда? Куда бежать? Сначала в зал ожидания, потом на перрон. Кого теперь и где ис-кать?
Вся радость от поездки в Москву испарилась. Меня прошиб холодный пот. Что я теперь скажу и что я теперь верну Фариду?
Тяжела оказалась для меня шапка…
27.03.2012