Нет более удручающего зрелища, чем сельское кладбище зимой. В другие времена года погост хоть как-то оживлён природой, а зимой… Присыпанные снегом холмики могил, покосившиеся от времени кресты и свалившиеся серые оградки, беспорядочно разбросанные по горному склону. Гранитные и мраморные памятники, присыпанные снегом, не производят должного впечатления, редкие следы петляют среди могил. Здесь и там пугающей чернотой высятся свежие могилы, выложенные мерзлыми комьями земли. Рядом с ними обугленные чурки, угли от кострищ, проволока от сгоревших покрышек и пустые бутылки.
Солнце по зимнему поднялось уже высоко, когда светлый УАЗик «таблетка» поднялся к кладбищу. Двое из машины, петляя между оградок, пошли в гору. Остальные, гремя ломами и лопатами, разгружали автомобиль.
- Вот могилка его матери. Он, наверное, рад будет лежать рядом.- Женщина всхлипнула, вытерла уголком платка глаза.
- Всё будет, как вы скажете, Валентина Сергеевна. А сейчас возвращайтесь к машине, Вася увезёт вас домой.
Машина уехала. Шесть мужиков, нагруженные инвентарём, дровами, и сумкой со съестным, поднялись к седьмому. Одни взялись разгребать снег на указанном месте, другие, чуть поодаль расчистив место, разжигали костер. Сухие дрова разгорелись быстро, и вот уже кто-то тормошит сумку с продуктами, гремя бутылками.
- Петрович, двигайся к нашему «шалашу», выпей пятьдесят грамм за нашего «клиента». Царство ему небесное.
Мороз не тетка, помявшись, мужик в дубленке и норковой шапке идёт к костру. Выпили, перекурили и вот уже клиньями и кувалдами долбят звенящую на морозе землю. Здесь как в хоккее, пять минут с кувалдой – десять минут у костра.
Потертые ватники, шапки-ушанки, тёплая обувь. Судя по морщинистым лицам, натруженным рукам и припудренным сединою волосам, жизнь этих мужиков, отнюдь, не баловала. Старшему под пятьдесят, младшему, вероятно, за тридцать.
- Слышь, Степан! Кто наш «клиент»? Смотри и закуска богатая, и водка не самая дешёвая.
- Ты чем слушал? Я ж ещё в машине говорил, глава района.
- Да! Для главы я ещё землицу не рыл. А впрочем, какая разница, всё равно метр на два. Что за мужик то?
- Неплохой человек был. Я его в совхозе два года возил. Непьющий, молчун, не вор, мотаться по деревням не любил. Так, всё больше в конторе работал, в исполком, в райком увезу, если вызовут. Все бока отлежал. Конечно, толку от такого директора никакого не было. А вот до него «козёл» был, меня загонял. То в город, то по пять раз в день на маральник. А мелочник! На свою «Волгу» с казённой машины чехлы утащил. С меня за них уже при Семёне из зарплаты высчитали.
- Что уж «наш» прямо совсем ничего не тащил? Знаешь, Степан, я что-то тебе не очень верю. Если начальство не тащит, работяги, однозначно не воруют. Как же совхоз развалили?
- Развалили уже после Семёна. А Семёну нельзя, некуда было тащить, у него жена Валентина, чище прокурора. Бывало, привезёшь мяса со склада, Семён обязательно заплатит, так ещё Валентина трижды переспросит, оплачено ли. Смотришь, ещё и мне, за доставку на красненькую отвалит. Она его на десять лет младше, просто удивительно как благотворила, берегла. Дома-то Семён ничего не делал. Всё Валентина тянула.
- Чего ж ты ушёл с такой блатной работы?
- Мы тогда кооператив организовали от совхоза. Взяли на откорм молодняк. Как черти работали и стоянку построили, и скотные дворы, и корма качественные готовили. Зимой даже придумали скотину тёплой водой поить, чтобы на морозе не вымерзала.
- Ну и как?
- В первый год, несмотря на большие затраты, получилось очень даже неплохо. Работа дураков любит. На другой год в два раза больше мяса сдали. Деньги пришли через восемь месяцев. Ты не поверишь, пять мешков денег. Пачки в банковских упаковках. Кассирша деньги пачками считала. Улыбаешься. А нам тогда было, хоть смейся, хоть плач. Деньги-то, они уже ничего не стоили. Пропили мы бригадой один мешок. Остальные пачками, раскидали, разделили на всех. Семьи кормить надо.
Пока пили, всё думали, спорили, что дальше делать. Решили всеми постройками, всем своим налаженным хозяйством отделится от совхоза. Хмель прошёл, оказалось, землица-то совхозная и по договору всё, что мы сделали, принадлежит совхозу. Зятёк Геннадия Степановича Мазепова, Владимир Николаевич, совхозным юристом был. Короче обули нас со всех сторон.
Теперь, где наша стоянка была - голое место. Бригада распалась, я ещё пробовал в нескольких местах работать, но везде или месяцами не платят, или норовят обмануть. Пятый год летом корни копаю, осенью в орехи с сыновьями едем. Так и живём - огород, свою скотину держим.
- Пойдём, Федя, в « забой», наша очередь.
От мужиков, вернувшихся к костру, валил пар, лица раскраснелись, фуфайки расстегнуты.
- Да, однако, метра на полтора промёрзла землица. Петрович ты звони, пусть везут с полкуба сухих дров. На ночь затопим. Да иди с кувалдой разомнись, а то так до вечера напрочь задубеешь.
- Ну, что Гоша! Ты хоть понял, кому могилу роем? Самому главе района, или как раньше было председателю исполкома.
- Да мне без разницы. Хоть председателю, хоть председательше. Я и в исполкоме ни разу не был.
- Как не был?
- Вот так и не был. Чего там делать? В военкомате был, в Афгане был, в милиции, в тюрьме был. В исполком не приглашали, не приводили. У меня свояк в исполкоме кем-то работает. Трезвый дурак-дураком, а напьётся - чистый душман. Давно бы прибил, но опять - посадят как за человека.
- Наш Петрович тоже в исполкоме работает, даже каким-то замом.
- Оно и заметно. Смотри, как кувалду держит, словно баба. Тяжелее ручки ничего не подымал.
-Э… Гоша! Ты не слышал, как он умеет говорить, выступать. Ты знаешь, как у него язык подвязан. Ну да языком, не кувалдой махать.
Солнце склонилось к западу, мороз крепчал. В селе дымили котельные, столбами от печных труб валил дым. В яме, закрытой листами жести, трещали дрова. Уставшие и крепко поддатые мужики сгрудились у костра, допивая и доедая остатки. Петрович, тоже изрядно выпивши, названивал кому-то, торопя с машиной.
- Петрович! Твоя чарка осталась. Давай на посошок. Ты ведь у нас на эти три дня за прораба, завтра давай одевайся попроще, потеплей, придётся спускаться на глубину. Выгонят с должности, так и быть, зачислим в нашу бригаду. Без куска хлеба не останешься, всегда на рабочем месте есть выпивка и закуска, как говорится, полный соцпакет.
- Да вы что мужики! Кто ж меня выгонит? Я тридцать лет в исполкоме, полжизни отдал партии, району, народу.
- Да…. Петрович! Вашими стараниями и мы последние двадцать лет без работы не сидим. Оглянись, посмотри, как погост-то разросся. Ладно, не ворчи. Вон машина идёт, давайте спускаться.
На другой день опять горел костёр. Мороз не ослабевал, и был по предположению Степана за тридцать. Зачищенная могила парила, пар оседал на стенках тонким инеем.
С утра на подъезде к кладбищу работали грейдер и пескоструй. Петрович на этот раз в ушанке и валенках взялся, было, командовать техникой, но вежливо «посланный» понуро сидел у костра.
Солнце поднялось на полдень, когда вдали появилась кавалькада машин. Впереди, непонятно зачем, мигала машина ГАИ, за ней катафалк, два автобуса и на добрых полкилометра блестя красками джипы, иномарки.
- Не фига себе! Весь японский автопром съехался! Стахановцы, труженики, прорабы перестройки, «всё непосильным трудом нажито».
- Да ладно тебе, Гоша. Всё равно, в итоге, каждому два квадрата.
- Обидно, Фёдор. Я-то ладно, я-то уж пропащий человек. Как вспомню, до слёз обидно за человека. Из тюрьмы возвращался, встретил своего ротного. Мужик! Орёл! Готов был своим телом прикрыть каждого солдата. Оказалось, что и в армии честные офицеры стали не нужны. Рассказывал. Живёт в двухкомнатной старой «хрущевке». Военной пенсии ни на что не хватает, прирабатывает охранником. Я его едва узнал. Постарел, осунулся и стал какой-то пришибленный. А эти, смотри, как жируют.
Катафалк остановился. Задние машины ещё подтягивались, а полированный гроб уже несли к могиле. Люди с венками, корзинами цветов окружили могилу. Толпа росла. Прощание, несмотря на мороз, затягивалось. Ораторы сменяли друг друга. Отговорив, многие спешили к машинам, в которых шофера не глушили двигатели.
- Степан! Я не удивлюсь, если после столь похвальных речей наш покойник воскреснет.
- Не кощунствуй. Пойми, это у них началась предвыборная агитация. Да и так, они же по жизни друг друга всегда хвалили – дёшево и всем приятно. Смотри, как Владимир Николаевич распричитался, а ещё на той неделе через газету поливал покойного грязью. Чего они там не поделили, ведь друзья были. Да и так, одного поля ягода.
- Сейчас ещё Мазепов речь задвинет.
- Это который?
- Да вон, тот толстый с заплывшим жиром лицом.
- Да они все не исхудали.
- Вон, глазки маленькие и руки держит как балерина, вроде чтобы пачка не задиралась.
На этот раз мужики не угадали, прощание закончилось без речи Геннадия. Гроб опустили. Солдатики, с худыми личиками в нелепой камуфляжной форме больше похожие на общипанных петушков, дали три залпа. Народ расходился, спешил в тепло и уют железных коней. Мужики, скинув одежку, закрывали могилу. Земля частью смерзлась, приходилось разбивать большие комья. Дело привычное, дело тяжёлое. Наконец, последние комья уложены, высится крест, установлена оградка.
Самые морозоустойчивые провожающие стараются пристроить на могилу привезенные корзинки с цветами, положить венки и тоже спешат вниз, где ещё гудят с десяток машин. По соседним оградкам бесхозно висят венки, стоят корзины.
Мужики, собрав рабочий инструмент, перекуривают у догорающего костра.
- Ну что, Степан, спускаемся?
- Ребята, как-то непорядочно, не по-христиански что ли, венки-то ему везли, и смотри, сколько побросали. Давайте хоть могилку ими обложим.
Устало, нехотя поднялись, но уже как-то аккуратно, с любовью размешали венки на оградке, громоздили корзины с цветами. Голыми руками расправляли траурные ленты, читали надписи, невесело посмеиваясь. Вот уже и последние цветы прибраны, могила напоминает цветочную клумбу.
Мать твою! Последний автобус «семафоря» красными огнями тормозов катился вниз.
- Слышь, Степан, нахрен нам нужна была эта самодеятельность. Ехали бы сейчас в тепле, инструмент тоже не бросишь. Петрович, однако, первым смотался. Наверно, уже на «обеде» речь двигает, да водку пьет.
Считай три дня, всё подгонял контролировал, да нашу водку жрал. Встречу - если морду не набью, так хоть отлаю.
- Успокойся Гоша. Петровичу было поручено проконтролировать
работу на кладбище, он всё выполнил. А мы… кому мы нужны.
Солнце катилось за горы, и воздух всё больше наполнялся холодом. Внизу в селе опять дымили трубы котельных, вился дым от печных труб, накрывая село сизым туманом. Кое-где в домах уже горел свет. Короткий зимний день стремительно таял.