Лучше никогда, чем поздно

        Прошло больше недели с тех пор, как я вернулся с Ростова.
Я не узнавал сам себя. Целыми днями я пялился в монитор, где проклятущий контактик
мозолил мне глаза ее удаленной страницей, но все не трогался с места, чувствуя,
как щемит где-то в груди.
Это было непонятно.
И странно, очень странно.
Я знал, что нужно уже поднять свою задницу и дотащить ее до квартирки на тринадца-
том этаже, не почему-то не делал этого. А она не проявляла никаких признаков жизни.
Я не спрашивал о ней у знакомых, потому что не хотел уподобляться ей, какой она была
когда-то. Давно. Я уже и забыл, какой она была.
Мне не хотелось бухать, употреблять, дуть и шляться. Видимо, я устал уже
от этого, промотавшись все лето в Ростове. Дабстеповские тусы тоже не прельщали,
троллинг в интернете - тоже. Мне надоело абсолютно все, вплоть до рассветов, кото-
рые я наблюдал, молча выпуская дым из легких.
Вспоминался розовый рассвет, который мы наблюдали поутру после тусы. Но это уже
лишнее.
Самое страшное случилось спустя десять дней после моего возвращения домой, когда
моя сестра как-то неожиданно появилась рядом со мной, вместе с чашкой крепкого
кофе, обняла меня за шею и, как-то странно глядя на меня, спросила:
- Леш, у тебя что, депрессия?
Ну все, еду к ней.
По мере того, как я приближался к ее съемной квартире, предчувствие чего-то
плохого, мучившее меня с того самого момента, как я расстался с ней на вокзале,
все увеличивалось. Я как во сне выходил из маршрутки, хлопал дверью, переходил
дорогу, лавировал между мокрыми клумбами и серыми, вечно спешащими куда-то людьми.
У ее подъезда я закинул голову, словно пытался разглядеть, что происходит там, на
ее тринадцатом этаже, потом как-то съехал, остановился перед дверью, нервно закурил.
Да что за хрень творится со мной?...
Мне не нравилось, что я сам пришел сюда, без напоминаний, ее слез, просьб увидеться,
попыток привлечь мое внимание. Это первое.
Я нутром чувствовал, что произошло что-то очень, очень неприятное, как для нее,
так и для меня, но все как-то тупил и валил все на осень, мою "депрессию" и даже
на свое чувство вины за то, что как всегда исчез, не сказав ни слова.
Впрочем, сто процентов, она ожидала от меня именно этого. Так что я больше не буду
для нее непредсказуемым или необычным, каким был когда-то.
А она мне больше не рабыня.
Я смял сигарету в руке, боль от ожога отрезвила меня от этих глупых мыслей.
Да что я гребу?! Максимум, что могло случиться - она нашла другого. Да, для меня
как-то не очень новость, но от этого еще никто не умирал.
Жила же она как-то без меня, и я без нее проживу.
Индикатор под потолком этой железной коробки молча отсчитывал этажи, и мне на
мгновение показалось, что это идет обратный отсчет перед гранью, которая отделит
меня теперешнего от того, каким я уже постепенно становлюсь, убитый напрочь своим
дебильным радужным сном, где цвели вишни и улыбался малыш в моих неумелых руках.
Я вытащил ключи из кармана, вспомнив вдруг, как однажды полночи просидел на
лестничной клетке, раздавленный трипами, ожидая, когда же она все-таки придет
домой. Она переживала, что я простужусь, а наутро отдала мне вторые ключи, чтобы
я мог прийти к ней в любое время, с кем угодно и оставаться, сколько влезет, даже
если она так и не вернется.
Впрочем, для начала я все-таки позвонил. Как я и думал, за дверью - тишина. Я
щелкнул замком, скрипнул дверью, ударил по выключателю. Ее кеды на месте. Да я
и сам чувствовал, что она дома.
В нос вдарил сильный смешанный запах, в котором я уловил как нотки регулярно
употребляемой шмали, так и пары от метамфетамина, разогреваемого в ложке пламенем
дешевой зажигалки, выскальзывающей из влажных, дрожащих рук наркомана.
Я проходил это, но, вопреки своим ожиданиям, как-то не задержался, решив, что
натурпродукт куда лучше.
Толкнул дверь, но свет включить не решился.
Она лежала на полу, скрюченная, почти мертвая. Бледная, исхудавшая, одетая кое-как,
под глазами - черные круги. Я видел свое отражение в ее огромных зрачках, но она
даже не отреагировала на мое появление.
Я упал на колени перед ней, приподнял, пытаясь определить, чем же она могла так
обдолбаться, если не может даже встать. Неужели снова химия?
Ее потрескавшиеся, искусанные губы приоткрылись, и из сдавленного трипом горла
вырвались какие-то неопределенные звуки.
Кажется, она назвала мое имя.
- Тише, - попытался успокоить ее я. - Все хорошо.
Я взял ее за локоть, чтобы она закинула мне руку за шею, но она вдруг вскрикнула
и как-то неуклюже дернулся. Моя ладонь оказалась в чем-то влажном.
Чудовищная догадка заставила мое сердце биться еще чаще, но я все же решился
взглянуть.
Погибший закат уже почти исчез в мгле, но я все же успел разглядеть в тусклом
свете ее исколотые руки, почерневшие от разлившейся по венам смерти.