Предательство роман в 2-х частях

Предатели, как стая воронья,
Кружатся над истерзанной страною.
На фоне лжи, бесстыдства и вранья,
Они свой падший мир на нашем горе строят.
 
Они бьют в спину, чтоб не засветиться,
Когда страна и люди на краю.
Не по нужде, а просто чтоб нажиться,
За счет других, улучшив жизнь свою.

Но божий суд не внемлет звону злата -
За все душой придется заплатить.
Неотвратима за предательство расплата:
Им в горнем мире никогда уже не быть!


1. Сын

Алексей был на седьмом небе от счастья. Подумать только! Сегодня утром он стал отцом! Наташа родила ему сына. Как он ждал этого события, как надеялся, что у них с Наташей родится именно сын. Нет, Алексей не говорил ни Наташе, ни кому-то из близких, что  хочет непременно сына. Но с того самого дня, когда месяцев семь назад Наташа сообщила ему о том, что у них будет ребёнок, Алексей думал только о сыне. Как бы боясь сглазить, навредить волшебному таинству зарождения ребёнка, он гнал от себя эти мысли, но каждый день ожидания начинался с них.  И еще Алексей думал о том, что сына он непременно назовёт Серёжей. Вернее сказать, эти два слова – «сын» и «Серёжа» – в его сознании были неразрывно связаны и как бы отождествлялись, и на то были весьма веские причины. С этим именем в жизни Алексея были связаны и самые радостные, светлые дни и годы, и самые трагические часы и минуты, и самые тяжелые переживания…
…И вот теперь его мечта сбылась. Телефон, который Алексей безжалостно терзал всю ночь, набирая уже наизусть выученный номер роддома, наконец, принес ему долгожданное известие. Еще не совсем осознавая значение услышанных слов, он переспросил:
– Алло! Девушка, вы не ошиблись, действительно родился мальчик? Это вам звонит муж Кузнецовой Натальи, – для чего-то сообщил Алексей, как будто это уточнение могло повлиять на достоверность информации.
– Да вы не сомневайтесь, папаша, – с чуть заметной иронией ответил женский голос в трубке, – у нас все четко. Вот записано черным по белому: Кузнецова Наталья, шесть сорок утра, мальчик, вес – четыре сто, рост – пятьдесят  пять сантиметров. Так что еще раз примите мои поздравления.
Алексей смутно помнил, как выскочил из дома, как остановил машину, как покупал цветы и фрукты на рынке и как потом подъехал к роддому. Все это время в голове пульсировало единственное слово: сын! сын! сын!…
Люди, встречавшиеся Алексею в это утро, не всегда были с ним приветливыми и учтивыми (впрочем, как и всегда), но сегодня ничто и никто не могли испортить ему настроения. «Они просто не знают о том, что сегодня родился мой сын», – думал он с чувством определенного превосходства, прощая все и всем сразу.
Однако в приемной родильного отделения ощущение собственной значимости несколько поубавилось. К окошку выстроилась небольшая очередь посетителей, в основном мужчин, с цветами и передачами. Пришлось и Алексею занять очередь за коренастым, невысокого роста мужчиной с залысинами на коротко стриженой голове.
Передачи принимала полноватая женщина средних лет. На вопрос Алексея о том, как себя чувствует Кузнецова Наташа и новорожденный, ответила быстро и четко, как хорошо отлаженный автомат:
 – И мамаша, и ребенок в полном здравии.
В передачу он вложил поспешно написанную записку с первыми пришедшими на ум словами: «Люблю! Обожаю! Спасибо за сына. Теперь я отец – а это так здорово! Крепко целую. Навеки твой – Алексей. Да, чуть не забыл. Как послать телеграмму твоим? У меня нет адреса. Ещё раз целую и жду вашей выписки».
Алексей, сам не веря в положительный ответ, всё же спросил женщину, принимавшую передачу:
– А увидеть её никак нельзя?
– Отчего же нельзя, – обыденным голосом ответила женщина, – она в восьмой палате. Это со двора, третий этаж, четвёртое окно с правой стороны. Идите во двор и ждите, а я передам, чтобы её позвали к окну.
Куда идти, Алексей понял не сразу. Выйдя на улицу, свернул за угол и оказался в просторном дворе, засаженном клёнами и елями и покрытым густой, слегка пожухлой от солнца травой. Около здания, под окнами, трава была вытоптана. Здесь стояли человек восемь мужчин, в основном молодые люди, и три женщины. Очевидно, окна в палатах открывать не разрешали, и все,  стараясь, чтобы их услышали выглядывавшие в окна новоиспечённые мамы, громко кричали: «Валя, как самочувствие, как девочка». «Лена, тебе привет от мамы…». Но слышимость, видимо, была никудышная, поэтому слова «дублировались» усиленной жестикуляцией.
Алексей вычислил нужное ему окно и стал ждать. Через несколько минут в окне появилась Наташа. Она выглядела уставшей и измученной, но, несмотря на это, лицо отражало жизненную энергию, а глаза,  одновременно грустные и радостные, – познание сокровенных тайн бытия. Её утомлённый и светящийся облик чем-то напоминал лики святых, изображаемых на иконах, вглядываясь в которые мы пытаемся раскрыть для себя истоки и смысл жизни.
– Наташа…, – Алексей растерялся, не зная, что сказать, а сказать хотелось так много. По дороге в роддом он мысленно обращался к ней, повторяя самые нужные слова. Его переполняли чувства благодарности, нежности, жалости и любви к этой измученной бессонными ночами и муками родов молодой женщине, которая несколько часов назад стала матерью его сына. Но вместо заветных слов Алексей произнёс дежурные, пригодные на все случаи жизни фразы: «Как дела, как самочувствие…?»
Наташа помахала ему рукой и жестами стала показывать на ухо, давая понять, что ничего не слышит. Потом к ней подошла женщина в белом халате и что-то сказала. Наташа протянула ей свёрнутую конвертиком бумагу,  женщина приоткрыла форточку и бросила ее за окно. Алексей понял, что это записка, адресованная ему. Легкий листок отнесло ветерком в сторону, и Алексею пришлось его догонять. А когда он снова вернулся на прежнее место, откуда лучше всего просматривалось окно, Наташи уже не было. Видимо она неважно себя чувствовала, решил Алексей, вот медсестра и увела ее в палату.
Он ещё какое-то время постоял в неопределенности у окна.  Наташа больше не появлялась, и Алексей медленно побрел к выходу. Развернув листок, начал читать. «Алёшенька, миленький, у нас всё в порядке, и сынишка, и я чувствуем себя нормально. Пошли телеграмму моим. Адрес найдёшь в моём чемоданчике, что находится в гардеробе внизу. Твои  сынишка и Наташа». Он несколько раз перечитал записку и остановился в раздумье: «Что делать дальше?» Алексей вдруг вспомнил, что по рассказам его родителей, он и сам родился в этом самом девятнадцатом роддоме, и что когда-то, лет двадцать пять назад, его отец возможно так же стоял под этими окнами…
Спешить было некуда. На фирме, в которой Алексей работал, он накануне оформил недельный отпуск.
Чтобы доехать до метро, Алексей пошел на трамвайную остановку, которая находилась почти напротив церкви «Петра и Павла». В этой церкви более двадцати лет назад крестили годовалого Алексея, поэтому она казалась ему особенно близкой и таинственной. К тому же с этим крещением вышла особая, можно сказать, трагикомическая история. Отец Алексея на тот момент был ярым атеистом, а потому противником крещения. А бабушка Алёши по материнской линии – напротив, была очень даже богомольной женщиной. Она-то и организовала это самое крещение, причём втайне от отца. Вспоминая эту историю, десятки раз пересказанную ему родными, Алексей невольно улыбнулся.
На пути к дому,  в трамвае, а потом в метро, все мысли и чувства были там, в роддоме, за теми наглухо закрытыми окнами, в одном из которых стояла бледная, уставшая, но счастливая Наташа. Он уже представлял, как будет встречать Наташу и сынишку – Серёжу, когда их выпишут, как возьмёт на руки завёрнутый в одеяльце сопящий теплый комочек своей кровиночки…


2. Николай

В переходе между станциями «Третьяковская» и «Новокузнецкая» его взгляд невольно остановился на камуфляжной форме инвалида. Тот сидел в коляске и просил милостыню «на протезы». В последние годы переходы метро заполонили различного рода попрошайки. Были  среди них и «воины-интернационалисты», и «участники чеченской войны», и «беженцы» с малолетними детьми, и убогие старушки, и дородные дяденьки в церковных рясах, собиравшие на «храм», и многие другие.
В прессе и на телевидении неоднократно появлялись сообщения о том, что попрошайничество в Москве стало прибыльным бизнесом, и многие из тех, кто стоят и сидят в переходах с «протянутой рукой» далеко небедные люди, и что этот прибыльный бизнес организует и контролирует своя мафия. Поэтому Алексей довольно скептически относился к различного рода «попрошайкам». Не то, чтобы он вообще не подавал, но делал это выборочно и довольно редко. Исключение, как правило, составляли люди в камуфляжной форме. Он, конечно же, понимал, что и проходимцы могут носить такую форму, но совесть не позволяла ему пройти мимо.
Алексей нащупал в кармане несколько рублей мелочью и поспешно положил их в плоскую картонную коробочку, привычно отметив про себя характер ранения и степень увечья. Одна нога отсутствовала почти до колена, у второй не хватало полступни вместе со всеми пальцами, на левой руке изуродована кисть и отсутствуют два пальца, лицо посечено осколками. «Наверняка подорвался на мине», – сделал заключение Алексей. Он уже отошел от инвалидной коляски, когда что-то знакомое почудилось ему в облике искалеченного молодого человека и заставило остановиться. Алексей на секунду замер и повернул назад. Вглядевшись повнимательнее в лицо инвалида, он неуверенно произнёс:
- Николай…Мышляев…Ты ли это?
Погруженный в себя инвалид, видимо, не замечал всего, что происходит вокруг. На оклик встрепенулся и, посмотрев на Алексея, радостно, но с иронией ответил:
- А, «зёма»… Любитель женских фотокарточек… Забыл как тебя величать… Кузнецов, кажется?…
- Да, да! Я Алексей, Кузнецов, вспомнил?!
- А то, как же, конечно, помню. Рад тебя видеть в полном здравии. А я вот, видишь…, - Николай сделал жест правой здоровой рукой, подняв её к лицу и плавно опустив до ног, как бы показывая свои увечья, - не уберегся. Вот такие,  «зёма»,  дела.
Алексей вдруг вспомнил, каким был Николай раньше, когда тот приносил ему в больничную палату копию фотокарточки с изображением двух девушек-снайперов, и проникся жалостью и состраданием к этому бывшему красавцу, весельчаку и добродушному парню. Алексею захотелось сделать что-то хорошее этому почти незнакомому, но, в силу сложившихся обстоятельств, ставшему ему близким человеку.
- Слушай, поехали ко мне в гости, - сказал Алексей решительно, - здесь недалеко, до станции «Царицыно».
- Нет, не могу. Я же не просто так здесь… сам по себе…, - пытался найти нужные слова для объяснения Николай. – Короче, это моя работа, и у меня тоже есть план, который надо выполнять, и своя отчётность. Да и покидать рабочее место, как говорится, чревато…
- Я помогу тебе с выполнением плана и постараюсь уладить…, - Алексей не мог ещё представить, что надо уладить, какие могут возникнуть проблемы у Николая, если он покинет своё, как он выразился «рабочее место»…. - Ну, в общем, я постараюсь всё уладить. Понимаешь, у меня сегодня радостный день. Можно сказать праздник. Жена родила мне сына, и я стал отцом. Понимаешь? Есть повод расслабиться. Да и за встречу не мешало бы выпить.
Николай помолчал, осмысливая предложение и доводы Алексея, а потом, видимо что-то решив, заговорил:
- Сын говоришь? Это здорово. Поздравляю. Рад за тебя. Дочка тоже неплохо, но для отца сын, несомненно, лучше. Я тоже мечтал о сыне, да вот… пока не складывается …
Алексей почувствовал, что уже не может оставить Николая здесь в метро одного со своей бедой, и решил всё-таки зазвать его к себе. Посидеть, поговорить, дать ему возможность излить душу, да и высказаться самому, а если получится, то чем-то помочь.
- Коля, я тебя очень прошу, поехали ко мне. Нам обязательно надо поговорить. А твои проблемы с «рабочим местом» я потом улажу.
- А, была - не была. Короче, «зёма», кати меня к себе.
Уже в подъезде своего дома Алексей осознал, насколько не приспособлены наши российские дома для инвалидных колясок. Ему стоило немалых усилий затянуть коляску с отнюдь нелёгким Николаем на площадку с лифтом. «А если бы он жил в пятиэтажке, где нет лифта, да к тому же на четвёртом или пятом этаже. Тогда как? – подумал Алексей и сам же ответил, тогда инвалид-колясочник становится пожизненным узником в своей квартире. А сколько сейчас по всей России таких невольных узников». В доме, где жил Алексей, грузового лифта не было, а в обычный коляска въезжать не хотела. Только приложив недюжинное усилие, ему удалось буквально втрамбовать коляску в лифт.
- Вот видишь, «зёма», сколько со мною хлопот. Но раз вызвался, то терпи, - назидательно заключил Николай, когда они уже оказались в лифте. Я ведь и сам ходить могу. Левая нога у меня почти здоровая, только пальчики отшибло. Да вот костылей с собой нет. Их у меня забирают, когда я спускаюсь в метро, чтобы не смущали подающих, и ещё, чтобы я не мог бегать в самоволку.
- Как в самоволку? - не понял Алексей.
- Ну… как тебе объяснить попроще. Понимаешь, на костылях я могу пойти в палатку или в магазин и потратить часть собранных денежек на себя. Купить, например, какой-нибудь жратвы, взять чекушечку водочки или бутылочку-другую пивка. А по условиям моего контракта этого делать не положено. Поэтому все средства моего, так сказать, индивидуального передвижения изымаются, чтобы не было соблазна. Вот я и сижу целый день как скупой рыцарь. Деньги есть, а тратить не моги.
- Какой контракт? Я что-то не пойму…
Лифт уже давно остановился. Двери открылись в ожидании, когда пассажиры покинут кабину.
- Ладно, «зёма», давай вытаскивай меня отсюда. Ты, я вижу, не в курсе,  а понять это без стакана трудно. Потом объясню…
Алексей и Николай сидели в уютных креслах за журнальным столиком, стоявшим посредине комнаты. Столик был заставлен наспех собранной Алексеем закуской, бутылками с фруктовой водой и водкой. В центре дымилась сковорода с яичницей. Алексей налил в хрустальные стопки «Кубанскую» водку, а в раскрашенные ярко-красными розами высокие тонкостенные стаканы фруктовую воду.
- Ну что, давай за нашу встречу, - предложил он Николаю, поднимая свою стопку.
- А может за сына?
- За сына мы выпьем обязательно, но первую я предлагаю за встречу.
- Ну, ладно, давай за встречу, - согласился Николай.
Закусывая выпитую водку свежими овощами и яичницей, Николай с нескрываемым интересом рассматривал комнату. Наконец он не выдержал и сказал с явным одобрением.
- А ты, я вижу, не хило устроился. Квартирка как картинка.
- Это моя жена, Наталья, постаралась, - не без гордости пояснил Алексей. - Уж больно она любит, чтобы в квартире было уютно и красиво.
В старенькой однокомнатной квартире, в которую Алексей и Наташа вселились вскоре после свадьбы, когда-то проживала Алёшина бабушка. Стараниями Наташи порядком обветшавшее жильё превратилось в уютный, комфортный уголок, резко контрастировавший с запущенным подъездом дома. Наташа сама подбирала и покупала обои, шторы, линолеум, плитку для ванной и кухни и другие необходимые для основательного ремонта материалы. Когда всё было закуплено, а старая мебель из квартиры перекочевала частично на свалку, частично на дачу к Алёшиным родителям, Наташа наняла рабочих – двух женщин и одного мужчину примерно сорока-сорокапятилетнего возраста. Она объяснила Алексею, что это её земляки, приехавшие в Москву на заработки, и что они рады любой работе, поэтому ремонт квартиры обойдется, по столичным меркам, очень дёшево. Также тщательно, можно сказать скрупулёзно, Наташа подбирала мебель для их квартиры. Она объездила десятки мебельных магазинов и салонов пока не нашла то, что, на её взгляд, было нужно. Раздвижной диван, два удобных кресла, журнальный столик с изящно изогнутыми резными ножками, платяной шкаф, сервант, книжный шкаф с выдвижным столиком для письма – всё это удачным образом вписалось в общий интерьер шестнадцатиметровой жилой комнаты и создавало обстановку удобства и уюта.
То же можно было сказать и про кухню, ванную, туалет и прихожую. Правда здесь доминировала функциональная рациональность – почти все вещи и предметы, соответствуя самому изысканному вкусу, имели практическое предназначение,
- Повезло тебе с женой. И из квартиры сделала конфетку и сына тебе родила. Чего еще надо?
– Если по честному, то в этом плане мне грех жаловаться. А сын – так это просто подарок судьбы. Я по-настоящему счастлив сегодня, – немного расслабившись, Алексей уже не пытался скрыть своей радости. Хотя ему было немного неловко демонстрировать свое состояние перед сослуживцем, у которого, видимо, судьба сложилась не совсем удачно.
– Ну, а теперь выпьем за сына, – предложил Николай.
– За сына, – вдохновенно поддержал Алексей.
Немного подкрепившись уже остывшей яичницей, Николай спросил:
– Имя то сыну уже подобрал или ещё думаешь? Говорят, в жизни человека многое зависит от того, какое ему дали имя. К примеру, назовешь ребенка Орлом, то и по жизни он будет стремиться летать красивой и гордой птицей, как бы стараясь оправдать свое имя. А назовёшь Вороной, то и жизнь сложится соответственно – будет этот ребенок всю жизнь каркать и делать мелкие пакости окружающим. Хотя сама по себе ворона птица умная и хитрая – своего никогда не упустит.
– Ну, ты и загнул. Послушать тебя, то получается так: назовешь ягненка волком, и из него вырастет волк. Так что ли?
– Я не про животных и птиц. Они все от рождения уже готовы к своей животной жизни. Цыпленок, как его не называй и не воспитывай – всё одно станет курицей. Так же и другие животные. А человек рождается ни к чему не приспособленный. Его всему обучать надо как бы заново. Поэтому, если он попадет в волчью стаю, то будет, как Маугли, с волками кости грызть, а попадет к баранам, или назовут его бараньим именем, то он, в конце концов, заблеет и начнет травку щипать. Поэтому называть детей своих надо достойными именами и обращаться уважительно. Это я вычитал в одной интересной книжке про имена, забыл, как она называется.
– В этом я с тобой согласен. Человеческое достоинство в одночасье не приобретешь. Наверное, и от имени здесь что-то зависит, но, я думаю, больше от воспитания и от среды, в которой человек живет. А что касается моего сына, то имя ему было определено задолго до рождения. Я, как только узнал, что моя Наташа беременна, сразу решил: если родится сын,  назову его Сережей.
– Ну что ж, очень даже приличное имя. Но только почему именно Сережей? Есть какие-то причины, или тебе просто нравится это имя? – продолжал допытываться Николай.
Очевидно, под впечатлением недавно прочитанной книги про имена, он был готов обсуждать эту тему до бесконечности.
– Само имя мне нравится однозначно. Но причина в том, – Алексей замолчал, раздумывая: стоит или не стоит рассказывать, в общем-то, случайному собеседнику о своём, сокровенном. Потом, видимо решившись, продолжал:
- Друга моего Серёгой звали. Мы с ним вместе росли почти с пелёнок. Как познакомились в детском садике, так до самой его гибели не разлучались. А погиб он можно сказать из-за меня.
– Как из-за тебя? – вырвалось у Николая.
– Прямой моей вины в его гибели вроде бы и нет, а если рассуждать по совести, то получается, что погиб он все же из-за меня…


3. Засада

Стояли жаркие августовские дни. Шел седьмой месяц кровопролитной войны. Чеченские боевики были выбиты из равнинной части Чечни в горные районы. Командиры говорили о скорой победе и завершении войны, в войсках оживленно обсуждали приближающиеся перемены. Но тут откуда-то «сверху» поступила команда о прекращении боевых действий. Многие военные подразделения получили приказ оставить стратегически важные позиции, только накануне захваченные ценой немалых потерь. В средствах массовой информации заговорили о необходимости проведения переговоров с боевиками, а в войсках предвкушение скорой победы сменило состояние неопределенности, непонимания сути происходящего и обиды за напрасные жертвы.
В один из тех дней старший лейтенант Смагин, командир разведгруппы, в составе которой  находились Алексей Кузнецов и Сергей Коваль, получил приказ из штаба дивизии произвести разведку определенного участка прилегающей местности. Вышли рано утром, нестройной колонной, выдвинув вперед трех разведчиков. Дорога, петляя между оврагами и косогорами, поросшими мелким кустарником, упиралась в горную гряду. До обозначенного места оставалось еще полпути, когда разведгруппа оказалась на открытой местности и со стороны гор раздались выстрелы, в считанные секунды сменившиеся шквальным огнем.  Солдаты заметались между взрывающимися снарядами, пытаясь найти укрытие. Старший лейтенант Смагин успел крикнуть: «Ребята! В укрытие! Занять оборону!» и тут же рухнул от попавших в него пуль и осколков. Нападение боевиков было настолько неожиданным, что в первые минуты ни о каком организованном сопротивлении не могло идти и речи.
Огонь стих также внезапно, как и начался. На изуродованном от взрывов бархате травы и на дороге остались лежать убитые и раненые солдаты. Кто-то стонал, кто-то пытался ползти. Бойцы, сумевшие занять оборону в небольшом овражке, терзали рацию, пытаясь вызвать подкрепление. И тут со стороны высотки «заговорили» снайперы. Они били по всему, что шевелилось, включая раненых и мёртвых. Один,  видимо контуженый, солдат, обхватив голову руками, поднялся во весь рост и тут же упал, сраженный пулей. С каждым снайперским выстрелом кто-то из стонущих или шевелящихся бойцов замолкал навсегда. Снайперы били без промаха.
Алексей лежал на животе у дымившейся от взрыва воронки. Он не чувствовал своего тела, лишь в уши проникал непонятный, щемящий звук.  Мелкой дробью он бил по перепонкам и тысячами иголок впивался в мозг. Алексей закрыл уши руками, но звук не проходил. «Контузия», – почему-то со спокойной обреченностью заключил Алексей.
Через некоторое время шум в голове немного стих, и ноющей болью дало знать о себе тело. Боль была везде – в ногах, в животе и в груди. Вдобавок ко всему в плечо впился оказавшийся под ним острый камень. Алексей попытался отодвинуться. И в ту же секунду снайперская пуля обожгла ему левый висок. В глазах потемнело. Алексей уткнулся лицом в траву. «А вот теперь – конец», – пронеслась в угасающем сознании мысль.
Чеченские боевики выбрали для засады весьма выгодные для себя позиции. Кроме того, на их стороне был фактор внезапности. Видимо, они рассчитывали на то, что уже в первые минуты боя разведгруппа будет полностью уничтожена. Но детально разработанный боевиками сценарий драмы был нарушен. Группа бойцов, которым каким-то чудом удалось выйти из-под зоны шквального огня и закрепиться в небольшом овражке, оказалась недосягаемой для прямых попаданий пуль противника. А открытое пространство, отделявшее  боевиков от места, где закрепились разведчики, стало для них зоной смерти. Чтобы быстрее довершить разгром разведгруппы, боевики пытались атаковать. Но как только они, покинув свои укрытия, выходили на равнинную местность, их встречал прицельный огонь. Сделав две  безуспешные попытки и потеряв несколько человек убитыми и тяжело ранеными, боевики сменили тактику. Сконцентрировав всю мощь своих миномётов и гранатомётов, они буквально вспахали занимаемый разведчиками овраг и прилегавшую к нему территорию, уверенные, что после такой бомбёжки ни одной живой души не останется.
После короткого затишья боевики тремя группами по пять-шесть человек с трёх сторон стали приближаться к ещё дымившемуся оврагу. Дойдя почти до середины открытого пространства, остановились. Шедший впереди средней группы бородатый, одетый в камуфляжную форму и обвешанный подсумками с боеприпасами боевик что-то сказал по-чеченски своим. Потом вытащил из подсумка гранату, выдернул чеку и замахнулся в сторону оврага, видимо, для «контрольного выстрела». Но как только бородач поднял правую руку с гранатой вверх, короткая очередь из автомата сразила его. Он обмяк и стал заваливаться на  бок. Граната взорвалась у него в руке, сразив ещё двух, шедших за ним боевиков. И в тот же миг со стороны оврага застрочили автоматы. Разведчики, экономя патроны, стреляли короткими, но губительными для врага очередями. По два-три человека из каждой группы наступавших остались лежать на месте. Уцелевшие залегли и, отстреливаясь, стали отползать. От неминуемой гибели их спасло только то, что оставшиеся на своих позициях боевики вступили в перестрелку.
Снова короткое затишье. И снова на участке,  где волей судьбы или в результате чьей-то подлости оказались разведчики, «заработали» пули снайпера. Чеченские боевики больше не стреляли из миномётов и гранатомётов, видимо у них кончились снаряды. На их позициях наблюдалось какое-то оживление. Либо они готовились к новой атаке, либо решили дождаться темноты и под покровом ночи добить оставшихся в живых.
Сознание и нестерпимая боль вернулись к Алексею одновременно.  Алексей шевельнулся и невольно застонал от боли. Потом он тысячи раз проклинал себя за эту слабость.
Кроме Алексея живых и способных держать оружие оставалось четверо. Среди них и верный друг Алексея, сержант Сергей Коваль. До этого момента он, как и другие, находившиеся в овраге бойцы, считали Алексея мёртвым. «Алешка, жив…, жив… Я сейчас…, сейчас…», – Сергей рванулся к краю оврага, чтобы вытащить раненого друга из зоны обстрела. «Ты куда, дурила… И сам погибнешь, и другу не поможешь», – пытались остановить его бойцы. Но сержант Коваль стоял на своём. «Ладно не пори горячки… Давай действовать с умом», – согласились все, предлагая Сергею вначале оценить ситуацию.
Расчет бойцов был основан на том, что боевики, решая внутренние проблемы, уже почти не обращали внимания на позиции разведчиков. Да в этом и не было необходимости. Одного снайпера было вполне достаточно, чтобы держать оставшихся в живых в постоянном напряжении. Поэтому надо было только «нейтрализовать» снайпера.
Сержант Коваль попросил своих товарищей рассредоточиться и одиночными выстрелами сразу из нескольких мест отвлечь внимание невидимого снайпера. А сам, выбрав подходящий момент, предпринял отчаянный бросок в сторону лежавшего невдалеке Алексея.
Алексей услышал выстрелы со стороны оврага и уже через минуту- другую почувствовал, как кто-то спешно перевернул его на спину и поволок в сторону. Тяжелое израненное тело волочилось по земле, повторяя неровности поверхности. Голова, как резиновый мяч, подпрыгивала на кочках, и от нестерпимой боли Алексей не мог даже открыть глаза, чтобы посмотреть на своего спасителя. Но он чувствовал нутром, он был просто уверен, что это Серёга Коваль, рискуя своей жизнью, борется за его, Алёшкину, жизнь.
Сергей сумел под прицельным снайперским огнём дотащить Алексея до края оврага и уже стал спускать его вниз, но в этот момент, когда казалось, что самое худшее уже позади, снайперская пуля попала сержанту точно в левый висок. Сергей как подкошенный упал на бесчувственное, но ещё живое тело Алексея, и они медленно сползли на дно оврага. Сергей продолжал крепко удерживать Алексея одной рукой за ремень, а другой за воротник гимнастёрки. Серёжина голова покоилась на груди друга. Из пулевого отверстия на виске стекала струйка тёмной крови, смешиваясь с кровью друга. Так они и продолжали лежать вместе, два бойца, два друга, два неразлучных товарища, пока не подоспела подмога.
Алексея перевязали и отправили в санчасть, а Сергею помощь уже не понадобилась.

4. Серёжа

Вся жизнь Алексея делилась как бы на две части: первая – когда Серёжа был рядом с ним, и они были неразлучны; вторая – когда Серёжи не стало, и Алексею пришлось учиться жить без него. Первую часть жизни Алексей воспринимал как подарок судьбы, вторую – как наказание за свою вину, которую он никак не мог искупить…
С рождением сына, думал Алексей, что-то должно измениться в его жизни. Отныне Серёжа снова будет с ним. Алексей, конечно же, понимал, что заменить друга невозможно. Но сын, названный его именем, давал хоть какую то надежду на то, что отныне наступит новый, более светлый период в его жизни…
Познакомились они в детском саду, куда Алёшу привела мама. Тогда им было по три годика, и сам Алёша смутно помнил, как состоялась их первая встреча. Позже мама рассказывала, что когда она в сопровождении воспитательницы детского сада ввела застенчивого, державшегося за руку Алёшу в комнату, наполненную детьми и игрушками, к ним подбежал вихрастый светловолосый крепыш в темно-синем комбинезончике и, не переводя дыхания, бойко спросил: «Тебя как зовут?»
Алёша смутился и ещё крепче вцепился в мамину руку. Но потом он всё же немного оправился от внезапного вопроса и чуть слышно пролепетал: «Меня зовут Алёса».
- А я Селёза, - также как и Алёша не выговаривая некоторые буквы, сказал подбежавший  мальчик.
- Давай будем вместе иглать в пазальников. Смотли, какая у меня пазалная масына, - предложил Алёше новый знакомый.
 С того самого дня они уже вместе играли и в «пожарников», и в «скорую помощь», и в «спасателей», и в другие разные игры. Вскоре Алёша и Серёжа так сдружились, что просто не могли друг без друга. И когда один из них болел или по каким-то другим причинам не ходил в садик, то и другой не хотел туда идти. Алёша в таких случаях даже симулировал болезнь: чихал, кашлял, жаловался на боль в животе или голове. Иногда эти детские хитрости ему удавались, и его оставляли дома.
Из тех самых ранних детских лет Алёше запомнился один эпизод. Как-то он предложил Серёже поиграть в войну. Серёжа ответил, что он не хочет играть в войну, потому что на войне убивают людей, а потом другие из-за этого плачут.
– Моего дедушку убили на войне, и бабушка, когда вспоминает о нём,  начинает плакать, а мне её очень жалко. Я не хочу, чтобы кого-то убивали, даже понарошку.
Когда пришла пора идти ребятам в школу, их мамы позаботились о том, чтобы Алёша и Серёжа попали в один класс. И в школе они продолжали дружить и большую часть свободного времени проводили вместе. Временами и у Алёши, и у Серёжи появлялись новые друзья-приятели и разные увлечения, но они не могли надолго разъединить друзей.
Родители Алёши и Серёжи старались воспитать их разносторонне развитыми людьми (в духе того, ещё советского времени) и по этой причине записывали своих детей в различные кружки и секции, которых в то время в городе было немало, и все они были каждому доступны.
В первом и во втором классе ребята посещали кружок «Юный мастер», который располагался прямо в их дворе при ЖЭКе. Там Алёша и Серёжа учились выпиливать, выстругивать и разрисовывать различные  нужные поделки: скалки, шкатулки, подсвечники и прочее. Но скоро им это надоело, и ребята увлеклись плаванием.
Тренер по плаванию сам пришел к ним в класс, отобрал нескольких наиболее физически развитых ребят и предложил им заниматься у него в бассейне «Динамо». Возможно, из Алёши и Серёжи получились бы неплохие спортсмены-пловцы. Через два года занятий ребята показывали хорошие результаты и уже участвовали в нескольких важных соревнованиях. Но тут произошел случай, который запомнился Алёше на всю жизнь…
Уже в тот момент, когда тренер по плаванию отбирал себе в группу наиболее подходящих ребят из класса, Алёша почувствовал, что совершается какая-то несправедливость по отношению к тем ребятам, которые тоже хотели заниматься плаванием, но не подошли по своим физическим данным. «Выбракованные» ребята были обижены, хотя и старались не подавать вида. В душе Алёши боролись два чувства: одно – это гордость за то, что именно его и Серёжу тренер отобрал для занятий плаванием, другое – это ощущение неловкости перед одноклассниками и внутреннего протеста против несправедливого действия тренера. Еще Алёше была неприятна и в чём-то унизительна сама процедура отбора будущих пловцов. Тренер ощупывал и осматривал ребят, как продающийся товар. Всё это чем-то напоминало Алёше сценку, запечатленную в учебнике истории. Красочная иллюстрация называлась «Невольничий рынок в Древнем Риме». На этой картинке покупатели рабов также тщательно осматривали и ощупывали «товар», чтобы не прогадать.
Суть же произошедшего случая состояла в следующем. Однажды Алёша заболел ветрянкой и почти месяц не ходил на тренировки. Когда он  появился в бассейне, то справиться с прежней нагрузкой сразу не смог и показал результаты значительно хуже тех, которые были до болезни. Тренер готовил ребят к каким-то крупным соревнованиям и, видимо, рассчитывал на Алёшу как на одного из лучших своих питомцев. Теперь он был очень не доволен плохой физической формой Алёши. Накануне отборочных заплывов тренер устроил Алёше настоящий разнос: «Ты ходишь  в бассейн не заниматься, а отдыхать… Учти, если на отборочных соревнованиях не покажешь лучшее время, можешь здесь больше не показываться».  Всё это было сказано в присутствии других ребят и в довольно грубой форме.
Алёше было горько и обидно, и почему-то стыдно. Он чувствовал себя виноватым и перед тренером, и перед ребятами, с которыми вместе тренировался, и перед своим другом Серёжей. А ещё Алёша чувствовал, что тренер не прав в своих упрёках: ведь он старается изо всех сил, но из-за болезни пока у него не всё получается.
Сережа, очевидно, разделял Алёшины чувства и переживал за друга. По дороге домой он сказал:
- Знаешь что, давай больше не будем ходить на тренировки. Надоел мне этот Виктор Петрович со своими показателями. Бегает с секундомером целый день. За каждую секунду готов разорвать любого.
Алёша ничего не ответил. Ему просто не хотелось говорить, да он и не знал, что сказать. Но через два дня после уроков Алёша сам напомнил Серёже, что сегодня в 16 часов им надо быть в бассейне на отборочных соревнованиях.
Детали отборочных соревнований Алёша почти не запомнил. В памяти отложилась обстановка общей суеты и нервозности. Тренер бегал и кричал на ребят больше обычного. А ребята старались показать нужные результаты, чтобы попасть в списки участников предстоящего крупного соревнования. Алёша тоже старался, не жалея сил, и по итогам нескольких заплывов попал в группу сильнейших. Тренер был доволен. Особенно он радовался тому, как плавает Алёша, и после одного из заплывов подвел итог:
- Ну, вот видишь, можешь, если захочешь. Только надо держать тебя в строгости, не давать расслабляться и сачковать, - и самодовольно засмеялся.
Финальный заплыв Алёша проплыл как в тумане. Ему казалось, что это не он, а какой-то механический робот машет руками и ногами, подминая под себя и с силой рассекая воду. А он, Алёша, наблюдает за этим со стороны и управляет роботом на расстоянии. Он не чувствовал ни рук, ни ног, только в голове стучала одна и та же мысль: «быстрее, быстрее, быстрее…».
В финальном заплыве Алёша показал лучшее время в своей подгруппе и был включен в списки участников предстоящего соревнования. Спортивные показатели Серёжи также оказались одними из лучших, и он тоже попал в зачетные списки.
Но последствия болезни и непомерные нагрузки, которые пришлось испытать Алёше в ходе отборочных соревнований, не прошли бесследно. На следующее утро он лежал в постели с высокой температурой. Принимать участие в соревнованиях Алёша уже не мог, да и не хотел. Что-то произошло с ним такое, от чего вся эта подготовка к соревнованиям, вся суета, связанная с ней, ему уже казались несущественными, мелочными. Несмотря на свою болезнь и высокую температуру, он испытывал чувство просветления и облегчения от того, что он уже не зависит от властолюбивого и несправедливого тренера. Ему было только стыда за то, что он так долго терпел эту самую несправедливость и унижение.
 Серёжа после школы зашел проведать друга. После нескольких дежурных фраз о «делах» и самочувствии он вдруг заявил:
- Лёха, я больше на плавание ходить не буду. И на соревнование не поеду. Этого Виктора Петровича я просто больше видеть не могу. Нехороший он, нечестный человек. Да и заниматься плаванием мне уже надоело, - говоря последние фразы, Серёжа отвёл глаза в сторону, и Алёша почувствовал, что его друг лукавит.
Он пытался уговорить Серёжу, чтобы тот принял участие в соревнованиях, ведь было затрачено столько сил на подготовку. Сам тренер несколько раз звонил Серёже домой и уговаривал его продолжить занятия и подготовку к соревнованиям. Но всё было тщетно. Серёжа был непреклонен.
Алексей понимал, что Сережа своим отказом пытается защитить своего, несправедливо обиженного друга, то есть его, и наказать обидчика. И ради этого Серёжа без колебания принёс в жертву свои интересы и спортивные амбиции. Поэтому Алёша, с одной стороны, был расстроен тем, что из-за него Серёжа перестал ходить в бассейн, а с другой, гордился поступком своего друга и был благодарен ему за поддержку. Но вместе с тем он много раз задавал себе беспокоивший его вновь и вновь вопрос: «А смог бы он, Алексей, совершить ради своего друга подобный поступок?» Но однозначно и честно ответить на этот вопрос он не мог, и от этого ему было как-то не по себе. Алексей немного успокоился лишь тогда, когда пришел к выводу, что однозначного ответа на такой сложный вопрос быть не может. Очевидно, надо самому побывать в подобной ситуации, и тогда ответ определится сам собой.

5. Снайперы

…О том, как складывались события того рокового дня, и как он закончился, Алексей узнал из рассказов сослуживцев уже в санчасти, где он с другими ранеными ожидал отправления в госпиталь.
У чеченских боевиков всё было рассчитано до мелочей. Быстрая и внезапная атака позволила решить основную задачу – практически уничтожить группу разведчиков, а заранее подготовленный маршрут отступления сводил к минимуму собственные потери. Но полностью уничтожить разведгруппу боевикам не удалось. Подошедшие на помощь БТЭры блокировали отступление слева и справа, заставив боевиков вновь взяться за оружие и с боем пробиваться из окружения.  Подобрав раненых и убитых, они начали спешно отходить в сторону ущелья. Исход операции довершил российский вертолёт. Он появился внезапно и своим огнём отрезал путь отступающим боевикам. Трое раненых боевиков попали в плен, а среди убитых оказалась одна женщина.
Лёжа на кровати, Алексей слушал сослуживцев как сторонний наблюдатель. Его контуженное и обескровленное тело находилось в какой-то защитной оболочке. Все острые, возможно, смертельные стрелы событий, фактов, эмоций и воспоминаний не могли добить, растоптать, уничтожить израненный, беззащитный организм. Сама тень забвения и отчуждения -  спутница смерти и времени - встала на его защиту. И только память, как не выключенная фотокамера, продолжала фиксировать всё  услышанное и увиденное, чтобы потом воспроизвести, домыслить, дорисовать пережитые события, прокручивая их мысленно сотни и тысячи раз.
В палате, где лежал Алексей, и слушатели, и рассказчики были сильно возбуждены. Не смотря на то, что за время войны случались много жестоких и трагических событий, факт расстрела снайперами наших раненых бойцов, вызывал у всех особое негодование. «Изверги», «бездушные мясники», «головорезы», «да просто нелюди», – звучали с коек рассерженные определения, дополняемые матом.
В разгар обсуждения гибели разведроты в палату для осмотра раненых вошел военврач капитан Истомин. Он был в курсе событий прошедшего боя и знал настроение солдат по поводу случившегося. Услышав очередное резкое высказывание в адрес чеченцев, он вдруг вступил в диалог:
- Нелюди, говорите, головорезы?… Возможно среди них есть и те, и другие. Негодяи и подонки попадаются среди разных народов. Но знаете, что рассказал один раненый чеченец? Кстати, они все трое лежат в соседней палате. Так, вот он говорил, что в том бою снайперами были две девчонки – молдаванка и украинка. Сейчас, говорят, в каждой группе боевиков есть такие, как они: из Прибалтики, из Молдовы, Украины и других мест. В Чечню они приезжают подзаработать, а то и просто ради спортивного интереса или острых ощущений. Большинство из них спортсменки-биатлонистки. Вот и выходит, что раненых добивали не чеченцы. Хотя и они тоже не ангелы. Ещё чеченец сказал, что мы русские, за деньги уничтожим друг друга сами. Засада на разведгруппу  готовилась по наводке одного из российских военных. «Вы, - говорит чеченец, - сами себе большие враги, чем кто-либо другой. Посылаете пацанов в ад и ещё  кого-то обвиняете». Еще много он чего сказал, о чем говорить мне не положено», – капитан замолчал. Потом сделал паузу, тяжело вздохнул и продолжал:
– Вот такие-то дела, братцы. Кто здесь виноват больше, а кто меньше – одному богу известно. Я уж и не говорю: «Зачем мы здесь?», – и по нему видно было, что он что-то не договаривает, хотя и у него, видимо, наболело.
Врач встал с больничной койки, на край которой присел во время беседы, и устало пошел к выходу. Но у самого порога остановился и продолжил, как бы между прочим:
- Еще чеченец говорил, что снайпер-молдаванка погибла в начале боя от шальной пули, а вторая мстила за смерть подруги. Так что все добитые раненые – и старший лейтенант  Смагин, и сержант Коваль и другие ребята –  на совести той, что сумела уйти из окружения. Так что можно ждать продолжения…
Врач не стал договаривать, но всем и так было понятно, на какое продолжение он намекал. В палате воцарилась тишина. Слова военврача как бы перекрыли русло, по которому тёк бурный поток негодований и возмущений, направленных на чеченцев. И вдруг этот поток остановился, как вода, наткнувшись на плотину, прекращает свое движение. Но это было лишь видимое затишье. Гнев и возмущение накапливали силы, давили на плотину и искали себе новый выход, новое русло… Наконец один из раненых не выдержал и надрывно прошипел:
- С-с-стервы… Это ж надо – беспомощных ребят как в тире добивать…Эх, попалась бы мне эта сучка, что осталась живой…


6. Фотография

На следующий день в палату забежал Николай Гуськов, которого все звали просто Гусек. Ребят уже готовили к отправке в госпиталь, и он зашел проститься.
- Последние новости с боевых позиций слыхали? – начал он после короткого приветствия и, не дожидаясь ответа, продолжил, – Когда убитую девицу, ну ту снайпершу, будь она неладна, обыскали, то нашли в нагрудном кармане фотографию. А на ней – две девушки в защитных комбинезонах и в беретках, стоят в обнимку и улыбаются, стервы… Одна, что слева и пониже – та самая убитая. А вот вторая – наверное та, что сумела уйти с боевиками. На обратной стороне фотки надпись: «Не забудем дружбу боевую», и, чуть пониже –  «Белка и Стрелка».  Это у них кликухи такие, чтобы настоящих имён и фамилий никто не знал. Ведь они здесь наёмники, нелегалы, – пояснил Гуськов.
Один из раненых злобно выругался:
– Посмотреть бы на этих сучек, да не на фото, а на живых. Заглянуть бы им в глаза и спросить, какая нечисть их породила?
– Ну, одной глаза уже навек закрыли,  – снова заговорил Гуськов, –  а вот той, что ещё бегает по горам с винтовкой и отстреливает наших ребят, можешь заглянуть, если догонишь, – закончил он с горькой иронией.
Алексей лежал и молча слушал. Он был слишком слаб для таких разговоров. Каждое сказанное им слово, каждое движение вызывали боль в израненном теле. Но тут он не сдержался и заговорил слабым голосом:
- Гусёк, а ты это фото видел? Где оно сейчас?
- Нет, не видел, да и на что мне оно? Я свататься к этой стерве не собираюсь. А вот ребята говорили, что сразу после боя эту фотокарточку вместе с другими трофейными документами привезли в штаб батальона. Там с неё сняли копию, ну в общем перефотографировали, а потом отправили куда-то «наверх».
– Мне бы взглянуть на это фото, – превозмогая боль, проговорил Алексей.
– Ну, если тебе так хочется взглянуть на  ангелов смерти, то для тебя я могу достать их изображение, – заверил Алексея Гуськов и продолжал, – Штабной писарь, ефрейтор Лапин, мой хороший приятель. Он этих фотографий может распечатать хоть дюжину. Это ведь не какой-то секретный документ, а так себе, дополнительная улика для особого отдела и для прессы.
– Очень тебя прошу, Гусёк, достань фото, если можешь, – уже еле слышно прошептал Алексей и закрыл глаза в очередном забытье.
Гуськов сдержал своё слово. Обещанная  фотография догнала Алексея уже в госпитале, когда первые кризисные дни после ранения и контузии миновали, и он стал приходить в себя. Фотокарточку привёз Николай Мышляев, водитель санитарной машины, которая курсировала между госпиталем и передовой. Это был высокий и симпатичный блондин с голубыми глазами и с ефрейторскими нашивками на погонах. В статной фигуре ефрейтора чувствовалась недюжинная сила, а видимая небрежность в ношении военной формы лишь подчёркивала изысканность вкуса красавца.
Алексей невольно залюбовался вошедшим в палату ефрейтором. Лично знакомы они не были, но Алексей знал его заочно по рассказам сослуживцев. В разговорах не раз звучало, что водитель «санитарки» пользуется большим успехом у слабого пола, и  девушки, его поклонницы, буквально заваливают его любовными письмами.
– Который тут из вас сержант Кузнецов? – спросил ефрейтор, остановившись у самой двери палаты.
Алексей, занятый своими мыслями, не сразу услышал, что обращаются к нему.
– Леха, к тебе пришли, – отозвался на голос сосед и, повернувшись к Николаю, указал на Алексея.
- Ну, здорово, «зёма» – обратился как к своему давнему приятелю Николай, присаживаясь на краешек кровати.  Видно было, что ефрейтор в любой обстановке чувствовал себя уверенно,  по-свойски.
 Очевидно, Гуськов не стал объяснять парню, что за снимок он передаёт, и кто на нём запечатлён. Вручая Алексею фото, Николай улыбнулся и,  хитро подмигнув, сказал:
– Симпатичные девчата. Обе твои или может, поделишься со мной? Давай показывай, которая из них твоя?
Алексей был уверен, что Николай знает историю этой фотографии, и поэтому ответил с явным раздражением:
– Ты бы свои шуточки приберёг на другой случай, –  но тут же смутился и покраснел.
Николай по-своему понял реакцию Алексея на шутливое предложение «поделить  девчат», а потому поспешил успокоить:
– Да ладно «зёма», не сердись. Я пошутил. У меня и своих баб навалом, сам могу поделиться с тобой, если пожелаешь. Вот только бы выбраться из этой мясорубки живым и здоровым. Давай, поправляйся и поезжай к своим красавицам. Война для тебя наверняка уже кончилась.
Алексей, наконец, догадался, что Николай действительно ничего не знает о том, кто изображен на фото. А он, сам того не желая, обидел человека, который сделал для него доброе дело. Стараясь как-то сгладить возникшую напряженность,  Алексей, уже дружеским тоном пояснил:
– Да я и не сержусь. Просто одна из этих девчат уже забита, ну в смысле занята. А с другой мне надо самому разобраться. С ней не всё так просто. Тут нужен особый разговор.
– А, а, а…,  понимаю, – вновь гнул свое Николай, – тогда другое дело. Как говорится: «Вы служите, а мы – замуж пойдем…». Но ты зря не переживай. Подлечишься, вернешься домой, и всё уладится. «Главное, ребята, сердцем не болеть», – как поется в песне. Ну, бывай, «зёма», мне пора, – водитель «санитарки» крепко пожал руку Алексея и вышел, оставив его наедине со своими мыслями.
 Алексей часами рассматривал фотокарточку. Видимо, это была уже не первая копия с подлинника. Изображения утратили чёткость, и он мысленно «достраивал» размытые на фото очертания. Больше всего его интересовала высокая и стройная девушка, стоявшая на фото справа, так как и по рассказам очевидцев, и по логике рассуждений именно на её совести были жизни добитых в этом злосчастном бою раненых бойцов. Но главное для Алёши было то, что пуля, выпущенная этим невинным с виду созданием, оборвала жизнь его лучшего друга Серёжи Коваля. Алексей страдал ещё из-за того, что считал и себя виноватым в смерти друга. Если бы не его ранения и контузия, и не этот отчаянный рывок Серёги в зону снайперского обстрела ради его спасения…
Алексей предположил, что высокая, очевидно белокурая, девушка воевала на стороне боевиков под псевдонимом  «Белка». А убитая молдаванка – под именем «Стрелка». «Какие милые, красивые псевдонимы», – подумал Алексей. - Где-то я уже их слышал. Ах, да, вспомнил. Так звали двух собачек, которые летали в космос ещё до полёта Юрия Гагарина. Об этом я читал в каком-то школьном учебнике».
На фото девушки выглядели весёлыми и беззаботными, так казалось Алексею. Возможно, они сфотографировались после очередного удачного боя, после очередной засады на российских солдат. Каждый раз, когда такие мысли возникали в его голове, ему хотелось разорвать ненавистную фотокарточку на мелкие кусочки, растоптать, сжечь и развеять пепел по ветру. Но в последний момент какая-то неведомая сила останавливала его. Алексей засовывал фотокарточку под подушку и старался переключиться на что-нибудь другое или просто заснуть. Но и во сне проклятое фото продолжало стоять у него перед глазами, а высокая белокурая девушка как-то ехидно улыбалась ему и подмигивала.
Теперь Алексею часто снился один и тот же сон.  Белка целится в него из снайперской винтовки, а он хочет увернуться, спрятаться, чем-то прикрыть своё незащищённое тело. Но вокруг ровное голое поле, а у него нет сил пошевелить ни рукой, ни ногой, чтобы сдвинуть с места налитое свинцовой тяжестью тело. Его охватывает ужас от своей беспомощности и  неизбежности развязки. И в этот момент между ним и снайпером возникает Серёжа. Алёша знает, что сейчас прогремит выстрел и его друга убьют. Он кричит: «Не смей! Не смей!» Но выстрел раздаётся. Серёжа падает, накрывая своим телом друга. Серёжина кровь из пулевого ранения горячей струёй заливает Алёшу. Он уже весь в крови, ему жарко и душно.  И в этот момент Алексей просыпается, весь мокрый от пота, с ощущением леденящего страха и невосполнимой  утраты.
Однажды, немного успокоившись после очередного кошмарного сна, Алёша вдруг вспомнил, что раньше, до войны и ранения, он часто летал во сне, и что при этом испытывал ощущение восторга, лёгкости, свободы и восхищения собственной удалью. Ведь в том полёте достаточно было несколько раз взмахнуть руками, и послушное тело начинало стремительно набирать высоту; стоило только расставить руки в стороны, и оно парило над домами, а если немного опустить одну руку, то скользило в головокружительном вираже. Когда просыпался после такого сна, всегда было немного жаль, что «полёт» уже окончился. Но ощущение легкости и уверенности в себе сохранялось на целый день, и, казалось, что нет ничего недостижимого.
Сейчас Алёша тоже иногда летал во сне. Но это были уже другие полёты и другие ощущения. Теперь ему снилось, что он срывается с кручи в пропасть и летит, усиленно работая руками, чтобы не разбиться. Ему необходимо долететь до противоположного спасительного края пропасти. Вот он уже совсем рядом… И тут силы покидают его, и он падает вниз на острые скалы. Лишь в самый последний момент, когда удар о камни уже становится неизбежным, Алексей вдруг просыпается и испытывает облегчение от осознания того, что весь этот кошмар – всего лишь сон. Но ощущение тревоги и неуверенности ещё долго преследуют его.


7. Света

В армии, особенно в первые дни и недели службы, писем не только ждут, а ими живут, от письма до письма. Особое место среди весточек из дома занимают письма от любимой. Они как связующая нить между прошлым и будущим, которая помогает переносить трудности новой армейской жизни, в надежде на будущее счастье. Письма от Светы Алексей ждал с особым нетерпением. Первые два-три месяца они приходили каждую неделю и были полны нежности и почти материнской заботы. Света подробно расспрашивала о том, как проходит служба, как кормят солдат в армии и что Алёша делает в свободное от службы время. О себе же писала  очень скупо, как бы чего-то не договаривая. Потом письма стали приходить всё реже и реже, а когда Алексей в составе десантного полка попал в Чечню, то почтовая связь со Светой прервалась совсем…

Алёша влюбился в свою одноклассницу Свету в девятом классе. Она появилась в середине восьмого учебного года. Стройная, с русыми волнистыми волосами, большими серо-голубыми глазами и чуть курносым носиком.  Света чем-то напомнила Алеше заморскую куклу Барби, когда вошла в класс впервые. Никаких сложностей в общении с одноклассниками у нее не возникло, скорее наоборот. Всегда спокойная и доброжелательная Света быстро завоевала симпатии всех ребят, а ее незаурядные способности и прилежность в учебе не раз отмечались преподавателями. В классе она стала одной из лучших учениц.
Светин папа был боевой офицер. В последние годы он служил в Афганистане и в одном из боёв получил серьёзные ранения и стал инвалидом первой группы. Поэтому содержание семьи и дорогостоящее лечение отца легли на плечи Светиной мамы. В детской поликлинике, где она работала участковым врачом, ей приходилось совмещать две ставки, поэтому большую часть суток она проводила на работе.
В семье кроме Светы было ещё двое детей – сестрёнка Люда и братик Дима. Света была старшим ребенком в семье, и ввиду сложившихся семейных обстоятельств, ей приходилось заботиться о младших и ухаживать  за больным отцом. Она помогала маме готовить, стирать, убирать квартиру и даже шить, делать уроки с сестрёнкой, а до начала  занятий в школе отводить в садик брата.
Света никогда никому не жаловалась на свою нелёгкую жизнь  и не просила сочувствия, но часто была задумчива и всегда спешила домой. С Алешей они жили по соседству, и иногда возвращались из школы вместе.  Алексею хотелось чем-то помочь Свете, но как это сделать, он не знал. Да и сама Света на любое предложение о помощи отвечала, что у неё всё хорошо и что не надо зря беспокоиться…

В письмах из Чечни  Алексей просил маму узнать, что случилось со Светой, и почему она перестала отвечать на его письма. Вера Васильевна написала Алексею, что отец Светы находится в тяжелом состоянии, мама тоже не здорова и Свете, очевидно, просто не до писем. Из очередного маминого сообщения он узнал, что Светиного отца недавно похоронили, а её мама попала в больницу. Сама же Света находится в очень подавленном состоянии. Больше никаких известий о Свете не поступало.
В первую неделю после ранения Алексею было не до писем. Он был слишком слаб. А потом просто боялся, что родители, особенно мама, приедут в госпиталь и увидят, какой он беспомощный. Но судьба распорядилась по-своему… 
Вера Васильевна появилась в палате неожиданно, да еще в белом халате, как у сопровождавшей её медсестры, так что Алёша не сразу понял, что это  его мама. Медсестра подвела ее к Алёшиной кровати и что-то тихо, но настойчиво сказала ей почти в самое ухо. Потом она неслышно удалилась.
Мама подошла к кровати, поставила какие-то авоськи возле прикроватной тумбочки и присела на стоявший рядом табурет. И только тогда Алексей увидел,  кто перед ним.
– Мама! Ты? Как ты сюда попала?! – удивлённо и радостно воскликнул Алексей. Он сделал попытку приподняться. Но Вера Васильевна положила свою руку ему на грудь и с дрожью в голосе сказала:
– Сыночек, прошу тебя, пожалуйста, не поднимайся. Мне сказали, что тебе ещё нельзя…, – на этих словах у неё перехватило дыхание, а из глаз потекли слёзы.
Алексей накрыл своей рукой руку матери и стал легонько гладить:
– Не надо, мама, не плачь. У меня всё хорошо, и я уже почти здоров.
– Да, да… я знаю, сынок. Теперь уже всё будет хорошо… Я так рада, что всё обошлось. 
Мама не переставала плакать. Да и сам Алексей едва сдерживал слёзы. Чтобы как-то её успокоить, он попытался перевести разговор на другую тему:
– Ты лучше расскажи, как там дома – все живы, здоровы?
– А…, что, сынок?  Ах, дома… Дома всё нормально. Живём, как и жили, – не сразу отреагировала она на вопрос. – Отец бросил свой институт, там совсем перестали платить. Устроился на какое-то совместное предприятие вроде как программистом на компьютерах. Все живы, здоровы…, – произнесла она скороговоркой и вдруг замолчала.
Алексей понял, какого вопроса она ждет и о чем  боится услышать.
– Про Серёжу что-нибудь слышала? – спросил он сдавленным и каким-то сразу осипшим голосом.
–  Неделю назад привезли Серёжу домой его сослуживцы. Схоронили на Котляковском кладбище… Я сразу после похорон и поехала к тебе, –сказала мама и снова заплакала.
Тугой комок подкатил Алексею к горлу. Он ещё больше побледнел и отвернулся. Они промолчали несколько минут. Потом мать, как бы спохватившись, а может, просто желая отвлечь сына от печальных мыслей,  кинулась рассказывать о родных и знакомых, передавать от всех приветы и пожелания скорейшего выздоровления, распаковывать авоськи и показывать сыну привезённые гостинцы. При этом она ни разу не упомянула о Свете, и это его насторожило. Уловив паузу в ее торопливой речи, Алексей спросил:
– Мама, почему ты мне ничего не говоришь о Свете? С ней что-то случилось?
Мать молчала, как будто не слышала вопроса. Тут в палате  появилась медсестра и, обращаясь к  маме, напомнила:
– Вера Васильевна… время…
– Да, да, – засуетилась мама, – мне действительно уже пора. А то я совсем тебя замучила своими разговорами.
– Мама, ты не ответила на мой вопрос, – настаивал на своём Алексей.
– Я тебе уже обо всём написала в письме. Света сейчас занята решением своих проблем.
И после небольшой паузы, как бы нехотя, добавила:
– А в остальном ты разберешься сам, когда приедешь домой. Поправляйся, сынок, поскорее. Мы по тебе очень скучаем и ждем, – она поцеловала сына и вышла из палаты.
Через неделю Алексей получил письмо из дома, в котором мать писала, что Света уже несколько месяцев замужем и живёт своей семьёй.


8.  Санаторий

Примерно через месяц Алексея выписали из госпиталя. Настроение было скверное, и на это было сразу несколько причин.
В  госпитале долгими днями и ночами Алексей составлял для себя перспективный план действий. Последовательность этого плана предполагала: во-первых, закончить лечение, чтобы снова вернуться в свой десантный полк и мстить за Серёжу, а главное, найти снайпера Белку. Во-вторых, до возвращения в Чечню встретиться со Светой. В-третьих, побывать на кладбище у Серёжиной могилы, пообещать другу, что он будет отомщён. Зайти к Серёжиной маме, и попытаться хоть как-то её утешить. Но ранения оказались достаточно серьёзными. Осколками от разорвавшегося в том бою снаряда повредило коленный сустав, и Алексей мог ходить, лишь опираясь на трость. После госпиталя  предстояло дальнейшее лечение в подмосковном  реабилитационном центре (или как его называли между собой медики и больные – санатории). О возвращении в часть, по заключению врачей, не могло быть и речи.
А дальше все рушилось как карточный домик, из которого убрали несущее основание. Алексею казалось, что дальнейшая жизнь теряет смысл. Возвращением на войну он хоть в какой-то степени мог  оправдать свое существование. Теперь он просто не знал, что скажет Сереже, когда придет на его могилу, и что он скажет Серёжиной маме, какими словами станет ее утешать…
А Света… Как она могла выйти замуж за другого? Почему не дождалась его? А с другой стороны, зачем он ей нужен такой – с искалеченной душой и телом…
Да, его с нетерпением ждут родители и сестренка Аня (она уже, наверное, стала совсем невестой). Но мысль о том, что его будут жалеть, расспрашивать про войну и про Сережу, вызывала стойкое нежелание возвращаться домой.
Подводя итог своим поражениям, Алексей решил ехать в реабилитационный центр, не заезжая домой. Родителям он позвонил уже из санатория, сообщил свой новый адрес и заверил, что у него все в порядке, но заехать после госпиталя домой не имел возможности. Мама очень огорчилась и обещала в ближайший выходной его навестить.
 К предстоящему свиданию Алексей готовился заранее, но приезд родных все же застал его врасплох. Алексей разволновался. Подошел к зеркалу, долго и тщательно причесывался. Потом никак не мог решить: брать или не брать с собой палочку. Ходить без опоры ему было тяжело, да и опасно. Как говорил ему лечащий врач – «возможны осложнения». Если взять – показать свою беспомощность. Наконец Алексей сделал свой выбор, и, опираясь на ненавистный ему костыль, заковылял на встречу с родителями.
Едва он открыл дверь гостиной комнаты, как у него на шее повисла сестренка Аня.
– Лёша, миленький, здравствуй! – закричала сестра, обнимая и целуя Алексея.
– Хватит тебе висеть на шее, – пытаясь придать голосу строгость, заговорил отец. Его поддержала поднявшаяся со стула мама:
– Не видишь, Алёша ещё не вполне здоров, а ты тискаешь его как куклу.
«Ну вот, – подумал Алексей, – теперь начнут жалеть и оберегать как маленького».
Аня и впрямь испугалась, что своими объятиями может причинить какой-нибудь вред брату, и поспешно отпустила Алёшу. Вера Васильевна бережно обняла сына за голову и, легонько притягивая к себе, троекратно поцеловала. Отец поздоровался сдержанно за руку и, похлопав по плечу, слегка обнял.
– Пойдём, посидим за столиком, тебе, наверное, тяжело стоять. Мы с мамой для тебя таких пирожков напекли – объедение. И чай приготовили с твоим любимым клубничным вареньем, – Аня снова подошла к Алексею и уже осторожно взяла его за руку.
Алексей вдруг вспомнил, как ещё совсем недавно он носил её на руках, возил на себе, изображая то лошадку, то паровозик.  Эти игры доставляли сестрёнке огромное удовольствие, и она весело и звонко смеялась и пронзительно пищала. Теперь Ане шел уже семнадцатый год,  она выглядела вполне взрослой девушкой и чем-то была похожа на Свету.  Очевидно, думая о Свете, Алексей постоянно искал и находил знакомые и дорогие ему черты в каждой хорошенькой девушке…
- Как я рада, что теперь мы все вместе, - сказала мама, когда все расселись за одним из  столиков гостиной.
Мама и Аня стали накрывать на стол. От свежей выпечки, душистого варенья и от всего, что появилось на столе, на Алешу повеяло домашним уютом и детством.
Отец достал из рюкзака большой термос с чаем. Потом он как-то нерешительно посмотрел на Алексея и на маму и достал бутылку коньяка.
– Я тут кое-что припас. Не знаю, можно ли здесь у вас это дело…?
– Вообще-то приносить и распивать спиртные напитки здесь строго
запрещено, – Алексей, улыбаясь, показал на табличку, висевшую на стене. Отец нахмурился, выражая недовольство. А Алексей, сделав паузу, многозначительно продолжал:
          – Но если особо не увлекаться, то нас никто за это не накажет.
За неспешными разговорами просидели до вечера.  Мама всё время внушала Алексею, то ему надо настраиваться на мирную жизнь, постараться забыть прошлое и думать о будущем. Ну,  а главное – поступить в институт.
– Вот немного отдохнешь, наберешься сил и будешь готовиться,  поступать в институт, – уже в который раз повторяла мама своё заветное желание. – Из вашего класса почти все учатся в вузах. При нынешней жизни без высшего образования никак нельзя. А с твоим здоровьем, тем более нужна профессия, не связанная с физическими нагрузками…
Алексей поморщился: «Опять про здоровье. Опять сочувствие и жалость».
– Хватит тебе мораль читать, – не выдержал отец. – Дай человеку отдохнуть, оглядеться, а там он сам разберётся, что к чему.
Родители стали доказывать друг другу, что для их сына сейчас является наиболее нужным и важным, и чем необходимо заняться прежде всего.  Но Алексея сейчас меньше всего волновали проблемы, о которых так жарко спорили его родители.

9. Разговор со Светой

Алексей играл в шахматы с соседом по палате, когда в комнату заглянул Федя Цыганков. Он также проходил курс реабилитации и в центр попал чуть больше недели назад. Но благодаря своей исключительной коммуникабельности, он уже успел перезнакомиться со всеми больными и всем медперсоналом,  всех считал своими, если не друзьями, то хорошими знакомыми.
– Кузнецов, тебя там внизу такая краля дожидается – полный атас. Я таких только по телеку в иностранных фильмах видел, – рыжеватые волосы Цыганкова были всклочены, маленькие коричневые глазки блестели, курносый нос еще больше задрался вверх и всё покрытое веснушками лицо выражало восторг и удивление. - Вся из себя, в шубе, кажется, норковой или еще какой, я в этом плохо разбираюсь.  Но выглядит как королева. А подкатила она сюда на «мерсе». Живут же люди. – Коля перевел дыхание и продолжал уже более спокойно:
- Ну, чего уставился, я не шучу. Иди, встречай, а то кто-нибудь уведет еще.
Сообщение Цыганкова повергло Алексея в ступор. Во-первых, он в принципе никого не ожидал, а во-вторых, к нему приехал, по описанию Федора, кто-то  совершенно незнакомый. Теряясь в догадках, Алексей спустился на первый этаж и поспешил в гостиную. У окна застыла в ожидании стройная блондинка в дорогой норковой шубе. Почувствовав его появление, девушка повернулась и пошла навстречу. Что-то до боли знакомое, родное угадывалось в движении эффектной дамы.  «Света», – подсказало сознание, и Алеша безмолвно застыл на месте.
- Алеша, - неуверенно проговорила Света. Она подошла к стоявшему в неопределенности Алексею, остановилась, разглядывая его, потом слегка обняла и поцеловала в щеку. Все это походило на ритуал встречи двух дальних редко встречающихся родственников или официальное приветствие давних, но не очень близких знакомых. Алексей вспомнил, какими крепкими были их объятья и какими горячими поцелуи раньше, до того, как он был призван на военную службу. Тогда казалось, они были единым целым и не мыслили жизни друг без друга. Тут память зачем-то оказала Алексею злую услугу. «Ты же знаешь, что мне кроме тебя никто другой не нужен… Ты же знаешь, что мне кроме тебя никто другой не нужен…», – стучали, пробивая мозг, ее прощальные слова накануне его отправки в армию. «А теперь, ты чья?» – мысли путались, голова горела, а сердце билось с такой частотой, что сменило привычное местоположение. «Боже мой, как же я по тебе соскучился…», – рвались наружу слова. Но он сумел выговорить только едва слышнее: «Здравствуй, Света».
– Вот видишь, узнала, где ты находишься, и решила навестить тебя, – продолжала Света, стараясь говорить естественно. – Я не могла не приехать, впрочем, возможно, ты и не желаешь меня видеть? – Света смутилась и опустила глаза.
– Нет, почему же? Я рад, что ты приехала, – сказал Алексей и опять не то, что хотел сказать.
– Знаешь, Алёша, давай поговорим где-нибудь в другом месте, а то здесь все смотрят на меня как на диковинного зверя. А от этого рыжего, – и Света кивнула на Цыганкова, неторопливо проходившего мимо и всем своим видом изображавшего полное безразличие к окружающим, – у меня уже в глазах рябит. Ты отнеси вот это куда-нибудь к себе, – Света передала Алеше увесистый пакет. – Накинь на себя что-нибудь по теплее, а то на улице прохладно, и выходи в парк.  Я тебя там подожду.
Не дожидаясь ответа, Света повернулась и пошла к выходу.
Накануне несколько дней подряд дул сильный ветер, срывая с деревьев последние листья, шел сначала дождь, потом снег, и казалось, что зима уже как полноправная хозяйка вступает в свои права. Но снег накрыл округу своим тонким одеялом лишь на короткое время, а потом был смыт дождем. А ночью ударил небольшой морозец. Ветерок подсушил опавшую листву, и она своим шорохом ласкала слух, когда Алексей и Света прогуливались по парку, примыкавшему к санаторному корпусу.
Разговор явно не клеился. Света расспрашивала Алексея о здоровье, о том, что с ногой и как долго ему надо лечиться. Он односложно отвечал и в свою очередь, чтобы поддержать разговор, задавал такие же дежурные вопросы, а в голове, как в калейдоскопе, бежали другие мысли-воспоминания о том, как он представлял себе первую после разлуки встречу со Светой…
Поезд медленно приближается к вокзалу. На перроне полно встречающих. Кругом радостные, улыбающиеся лица и много цветов. Поезд еще не остановился, но Алексей из окна своего вагона уже увидел Свету, потому что она одета также как и в тот далекий весенний день отъезда – в той же коротенькой белой юбочке, оранжевой кофточке и белых туфельках на тонюсеньких каблучках.
Света тоже видит Алексея, машет ему рукой и не удержавшись, срывается с места, бежит за вагоном, радостная и улыбающаяся. Поезд останавливается. Алексей выскакивает из вагона и прижимает к себе Свету, не обращая внимания на окружающих. Они обнимаются и целуются, потом пытаются что-то друг другу сказать самое нужное и нежное, и опять целуются. А кругом родные и друзья и, конечно-же Сережа, живой и веселый…
Они брели по пустынной аллее сада, стараясь поддерживать постоянно затухавший разговор. Оба говорили вслух не то, о чем думали про себя. Наконец, Света не выдержала:
– Ты, наверное, презираешь меня? - спросила она, глядя в сторону.
– Нет, от чего же… – с фальшивым равнодушием ответил Алексей, –каждый волен решать свою судьбу по-своему. Никто никому ничем не обязан…
– Нет, постой! Нам надо наконец объясниться, – она схватила его за руку и остановила, поворачивая к себе. – Я знаю, что ты меня презираешь, а может быть и ненавидишь. Так лучше не молчи. Для меня все это невыносимо…
– Света, не надо ничего объяснять. Мы уже не дети. Да и мне, – он сделал паузу и прибавил уже нерешительно, – пора возвращаться, а то нога что-то заныла, – и он повернулся, намереваясь двигаться в обратном направлении.
– Алеша, ты можешь относиться ко мне как угодно. Но ты должен меня выслушать, – ее большие глаза наполнились слезами, и в них Алексей увидел мольбу и отчаяние. – Я много думала о нас и о нашей судьбе, о нашей жизни и о жизни наших родителей. Но почему так случилось?! Почему так устроен мир, что те, кто старается жить честно и думать не только о себе, обречены на страдания и лишения?! Почему?! – Слезы мешали ей говорить.
– Наши родители, и мой отец в частности, с каким-то упоением, даже восторгом пели песни типа «раньше думай о Родине, а потом о себе». Можно сказать допелись. А думает ли Родина о тех, кто думает о ней? Мой отец был замечательным, смелым и бескорыстным человеком. У него на первом месте были такие понятия как служение Родине, чувство долга, ответственность за порученное дело и тому подобное. Ты извини, что я тебе так подробно рассказываю... Я об этом много думала, но еще ни кому не говорила. Мне просто необходимо высказаться. Слишком все наболело… – Света немного успокоилась, и ее голос уже звучал без надрыва:
– В свою последнюю командировку в Афганистан папа не должен был ехать. Ранений и наград у него уже и так было достаточно. Но на каком-то участке этой дурацкой военной системы срочно потребовался опытный командир. Желающих рисковать своей жизнью, видимо, не нашли. Его попросили, и он не смог отказаться, потому что очень честный. Ты бы знал, как его отговаривала мама от этой поездки, как она плакала… – Света опять разволновалась. – Мама очень любила отца и очень за него переживала. И вообще они были прекрасной счастливой парой, если бы не эта чужая нам война и не эти бесконечные командировки.
Алеша слушал Свету, не перебивая и не стараясь ее утешить. Да и вряд ли его утешения были быть уместны в данной ситуации.
– И нас он тоже любил. Папа всем старался делать только хорошее. Когда у него выдавались свободные дни, он их целиком посвящал семье. А мы, дети, его просто обожали. Для нас самой большой радостью было побыть с отцом...
Они проходили мимо сиротливо стоявшей скамейки.
– Может, присядем, а то я тебя совсем замучила, - предложила Света. Алеша согласился, так как у него действительно ныла раненая нога.
– Вся наша семейная идиллия рухнула в одночасье, когда мы узнали, что отец серьезно ранен. Мама днями и ночами пропадала в госпитале, куда попал отец.  Он был почти безнадежен, но она надеялась на чудо, и, наверное, благодаря ее стараниям, папа все же выжил, но из госпиталя он вышел инвалидом первой группы. Ему требовался постоянный уход, особое питание и дорогие лекарства.
Первые два-три года после ранения мама еще надеялась, что папу можно вылечить. Она продала все, что можно было продать, много работала, но все было тщетно. Папе могла помочь очень сложная операция, так говорили специалисты-медики. Но такую операцию делали только за границей. На неё требовались немалые деньги, а их у нас не было. Куда только мама не обращалась за помощью: и в военкомат, и в общество ветеранов,  и в какие-то благотворительные фонды, и в правительственные структуры, но получала только отговорки или прямой отказ. Здоровым отец был нужен всем. Его награждали, его хвалили, писали нам разные хвалебные письма из воинских инстанций. Теперь о нем никто не хотел даже слышать. Это очень страшно, когда ты кричишь, взываешь о помощи, а тебя не слышат, вернее делают вид, что не слышат… Лишь изредка папу навещали бывшие сослуживцы, в большинстве своем такие же обиженные государством и бездушными чиновниками люди. Они могли отцу только посочувствовать.
Света прервала свой рассказ, открыла коричневую с розоватым оттенком и с позолоченными застежками и такой же цепочкой вместо ремешка дамскую сумочку, и достала оттуда пачку сигарет и зажигалку.
– Извини, Алёша, не хотела тебе показывать, что я курю, но без этого я уже не могу. – Привычным движением Света прикурила и, сделав несколько глубоких затяжек, продолжала:
 – Детство для меня закончилось, когда папа попал в госпиталь. Мама буквально разрывалась на части между семьей, работой и больным отцом. А Диме в это время было всего лишь два годика, Людмиле восемь, а мне самой – одиннадцать. Первые годы и мама, и все мы жили лишь одной надеждой на то, что папа обязательно поправится, и все у нас будет, как и прежде. Но когда неизбежность стала очевидной, жизнь стала просто невыносимой. Внешне вроде бы ничего не изменилось. Мама также старалась по возможности уделять нам время, также заботилась об отце и уверяла его и нас, что сегодня он чувствует себя гораздо лучше, чем вчера. Достав очередное лекарство, она говорила, что уж это обязательно поможет папе преодолетьболезнь. Но однажды я почувствовала, что с мамой что-то произошло. Очевидно, где-то там внутри у нее сломался какой-то стержень, который все эти годы и был основой ее надежды. Ее глаза, обычно искрящиеся жизненной энергией, сразу потускнели, она почти перестала обращать внимание на свою внешность и прямо на глазах стала стариться…
 Света снова сделала паузу, несколько раз затянулась сигаретой.
– Перемену, наверное, почувствовали все и особенно папа. Он очень переживал, что стал обузой для всей семьи. Дважды он пытался покончить с собой, наглотавшись каких-то таблеток, но мама вовремя оказывалась рядом и спасала его. В последнее время папа просто отказался пить лекарства и принимать пищу. – Света бросила недокуренную сигарету, но тут  же взялась за другую. – Если тебе не трудно, давай еще немного пройдемся, я не могу сидеть на месте.
 – Давай пройдемся, только дай мне тоже сигарету. Я хоть и не курю, но за компанию немного подымлю.
Алексей прикурил, и они снова побрели по аллее сада.
– Как самая старшая из детей, – продолжала Света, – я лучше других знала отца. Знала его веселым и жизнерадостным, знала его заботливым и ласковым, знала, как он всех нас любит. Наверное, поэтому я его любила больше других. Но в последние годы я порой его просто ненавидела. Видя, как страдает мама, как страдаем мы, и как мучается сам отец, я мысленно восклицала: «Господи, когда же все это кончится?». По сути, я молила бога, чтобы быстрее наступила развязка этой драмы, а развязка в данной ситуации означала только одно – смерть папы, иного выхода просто не было. Я гнала от себя эти мысли, но они меня преследовали повсюду.  Я ненавидела и презирала себя, но ничего не могла с собой поделать… Это ж до какого края надо дойти, чтобы желать смерти родному и близкому тебе человеку, - с надрывом в голосе почти прокричала Света и на минутку замолкла, очевидно не в силах продолжать.
– Незадолго до смерти папы маму увезла скорая с инфарктом в больницу. А как выяснилось потом, кроме того, у нее еще случился нервный срыв, проще говоря «поехала крыша». В сорок лет она  выглядела настоящей старухой. Я и сейчас помню, как врач скорой помощи, по возрасту, наверное, мамин ровесник, называл ее бабусей. Меня отчислили из института «за систематическое непосещение занятий и неуспеваемость». Конечно же, можно было оформить академический, но ни времени, ни желания этим заниматься у меня не было. С работы я постоянно отпрашивалась, там все понимали, сочувствовали, даже оказывали какую-то материальную помощь, потому что хорошо знали маму, но долго так продолжаться не могло. Со всеми своими проблемами я фактически осталась один на один. Помочь ни морально, ни материально мне было некому. По маминой линии здесь в Москве осталась лишь бабушка – ее мама. Но она очень старенькая и сама нуждается в уходе. А с папиной стороны есть дальние родственники – дядя и два двоюродных брата, но они живут на Дальнем Востоке, и мы с ними почти не общаемся.
– Но почему  ты не обратилась к моим родителям? – взволнованно спросил Алеша, – они, наверное, могли бы тебе помочь.
– Иногда я об этом думала, но, с другой стороны, кто я для них – знакомая сына… Нет я не могла и не хотела вешать свои проблемы на мало знакомых мне людей. Да и мне казалось, что это неудобно и стыдно.
Алеша обижено засопел, но промолчал.
– Я была в отчаянии. Мама в больнице, и диагнозы весьма неутешительные. Папа лежал уже несколько дней, не приходя в сознание, и скорая отказалась забрать его в больницу. В доме нечего было есть. Иногда нас подкармливала соседка. Я просто была на грани самоубийства. Наверное, меня сдерживала от этого рокового шага ответственность за Диму и Люду…
– Не надо больше ничего рассказывать, – Алексей взял Свету за руку, – я вижу, как тебе тяжело все это вспоминать.
– Нет, Алеша, я должна рассказать все. Ты не знаешь самого главного… В один из таких безысходных дней к нам зашел Валера Розовский…
При упоминании о Валере Алексей поперхнулся табачным дымом, закашлял и бросил сигарету…

10. Валера

Валера Розовский был одноклассником Алексея. И в своё время он попортил немало крови и Алёше с Серёжей, и самой Свете…
Своими внешними данными Валера вряд ли мог похвастаться: невысокий рост, тщедушное тельце, прилизанные чёрные волосы, большие, чуть на выкате глаза, крупный крючковатый нос и всегда мокрые губы. Но Валера рос в достаточно обеспеченной семье. Его папа работал в Торгпредстве и нередко выезжал за границу, а мама - в каком–то другом министерстве. Поэтому Валера носил самую модную одежду, и у него всегда имелись карманные деньги. Он часто приносил в класс различные сладости, игрушки, сувениры и другие, привезённые из-за границы, безделушки. Нередко Валера одаривал ими кого-то из одноклассников. Но все эти подарки, на первый взгляд казавшиеся бескорыстными, на самом деле носили весьма избирательный характер. Валера всегда стремился заручиться поддержкой и гарантией защиты наиболее сильных и авторитетных ребят из своего класса, и других, как правило, более старших мальчиков. Поэтому именно таких ребят он угощал конфетами, жвачкой, лимонадом, а тех, кто курил, и сигаретами. Девочек он тоже угощал конфетами и сувенирами, но только тех, которые Валере нравились или тех, кто  демонстрировал ему своё внимание.
К учёбе Валера относился добросовестно, но особыми способностями не отличался. И, тем не менее, почти по всем предметам он имел отличные оценки. Некоторые из учителей даже ставили его в пример другим ученикам и многое ему прощали. Причиной такой лояльности, а вернее сказать попустительства, со стороны учителей было то, что Валерина мама не скупилась на презенты и по любому поводу и без повода, как казалось неискушенным, одаривала почти каждого классного учителя и руководителей школы. Порой попадались принципиальные и требовательные учителя, которые пытались поставить зарвавшегося ученика на место. Но после нескольких бесед с завучём или директором школы, они становились менее требовательными, и школьная жизнь Валеры продолжала течь по давно проторенному руслу.
Со временем Валера так уверовал в свою особенность и исключительность, что стал вести себя в среде одноклассников весьма вызывающе.
Уже в более зрелом возрасте Алексей понял, что возвыситься среди окружающих людей можно двумя основными способами: либо, развивая свои собственные способности и возможности, либо, принижая значимость других. Валера, не обладая особыми природными задатками и не имея желания упорно трудиться над самосовершенствованием, предпочёл второй путь самоутверждения. Такая жизненная позиция, очевидно, формировалась у Валеры и под влиянием его родителей, людей предприимчивых, пробивных и не обременённых моральными принципами.
Еще, по мнению Алексея, Валера всех окружающих людей делил на три основные категории. К первой категории принадлежали люди, от которых Валера мог в чем-то зависеть, которые обладали силой, властью и авторитетом. Перед этими людьми он заискивал и старался угодить. Ко второй категории относились люди, попавшие под его влияние и в чём-то зависимые от него. С ними Валера вёл себя как строгий, но рачительный хозяин. С одной стороны, он как бы им покровительствовал и порой даже помогал, чем мог, а с другой стороны, требовал от них беспрекословного подчинения и преданности. Но самые сложные отношения складывались у Валеры с третьей категорией людей. К ним он относил всех тех, кого, по его мнению, нельзя было использовать для достижения своих личных целей и тех, кто вольно или невольно становился препятствием на его пути. Эти люди, в своём большинстве, имели свои принципы и, как правило, были неподкупными. Одним из главных критериев, которыми они руководствовались в жизни, было понятие «справедливость». Эти, не вполне понятные для Валеры люди, являлись источником повышенной опасности и главной преградой на пути его самоутверждения. Они не признавали его право на исключительность и привилегированность, не искали с ним дружбы, а многие открыто презирали. Таких людей, в зависимости от обстоятельств и их авторитета в среде сверстников, Валера либо не замечал, либо стремился унизить и оскорбить.
К этой самой неудобной категории людей, очевидно, принадлежали и Алексей с Сергеем. Поэтому их отношения с Валерой всегда были весьма напряженными, нередко переходящими в мелкие ссоры и стычки. К девятому классу эти отношения переросли в настоящую войну.
Валере, также как и Алексею, нравилась Света Смирнова. Он настойчиво пытался привлечь ее внимание, используя свои приемы ухаживания. Но Света под любым предлогом отказывалась от Валериных подарков и угощений и старалась держаться от него подальше. Лишь иногда, наверное, чтобы не обидеть Валеру окончательно, она брала одну-две конфетки, но не ела их тут же в классе, как это делали другие одноклассницы и одноклассники, а уносила навязанный ей «знак внимания» домой.
Однажды, после очередного принятого «угощения», Валера вдруг обнял Свету за талию и со словами, «а за презент положен поцелуй», поцеловал ее в губы. Света, не ожидая такой выходки, на секунду растерялась. Но потом резким движением оттолкнула обидчика, брезгливо вытерла губы и бросила конфеты Валере в лицо. Презрительно смерив его взглядом, гневно произнесла:
– Телок слюнявый! – и вышла из класса.
В классе наступила короткая пауза. Потом кто-то засмеялся, но большинство сделали вид, что ничего особенного не произошло. Алексея и Серёжи в тот момент в классе не было. Они узнали о случившемся от одноклассников после занятий, когда расходились по домам. От этого известия Алексей буквально вскипел.
– Я сейчас же догоню этого подонка и набью ему морду, – не помня себя от ярости, прохрипел Алексей. Никто из ребят не высказал возражений, каждый был бы не прочь поколотить Розовского. Но рассудительный Илюша Маслов сказал:
- От того, что ты, Лёха, сейчас устроишь драку с этим слюнтяем, Светке легче не станет. Скорее наоборот – разразится скандал, пойдут разговоры, разбирательства, сплетни, до родителей докопаются. А ей это надо? Кроме того, она и сама по полной программе отбрила Розовского, да еще такую кликуху прилюдно навесила! Иди домой, успокойся и выбери другой способ защиты своей девчонки.
Только предостережение, что своей дракой он навредит Свете, остановило Алексея от скорой расправы.  «Но почему, почему я не был рядом со Светой в тот момент, когда этот подонок её обижал? А что обо мне подумала Света?»  – терзал себя вопросами Алёша. Ведь сколько раз и во сне, и наяву он рисовал в своём воображении красочные картины, в которых он спасает Свету от различных напастей. А вот сейчас, когда Свете реально потребовалась его помощь, он оказался в стороне.
На следующий день  по дороге в школу Серёжа, понимая состояние своего друга, вновь попросил:
- Лёха, я тебя очень прошу, не затевай драку с Валеркой. Сейчас это ни к чему.
- Да не трону я это чмо. Просто скажу ему пару ласковых слов.
Они вошли в класс перед самым звонком, когда почти все сидели на своих местах. У стола Розовского Алёша остановился и негромко, почти шепотом, но ясно и твёрдо выговаривая каждое слово, сказал:
– Еще раз тронешь Свету – прибью.
– А ты кто такой, чтобы мне указывать? – нарочито громко задал вопрос Валера и попытался встать.
Алёша резким движением положил свои руки на Валерины плечи и рывком посадил его на место. Стул недовольно скрипнул, покачнулся и едва не уронил вдруг побледневшего Розовского.
– Будешь нарываться – узнаешь, кто я такой, – также тихо ответил Алёша и прошел дальше по классу к своему столу.
Валерина выходка с поцелуем, наверное, вскоре изгладилась бы из памяти одноклассников, как и многие другие подобные «шалости». Но с этого самого времени за Валерой закрепилось прозвище «слюнявый телок». Нет, открыто его так никто не называл. Но за глаза между собой многие одноклассники, и не только, звали его либо «слюнявый», либо «телок», либо «Валера-телок».
Про прилепившиеся с подачи Светы прозвища Валера знал, а иногда ненароком и сам слышал свои «кликухи». Его самолюбию и с таким трудом создававшемуся «авторитету» был нанесен непоправимый урон. С этого времени, будучи человеком злопамятным и мстительным, но трусливым, он старательно выжидал момент, чтобы поквитаться с обидчицей.
Учебный год подходил к концу. В один из погожих дней Алексей  сидел за своей партой, в ожидании начала занятий, и смотрел в окно. За окном хозяйничала весна. Уже сошел снег, и растаяли последние грязные сугробы, прошли первые тёплые дожди, помогая дворникам очистить тротуары от накопившихся за зиму снега и мусора. Природа начала просыпаться от зимней спячки. Деревья на школьном дворе несколько дней стояли в торжественном ожидании пробуждения, а потом вдруг, неожиданно, из набухших почек, как из насиженных яиц, стали проклёвываться первые, еще бледноватые клювики зелени. На ветках деревьев нахохлившиеся воробьи то и дело затевали яростный спор. По тротуару решительно и важно выхаживал голубь-сизак и что-то настойчиво доказывал стремившейся увильнуть от разговора голубке. На дворе была весна.
Своим тёплым, чудодейственным дыханием весна преображала не только природу, но и людей. Как бабочка, сбрасывая отслуживший кокон, предстаёт в изумляющем взор сиянии красок, так и люди по весне с радостью и удовольствием снимают неуклюжие зимние одежды и разноцветными бабочками заполняют улицы, магазины, стадионы, театры, школы, демонстрируя друг другу свое преображение.
Алёшины размышления о весне были прерваны оживленным шепотом девчонок и громкими одобрительными возгласами мальчиков. Алексей неохотно оторвался от созерцания уличной жизни и огляделся, выясняя причину такой неоднозначной реакции одноклассников. В класс вошла Света и остановилась у порога, как бы предоставляя возможность рассмотреть получше свой новый наряд. В белой гофрированной юбке, оранжевой кофточке и белых туфельках она выглядела неотразимой. Света и сама, видимо, довольная собой, была  в приподнятом настроении.
– Ты что это расфуфырилась? Замуж что ли собралась? – гримасничая, подошел к ней Розовский. Он надеялся на поддержку класса, но никто не реагировал, и его насмешка повисла в воздухе, отчего сам он оказался в неловком положении.
На перемене он разжевал несколько пластинок жвачки и когда Света садилась, незаметно приклеил ей на стул липучую массу. Едва присев на стул, Света почувствовала неладное и тут же встала. Но серо-желтая лепешка намертво приклеилась к новой белой юбке. Она попыталась отцепить жвачку от своей юбки, но та только растянулась, образуя нечто, подобное мышиному хвостику. Раздался смех. Света растерянно обвела взглядом класс. Глаза, моментально наполнившиеся слезами, выражали сразу все – и отчаяние, и мольбу о помощи, и недоумение, и укор за  несправедливость, которая вершилась над ней. Потом вдруг подхватилась и выбежала из класса.
– Цирк, да и только, – раздался веселый голос Розовского. Он был очень доволен результатом своей проделки.
Никакая сила не могла бы удержать Алексея. Он стрелой пролетел расстояние, отделявшее его от обидчика, и схватив Валеру за грудки, прохрипел:
Мразь! Подонок! Придушу…
          Через мгновение Розовский лежал на полу под Алексеем и истошно вопил не своим голосом:
А-а-а – помогите…
Случившееся произошло так стремительно, что по началу все оцепенели. Первым оценил ситуацию Сергей, но оттащить обезумевшего Алексея было не просто…
Драка имела последствия, и не только для Алексея.  Мать Розовского появилась в школе на следующее утро и предъявила директору   медицинскую справку, в которой говорилось, что «в результате осмотра на теле ребёнка обнаружены многочисленные синяки и ссадины, предположительно полученные от ударов тупым предметом…», и стала требовать, чтобы хулиган, избивший её сына, был примерно наказан.
В школу неоднократно вызывали Алёшиных родителей. С ним лично беседовали и завуч, и директор школы. Спасло Алексея то, что почти все одноклассники, за исключением двух-трёх Валериных друзей или «должников», занявших, на всякий случай, позицию нейтралитета, встали на его защиту, когда завуч и директор пытались выявить обстоятельства случившегося. В итоге Алексей получил строгий выговор с предупреждением и остался в школе.
Другое последствие конфликта состояло в том, что Света в классе больше не появилась. Вскоре после случившегося она перевелась в соседнюю школу, находившуюся в этом же школьном дворе, и училась там до получения аттестата.
Третье же последствие сыграло роковую роль в жизни всех наших героев.

11. Избиение

Алексей продолжал встречаться со Светой и нередко провожал её от школы до дома. Однажды майским солнечным днём он пошел провожать Свету, а Серёжа сидел на скамейке школьного сада и поджидал друга, чтобы потом вместе пойти домой.
Проводив Свету до подъезда дома, в котором она жила, Алексей направился обратно к школе, где его поджидал Серёжа. За углом Светиного дома находился небольшой, но достаточно густой скверик. Кроны деревьев в нём переплелись и создали уютный полумрак. Когда Алексей проходил мимо сквера, на его пути внезапно возник долговязый Мишка Костыль.
На самом деле Мишкина фамилия была Зудин. А прозвище «костыль» закрепилось за ним, то ли от того, что несколько лет назад он вывихнул ступню правой ноги и какой-то период времени ходил, опираясь на костыль, то ли потому, что часто пускал в ход кулаки. Поэтому ребята нередко говорили, что он любит размахивать своими «костылями», имея ввиду длинные и жилистые Мишкины руки.
Года два назад Миша записался в спортивную секцию, в которой ребят обучали восточным единоборствам. Через полгода занятий, изучив несколько наиболее простых приёмов рукопашного боя, он стал усердно «отрабатывать» эти приёмы на других. Причем, выбирая для этого мальчишек, явно уступавших ему в возрасте и силе. Родители обиженных Мишей ребят стали жаловаться на него школьной администрации и тренеру, руководившему спортивной секцией. И вскоре тренер перестал пускать Мишу на свои занятия. Но и уже полученных знаний и навыков ему вполне хватало, чтобы слыть «крутым» парнем среди окружавших его ребят и считать себя знатоком рукопашного боя.
Миша Костыль был года на два старше Алексея и почти на голову выше. Он учился уже в одиннадцатом классе. Вернее сказать, не учился, а числился учеником одиннадцатого класса, так как большую часть учебного времени проводил вне класса в компании нескольких таких же нерадивых учеников.
- Ну что, женишок, проводил свою кралю, - проговорил Костыль с явной издёвкой, – Зайди-ка в тенёчек, разговор есть.
От стоявшего почти вплотную Мишки пахнуло винным перегаром. Такая встреча не сулила ничего хорошего, но деваться было некуда и Алексей, сопровождаемый Мишкой, вошел в тень сквера. И только тут он увидел других ребят, среди которых был и Валера. Он явно нервничал и как бы пытался спрятаться за других.
- О! Посмотрите, братцы, кто к нам пожаловал. Как мы рады, как мы рады…, - Театрально гримасничая, заговорил стоявший среди ребят Коля Горбунов, одноклассник и друг Костыля – рослый упитанный детина, с маленькими серыми глазами и двойным  подбородком. Среди ребят Коля слыл заядлым курильщиком, и за глаза его звали «курилка». Дымя сигаретой он подошел к Алексею и, затянувшись, выпустил целое облако дыма ему прямо в лицо. Переведя дыхание, Коля продолжал свой монолог:
- А скажи-ка нам чувак, почему ты нашего другана Валеру обидел? Ты знаешь, что за такие проделки надо отвечать, как говориться, по всей строгости? Для начала попроси у Валеры прощения. Может он тебя и простит? – А мы подумаем, что делать дальше. Эй, Валера, где ты, подойди поближе.
Валера показался из-за стоявших рядом ещё двух ребят из компании Костыля. На его лице блуждала плутовская улыбка. Он был явно доволен происходящим.
Алёша стоял бледный и растерянный, не зная, что ему предпринять, Но, когда он взглянул на Валеру и глаза их встретились, всё нутро у него закипело от ярости, и он твердо сказал:
- У подонка просить извинения не буду.
- Не понял? Ты еще хамишь, на грубость нарываешься? – угрожающе заговорил Костыль и придвинулся вплотную к Алексею. – Не хочешь по хорошему – тогда получай! - и он сделал несколько резких движений, нанося Алексею удары в лицо и живот.
Алексей хоть и предполагал, что его будут бить, но оказался не готовым к защите. От сильных и резких ударов в глазах у него потемнело, дыхалка сбилась и он никак не мог вздохнуть. Алексей скорчился, зажав руками живот, из носа у него закапала кровь.
- Ну, теперь ты будешь посговорчивее, - с явным удовольствием от результатов нанесённых им ударов предположил Костыль, и продолжал с явной издевкой в голосе, - Скажи-ка нам, чувак, что подонок – это ты.. А потом попроси у Валеры, да и у всех нас, прощения. Считаю до трёх. Другой бы считал до двух, - Костыль был явно довольный своим остроумием.
 Но тут произошло нечто непредвиденное. На Костыля с боку внезапно напал Сергей, и с криком «на получай, гад», стал молотить его кулаками.
Не ожидавший такого поворота событий, Костыль растерялся и пропустил несколько ударов. Но ему на выручку подоспел Коля Курилка. Он двумя сильными ударами сбил Сергея с ног. Алексей немного оправился от полученных ударов и бросился на Колю, буквально повиснув у него на шее. Серёжа успел вскочить на ноги, но пришедший в себя Костыль заученным приёмом ударил его ногой по голове и Серёжа снова рухнул на землю. Через секунду и Алексей, получив несколько сильных ударов от Коли Курилки, лежал на земле.
Неизвестно, как бы закончилась эта неравная драка, а вернее сказать избиение, если бы мимо не проходили две пожилые женщины. Они увидели происходившее и подняли такой крик, что вся Валерина компания поспешила покинуть место происшествия.
Неделю Алёша и Серёжа не ходили в школу, залечивая синяки и ушибы. Родители донимали их расспросами о том, где, кто и за что их избил. Друзья придумали себе такую версию: «на нас напали какие-то незнакомые ребята». Больше они никому ничего не говорили. Да и между собой, сначала по телефону, а потом и при личных встречах, они старались не вспоминать эту драку. Но Алексей уже на следующий день после случившегося твёрдо решил, что им с Серёжей необходимо научиться драться по настоящему, чтобы уметь защищать себя и других от подонков типа Валеры и Костыля. Серёжа был полностью с ним согласен, и вскоре они уже ходили на занятия в секцию рукопашного боя.

12. Армия

С тренером в секции рукопашного боя ребятам явно повезло. Игорь Николаевич Дроздов был не только известным, титулованным спортсменом (мастером спорта, победителем и призёром многих крупных соревнований), но и хорошим человеком и педагогом.  Бывший десантник и участник Афганской войны, он хорошо разбирался в людях, и старался, чтобы у него занимались честные, порядочные ребята. Именно он в своё время выгнал из секции Мишу Костыля, когда узнал от ребят, что тот использует полученные на тренировках навыки в уличных разборках.
Когда Алексей и Сергей пришли записываться в секцию, Игорь Николаевич пригласил их в свой кабинет на собеседование. Расспросив ребят о том, кто они, где учатся и проживают, он поинтересовался с какой целью они пришли в секцию.
- Чтобы научиться драться, - сказал Алексей, но, увидев, как нахмурился тренер, добавил, - Чтобы уметь защищать себя и своих близких. Ну, например, друга или девушку…
- Так, ребята. Давайте мы сразу определимся с терминами и понятиями. «Драться», «драка», «драчун» - все это однокоренные слова, которые несут в себе негативный оттенок. Драка, как правило, возникает спонтанно или по несущественному поводу. Дерутся драчуны. Мы в свою спортшколу таких не принимаем. У нас секция рукопашного боя. Бой от драки отличается осмысленностью, определённой подготовкой и серьёзной мотивацией. Обучая ребят приёмам рукопашного боя, мы, по сути, даём им в руки оружие, и хотим, чтобы они его использовали только в праведных целях. Хотя оружие может попасть и в руки негодяев. Но это уже глобальная проблема. Что же касается умения защищаться и защищать, то здесь ты абсолютно прав, - обратился тренер непосредственно к Алексею, а потом уже к обоим,  - Защищать себя, своих близких и свою страну – должен уметь каждый нормальный мужчина. Вот этому мы и будем с вами учиться…
Занятия в секции требовали от ребят значительных усилий и определённой смелости. Многие из приходящих в секцию не выдерживали больших физических нагрузок и жесткого режима тренировок. Игорь Николаевич был хотя и доброжелательным, но достаточно требовательным тренером. Сам по-военному собранный и дисциплинированный, он терпеть не мог разгильдяйства и нытья в среде своих подопечных. «Такие в реальном бою и сами оплошают, и своих товарищей подведут», - говорил тренер о нерадивых учениках. Иногда он эти слова подкреплял конкретными примерами из своей боевой биографии, наглядно показывая, как халатность или трусость одних оборачивается бедой или трагедией для других.
Алексей и Сергей занимались в секции с большой охотой. Благодаря своим хорошим  физическим данным и старанию, они быстро адаптировались в коллективе, а тренер признал в них своих. Через полгода упорных занятий они уже участвовали в региональных соревнованиях и в своей возрастной категории вышли в финал. По итогам соревнований и Алексею и Сергею был присвоен второй юношеский разряд. Через год занятий они стали перворазрядниками и призёрами международных соревнований. Тренер пророчил ребятам хорошую спортивную карьеру.
Валера со своими покровителями, Мишей Костылём и Колей Курилкой, к ребятам больше не приставали. А когда через год о спортивных успехах ребят стало известно всей школе, то Валера притих, а Костыль с Курилкой старались не попадаться ребятам на глаза. Алексей лелеял надежду, на то, что им с Серёжей представится случай поквитаться со своими обидчиками. Но такого случая всё не представлялось. А вскоре Костыля, Курилку и их подельников арестовали и осудили за разбойное нападение на коммерческую фирму. Ходили слухи, что в тюрьме Коля Курилка скончался от какой-то болезни. Костыль отсидел четыре года и вернулся домой.
 Через несколько лет Алексей как-то встретил своего бывшего обидчика у входа в продуктовый магазин. В спившимся и осунувшимся человеке, выглядевшим намного старше своих лет, с трудом можно было угадать бывшего грозу местной детворы. Костыль стоял с мелочью в руке и, обращаясь почти к каждому входящему в магазин мужчине, просил: «Братан, добавь, сколько можешь, а то на пузырь не хватает». С такой же просьбой он обратился к Алексею. Костыль видимо не узнал в высоком, атлетически сложенном молодом человеке одного из когда-то обиженных им пацанов. Алексей не ожидал такой встречи и такой просьбы от своего обидчика. Сколько раз он мечтал встретить этого мерзкого типа где-нибудь в укромном месте и испробовать на нем хотя бы один из своих коронных ударов. Но время и череда более значимых событий охладили былую ненависть, а сам вид бывшего противника вызывал у Алексея лишь чувство брезгливой жалости. Алексей достал из кармана первую попавшую купюру и сунул её в руку Костылю. Чтобы не встречаться с неприятным для него человеком еще и при выходе из магазина, Алексей решил пойти в другой магазин. Костыль, не ожидавший такой крупной подачки, закричал ему вслед:
- Спасибо, братан, выручил. Дай Бог тебе здоровья…
После окончания школы Алексей и Сергей планировали поступать в МИФИ (Московский инженерно-физический институт) на кафедру информатики и компьютерного программирования. С недавних пор ребята увлеклись компьютерами. Поэтому, несмотря на свои успехи в спорте и настойчивые рекомендации тренера поступать в институт физической культуры, выбор был сделан в пользу МИФИ. Ребята, не без настойчивых и аргументированных доводов своих родителей, решили, что спортом можно заниматься и в техническом вузе.
На первом же экзамене по математике  Алексей получил «неуд». Серёжа получил минимальный бал, примерно равнозначный «тройке», который позволял ему участвовать в следующем экзамене. Но он, сославшись на то, что с «трояком» при конкурсе пять человек на одно место поступить в вуз на выбранный факультет нереально, отказался от дальнейшей борьбы.
 Впоследствии Алексей много раз анализировал сложившуюся тогда ситуацию. Одну из причин своих слабых знаний по математике он видел в том, что в последние два года эта дисциплина у них в школе преподавалась нерегулярно, как и некоторые другие предметы. Сказывалась нехватка преподавателей, многие из которых в связи с началом рыночных реформ вынуждены были искать себе более высокооплачиваемую работу. Другая причина – это занятия спортом, которые требовали немало сил и времени. В последние полгода перед вступительными экзаменами Алексей и Сергей ходили на подготовительные курсы при институте. Но восполнить пробелы в необходимых для поступления в вуз знаниях им, видимо,  не удалось.
 Но все эти проблемы и причины казались Алексею несущественными по сравнению с Серёжиным поступком. Да, он понимал, что у Серёжи почти не было шансов более успешно сдать другие вступительные экзамены и набрать нужную сумму балов для зачисления в институт. Но это «почти» давало хоть какой-то шанс на поступление в вуз. Но Серёжа им не воспользовался, несмотря на настойчивые уговоры Алексея. Мало того, чтобы исключить иные варианты, Сергей в тот же день забрал из приёмной комиссии свои документы. Своим родителям он сказал, что экзамен он, как и Алёша, не сдал.
Неудача с поступлением в вуз не особо огорчила ребят. В качестве запасного варианта у них было желание служить в десантных войсках. Желание просто послужить в армии подспудно прививалось Алексею и Сергею их отцами, которые сами в своё время служили и считали, что только армия может сделать из подростка настоящего мужчину. Мамы ребят и многие другие родственники и знакомые, были против такого метода «возмужания». Но обстоятельства складывались в пользу армии.
И всё же основную роль в выборе именно десантных войск сыграл тренер спортивной школы Игорь Николаевич. Бывший десантник рассказывал много интересного о трудностях и романтике армейской службы, о боевом братстве и взаимовыручке. Десантные войска он считал элитными подразделениями, бойцы которых одинаково хорошо работают и телом, и головой. «Прошедшие эту суровую школу, - говорил тренер, - при желании, могут успешно реализовать себя в любом виде деятельности». В военкомате желание ребят служить в десантных войсках восприняли с радостью. Как пояснил один из работников военкомата, план по набору именно в эти войска постоянно не выполняется из-за слабой физической подготовки призывников. 
Вечер накануне непосредственной отправки в армию Алексей и Сергей решили провести в тесном кругу со своими девушками. К этому времени и у Сережи тоже появилась своя девушка – Катя Маслова, сестрёнка их одноклассника Ильи. Они стали встречаться с полгода назад, когда после одного из школьных вечеров Катя попросила вдруг оробевшего Сережу проводить её до дома. С тех пор их отношения крепли день ото дня. Алексей был рад за друга, во-первых, потому, что Катя была весёлой, симпатичной и в то же время достаточно рассудительной девчонкой. А, во-вторых, потому что ему было неловко встречаться со Светой, в то время, как у друга не было пары.
Начало лета выдалось тёплым и безоблачным. Деревья в садах отцвели и наливались плодами. Скверы и парки манили к себе уютной прохладой. Ребята сначала посидели за столиком в летнем кафе, а потом долго гуляли по Царицынскому парку. Катя взяла с собой фотоаппарат, поэтому наиболее интересные, на её взгляд, фрагменты этого вечера были запечатлены на плёнке. Некоторые из напечатанных позже фотографий Катя выслала ребятам в армию.
На подходе к дому ребята разделились на пары. Алексею хотелось сказать Свете в этот вечер что-то очень важное и особенное. Но, оказавшись со Светой наедине, он не знал с чего начать и о чём говорить. Чтобы прервать образовавшуюся паузу, Алексей невпопад спросил:
- А у вас в институте, ну в вашей группе, кого больше, ребят или девчат?
Света заканчивала первый курс медицинского института, в который она поступила сразу после окончания школы.
- Девочек значительно больше. У нас в группе всего четыре мальчика. А девочек… пятнадцать или шестнадцать… А тебе это зачем? – недоумевала Света. Потом, видимо, по-своему истолковав суть вопроса, заговорила с нежностью в голосе:
  - Алёшенька, если ты меня к кому-то ревнуешь, то это совершенно напрасно. Знай, что кроме тебя у меня никого нет, и надеюсь, что никогда не будет…
Алексей обнял Свету и притянул к себе. Она прильнула к нему и они слились в страстном поцелуи… Немного успокоившись, Света заговорила с тревогой в голосе:
- Если бы ты знал, как я переживаю за тебя и за Серёжу. В последние дни я просто не нахожу себе места. Что я только не передумала…
- Глупенькая. Нашла повод для переживаний. Не на войну ведь провожаешь. Отслужим. Отдадим, как говорится, долг Родине, и вернёмся в полном здравии.
- Может я и глупая. Но я знаю, как мама много раз провожала отца, и чем всё это закончилось. Военные люди зависят от своих командиров, а те от политиков. Вас, как десантников, могут послать в любую горячую точку…
- Ну, будет тебе… Давай не думать о плохом…, - Алексей опять обнял Свету и стал говорить ей беззаботные нежности, пытаясь развеять её тревожные предчувствия…
Как и обещали в военкомате, служить Алексей и Сергей попали в десантный полк, недалеко от Ростова-на-Дону. После прохождения месячного курса «молодого бойца», ребят направили в учебку (учебное подразделение) на курсы сержантов. Назад в свою часть они вернулись уже младшими сержантами, и были назначены командирами отделений. А через полтора месяца полк в экстренном порядке был переброшен в Чечню…
 

13. Разговор со Светой (продолжение)

 – Да, да, Алёшенька, тот самый Валера Розовский, – с горькой иронией сказала Света. – Он и раньше пытался наладить со мной отношения, но я отвергала все его предложения. А в те дни я вообще была безразлична ко всему, что происходило вокруг. У меня просто ни на что не осталось ни сил, ни эмоций.  Валера ни о чем не спрашивал и ничего не предлагал. Просто походил по квартире, посмотрел, потом поговорил с соседкой и ушел. В тот же день «скорая» увезла папу в военный госпиталь. Правда, помочь ему уже никто не смог, и он через два дня, не приходя в сознание, скончался. Но еще до того как папы не стало, Валера появился у нас в сопровождении женщины и мужчины. Они принесли с собой коробки и сумки с продуктами. Женщина сразу же ушла на кухню и принялась что-то готовить, а Валера подошел ко мне и представил  мужчину, который оказался водителем. Розовский распорядился, чтобы Василий, так звали водителя, отвез меня в больницу сначала к маме, а потом к отцу.
– Дима остался с Ольгой Ивановной, так звали ту женщину, а Люда поехала со мной. Очевидно, я была в таком плохом состоянии, что Люда просто побоялась отпускать меня одну. Валера перевел маму в  психосоматическое отделение одной из лучших больниц на Шаболовке. Она лежала в отдельной палате, как говорится, со всеми удобствами. При ней постоянно дежурила сестра-сиделка, ее лечили очень хорошие врачи. Возможно, только благодаря этому маму удалось вернуть к нормальной жизни.
Алексей и Света дошли до конца аллеи сада. Дальше начинался густой хвойный лес. Немного постояли. Света опять закурила. Потом  пошли в обратном направлении.
– Папу хоронили с особыми почестями: с военным оркестром, почетным караулом, салютом из боевого оружия и с торжественным возложением каких-то немыслимых венков. Как ты думаешь, почему люди больше заботятся о мертвых, чем о живых? Почему на похороны находятся немалые средства, в то время как на поддержание жизни их нет?
Алексей слушал, опустив голову и сосредоточенно разглядывая многоцветные шуршащие под ногами опавшие листья. В его груди боролись противоречивые чувства:  жалость и сострадание к близкому и дорогому человеку,  досада и сожаление за то, что он не мог быть рядом со Светой, когда ей так необходима была помощь, и ненависть к человеку, который оказался рядом в нужный момент, и сделал так, что Света была вынуждена принять его помощь.
«А с другой стороны, – думал Алексей, – если бы Валера не появился тогда и не взялся за решение всех проблем, которые свалились на Свету и её семью, что было бы тогда? Ведь помочь Свете было некому, и она была в отчаянии». Алексей пытался найти хоть какое-то оправдание, чтобы заглушить обиду на свою судьбу, так безжалостно исковеркавшую его жизнь, и быть благодарным человеку, пришедшему на помощь его девушке. Но ощущение, что в Валерином поступке было что-то шакалье, брало верх над разумными доводами. Алексей где-то читал, что этот хищник, не обладая особой физической силой и смелостью, старается выбрать жертву, обессиленную болезнью или ранами, полученными в предыдущих схватках. Один из главных принципов шакала – выждать нужный момент. А Розовский, конечно же, умел ждать...
– После папиных похорон Валера стал заходить к нам почти каждый день. Он организовал поминки, поездки на кладбище, в больницу к маме... Люду и Диму он устроил в платный лицей с полным пансионом. А когда маму выписали из больницы, Валера настоял, чтобы она поехала на лечение и отдых в санаторий…
– Откуда у него такие деньги!? – не выдержал Алексей.
– Папа у него совладелец нескольких очень крупных фирм, в том числе и Газпрома. Сам Валера учится в финансовой академии и является совладельцем крупного коммерческого банка. Обидно, но получается так, что в нашей теперешней жизни деньги и связи решают всё, или почти всё. А честь, совесть, чувства долга – отвлечённые понятия, рассчитанные на наивных простаков… Я, когда узнала про тебя и Серёжу, сразу же стала сравнивать вашу трагедию с папиной. Опять война и опять гибнут лучшие. В Великую Отечественную было всё понятно: на нас напали, и надо было защищать Родину. А на Афганистан, получается, что напали мы сами. И в Чечне развязали кровопролитие непонятно для чего. Только в Афганистане мы бомбили чужие города, а в Чечне свои. И те, кто развязывает эти бессмысленные войны, даже не пытаются объяснить людям, для чего это делается…
Затянувшаяся пауза в рассказе Светы предвещала, что сейчас Алексей услышит то, о чем ни говорить, ни слышать он не хотел. Ведь Розовский ничего никогда не делал просто так…
Она заговорила, но теперь сухо, равнодушно, как будто дальнейшее повествование ее не касается и не волнует.
– В один из вечеров Валера появился в нашей квартире с огромным букетом цветов. Я уже привыкла к его частым визитам, поэтому сразу не обратила внимание на его особенную торжественность. А он, без лишних слов, предложил мне выйти за него замуж…
Алексей внутренне напрягся, до скрипа стиснул зубы и с особым усилием стал нажимать на свою палку. Света же, не замечая перемен, продолжала:
– Я дала своё согласие, хотя и чувствовала себя продажной девкой. Разница заключалась лишь в том, что проститутка продает себя как бы в розницу – разным мужчинам по чуть-чуть. Я же продавала себя оптом – всю и сразу. Валера, видимо, и не ожидал иного ответа. Он сделал всё, от него зависевшее, чтобы я не могла ему отказать. А у меня просто не было сил как-то сопротивляться. 
На свадьбу он подарил мне шестисотый «Мерседес», с водителем в придачу. Сразу после свадьбы мы переехали в новую квартиру на Кутузовском. – Света взглянула на Алексея, на его побледневшее лицо с бегающими по напряженным скулам желвакам, на невидящие глаза под слегка прикрытыми веками, и испугалась. Она порывисто схватила руку Алексея обеими руками и, пытаясь взглядом поймать его глаза, как бы ища в них поддержку, продолжала:
– Этим замужеством я спасала близких мне людей… Но ты не представляешь, как невыносимо ощущать себя купленной, не принадлежащей себе. Есть хорошее сравнение – птичка в золотой клетке. Так  это про меня. Постыдным является еще и то, что я Валере не очень то и нужна. Вынудив меня выйти за него, он просто успокоил свое уязвленное самолюбие. Мне кажется, такие люди в принципе не способны любить. Я для него как очередное приобретение, как вещь. Время от времени он берёт меня с собой на очередную деловую встречу, презентацию, званный вечер. А я вся из себя, упакованная и размалёванная, должна изображать лучезарное счастье.  И вокруг меня сплошь такие же фальшивые улыбки и комплементы. И всё пропитано деловым интересом, а для настоящих чувств там места нет. Ты хоть это понимаешь?
– А при чём здесь я?... Ты сделала свой выбор. В сложившейся ситуации, очевидно, он был единственно возможным… Не мне судить…
– Спасибо за то, что вошел в мое положение… Но ты должен знать, что я тебя по-прежнему люблю, – с какой-то решительностью или даже злостью сказала Света и быстрым шагом, почти бегом, направилась к автостоянке, где её ждала машина.
Алексей потерянно смотрел, как Света дошла до машины. Как она села в машину. Как массивный серебристого цвета  «Мерседес» осторожно выехал со стоянки. Как он, набрав скорость, уносил его Свету в мучительную для них обоих неизбежность.

14. Оля

Проводив взглядом скрывшуюся за поворотом машину, Алексей  медленно, как во сне, побрел к себе в палату. На душе – пустота, в теле – ватная слабость, а голова  – как в аквариуме от ощущения, что всё окружающее видится, будто бы через толщу воды:  преломленные и искаженные звуки, очертания предметов, острая нехватка воздуха. Алексей чувствовал, что вот-вот задохнётся…
 С трудом он доковылял до своей палаты и как был, в шинели и в ботинках, упал на кровать. Следом в палату вошел Цыганков и искренне удивился состоянию Алексея.
- Ты что, запал на эту куклу, а она тебя обидела? – сказал он, обращаясь к Алексею. – Да брось ты дурью маяться. Ты не видишь, что она не настоящая? Размалёванная, раскрашенная, но без души.
Слова Федора резанули прямо по живому. С одной стороны, они были сказаны как бы в утешение, мол, не стоит переживать из-за какой-то сомнительной девки, с другой, провоцировали Алексея на откровенный разговор. А ему сейчас не хотелось ни перед кем изливать свою душу. Но и позволить мало знакомому человеку негативно высказываться о Свете, он не мог.
– Федя, – негромко, но очень твердо сказал Алексей, – я тебя очень прошу, не лезь в душу и не суди мою… – на этом слове Алексей запнулся «какая она моя, скорее чужая», мелькнуло в голове. Но после короткой паузы он справился с волнением и закончил. – Короче, не трогай ты эту девушку. Я сам должен в этом разобраться.
– Понял, не дурак, – Цыганков мгновенно оценил ситуацию и тут же объявил, что у него сегодня день рождения, и он намерен отметить это событие.
– А для начала на вот, хлебни-ка озверинчику, – предложил Федор, доставая из-под кровати ополовиненную бутылку какой-то жидкости. – Выпей – полегчает. Он насильно усадил Алексея на кровать и протянул ему на треть заполненную кружку. Алексей не сопротивлялся. Выпитая  жидкость обожгла внутренности и сотнями ручейков стала заполнять все тело.
– Что, побежала по жилам живительная влага? – спросил удовлетворенный своим врачеванием Цыганков. – Теперь для закрепления эффекта, как говорится, «не ради пьянства окаянного, а здоровья для», – он налил Алексею и себе еще в одну кружку. – Ну, давай теперь вместе.
Раньше Алексей не испытывал удовольствия от употребления спиртного. Он выпивал в компании ребят до армии, потому что так было принято. Он пил с солдатами в армии, потому что так было нужно. Легкая эйфория, возникавшая после выпитого, его не радовала. Очевидно, сказывалось мамино воспитание. Она всегда внушала сыну, что водка это дурман и от неё все беды. Но сейчас Алексею нравилось полупьяное состояние. Вторую «порцию» спиртного он пил уже с удовольствием.
– Ты немного полежи, покимарь, успокойся. А вечером я устрою настоящий праздник. Все будет чики-чики, ну как в аптеке.
Вечером стараниями Цыганкова был накрыт шикарный стол. Непонятно откуда на столе появились маринованные огурчики, красная рыба, нарезанная тонкими ломтиками ветчина, салат из огурцов и помидоров, болгарский перец, нарезанный ровными дольками, краснобокие яблоки и какой-то мясной салат. Из спиртного была бутылка красного сухого вина и литровая бутылка разведенного спирта.
Стол, созданием которого руководил Цыганков, накрывали и сервировали две хорошенькие медицинские сестры, Галя и Оля. Алексей, конечно же, знал этих девушек. Они дежурили по ночам, делали уколы и выдавали необходимые лекарства. Но особых отношений у него с ними не сложилось. Другое дело Фёдор. Он всех знал, со всеми был в доверительных отношениях, особенно с женским медперсоналом. Он умел ухаживать и легко придумывал приятные женскому уху комплименты. Алексею и раньше доводилось встречать парней вроде Цыганкова, и он не понимал, почему девушки относятся к ним так доброжелательно. Ведь с виду они ничего особенного из себя не представляли. Но при этом, такой вот «Федя» мог без проблем познакомиться с любой девушкой и завести с ней бесхитростный, с явными намёками на интим разговор, мог назначить ей новое свидание и легко заполучить номер её телефона. Но самое непостижимое для Алексея было то, что девчонки начинали мило улыбаться в ответ и готовы были опять встретиться с этим пошловатым соблазнителем, наверняка осознавая, что он лгун и пройдоха.
В данной ситуации, как её понимал Алексей, Галя была девушкой Фёдора и выступала в роли хозяйки.  А Оля, по-видимому, предназначалась ему, Алексею. За столом разместились на кроватях, Оля  рядом с Алексеем, Федя с Галей напротив.
– Ну что, друзья? – взяв на себя роль тамады, поднял стакан Фёдор. – Давайте за нее, за удачу, – о дне рождения он уже не вспоминал. Алексей не совсем понял тост. За какую удачу предлагал выпить Федя? Но не возражал и тоже поднял свой стакан. Все дружно чокнулись и выпили.
После третьего тоста состояние внутренней скованности, которое по началу испытывал Алексей, было окончательно преодолено, и он тоже стал оживленно говорить, даже рассказал какой-то анекдот. Оля, уже не скрывая своего отношения к Алексею, активно за ним ухаживала. Алексею это нравилось, и он тоже включился в роль ухажера.
В какой-то момент, на пике веселья, Цыганков встал и, многозначительно поглядев на Алексея, сказал:
– Ну, вы тут еще посидите, а мы пошли. – С этими словами он взял за руку Галю, и они ушли.
Алексей предполагал такое развитие событий, но внутренне не был к нему готов. Между ним и Олей вдруг возникла какая-то пауза, чувство неопределенности. «Кто она, чего она хочет? - думал Алексей, – утешить его или найти утешения самой?» Алексей был наслышан о том, что у Оли был бурный роман с каким-то находящимся на излечении офицером. Но тот подлечился и уехал к своей жене. А Оля осталась со своими печалями одна.
Очевидно, желая как-то разрядить обстановку, Оля обратилась к Алексею:
– Ты совсем ничего не ешь. Я тебе положила такой аппетитный кусочек курочки, а ты даже не попробовал.
Алексей был благодарен ей за то, что она нашла повод для диалога, и с готовностью поддержал её.
– Ну, так давай еще выпьем за нас с тобой и тогда закусим.
Дальше все было как в тумане. Алексей предлагал какие-то тосты, Оля тоже что-то говорила и всячески проявляла свое участие и заботу об Алексее. В какой-то момент она его раздела и уложила на кровать. Потом разделась сама и легла рядом. Теплое упругое тело буквально обволокло Алексея. Казалось, что он растворился в ее объятиях. Она была везде, и он уже смутно представлял, где он, а где она…
С Олей было легко. Она не выясняла прошлого, не заставляла Алексея брать на себя какие-то обязательства. Она просто говорила: «Тебе со мной хорошо?» – и на утвердительный ответ Алексея тут же отвечала: «И мне тоже, и я очень рада». Все было так естественно и так просто, что Алексею стало казаться, что такие отношения между мужчиной и женщиной и должны быть. Никаких условий, никаких запретов, никаких долгосрочных обещаний и обязательств. Такие отношения, где-то вычитал Алексей, называются партнерскими. Партнер по бизнесу, партнер по сексу… Но дальше у Алексея возникли сомнения. Называть любимую девушку партнером… как-то не получалось. Оля, наверное, всё же была партнером, но партнером по несчастью. Он жалел и её, и себя и понимал, что близость их отношений –  вынужденная мера, одно из средств взаимного выживания. И чем жарче были их объятия, тем больше фальши видел в них Алексей. Он отдавал себе отчет в том, что причины взаимного отчуждения между ним и Ольгой лежат за пределами их желаний и возможностей. Алексей искренне стремился полюбить Олю. А она всячески старалась увлечь его своей безумной страстью. В этой обоюдной авантюре обманной любви, оба они хотели вырваться из цепкой трясины прошлого: прошлой любви, прошлых поцелуев и объятий. Но это недавнее прошлое было еще слишком близким и дорогим, и они не были готовы расстаться с ним навсегда…
Развязка наступила даже скорее, чем они предполагали. Бурные, страстные эмоции ради минутного удовольствия стали обременять и Ольгу, и Алексея. Их скрытные уединения и интимная близость уже не были событием, которого оба ждали бы с нетерпением. Без душевного тепла, без духовной близости встречаясь, они оставались двумя обиженными одиночками. От такого единения общая сумма взаимности не увеличивалась, а скорее наоборот. Из общей телесной страсти каждый вычитал своё, личное – недополученное в прошлом, утраченное в настоящем, бесперспективное в будущем.
Между тем, его новый друг и сводник Фёдор ликовал. Он был искренне уверен, что осчастливил и Алексея, и Олю. Алексей был благодарен Федору за то, что тот в тяжелую минуту вырвал его из тисков безысходности. Ну, а если эта инициатива не вполне удалась, то вины Цыганкова в том нет, рассуждал Алексей.


15. Возвращение домой

 Из реабилитационного центра Алексея выписали под новый 1996 год. На заключительной медицинской комиссии его признали непригодным для дальнейшего  прохождения военной службы по состоянию здоровья и комиссовали. Такой поворот событий был не столько неожиданным, сколько неприемлемым для Алексея. Ведь он стремился вернуться в свою часть, чтобы мстить за Сережу и за других погибших товарищей. Алексей надеялся, что вернувшись в Чечню, обязательно разузнает что-нибудь о ненавистной ему  «Белке». А если повезет, то лично избавит белый свет от этой «продажной сучки», которая ради денег, наверное, до сих пор отстреливает наших ребят и добивает раненых.
Мысль о том, что «Белка» могла покинуть Чечню, сменить род занятий, наконец, погибнуть в одной из боевых операций, как погибла ее подруга «Стрелка», Алексей гнал прочь. В глубине души он понимал всю сложность и, возможно, наивность своих замыслов. Но именно эта, созданная им в воображении перспектива ближайшего будущего, придавала смысл его жизни, оправдывала то, что он, ценой жизни своего друга, остался жив.
И еще Алексею просто не хотелось возвращаться домой. Вернее, он очень хотел вернуться, и мечтал об этом уже с первых дней своей службы. Во время прохождения курса молодого бойца, а потом в учебке, намаявшись на строевой или  на полигоне, он с теплотой вспоминал уютный дом, мамину стряпню, проказы сестренки и строгие наставления отца, и ему так хотелось хоть на денечек оказаться среди родных и близких ему людей. И еще он часто думал о встрече со Светой. Но сейчас всё это ушло на второй план. Нет, домашние ждут его возвращения, и он тоже хочет быть рядом с ними. А вот Света уже не ждет. И сама мысль о том, что он будет жить с ней рядом, ходить по одним и тем же улицам и даже возможно встречаться с ней и с ненавистным ему Валерой, казалась ему абсурдной, и несправедливой.
Но больше всего его тревожила встреча с Сережиной мамой, Полиной Сергеевной. Что он скажет ей о гибели её единственного сына? Как объяснит случившееся?...
Алексей пытался убедить врачей, что он вполне здоров и готов хоть завтра встать в строй. Но комиссия была непреклонной. А один из ее членов, военный хирург, лечивший Алексея, еще и пошутил:
– Вы посмотрите на этот экземпляр, – обратился он к коллегам, показывая на Алексея. – У нас тут большинство вполне здоровых клиентов пытаются придумать себе какие-нибудь болячки, чтобы только не попасть в Чечню, а этот с костылем готов идти в атаку. – Ты же с палочкой еще ходишь, – обратился хирург уже к Алексею. – А в строю тоже будешь на палочку опираться или в бой ее вместо автомата возьмешь?
– Да я уже и без нее могу… – не вполне уверенно возразил Алексей.
– А вот этого делать не надо. Категорически запрещаю, – уже строгим тоном заговорил хирург. – Вы что, молодой человек, без ноги хотите остаться? А такой вариант с вашим ранением вполне возможен. Мой вам совет: никакой самодеятельности, все мои предписания выполнять четко и последовательно. Ранение серьёзное, но, как говорится, не смертельное. Возможно, через какое-то время нога полностью восстановится, и вы сможете ходить без опоры. А там, чем черт не шутит, захотите вернуться в армию или, не дай бог, на войну – дело ваше. Повторно пройдете медкомиссию и в добрый путь.
Эти слова военного хирурга немного остудили пыл Алексея и в то же время оставили хоть какую-то надежду. Алексей понимал, что прямо сейчас он не готов служить в десантных войсках. «На боевом  задании хромой боец – обуза для других. А вот, если немного подлечиться и потренироваться… Короче надежда есть и есть к чему стремиться, а значит стоит жить», – так думал Алексей, покидая реабилитационный центр.
Однако возвращение домой оказалось для Алексея тяжелым, почти невыносимым испытанием…
В день выписки за Алексеем приехала мама с сестренкой и одноклассник Стас Правдин, который, узнав о предстоящем событии, вызвался на своём «жигуленке» доставить Алексея домой, как он выразился, «в целости и сохранности». Все были в хорошем настроении, много шутили и смеялись. Стас постоянно подшучивал над собой по поводу того, что «жигуленок» для его габаритов слишком мал (в нем было около двух метров роста) и ему поневоле придется покупать «Мерседес».
На подъезде к району «Царицыно», Алексей неуверенно, будто обращаясь к самому себе, спросил:
– Может к Сереже на могилку заедем? Он ведь здесь, на «Котляковском», похоронен.
– Без проблем, – ответил Стас и свернул в сторону Котляковского кладбища.
Заснеженное зимнее кладбище выглядело таинственно. Согнувшиеся под тяжестью снега и инея деревья наклонились над могилами, защищая их от всего постороннего, случайного, мимолетного. Пласты снега на крестах и стелах, как белые косматые папахи, прикрывали торжественно сосредоточенные лица людей. И над всем этим земным и потусторонним миром витало нечто, что было доступно только тем, кто смотрел с еще свежих или уже потускневших фотографий.
Сережина могила находилась рядом с могилой его бабушки, которая умерла за год до его гибели. Обе могилы обрамляла черная, не так давно покрашенная ограда. Два надгробных памятника, две фотографии и две лаконичные надписи под ними, определяющие даты рождения и смерти, могли многое рассказать каждому думающему о вечном человеку.
Со скромной гранитной плиты, установленной на могиле Сережиной бабушки, смотрела добродушная, с открытым светлым лицом старушка. Взгляд ее выражал спокойствие и умиротворенность человека, который достойно прожил долгую сложную жизнь, до конца исполнив свое предназначение. А рядом контрастирующая фотография юноши в военной гимнастерке с обветренным загорелым лицом и искусственной улыбкой на губах. Казалось, что Серёжа с фотографии смотрит прямо в глаза каждому, кто подходил к могиле или проходил мимо. В этом взгляде сконцентрировались все чувства молодого солдата: и наигранная самоуверенность, и скрываемая печаль, и глубокая тревога, и не известно кому адресованный укор.
Алексею эта фотография была хорошо знакома, точно такая хранилась у него в альбоме рядом с собственной. Они вместе фотографировались после очередного боевого задания где-то в июне или июле 1995 года. Но раньше, разглядывая снимок, Алексей не чувствовал так остро Сережиного взгляда.
Но еще больший контраст и  вопиющее ощущение несправедливости возникало при сравнении двух могильных надписей, двух дат рождения и смерти. «Анна Семёновна Коваль (17.04.1911 – 20.06.1994 гг.)». «Сергей Николаевич Коваль  (19.04.1976 – 4.08.1995 гг.)». Сколько непрожитых лет, сколько неизведанных страстей унесла с собой и спрятала от мира одна из могил…


16. Серёжина мама

Встреча с мамой Сергея состоялась на следующий день. Полина Сергеевна сама позвонила накануне, в самый разгар домашнего застолья по случаю возвращения Алексея. Телефонную трубку взяла мама Алексея. Она с кем-то очень тепло и тактично говорила и даже приглашала «зайти хоть на минуточку», а потом позвала Алексея.
- Алеша, тебя… Полина Сергеевна. Я приглашала её зайти, но она сказалась больной. Ты уж с ней… ну, как-то помягче …
Из рассказов  мамы Алексей уже знал, что Полина Сергеевна очень тяжело переживала смерть своего сына. Первые дни после похорон она с утра до вечера проводила у Сережиной могилы, а через месяц такого душевного и физического истязания слегла в постель и стала тихо угасать, отказываясь от еды и  врачебной помощи.
Очевидно, все могло закончиться очередными похоронами, если бы богомольная старушка из соседнего подъезда, прознав о случившемся, не привела из ближайшей церкви священника. Отец Владимир посетил Полину Сергеевну раза три, при этом подолгу с ней беседовал, а в последний раз даже сидел с ней за столом и они вместе пили чай. А на следующее утро Полина Сергеевна вместе со своей спасительницей–старушкой и другими прихожанами стояла в церкви, в которой служил службу отец Владимир.
Муж Полины Сергеевны и Сережин отец, Николай Петрович, фактически не жил в семье. Он появлялся на старой квартире примерно раз в неделю. Привозил продукты, делал что-то по дому, беседовал с женой и снова пропадал на несколько дней. Кто-то говорил, что он живет у родственников, кто-то, что он нашел себе другую женщину. Алешина мама не осуждала поведение Николая Петровича. Во-первых, потому, что Полина Сергеевна полностью отошла от мирских дел, оставила работу и жила на пенсию. Ее дни были заполнены молитвами, постами, посещениями кладбища и церкви. Во-вторых, ходили слухи, что Полина Сергеевна в самые тяжелые дни переживания Сережиной гибели, в один из моментов отчаяния, обвинила Николая Петровича в том, что он всячески поощрял желание сына служить в армии и тем самым способствовал его гибели. Возможно, с этого самого момента между супругами и пролегла полоса отчуждения…
«Ничего не изменилось», – отметил про себя Алексей, входя в подъезд знакомой пятиэтажки. Та же обшарпанная входная дверь, те же знакомые с детства ступеньки лестничных пролетов с выбоинами и сколами по краям, даже некоторые надписи на стене Алексею были хорошо знакомы. «Ремонт, наверное, здесь не делали со дня заселения дома», – продолжал размышлять Алексей, медленно, с передышками из-за больной ноги, поднимаясь на нужный ему третий этаж.
Перед дверью квартиры он немного постоял, переводя дыхание, и, собравшись с силами, решительно нажал на кнопку звонка. Дверь почти сразу же открылась, будто Алексея ждали, стоя за дверью. Из полутемного коридорного пролета раздался знакомый голос:
– Проходи, Алёшенька, у нас здесь в прихожей лампочка перегорела, а я сама боюсь заменить ее. Вот жду, сегодня Николай Петрович должен зайти, тогда и заменит.
Алексей прошел в коридор. Снял пальто, шапку, ботинки и надел поданные Полиной Сергеевной домашние тапочки.
– Пройди в Серёжину комнату. Там все как было. Все как он оставил, уходя в армию. Я специально ничего не меняю, чтобы он не сердился. Вот только икону повесила в уголочек…
Алеша зашел в комнату, где все хранило память о своем хозяине. Над кроватью – плакат с изображением Виктора Цоя, который купили они вместе где-то в переходе метро. Письменный стол со сколотым уголком. Рядом старенький компьютер, за которым просиживали многие вечера. В углу у двери – пудовая гиря и гантели со сменными блинами.
Только над письменным столом и книжными полками висела в позолоченном окладе икона божьей матери с младенцем на руках, подсвеченная горящей лампадкой, а на столе  – фотография Сережи, та же самая, в военной форме, перехваченная черной лентой. И снова Алексея смутил Сережин взгляд…
– Садись за стол. Я сейчас чай принесу. Попьем все вместе. Пусть и Сережа с нами побудет, – говорила между тем Полина Сергеевна, подвигая Алексею стул.
Алексей только сейчас как следует разглядел Полину  Сергеевну и поразился произошедшей в ней перемене. Из эффектной, выглядевшей моложе своих лет, красивой статной женщины она превратилась в серенькую, с  поседевшими редкими локонами старушку. Звонкий певучий голос стал приглушенным, в нем были слышны нотки умиротворенности, обреченной покорности, а карие, когда-то искрившиеся задором, глаза казались мутными и безжизненными.
– Угощайся, Алёша, – суетилась Полина Сергеевна, разливая чай по чашкам. – Вот печенье «Топленое молоко» и конфеты  «Коровка», Сережины любимые лакомства. Я часто здесь с ним чай пью…
Полина Сергеевна говорила о Сереже как о присутствующем здесь человеке, и Алексей как будто и сам начал ощущать его молчаливое присутствие. От этого ожидание вопросов о том «как это все произошло», «как погиб Сережа» стало еще более напряженным. Но Полина Сергеевна спрашивала Алексея о здоровье, о планах на будущее, о делах в семье. Потом вдруг замолкла и после минутной паузы заговорила, как бы размышляя вслух:
– Видишь, как все обернулось. Где тонко, там и рвется. Мы ведь с Николаем Петровичем  мечтали о большей семье. Но у нас долго не было детей. А когда  Серёженька родился,  у меня уже возраст был не тот, и врачи уговорили меня больше не рожать. Поэтому Серёжа был у нас единственным… Всё думала внуков дождусь… А теперь вроде и жить незачем… Вот, слава богу, отец Владимир вразумил. Говорит, раз господь позвал его к себе, то значит, там ему будет лучше. А нам здесь за него надо молиться и просить, чтобы он там за нас перед господом слово замолвил. Пока молюсь – верю в истинность этих слов. А другой раз все равно сомнение одолевает, так ли был нужен там Сережа, чтобы его, единственную мою кровинушку, призывать к себе…
Слова Полины Сергеевны не облегчали, а еще более отягощали и без того болезненное состояние психики Алексея. Он и сам не раз задумывался о том, что Сергей – единственный сын и надежда родителей на спокойное будущее. И в этих размышлениях находил еще один повод, чтобы обвинить себя в гибели друга. Алексей надеялся, что встреча с матерью Сергея хотя  бы немного облегчит обостренное чувство вины, но чем дольше он находился в ее присутствии, тем сильнее поднималась в душе волна раздражения. Обреченная на тягостное одиночество женщина не понимала и не могла понять душевное состояние Алексея. Общую потерю каждый переживал по-своему.
За последние полтора года в жизни Алексея было столько невосполнимых потерь и утрат, столько страстного желания выжить, и столько моментов, когда жизнь казалась бессмысленной, пустой, а цена ей – грош. В суровых условиях войны обычные человеческие чувства притуплялись, загонялись в глубь подсознания, а на смену им приходили примитивные животные инстинкты, способствовавшие элементарному выживанию.
Теперь, в мирных условиях, все эти подавленные чувства и эмоции устремились наружу.  Поэтому его израненная, опаленная огнем войны душа была очень уязвима для любого неосторожного слова или поступка. Его душа напоминала растрескавшуюся от зноя землю,  у которой верхний чешуйчатый слой затвердел, как камень и был почти не пробиваем. Но между огрубевшими защитными плитами змейками пролегли узкие щели, в глубине которых была мягкая, как оголенные нервы, плоть. Каждое неосторожное слово или жест, попадая на незащищенные места, вызывали боль и страдание…

17. У врача

Вера Васильевна, обеспокоенная здоровьем сына, настояла на том, чтобы Алексей показался врачу-психиатру, и они вместе поехали на приём. После оформления документов в регистратуре и полуторачасового ожидания в полутёмном коридоре, они оказались в кабинете у врача. Врач, высокий сухощавый мужчина лет пятидесяти, с выразительными карими глазами, прямым крупным носом и густой шевелюрой темных с проседью волос, поднялся из-за стола,  поздоровался и представился:
– Здравствуйте. Я – Володин, Иван Ильич. Пожалуйста, присаживайтесь, – сделав паузу, пока Алексей и Вера Васильевна усядутся на стоявшие подле стола стулья, врач учтиво спросил:
– Какова причина вашего визита...? Чем, так сказать, обязан…?
Вера Васильевна сбивчиво и не вполне понятно стала объяснять, чем она обеспокоена. Она, видимо, не могла сказать при Алексее всего, что хотела сказать. Врач это понял. Он жестом руки остановил Веру Васильевну и обратился к Алексею:
– Молодой человек, вы, пожалуйста, посидите пару минут в коридоре, а я вас потом позову.
«Ну, сейчас наговорит про меня всякой всячины», – с досадой думал Алексей, сидя в коридоре. – «Еще чего доброго упекут опять в больницу…». Дверь кабинета вскоре отворилась, прервав пессимистические размышления Алексея. Он вошел в кабинет, а его место в коридоре заняла мама.
– Ну, что, Аника-воин, сломался, – врач явно иронизировал. – В бою не дрогнул, а в мирной жизни пасуешь.
– Ничего я не пасую, – взорвался Алексей, – просто обстоятельства так сложились. А тут еще все вокруг со своей жалостью… в душу лезут... Достали…
– Жалеют обычно слабых, – заметил врач. – Возьми себя в руки, покажи всем, что ты сильный, и тебя перестанут жалеть. А если говорить по существу, – продолжал врач, выйдя из-за стола и усаживаясь на стул против Алексея, – то твое состояние в медицинской терминологии называется «вьетнамский синдром». Так его назвали врачи-психиатры, изучавшие психическое состояние американских солдат, воевавших во Вьетнаме. Но сам этот феномен был известен ещё в Античные времена. Гомер описал его в «Одиссее». Не стану вдаваться в подробности этой напасти, потому что на это требуется немало времени. Но, если быть кратким, то это состояние внутреннего конфликта. Вот вас, к примеру, что сейчас больше всего тревожит? – обратился врач к Алексею, перейдя снова на «вы».
– Да я и сам не пойму… Наверное чувство вины… или утраты. Иногда, вроде, как и жалость к себе и другим появляется…
– А сны вам снятся?
– Да, снятся… иногда, – Алексей явно не ожидал такого вопроса.
– Расскажите, что вам снится чаще всего? Не стесняйтесь, даже если это что-то сугубо интимное.
– Да, нет. Ничего такого, – засмущался Алексей, - Ну, в общем… Как это лучше объяснить…? Ну, например, лечу я во сне над пропастью. Машу руками, как птица, и вдруг начинаю падать, вернее, резко терять высоту. Пытаюсь долететь до противоположного края, но не хватает сил. И тут же просыпаюсь… Или вот еще. Снайпер целится в моего друга, а я пытаюсь его спасти… ну и вроде как не успеваю…
– Как это не успеваешь? В чём это проявляется?
– Ну, в момент выстрела я просыпаюсь. Но в реальности-то я знаю, что друг погиб, спасая меня.
– Так, так… Интересная получается картинка…, – врач задумался. Что-то пробормотал невнятное, очевидно по латыни. Потом, вроде решившись на что-то или найдя нужный ответ, заговорил:
– Вот, что я Вам скажу, молодой человек. Сон, в котором вы не смогли спасти вашего друга, по-моему, вызван тем, что вы постоянно культивируете в себе чувство вины. А в реальности вашей вины в гибели друга нет. Во время боя вы были в беспомощном состоянии. Ваш друг поступил так, как ему велела совесть. Случившегося не вернуть и не переделать. Добрая о нём память и ваши добрые дела – это то, что вы реально можете сделать для своего друга.
Теперь про другой ваш сон, ну тот, что про пропасть. Это ваша неуверенность в себе или, как говорят специалисты, низкая самооценка. Чтобы вернуть уверенность, нужно что-то делать и при этом добиваться хоть каких-то успехов.
– А что делать? Я вроде и так… Ну, … не бездельничаю, – неуверенно произнес Алексей.
– Делать можно что угодно, хоть мыльные пузыри пускать. Лишь бы это дело доставляло вам удовлетворение и повышало самооценку.
– Ну, вы скажете тоже… пузыри, – недоверчиво усмехнулся Алексей.
– Да, да. Возможно, и пузыри, – невозмутимо подтвердил Иван Ильич, – Я, почему о пузырях заговорил? Я на днях по телевизору видел соревнования по надуванию мыльных пузырей. Так там один из этих, как бы их назвать… Ну в общем надувальщиков, надул самый большой в мире пузырь, стал чемпионом в этом деле, получил немалый денежный приз и попал в книгу рекордов Гиннеса. Так вот, ему теперь этой самой самоуверенности хватит на всю оставшуюся жизнь. Вот ты сейчас чем занимаешься? – снова перешел врач на «ты».
– Осваиваю компьютер, помогаю отцу по работе… Но, если откровенно, то всё это как-то без удовольствия.
– А у тебя есть какая-то цель в жизни?
– Да…, – неуверенно ответил Алексей. – Вернее была.
– Как это, была? – удивился врач. – Цель это такая штука… она или есть, или её нет. Бывшая цель – уже не цель, а воспоминание. А жить воспоминаниями в твоём возрасте никак нельзя. Скажи-ка мне откровенно, о чём ты мечтал, когда лежал в госпитале. Ну, вроде того: «Вот я сейчас подлечусь и сделаю то-то и то-то…»?
– Я мечтал обнять свою любимую девушку, а она вышла замуж за другого. Мечтал вернуться в Чечню, чтобы мстить за своего друга, который погиб, спасая меня, а меня комиссовали, – опять вышел из равновесия Алексей.
– Так, так… Ситуация проясняется, – неопределенно промычал врач. Потом заговорил спокойным рассудительным тоном, приглашая Алексея к разговору в качестве равного собеседника.
– Мы с тобой сейчас говорим о цели, которая даже в самой сложной ситуации придаёт нашей жизни какой-то значительный смысл. Цели, которая мобилизует и концентрирует силы для её достижения. Цели, которая способствует самосовершенствованию человека. Месть не может служить в качестве такой цели. Она разрушительна по своей сути. Вот, например, был такой итальянский мыслитель Кампанелла… Может, слышал?
– Да. В школе проходили… Вроде как социалист-утопист…
– Именно так. Этот самый Кампанелла попал в темницу совсем молодым человеком и провёл там более тридцати лет, периодически подвергаясь пыткам. Он был умнейшим человеком своей эпохи и считал, что не имеет права умереть, не открыв человечеству своё учение о справедливом общественном устройстве. В жутких условиях, ежедневно рискуя жизнью, он писал своё знаменитое произведение «Город солнца». Очевидно, именно эта благородная цель и помогла ему в течение десятилетий выживать там, где другие не выдерживали и нескольких лет.
Можно привести и другой, более близкий нам пример. Ты, конечно же, слышал о Солженицыне…?
– Да, слышал. Даже читал…, – неуверенно ответил Алексей. Он вспомнил, как лет пять-шесть назад его отец принёс несколько потрёпанных томиков в серой мягкой обложке. Это была знаменитая книга Солженицына «Архипелаг Гулаг». На отца книга произвела огромное впечатление. Он был буквально потрясён прочитанным. Алексей же брался за книгу несколько раз, но, осилив с десяток-другой страниц, откладывал. Подростковый ум не мог осилить сложную философию человеческой трагедии. К тому же события, описываемые автором, казались Алексею далёкими и не вполне реальными. Поэтому говорить о том, что он читал Солженицына, было неверно. Это  обстоятельство и стало причиной его смущения. Между тем, Иван Ильич продолжал:
– Так вот. В лагере Солженицын задался целью описать трагедию невинно страдающих людей и обличить антинародную сущность существующего режима власти. Таким образом, он из безвинной жертвы превратился в исследователя, который ежедневно собирает материал для достижения намеченной цели. При этом он думал не о себе, а о миллионах страдающих и гибнущих людей. Можно привести еще много примеров того, как целеустремлённые люди с честью выходили из, казалось, безвыходных ситуаций. А вы, молодой человек, – опять перешел врач на «вы», – потеряли цель, а с ней и смысл жизни.
Вот что я вам скажу. Нет такого ранения, после которого нельзя было бы восстановить тело. Маресьев воевал вообще без ног. Труднее излечить душу. Но и эта задача решаема. Необходимо вести здоровый образ жизни, тренироваться и верить в себя. Кроме того, нельзя думать только о войне, тем более о мести. Войны, даже столетние, рано или поздно кончаются. Вот тут ваша мама что-то говорила об институте… Ну, что вам необходимо учиться…
При этих словах Алексей поморщился: «И этого достала своим институтом».
– Нельзя замыкаться только на одной ближайшей цели, – еще более настойчиво продолжал врач, заметив выражение досады на лице Алексея. – Необходимо думать о перспективе. Ведь сам процесс подготовки в институт или интересная работа, могут помочь тебе восстановить душевное равновесие, а также найти новых друзей и подруг.
Последние слова врача больно хлестнули по воспаленным нервам. Алексей даже в мыслях не мог допустить, что какие-то новые друзья и подруги смогут заменить ему Серёжу и Свету. Юношеский максимализм и обостренное чувство ревности не допускали компромисса в отношениях любви и дружбы и расценивали его как предательство.


18. Восстановление

Советы врача Алексей воспринял скептически. Он считал, что ничего особенного тот ему не предложил, кроме каких-то  успокоительных таблеток, но, поразмыслив, пришел к выводу, что, в сущности, врач был прав. «Я должен делать то, что должен, а дальше – жизнь покажет», – решил Алексей. 
Отныне каждый его день был строго организован. В шесть тридцать (по армейской привычке) – подъем, потом зарядка, завтрак, прогулка в скверике возле дома. В распорядок недели входили посещение физиотерапевтического кабинета, где заботливая медсестра Клавдия Николаевна «колдовала» над его раненым коленом, тренажерного зала в спортклубе и подготовительных курсов при институте. Свободные вечера Алексей занимал работой на компьютере, помогая отцу выполнять задания фирмы, в которой тот работал, а также подготовкой к занятиям на подготовительных курсах, либо чтением исторической литературы, к которой Алексей пристрастился с подачи младшей сестры.
Принятый ритм жизни скоро стал привычным, а через месяц принес первые результаты – Алексей мог ходить, не опираясь на палку. Через два месяца прогулки сменились пробежками, а еще через месяц Алексей перешел от индивидуальных занятий по программе рукопашного боя к занятиям со спаринг-партнёром. Темпы восстановления поражали и радовали окружающих. Тренер даже стал намекать Алексею на то, что с его физическими данными и «настырностью» он мог бы попробовать себя в большом спорте. Но у Алексея были совсем другие планы.
В первых числах июня Алексей прошел медицинскую комиссию, которая признала его абсолютно здоровым. Уже на следующий день он обивал пороги военкомата, чтобы восстановится на военной службе и вернуться в свою воинскую часть, которая сейчас находилась где-то недалеко от Грозного.
Наконец, пройдя не один служебный кабинет и порядком намаявшись, Алексей попал на приём к круглолицему и розовощекому майору с высокой женоподобной грудью и покатыми мясистыми плечами. Тот долго листал его личное дело, периодически с нескрываемым любопытством поглядывая на Алексея, потом спросил:
– Послушай, сержант. Из твоего дела следует, что ты чуть ли не с того света вернулся. И комиссовали тебя по ранению. А ты чуть подлечился и опять туда же. Никак не пойму: для чего тебе это? Я слышал, что и там люди как-то устраиваются, но рисковать жизнью – себе дороже.
Алексей не стал откровенничать по поводу того, зачем он хочет вернуться в Чечню. Да и внешность розовощекого майора, который совсем не походил на офицера, тем более боевого, не внушала доверия. Мысленно представив, как такой командир поведет своих солдат в атаку, Алексей усмехнулся про себя: «Ишь, как разъелся. Не офицер, а молочный поросёнок. Небось, сидит тут всю службу, собирая с призывников отступные. Вон перед военкоматом сколько крутых иномарок понаставлено. На офицерскую зарплату такую, конечно же, не купишь…» А вслух сказал:
– Видите ли, товарищ майор, там друганы мои остались. Ну, в общем – боевые товарищи. Да и кое-какие дела надо уладить.
– А – а – а…, – многозначительно протянул майор, – Тогда другое дело. Вот только срок твоей срочной службы уже закончился. Да и «друганы» твои,  с которыми ты призывался, готовят дембельские мундиры. Так что восстановить тебя в прежнем статусе не представляется возможным.
– Как это так…, – вспылил Алексей.
– Да ты не кипятись, – перебил его майор. – У меня к тебе есть более интересное предложение. Сейчас есть указание сверху набирать для службы в горячих точках военнослужащих по контракту. При этом предпочтение отдаётся тем, кто там уже побывал. Так что тебя я могу по-дружески устроить на службу по контракту, и направить, куда пожелаешь сам. А когда вернешься, может, вспомнишь мою услугу.
Предложение майора Алексея вполне устраивало. Тем более в армии к контрактникам относились уважительнее, чем к солдатам срочной службы. А вот боевики контрактников не жаловали, поэтому попадаться им в плен не рекомендовалось. Тут же в кабинете майора Алексей заполнил бланк заявления о том, что он желает служить в армии на контрактной основе, получил направление на  повторную медкомиссию уже при военкомате и список необходимых дополнительных документов. Алексей со дня на день ждал повестку и потихоньку готовил родителей к тому, что его снова могут призвать в армию. Но события в Чечне вновь нарушили планы Алексея…


19. Капитуляция

Алексей лежал одетый на заправленной постели и широко открытыми глазами смотрел в потолок. Все его существо напоминало пустой сосуд, из которого вытекали последние капли живительной влаги. Взамен приходило ощущение пустоты и никчемности бытия.  Причиной такого состояния были последние известия из Чечни, смысл которых Алексей пытался понять. В экстренном выпуске теленовостей сообщалось, что после сложных переговоров в Хасавюрте заключён мирный договор между федеральным центром России и республикой Ичкерия.
Перед глазами Алексея проплывали кадры репортажей с места событий.
«Бородатые в камуфляжной форме боевики, выкрикивают «Алла Акбар» и салютуют из автоматов в честь захвата Грозного…»
«Российские солдаты, оставив боевикам оружие, покидают хорошо укреплённый блок-пост…»
«Торжествующий Масхадов и самодовольный генерал Лебедь пожимают друг другу руки после подписания мирного договора…»
«Невозмутимый и как всегда уверенный в своей правоте президент Ельцин заявляет о мирном договоре как о своей личной победе…»
«Боевой генерал Рохлин комментирует произошедшее как предательство и осквернение памяти тех российских солдат, которые погибли в Чечне…»
«Колонна российских боевых машин с солдатами на броне под улюлюканье чеченской детворы и презрительные насмешки боевиков покидает пределы Грозного…»
Разворачивающиеся события походили на капитуляцию некогда великой армии, в которой и сейчас одних генералов больше, чем чеченских боевиков. «А ведь именно эти самые генералы допустили захват боевиками Грозного и привели к поражению, – злился Алексей. – А может, это действительно предательство, как говорил боевой генерал, и все российские солдаты, и не только они, стали жертвами масштабной авантюры кучки циничных политиков и продажных генералов?»
Больше всего Алексея возмущало то, что и президент Ельцин, и всё его окружение, то есть те самые люди, которые, по сути, и развязали эту непонятную войну и во многом способствовали поражению федеральных войск, выдают заключение позорного договора за победу. Но ведь кто-то же должен ответить за десятки тысяч убитых и сотни тысяч беженцев, за разорённые города и сломанные судьбы…?
Алексей видел на экране Александра Лебедя и не мог понять поведение боевого генерала. Его переговоры с Масхадовым походили на плохо сыгранный спектакль, в котором второстепенным артистам, по чьей-то прихоти, или злой воли, достались главные роли. При этом Масхадов – бывший полковник Советской Армии –  старался, но не мог скрыть переполнявший его щенячий восторг по поводу своей роли в этом спектакле.  А генерал Лебедь всячески стремился изображать из себя миротворца и чуть ли не спасителя отечества. Но у него это плохо получалось. Видимо генерал понимал, что стал марионеткой в чужой игре, но он решил доиграть свою роль до конца спектакля. Сделанное им сразу после прилёта из Чечни в Москву заявление для прессы, о том, что он привёз мир, чем-то напоминало кадры предвоенной кинохроники. Тогда в 1938 году английский премьер-министр Чемберлен, прилетев в Лондон после заключения Мюнхенского договора, сделал примерно такое же заявление. В соответствии с этим договором Судетская область Чехии безвозмездно передавалась фашисткой Германии. Десятки или даже сотни тысяч человек попадали под фашистское иго. А Германия, используя, в том числе, весьма значительный промышленный потенциал Судетской области, стала готовиться к более масштабной войне. В результате Хасавюртовского договора также целый регион России на «законных» основаниях оказался в руках бандитов, которые продолжали грабить своих соотечественников и прилегающие к Чечне регионы и готовиться к новой войне.
 По мнению Алексея, английский премьер-министр в 1938 году играл свою роль миротворца более убедительно, чем генерал Лебедь  в 1996-м. Возможно, Чемберлен сам верил в то, что он говорил своим согражданам и всему миру. У Лебедя такой уверенности не было.  Разные масштабы событий и личностей, но суть этих публичных заявлений двух амбициозных политиков была одна и та же – представить общественности поражение своего правящего режима и предательство национальных интересов как политический успех. Воистину история имеет свойства повторяться: в первом случае в виде мировой трагедии, во втором – в виде фарса, разыгранного обанкротившимся правящим режимом постсоветской России.
Алексей был на гране отчаяния. Уже в который раз неумолимый рок вносил свои коррективы, нарушая прямолинейность движения к намеченной цели и путая найденные с таким трудом ориентиры. Как бы по инерции Алексей продолжал ходить на занятия в спортивный клуб и на подготовительные курсы в институт. А когда пришло время сдавать вступительные экзамены, успешно их сдал и стал студентом вечернего отделения кафедры информатики и компьютерного программирования. Но эти успехи не приносили Алексею удовлетворения. Очевидно, сломался тот хрупкий стерженек, который он сам в себе возродил и который оправдывал его действия и поступки.  В изменившихся условиях Алексею казалось, что его жизнь окончательно потеряла смысл.


20. На службе в церкви

Родители Алексея видели, что с сыном происходит что-то неладное. Ведь еще совсем недавно они радовались его успехам. И со здоровьем, слава богу, всё наладилось. И в спорте успехи налицо – Алексей недавно стал мастером спорта. И в институт поступил, сбылась заветная мечта мамы. Ну, чего еще желать?
Десятого августа, в день гибели Серёжи, Вера Васильевна уговорила Алексея пойти в церковь, чтобы заказать панихиду по убиенному и постоять с ней во время утренней службы. Алексей долго сопротивлялся, так как к религии относился весьма недоверчиво и в церковь не ходил. Да и сама Вера Васильевна стала прихожанкой лишь после того, как Алексея призвали в армию.
– Серёже будет приятно, если его друг посетит церковь и поставит в память о нём перед святыми образами свечи, – после этих слов матери Алексей согласился.
В церкви Алексей удивился большому скоплению людей.   Это были в основном старушки и женщины средних лет, но изредка попадались старики, молодые мужчины и даже несколько девушек и юношей. «Наверное, как и я, пришли по случаю», – подумал о них Алексей, рассеянно переводя взгляд с одного лица на другое. Возле распятия Христа, освещенного большим количеством горящих свечей, он увидел мать Серёжи. Полина Сергеевна аккуратно вставляла зажженную свечку в свободную ячейку, потом трижды перекрестилась и, низко склонив прикрытую черным траурным платком голову, что-то зашептала. Алексею почему-то не хотелось, чтобы Полина Сергеевна увидела его стоящим на проповеди. Но она,  всецело поглощенная своим делом, или действительно не замечала никого вокруг,  или делала вид, что не видит Алексея.
У алтаря читал проповедь батюшка, осанистый мужчина лет шестидесяти, с густой тёмной с лёгкой проседью бородой, высоким открытым лбом и выразительными глазами. Слух Алексея ловил слова, складывающие в невнятную, а потому непонятную скороговорку, время от времени прерывающуюся   отдельными словами и целыми предложениями, которые священник произносил четко и нараспев. Но вырванные из общего контекста они не давали представления о сути самой проповеди. Периодически слышалось громкое восклицание батюшки «Господи, помилуй…!», и тотчас высоким зычным припевом «Господи, помилуй…» отзывался стройный хор женских голосов.
Непривычное убранство храма, незнакомые запахи ладана и топленого воска, непонятные слова проповеди и поведение окружающих людей стесняли и волновали Алексея. Лики святых с многочисленных икон невозмутимо взирали на людскую суету. Алексей едва сдерживался от того, чтобы выйти из церкви до окончания службы. Как только служба закончилась, Вера Васильевна попросила  сына подождать её у входа в храм, а сама затерялась среди расходящихся прихожан. Минут через пять она нашла Алексея и заговорила с ним с мольбой в голосе:
– Алёша, отец Владимир согласился с тобой поговорить. Только ты, я тебя очень прошу, не отказывайся. Он не просто настоятель храма. В миру, говорят, он был военным и даже сам воевал.
– О чём мне с ним говорить? Ты просила меня отстоять службу – я это сделал, хотя и не вижу в этом никакого смысла. Теперь ты придумала какую-то новую затею. Тем более меня уже ждёт Стас: мы договорились вместе поехать к Серёже на кладбище…, – Алексей  круто развернулся и решительно зашагал в сторону дома.
Он понимал, что своим отказом встретиться с отцом Владимиром обидел мать. Но в сложившейся ситуации иначе он поступить не мог. Воспитанный в советской системе представлений, в которой религии отводилась в основном негативная роль, Алексей не мог в одночасье изменить к ней своё отношение. Очевидно, сказывалось и мнение о религии его отца, Андрея Ивановича, который в советское время был ярым атеистом. В последние годы он несколько смягчил свои взгляды. Например, считал, что если во Вселенной и есть какая-то сверхъестественная субстанция, то она должна быть единой для всех народов. А деление людей на различные формы верований происходит по причине частных интересов священнослужителей и их покровителей. «Бог должен быть единым для всех и находиться, прежде всего, в каждом из нас. Если его там нет, то никакая религия и церковь не поможет, – любил говорить Андрей Иванович. – Возьмите, к примеру, наших русских старообрядцев. Они отвергают услуги посредников от церкви – и правильно делают. Учить человека духовности, конечно же, необходимо. Но навязывать ему ту или иную форму религии и регламентировать детали отправления того или иного культа – это насилие».
Неоднозначное, настороженное отношение Алексея к религии было обусловлено и его личными наблюдениями, которые были особенно впечатляющими в условиях войны. Например, бывали случаи, когда верующий и истово молящийся накануне боя солдат погибал в бою, порой по нелепой случайности. А иронизировавший по поводу этой молитвы атеист выходил невредимым из безвыходной ситуации. Конечно же, были и обратные примеры. Но отдать предпочтение какой-то из тенденций Алексей не мог. В результате у него складывалось представление, что религия – удел слабых, беззащитных людей, например, таких как Полина Сергеевна, которым искать защиты и покровительства уже больше не у кого. Но таковым Алексей считать себя не хотел…
Андрей Иванович, узнав про историю с посещением церкви, стал ворчать на Веру Васильевну:
– Что ты лезешь со своей религией к ребёнку. Рано еще ему ходить в церковь и замаливать грехи.
– По твоему люди ходят в церковь только для того, чтобы замаливать грехи? – не сдавалась Вера Васильевна.
– А для чего ещё?
– А для того, чтобы разговаривать с богом, думать о боге…
– И о боге ему тоже думать рано…
– О  боге  надо думать всегда, – парировала Вера Васильевна.
– Вот-вот… и твоя мать всю жизнь доставала меня своей верой. А теперь и ты туда же.
– Но ты видишь, что с ребёнком что-то происходит…
– Да он просто устал, – сделал неожиданный вывод Андрей Иванович. – И занятия спортом, и подготовка в институт, и на работе, как нарочно, подкинули срочный заказ. Вот он и перетрудился. Ему просто необходимо отдохнуть, может куда поехать, сменить обстановку. Или еще что-то в этом роде…
Вера Васильевна неожиданно для мужа согласилась с его доводами о том, что сыну необходимо отдохнуть и сменить обстановку. Она вспомнила про свою давнюю знакомую, Надежду Петровну, которая живёт в Крыму недалеко от моря и сдаёт жилплощадь отдыхающим. «Я сейчас же позвоню Наденьке, – захлопотала Вера Васильевна, – и попрошу, чтобы она приготовила местечко для Алексея».
После долгих уговоров и улаживания необходимых формальностей на работе Алексей поехал отдыхать в Крым.






21. Знак судьбы

Рассказ Алексея о своем друге Серёже был коротким, а потому недолгим. Потом сослуживцы сидели молча, каждый наедине со своими воспоминаниями.
– Вот уже почти четыре года я ношу в себе тяжкий груз этой самой вины, – первым прервал затянувшуюся паузу Алексей. – И как искупить её, не знаю. Хорошо, что мой сын теперь будет носить его имя – хоть какое-то утешение, –  Алексей тяжело вздохнул.
– А знаешь, я слышал про этот бой и про твоего друга тоже, – оживился Николай. – У нас в медсанчасти об этом много говорили. Да и Серёгу твоего я пару раз видел, хотя лично мы знакомы не были. Видный был парень... Кстати, его тогда ещё представили к ордену «Красной Звезды», посмертно. И в газете была заметка. Она так и  называлась: «Сам погибай, а товарища выручай». Ну, прямо по Уставу, всё четко и понятно. А в действительности, видишь, как оно выходит... Получается так, что и тот, кого кто-то «выручил» ценой собственной жизни, обречён на муки совести, конечно, если у него есть эта самая совесть… Но ты, зёма, особенно не убивайся, – Николай заговорил вдруг нарочито бодрым голосом. – Во-первых, была война, хоть её и называли наши гореполитики «операцией по наведению конституционного порядка». А законы войны не нами писаны. На войне кого-то судьба оберегает, а к кому-то остается безжалостной. На твоём месте вполне мог оказаться и Серёга Коваль, и я думаю, что ты сделал бы всё возможное, чтобы спасти друга. А раз выпало по жребию жить тебе, то живи и радуйся, как говорится, и за себя, и за того парня. Давай лучше помянем твоего друга.
– Да, да, конечно, давай помянем, – засуетился Алексей, наполняя стопки водкой, – я и сам хотел предложить…
  Выпили, помолчали… И вдруг Алексей спохватился:
– А ты знаешь…? Ведь сегодня не только день рождения моего сына, но и день гибели Серёги. Как же я забыл об этом?!
 Этот день Алексей помнил всегда и везде. И каждый год 10 августа приходил на Серёжину могилу, чтобы посидеть, помолчать, рассказать о своих радостях и печалях и уже в который раз попросить у погибшего друга прощения. Алексей разволновался: «Мистика, да и только. Как такое могло случиться?! Какая неведомая сила и для чего свела в один день трагическое и радостное событие?!».
 – Ну и ну…, – отозвался Николай. – Это неспроста. В этот день судьба отняла у тебя друга, а ровно через четыре года – опять же в этот день – подарила тебе сына. Так что всё правильно. Разорванный когда-то круг сомкнулся. Теперь надо жить и растить сына, – сделал оптимистический вывод Николай.
Но Алексей никак не мог успокоиться. Он встал с кресла, буркнул Николаю: «Извини, я сейчас», – и вышел. В ящике кухонного стола отыскал спрятанную Наташей под стопкой салфеток пачку сигарет «Мальборо» и зажигалку. Сам Алексей не курил, а Наталья, несмотря на данное после свадьбы обещание бросить, продолжала тайком покуривать. Вернувшись, он предложил:
– Закурить не желаешь?
– Нет, зёма, это удовольствие теперь не для меня. Это раньше я любил подымить. А после того, как осколок продырявил мне лёгкое, врачи сказали, что курение для меня – смерть. Так что я, пожалуй, воздержусь.
Алексею вдруг стало неудобно за себя перед Николаем. «Что же это я – здоровый, обустроенный – распустил нюни перед искалеченным и обездоленным человеком», – мысленно корил  себя Алексей, и, пытаясь как-то исправить создавшееся положение, проговорил:
– Коля, ты уж извини, но у нас как-то получилось, что я всё о себе, да о своих проблемах, а ведь о тебе я почти ничего не знаю. Может, расскажешь, что с тобой произошло, и где ты теперь обитаешь?
– Ты хотел сказать, как я докатился до такой жизни? Ну, это, зёма, долгая история. Но, если желаешь, могу вкратце обрисовать кое-какие фрагменты своего жития-бытия. Только давай ещё по маленькой…


22. Цена времени.

 – Сразу после окончания школы, – начал рассказывать о себе Николай, – я решил поступить в пединститут на исторический факультет. На вступительных экзаменах с историей проблем не было, я всегда с ней был, как говорится, на «ты». А вот на сочинении завалился – грамматика подвела. Я, естественно, расстроился, не знал, что делать дальше. А тут, вызывают меня в военкомат и предлагают учиться на курсах автомобилистов. Ну, думаю, водительские права мне всегда пригодятся. Отучился, получил права, а через месяц-полтора и повестка подоспела.
Конечно же, от армии можно было откосить, многие так и делали. А мне вроде совестно было отлынивать. Во-первых, думал, что хоть кто-то должен служить, а во-вторых, считал, – раз военкомат меня подготовил на военного водителя, то теперь я обязан эту подготовку отработать. Короче, сразу после карантина и присяги попал я в медсанчасть на санитарную тачку. Ну, а там служба не пыльная. Если надо что-то отвезти или привезти – поехал. Нет работы – гуляй. Ни тебе нарядов, ни тебе отбоев–подъемов и других «прелестей» казарменной жизни. Питание, как в санатории, а при желании и спиртным можно разжиться. Да и женский контингент, какой–никакой имеется, а у меня по этой части всегда были хорошие перспективы. В общем, с распределением в часть мне круто повезло.
Год прослужил и не заметил, как время пролетело. А тут в Чечне, будь она неладна, каша заварилась. Ну и нашу медсанчасть вместе с десантниками туда направили. Насмотрелся я на наших изувеченных пацанов до чертиков. Первое время меня от всего этого просто мутило, но потом пообвык. Иногда даже сам перевязки делал, жгуты накладывал, ну и всё такое. Правду говорят, что человек ко всему привыкнуть может. Это один убитый или искалеченный вызывает у общественности сочувствие и протест против насилия. А когда ежедневно гибнут и увечатся десятки и даже сотни, общественность привыкает и весь этот ужас принимает как хронику событий. Почти год я мотался на своей лайбе от передовой до госпиталя и обратно. Конечно же, случалось попадать в кое-какие переделки, но бог миловал. До дембеля считанные дни оставались. Я уже и свой дембельский мундир приготовил, начистил, надраил, как положено. Прикинул, глянул на себя в зеркало – ну что твой генерал на параде. Даже сам залюбовался, да видать – сглазил себя. Не судьба мне была в дембельском мундире щеголять. В одну из последних поездок боевики подорвали мою тачку на управляемом фугасе. И ведь видели, сволочи, что санитарка едет!
 В голосе Николая зазвучали возмущенно негодующие нотки, в глазах засветился металл. Он на минутку замолчал, взял со столика фужер с водой, сделал несколько глотков и, немного успокоившись, продолжал:
– В ту поездку я вез в госпиталь шестерых раненых. Двое из них были тяжелые. Раненых должны были отправить вертолётом, да что-то там, наверху, не согласовали. А для сопровождения этих самых тяжелых дополнительно была приставлена молоденькая сестричка. Когда рвануло, то машину, как щепку, отбросило на несколько метров в кювет. Она упала на бок и загорелась. Погибли все, кроме меня, кто от взрыва, кто от огня. Старлея, врача, что сидел со мной в кабине, просто разорвало на части, потому как взрыв был с его стороны. Я остался в живых только потому, что меня взрывной волной вместе с дверью выбросило из машины, да еще потому, что подмога подоспела вовремя. Подобрали меня, перевязали и отправили куда надо. А иначе и мне хана была бы. Хотя знаешь, зёма, я потом много раз жалел о том, что меня тогда не насмерть зашибло…
Алексей живо представил, сколько физических и душевных мук пришлось пережить этому бывшему красавцу, любимцу девушек и женщин, весельчаку и балагуру, ставшему вдруг калекой. Видимо, и сейчас Николаю рассказывать о себе было непросто. «Может, я зря затеял этот разговор»? – подумал он, а вслух предложил:
– Давай ещё по стопке, а то что-то в горле пересохло.
– Ну, что ж, можно и по стопке, – согласился Николай, – только ты зря обо мне забеспокоился…
– Да я, вроде бы, ничего такого….
– Ладно, зёма, замнём для ясности… Но ты за меня не переживай. Я всё это уже много тысяч раз пережил. Ох, как же я переживал, – со вздохом продолжал Николай, – как же мне было жалко себя любимого! – не передать словами. После того как меня окончательно выписали из госпиталя, я, наверное год или больше, пил беспробудно. Все родственники и знакомые уже махнули на меня рукой, мол «конченый человек». Девчонки, которые обещали ждать и писать мне в армию письма, повыходили замуж. Нет, я их не осуждаю. Даже если какая из них, скажем из жалости, и изъявила бы желание стать моей женой, то я бы сам не согласился. Постоянно чувствовать себя чьим-то должником – страшная мука. Такое можно терпеть только от родителей. Но это уж так жизнью определено, что мы перед ними всегда в долгу. А в браке, как и в настоящей любви, должен быть равноценный обмен, то есть полная взаимность и равноправие, иначе отношения в семье будут строиться на лжи, а это страшно.
Так я медленно, но верно, катился по наклонной, заливая водкой своё безутешное горе, – продолжал рассказывать о себе Николай. – Я даже по этому поводу стал писать стихи типа: «Я скольжу по наклонной, весь попитый зелёный, и душок самогонный источая смерда». Ну как тебе такое откровение? – Николай выжидающе смотрел на Алексея.
- Очень даже ничего. Ты бы прочел стих полностью.
- Ну, если хочешь? – прочту, только другой, который мне самому нравится. А называется он «Зелёный змей»:

Мне разум говорит: «не пей
Не заливай ты душу зельем.
На утро тягостным похмельем
Тебя сразит зелёный змей».

Но сладок мне запретный плод,
И я противиться не смею.
Опять нечистая несёт
На встречу сумрачному змею.

Вот он ползёт среди ветвей.
Ползёт, почти с листвой сливаясь,
И грациозно извиваясь,
Мне лестно шепчет подлый змей:

«Забудь нелёгкие дороги
И череду земных забот.
От суеты и от тревоги
Бокал вина тебя спасёт.

Я уведу тебя от мира,
От суеты постылых дней.
В объятьях дружеского пира
Среди подруг, среди друзей,
Твой лучший друг – зелёный змей!

Я для тебя открою тайны,
Которых ты ещё не знал.
Я твой попутчик не случайный,
Давай, налью ещё бокал…».

Я пью и чувствую – по жилам
Течёт, бурлит во мне огонь.
Во мне неведомая сила
И жажда боя – только тронь!


Мы веселились до упада,
 Я за бокалом пил бокал.
А змей охотно наливал,
И незаметно капли яда
Он мне в напиток подливал.

Я робко возражать пытался:
Мол, на дворе давно уж ночь.
А я и так уже набрался
И ты ползи гадюка прочь.

Но из бокала, с середины
В ответ шипела мне змея:
«Ты продал душу и отныне
Тобой владею только я».

- Здорово! – восторженно оценил творчество сослуживца Алексей. – У меня даже мурашки по кожи пошли от твоего «змея».
 - Ну, это только лирика. Мне было не до восторгов, когда я писал подобные стихи. Но в какой-то момент на меня как будто озарение нашло. Или, как сказал один поэт, «божья благодать сошла». И я сделал для себя одно очень важное открытие. Впрочем, оно уже давно известно многим и на первый взгляд довольно банальное. Но его смысл, его значение каждый может открыть только для себя лично, иногда на подсознательном уровне. А суть его в том, что, когда человек лишается каких-то возможностей и способностей, например, в достижении определённых целей, то у него, даже вопреки его желаниям, открываются новые возможности и способности и новые, порой более значимые, чем прежние, цели. Важно только не упустить эти возможности и действовать в нужном направлении…
Алёша с интересом слушал Николая, который буквально поразил его своей не совсем понятной жизненной философией.
– Что, никак не въедешь, о чем я говорю? – остановился Николай, заметив недоумение в Алешиных глазах.
– Пока нет, – признался Алексей
– Хорошо, объясню на примере. Всемирно известный офтальмолог Вячеслав Федоров в молодости был курсантом лётного училища. В результате несчастного случая он попал под трамвай и лишился ступней обеих ног. Таким образом, путь в авиацию ему был закрыт. Но открылись другие перспективы. Он пошел в медицину и в итоге стал академиком и непревзойдённым мастером в своем деле.
– Я тоже знаю подобные истории, – заговорил Алексей. – Но интересно, какие ты для себя наметил перспективы,  исходя из своего, как ты его называешь, открытия?
– Понимаешь, зёма, я ведь раньше жил как бы в другом измерении. Мне казалось, что все вокруг живут лишь для меня. В семье меня все любили и баловали. Во дворе ребята особо не обижали, потому что был достаточно здоровым и в меру агрессивным. В школе тоже особых проблем не было. Учёба мне давалась легко, хотя я и не особо напрягался. А девчонки, так те просто западали на меня целыми пачками. К тому же я неплохо танцевал. Это меня тётка, мамина сестра, научила. Она когда-то этим делом занималась на профессиональном уровне. Так вот. На школьных вечерах или еще где, любая девчонка считала за честь потанцевать со мной. Поэтому выбор у меня был неограниченный. И самое интересное то, что каждая, которой я оказывал внимание, считала, что только она и может меня обуздать и приручить. Ну,  в общем – стать единственной. А я, как «мохнатый шмель», перелетал с цветка на цветок, собирая нектар.  Жизнь казалась мне вечным праздником. Думать было некогда, да я, по правде говоря, и не пытался это делать. По большому счёту, прежде я никого не любил и не уважал, даже самого себя. Я больше любовался собой и получал удовольствие от того эффекта, который мог произвести на окружающих, особенно на женщин.
  Даже в Чечне, когда кругом лилась кровь, я особо не тужил. Нет, переживать я, конечно, переживал. Но мне казалось, что весь этот кошмар происходит с другими, и я вроде бы и не причём. Ну, что меня лично это не касается. Ведь я не ходил в атаку на позиции врага, не «зачищал» селения от боевиков, не мерз в окопах. А когда со мною всё это случилось, ну, когда рванули мою машину, сразу ударился в панику, стал себя жалеть любимого и ненавидеть окружающих, которым, как я считал, незаслуженно лучше, чем мне.
Уже потом, когда я протрезвел в прямом и переносном смысле, то понял, что все со мной случившееся – неспроста. За всё в жизни надо платить. И понял, что мне ещё повезло, и что я ещё остался в долгу перед другими…
– Кому же ты задолжал, – не выдержал самобичевания Николая Алексей.
– А хотя бы своим родителям, которые вырастили, воспитали меня. И, конечно же, надеялись, что из меня получится приличный человек и благодарный сын. Наконец, что я им подарю внуков, и наш род не прервётся на беспутном эгоисте и пьянице, – парировал Николай и продолжил свой рассказ.
– Когда мои увечья ограничили мои возможности, у меня появилось больше времени для самоанализа. Я стал больше думать, размышлять о своей жизни, о жизни окружающих меня людей, о погибших пацанах, у которых уже в этой жизни ничего не будет. Я вдруг ощутил, что время, отпущенное мне, имеет свою цену и свои пределы, и тратить его по пустякам, по меньшей мере, глупо. А тут ещё мне на глаза попалось стихотворение: «Я у скупого времени в долгу». Вот только имя автора забыл, а сам стих выучил, как «отче наш».
- Так, расскажи. У тебя неплохо получается…
- С удовольствием. Слушай:

Эпиграф: Транжирим мы отпущенные годы,
                Не ведая где в жизни наш предел.
                Чредой идут закаты и восходы,
                Оглянешься - а ты уж догорел.
 
Я у скупого времени в долгу:
Часы, минуты, дни считаю,
Как вор украдкой ночью засыпаю,
Но рассчитаться с ним я не могу
Я у скупого времени в долгу.
 
Как будто вечность мне была дана,
Я смолоду транжирил дни и годы,
Искал то денег, то любви, а то свободы
И жизнь стремился всю испить до дна,
Как будто вечность мне была дана.
 
О, сколько времени я растранжирил зря!
Хватаясь то за то, а то за это
В душе своей то возрождал, а то губил поэта,
Срывая пачками листки календаря
О, сколько времени я растранжирил зря.
 
Бежит, спешит неумолимо время,
А в жизнь мою уже вступила осень
И на висках моих серебрянная проседь,
И все сильней забот ненужных бремя
Бежит, спешит неумолимо время.
 
Я у скупого времени в долгу:
Настал мой тяжкий час расплаты,
Чтоб возместить ненужные затраты,
Я доживаю век свой на бегу
Я у скупого времени в долгу.

- Классные стихи. И читаешь ты, как настоящий поэт, - радовался и удивлялся способностям Николая Алексей.
- Так, вот. Я тоже решил, что не имею права «транжирить мне отпущенные годы». За два-три года я прочитал столько книг, сколько не прочитал за всю свою предыдущую жизнь. В общем, я вдруг почувствовал себя совершенно другим человеком. Что-то внутри у меня изменилось, и у меня кардинально поменялись взгляды на жизнь. Моя жизнь обрела какой-то значительный смысл. Если раньше, после ранения, я ощущал себя жертвой, то сейчас я пытаюсь быть, если не хозяином своей судьбы (до этого мне еще далеко), то хотя бы борющимся существом.  Я поверил в свои силы и стал ценить и уважать себя таким, какой я есть, со всеми достоинствами и недостатками. Так что, не бывает худа без добра, – как бы подытожил Николай свою аргументацию.
– По-твоему выходит, что если бы с тобой не случилась беда, то из тебя ничего путного и не получилось бы?
– А это ещё как посмотреть. Одного беда калечит и физически, и нравственно, а другому, взамен каких-то утрат, даёт новые возможности. Но при этом важно выстоять и эти возможности не упустить. Вот, например Александр Солженицын в своей знаменитой книге «Архипелаг Гулаг» пишет, что он благодарен судьбе за то, что попал в лагеря и при этом сумел выжить. Он считает, что без этих десяти лет лагерной жизни не смог бы осознать, что произошло со страной и с народом. Не смог бы разобраться в себе и не написал бы свои гениальные труды. Ну, в общем, не состоялся бы как писатель.
Я, конечно же, не  Солженицын, и мои беды и испытания не идут ни в какое сравнение с тем, что пришлось испытать и пережить ему. Но я уверен, что для многих неординарных  людей именно экстремальные ситуации и даже трагедии стали поворотным моментом в выборе жизненного пути. Недаром же говорят, «у каждого своя Голгофа», но каждый её проходит по-своему…
– Так и хочется провозгласить: «Каждому свой Гулаг»! –  с сарказмом прервал Николая Алексей и продолжал уже более сдержанно. – А не слишком ли дорогое удовольствие для самих испытуемых, да и для страны, устраивать гулаги и войны, уничтожать и калечить тысячи и даже миллионы людей для того, чтобы появились единицы просветлённых, вроде Солженицина или Шаламова?
– Я немного не о том, зёма. В жизни каждого есть объективные условия и субъективные факторы. Солженицын не виноват в том, что случился Гулаг, и даже в том, что он туда попал. Для него всё это – объективная реальность, изменить которую он был не в состоянии. А вот то, как конкретный человек ведет себя в этих самых объективных условиях, во многом зависит от него. Кто-то становится подлецом и старается выжить за счет других. Кто-то гибнет, как герой, а кто-то по случайности. Кто-то выживает, но найти себя не может. А кто-то и просто становится зверем. Вон, посмотри по милицейским сводкам. Многие криминальные авторитеты и просто бандиты прошли кто Афган, кто Чечню. Война «разбудила» в них зверя, который в той или иной мере заложен в каждом из нас. В боевой обстановке эти качества востребованы. Они помогают выжить и совершать героические поступки. А в мирной жизни, если этого зверя не обуздать, то он представляет опасность для общества.
– И что же делать этим бывшим «героям»? Ну, как укротить этого самого зверя?  – заинтересовался Алексей.
– У меня нет какого-то универсального рецепта против этой разбуженной агрессии. Мне и самому тысячу раз хотелось зайти к тому или иному чиновнику в кабинет с автоматом и полным боекомплектом. Ну, как там, на войне. Потому как,  я считаю, что со многими из нас поступили не честно. Сначала без нашей на то воли и согласия послали защищать, вроде как, государственные интересы. А когда нас использовали, то мы стали никому не нужны. Ни государству, ни обществу. Вот многие из нас и продолжают воевать, пытаясь присвоить себе то, что, по их мнению, принадлежит им по праву. В масштабах всей страны – это государственная проблема. А на уровне отдельного человека – право выбора во многом зависит от него самого. Энергию зверя можно ведь использовать и в созидательных целях.
– Я уже об этом где-то слышал,  – Алексей вспомнил свою встречу с психиатром. Кажется, он тоже говорил нечто подобное. – Вот только не понятно, как волка превратить в овцу?
– В овцу никого превращать не надо. У нас и так большая часть людей ведут себя не как граждане, а как покорные овцы, над которыми измываются волки и шакалы. Речь идет не о добродетели в чистом виде и не о рабской покорности, а об обуздании разрушительной внутренней агрессии. Как бы тебе это лучше объяснить…
– А ты говори, как сам понимаешь. Может я и пойму…
– В психологии есть такое понятие – «сублимация». Насколько я в этом разобрался – это такой механизм психологической защиты, который позволяет переводить энергию одного вида деятельности в другой. Вот, например, тебе очень хочется кому-то набить морду. Но ты понимаешь, что это чревато негативными последствиями. А руки так чешутся, что нет никакой мочи. Так ты идешь и начинаешь колоть дрова или писать стихи, или свой «Архипелаг Гулаг». В общем, делаешь что-то полезное. И скопившаяся негативная энергия тебе только помогает.
– А если мне не хочется колоть дрова, а хочется конкретно кого-то побить? – недоумевал Алексей.
– Вот в том то и проблема, чтобы обуздать зверя и направить его энергию в нужное русло. Я как-то размышлял об апостоле Павле. Ведь он в своё время был одним из самых ярых и неистовых гонителей христианства. Но, как говорится в святом писании, однажды он прозрел, и всю свою неистовую энергию направил на защиту и распространение христианства. Мне кажется, что это и есть один из примеров этой самой сублимации…
Николай говорил так вдохновенно и так убедительно, что Алексей был просто заворожен его словами. В них действительно чувствовалась большая внутренняя энергия. Но тень сомнения время от времени наплывала на светлые образы правильного бытия, которое так самозабвенно вырисовывал Николай. «Если он нашел верный способ в решении всех своих проблем, – думал Алексей, – тогда зачем ему терять драгоценное для него время, сидя в переходах метро? Или я чего-то недопонимаю?»…
– И как только я почувствовал в себе все эти перемены, то в корне изменил и свой образ жизни. Прекратил пьянки, засел за книжки и поступил в институт на заочное отделение, поменял круг своего общения и, самое главное, влюбился в хорошую девушку. Но еще более непостижимым является то, что она отвечает мне взаимностью.  И не из жалости, не из за какой-то там жертвенности, а просто потому, что нам хорошо, интересно быть вдвоём. Правда, есть кое-какие проблемы, но… – Николай глубоко вздохнул и, выдохнув, закончил, – думаю,  всё будет как надо.
– А что за проблемы? Может, я в чём-то могу помочь? – с готовностью спросил Алексей.
– Не знаю, можешь или не можешь… Не хотелось мне  нагружать тебя своими заботами. Вот ты из деликатности, ну чтобы не обидеть меня, не спрашиваешь, почему я, такой правильный, приехал в Москву и сижу целыми днями в переходе метро. А ведь тебе хочется знать об этом. Верно, я говорю?
– Ну, в общем-то, да. Но я предполагал, что ты… ну, как там…
– Ладно, не терзай себя, – перебил Николай смутившегося Алексея. – В Москву я приехал на заработки. Понимаешь, зёма, там у себя, в Тамбове, я и в институт, и в библиотеку, да и просто погулять ходил на костылях. Пообвык, приноровился, вроде бы ничего, как говорится – без комплексов. А вот когда с девушкой стал встречаться, то, сам понимаешь, с костылями как-то не совсем удобно гулять вдвоём. Ни тебе за руку взять, ни тебе обнять, ну и всё такое. Короче, чувствуешь себя ущербным. А ведь при моих травмах на хороших протезах я мог бы ходить как вполне здоровый человек. Ну, разве только с палочкой для страховки. Врачи говорят, что и лицо моё можно привести в ажурный вид, если сделать косметическую операцию. Но всё это стоит денег и немалых. А их-то у меня и нет. И среди моих родственников и друзей нет таких, кто бы мог одолжить на время нужную сумму. У одних нет таких денег, а другие не верят, что я им верну долг. Короче замкнутый круг.
– А через военкомат или через какую-нибудь ветеранскую или, как их там, ну, благотворительную организацию не пробовал решить эту проблему. Сейчас в таких организациях вроде бы недостатка нет.
– Да всё я перепробовал, – в голосе Николая звучали обида и отчаяние. – Все эти ветеранские и прочие организации, которых сейчас наплодилось видимо-невидимо, защищают интересы только тех, кто их создаёт или обеспечивает им  «крышу». Там такие «бабки» вертятся, что нам и не снились. Я как-то у офиса одной такой ветеранской организации ошивался – ожидал своей очереди на приём к чиновнику. А в это время к парадной подъехал то ли председатель, то ли зампредседателя этой самой организации. Представляешь, сам на шикарном чёрном «мерсе», а за ним ещё два накрученных «джипа» с охраной. Вот где наши ветеранские и другие денежки вертятся. В этих организациях мне не то чтобы отказывали, – продолжал Николай. – Нет. Там с уважением и почтением меня выслушивали, просили принести им те или иные документы, заводили на меня карточку, видимо для отчетности, а уж потом говорили, что в ближайшие три-четыре года у них нет возможности мне помочь. Короче – лапшу на уши вешали. Правда, небольшие суммы иногда предлагали.
Обращался я и в государственные организации. Там тоже одни отписки да отговорки. Мало того, ты не поверишь, я ежегодно обязан проходить медкомиссию, чтобы подтвердить свою инвалидность, иначе могу остаться без пенсии. У меня просто в голове не укладывается, какой идиот придумал это издевательство?! Или кто-то считает, что мои культяшки могут за год отрасти? – Николай сделал жест руками и ногами, как бы демонстрируя Алексею или членам той самой ненавистной ему комиссии наличие своих увечий. – И я пришел к твердому убеждению, что мы – обездоленные и искалеченные – никому не нужны, тем более государству. Ведь это оно послало нас защищать свою целостность и сохранность, а вернее, интересы тех чиновников, которые развязали эту ненужную нам, простым людям, войну. Для тех, кто хоть немного разбирается в политических вопросах, в конце 1994 года было вполне очевидно, что дудаевский режим в Чечне падет максимум через полгода, а то и быстрее, без посторонней помощи. Но кому-то нужна была эта война. И они добились своих целей: кто получил очередное звание, кто выгодную должность, кто счета в банках, а кто и президентское кресло. И им глубоко наплевать на то, что цена этой авантюры – десятки тысяч убитых и раненых, сотни тысяч обездоленных, лишенных имущества и крова людей. Нас как одноразовых, использовали и выбросили.
Николай явно разволновался. Он налил себе в фужер воды и залпом выпил.
– Ты считаешь, что в Чечне надо было оставить всё, как было до начала боевых действий? – осторожно спросил Алексей. Обычно он старался избегать разговоров о Чечне: слишком болезненной для него была эта тема. Но мнение человека, непосредственно участвовавшего в этой кровавой драме и ставшего одной из её жертв, было для Алексея  важным.
– Я не политический деятель и не могу однозначно утверждать, что и как надо было делать. То, что Чечня при Дудаеве превратилась в бандитское логово – это факт, не требующий особых доказательств. Но как вся эта операция началась, как она проводилась и как закончилась – всё это можно назвать одним словом – преступление. Вернее здесь мы имели дело с целой серией различных преступлений, и политических, и уголовных, и нравственных. Привлечь бы тех, кто всё это затеял и всем этим манипулировал, искусственно продлевая  войну, как говорится, по всей строгости военного времени. Да вот только виновных у нас в стране, как всегда, найти невозможно.
 Чего мы добились в результате этой бессмысленной бойни? Положили столько наших русских ребят, а ещё больше мирных жителей, опять же по большей части русскоязычных, которые проживали в больших городах, оставили в плену у врага более тысячи своих солдат и бесславно капитулировали. А бандиты, как и прежде, продолжают похищать людей и  совершать набеги на приграничные сёла. Слышал, несколько дней назад отряды Басаева и Хаттаба вторглись на территорию Дагестана. Это наша капитуляция вскружила им головы. Теперь они так просто не успокоятся.
– Выходит, что в Чечне мы напрасно кровь проливали? И Серёга тоже погиб зря, так что ли? – Алексей задал собеседнику вопросы, которые он тысячу раз задавал себе сам, и ответы на которые постоянно вертелись у него в голове. Он страшился этих ответов и всякий раз отгонял их прочь, но они возникали снова и снова, вызывая в нём самые противоречивые чувства. Вот и сейчас Алексею было важно услышать ответы на терзавшие его вопросы от такого же, как он сам, солдата прошедшей войны.
 – Говорить о солдатах, что они погибли зря, конечно же нельзя, – Николай видимо успокоился  и говорил ровным голосом. – Они даже фактом своей гибели способствовали тому, что мы по другому стали смотреть на многие наши проблемы. Например, на то, что армия оказалась не подготовленной к ведению современной войны, что нами руководят бездарные политиканы или махровые коррупционеры, думающие не о благе народа и не о солдатских жизнях, а о своём собственном кармане, ну и на многое другое. Вот только жаль, что наше прозрение даётся нам слишком дорогой ценой. А что касается твоего друга Серёги, то его участие в войне оправдано вдвойне и даже более того. Насколько я знаю, он был храбрым и умелым бойцом. Такие как он в каждом бою стоят десяти обычных недостаточно обученных солдат, которых в Чечне оказалось большинство. Вот и посчитай, жизни скольких наших ребят он спас, пока не погиб сам. Да и в последнем бою он поступил как герой.
– Если следовать твоей логике, то можно оправдать любые, даже самые бессмысленные жертвы, которые случались в этой войне, – возразил Алексей. – Я помню, однажды наш полк почти две недели осаждал высоту, на которой закрепились боевики. Каждый день мы несли потери, а когда высота была взята, вдруг откуда-то сверху поступила команда – отойти на исходные позиции. Ты представить не можешь, что творилось в подразделениях. Командиры боялись, что бойцы выйдут из повиновения. Некоторые плакали от обиды и злости. А у одного сержанта, говорят, крыша поехала. Он на этой самой высотке оставил почти всё своё отделение. Так вот, он надел полный боекомплект  и стал кричать, что доберется до штаба дивизии и расстреляет засевших там предателей. Его насилу угомонили, а потом, говорят, отправили в психушку. И таких историй я знаю немало. -
Алексей, видимо от волнения, закурил, но закашлялся и тут же затушил сигарету.
– Да, к сожалению, «зёма», большинство из участников этой непонятной войны, с которыми мне приходилось общаться, больше говорят о предательстве и головотяпстве наших полководцев и политиков, чем о победах.
– Ну, это ты уж слишком, – возразил Алексей. – Я могу рассказать немало боевых эпизодов, где наши командиры и бойцы проворачивали такие операции, что их впору записывать в анналы военного искусства.
– Да, да! Я согласен, было немало хорошо проведенных боевых операций, было немало умных и смелых командиров,  я уже не говорю о рядовых, – в голосе Николая слышались нотки иронии, раздражения и досады, – но ты говоришь о тактике, а я о стратегии. Понимаешь, в чём разница? – Николай многозначительно посмотрел на Алексея.
– Не совсем…
– Вот, к примеру, возьмём случай с той самой высотой, о которой ты только что говорил. Само взятие высоты – это одна из боевых тактических задач, каких в ходе войны случается немало. А вот, когда кто-то из своих же высокопоставленных командиров или политиков делает всё возможное, чтобы эту высоту войска взять не смогли, а если, вопреки планам, ценой огромных жертв они высоту взяли, то дает команду оставить завоёванные позиции, отступить, другими словами,  не дает добить врага – то это уже стратегия. Это уже политика, направленная на затягивание войны или на поражение, а проще говоря – это предательство.
– По-твоему выходит, что и гибель нашей разведгруппы – тоже результат предательства? – задавая этот вопрос, Алексей понизил голос и как-то сник. И на это были свои причины. В госпитале до него доходили слухи о том, что их разведгруппа неспроста оказалась в тот злополучный день на простреливаемой с трёх сторон местности, близ горного хребта и ущелья.
– Я не могу утверждать, «зёма», что твоя разведгруппа попала в засаду в результате предательства, – голос Николая вернул Алексея из воспоминаний в реальность. - Но слишком уж много в этой истории непонятного. Ты же помнишь, что в это время велись какие-то  переговоры между федеральной властью и чеченскими боевиками. И все боевые действия на этот период были прекращены. А тут ваше подразделение получает какое-то непонятное задание, о котором, как выяснилось потом, даже в штабе полка толком никто ничего не знал.


23. Забытый визит

Алексей вдруг вспомнил, как однажды в госпитале его навестил невзрачного вида майор, больше походивший на канцелярского работника, чем на кадрового военного. Посетителя привёл в палату сам начальник хирургического отделения, подполковник Зимин.
 – А вот и интересующий вас больной. Пожалуйста, присаживайтесь и беседуйте, я распоряжусь, чтобы вам не мешали, – обратился подполковник к гостю, подходя к кровати Алексея.
Майор сел на предложенный врачом стул, раскрыл пухлую тёмно-коричневую папку, достал из внутреннего  кармана кителя шариковую ручку, эффектно щёлкнул ею, обнажив пишущую часть стержня, и только тогда обратился к наблюдавшему за всем происходящим Алексею.
– Как чувствуете себя? – спросил майор, видимо, для того чтобы начать разговор, а не потому, что его действительно интересовало самочувствие раненого.
Алексей ответил, что чувствует себя нормально, хотя это было и не так. После утренней перевязки ныла нога, раны на животе зудели, и Алексею очень хотелось сорвать повязки и избавится от неприятных ощущений.
– Тогда я попрошу Вас ответить на мои вопросы, – продолжал майор бесстрастным голосом, одновременно что-то записывая в папке.
В то время, в госпитале, Алексей не придал особого значения этому разговору. Во-первых, слишком свежи были в памяти пережитые события, и переполнявшие его чувства мешали реально оценивать происходящее. Во-вторых, и до, и после визита странного майора, Алексея навещали то официальные военные, то корреспонденты, а то и просто любопытствующие, чтобы уточнить события того боя. Но сейчас Алексей вдруг вспомнил, что этот майор не интересовался деталями боя. Он задавал вопросы, затрагивающие узкую, но ключевую область происшедшего: из какой инстанции исходил приказ о выдвижении разведгруппы? Кто непосредственно определял маршрут движения? Какие конкретные боевые задачи ставились перед десантниками? Почему группа двигалась без прикрытия?
 На все эти вопросы Алексей не знал конкретных ответов; да и задавались они вроде как не по адресу. Подробности задания могли знать лишь командир разведгруппы, старший лейтенант Смагин, и, возможно, его заместитель, лейтенант Горелов, которые в ходе боя  погибли. А сам он хоть и сержант по званию, но всего лишь простой боец, который, к тому же, привык доверять своим непосредственным командирам. Но в ходе беседы, возможно благодаря наводящим вопросам майора, Алексей стал припоминать, что в тот день, для получения задания, командира разведчиков вызвали не как обычно – в штаб полка, а почему-то – в штаб дивизии. Следовательно, приказ о боевом задании мог исходить непосредственно оттуда. Еще он вспомнил, что, вернувшись из штаба, старший лейтенант был сильно раздражен. Он матерился, называл кого-то «штабной крысой» и другими нелестными словами. А на дружеский вопрос своего приятеля, капитана Колесникова, «отчего Фантома-с разбушевался?», в сердцах ответил:
– Вместо того чтобы дать передохнуть ребятам после недавних боев, привести себя в порядок, доукомплектовать подразделение, пока  вроде как перемирие объявлено, так нет же – посылают неизвестно куда и неизвестно зачем! Как будто для этих целей техники нет…
Всё это Алексей рассказал майору, который, не переставая энергично работать шариковой ручкой, и неоднократно перебивая Алексея, уточнял какие-то подробности рассказа, просил что-то пересказать во второй и даже в третий раз.
Закончив беседу, майор попросил  Алексея дважды расписаться в каких-то бумагах и, пожелав ему скорейшего выздоровления, вышел из палаты.

24. Другая засада

 – Насколько я помню, – продолжал Николай, – подобное задание тогда же получила и другая разведгруппа, капитана Горячева. Да ты, наверное, «зёма», этих ребят знал лучше, чем я. А про этого капитана там, на передовой, настоящие легенды рассказывали.
– Как же не знать. Мы с этими ребятами и хлеб, и воду поровну делили, и чеченские пули тоже. И капитана Горячева случалось видеть в настоящем деле. Он для нашего старлея и другом, и наставником был. А для своих ребят – ну как отец родной. Десантники его просто боготворили и во всём ему стремились подражать. А вот начальству он был, что кость в горле, потому как жил по совести и говорил что думал. По этой причине, говорят, и ходил он капитаном, в то время как его сверстники полковничьи мундиры примеряли.
– Так вот, получил капитан Горячев это самое боевое задание, ну и движется со своими бойцами по указанному маршруту. А впереди им боевики уже приготовили засаду, подобную той, в которую попала ваша разведгруппа. И так эти шакалы умело замаскировались, что шедшие впереди группы дозорные ничего не заметили. Но недаром говорили, что этот самый капитан в рубашке родился. Рассказывали, что его не раз посылали, казалось бы, на верную смерть, а он вопреки всему, возвращался живым и невредимым. И среди бойцов у него всегда потери были минимальными. Да и на этот раз его от гибели спасла чистая случайность.
Короче, когда разведгруппа уже стала «заползать» в приготовленный для неё капкан, по рации пошли сигналы связи. Радист пролетавшего мимо вертолета сообщал разведчикам, что, мол, впереди засада. А те никак понять не могут в чём дело, может рации у вертолёта и у разведчиков работали на разных частотах, может помехи мешали капитану и радисту вертолёта понять друг друга, только разведчики, хоть и сбавили темп, но движение вперед к своей гибели не прекратили. Тогда командир вертолёта взял инициативу в свои руки: развернулся и прошелся огнем по всем чеченским позициям, хотя полномочий на это не имел – ведь перемирие было. Ну, те, ясное дело, и засветились. А капитан успел вывести свою группу из-под огня. Только несколько бойцов получили лёгкие ранения.
Но самое непонятное, зёма, началось потом, – разволновался увлеченный своим рассказом Николай. – Десантники отступили и заняли выгодные для обороны позиции. Капитан по рации связался со штабом дивизии, ну с теми, кто его на задание послал, и докладывает, так, мол, и так, напоролись на хорошо подготовленную засаду, имеются раненые, ждём дальнейших указаний. А из штаба в ответ приказ - продолжить выполнение задания, противника в случае оказания им противодействия – уничтожить. Капитан понимал, что идти на укреплённые позиции боевиков – верная гибель, и радирует снова, что своими силами укрепление боевиков взять не можем, необходима бронетехника и авиация. А в ответ из штаба опять гнут своё: проведите разведку боем, «завяжите» боевиков на себя, подкрепление высылаем.
Но капитан уже что-то понял и в бой ввязываться не стал. Конечно же, никакой подмоги никто не прислал. Подождали-подождали десантники помощи, да и вернулись назад, – вздохнул Николай, как будто сам был в той передряге. Потом подался вперед, поднимая руку вверх, как факир, который приглашает своих зрителей быть внимательнее в кульминационный момент фокуса, и продолжил:
– Но если ты, «зёма», думаешь, что на этом и сказочке конец, то глубоко ошибаешься. По факту получалось, что капитан Горячев вроде как нарушил приказ и вернулся на базу, не выполнив задания. Стали его таскать по инстанциям, ну и всё такое. Говорят, и на вертолётчика того, который спас разведгруппу от верной гибели, тоже стали бочку катить: почему нарушил перемирие – открыл огонь по боевикам? Но тут, видимо, о гибели вашей разведгруппы стало известно где-то на самом верху. Кому-то вся эта дребедень показалась странной, и на передовую нагрянула комиссия. Дело с капитаном и с командиром вертолёта сразу замяли. А выводы комиссии – засекретили.
Вот и думай, «зёма», чего в этой истории больше: головотяпства или предательства. Я, например, склоняюсь к последнему, – подытожил свой рассказ Николай.
Алексей сидел с каменным лицом и невидящими глазами смотрел на собеседника. Мысленно он был там, в Чечне, на фонтанировавшей от разрывов мин и гранат и прошиваемой вдоль и поперек пулеметными очередями равнинной местности, над которой полукругом возвышались горные склоны. Рассказ Николая воскресил в его памяти некоторые детали того рокового дня. Он вспомнил, что когда  истекавший кровью старший лейтенант Смагин связался по рации со штабом дивизии и сообщил о том, что разведгруппа попала в засаду, и что положение у них критическое, то из штаба последовал приказ – занять оборону и ждать подкрепление. Тогда такое решение штаба показалось Алексею вполне естественным. В сложившейся ситуации разведчики и не имели возможности поступить иначе – все пути к отходу были отрезаны боевиками. Но в штабе дивизии этих обстоятельств не знали. И, тем не менее, те, кто руководил операцией из штаба, не предложили командиру разведгруппы никаких других вариантов выхода из критической ситуации, кроме как вступить в бой. Этот приказ по сути своей был аналогичен приказу, полученному из того же штаба и в тот же день капитаном Горячевым. И суть этих приказов-близнецов заключалась в том, что обе разведгруппы должны были ввязаться в бой с боевиками, которые заранее выбрали и укрепили весьма выгодные для себя позиции.
 «Но ведь наша разведгруппа, хоть и с опозданием, но получила подмогу, – продолжал размышлять Алексей. – Нет, подмога пришла не из дивизии»… Память Алексея, подобно магниту, вытягивающему из груды разнородного хлама крупицы металла, пыталась из скопившихся в его голове разнообразных сведений выбирать конкретные факты, откуда и когда на выручку к их разведгруппе пришла помощь. В результате анализа отобранной информации получалось, что помощь попавшей в засаду разведгруппе старшего лейтенанта Смагина пришла совершенно случайно. А все запросы разведчиков оказались тщетными. «Как не крути, а это, очевидно, предательство», – сделал вывод Алексей…
– Ну что, озадачил я тебя своим рассказом, – вернул Алексея в сегодняшний день голос Николая. – Таких историй, зёма, к сожалению, я знаю немало, хотя самому и не приходилось в них участвовать. Но я не об этом хотел сказать. Понимаешь, дело в том, что если бы у нас было нормальное общество, то оно попросту не допустило бы этой войны. Ну, а если бы она всё же и началась, то за каждый политический или военный просчет, за каждую неудачу или злой умысел, за каждую напрасную жертву общество спросило бы с кого положено. Но мы, к сожалению, пока ещё не граждане, а подданные, привыкшие к безропотному подчинению. Поэтому, за свое прозрение и за то, чтобы изобличить некомпетентность, мошенничество и предательство тех, кто нами командует, мы вынуждены платить своими жизнями. И так будет до тех пор, пока мы не станем гражданами и не научимся бороться за свои права и интересы. Впрочем, это, видимо, случится нескоро…

25. «В мире животных»

 – Ну, ты даёшь! Цицерон, да и только, – невольно восхитился Алексей тем, как Николай объясняет сложные политические проблемы. – Тебе в Госдуме выступать, а не… – Алексей запнулся. Он чуть не сказал, «а не сидеть в переходе метро», но вовремя спохватился. – Ну, в общем, молодец! Чувствуется, что политически ты подкован на все сто.
– Да, да, – с иронией подхватил Николай, – в Думе оно, конечно, лучше, чем в переходе, да вот только не с нашим рылом в калачный ряд.
Слушай, «зёма», ну её эту политику к чертям собачьим. Разговор у нас пошел не в ту степь. Я же тебе хотел рассказать о том, как я в Москве оказался.
– Хорошо, – согласился Алексей, – только давай горяченького сварганим. У меня, правда, кроме пельменей нет ничего.
 – Ну что ж, от пельменей не откажусь. Меня в последнее время разносолами не баловали…
 Алексей вышел на кухню, чтобы согреть воду для пельменей.
– Так вот, задумался я тогда, как деньги раздобыть на эти самые протезы, – возобновил Николай изложение своей истории, когда Алексей вернулся с кухни и сел в своё кресло. – Куда бы я ни обращался – везде облом. А найти такую работу, чтобы заработать эти деньги самому, тоже не получалось. К тому времени я учился уже на втором курсе истфака. Пристроился в школу учителем истории. Взяли меня только потому, что учителей не хватало. Там, кстати, я и познакомился со своей Танюшей. Но в школе сам знаешь, какие заработки.
 Однажды встретил знакомого по школе, в которой я еще сам учился. Он года на два старше меня, но друг друга мы знали не плохо. В общем, довольно скользкий тип, и во всём его обличии есть что-то лисье. А встретились мы с ним, как я уже после понял, совсем даже не случайно.
Этот самый знакомый, Дмитрий, мне и говорит: «Я слышал, тебе деньги нужны. Есть дельное предложение. Только ты сразу не отказывайся. Подумай хорошенько, а потом уже решай». Спрашиваю, что за предложение. Ну, он мне вкратце и изложил что к чему. Мол, в Москве есть одна фирма, которая принимает на работу таких как ты. Одежду, еду, жилье фирма предоставляет, а твоё дело – сидеть в коляске и денежки считать. Я, конечно, сразу понял, что за фирма, потому как уже был наслышан об этом бизнесе. Обиделся, возмутился. «Я ж, – говорю, – детей учу, воспитываю…», ну и всё такое. Даже хотел за грудки этого Диму схватить, да он увернулся. И, хитрая шельма, отодвинулся от меня и так спокойно, как ни в чём не бывало, снова свое: «Да ты не кипятись. Не хочешь – неволить тебя никто не собирается. Но только имей в виду: там ты в месяц тысяч десять-пятнадцать, в рублях, конечно, будешь иметь. Два месяца поработаешь и все свои проблемы решишь. А тут до гробовой доски будешь скакать на своих скрипучих палках. Ты думай, а я позвоню тебе через пару дней». Сказал и так быстренько слинял, что я и опомниться не успел.
Да, задал он мне задачу. Чего только я не передумал за эти два дня. Уговаривал себя: «Я ж ведь не грабить, не воровать еду, а вроде бы всё на, так сказать, законных основаниях. И с моральной точки зрения тоже, как бы, всё в ажуре». Хотя… я понимаю, что здесь не всё однозначно. Но мне так хотелось почувствовать себя снова нормальным человеком, которого не жалеют окружающие, не сочувствуют, не уступают место в транспорте, ну и всё такое. Ведь инвалид страдает не столько из-за своего увечья, сколько из-за неправильного отношения окружающих к его персоне. Я раньше как-то особо не комплексовал по этому поводу, а тут эта возможность заработать деньги и решить свои проблемы мне всю душу вывернула наизнанку. Я просто закрывал глаза и представлял, как мы с моей Танюшкой идем, держась за руки,  и никакие костыли не мешают мне её обнять…
 После этих слов Николай запнулся. На скулах заиграли желваки, а рубцы от ранений слегка побелели. Он взял со стола бутылку с водой и неловко, проливая на скатерть, налил себе фужер и залпом выпил.
Алексей видел, как непросто даётся гостю рассказ о своих проблемах и, желая сделать паузу, суетливо заговорил:
- Послушай, у меня на кухне вода, наверное, уже выкипела. Побегу брошу пельмени вариться. Я мигом.
Когда Алексей вернулся, Николай уже подавил в себе нахлынувшие на него переживания и продолжал:
- Короче, когда Дима мне позвонил, то я согласился. Только попросил подождать, пока у меня занятия в школе закончатся, чтобы работу не потерять. Всем своим, Танюшке тоже, сказал, что еду в Москву в госпиталь на обследование и лечение. Вот так я и оказался в этом самом переходе. Поначалу чувствовал себя прескверно. Бывало, надвину беретку на глаза и делаю вид, что сплю, так целый день и просиживал. А потом пообвык, даже интерес какой-то появился. Сижу, наблюдаю за прохожими. Ты знаешь, зёма, прелюбопытное это дело – наблюдать за поведением людей. Как будто по телеку сериал смотришь «В мире животных». Чувствуешь себя исследователем и даже психологом. Хотя понимаешь, что и сам ты – объект внимания тысячи глаз, и у каждого проходящего насчет тебя своё мнение и далеко не всегда положительное.
– А навар-то хоть есть? Ну, в смысле денег? – спросил Алексей.
– Деньги-то капают. Грех жаловаться. Да только у меня их тут же забирают. А вернут или нет мне мою долю – это еще вопрос. Но это уже другая история. Не хочу тебя нагружать. – Николай отмахнулся, как бы давая понять, что основной рассказ окончен, и желая сменить тему разговора, нарочито бодро обратился к Алексею:
- Да, кстати. Ты вроде бы пельменями хотел меня угостить? Так давай, не жмись. А то и вправду жрать захотелось.
- Ах да, - спохватился Алексей, - они, наверное, уже сварились. Ты пока наливай, а я сейчас подам...
Когда Николай доел свою порцию пельменей, Алексей вернулся к прерванному разговору:
– Ты всё же расскажи мне, что у тебя за проблемы с деньгами? Да и вообще, где ты живешь и что это за фирма такая?
– Ну, ежели желаешь – слушай, – Николай отодвинулся от стола и по удобнее расположился в кресле. – Если бы сам не попал в эту круговерть, не поверил бы, что под носом честного народа возможна такая свистопляска… Заправляют этой, так сказать, фирмой цыгане. Говорят, что сами они из Молдовы, и здесь у них ни прописки, ни вида на жительство нет. Но они на всё это чихать хотели. Видимо, у них всё схвачено. За главного в этой шайке цыган Кеша. Но это, наверное, не имя, а кликуха такая, из-за внешности: башка с всклоченной шевелюрой, глаза навыкате и нос с горбинкой – вылитый Кеша-попугай из мультика. Так вот, эти цыгане снимают трёхкомнатную квартиру и, вероятно, не одну, так как сами они живут в другом месте. В помощниках у них два водителя и человек шесть охранников из местных. «Крышу» им обеспечивает милиция. Нас работников, а вернее сказать рабов, в этой квартире человек тринадцать-пятнадцать – одни выбывают, другие прибывают. В основном калеки без рук, без ног, как правило, все иногородние. Их легче использовать для своей выгоды. Во-первых, город для них чужой, а во-вторых, ни родных, ни друзей нет и заступиться некому.  Ну, а в-третьих, при «устройстве на работу» эти дельцы забирают все документы, вроде как для регистрации, а на самом деле для того, чтобы держать человека в зависимости.
Вначале я, как положено,  договорился с работодателями о моей доле  денег, что наварю за два месяца.  Сошлись на таких условиях: одна треть «заработка» пойдет на моё содержание и обслуживание, другая – в доход фирмы, ну а оставшиеся – мои личные. Вечером, когда мы сдаём выручку, Кеша пересчитывает деньги и всегда старается сжульничать, то есть занижает сумму, собранную каждым. Со мной этот номер у него не проходил. Я заранее всё подсчитывал и, если он мухлевал, то требовал пересчёта. Ух, как это его бесило! Когда отработал два месяца, и моя доля достигла более двадцати тысяч, хотел получить расчёт и уехать. Но тут он стал водить меня за нос. Уверял, что я ещё не отработал положенного срока, и что на моё место он ещё не подобрал человека, ну и разную другую ахинею. А когда я стал настаивать, то он мне заявил в открытую, что, если я не отработаю ещё пару недель, то не получу ничего. Вот я и думаю: отдаст этот упырь мне мои денежки или нет. Я уже сверх положенных двух месяцев  отработал ещё неделю, но чувствую, что этот кошмар может продолжаться до бесконечности. А тут ещё мои домашние, особенно Танюшка, не на шутку разволновались, адрес госпиталя, в котором я якобы лежу, требуют. Я им дал адрес ближайшего от моей ночлежки почтового отделения, чтобы могли писать «до востребования». Так они меня завалили письмами. Думают, что я серьёзно болен, поэтому меня так долго не выписывают. Знали бы, какая у меня болезнь, – со вздохом закончил Николай описание своей столичной жизни.
- Выходит, что у тебя нет никаких возможностей потребовать свою долю?
- Выходит, что нет. Захотят – отдадут, а могут и кинуть.
– А если пригрозить, что обратишься в милицию?
– Эх, зёма, наивный ты человек, – в голосе Николая слышалось разочарование и снисходительность по поводу недостаточной осведомленности собеседника. – Милиция сама пасёт этот притон. Ну, конечно же, не вся, но те, кто непосредственно курирует это дело – кровно заинтересованы в таких людях как Кеша… Ладно, я тебе ещё один случай расскажу, так сказать – для ликбеза.
В нашем притоне, кроме калек, есть ещё и вполне нормальные, но дети. Их цыгане отлавливают на вокзалах или «арендуют» у спившихся родителей. Так вот, есть там одна девочка лет семи-восьми, Машенькой зовут. Симпатулька, ну что твой божий ангелочек, но запуганная, затравленная до предела. Привезут её вечером на ночлег, так она забьётся в угол и сидит там, как волчонок, на всех глазами зыркает, словно ждет очередного наказания. А в глазах – страх и тьма кромешная. За все время я ни разу не видел, чтобы она улыбалась.
Знающие мне рассказали, что отца у нее отродясь не было, а мать – конченная алкоголичка. Квартиру в Москве, где они с Машей проживали, продала, а деньги пропила. Сама теперь бомжует, а дочку сюда пристроила. Периодически приходит к  Кеше за подачкой. Тот даст ей денег на пропой – она и рада радёхонька. А что там с дочкой делается – ей по барабану. Денег девчонке, конечно, не дают, еда и ночлег – весь ее заработок.
Но этим скотам такой халявы мало показалось. Стал Кеша принуждать девочку проституцией хлеб отрабатывать. Машенька сбежала. И что же ты думаешь? Чтобы найти беглянку, Кеша обратился ни куда-нибудь, а в милицию. Отыскали быстро, на каком-то вокзале. Сообщили цыганам. Те поехали, забрали и вернули Машку в «дом родной». Кеша долго брызгал слюной, сначала просто орал, что из-за этой дряни, для которой он чуть ли не отец родной, ему пришлось отвалить ментам кругленькую сумму. А потом достал плётку и начал стегать девочку по спине. А она даже не кричала. Просто присела и закрыла лицо ладошками. Видимо настолько привыкла к постоянным побоям и другим издевательствам, что у неё уже выработался своего рода защитный рефлекс – не реагировать на насилие. Может потому, что она уже родилась в аду…, а такие, как я, попали туда потом.
От такого зрелища я и забыл, что на ногах стоять толком не могу, хотел заступиться. «Прекрати, - говорю, - издеваться над ребёнком». Но только я поднялся с кровати, на которой сидел, как ко мне подскочил амбал, сбил с ног и давай пинать. Отвёл душу и отошел в сторону, как ни в чём не бывало. А Кеша подошел и сказал: «Ещё раз возникнешь – окажешься на улице в одних подштанниках».
- Вот такие, зёма, дела, - подытожил свой рассказ Николай. - А ты говоришь милиция…. Нет, у нас другая система. У нас всё по Некрасову, как в поэме «Кому на Руси жить хорошо?»: «Кулак моя полиция, удар искросыпительный, удар скуловорот… Кого хочу – помилую, кого хочу - казню».
 Алексей был потрясён услышанным. История этой маленькой девочки, теперь, когда он сам стал отцом, задела особенно болезненно. Нет, конечно же, и раньше до него доходила информация о такого рода бизнесе. Он даже читал про это в газете, кажется в «Московском комсомольце». Но одно дело получать информацию из вторых рук, и совсем другое – узнать в подробностях о беззастенчивой эксплуатации и издевательствах над самими обездоленными людьми от человека, который сам стал источником наживы для заезжих и местных подонков. А о милиции уже и думать не хотелось. Прилив негодования, необузданной ненависти и жажда справедливого возмездия захватили его. Эти чувства были хорошо знакомы Алексею. Они не раз властвовали над его волей и разумом, когда он воевал в Чечне, но особенно часто – после гибели Серёжи. В последние два – три года он старался избавиться от этих чувств, понимая их деструктивность, и ему это почти удалось. Но Николай своим рассказом разбередил старые душевные раны, и психика из глубины подсознания услужливо воспроизвела всю эту гамму негативных эмоций. Алексей почувствовал лёгкое головокружение, как наркоман или алкоголик, получивший после долгого воздержания дозу пагубного, но желанного зелья.
«Стоп, – мысленно приказал себе Алексей. – Возьми себя в руки… Эмоции эмоциями, а дела делами. Надо подумать, как помочь Николаю».
  – Знаешь, Коля, я сейчас позвоню одному своему хорошему приятелю. Он работает в частной охранной фирме и даже занимает там какую-то командную должность. Надеюсь, с его помощью мы сможем решить твою проблему.
 – А может не надо тебе впутываться. Сам вляпался в это дерьмо – сам и буду из него выбираться, – неуверенно возразил Николай. – У тебя сегодня праздник, а я загрузил тебя по самые уши. Но ты уж извини – сам напросился…
– Ладно, хватит извиняться. Если мы друг другу не будем помогать, то нам с нашей «правовой системой» никто не поможет. Да и с этим зверьём надо разбираться их же методами. По-другому они всё равно не понимают.
Алексей решительно встал, подошел к телефону и набрал номер.
– Стас? Привет, старина. Алексей беспокоит…
 Закончив разговор, Алексей вернулся в комнату и, потирая руки и улыбаясь, сообщил:
– Ну, Коля, можно сказать, что нам повезло. Стас оказался дома. Обещал заскочить к нам на пару минут перед работой. Ну, что, давай махнем еще по одной в ожидании Стаса? А то мы совсем забыли, для чего здесь сидим…
 
26. Стас

Не прошло и десяти минут, как в прихожей мелодично с переливами зазвенел звонок. Алексей пошел открывать входную дверь.
– Привет, Стас. Рад тебя видеть, – широко распахнув дверь,  Алексей пригласил друга войти.
– И я тоже рад видеть тебя в полном здравии… Что случилось, что за спешка?
– Давай, проходи в комнату, познакомлю тебя со своим боевым товарищем и все объясню.
Николаю показалось, что в комнату не вошел, а протиснулся бочком через дверь здоровенный детина. Под два метра ростом, широкоплечий, с бычьей шеей, да еще  в камуфляжной форме, которая делала его еще внушительнее, он почти заслонил собой далеко не хилого Алексея.
 – Ну вот, знакомься, мой однополчанин Николай, – сказал Алексей, выходя из-за спины друга.
 – Стас Правдин, – представился Стас, крепко пожал Николаю руку и, усаживаясь в предложенное Алексеем кресло.
Алексей стал хлопотал у стола, расставляя чистую посуду.
 – Лёх, не суетись, времени у меня в обрез. Давай перейдем сразу к делу. Что случилось?
   – До чего же ты скучный человек, Стас, – с дружеской иронией заметил Алексей, усаживаясь на подставленный к столику стул. – Между прочим, у меня сегодня сын родился. Как ты думаешь, это дело или нет?
– Да ну?! Здорово! Поздравляю! Сын – это здорово! Леха, ты молодец, не подкачал, – Стас вскочил и радостно начал трясти другу руку, останавливаясь на секунду, чтобы произнести очередную короткую фразу поздравления.
– Да успокойся ты, руку оторвешь, силища-то немереная, – счастливо улыбаясь, пытался освободиться Алексей. – А по дороге из роддома, совершенно случайно, вот – однополчанина встретил. Лет пять, наверное, не виделись.  А ты про какие-то дела… Пить будешь за здоровье сына моего или как?
– За сына, конечно же, грех не выпить. Давай, наливай себе и Николаю водочки, а я налью себе водички. За сына, конечно, же, надо выпить. Традиции надо соблюдать, – одобрил предложение Стас и налил себе полный стакан воды. Алексей не стал оспаривать действия друга, он знал, что Стас на дух  не переносит алкоголя и за любое событие, отмечаемое застольем, пьет только воду.
– А дело к тебе действительно имеется…, – Алексей вкратце обрисовал ситуацию, в которой оказался Николай.
– Да-а-а… лоханулся ты, землячёк, – протянул Стас. – Максимум на что можешь рассчитывать, так это на билеты до дома, а то и этого не получишь. Поверь мне, я всю эту мафиозную структуру, пасущую нищих знаю. Ведь я как-никак, а бывший мент, хотя и работал в другой системе.
Алексею Стас в свое время подробно рассказывал о том, как работал в милиции и почему уволился…
Сразу после окончания училища МВД, получив звание лейтенанта, Стас был включен в оперативную группу, которая «охотилась» за бандой Вахи Большого. Бандиты «крышевали» несколько торговых точек, грабили валютные обменники и магазины, нападали на инкассаторов, были хорошо вооружены, действовала дерзко, жестоко и почти открыто. Больше года оперативники шли по их следам, но всякий раз тщательно подготовленная операция по ликвидации банды  заканчивалась неудачей. В самый последний момент главарю со своими подельниками удавалось уйти.
  Год охоты за неуловимой бандой закончился для Стаса повышением в звании и назначением командиром оперативно-розыскной группы. За это время в случайных стычках с бандитами один оперативник был убит, и два получили ранения.  Ликвидация банды Вахи Большого стала делом чести всей оперативной группы.
 Анализ неудачно проведенных операций указывал, что у Вахи есть осведомитель. «И, скорее всего, из ментов», – сделал вывод Стас. Следующую операцию по захвату налетчиков он решил провести, не докладывая начальству. Стас рисковал многим, но, как говорится, кто не рискует, тот не служит в органах. Приложив немало усилий, оперативникам удалось установить место и время очередного налёта банды и тщательно продумать засаду. «Патронов не жалеть, с бандитами не церемониться, главаря, желательно, взять живым. Самим на рожон не лезть», – напутствовал Стас своих бойцов накануне операции.
Бандиты, уверенные в своей безнаказанности, как всегда действовали нагло и весьма неосмотрительно. Когда банда оказалась в заранее приготовленном «капкане», Стас предложил налетчикам бросить оружие и сдаться. Но они открыли беспорядочную стрельбу из пистолетов, легко ранив одного из оперативников. В перестрелке два бандита были убиты, двое других получили серьёзные ранения. Главарь банды – здоровенный смуглый детина кавказской внешности - бросил пистолет и поднял руки. Но, когда оперативники подошли к нему, чтобы надеть наручники, он внезапно толкнул одного оперативника на другого и попытался убежать. Стас, уже наученный горьким опытом оперативной работы, ожидал такого развития события. Он вовремя поставил подножку убегающему бандиту. Тот споткнулся и упал. Но тут же вскочил уже с ножом в руке.  Стас с трудом увернулся от рокового удара ножом и заученным приемом заломил бандиту руку. При этом, видимо в пылу сражения, он не рассчитал силу своего приема. Рука бандита хрустнула. Ваха вскрикнул от боли и присел на корточки. В ходе медосмотра бандита, медики констатировали вывих и перелом правой руки.
 Успех группы Правдина наделал много шума в районном управлении МВД. Большинство коллег искренне радовались и поздравляли Стаса, некоторые  завидовали успеху молодого и «зелёного» (по их мнению) оперативника и были достаточно сдержанными. Стас предполагал, что без вызова «на ковер» не обойдется, и не ошибся. Не успел он насладиться лаврами победы, как был вызван в кабинет замначальника управления, подполковника Козина. Подполковник был сильно раздражен и не пытался этого скрывать. Он в резких выражениях отчитал Стаса за то, что тот не оповестил руководство о готовящемся захвате и без должных оснований рисковал жизнью оперативников. Кроме того, Козин обвинил Стаса в том, что при задержании были убиты два человека, вина которых еще не доказана. Были и другие, как аргументированные, так и весьма нелепые обвинения. Строгого взыскания, однако, не последовало, поскольку и в докладной, и в устном отчете командиром отряда было разъяснено, что проведенная операция заранее не готовилась,  а группа Правдина оказалась на месте задержания бандитов случайно. Аналогичной версии, по указанию Стаса, придерживались и все остальные оперативники, участвовавшие в разгроме банды.
     Но на этом злоключения Стаса не закончились. Как старший по расследованию уголовного дела, он обладал полномочиями определять меру пресечения задержанных бандитов. Именно эти полномочия и стали причиной дальнейших неприятностей. Сначала Стасу через посредников предложили сто тысяч долларов за то, что тот согласится освободить Ваху под подписку о невыезде. Стас отказался. Тогда ему стали угрожать, но и это не помогло. Потом подполковник Козин, ссылаясь на то, что на него «давят сверху», просил, «по-хорошему», отпустить бандита «под подписку о невыезде». Стас прекрасно понимал, что против него работает целая система, но совесть не позволяла отпустить на свободу преступника, на счету которого десятки загубленных жизней, в том числе и жизни его товарищей.
Однажды, придя на работу, Стас узнал, что на него заведено уголовное дело. Его обвиняли в превышении полномочий при задержании преступника. Основанием для возбуждения дела явилось заявление Вахи о том, что его обезоруженного и не оказывавшего никакого сопротивления, жестоко избили и покалечили блюстители закона, что подтверждалось приложенным к делу медицинским заключением. В этот же день Стаса отстранили от ведения следствия. Дело было передано другому следователю. Вскоре Ваха был отпущен под подписку о невыезде и скрылся. Почти в это же время из больницы сбежали находившиеся там на лечении с ранениями два других бандита. Банда, на поимку которой было потрачено столько сил, средств и  времени, и заплачено человеческими жизнями, вновь оказалась на свободе. С таким трудом по крупицам собранное уголовное дело стараниями нового следователя было развалено за несколько дней.
 Заведенное на Стаса уголовное дело вскоре также было прекращено. Но сам он уже не мог работать в системе, где все покупается и продаётся. Где героизм и доблесть одних нейтрализуется продажностью и подлостью других…
– Стас, не хочется тебя нагружать, но ты и сам видишь, что Николай попал  впросак. Если мы ему не поможем, то больше некому. Да и этих подонков – цыгана и его прихвостней надо бы как-то наказать, – Алексей выжидательно глядел на Стаса.
– Да…, дело не простое. Если этих тварей крышует милиция, а это, очевидно так, то мы можем нарваться на крупные неприятности. Здесь нужна серьёзная подготовка, чтобы, так сказать, провести операцию быстро и без последствий. Ты хоть адрес этого притона знаешь? – обратился Стас к Николаю.
– А как же. Я ведь уже два месяца там обитаю. Меня иногда и погулять отпускали, так что я и окрестности изучил, – оживился Николай.
– Давай, диктуй адрес. Я с ребятами днем туда загляну, и сделаю, как говорят военные, рекогносцировку на местности.
Записывая адрес и варианты подъездных  маршрутов, Стас уточнил:
– Так ты говоришь, что цыган-Кеша приходит «снимать кассу» в восемь вечера?
– Да, почти точно в восемь. Плюс-минус пять минут.
– Хорошо. Я вам ещё позвоню в течение дня. Но, на всякий случай, к семи будьте готовы. А впрочем, ты, Лёха, нам и не нужен. Думаю, справимся своими силами. Да и праздник у тебя сегодня. А вот без Николая нам нельзя никак. Нам могут просто не открыть двери, - пояснил Стас.
- Спасибо тебе Стас, - с оптимизмом в голосе заговорил Алексей. – А вот, насчет моего участия в этой «операции» - я тебя очень прошу взять меня тоже. Ну, подумай сам: как я буду себя чувствовать, когда вы уедете без меня? Да и не забывай, что я мастер спорта по рукопашному бою.
– Ладно, если есть желание, то я не против. Впрочем, до вечера ещё далеко. Ну, а теперь я должен идти – время поджимает.
Проводив Стаса, Алексей с оптимистическим настроением вернулся в комнату к Николаю.
- Я ж тебе говорил, что Стас может нам помочь. Давай по этому поводу махнем, как говориться, «за успех безнадежного дела».
- Нет, за успех выпьем, когда дело выгорит. А вот за твою жену… Кажется  ее Наташей звать...? Так вот за нее давай выпьем. Она ж тебе сына родила.

27. Наташа

С Наташей Алексей познакомился в Крыму, куда он поехал отдыхать после настоятельных уговоров мамы и других домочадцев. Остановился Алексей у маминых дальних родственников или знакомых в поселке Марат, который находился недалеко от морского побережья.
Он без труда нашел нужный ему дом и постучался в деревянную зелёного цвета калитку. На его стук вышла худощавая, шустрая женщина лет пятидесяти. Алексей назвал себя и сказал от кого и по какому поводу он прибыл. Женщина встретила его радушно, как долгожданного гостя. Это была та самая тётя Надя (Надежда Петровна), о которой рассказывала ему мама. Она провела гостя в дом, усадила за стол и предложила поесть. Но есть Алексею не хотелось, и тогда они стали пить чай. Тетя Надя расспрашивала Алексея о маме и других родственниках, о московских ценах на продукты и о разных других житейских делах.
После чая хозяйка вывела гостя во двор и показала на стоящую на возвышенности у забора бытовку, видимо снятую с автомобиля. Бытовка примостилась под большим разлапистым деревом, которое своими ветвями навалилось на крышу бытовки, и обхватила её по сторонам. Алексею вдруг показалось, что бытовка не стоит на склоне двора, а висит на ветвях дерева как на цепях. Он сравнил её со сказочным сундуком, висящем на дубе. «А внутри сундука, - продолжал воображать Алексей, - одна в другой находится разная живность, а в самом центре – яйцо с иглой, на острие которого хранится бессмертие сказочного злодея Кощея»…
- Вот, Алёша, твои хоромы. Специально для тебя берегу, не заселяю. Хотя клиенты и просились...
Открыв ключом дверной замок, тётя Надя распахнула массивную, оббитую железом дверь бытовки:
- Заходи, Алёша, принимай апартаменты.
Внутри бытовка была обклеена свежими светло голубыми в мелкий розовый горошек обоями. Широкая кровать была застелена цветастым шерстяным одеялом. Рядом с кроватью стояла тумбочка, а на ней - ваза с цветами. В бытовке также находились: небольшой столик, два стула и платяной шкаф.
- Ну, что, нравится? - явно довольная предлагаемым сервисом, спросила хозяйка.
- Да, всё замечательно, - Алексею действительно всё нравилось.
- Я бы могла тебя поселить и в доме, но там и мы с мужем, и женщина с ребёнком угол снимает. А тут ты полный хозяин. Хочешь, отдыхай, хочешь, гуляй. А если пожелаешь, кого в гости позвать, то и это не возбраняется. Туалет, ванна в доме. Пользуйся, не стесняйся. Впрочем, и во дворе есть умывальник, а через дорогу имеется и общественный туалет. Так что выбор есть. Питаться будешь с нами. Но если ещё чего захочется, то тут, совсем рядом, имеется кафе – работает с восьми утра до десяти вечера. Ну, вот, вроде всё тебе рассказала. Располагайся, отдыхай.
В первые два дня отдыха Алексей так увлёкся морем и пляжем, что и не заметил, как обгорел. Спина и руки покраснели и стали покрываться волдырями. Очевидно, из-за поднявшейся температуры Алексею не здоровилось, и он решил отлежаться. Часов в десять в дверь бытовки постучала тётя Надя.
- Алёша, ты здесь?
- Да, здесь, - отозвался Алексей, поднимаясь с кровати.
- Тут тобой соседская племянница интересуется, - сообщила тётя Надя, приоткрывая дверь. А потом, понизив голос, чтобы не слышали посторонние, продолжала, наклонившись через порог бытовки, - Она ещё накануне о тебе всё расспрашивала. Очень оживилась, когда узнала, что ты москвич. Не девка, а сорви голова. Смотри, Алёша, а то закружит она тебе голову.
Алексей вышел из бытовки и увидел стоявшую у открытой калитки стройную, загорелую блондинку в желтом пляжном халатике. Что-то знакомое почудилось Алексею в облике девушки.
- Сосед, проводил бы девушку до пляжа. А то одной и загорать скучно, - по-свойски, как давняя знакомая заговорила певучим голосом блондинка.
Алексей не ожидал от незнакомой девушки такой смелости, и сначала  смутился, но все же ответил.
- Да я накануне, видимо перегрелся. Вся спина горит, и в целом чувствую себя не очень.
- Вот мужики пошли. Несмышлёные как дети, - с наигранной досадой и иронией сокрушалась блондинка, - Ладно, не переживай. Я сейчас тебя вылечу. Только схожу за мазью, - с этими словами она удалилась.
Алексей не успел даже сообразить что к чему, как блондинка вернулась уже с мазью в руках и заговорила повелительным тоном.
- Так, больной. Заходите в палату, снимайте рубашку. Будем лечиться.
Наблюдавшая за этой сценкой тётя Надя недовольно качала головой и что-то  бормотала себе под нос.
Осторожно снимая с обгоревшего тела рубашку, Алексей смущался и краснел.
- Хорошо, - подбадривала его блондинка, - теперь ложись на живот, Алёша. Так, кажется, тебя зовут? – и, услышав утвердительный ответ, продолжала, - А меня зовут Наташа.
- Очень приятно, - парировал Алексей, хотя ничего приятного в своем положении он не находил.
- Да, видать дорвался ты до солнца, как мотылек до костра, - иронизировала Наташа, осторожно обрабатывая мазью обгоревшую Алёшину спину и плечи. - А ты, видать, качёк, - обратила внимание Наташа на хорошо развитую мускулатуру своего пациента.
- Как это…? - не понял Алексей.
- Каким видом спорта занимаешься? Я ведь сама спортсменка и в этом деле кое-что понимаю…
- А… Вот ты о чём. Кикбоксингом, или по-нашему – рукопашный бой.
- О, как интересно…
 Закончив процедуру, она строго, но с иронией в голосе предписала:
- Рубашку пока не одевать, чтобы мазь хорошенько пропитала болячки. На солнце сегодня не выходить. Короче, до вечера – тишина и покой. А через день, думаю, сможешь снова загорать. Но только осторожно, без злоупотреблений. Да. Чуть не забыла. При необходимости, консультируйтесь с лечащим врачом, короче - со мной.
- Спасибо тебе… Наташа, - не сразу вспомнил имя блондинки, продолжавший смущаться Алексей. - Не знаю как тебя и благодарить.
- Зато я знаю как. Вечером поведешь меня в кафе. Договорились?
- Договорились, - согласился Алексей, понимая, что он совершенно не владеет ситуацией, и мог бы сейчас согласиться на что угодно.
- Тогда, до вечера. Выходи в семь за калитку, там и встретимся.
Проводив незваную гостю, Алексей присел на кровать, пытаясь осмыслить произошедшее. Он был буквально ошеломлен красотой, энергетикой и смелостью своей новой знакомой. Потом он вспомнил предостережение тёти Нади, о том, что эта девушка может закружить ему голову.  «Ну и пусть кружит», решил Алексей и стал ждать вечера.
Ровно в семь вечера Алексей, тщательно выбритый, в наглаженных светло-коричневых брюках и в белой с синей полосочкой рубашке вышел за калитку и стал ждать. Не прошло и двух минут, как появилась Наташа. Она была в коротеньком («даже слишком коротеньком», отметил Алексей) светлом, с розовым оттенком платьице, талию которого изящно перетягивал широкий коричневый ремень с медной бляхой в виде пронзенного стрелой сердца. Светло-серые на высоком каблуке босоножки удачно сочетались с такого же цвета сумочкой. Соломенного цвета волосы волнистым ореолом покрывали изящную головку. На красивой шее блестела золотая цепочка с бирюзовым кулоном, доставая до основания высокой груди. Такие же бирюзовые серёжки переливались голубоватой зеленью, подчёркивая голубизну её искрящихся глаз.
- Ну, как самочувствие, больной? – первой заговорила Наташа.
- Значительно лучше, - ответил Алексей, не переставая восхищаться своей новой знакомой.
- Тогда двигаем в сторону кафе.
Они пошли вниз по дороге к морю, перешли по каменному мосту глубокий овраг, потом повернули направо и неожиданно оказались в окруженном ветвистыми деревьями летнем кафе. Нависавшие над крайними столиками и немудреными постройками деревья создавали не только уют, но и придавали увеселительному заведению романтическую таинственность. Алексею порой казалось, что кафе, как островок цивилизации, находится в окружении дикой растительности, и что на многие километры вокруг нет больше людей.
 Наташа сама выбрала один из свободных столиков и предложила Алексею сесть.
- Сегодня заказываю я, - командным тоном заявила Наташа.
Алексей не возражал. Подошедшей официантке Наташа заказала две котлеты по-киевски, два зелёных салата, бутылку вина «Изабелла» и бутылку фруктовой воды.
- Может, тебе заказать чего-нибудь покрепче, - спросила Наташа Алексея.
- Нет, не надо. Я тоже выпью вина.
Когда заказ был выполнен, Алексей предложил тост «за счастливое знакомство и за свою спасительницу». Они чокнулись высоко поднятыми бокалами и принялись за еду. Вскоре заиграла музы, и Алексей пригласил Наташу танцевать. Они танцевали и пили, пили и танцевали. От выпитого вина, но ещё больше от своей прелестной спутницы Алексей почти сразу захмелел. Он тонул в её голубых глазах, а во время танца, прижимаясь к её  высокой упругой груди, он буквально растворялся в её объятиях. Воображение рисовало самые смелые фантазии…
Алексей смутно помнил, как они вышли из кафе и спустились к берегу моря. Было уже давно за полночь и на пляже никого не было. Над морем висела слегка ущербная, но яркая луна, освещая окрестность таинственным полумраком. Набегающие на берег волны сбрасывали на него отражающиеся в них звёзды и облегчённые скатывались вниз, уступая место другим. Ритмичный шум прибоя отсчитывал вечность.
- Может, искупаемся? – предложила  Наташа.
- Да мне вроде, как и нельзя… и плавок с собой нет…
- А сейчас на море никого нет. Можно и без плавок, как нудисты. Я ведь тоже без купальника, - Наташа испытывающее посмотрела на Алексея. И видя его смущение, как бы успокоила:
- Ладно, ты можешь не купаться. Тебе действительно пока еще рано. А я окунусь. Только ты отвернись.
Алексей отвернулся. Через минуту он услышал восторженный Наташин визг и повернулся.
- А-а-а, какая прелесть! Вода, как парное молоко…
Осторожно, чтобы не намочить голову, Наташа проплыла несколько метров и повернула к берегу.
- Отвернись, я выйду, - закричала Наташа.
Алексей сделал вид, что отвернулся, но сам краешком глаза смотрел, как Наташа неспешно выходит из воды, и как она одевается. Хотя была и ночь, но луна в достаточной мере освещала её стройную фигуру: её сильные длинные ноги, крутые бёдра, синхронно балансировавшие при ходьбе, тонкую, изгибавшуюся в такт движения талию, её призывно торчащие груди. В её высокой, изящно изогнутой шеи было что-то лебединое. Возвышавшийся над головкой венец светлых волос отражал лунный свет и походил на нимб. «Богиня-Афродита!», невольно возникло в голове у Алексея сравнение…
- Ты не подглядывай, - кокетливо говорила Наташа. Но Алексей чувствовал, что ей как раз и надо было, чтобы он подглядывал. Наташа в полной мере ощущала свою женскую силу и красоту, свою сексуальную привлекательность для мужчин. Она беззастенчиво использовала своё коварное оружие искушения, и наслаждалась произведенным на смущенного Алексея эффектом. Даже при лунном свете, Алексей видел, что её большие голубые глаза светились озорством и открытым вызовом… 
Когда они возвращались с пляжа домой, Наташа, как бы ненароком, периодически задевала Алексея то плечом, то рукой, то бедром. Он невольно отодвигался, но касания продолжались. Чтобы прекратить эти неудобства, Алексей слегка обнял Наташу за талию. Она еще плотнее прижалась к нему. Так, в обнимку они и дошли до самого дома Наташиной тётки.
Алексей был смущен поведением Наташи и не знал как себя с ней вести, и что сказать на прощание. Наташа, видимо, чувствовала состояние Алексея и снова взяла инициативу в свои руки.
- Ну, что, до завтра? – в её голосе опять звучал вызов и даже насмешка, а глаза светились озорством.
- До завтра, - неуверенно пробубнил Алексей и хотел было уйти. Но тут Наташа неожиданно и быстро обняла его за шею, крепко поцеловала в губы, и также быстро скрылась за калиткой тёткиного дома.   
Алексей не спал почти всю ночь. Он мысленно, уже в который раз, прокручивал в своем воображении всё, что произошло с ним в прошедший день и вечер. Он то ругал себя за излишнюю робость - «Другой на моем месте поступил бы иначе…», - то осуждал Наташу за слишком вольное поведение, невольно сравнивая её со Светой – «Света, конечно же, так себя бы не вела».
Заснувший лишь под утро, Алексей проснулся с ожиданием новой встречи с Наташей. Но его ожидало разочарование. Когда он вышел во двор, чтобы умыться, то встретившая его тётя Надя сообщила ему неприятное для него известие. Рано утром заходила Наташа, и просила передать, что ей необходимо срочно ехать в Ялту. К вечеру обещала вернуться. Видя, что Алексей разочарован этим сообщением, она, понизив голос, доверительно сказала:
- Алёша, я эту Наталку знала, когда она была еще дитём. Это такая девка, что пальцем не пошевелит без своей выгоды. Вот и тебе она голову крутит неспроста. Смотри, будь с ней поосторожней, а то доведёт она тебя до беды. 
- Ладно, тёть Надь, я постараюсь быть осторожным, - шутливым тоном заверил Алексей. Вскоре он забыл предостережение хозяйки, которое оказалось пророческим…
Наташа вернулась поздно вечером. Она сама зашла к Алексею и предложила пойти погулять. Алексей, измученный ожиданием, с радостью согласился. Весь вечер и последующие три дня они уже не разлучались, наслаждаясь морем, солнцем, теплыми крымскими вечерами и взаимным общением.
 На четвёртый день Наташа сказала, что завтра рано утром она уезжает домой. Ей уже пора. Для Алексея эта новость была неожиданной, и он серьёзно расстроился. Наташа стала его утешать:
- Алёша, но ведь мы, же не навсегда расстаёмся. Ну, ведь, правда? – она смотрела ему в глаза, требуя ответа. 
- Правда, - рассеянно ответил Алексей.
- Ну, вот и хорошо. А вечером мы с тобой можем устроить прощальный ужин при свечах.
- Как это, при свечах?... И где?...
- Вот недогадливый. Ведь у тебя отдельные апартаменты. Я принесу свечи. Мы с тобой купим вина, закуски, ну и чего ещё захочется. И целый вечер будем пировать.
Алексей с радостью согласился. Такой вечер обещал ему вожделенную близость с прекрасной Афродитой…
Вечер при свечах удался на славу. Стоявшие на столе свечи блуждающим светом освещали стол с немудреной закуской, как бы изнутрии мерцающие бутылки с вином, и двух счастливых людей. В наполненных вином бокалах играли искрящиеся огоньки. На стенах и в углах помещения сменяли друг друга замысловатые сюжеты полутеней. Лица Наташи и Алексея в мерцающем свете свечей казались то заговорчески сосредоточенными, то по-детски наивными, то  открытыми и светящимися. Наташа оказалась не только весёлым собеседником, но и интересным рассказчиком. Она знала немало смешных и курьёзных историй и с удовольствием их рассказывала. Алексей, очарованный своей прелестной собеседницей, увлечённо слушал и с удовольствием  поддерживал непринужденную беседу. С каждым выпитым стаканом вина отношения становились всё теплее и доверительнее. В какой то момент их тела потянулись друг к другу, сплелись и  упали на кровать…
Алексей проснулся, когда поднявшееся достаточно высоко солнце через маленькое, зарешеченное окошко бытовки осветило внутренний интерьер его апартаментов. Он смутно помнил, что Наташа покинула его, как только стало расцветать. Тело, налитое сладкой истомой, не хотело шевелиться. Сознание, переполненное приятными воспоминаниями, не спешило возвращаться в будничную реальность. Алексею не хотелось подниматься, и тем самым разрушать наполнявшую его и витавшую вокруг идиллию минувшей ночи. Он пытался вспомнить и проанализировать хронологию случившегося с ним накануне. Какие-то фрагменты вырисовывались достаточно чётко, другие он помнил весьма смутно…
Когда эмоции сладостных воспоминаний немного улеглись, и переполнявшие его восторженные чувства постепенно стали вытесняться разумом, сами собой стали возникать вопросы, требовавшие ответов. Прежде всего – кто она, и почему так внезапно, так стремительно ворвалась в его жизнь, отодвинув на второй план казавшиеся ему главными вопросы?  О себе она говорила немного. Из разговоров удалось выяснить, что она студентка физкультурного института, спортсменка-разрядница. Занимается лыжными видами спорта. Живет или в самом Харькове или где-то под Харьковом. Сейчас у неё появились какие-то важные дела, какая-то срочная работа, вроде бы связанная с коммерцией. «Вот, вроде и все сведения о новой знакомой», - констатировал Алексей.
Он стал припоминать, что Наташа старалась сама по больше узнать про него, и он охотно рассказывал ей про свою семью, по работу и про свои спортивные успехи. Но всё, что было связано с его самыми сокровенными воспоминаниями, переживаниями и страданиями, Алексей, конечно же, рассказывать Наташе не стал. Когда Наташа на пляже разглядела на груди и животе Алексея многочисленные следы от осколочных ранений, и пулевую «отметину» на левом виске, она задала вполне естественный вопрос: где и как всё это случилось? Алексей рассказал ей тут же им придуманную историю о том, что во время службы в армии, на одном из учений неудачно брошенная граната разорвалась недалеко от него. В результате – серьёзные ранения, госпиталь и досрочная демобилизация.
Другой вопрос, волновавший Алексея в данный момент, был непосредственно связан с тем, что происходило между ним и Наташей прошедшей ночью в постели… Еще в школе, особенно начиная с подросткового возраста, Алексея, так же как и других его сверстников, волновали проблемы секса. Некоторые из его одноклассников рано уже имели половые связи со сверстницами, и нередко в кругу друзей в деталях рассказывали, как это происходит. Алексей, видный из себя парень, не был обделён вниманием девочек. Но его отношения ко всем девочкам, кроме Светы, были дружескими. Света была его первая, и как он тогда считал, последняя любовь. Она в его представлениях олицетворяла идеал скромности и целомудрия. Конечно же, он мечтал об интимной близости со своей любимой, и много раз рисовал красочные картины их взаимного единения. Но он считал, что это будет потом, когда они поженятся…
Именно сейчас Алексею было неловко даже перед самим собой за то, что, будучи уже достаточно зрелым мужчиной, он до прошедшей ночи имел  единственный опыт интимной близости только с медсестрой Олей. Да и этого могло бы не случиться, если бы не старания Феди Цыганкова. Оля, конечно же, была в этом деле не новичком, и в основном брала инициативу на себя. Тогда Алексей считал, что интимная близость мужчины и женщины примерно так и должна происходить, как было у него с Олей. Но ночь, проведенная с Наташей, кардинально изменила его представления о сексе. Он был буквально потрясён и раздавлен той страстью, смелостью и умением наслаждаться и доставлять радость другим, которые продемонстрировала ему Наташа. Алексею и сейчас было неловко вспоминать отдельные фрагменты их интимной близости. В Наташиных объятьях он порой ощущал себя слепым щенком, который на ощупь тычется в материнское тело в поисках вожделенного соска. А Наташа, как опытная мамаша, показывала ему всё новые и новые приёмы ласки и наслаждения…
«Где и как она могла всему этому научиться?» – в который раз задавал себе мучивший его вопрос Алексей, и не находил однозначного ответа. Он вдруг вспомнил про японских гейш и античных гетер, которых с детства обучали в специальных школах искусству обольщения мужчин. В своё время он восхищался образом Таис Афинской – легендарной античной гетеры - описанным Иваном Ефремовым в его одноимённом романе. На ум приходила также знаменитая древнеиндийская книга Камасутра, которую Алексей однажды рассматривал, и пришел к выводу, что большинство поз, нарисованных и описанных в этой книге, в большей степени подходит для занятия йогой, нежели для взаимного наслаждения. Но всё это было в стародавние времена… «Теории секса можно научиться и по многочисленным современным пособиям, которые сейчас стали доступными, - размышлял Алексей. – Но, чтобы так умело владеть различными способами, приёмами и навыками, как это делала Наташа, необходима солидная практика», - приходил он к неутешительному выводу.
 После приятных воспоминаний о прошедшей ночи и бесплодных терзаний себя непростыми вопросами, Алексей вдруг пришел к довольно простому и очевидному выводу: «А кем, собственно говоря, доводится мне эта самая Наташа, чтобы я переживал за её целомудрие? Как говорится в одном из анекдотов, ночь, проведённая с кем-то в постели еще не повод для знакомства. Ну, встретились, ну, погуляли несколько дней. Провели незабываемую ночь. Но ведь никто никому ничего не обещал и нечем не обязан? Наташа, может быть, поехала ублажать других, а я тут распустил нюни и строю различные домыслы. Надо смотреть на все эти проблемы и отношения с женщинами проще», - подытожил Алексей свои непростые рассуждения.
Но проще относиться к тому, что с ним произошло в Крыму, у Алексея не получалось. Он помнил, что Наташа записала его московский телефон, и надеялся на новую встречу…


28. Новые встречи

 Наташа позвонила из Харькова примерно через полгода после памятной ночи в Крыму. Алексей уже потерял всякую надежду, и стал убеждать себя, что это и к лучшему. Уж больно противоречивые чувства остались у него от этого случайного знакомства. Но когда Наташа сказала, что у неё уже куплен билет на ближайший поезд и что через два дня она будет в Москве, Алексей искренне обрадовался.
Он встретил её утром на Киевском вокзале с букетом цветов и радостной улыбкой. Наташа была в серо-голубом брючном костюме, удачно подчёркивавшем достоинства её стройной фигуры, и одновременно показывавшем деловой статус своей хозяйки. На плечи был накинут тёмно-синий не застёгнутый плащ. Начало апреля в Москве выдалось достаточно тёплым, хотя по ночам еще случались заморозки. После дежурных поцелуев и расспросов о «делах» и «погоде», Наташа вдруг сообщила, что сейчас она торопится на деловую встречу, а вот вечером они могли бы посидеть где-нибудь в кафе или ресторане. Алексей был расстроен таким обстоятельством, но вынужден был согласиться.
Вечером они встретились, как и договаривались, в метро на станции «Театральная». Наташа сразу же предложила подняться наверх, и пойти в кафе «Огни Москвы», которое располагалось на седьмом этаже гостиницы «Москва». По её словам, она там уже бывала и ей там всё нравится. Алексей, не избалованный посещением кафе и ресторанов, по достоинству оценил Наташин выбор. Внутренний интерьер кафе был обустроен так, что огромный зал перегородками делился на небольшие секции, обрамлённые мягкой тканью, что создавало атмосферу уюта. Просторная середина зала, освещенная старинными с бронзовыми вензелями люстрами оставалась свободной для танцующих. Огромные, непомерно высокие окна были занавешены берущей начало под самым потолком узорчатой тюлью, и от этого казалось, что и сами окна начинаются откуда-то с неба. С левой стороны в окна заглядывали рубиновые кремлёвские звёзды, справа – огни гостиницы «Метрополь». С балконов кафе открывался красочный вид на самый центр столицы.
Наташа, как и тогда в Крыму, взяла на себя инициативу сервировки стола. Подошедшему к их столику стройному и учтивому официанту она заказала почти всё то, что заказывала в вечер первого их знакомства: котлеты по-киевски, салат, вино «Изабеллу», фруктовую воду, мороженное на десерт… Возможно, она хотела воссоздать идиллию того чудесного вечера в Крыму. Но это не совсем удалось. Сама Наташа была чем-то озабочена. Пытаясь вести непринуждённую беседу, она невольно переходила на свои коммерческие проблемы. Говорила о том, что в Москве имеются неограниченные возможности, но у неё нет здесь надёжного компаньона. А имеющиеся партнёры её попросту обворовывают. Выход из создавшегося положения Наташа видела либо в том, чтобы здесь найти себе надёжного партнёра, что мало вероятно, либо в том, чтобы перебраться в Москву самой…
Расстались они так же неожиданно, как и встретились. Выйдя из кафе, Наташа заявила, что ей сейчас необходимо ехать к каким-то знакомым, чтобы что-то им передать, а что-то у них забрать. Заодно надо с кем-то посидеть, поговорить, попить чайку, так как давно не виделись. А от знакомых - сразу на вокзал, на утренний поезд. От предложения Алексея проводить её, она категорически отказалась – и ему накладно, и ей неудобно. Чтобы как-то утешить расстроившегося Алексея, Наташа пообещала, что в следующий раз она приедет в Москву на несколько дней, и они смогут вдоволь насладиться друг другом…
Следующий раз состоялся только через месяц. Наташа позвонила Алексею вечером в пятницу, и рассказала, что она уже два дня находится в Москве, и что за это время она уладила все свои дела и решила все  проблемы. Кроме того, ей удалось заключить достаточно выгодный контракт, поэтому у неё сегодня, можно сказать, праздник. И если Алексей желает разделить с ней этот праздник, то она его ждёт через полтора часа у метро «Текстильщики», недалеко от которого она временно сняла однокомнатную квартиру. Наташа также намекнула Алексею, чтобы он предупредил своих домашних, о том, что может задержаться на ночь или дольше.
Неожиданность звонка, обилие информации и решительное предложение Наташи выбили Алексея из привычной колеи. Он разволновался и стал спешно собираться, то и дело,  поглядывая на часы. На вопрос всполошившейся мамы «Куда это на ночь глядя?...», он, путаясь, стал излагать тут же придуманную версию о том, что в Москве объявился его сослуживец, и что он ждёт Алексея на квартире у своего родственника. Уже стоя в дверях, он сказал маме, что, возможно заночует у друга…
Встретив Алексея, Наташа предложила сразу же пойти к ней на съемную квартиру.
- Может надо чего-нибудь купить?…, - неуверенно спросил Алексей.
- Ничегошеньки не надо. Всё необходимое я уже закупила и даже накрыла на стол. Так что, мой господин, к Вашему прибытию всё готово. И все рабыни, безусловно, к Вашим услугам…, - театрально с кокетством «докладывала» Наташа.
Войдя в комнату, Алексей отметил, что накрыт не только стол, но и рядом стоящий диван-кровать разложен и застелен свежим постельным бельём…
От Наташи Алексей уехал только в понедельник утром. Два дня и три ночи, проведённые вместе, с лихвой компенсировали все его, казалось бы, напрасные ожидания, и вожделенные желания. Всё это время они выпивали, закусывали, говорили друг другу нежные слова, снова и снова бросались в объятия друг друга. На этот раз Алексей быстро справился со своей застенчивостью и нередко брал инициативу на себя. Ему порой казалось, что они соперничают друг с другом в нежности, ласке и в безудержной страсти. Но в этой борьбе страстей побеждали сразу оба соперника. Как две бурлящие страстью волны они накатывались друг на друга, от удара взмывались ввысь бурлящей пеной, потом перемешавшись и растворившись друг в друге без остатка, устремлялись вниз в головокружительной спирали водоворота. В такие моменты у Алексея захватывало дух. Терялось ощущение времени и пространства, и хотелось крикнуть как в известном произведении Гёте «Фауст» – «Мгновение, остановись!»…
Периодические встречи и проводы продолжались всё лето. В начале осени Наташа стала намекать Алексею, что им неплохо было бы пожениться. Алексей не только не думал о возможной женитьбе, он просто не мог ответить на вопрос: а действительно ли любит он Наташу, а она его? Уж очень разные они были люди, и по своим характерам и по жизненным интересам. Возможно, на принятие Алексеем решения о женитьбе повлияло весьма неприятное для него известие. Бывший одноклассник Стас сообщил ему, что Света родила девочку. Это известие всколыхнуло былые чувства, и утихшие было обиды. Во время очередной встречи с Наташей Алексей сделал ей предложение.
Вскоре они подали заявку в ЗАГС. После этого Алексей познакомил Наташу со своими родителями, а она, в свою очередь, предложила Алексею поехать в гости к её родителям…


29. Новая родня

  Наташины родители проживали в расположившемся на берегу небольшой речушки украинском селе. Стояла ранняя осень, и село утопало в зелени садов, отягощенных созревающим урожаем. Дом Наташиных родителей даже на фоне добротных и просторных домов односельчан (в основном кирпичных и каменных) выделялся своими размерами, основательностью и отделкой. Это было солидное двухэтажное здание, обложенное снаружи светло-коричневым облицовочным кирпичом. Большие окна в резных раскрашенных наличниках. Ломаную крышу со слуховыми окнами, покрытую оцинкованным железом, венчал ярко красный с желтыми радужными полосками на хвосте петух-флюгер.
Внутренняя отделка и содержание комнат как бы демонстрировали достаток и благополучие своих хозяев. В дверных проемах красовались дубовые резные двери с цветными стёклами и позолоченной фурнитурой. На стенах фотообои, ковры и гобелены. Полы в ковровых дорожках и коврах. Дорогие люстры, дорогая импортная мебель. Книжные полки, заполненные книгами исключительно в дорогих красочных переплётах. Музыкальные центры, телеаппаратура и прочие предметы быта или атрибуты роскоши. Но все эти вещи, как показалось Алексею, служили не столько для удовлетворения повседневных бытовых потребностей обитателей дома, сколько для демонстрации достатка.
Воображение Алексея поразила и подвальная часть дома. Она вмещала в себя просторный гараж на две машины, бойлерную для отопления дома, щитовую с трансформаторами, выключателями, предохранителями и прочим электрооборудованием, несколько помещений для хранения овощей, фруктов и других продуктов и даже холодильную комнату-камеру.
Просторный двор был застроен различными хозяйственными постройками. Семья держала двух дойных коров, несколько бычков на откорме, а так же с десяток или более свиней, много птицы и другой живности. Кроме этого, на огромном по своим размерам (особенно в длину) огороде, который начинался за хозяйственными постройками и небольшим, но уютным садом, и тянулся на две-три сотни метров, упираясь в берег речушки, стояло десятка полтора ульев с пчёлами.
Почти вся произведенная в этом крепком хозяйстве продукция вывозилась для реализации в г. Харьков, до которого было около сорока километров.
Глава семейства – Митрофан Елисеевич Пономаренко (Наташин отец) – держал всех домочадцев в патриархальной строгости. Это был коренастый жилистый мужик чуть выше среднего роста с лихо закрученными рыжеватыми усами. Пронзительный взгляд серых глаз и крючковатый нос придавали лицу орлиное, хищническое выражение. По своей натуре и образу жизни он был неисправимый трудоголик, и от других требовал полной отдачи в работе. Не только взрослые, но и дети с раннего возраста привлекались к труду, имели свои обязанности и свой участок работы в большом и хлопотном хозяйстве.
Под стать хозяину, расторопной и работящей, была и его жена – Мария Осиповна. Она вставала раньше всех в доме, чтобы подоить коров, потом хлопотала на кухне, в огороде, свинарнике… и так до позднего вечера. На кухне у нее всегда была готова вкусная и сытная еда. Алексея умиляло её приглашение покушать: «Сидайтэ к столу, зараз вас нагодую» (накормлю), говорила Мария Осиповна приятным певучим голосом. Она беспрекословно подчинялась мужу и приучила к этому своих детей и внуков, всячески подчеркивая значимость Митрофана Елисеевича как главы семейства.
Вторым по значимости человеком в семье, как удалось выяснить Алексею, был старший сын Митрофана Елисеевича и Марии Осиповны Остап – крупный розовощекий детина лет тридцати пяти. Он был женат и имел троих детей: мальчика лет десяти, и двух девочек - четырёх и шести лет. Всем своим видом и поведением Остап давал понять окружающим, что именно он (наряду с отцом) является в доме главным и что вопрос о преемственности или наследовании хозяйства уже решен полностью и окончательно в его пользу.
Средним ребёнком в семье был Пётр (Пэтро) - высокий суховатый парень лет двадцати семи. Пётр неоднократно пытался открыть своё дело в Харькове, но всякий раз его подстерегала неудача. В Харькове же года три назад он нашел себе невесту и, вопреки воле родителей, женился на ней. Но невестка пришлась не ко двору. По этой причине Митрофан Елисеевич лишил сына всяческой материальной поддержки. Прожив вместе около года, после очередной коммерческой неудачи, в результате которой Пётр стал крупным должником, молодые развелись и «блудный сын» вернулся в дом своих родителей. Положение Петра в семье было незавидным. Отец и старший брат упрекали его в расточительности и неумении делать деньги, считали его обузой для семьи. Поэтому он работал в хозяйстве не покладая рук, стараясь вернуть себе утраченное доверие.
Отношение к Наташе в семье было неоднозначным. Мать её любила и жалела как последнего из рождённых ею детей и единственную девочку в семье. В тайне от отца и других членов семьи она помогала дочке материально, когда у той возникали финансовые трудности (об этом Алексею рассказывала сама Наташа).
Отец считал, что дочка для родителей «отломленный ломоть» и рано или поздно должна покинуть отчий дом и уйти в другую семью. У него уже загодя были припасены два-три варианта выдачи дочки замуж за состоятельных местных женихов. Но Наташа (по её словам) не хотела прозябать в глуши с утра до ночи «копаясь в навозе», поэтому она с ходу отвергала все подобные предложения, чем вызвала недовольство отца. И вообще, она была слишком самостоятельной и независимой по своему характеру. А характер у неё был, очевидно, отцовский, да и внешне она чем-то походила на него, поэтому ей было неуютно и тесно в родительском доме. Поступив в институт, Наташа во многом избавилась от тяготившей её отцовской опеки, и решила, что уже никогда не вернётся к прежней жизни. А чтобы быть полностью независимой от отца, она уже в студенческие годы сама зарабатывала себе на жизнь. В селе она появлялась лишь для того, чтобы навестить родителей и других родственников и немного отдохнуть. При этом все попытки отца диктовать ей, как себя вести и что делать, она решительно пресекала. А если дело доходило до ссоры, то, не раздумывая, собирала свои вещички и покидала родительский дом. В конце концов, Митрофан Елисеевич вынужден был смириться со своеволием дочки, хотя в нём порой и бурлило чувство уязвлённого самолюбия. В такие минуты он называл дочку «вертихвосткой» и «непутёвой девкой», упрекая её ещё и в том, что она, по его мнению, долго не выходит замуж и не обзаводится собственной семьёй, хотя от женихов нет отбоя.
Приезжая в родительский дом погостить, Наташа, как правило, привозила с собой много разных гостинцев и одаривала ими всех домашних. В такие минуты Митрофан Елисеевич даже гордился дочкой и ставил её в пример другим (особенно Петру). Хвалил за предприимчивость и умение зарабатывать деньги, не заглядывая в чужой карман (чужим для Наташи он видимо считал, прежде всего, свой карман). При этом его не очень интересовало то, как, каким видом деятельности были заработаны деньги.
Остап относился к Наташе настороженно, видя в ней серьёзного и решительного соперника в борьбе за отцовское наследство.
В своё время, поддерживая отца в его стремлении выдать Наташу замуж за одного из состоятельных местных женихов, он попортил ей немало крови. Но когда узнал, что Наташа собирается насовсем перебраться в Москву, и, что у неё нет никаких претензий на семейное добро, он успокоился и стал всячески поощрять её выбор и в плане замужества, и в желании стать москвичкой.
Отношения Петра и Наташи менялись в зависимости от обстоятельств. В период конфронтации с отцом и старшим братом он был солидарен с Наташей, так как она объективно, помимо своей воли, становилась как бы его союзником. В то же время он завидовал её самостоятельности и умению постоять за себя, считал, что ей слишком многое позволяется, в то время как его отец держит на коротком поводке.
Приступы зависти и даже ненависти у Петра по отношению к Наташе (по её собственным словам) обычно случались, когда Наташа приезжала в родительский дом с деньгами и всячески это демонстрировала, тем самым, показывая свою независимость от семейного бюджета. На фоне её финансовых успехов коммерческие неудачи Петра были ещё более очевидными, и это его очень раздражало.
В личном общении Пётр заискивал перед сестрёнкой, старался всячески ей угодить, в надежде на то, что Наташа поможет и ему найти доходное местечко…
Алексей заметил, что отношение к «москалям» на Украине было, в основном, негативным. Украинцы обвиняли Москву в том, что она не хочет делиться с ними газом и нефтью, что она мешает Украине воссоединиться с Западом (стать современной западной державой). Москве также приписывалась агрессивная внешняя политика (имперские амбиции), а в качестве примера приводились события в Чечне. И таких обвинений было не счесть. Парадоксальным и комичным выглядело постоянное напоминание украинцев о своей самостийности (независимости), о своих древних корнях. Даже приводились какие-то ранее неизвестные исторические факты, свидетельствовавшие о том, что украинская цивилизация по своему возрасту гораздо старше Древней Греции, а может быть, и Древнего Египта. При этом всячески подчёркивалось восточное, варварское происхождение России. Но когда речь заходила о нефти и газе, у украинцев вдруг просыпались братские чувства, и они говорили, что украинцы и россияне – фактически один народ, и что необходимо помогать друг другу. Даже в разговоре Митрофана Елисеевича явно угадывался двойной подход к москалям. Срочную службу в армии Митрофан Елисеевич проходил где-то на Урале. Поэтому вполне сносно говорил по-русски. И он это демонстрировал, когда обращался к Алексею с какой-либо просьбой. Но когда Митрофан Елисеевич старался подчеркнуть свою «незалежность», то переходил на украинский. В такие минуты ему доставляло удовольствие то, что некоторые слова из его речи Алексею были непонятны.
Таким поведением Украина напоминала Алексею несостоявшегося подростка, который для своего самоутверждения в глазах окружающих всячески охаивает старшего брата. Но в трудную минуту обращается к нему за помощью и взывает к родственным чувствам. Алексей не понимал, почему одна суверенная страна должна себе в убыток делиться с другой суверенной страной своими ресурсами. При том, что бензин на Украине, по приблизительным его подсчётам, стоит не дороже, чем в Москве.
Еще Алексей чувствовал, что все эти упрёки и претензии к Москве в большей мере были связаны не с реальным ущемлением суверенных или каких-то иных прав со стороны Москвы, а с комплексом собственной неполноценности, с желанием оправдать свою несостоятельность как суверенного государства. А у отдельных граждан – с осознанием неравенства возможностей.
 Такое отношение к Москве и москвичам демонстрировали и многие россияне, проживающие на периферии. Очевидно, такие отношения всегда возникают между Центром и Окраиной. В советское время Москвой гордились, Москвы боялись, москвичам завидовали, нередко Москву обвиняли во всех реальных и мнимых бедах.  Но при всём при том, почти каждый из хулителей с радостью согласился бы стать ненавистным москалём.
 Родители и ближайшие Наташины родственники встретили Алексея вполне доброжелательно, и для этого были свои достаточно веские причины. Во-первых, родители были довольны тем, что дочка, наконец-то выходит замуж. «А то ведь совсем засиделась в девках. От людей даже как-то неудобно». Во-вторых, через замужество она становится настоящей москвичкой, а это вам не на заработки ездить по поддельным документам в ту же Москву или ещё куда. «Обустроится, обживётся, глядишь и родичам поможет устроиться». (Особенно на это надеялся Пётр). И, наконец, в-третьих, жених вроде бы не плохой парень: из себя статный, видный и в рассуждениях не простак. Со слов Натальи – неплохо зарабатывает, жильём обеспечен, к тому же учится в каком-то институте на вечернем отделении. Ну, чем не жених?
Находясь в гостях у Наташиных родителей, Алексей не вдруг, не сразу, но заметил, что в общении с ним, да и между собой, Наташины родственники почти всегда сводили разговор к денежным и имущественным проблемам. Их, прежде всего, интересовало, сколько зарабатывает Алексей и его родители? Какая у них квартира? Есть ли дача и так далее. И в оценке того или иного родственника или знакомого главным критерием были не личные, человеческие качества, а имущественный ценз – сколько кто зарабатывает и что имеет. Так желая показать свою дочку с лучшей стороны, Митрофан Елисеевич, не без гордости, говорил Алексею:
- С Наталкой ты нэ пропадэшь. Вона завжди може заробыть гроши.
Даже говоря о своём десятилетнем внуке Николае, Митрофан Елисеевич отмечал не его способности и увлечения, а то, как внук помогает по хозяйству и, каков его вклад в общее дело.
- Ты не дывыся що вын такый малый. За его кролив в тому роци мабуть пятьсот долларив выторгували.
Алексей догадался, что речь идёт о кроликах, за которыми ухаживает десятилетний Николай. А когда в присутствии Митрофана Елисеевича разговор зашел о Наташиной однокласснице Галине – начинающей, но уже подающей надежды художнице (накануне Алексей и Наташа заходили к ней в гости и видели кое-что из её творчества), то Митрофан Елисеевич с плохо скрываемым раздражением и оттенком злорадства изрёк:
- Малюе якусь чертовщину, а даже для сэбэ грошый заробыть нэ може – всэ с батькив тягнэ (тянет с родителей).
Нельзя сказать, чтобы денежные проблемы не волновали Алексея и его родителей. В последние годы «благодаря» бездарной политике властей и всеобщей криминализации России, для большинства её жителей проблема элементарного биологического выживания стала, пожалуй, главной. Именно по этой причине, после долгих раздумий и душевных терзаний, его отец был вынужден оставить любимую работу в институте, отказаться от защиты докторской диссертации и перейти работать в коммерческую фирму. По этой же причине Алексей сейчас работает не в той области, о которой мечтал. Но в его семье деньги были лишь средством в достижении определённых целей. Здесь же, в семье Митрофана Елисеевича, деньги были самоцелью.
 
30. Дела семейные

Сразу после свадьбы молодые поселились в однокомнатной квартире, в которой раньше жила бабушка Алексея, которая умерла пол года назад. В квартире предварительно был сделан косметический ремонт. Но его качество и дизайн Наташе не понравились, и она через какое-то время всё переделала и обустроила квартиру на свой вкус и лад.
Деньги в семье водились. Во-первых, Алексей через своего отца устроился в информационный центр российской–голландской торговой фирмы и получал неплохую зарплату. Во-вторых, у Наташи  были кое-какие сбережения, и она открыла свою фирму, которая специализировалась на поставках товаров из Украины в различные торговые точки Москвы. В последствии, когда Наташа, в связи с рождением ребёнка, временно отошла от дел, фирмой руководил её брат Пётр, который к тому времени, стараниями Наташи также перебрался в Москву.
Алексей имел все основания гордиться рачительностью и предприимчивостью своей жены, если бы не одно обстоятельство. С некоторых пор он стал замечать, что для Наташи большое, если не основное, значение в жизни имеют деньги, вернее их количество. Для нее не существовало плохой или хорошей, интересной или не интересной, творческой или рутинной работы. Главным критерием оценки того или иного вида деятельности она считала количество получаемых за эту работу денег. Как-то она сказала Алексею: «Я готова хоть дерьмо вёдрами таскать, лишь бы за это хорошо платили». Это было в ту пору, когда Наташа только перебралась в Москву на постоянное местожительство и пыталась найти себе работу, или открыть свою фирму, отвергнув при этом несколько интересных (по мнению Алексея) предложений, потому что, на её взгляд, они не имели финансовых перспектив. По этой же причине, как выяснил Алексей, она бросила занятия в Харьковском институте физической культуры, отучившись там полтора года и уже имея звание кандидата в мастера спорта по лыжным гонкам и биатлону.
Ещё Алексей заметил, что у Наташи нет настоящих близких подруг и друзей. Она довольно быстро и легко сходилась с нужными, полезными ей людьми, но так же быстро и легко рвала с ними всякие отношения, когда они переставали отвечать её меркантильным интересам. По этим же признакам она приглашала гостей к себе и ходила в гости к другим. Очевидно, эта черта характера была заложена в Наташу с самого рождения семейным воспитанием и всем образом жизни родителей и её близких родственников.
В целом семейная жизнь оказалась гораздо сложней и прозаичней, чем думал Алексей. До свадьбы Алексей и  Наташа фактически не имели опыта повседневного взаимного общения, и не могли в достаточной мере узнать друг друга. Те короткие, эмоционально насыщенные встречи случались нечасто. На них они создавали атмосферу праздника и всецело отдавались друг другу, утоляя накопившуюся за время разлуки страсть. Но праздник не может продолжаться до бесконечности, а его искусственное продление извращает саму идею праздника.
Различия во взглядах, представлениях, интересах и ценностях становились всё более очевидными с каждым прожитым совместно месяцем и днем. Порой Алексею казалось, что они с Наташей живут в параллельных мирах, иногда пересекаясь только в постели. В одной из книг про любовь, секс и семейную жизнь Алексей вычитал, что для настоящей любви необходимы три составляющие: единение душ, которое порождает дружбу; единение тел, которое порождает желание; и единение ума, которое порождает уважение. Переложив свои с Наташей отношения на найденную формулу любви, Алексей пришел к неутешительному выводу: из трех необходимых фактора любви, в их взаимоотношениях имеется только один – единение тел. Но и этот фактор, не имея поддержки со стороны других факторов, потихоньку угасал. В минуты горьких раздумий Алексей всё чаше мысленно возвращался в мир по детски наивных, но чистых и светлых его отношений со Светой. Очевидно, его душа, маясь в одиночестве, грустила по утраченному…
Натянутые семейные отношения не остались незамеченными Верой Васильевной. Она долго беседовала с сыном о проблемах и перспективах его с Наташей отношений, и пришла к однозначному выводу:
- Я считаю, что вам необходимо завести ребёнка. Семья без ребёнка – не семья. Ты с Наташей живёшь уже больше года, а детей нет. Вот мы с твоим отцом первую годовщину свадьбы встречали уже  втроем. Как раз в этот день меня с тобой выписали из роддома. И твоё появление на свет в дальнейшем во многом способствовало сохранению семейного очага.
- Да я и сам об этом думал… Но Наташа считает, что в данный момент ребёнок будет мешать нам обустраивать свою жизнь. Она планирует сначала купить новую квартиру, обновить машину… Ну… в общем у неё другие планы.
- Алёша, - в голосе матери зазвучал металл. – Не хотелось тебе об этом говорить, но я считаю, что мужчина при желании может настоять на своём. Наташа слишком самостоятельная и деловая женщина. Сама она никогда не остановится, пока не заработает всех денег на свете и не скупит все квартиры. Главное предназначение женщины в семье – рождение и воспитание детей. Иначе, просто не надо выходить замуж. Ты должен настоять на ребёнке, – металл в голосе матери сменился на доверительную нежность. - Иначе я не вижу перспективы ваших семейных отношений…
Алексей последовал совету своей матери. На следующее утро, собираясь на работу, он в который уже раз завёл разговор о ребёнке. Наташа, как обычно стала приводить свои доводы о том, что с ребёнком необходимо повременить до лучших времён. На вопрос, когда наступят эти самые лучшие времена, она ответила неопределённо:
- Ну, почём я знаю, когда мы с тобой сможем нормально устроить свою жизнь. Может, года через два…
- Наташа, я почти всегда и во всём уступал тебе, хотя иной раз ты и была не права. Но этот вопрос для меня имеет принципиальное значение. Поэтому я говорю тебе совершенно откровенно и определённо: или ты будешь рожать, или для меня родит другая. – С этими словами Алексей, уже собравшийся выходить, ушел, с чувством закрыв за собой дверь.
Два дня они почти не говорили друг с другом. На третий день, прейдя вечером с работы, Алексей заметил, что с Наташей произошли положительные перемены. Она встретила его приветливой улыбкой и поцелуем, что в последнее время случалось нечасто. Уже за ужином, уловив момент, она вдруг сказала:
- Ты, знаешь, Алёшенька. Я много думала о нас, и о твоём желании иметь ребёнка. Ну… в общем – буду рожать.
Алексей, слабо веривший в положительный исход семейного конфликта, от неожиданности растерялся. Но, прейдя в себя, он бросился обнимать и целовать свою жену…

31. Снайпер Белка

Телефонный звонок отвлек Алексея от задушевного разговора с Николаем. Звонила мама. Она была радостной и возбужденной. Поздравив Алексея с рождением сына, она упрекнула его в том, что он ей не позвонил и не заехал сам. Алексей рассказал маме, как он съездил в роддом и навестил Наташу, как они обменялись записками. Потом он извинился за то, что не позвонил. А также объяснил, что заехать сегодня, наверное, не удастся, так как он случайно встретил своего однополчанина и сейчас они вместе отмечают рождение сына. В конце разговора мама напомнила Алексею о том, что надо бы послать телеграмму Наташиным родителям.
Закончив разговор с мамой, Алексей, чтобы вновь не забыть про телеграмму, решил тот час же найти адрес  Наташиных родителей.
- Ты, Коля, немного посиди. Я должен найти кое-какие бумаги. А то на радостях мне совсем память отшибло.
- За меня не беспокойся, зёма, я, можно сказать, сижу и блаженствую.
Алексей открыл платяной шкаф, в правом углу которого обычно лежал небольшой, серого цвета с позолоченным замком чемоданчик. В этом чемоданчике, как он полагал, Наташа хранила полученные ею письма с конвертами, на которых, возможно, был и  нужный ему адрес. Алексею было как-то неловко открывать чемоданчик с чужими письмами, но Наташа сама просила его это сделать. Присев на диван, Алексей осторожно, как опасную находку открыл чемоданчик. В нем он обнаружил целый ворох различных бумаг: договоров, справок, копий документов и прочее. С внутренней стороны на верхней крышке чемоданчика имелся матерчатый карманчик, верхняя кромка которого стягивалась резинкой. Алексей подумал, что в этом самом карманчике и лежит конверт или другая какая-нибудь бумага с нужным ему адресом. И действительно, из карманчика он извлек несколько старых конвертов с адресами и несколько фотографий.
Наташа никогда не показывала Алексею эти фотографии, и сейчас, одолеваемый любопытством, он стал их разглядывать. Фотографии, видимо, были сделаны в то время, когда Наташа училась в институте и занималась спортом. На одном из снимков она стояла на лыжах в ярком красно-зелёном спортивном костюме, и Алексей невольно залюбовался её стройной фигурой. На другом снимке Наташа была в кругу таких же, как и она спортсменов и Алексей не сразу отыскал её среди других. И вдруг Алексей воскликнул от неожиданности. В его руках оказалась та самая фотография, которая долгое время не давала ему покоя. На фотографии в камуфляжной форме стояли две девушки, два снайпера, два его личных врага – Белка и Стрелка. Но если на той фотографии (вернее копии), которую через Николая переслал ему Гуськов, лица девушек были размыты и плохо просматривались, то эта фотография, видимо, была оригиналом. Алексей без труда узнал в снайпере-Белке свою жену Наташу.
Николай, услышав, как  вскрикнул Алексей, с иронией в голосе спросил:
- Ты что там, на мину наткнулся, что ли? Смотри, не подорвись.
- Уже подорвался, - не своим голосом, даже не произнес, а выдохнул Алексей. Где-то на уровне подсознания он понял, что  действительно произошел взрыв. Взрыв, подготовленный прошлой чеченской войной. Взрыв, направленный в будущее. Взрыв, трагические последствия которого еще только предстояло осознать и пережить. Но уже сейчас было ясно, что взорвалась вся его семейная жизнь и не только она.
- Что ты там такое нашел? - встревожился Николай.
Немного прейдя в себя, Алексей стал думать, как ему поступить: рассказывать или не рассказывать Николаю о постигшей его трагедии? Но, решив, что одному ему сейчас просто не справится со своими мыслями и чувствами, он решительно подошел к столу и положил перед Николаем фотокарточку.
- Вот, на, полюбуйся.
- О, да это та самая фотка, которую я тебе в госпиталь привозил. Только эта вроде по ярче будет и цветная. На ней девчата значительно лучше смотрятся. Только я не пойму, зёма, что тебя так взволновало. На тебе просто лица нет.
- А то, что эти симпатичные девчата – чеченские снайперы, на совести которых жизни многих наших солдат. А на совести вот этой, - Алексей ткнул пальцем в Белку, - ещё и жизнь моего Серёги.
- А ты раньше, что, об этом не знал? Я ж тебе эту или подобную фотокарточку привозил сто лет назад.
- Знать то знал, но я не думал тогда, что впоследствии женюсь на убийце моего друга, - явно горячился Алексей.
- Как на убийце…
- А так. Снайпер Белка и моя жена – один и тот же человек…, - на слове «человек» Алексей как бы запнулся, а потом договорил уже как-то отрешенно. - А может и не человек…
Он сел в кресло, облокотившись о стол и  обхватив голову руками. Новая, еще более мощная волна эмоций захлестнула разум, и он был уже не в состоянии анализировать беспорядочный поток противоречивых мыслей и чувств.
…Сидя за столом, Алексей пытался найти хоть какое-то опровержение тем неумолимым фактам, которые доказывали, что его жена Наташа и снайпер Белка – одно и то же лицо. Он поднялся. Невидящим ничего вокруг взглядом скользнул по притихшему Николаю и пошел к книжному шкафу. Открыв дверку нижнего ящика, он долго рылся в бумагах, пока не нашел ненавистную ему фотографию с нечётким изображением двух девушек-снайперов. Вернувшись к столу, он устало опустился в кресло. Положив рядом обе фотографии, Алексей долго их рассматривал, сравнивая, сопоставляя какие-то детали, фактически не имевшие отношения к существу вопроса.
Чуть отодвинув от края стола фотографии, Алексей откинулся на спинку кресла, пытаясь понять, как он мог прожить с убийцей своего друга столько дней и лет и не заметить ничего подозрительного. И вдруг он вспомнил, как однажды, во время их с Наташей поездки на Украину, Пётр  жаловался ему на сестру. Тогда Алексей не придал особого значения этому рассказу, а теперь всё становилось на свои места…
Пётр, видимо пытаясь разжалобить Алексея своей нелёгкой долей и заручиться его покровительством, рассказал Алексею следующее. Однажды, а это было в начале осени 1995 года, Наташа вернулась домой уставшая, с южным загаром на открытых участках тела, с обветренным осунувшимся лицом, с выгоревшими, давно не видавшими парикмахерских ножниц, волосами. На все вопросы родных «где была» и «что делала» она уклончиво отвечала, что устроилась в солидную коммерческую фирму и занималась поставкой различных товаров в одну из восточных стран. Что за товар и в какую страну он поставлялся – коммерческая тайна. Но при этом Наташа давала понять своим собеседникам, что за свой нелёгкий труд она получила приличные деньги, причём в долларах.
Петру не терпелось узнать, в какой фирме работает сестрёнка и не найдётся ли там подходящее местечко и для него. Но первые дни после приезда Наташа почти не выходила из своей комнаты и не желала ни о чём говорить. Она просто отсыпалась и отъедалась после своей, видимо нелегко давшейся ей командировки. И ещё чувствовалось, что она была явно не в себе: порой раздражалась по пустякам и могла закатить истерику; порой шутила и смеялась почти беспричинно, но её шутки были плоские и язвительные, а смех с привкусом горечи; порой ею овладевала апатия и она становилась безразличной ко всему её окружающему. В такие периоды она действовала как бы автоматически: что-то делала, с кем-то говорила, но мысли её были где-то далеко от окружающей реальности.
Очевидно в один из таких периодов отрешенности, когда Наташа сидела на скамейке в саду под развесистой, усыпанной краснобокими плодами яблоней, листья которой уже слегка опалила осенняя желтизна, к ней подошел Пётр. Он в очередной раз обратился со своей просьбой об его устройстве на работу. Пётр видимо нарушил желанное для Наташи уединение и прервал её размышления или воспоминания. Так или иначе, но Наташа была недовольна непрошеным появлением Петра. Выслушав его просьбу, она сказала, с плохо скрываемым раздражением:
- А ты знаешь, какую работу приходится выполнять, чтобы хорошо заработать?
- Да я согласен на любую работу, - с готовностью ответил Пётр. Он, видимо, подумал, что разговор вступает в практическую плоскость и глаза его засветились надеждой.
- А если тебе придётся стрелять в людей, ты согласишься?
- Стать киллером что ли?
- Ну, зачем киллером? Киллер, конечно же, высокооплачиваемая профессия, но это уголовщина, да и они, насколько мне известно, долго не живут. На каждого киллера, говорят, имеется свой антикиллер. Но есть место, где люди стреляют друг в друга вроде бы как на законных основаниях, да ещё и за деньги. Ты же в армии служил?
- Ну… и что с того? – недоумевающе подтвердил Пётр. На его взгляд, этот полу-вопрос, полу-утверждение про армию был совершенно лишним. Он и сейчас хорошо помнил, как Наташа вместе с родителями и другими родственниками и друзьями провожала его ещё в Советскую Армию, а потом писала нежные, полные детской наивности письма, называя его защитником отечества и всё такое.
- Какая у тебя военная специальность?
- А бог его знает. Я служил в миномётном взводе. В последние полгода был наводчиком.
- Ну, вот видишь, ты наводчик миномёта. С такой специальностью сейчас можно неплохо заработать.
- Я что-то не пойму – о чем ты?
- Про Чечню слышал? Сейчас, говорят, там с обеих сторон вертятся огромные деньги. Кто пошустрей, тот их и гребёт. У нас в институте, ну который я бросила, и в других организациях по всему Харькову почти открыто идёт вербовка наёмников. Можешь и ты попробовать. Там миномётчики – наводчики на вес золота, - Наташа испытывающе смотрела на Петра.
- Да ты чо?! Совсем того, что ли? Это ж надо будет пулять по своим же ребятам. Возможно, даже с которыми я служил в одном взводе или полку. Да и опасное это дело. Ведь могут убить, а ещё хуже – искалечить, - Пётр явно разволновался. Он ещё до конца не понял – шутит Наташа или на полном серьёзе предлагает ему стать наёмником, а, по сути, убийцей.
Она не шутила, но в её словах была и ирония, и какая-то издёвка, типа того: «что, а тебе слабо?»
- Ладно, успокойся. Конечно же, я пошутила. Вернее хотела узнать твоё мнение по поводу этих самых наёмников. Понимаешь у меня один знакомый из студентов – туда завербовался. Большинство знавших про это – осудили его поступок. А ему всё по фигу. Уже две ходки сделал туда и обратно. Говорят, не плохо заработал. Но это я так, к слову. А что касается нормальной работы, ну на этой самой… ну как его… в общем на фирме,  где я работаю, то тут, видишь ли… - как тебе объяснить попроще… - я сама там как бы сезонный работник – могут ещё пригласить, а могут и прокатить. Но если у меня появится такая возможность, то я обязательно постараюсь тебя пристроить на приличное местечко.
Пётр покинул Наташу в расстроенном состоянии. Мало того, что в очередной раз рухнула его надежда  найти через неё хорошую, денежную работу, так сестрёнка ещё устроила ему какую то проверку «на вшивость». «Чего она хотела выяснить этими дурацкими закидонами про наёмников и Чечню?» – недоумевал Пётр. «Может она работает в какой-то спецслужбе, или сама занимается вербовкой?… черт его знает. От неё можно ожидать чего угодно».
- А ты случайно не знаешь, что у неё за работа и почему она не хочет меня взять к себе? – спросил Пётр Алексея, заканчивая свой рассказ.
- Нет, я не в курсе, где она работала тогда, искренне ответил Алексей…
…Сейчас то он точно знал, какую работу предлагала Наташа Петру, и из какой командировки она вернулась осенью 1995 года…


32. Что делать?

- Ха-ха-ха-а…А-ха-ха-ха-ха-а-а…, - вдруг громким, неестественным смехом засмеялся Алексей.
 - Ты, что, того?..., - вздрогнул от неожиданности Николай.
- Точно! Ты угадал. Теперь я и того…, и этого…. Представляешь!? Сколько лет я мечтал найти и уничтожить убийцу моего друга? Сколько переживал, страдал от того, что не знаю где она? А она оказывается вот где – рядом со мной. Так сказать, под моей защитой и опёкой. Остаётся только дождаться, когда её выпишут из роддома, и придушить эту тварь на глазах своего сына.
 Алексей распалялся всё больше и больше. Он встал из-за стола и стал ходить по комнате, жестикулируя в такт произносимым словам.
 – Ну, как тебе такой сценарий? Нравится!? Как ты думаешь, получится из меня российский Отелло? Ну, что молчишь, философ?... Это тебе не сказки рассказывать про то, как нам обустроить Россию. Здесь не философия или логика нужна…  Этот вопрос намного сложней…, конкретней… Здесь душой, понимаешь, душой, или сердцем думать надо… Понимаешь?! Ничего ты не понимаешь! И я ни черта не понимаю… Ну, так, что, что мне теперь делать?! Что делать?!...
С Алексеем, видимо, случилась истерика. В его голосе слышалось отчаяние и крик о помощи. Во всём его облике была растерянность незаслуженно обиженного человека, который ищет и не находит выход из вдруг возникшей, трагической ситуации.
- Я знаю, что теперь надо делать! – неожиданно громко, почти с той же тональностью в голосе, как и у Алексея, прокричал Николай.
Явно не ожидая от спокойно сидящего сослуживца такой бурной реакции, Алексей умолк и остановился. Потом удивлённо посмотрел на Николая, как будто впервые увидел этого человека. Некоторое время он смотрел, видимо что-то вспоминая, потом тихо, с надеждой спросил:
- Так, что надо… делать?
- Я предлагаю для начала выпить.
Лицо Алексея отобразило разочарование. Он обречённо подошел к столу и сел в кресло. Но потом вдруг оживился.
- А ты знаешь? Ведь это же действительно неплохая идея…
Алексей решительным движением взял стоявшую на столе бутылку с водкой, но, увидев, что она более чем на половину пустая, тут же поставил её назад.
- Эта не годится… Я сейчас…
Он быстро, почти бегом пошел на кухню и также быстро вернулся, открывая на ходу бутылку «Кубанской». Сев за стол, он пододвинул к себе высокий тонкостенный стакан, из которого пил фруктовую воду и наполнил его более чем на половину.
- Тебе как обычно, или также?..., - спросил Алексей гостя, жестом указывая на налитый себе стакан.
- Нет, мне как обычно…, - подвинул Николай стопку для водки.
- Ну, давай, как говорил один мой приятель, за удачу!
Алексей выпил до дна и не ощутил ни вкуса, ни запаха, и ни обычного жжения внутри. Поставив стакан, он упёрся в него немигающим взглядом.
- Ты бы закусил чего…, - неуверенно предложил Николай.
- А чего её закусывать. Закуска к водке – деньги на ветер. Давай-ка лучше выпьем еще…
- Может немного погодя?…
- Да хватит тебе меня беречь! Когда рубят голову, о волосах заботиться пустое…
Алексей опять налил Николаю стопку, а себе в большой стакан вылил всё содержимое бутылки, и, не чокаясь, выпил. На этот раз он ощутил, как водка заполняет желудок, и начинает медленно расползаться по телу тёплой горьковатой истомой. Алексей откинулся в кресле, закрыл глаза, и, видимо, забылся или задремал. Николай своим присутствием старался не тревожить покой сослуживца. Время в уютной однокомнатной квартире, находящейся в одном из спальных районов Москвы, застыло в тревожном ожидании…
Неизвестно сколько длившееся затишье было неожиданно, резко нарушено телефонным звонком. Телефон заливался механической трелью и не желал входить в сложившиеся обстоятельства. Николай попытался добраться до нарушителя спокойствия, чтобы как-то его угомонить. Но тут в ситуацию вмешался очнувшийся Алексей. Он быстро поднялся с кресла и остановил уже прыгавшего на одной ноге к телефону Николая…
- Не суетись. Я сам…, - подняв трубку, Алексей заговорил будничным голосом: - Алло?... Да, слушаю… Так… Хорошо... Договорились. Ждём…
Положив трубку телефона и вернувшись в кресло, Алексей доложил Николаю:
- Всё идёт по плану. Стас со своими ребятами изучил объект… ну, в смысле, твой притон. И установил за ним наблюдение. Так, что всё схвачено. К семи обещал подъехать за нами…
- Лёша, - вдруг сменил своё коронное «зёма» на обычное имя Николай, - мне так неудобно, что я в такое время влез к тебе со своими проблемами… Тебе сейчас не до меня…
- Это ты меня прости Коля, - оборвал его Алексей. -  Закатил я тут истерику… И на тебя наорал… - Опять нахлынувшие чувства перехватили Алексею горло. Глаза повлажнели. Видимо он с трудом сдерживался, чтобы не разрыдаться. Справившись с эмоциями, Алексей продолжал:
- То, что ты сегодня со мной – это здорово… Один бы я всего этого не пережил… У меня после всего этого… Ну… разоблачения, неоднократно возникало желание пустить себе пулю в левый висок…
- А почему именно в левый, - заинтересовался Николай. – Ведь слева стрелять неудобно. Ты ж, я вижу, правша, - пытался шутить Николай, хотя ему и было не до шуток. Он всерьёз опасался за жизнь Алексея.
- А вот в этом-то и состоит, так сказать, изюминка всей моей проблемы. Проблемы жизни и смерти. Причём и моей, и Серёгиной. Я тебе не рассказал про многие детали того боя, в которых я и сам до конца не разобрался. А ведь в этих деталях, насколько я понимаю, и зарыта собака. Ты говоришь, почему в левый висок… А потому, что ему уже в том бою была предназначена пуля этой… этой…   твари. Ты знаешь? Даже не знаю как её теперь и называть. Называть человеческим именем – значит оскорблять память тех, кого она загубила, ради своей похоти и наживы. Поэтому… язык не поворачивается… Называть погаными именами – вроде как оскорблять своего сына… Ты видишь, даже в этом вопросе возникла проблема, которую фактически невозможно решить... – Алексей выразительно посмотрел на Николая, как бы приглашая его подтвердить неразрешимость возникшей проблемы.
- Ну, так вот, - продолжал Алексей, - когда я упал раненый в том бою, эта… ну, в общем, снайпер, добила всех раненых вокруг меня. В живых, кроме меня, рядом никого не осталось. И мне она целила именно в левый висок. И ведь попала, но не насмерть. Как пуля могла срикошетить, до сих пор не пойму. Вот, гляди…, - Алексей указательным пальцем левой руки ткнул себе в висок.
Николай пригляделся и увидел раннее не замеченную им красную с синеватым оттенком пульсирующую полоску на левом виске Алексея.
- Ну и что из этого следует?... В чём тут фишка?
- А в том, что пуля попала Серёге точно в левый висок. Врач, делавший мне перевязку в санчасти, а до этого осматривавший труп Серёги, даже пошутил, что мы с Серёгой как близнецы, с одинаковыми ранениями в левом виске. Вот только меня, мол, бог помиловал. Но главное даже не в этом…, - Алексей задумчиво умолк.
- А в чём же? – не выдержал паузы Николай.
- А в том, что тогда погибнуть должен был я. Если бы меня добила эта…, то Серёга не стал бы для неё мишенью. Но я понять не могу, как она могла промахнуться в меня лежачего, а ему попала в то же место и насмерть? Но самое ужасное то, что потом она стала моей женой и родила мне сына, а я всячески этому способствовал, и даже назвал сына именем убитого ею моего друга. – Алексей разволновался и замолчал. Потом продолжил как-то отрешенно. - Убить сейчас её, о чём я мечтал все эти годы, значит убить мать моего сына. Парадокс? Да, парадокс. Оставить безнаказанной – значит простить ей смерть Серёги и многих других ребят… И опять - парадокс…
Алексей замолчал, и какое-то время сидел в раздумье. Потом, вдруг, встрепенулся и заговорил эмоционально, быстро, как будто боялся, что ему не дадут высказаться:
- Какая неведомая сила написала весь этот страшный сценарий бесконечной драмы и выбрала меня на роль главной жертвы!? Ведь всё это закручено пострашнее Голгофы. Там Иисус Христос хоть знал, что своей смертью сможет искупить человеческие грехи. А здесь, даже моя смерть ничего изменить не в силах… А убить её, значит лишить сына матери…
- Никого убивать не надо. Да и уголовщина это чистой воды. Это там, в бою, пристрелить такую считалось геройством. Я знаю, что над такими, попавшими в плен, ребята, как правило, устраивали самосуд. Всё с рук сходило. Уж больно много крови на их совести… А ты, если хочешь наказать свою…, ну эту… «снайпершу», так можно просто обратиться в милицию, а лучше в ФСБ. Улики имеются. Там с ней, я думаю, разберутся…
- Нет, Коля. Никуда я заявлять не буду. Если бы я раньше знал, кто она такая, то, наверняка нашел бы способ её наказать. А теперь не мне её судить. В том, что она родила мне сына и моя вина. А в остальном пускай решают другие.
- Ну, а ты сам то, что намерен делать?
- А я завтра, или послезавтра уезжаю в Чечню.
- Как в Чечню!? – Николай от неожиданности даже подскочил в своем кресле.
- А вот так. Ты слышал, что сейчас там творится? Те же самые недобитые бандиты – Басаевы, Масхадовы – с которыми наши идиоты заключили в девяносто шестом мирный договор, попёрли на Дагестан. Там сейчас довольно жарко. Мне позавчера из военкомата звонили. Они сейчас спешно формируют специальный батальон из бывших… Ну из тех, кто прошел Афган, или Чечню. У меня тогда планы были совсем другие и я, конечно же, отказался. А выходит, что зря…
- Тебе что, одной войны мало? Ты, зёма, своё уже отвоевал. Отдал, как говорят, долг Родине. Хотя я и понимаю, что нельзя отождествлять Родину с кликой бездарных и коррумпированных политиков и чиновников, дорвавшихся до власти, которые по своему усмотрению развязывают войны и заключают мир с бандитами…
- Но сейчас то, они сами попёрли на нас. Та прошлая победа, полученная бандитами в результате предательства, видать вскружила им головы. Если их вовремя не остановить, то они и до Москвы дойдут.
- До Москвы они, конечно же, не дойдут. Не та сила. А вот то, что эта война началась накануне смены власти в стране, так это неспроста.
- Какой смены власти? – удивился Алексей.
- Президентский срок Ельцина заканчивается. А популярность у него и у его команды нулевая, так как они всё, что только можно было, развалили и растащили. А власть, естественно, терять не хочется. Да и боязно. Ведь если прейдут порядочные люди к власти, то за всю эту вакханалию этим «прихватизаторам» придётся ответить. Вот они и пытаются войной отвлечь народ от реальных проблем. А такие, как ты, за это будут кровь проливать.
- Ну, ты и загнул. Выходит, что боевиками руководят из Москвы. Так, что ли?
- Непосредственно, конечно же, не руководят. А вот спровоцировать их на нападение можно и из Москвы. Но я сейчас не об этом…
- А о чём?
- Да просто, зёма, не нужна тебе эта война. Тебе сейчас здесь со своими делами надо разобраться. А ты ищешь на свою задницу новые приключения. 
- Вот в том то и дело, Коля, что со своими делами я как раз и не могу разобраться. Да и ты сам ничего конкретного посоветовать мне не можешь, потому, что в моей ситуации просто нет позитивного решения. Поэтому для меня сейчас мой внутренний конфликт - страшней любой реальной войны. Поэтому я хочу убежать от проблем, решить которые в данный момент не могу. Ты должен меня понять.  И, я тебя прошу – не отговаривай больше меня. Всё уже решено.
Алексей решительно встал и подошел к телефону. Набрав нужный номер, он заговорил бодро по-деловому:
- Алло… Военкомат?... Это сержант запаса Кузнецов Алексей Андреевич Вас беспокоит… Я насчёт службы по контракту… Да, товарищ капитан, мне уже звонили… Да… Я сразу отказался, а сейчас передумал… Что?.. Успеваю?... Ну и замечательно. Завтра в десять буду у Вас… До завтра.
- Ну, вот и всё разрешилось, лучше и не придумаешь, - говорил Алексей, усаживаясь в кресло и довольно потирая руки. – Можно сказать, в этом деле мне повезло. Уже завтра во второй половине дня набранных ребят отправляют в район дислокации. Так что я успеваю…
- А о своих домашних ты подумал? - перебил его недовольный Николай. – О маме, например, об отце…
- А вот по этой части у меня к тебе будет особая просьба… Но об этом я тебе скажу позже. А сейчас, я думаю, нам нужно немного подкрепиться, и ждать Стаса…   

33. Восстановление справедливости

  Войдя в квартиру, Стас сел в предложенное ему Алексеем кресло и попросил воды. Выпив до дна налитый ему почти до краёв стакан, он удовлетворительно крякнул и стал излагать план предстоящей операции. Стас попросил Николая еще раз описать план квартиры. Он неоднократно переспрашивал, уточнял, где что находится, и как лучше добраться до телефона, сейфа, где хранит ключи от сейфа Кеша-цыган, каким оружием располагают охранники, и другие детали. В завершение Стас добавил:
- Работать будем в масках. Ну, кроме Николая, конечно.
- Это ещё зачем? – удивился Алексей.
- А затем, что нам в этом городе и дальше жить и работать. Еще не известно, насколько солидная крыша у этого Кеши. Обычно такое покровительство не ограничивается местным отделением милиции, а тянется до самого верха. Так что засветится нам, ой, как не желательно. Да, чуть не забыл. Насчёт этой девочки…Машеньки, я уже договорился. Её временно отправят в детский приют, а потом разберутся и с её мамашей, и с ней. Остальных приезжих, кто пожелает, развезём по вокзалам и поможем сесть в поезда. Ну, как говорится, с Богом!
Тщательно спланированная и должным образом организованная операция заняла буквально несколько минут. Как потом отмечал про себя Алексей, во всём этом деле чувствовалась рука профессионала. Ровно в восемь часов вечера инвалидная коляска с Николаем стояла на площадке первого этажа перед входной дверью «нехорошей» квартиры. Николай дотянулся до кнопки звонка. Позвонил два коротких один длинный и тут же отъехал, чтобы его было видно в дверной глазок. За дверью послышались какие-то шорохи и звуки.
- Кеша, Дима, откройте. Это я, Николай…
Щелкнул замок, потом заскрежетала металлом о металл, видимо, задвижка. Дверь отворилась, и на площадку выкатился упитанный, розовощёкий охранник. Лицо его выражало крайнее неудовольствие. В ту же секунду несколько, непонятно, откуда взявшихся, людей в чёрных масках запихнули растерявшегося охранника назад в квартиру и сами заскочили следом. Последний из подскочивших к двери спешно закатил в квартиру коляску с Николаем и захлопнул дверь. На площадке воцарилась тишина и спокойствие. А вот за входной дверью, в квартире, бушевали страсти…
Уже через несколько секунд Кеша и два его охранника с заломанными за спину руками в наручниках, и с заклеенными скотчем ртами лежали, уткнувшись лицом в пол. Все они были обысканы, а содержимое их карманов Стас подверг тщательному анализу. Найденными у Кеши ключами вскрыли стоящий на кухне сейф, в котором хранились деньги и документы попрошаек. Документы тут же раздали их владельцам. Найденные в сейфе деньги передали Николаю, который подсел к столу и стал определять долю каждого работника-попрошайки. Николай с помощью двух стасовских ребят подсчитал общую сумму денег и сделал неутешительный вывод - денег для расчёта со всеми маловато. Но тут ему на помощь пришел Стас.
- А ты забыл подсчитать наличность этого цыганского хмыря.
Стас положил на стол изъятый у Кеши потёртый бумажник из желтой кожи. Лежащий на полу Кеша стал недовольно мычать, пытаясь подняться. Стоявший рядом парень в маске с чувством пнул Кешу ботинком в бок, и предупредил: «Лежи тихо, а то, вырублю совсем».  Кеша замычал от боли и притих.
Бумажник походил на толстенькую книжицу небольшого формата. Раскрыв бумажник, Николай не сдержал радостного и удивлённого возгласа: «Вот это да! Да здесь же настоящий Клондайк». Одна сторона бумажника была туго набита крупными купюрами в долларах, другая – в рублях. Теперь денег, по мнению Николая,  должно было хватить всем. Он по очереди подзывал к столу «попрошаек» и производил расчёт. Получивших деньги и документы сразу же выводили (выносили) из квартиры, и, в зависимости от того, куда необходимо было доставить человека, сажали в один из двух стоявших за углом микроавтобусов.
Рассчитавшись со всеми и положив в грудной карман камуфляжной куртки деньги, причитавшиеся лично ему, Николай указал Стасу на оставшиеся на столе несколько стодолларовых купюр:
- Это тебе с ребятами… Извини, что мало… Но…
- Хватит тебе здесь разводить бодягу. А это забирай себе…
- Нет, нет. Это ваше…
Стас секунду поколебался, потом небрежно сгрёб деньги со стола и сунул в карман.
Алексей подошел к Николаю и спросил, указывая на лежащих на полу охранников:
- Который из них тебя пинал, тогда… за Машеньку?
- Вот этот, - указал Николай на лежавшего слева от него детину.
Алексей подошел к лежавшему, и стал пинать его ногами приговаривая: «Это тебе за Машеньку, это за Николая, это за то, что ты, тварь, лижешь задницу пришлым подонкам, и измываешься над соотечественниками…»
 - Да угомонись ты, - оттащил Стас Алексея от мычащего и корчившегося от боли охранника. – Нам только трупов еще не хватало.
Кешу и его охранников растащили по разным комнатам опустевшей квартиры. Потом посадили их на пол спиной к батареям отопления и приковали наручниками так, чтобы они не могли не только подняться, но и освободить рот от наглухо закрывавшего его скотча.
Уже в машине по дороге домой Алексей спросил у Стаса:
- А что будет с Кешей и его холуями?
- За них не беспокойся. Я уже всё обмозговал. Сейчас завезу вас, а потом заскочу к своим бывшим сослуживцам. Передам им ключи от квартиры и кое-какой компромат на этих упырей. Там есть за что зацепиться. При желании даже срок можно припаять. У Кеши паспорт поддельный, ну и регистрация и всё остальное. У этих двоих паспорта в порядке, но у одного имеется фальшивое удостоверение помощника депутата Государственной Думы, а у другого – липовые корочки капитана ФСБ. Так что есть, где развернуться. Даже если их и не раскрутят на срок, то денёчка два-три, а то и больше их подержат в предвариловке. А нам и нашим клиентам этого времени вполне хватит, чтобы замести следы. Да, чуть не забыл… Если твой сослуживец задержится у тебя на пару дней, то ты его с московского вокзала не отправляй. Вдруг к этому времени этих упырей выпустят. А Николай для них враг номер один. Тут уж пощады не жди. Лучше вывези его подальше от Москвы, и посади на проходящий поезд.
Выйдя из машины, Алексей и Николай бодро зашагали к своему подъезду. Освободившийся от инвалидной коляски, на костылях, Николай уже не казался жалким и беспомощным. Да и проблемы с лифтом уже не возникало…

34. Каждому своё…

Войдя в квартиру, Алексей попросил Николая посидеть, подождать, а сам пошел на кухню готовить ужин; ведь они с Николаем целый день только закусывали. Да и проведённая со Стасом операция способствовала возбуждению аппетита. Алексей отварил вермишель, добавил в неё тушёную говядину. Получилась отличная еда – макароны по-флотски. Когда с макаронами было покончено, и бывшие сослуживцы с чувством исполненного долга откинулись в своих креслах, Алексей продолжил прерванный перед приездом Стаса разговор.
- Ты где собираешься делать протезы? У себя в Тамбове, или здесь, в Москве?
- Я еще до конца не определился. У нас там тоже есть какая-то мастерская, но она особого доверия не внушает. В Москве есть очень солидная фирма. У меня даже номер её телефона имеется. Там можно заказать любые, даже импортные протезы. Говорят, что на таких ходишь, и не чувствуешь, что ноги не свои. Вот только не знаю, хватит ли денег. Да и проблема с жильём… Ну, в смысле, где пожить, пока заказ примут. Ты ж, вроде как завтра уезжаешь…, - Николай выжидающе смотрел на Алексея.
- Давай поступим следующим образом. Завтра утром я еду в военкомат. А ты созваниваешься с фирмой и узнаёшь, что почём и когда можно подъехать. Я возвращаюсь из военкомата, забираю кое-какие свои вещички и сваливаю, чтобы меня никто из моих родственников до отправки в часть не достал. К тебе сразу после обеда подъедет на машине мой отец, Андрей Иванович. Если договоришься с фирмой, он сразу же свезёт тебя туда и посодействует в оформлении заказа. Если возникнет проблема с деньгами, он поможет. Я об этом с ним договорюсь. Три-четыре дня, пока не выпишут… эту… с сыном, можешь пожить здесь. Но я думаю, вы до этого управитесь. А если нет, то поживёшь у моих родителей. Теперь о главном…, - Алексей замолчал и задумался. Потом, видимо что-то решив, продолжил:
- О моём отъезде в Чечню моему отцу не говори до вечера. Вечером пригласи его посидеть и всё расскажи как есть, и передай ему эти фотографии, - Алексей жестом указал на лежащие на столе фотографии. – Постарайся как-то объяснить отцу, что мой отъезд – вынужденная мера, что иначе я мог бы натворить здесь что-то ужасное…, - Алексей на время замолчал, стараясь справиться с вновь нахлынувшими эмоциями. – Как поступить с этой…, - пусть решают сами родители. Я в данный момент принимать такое решение просто не в состоянии…
На следующий день намеченный Алексеем план был осуществлён. Николай созвонился с нужной ему фирмой, а потом поехал туда с отцом Алексея и в тот же день оформил заказ на необходимые ему протезы.  С утра Алексей уладил все необходимые формальности и вечером отбыл в свою войсковую часть. А уже через неделю поезд мчал его на очередную Чеченскую войну.
Уже в должности командира отделения Алексей сидел в купе у окна и наблюдал за проплывающим мимо пейзажем. Он быстро освоился со своими военными обязанностями, познакомился с сослуживцами, и внешне чувствовал себя вполне комфортно. Но в душе у него продолжали бушевать страсти, эмоции, обида, неутоленная жажда мести. Алексей и сам еще не в полной мере понимал, для чего он едет в новое пекло, где человеческая жизнь порой сравнима с ценой снайперской пули или осколка от разорвавшегося снаряда.
На уровне подсознания Алексей сравнивал своё состояние с состоянием своей страны: истерзанной десятилетием безвластия, разграбленной коррумпированными реформаторами, преданной своей политической элитой, униженной поражением в прошлой чеченской войне, жаждущей реванша. Как капля воды способна отражать свойства целого океана, так в отдельной трагической судьбе Алексея отражалась трагедия огромной страны. В состоянии неопределённости, неспособности решать свои собственные проблемы, и Алексей, и страна стремились использовать любую возможность для мобилизации своих внутренних сил, перед угрозой самоуничтожения или самораспада…

1995-2007 гг.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ





























Часть вторая

35. Новая война

Кто порешил что быть войне, начав масштабное убийство?
Кто тот неведомый убийца? И льётся кровь по чей вине?
…Идет война по всей округе, войной охвачена страна.
И кровью отмывают руки те, для кого она нужна.

В начале сентября 1999-го года наспех сформированная разведрота, в состав которой входило и отделение Алексея, была переброшена в Новолакский район Дагестана. В это время здесь шли жестокие бои за основательно укрепленные ваххабитами дагестанские села Карамахи и Чабанмахи. Кроме местных ваххабитов, федеральным войскам и местной милиции  противостояли хорошо вооруженные и обученные отряды чеченских боевиков и наемников под командованием полевых командиров Басаева и Хаттаба. Обе воюющие стороны несли ощутимые потери в живой силе и вооружении.
Непосредственное участие в боевых действиях разведрота не принимала. В ее задачу входили скрытные рейды во вражеский тыл с целью получения разведданных и нанесение внезапных ударов по базам и колоннам противника. Иногда рота обеспечивала безопасность прохождения войсковых колонн. Несмотря на то, что рота формировалась в спешке, в ее состав входили только контрактники, уже отслужившие срочную в десантных войсках. Многие из них участвовали в первой чеченской войне и, так же как и Алексей, имели свои личные претензии к «чеченам». Командир роты – капитан Селин Олег Михайлович – до этого в Чечне не воевал, но имел опыт боевых действий в Афганистане. Говорили, что в одном из боев капитан (тогда еще старший лейтенант) получил серьезное ранение и ушел на гражданку. Восстановив здоровье, работал тренером в секции боевых искусств в городе Подольске. Тяжело переживал поражение федеральных войск в первой чеченской компании. А во вторую - не выдержал и решил вернуться в строй.
Уже через пару недель ведения боевых действий Алексей ощутил разницу между первой и второй чеченскими компаниями. Во-первых, федеральные войска были более подготовленными к ведению боевых действий в сложных условиях горной местности. Во-вторых, бойцы и командиры в основном были уверены в своей правоте. Ведь война началась с вторжения чеченских боевиков в Дагестан. В-третьих, агрессия боевиков выбила один из главных козырей у западных и продажных российских СМИ, а также у заангажированных правозащитников, которые в первую чеченскую немало потрудились на ниве очернительства федеральных войск. 
По поводу того, кто спровоцировал это вторжение и для чего, ходили разные слухи. Алексей помнил слова Николая о том, что эта война, наверное, спланирована в Москве для того, чтобы успешно провести выборы нового президента, который, будучи пока еще и.о. премьер-министра, обещал «мочить террористов в сортире». Но, главное, - изменилось отношение самих чеченцев к России и федеральным войскам. За годы существования Чеченской республики Ичкерия мирное население Чечни вконец оголодало. И если в первой войне большинство чеченцев верило, что добившись независимости от России, они смогут сами наладить благополучную жизнь, то теперь многие из них с ностальгией вспоминали те еще предвоенные (до начала 90-х) годы, когда выделяемые федеральным Центром деньги доходили почти до каждого чеченца.
Москва и после Хасавюртовского соглашения продолжала выделять деньги чеченским пенсионерам и бюджетникам, так как формально Чечня оставалась в составе Российской Федерации. Но эти деньги, по словам самого Масхадова, в основном тратились на закупку оружия и на содержание вооруженных формирований, в том числе и наемников. Республику раздирали внутренние противоречия. Многие чеченцы во главе с президентом Ичкерии Масхадовым пытались создать светские органы власти, с их помощью навести порядок в республике и установить добрососедские отношения с Россией. Но им мешали так называемые исламисты (ваххабиты), возглавляемые Басаевым и Хаттабом, которые мечтали о создании всемирного халифата. Этим «борцам за веру» и их покровителям нужна была война с Россией. Поэтому новое руководство Ичкерии, по сути, так и не сумело создать единый центр управления. Одни группы чеченцев подчинялись Масхадову, другие – Басаеву и Хаттабу, а третьи – «индейцы» - были сами по себе. Разбои, грабежи, похищение и торговля людьми, в том числе и своими соотечественниками, стали обыденным явлением. Как раковая опухоль «независимая Ичкерия» продолжала распространять очаги насилия на все прилегавшие к ней регионы.
Для чеченского народа, никогда не имевшего опыта строительства своего централизованного государства, испытание свободой обернулось новой трагедией, новым витком междоусобных и клановых войн. Масла в огонь подливали и различного рода эмиссары из Турции и Ближнего Востока, которые готовы были платить, но лишь за подготовку к войне с Россией. Поэтому в условиях начавшейся новой войны с федералами большинство чеченцев понимали, что чем быстрее федеральные войска разгромят противостоящие им чеченские вооруженные формирования, тем быстрее в их городах и селах наступят мир и порядок.
Нередко мирные жители отказывали боевикам в своем покровительстве и даже оказывали им вооруженное сопротивление. Во многих населенных пунктах местные жители создавали отряды самообороны, которые не пускали боевиков в свои дома. Это было связано, прежде всего, с тем, чтобы не дать повода федеральным войскам обстреливать чеченские села и города и производить в них «зачистки». Но были среди чеченчев и такие, которые явно симпатизировали федералам, и всячески способствовали поиску и ликвидации чеченских боевиков.
Видя бесперспективность своей борьбы, некоторые полевые командиры, вместе со своими бойцами, складывали оружие. Часть из них стали основой для создания лояльных федеральному центру боевых отрядов самообороны.

36. Тревожное известие

Свое первое письмо родителям со второй чеченской Алексей написал сразу по прибытию в Дагестан, когда точно узнал адрес своей полевой почты. Ему было стыдно перед родителями за свое бегство, за то, что он оставил им свои нерешенные проблемы. Все эти дни он старался не думать о том, что произошло там, в Москве и что могло случиться после его отъезда. По этому Алексей проявлял особое рвение в службе, не жалея ни себя, ни своих подчиненных. Еще до прибытия в Дагестан, на военном полигоне близ Моздока, рота пристреливала только что полученное вооружение и отрабатывала координацию действий в «боевой» обстановке. И здесь у Алексея произошел первый серьезный разговор с командиром роты капитаном Селиным. Тот пригласил Алексея в штабной вагончик и после доклада пригласил присесть.
- Вижу, сержант, усердствуешь в службе. Может, до генерала хочешь дослужиться?
- Никак нет, товарищ капитан. Просто считаю, что все отработанное на учениях может пригодиться в реальном бою.
- Так то оно так. Но твои ребята только что с гражданки и не все успели набрать необходимую форму. Сам то ты, я вижу, в прекрасной форме. К тому же мастер спорта. Поэтому нельзя сразу требовать от каждого того, что сам умеешь. А то ведь может возникнуть неприязнь в отношениях, а это не способствует взаимодействию, особенно в бою. Ну, ты понял, о чем я?
- Так точно, понял – заучено выпалил Алексей.
- Ну, хватит нам формальности, - сменил тон капитан. – Давай попробуем как-то попроще… У тебя в личном плане все в порядке?
- Да, вроде бы все… - неуверенно промямлил Алексей.
- А мне кажется не все. Может, скажешь, что там у тебя? В бой идти с камнем на душе чревато и для себя, и для окружающих.
- Извините, товарищ капитан, но я пока ничего не могу сказать. Может чуть погодя…
- Хорошо, иди, но помни о том, что я тебе говорил…
В письме домой Алексей писал, что их войсковая часть стоит в резерве и охраняет склады. А он лично в качестве тренера занимается с пребывающим пополнением. Эта легенда пришла ему на ум уже в ходе написания письма, которое он неоднократно начинал и рвал. В конце письма он просил написать о сыне. Про Наташу Алексей даже не упомянул. Но так просто уже невозможно было вычеркнуть из своей жизни человека (или «нелюдя»), который там уже занял свое особое место.
Ответ пришел неожиданно быстро. Буквально через 6 – 7 дней. Письмо писала, как обычно, мама. Она была рада, что Алексей, наконец,  нашелся. «А то мы уже и не знали, что подумать». Мама не стала ругать сына за то, что он уехал, даже не попрощавшись. Она просила Алексея заботиться о своем здоровье, а если есть такая возможность, то скорее возвращаться домой.
  Читая эти незамысловатые мамины слова, Алексей мысленно ругал себя, «непутевого сына», и жалел маму. А все его существо при этом наполнялось сыновней любовью и добротой. Но дальше пошли строки, прервавшие возникшую идиллию. «Алеша, в тот самый день, когда выписывали Сережу, сбежала Наташа. Медсестра вышла с Серёженькой на руках, а Наташа не вышла. Оказывается, внизу ее уже ждали какие-то люди из органов. Наташа, видно, про это знала и ушла через какой-то другой выход. Те, которые ждали, стали бегать по этажам, но ее не нашли.
В этот день Сережу нам не отдали. Его увезли в дом ребенка на Новокузнецкой и там держали под охраной целую неделю. Наверное, думали, что Наташа попытается выкрасть ребенка. Нам пришлось брать справку, что отец ребенка - наш сын и что в настоящее время  отец служит в Армии. Я оформила опекунство на Сережу и только тогда его нам отдали».
Далее мама писала, что к ним приходил человек из органов и долго выспрашивал о том, не замечали ли мы чего-то подозрительного в разговорах и поведении Наташи. Говорил, что она очень опасный человек и какой-то тайный агент и террорист. Просил немедленно сообщить по оставленному телефону, если мы что-то узнаем о ней. Еще мама писала о том, что в квартире, где проживали Алексей и Наташа, в присутствии понятых, был произведен обыск. Все Наташины документы, бумаги, фотографии и кое-какие вещи были изъяты как вещдоки. Далее мама намекнула, что «фотографии, которые ты подарил папе, он хранит у себя». Из этого сообщения Алексей понял: люди из органов не в курсе того, что он и его родители еще до попытки ареста Наташи знали о ее прошлом. В сложившейся ситуации для Алексея это было очень важно. Иначе его могли бы обвинить в укрывательстве и даже в пособничестве террористке. В конце письма мама еще раз просила, «если это возможно» поскорее возвращаться домой…

37. Допрос

Через три дня после получения письма от родителей Алексея вызвал к себе ротный. В это время разведчики отдыхали после проведенной накануне боевой операции в небольшом предгорном чеченском селе. Выставив по периметру села охрану, основной состав роты расположился в пустующем здании школы. Ротный занял бывшую учительскую, которая располагалась на втором этаже в центре двухэтажного, старой кирпичной постройки здания. Внешний вид школы свидетельствовал о том, что она пережила не один штурм и не одну бомбежку. Стены здания были испещрены пулями и осколками снарядов. В большинстве окон были выбиты стекла и они зияли могильной пустотой. Правый угол здания на уровне второго этажа был разворочен прямым попаданием артиллерийского снаряда.
Чтобы попасть к ротному, Алексею надо было всего лишь пройти по обшарпанному, засыпанному битым стеклом и обсыпавшейся штукатуркой коридору и подняться на второй этаж. Постучав в дверь, на которой еще сохранилась в пластиковой рамочке надпись «Учительская» и, дождавшись нетерпеливое «Войдите!», Алексей открыл дверь, переступил порог и доложил:
- Товарищ капитан, сержант Кузнецов по Вашему приказанию прибыл! – при этом он заметил, что за единственным уцелевшим столом, стоявшим почти посередине довольно просторного помещения, напротив ротного сидит какой-то незнакомый ему капитан. Левый от входа угол учительской был завален сломанными столами и стульями. Правая стена помещения была заставлена полками с учебной литературой и журналами успеваемости. На сером от вековой пыли полу, вперемешку с разбитыми стеклами то тут, то там валялись растрепанные книги, журналы, ученические тетрадки и еще какие-то бумаги. Из трех окон в помещении стекла уцелели только в одном - среднем. Два крайних окна были затянуты прозрачной поливиниловой пленкой. Сидевший за столом незнакомец пристально уставился на вошедшего Алексея. «Наверное, приехал на бронетранспортёре (БТР-80), который час назад подкатил к зданию школы», - подумал Алексей.
- Вольно, товарищ сержант, - ответил с прохладцей в голосе ротный и продолжал уже более участливо, - Тут вот к нам прибыл капитан Филин из штаба дивизии, хочет с тобой поговорить кое о чем наедине. Так что я вас пока оставлю…, - с этими словами ротный вышел из комнаты, демонстративно плотно закрыв дверь. Алексею показалось, что во взгляде ротного, которым он окинул Алексея, перед тем как прикрыть дверь учительской, был и немой укор, и сочувствие, и поддержка, мол «крепись, я с тобой».
- Присаживайся, сержант, - слегка скрипучим голосом, уже на правах хозяина предложил капитан Филин. – У нас с тобой долгий разговор…
Алексей присел на расшатанный, недовольно заскрипевший под ним стул.
- Сержант Кузнецов, Вам знакома эта особа, - с металлом в голосе спросил капитан, переходя на «Вы» и протягивая взятую из раскрытой перед ним объемистой папки фотографию. На фото была запечатлена Наташа. Она стояла на лыжах, в светло-голубом, с красной окантовкой спортивном костюме, со спортивной винтовкой за спиной. Этот снимок Алексей уже видел, когда перебирал Наташины документы в поисках адреса ее родителей.
- Да, знакома. Это моя жена, Наташа.
- А это кто, в центре? – спросил капитан, протягивая Алексею очередное фото, на котором были запечатлены три человека в камуфляжной форме. Алексей пригляделся: слева на фото стоял высокий бородатый мужчина с такой же черной, как и борода, кучерявой головой, обвешанный подсумками с боеприпасами и с гранатометом РПГ-7, приставленным к правой ноге; справа стоял невысокий, худощавый мужчина в вязаной шапке с автоматом АК-74 на груди; в центре снимка находилась высокая стройная девушка, с коротко постриженными светлыми волосами, увенчанных темным беретом, правой рукой она держала приставленную к ногам снайперскую винтовку. В девушке Алексей опознал свою жену, и внутри у него похолодело, а по спине пробежали «мурашки».
- Кажется, в центре тоже она… Ну, в общем, моя жена, - выдавил из себя Алексей.
- Тебе только кажется, а мы точно заем, что твоя жена – активный участник боевых действий на Кавказе. На ее счету десятки загубленных жизней. А ты, по нашему мнению, в лучшем случае, ее прикрываешь, а в худшем – являешься ее подельником.
- Да что Вы, товарищ капитан. Я сам этих гадов, еще в первую чеченскую давил, пока меня не ранили. Да и вообще… как такое можно говорить?
- А так. И для этого у меня есть все основания. Вот, скажи-ка мне, сержант, зачем ты вдруг отправился на Кавказ, когда жена в роддоме рожает. В такое время надо быть при ней. Ну, хотя бы забрать с ребенком из роддома, уладить все по уму. А ты, вроде как сбежал, или получил срочное задание. Как прикажешь это понимать?
Алексей понимал, что с точки здравого смысла, объяснить его отъезд на войну, в то время, когда жена находится в роддоме, невозможно. И капитан это прекрасно понимает. Но, что же делать? Как доказать, что он не пособник бандитов и террористов? Если во всем признаться, то наверняка задержат для дальнейшего расследования. «Нет, надо держаться начальной версии. Тем более что у следствия, благодаря родителям Алексея, нет прямых доказательств того, что он знал о преступлениях своей жены», подумал Алексей, и это придало ему уверенности.
- Я, товарищ капитан, еще в 96-м, как только оклемался после ранения, пошел в военкомат, чтобы вернуться в Чечню. И даже прошел медкомиссию и всякие там формальности. Но в этот момент война закончилась. Поэтому в этот раз, как только мне позвонили из военкомата, я сразу и согласился.
- Вот в этом деле, - капитан кивнул на лежавшую перед ним папку с бумагами, - всё твоё досье. Поэтому, не надо вводить меня в заблуждение, сержант. Ты не сразу согласился на предложение из военкомата. С начала отказался, а потом, через пару дней, вдруг сам напросился. Так что же произошло за эти два дня?
- Жена родила, я ее навестил. Узнал, что у нее и у ребенка все в порядке. А потом позвонил в военкомат, а там сказали, что группа добровольцев уже набрана и завтра вечером отбывает. Если я готов ехать, то могу еще успеть. А то следующая группа будет неизвестно когда. Я решил, что этот шанс нельзя упускать. Вот так все и произошло.
Алексей был доволен своим ответом на самый сложный, по его мнению, вопрос следователя. Он даже порадовался, заметив на лице капитана некую растерянность. Да и последующая речь следователя была не столь уверенной, как прежде. Записав что-то в своем протоколе, капитан продолжил допрос:
- Какое влияние на твое решение, поехать в Чечню, оказал твой сослуживец Николай?
- Никакое, - уверенно ответил Алексей. А в голове у него возникла новая тревога: «Они все пронюхали, и про Николая, и про Стаса. Наверное, знают и про расправу над Кешей и его дружками. Но Стас не в курсе наших дел, а Николай не выдаст», подумал Алексей и, совладав со своими сомнениями, продолжил: - Николай даже пытался меня отговорить, но я уже все решил заранее.
- Я в курсе, что Николай Мышляев действительно пытался отговорить тебя от поездки, и что ты его не послушал. А вот Стас Правдин был даже не в курсе твоих планов. Он бы, по его словам, тебя бы просто не пустил. Вот и получается, что все нормальные люди были против твоей поездки. Я уже не говорю про твоих родителей, которые остались с малышом на руках. Они просто в шоке. А ты, наперекор всем полез в самое пекло. - В голосе капитана вновь послышался металл.
«Видимо, пронесло», - подумал Алексей - «У следствия нет явных доказательств того, что он перед выездом на Кавказ знал, кто такая Наташа». Но Алексея возмутили слова капитана о том, что нормальные люди не могут «лезть в пекло», то есть – добровольно защищать свою Родину. 
- Выходит, что сюда, ну в это самое пекло, добровольно лезут только одни ненормальные. А в первую чеченскую нас кто-нибудь спрашивал, когда необстрелянных юнцов бросили на растерзание матёрым головорезам? Да еще и периодически предавали. Из своего отделения после последнего боя, тогда, в 95-м, в живых остался я один. А теперь меня обвиняют чуть ли не в предательстве. Да как Вы смеете…!? – Алексей все больше распалялся под воздействием своих слов.
- Никто тебя ни в чем не обвиняет! И не надо придираться к словам! - резко оборвал Алексея капитан. Потом он неожиданно встал и, хрустя битым стеклом, прошелся, огибая стол и сидящего за ним Алексея. Завершив круг, следователь несколько секунд стоял, взявшись за спинку своего стула, потом, тяжело вздохнув, опустился на стул и заговорил спокойным, слегка приглушенным голосом:
- Я досконально изучил твое личное дело, Алексей. - Следователь в первый раз за все время беседы назвал Алексея по имени, - И про тот бой, в котором погиб твой друг сержант Коваль, тоже знаю в деталях. Знаю что ты смелый и даже отважный человек. Об этом, кстати, говорил мне и ваш ротный. Да и полученная тобой еще в первую чеченскую, медаль «За отвагу» – лучшее тому подтверждение. Но я никак не могу понять, как можно было жениться на террористке, прожить с ней почти год, нажить ребенка и не догадаться, с кем ты делишь свою жизнь. Но самое парадоксальное, и об этом я тебе тоже должен сообщить, что твоя, тогда еще будущая жена, принимала непосредственное участие в том самом бою. И на ее счету убийство многих твоих товарищей, возможно и твоего друга. Ты хоть это понимаешь?
Капитан выжидающе смотрел на опустившего глаза и съежившегося как нашкодивший щенок Алексея. После слегка затянувшейся паузы Алексей заговорил:
- Сейчас, кажется, я все понимаю. Но тогда, летом 96-го я просто влюбился. Скорее это была не столько любовь, а какая-то неземная страсть от отчаяния. Ведь перед этим я потерял своего единственного друга, а моя невеста вышла замуж за другого. А тут еще и война закончилась позорным соглашением. Я чувствовал себя покинутым, преданным и униженным. Родные и близкие своей жалостью меня еще больше раздражали. Я был просто в отчаянии. Встретив Наташу, которая увидела во мне вполне нормального парня, я ухватился за неё как утопающий за соломинку. Да и на лбу у неё не было написано, что она террористка. И своим поведением она никак себя не проявляла.
Говоря эти слова, Алексей был абсолютно искренним. После отъезда на Кавказ он сотни раз пытался ответить на вопрос «как он мог жениться на убийце своего друга». Поэтому, отвечая на вопрос, заданный следователем, он, по сути, отвечал и на вопрос, волновавший его самого.
- Неужели ты ничего такого за ней не замечал? Ведь у нас есть сведения, что она все это время, которое жила с тобой, поддерживала связь со своими прежними работодателями. Ведь они так просто своих «крестников» не отпускают.
- Замечал, что она очень неравнодушна к деньгам. Ей всегда их было мало. И еще, как я уже потом понял, она достаточно эгоистична, любит доказывать свое превосходство над другими, презрительно относится к москалям,  и для достижения своих целей может решиться на многое. Но, чтобы ради денег или своих амбиций добивать раненых – такого, я от неё, конечно же,  не ожидал.
- Допустим… Допустим - я поверил что ты не знал о ее преступной деятельности. Но объяснить твой поспешный отъезд сюда, когда жена в роддоме, я не могу. К чему такая спешка?
- Товарищ капитан, я уже говорил, что давно ждал случая, чтобы вернуться в Чечню…
- Для чего-о-о!? – почти закричал капитан.
- Я не могу этого объяснить.  Но чувствую себя виноватым перед своими погибшими товарищами, перед своим другом.
- И ты вернулся, чтобы мстить? Так я уже насмотрелся на таких «мстителей», которые, прикрываясь высокими чувствами, издеваются над беззащитными людьми, пытаясь решить свои личные комплексы. Человек хуже любого зверя. Зверь не станет глумиться над поверженным противником, а человеку это доставляет удовольствие. А всему виной – чувство мести или комплекс собственной неполноценности. Но мне кажется, что ты, сержант, - капитан оценивающе посмотрел на Алексея, -  не из таких мстителей-садистов. Поэтому причина твоего срочного отъезда должна быть очень серьезной.
- Ну, зачем Вы так… Когда тебя незаслуженно обидели или унизили, то хочется как-то реабилитироваться, восстановить справедливость, что ли... А когда унизили целый народ, то неравнодушные люди не должны стоять в стороне. Наша рота, мне кажется, сплошь состоит из таких - неравнодушных. И у каждого из них там, на гражданке, наверняка были неотложные дела. Да вы лучше у ротного спросите – зачем он здесь. Ведь дома у него остались жена, дети, любимая работа…
- Уже спрашивал, - раздраженно прервал Алексея капитан. -  И о тебе тоже спрашивал... – Выдержав небольшую паузу, следователь продолжил уже более доброжелательно: - Это благодаря твоему ротному я здесь с тобой философствую. Первоначальная установка у меня была – забрать тебя и увести в штаб дивизии или еще куда, для выяснения существа проблемы. Но твой ротный меня отговорил. Он, по сути, поручился за тебя.
Капитан задумчиво помолчал, перебирая лежащие перед ним бумаги. Потом, видимо найдя то, что искал, протянул Алексею очередное фото.
- Вот на, полюбуйся.
Фотография запечатлела сидящих на скамейке в каком-то сквере мужчину и женщину. В женщине Алексей узнал свою жену, а в сидящем рядом с ней интеллигентного вида мужчине – незнакомого ему уроженца Кавказа. Алексей уже ничему не удивлялся. Он был готов к самому худшему.
- Тот, что рядом – Аслан Тагиев. В первую чеченскую работал в штабе Дудаева и Масхадова. Неоднократно участвовал в боевых действиях, в основном в диверсионных рейдах. Два года назад под чужой фамилией перебрался в Москву. Формально занимался бизнесом, а на деле… ну, в общем, продолжал свою основную деятельность. Он у нас был в разработке и благодаря этому мы вышли на твою жену. Хотя кое-какое досье на неё имелось и до этого. Но её замужество, смена фамилии и переезд в Москву нас сбили со следа. К сожалению, в этом деле есть и доля твоего участия…
- Но, товарищ капитан…!
- Все, сержант, хватит об этом. Я хочу сообщить тебе кое-какие детали случившегося. Самого Тагиева мы задержали. Но он, через подельников, успел организовать побег твоей жене. На родине у своих родителей она не появлялась. Выходит, что самое безопасное сейчас для нее место – это Чечня. И вполне вероятно, чтобы отработать услуги своих хозяев и нажить хоть какой-то капиталец на будущее, она вернется к своему прежнему ремеслу. Ты понимаешь, о чем я?
- Понимаю.
- Поэтому не исключаю возможность вашей встречи в боевой обстановке. И вот на такой случай, у меня есть к тебе конкретный вопрос: готов ли ты, сержант, стрелять на поражение в мать своего ребенка? Может тебе лучше вернуться в Москву? Я в этом могу посодействовать…
Алексей уже много раз задавал себе вопрос, волновавший сейчас следователя: «готов ли он стрелять в мать своего ребенка?». Он даже сравнивал сложившуюся ситуацию с той, которую описал Михаил Шолохов в своем произведении «Донская повесть». Главный герой рассказа, узнав, что основным виновником гибели многих его боевых товарищей является его сожительница и мать только что родившегося ребенка, приговаривает ее к смерти и приводит приговор в исполнение. Алексей считал, что в сложившихся условиях, главный герой рассказа иначе поступить не мог. Поэтому и для себя он уже принял единственно возможное, по его мнению, решение.
- Да, я готов стрелять на поражение в… в мою бывшую жену, - твердо заявил Алексей. - Наверное в мирной обстановке я бы не смог этого сделать. Но теперь, когда она, возможно, опять отстреливает наших ребят, я обязан ее обезвредить как можно скорее. Это мой долг перед моим другом и другими погибшими товарищами…

38. Предательство: причины и последствия

Поздним вечером, когда уже совсем стемнело, и на небе стали появляться пока еще тусклые звезды, до которых стремились дотянуться росшие по периметру школьного двора пирамидальные тополя, Алексея вызвал к себе в «учительскую» ротный. Он сидел за столом на месте, которое несколько часов назад обсиживал следователь, допрашивавший Алексея. На середине стола стоял электрический фонарь, тускло освещавший помещение, которое в сумеречном свете казалось бесконечно большим, а дальние углы за спиной ротного – таинственно черными. Окна «учительской» были плотно занавешены плащ-палатками, что создавало видимость защищенности от внешних угроз военного времени. Все это Алексей увидел, когда он, постучавшись и услышав «входи», открыл дверь, переступил порог и  доложил о своем прибытии.
- Проходи, присаживайся…
Ротный сосредоточенно записывал что-то в лежавшем перед ним блокноте. Закончив писать, закрыл блокнот и отодвинул его в левую от себя сторону. Щелкнул авторучкой, убирая стержень, положил ее на блокнот и поднял свой взгляд на Алексея:
- Знаешь, зачем вызвал?
- Догадываюсь, товарищ капитан.
- Это хорошо, что догадываешься. Тогда сразу перейдем к делу. Прошлый раз у нас с тобой не получилось поговорить по душам. А сейчас меня обязывают обстоятельства. Готов ли ты теперь говорить со мной на чистоту?
- Да, товарищ капитан. Я не только готов говорить, а даже имею такую потребность. Ведь мне здесь пока не с кем поделиться тем, что наболело. Вот сегодня говорил со следователем – вроде неплохой человек, вошел в мое положение. Но всего рассказать я ему не мог, боялся, что он меня отстранит от дела и заберет с собой. А Вам я могу рассказать все, как есть…
И Алексей рассказал капитану Сенину про тот злосчастный бой и про снайперов. Про то, как погиб его друг Серега, спасая его, Алексея. Про фотографию, на которой были запечатлены Белка и Стрелка, и про страстное желание и потребность – найти и уничтожить убийцу. Про Свету, которая вынуждена была выйти замуж за другого. Про то, как он радовался рождению сына, а потом узнал, что мать этого сына – убийца его друга…
Закончив свой рассказ, Алексей выжидающе посмотрел на погруженного в себя, и казалось, не слушавшего его капитана. Между тем, капитан придвинул к себе блокнот с лежавшей на нем авторучкой, взял ее в правую руку и, щелкнув несколько раз, выдвигая и задвигая пишущий стержень, положил ручку обратно на блокнот. Потом он заговорил, как бы размышляя:
- Да…, закрутила тебя нелегкая. Шекспир со своими трагедиями отдыхает…. А что касается того боя… ну, в котором погиб твой друг, то вашу разведгруппу продал чеченам кто-то из ваших же высоко поставленных командиров.
- Это я и сам уже понял. Но не могу понять другое. Как может командир торговать жизнями своих бойцов. Ведь возможно и сам он когда то ходил в атаку. Как потом можно с этим жить! – разволновался Алексей.
- По этому поводу у нас еще в Афгане появилось весьма зловещее понятие – «бизнес на крови». Я много размышлял о феномене предательства. Ведь в свое время в Афгане наш наиболее боеспособный «королевский батальон», в котором я служил, был также продан душманам. Утром 30-го апреля 1984 года наш комбат капитан Александр Королев получил от командира полка подполковника Сёмина приказ, – произвести прочесывание долины реки Хазара Пандшерского ущелья. Шли двумя ротами. При этом третья рота шла справа по господствующим высотам. Но в какой-то момент командир дивизии, генерал-майор Логунов отстранил командира полка от командования операцией и приказал комбату Королеву, чтобы третья рота оставила господствующие высоты и двигалась по дну ущелья. При этом комдив обещал прикрытие с воздуха. Однако никакого прикрытия мы в этот день не дождались. Как только третья рота спустилась на дно ущелья, нас атаковали душманы, в том числе и с только что оставленных высот.
Я тысячу раз задавал себе вопрос: «зачем комдив “опустился” до командования отдельной ротой?». Ведь есть и комбат, и командир полка – опытные боевые офицеры. Другой вопрос: «зачем комдив настойчиво требовал, чтобы третья рота оставила господствующие высоты?» – Ротный явно разволновался и замолчал. После небольшой паузы он продолжил свой рассказ.
- В результате такого «верховного» командования две роты, учувствовавшие в этой сомнительной операции, были почти полностью уничтожены. В этом бою погиб мой лучший друг Илья Колосов. Мы с ним дружили со школьной скамьи: вместе поступили в военное училище, вместе его окончили и вместе попросились в Афганистан. Я получил несколько тяжелых ранений, потерял сознание и чудом остался жив. Возможно, добивавшие нас душманы посчитали меня мертвым. После госпиталя я уже не вернулся в часть, хотя военная служба мне нравилась. Слишком велика была обида за то, что нас, как баранов, продал высокопоставленный подонок.
Так же как и ты, я много раз задавал себе вопросы: «Как может за горстку сребреников командир предать своих подчиненных, которые верят ему как отцу?» «Как он может после этого спокойно жить и пользоваться добытыми своей подлостью деньгами, на которых кровь и жизни его боевых товарищей?» «Наконец, как он может смотреть в глаза своим детям, жене и другим людям, объясняя источники своего финансового благополучия?» Я уже не говорю о греховных последствиях для предателя. Можно этому верить, можно не верить. Но предательство, по святому писанию, является одним из самых тяжких грехов, последствия которого ложатся на многие поколения предателя. При этом предателю не только уготован ад после его смерти. Он и при жизни является носителем ада, так как его поступки сеют зло. Кстати, Данте в своей «Божественной комедии» поместил предателей в самый последний и самый страшный девятый круг ада.
- Божья кара – конечно же, серьезный аргумент, но лишь для верующего человека. – В словах Алексея слышалась чуть заметная ирония. – Но как быть с теми, кто ни во что не верит, или с теми, кто сознательно продал душу Дьяволу. Им, очевидно, наплевать на судьбы своих потомков. Как быть с такими выродками? Я не хочу ждать, когда кого-то из потомков предателя настигнет божья кара или сам иуда раскается. Ведь есть и мирская власть, и общественное мнение. Почему наше общество и соответствующие органы не выявляют и не уничтожают предателей? – стараясь не давать волю чувствам, полемизировал Алексей.
- И об этом я тоже много думал, и даже пришел к кое-каким умозаключениям. Если желаешь, могу поделиться.
- Да, конечно, – с готовностью согласился Алексей. - Для меня это очень важно…
- Тогда слушай. Предать могут лишь те, кому мы доверяем, т.е. «преданные» люди. В этом и состоит глубина трагедии жертвы предательства. Само предательство – явление весьма многогранное. Это только в святом писании все роли четко распределены: Иисус – жертва предательства, Иуда – предатель,  ученики Иисуса – святые апостолы. А в реальной жизни все гораздо сложней. Человек может предать других, например, спасая свою жизнь. Может предать из-за гордости, зависти или чтобы сохранить честь мундира и т.д. Существуют также разные уровни предательства. Например, один целенаправленно спланировал и осуществил предательство, другой, по каким-то причинам, его прикрыл или просто промолчал. Самым подлым видом предательства, на мой взгляд, является сребролюбие. Это когда человеку ничего не угрожает, а он стреляет в спины своих бывших товарищей ради своего обогащения. Например, в начале 90-х генерал-майор Калугин, служивший в отделе внешней разведки, продал агентурные данные страны западным спецслужбам и эмигрировал. Создававшаяся десятилетиями агентурная сеть была провалена. Ради собственной наживы этот иуда предал своих товарищей и свою Родину.
Теперь главный вопрос: почему спецслужбы и само общество стали более терпимо относиться к предателям? Главная причина, на мой взгляд, состоит в том, что в последние годы наше общество существенно деградировало в нравственном плане. Причины такой деградации были заложены еще идеологией большевизма. Одним из главных своих врагов большевики считали религию.  «Религия – опиум для народа», ну и все такое. А ведь в любом обществе, религия, по сути, является нравственной конституцией. Например, во всех основных религиозных писаниях содержится постулат: «не делай другому того, чего не желаешь себе». Касаемо нашей темы, это означает: «не предавай других, если не желаешь стать жертвой предательства сам». Разрушая храмы, убивая священнослужителей и уничтожая основы религиозной нравственности, большевики пытались создать новую коммунистическую мораль. Например, Ленин пытался теоретически обосновать идею новой «классовой» морали, в которой моральным считается все, что способствует достижению идеалов коммунизма. А если говорить проще – цель оправдывает средства.
- Товарищ капитан, Вы бы еще вспомнили монголо-татарское иго и крепостное право, - не выдержал Алексей. – В последнее время так называемые «демократы-прихватизаторы» только и делают, что клянут наше «проклятое» прошлое и разворовывают то, что было нажито и построено при коммунистах. А простой народ с ностальгией вспоминает Советский Союз. Да и сама идея построения коммунистического общества не потеряла своей привлекательности.
- Идея замечательная, нет слов. Но построить справедливое общество неправедными методами нельзя. Насилие, страх, ложь, предательство, возведенные на уровень государственной политики, извращают саму идею справедливости и калечат души ее сторонников. Вед государство это не только совокупность институтов и социальных групп. Это еще и
духовное поле, которое определяется уровнем нравственности людей. Поэтому, когда угроза насилия и страха перестала сдерживать желания и страсти наших сограждан, в стране началась вакханалия 90-х. Большинство россиян, воспитанных советским авторитарным государством в качестве своих подданных, оказались не готовыми к новым рыночным условиям. Более организованными и инициативными оказались криминальные структуры, коррумпированные чиновники и другие люди, как правило, не обремененные нравственными ограничениями.
- Извините, товарищ капитан, но я не улавливаю разницу между предательством «тогда» и «сейчас». Ведь Ваш батальон предали еще при Советской власти.
- Разница имеется, и весьма существенная. Как бы это попроще объяснить… «Тогда», при коммунистах, главным мобилизующим фактором, помимо насилия, была идеология, которая провозглашала весьма привлекательные для большинства людей ценности: равенство, братство, справедливость, защита угнетенных и т.п. Эти ценности, в определенной мере, реализовывались, и большинство простых людей видели какую-то перспективу, какой-то смысл в жизни, какие-то нравственные основы бытия.  Но при этом тоталитарная система пыталась контролировать не только поступки, но и мысли людей, и общественное мнение. Именно она, прежде всего, решала: кто предатель, а кто герой. Система могла сегодня одарить человека, а завтра отобрать у него всё, и даже жизнь. Поэтому предавать без одобрения системы было чревато. Тоталитарная система отождествляет себя с государством, со страной, поэтому сотрудничество с заграницей, в ущерб системы, не допускается.
Теперь о предательстве «сейчас». Демократия – это власть народа. Но наш народ, воспитанный в неволе, оказался не готовым взять эту власть в свои руки. Поэтому власть оказалась у скороспелых миллиардеров и коррумпированных чиновников всех видов и уровней. Я бы назвал сформировавшуюся систему - либеральной системой предательства, в которой сильный, подлый, ворюга безнаказанно творит все, что хочет.
- И в чем же отличие этих систем?
- А в том, что тоталитарная система – это самоцель. Все героические поступки, трудовые свершения и предательство своих близких должны работать на систему. Лишь тогда эти действия одобряются системой. Либеральная система предательства – это средство для обогащения людей, создавших и поддерживающих эту систему. Здесь уже на первом месте стоят не интересы системы, а интересы отдельных ее членов. Поэтому можно безнаказанно разворовывать государственную и общественную собственность и торговать безопасностью страны. Предатели-либералы не боятся развала своей страны. Они оптом и в розницу продают своих бывших товарищей и свое отечество. А заработанные  своим предательством сребреники прячут в зарубежных банках, скупают там недвижимость, вывозят туда семьи. А Россия для этих иуд – полигон для обогащения. Сложившаяся система власти даже не пытается обосновать свои действия хоть какой-то идеологией и не предлагает внятное направление развития общества. Алчность для создателей этой системы становится основной мотивацией действия, а идеалом – обогащение любой ценой, в том числе и ценой предательства всего и вся.
- Но ведь в большинстве развитых стран тоже правят либералы и демократы. Но там такого разгула воровства и предательства вроде бы нет.
- В относительно здоровом обществе потенциального жулика и предателя сдерживает страх возмездия. В больном обществе происходит негативная селекция. Это когда предатель (реальный или потенциальный) прикрывает другого предателя, нейтрализует или дискредитирует честных людей, пытающихся выявить и наказать предателя. В результате создается порочная система отношений, в которой предатели и их пособники чувствуют себя в относительной безопасности и творят свои черные дела. Многие из них занимают высокие посты в обществе и государстве. По Данте, предатели – носители ада. Преследуя свои корыстные цели, они создают ад для других людей. И ты, и я в полной мере ощутили дыхание этого рукотворного ада. Да и большинство россиян периодически ощущают на себе последствия предательства наших высокопоставленных (и не очень) иуд. И пока в нашей стране существует созданная значительной частью правящего класса «корпорация» воров и предателей своего отечества, никто из россиян не застрахован от выстрелов в спину…
- И где же выход из этого порочного круга?
- У самого предателя, по мнению Данте, совести нет по определению. Поэтому взывать к ней бессмысленно. А выход возможен, только если большинство россиян осознают, что свои интересы они должны отстаивать и защищать сами. Как поется в одной из революционных песен: «Никто не даст нам избавления, ни Бог, ни царь и не герой. Добьемся мы освобождения своею собственной рукой». В середине 80-х по телику рассказывали о событии, произошедшем в США. Там в городе Лос-Анжелесе  двое белых полицейских при задержании за какое-то правонарушение жестоко избили чернокожего. Полицейские превысили свои полномочия, но не хотели этого признавать. В ответ на полицейский произвол на улицы города вышли сотни тысяч недовольных горожан. Власти вынуждены были арестовать виновных и провести тщательное расследование. Это один из примеров того, как граждане защищают свои права и интересы. Но для этого надо быть гражданами, а не подданными. К сожалению, большинство россиян относятся к категории подданных. А с подданными можно поступать так, как пожелают люди, захватившие власть и ресурсы. Поэтому в ближайшей перспективе я не вижу выхода из сложившейся ситуации.
- Выходит, мы с вами служим порочной системе власти?
- Система власти никогда не бывает идеальной. Всё дело в мере её порочности. Что же касается нашей службы, то мы, прежде всего, служим своему отечеству, ну а потом уже, в какой-то мере, существующему режиму власти…

39. По следам Белки

После разговора со следователем Алексея постоянно преследовала мысль о том, что Белка находится где-то рядом, и он в любом очередном бою может с ней встретиться. Воображение рисовало различные варианты этой встречи. А однажды ему приснился сон, в котором он копает могилу для Белки, которую собирается расстрелять, как главный герой «Донской повести» Михаила Шолохова расстрелял свою сожительницу. Но когда Алексей закончил копать и попытался выбраться из могилы, он ощутил металлический холод ствола на своем левом виске. Осторожно повернувшись, увидел стоящую у могилы Белку со снайперской винтовкой в руках. Винтовка казалась Алексею бесконечно длинной, а Белка возвышалась над ним как исполин. «Ну что, муженёк, решил убить мать своего ребенка? А где же  твое милосердие и соучастие? Чему учили тебя в детстве?» «Меня учили не предавать своих». «Свои – понятие относительное. Это с какой стороны посмотреть. Вот ты для меня самый что ни есть свой. Ведь я твоя законная жена и мать твоего ребенка. А ты мне могилку копаешь. А что ты скажешь сыну, когда он спросит тебя, где его мамка? Ну?... Что молчишь?» «А я скажу сыну всё как есть. Думаю, что он меня поймет и простит». «А вот я не думаю, что он тебя простит, если ты убьешь его мамку. Но я тебя прощаю ради нашего сына. Да и не враг ты мне, а так – очередная мишень. Поэтому под горячую руку лучше не попадайся. А то не ровен час – пристрелю». После этих слов, она перекинула винтовку через плечо и не спеша пошла в сторону заросших зеленкой ближайших гор. Алексей выскочил из выкопанной им могилы, схватил лежавший рядом автомат и закричал вслед почти уже скрывшейся в зарослях кустарника Белки: «Сто-о-о-й»!
Алексей проснулся от собственного крика. Сердце колотилось, руки слегка дрожали, во рту ощущалась сухая горечь полыни. Ему казалось, что все приснившееся он только что пережил наяву. «А ведь Белка действительно продолжает формально считаться моей женой», подумал Алексей. «Надо с этим что-то делать». В этот же день через родителей он подал заявление на развод. И весьма обрадовался, когда дней через двадцать получил присланную мамой заверенную копию документа, свидетельствовавшего о расторжении этого рокового  брака.
Предчувствия не обманули Алексея. Белка действительно находилась где-то рядом. В один из пасмурных дней поздней осени, разведроте капитана Селина было приказано обеспечить прохождение военной колонны с грузом через опасный, в плане нападения боевиков, горный участок дороги. Еще накануне была проведена рекогносцировка и все наиболее уязвимые места были распределены между подразделениями роты. Отделение Алексея было определено в резерв. Оно находилось в конце колонны на случай возникновения непредвиденных обстоятельств. И такие обстоятельства неожиданно возникли.
Разведчики заняли правую, по ходу движения колонны, гористую сторону ущелья. Это позволяло им контролировать как дорогу, так и противоположную, сравнительно пологую, с хилой растительностью, сторону ущелья. Когда головная часть колонны стала выползать из тесного ущелья на простор, из небольшой, поросшей редким кустарником ложбинки, находившейся в конце пологого противоположного склона почти на равнине, раздался выстрел из гранатомета и застрочил автомат. Ехавший впереди колонны БТЭР задымился. В колонне началась паника. Разведчики быстро обнаружили плохо замаскированных двух стрелявших и ответным огнем их уничтожили. Но из находившегося на значительном расстоянии от дороги, и на еще большем расстоянии от позиций, занятых разведчиками, оврага застрочил пулемет, в монотонную дробь которого «вмешивались» одинокие выстрелы снайперской винтовки. Ввиду значительной удаленности от колонны, пулемет бил наугад. А вот выстрелы снайпера порой достигали цели. Первой жертвой стал водитель КАМАЗа, пытавшийся своей машиной столкнуть горевший БТЭР с проезжей части.
Возникла весьма сложная ситуация. Пользуясь своим удобным местоположением, боевики, меняя позиции, без особой для себя угрозы обстреливали головную часть колонны, задерживая ее выход из ущелья. Атаковать их с правой скалистой стороны ущелья не представлялось возможным, так как местность перед ними хорошо простреливалась. Капитан Селин приказал сержанту Кузнецову перейти со своим отделением на другую сторону ущелья и зайти засевшим боевикам с тыла. Остальным подразделениям роты - занять круговую оборону и быть готовыми к отражению возможного нападения других чеченских отрядов с тыла. Ротный понял, что целями засевшей на левой стороне ущелья группы боевиков являются задержка колонны и отвлечение внимания сопровождающих. Следовательно, основной внезапный удар по разведчикам будет нанесен со стороны тыла и тогда колонна окажется совершенно не защищенной. Интуиция не подвела капитана. Вскоре разведчики обнаружили две группы чеченов, по 40-50 человек каждая, пытавшиеся незаметно зайти им в тыл. Завязался бой. Капитан доложил о сложившейся обстановке в штаб и попросил выслать вертолет.
 Алексей со своим отделением, перейдя вброд речушку, протекавшую по дну ущелья, карабкался по левой его стороне на вершину. «Поторапливайтесь, ребята, - подбадривал он своих бойцов. - От нас сейчас многое зависит». При этом он с удовлетворением отмечал хорошую физическую подготовку сослуживцев. С полным боекомплектом, в бронниках они достаточно бодро преодолевали крутые горные склоны. «Не зря на учениях пришлось попотеть…». В это время он услышал звуки начавшегося боя в расположении разведроты, и, через какое-то время, по рации голос ротного: «Лёха, будь осторожен. Нас с тыла атаковали чечены. Возможно, и с твоей стороны к ним идет подкрепление».
Отделение перегруппировалось. Алексей выслал двух разведчиков вперед. Соблюдая осторожность, но не сбавляя темпа, отделение, преодолев горную гряду, стало спускаться со склона, чтобы зайти в тыл сидевшим в засаде боевикам. Вдруг шедшие впереди разведчики присели перед росшим на их пути кустарником и подали остальным знак: «впереди противник». Алексей приказал бойцам рассредоточиться, а сам, пригнувшись, поспешил к дозорным. Коренастый крепыш с розовым в веснушках лицом Роман  Самарин доложил: «Впереди группа чеченов порядка семи-восьми человек, хорошо вооруженных». Алексей осторожно приподнялся над кустарником. Внизу по ложбине метрах в двухстах от притаившихся разведчиков шли семь человек в камуфляжной форме. «Два гранатомета, один пулемет, снайпер – один, автоматы – три. Всего семь», - машинально подсчитал Алексей. Впереди, по ходу движения боевиков, он разглядел чеченов,  засевших в небольшом овраге и обстреливавших колонну.  С горного склона их позиция была как на ладони, хотя до неё было около километра. 
Решение созрело мгновенно. «Надо атаковать впереди идущих чеченов, пока они не оторвались от разведчиков на значительное расстояние». Алексей приказал своим бойцам рассредоточиться и занять боевые позиции. «Из кустов не высовываться. Огонь открывать по команде». Получив подтверждение о готовности к бою, Алексей громко, чтобы слышал противник, скомандовал: «Рота, огонь!». Сразу одиннадцать стволов изрыгнули из своего чрева огненный смерч. Первыми же выстрелами почти вся группа боевиков была уничтожена. Лишь один автоматчик успел залечь и стал наугад обстреливать склон, откуда неожиданно пришла смерть. Но вскоре и он затих.
Алексей посмотрел в сторону оврага, в котором была засада. Боевики спешно покидали свои позиции. Они прошли метров сто пятьдесят по оврагу, отдаляясь от дороги. Но в том месте, где овраг делал поворот в сторону гор, боевики его покинули и пошли почти по открытой местности, удаляясь от разведчиков. Их было пять человек. Внимание Алексея привлек боевик, шагавший вторым. Идущие позади почти закрывали его своими спинами. Но когда группа, обходя невидимые со склона препятствия, поворачивалась боком, Алексей угадывал в обличии и походке второго боевика женщину-спортсменку. На фоне кабаноподобных бородатых мужиков, она казалась грациозной ланью. Воображение дорисовывало за спиной женщины длинный силуэт снайперской винтовки, холодный ствол которой ощутил на своем левом виске Алексей в недавнем сне.
«Белка!» - молнией озарило сознание. Сердце учащенно забилось. Во рту пересохло, как тогда, после недавнего сна. «Надо взять себя в руки, - подумал Алексей. - Что ж это я - спокойно наблюдаю, как мой главный враг безнаказанно удаляется…»
- Кузя, - позвал Алексей снайпера Кузьмина. – Попробуй, может твоя «флейта» достанет этих беглецов, - указал он на удаляющихся боевиков. - Желательно попасть во второго. Видимо, это твой коллега.
- Сейчас попробуем, – с готовностью отозвался Кузя, «музыкант по образованию, снайпер по призванию», как он порой представлялся сам. До службы в Армии Кузя окончил музыкальную школу и какое-то время, играл в музыкальном коллективе на флейте. - Можно и в коллегу. Мы люди не гордые…, - бормотал Кузя прицеливаясь.
Первая же пуля, посланная Кузей, видимо зацепила шагавшего впереди боевика. Он взмахнул руками и, схватившись за голову, присел. В тот же момент вся группа залегла и скрылась из виду. Через несколько минут боевики появились на небольшой возвышенности. Они спешно преодолели открытое пространство и скрылись уже совсем. «Ушла и на этот раз», подумал Алексей, и вдруг поймал себя на мысли, что думает об этом без особого сожаления. Он как будто испытывал облегчение оттого, что Белку не настигло справедливое возмездие. «Подожди», пытался Алексей прояснить свою позицию. «Действительно ли я хочу ее смерти, или нет?» Но однозначного ответа он не находил. «Наверное, мне пора записываться в пацифисты», недовольный собой, и как бы в оправдание своей неопределенности, завершил свои размышления Алексей. Немного позже ему пришла, казалось бы, спасительная мысль: «Может эта была и не Белка, и даже не женщина. Мало ли у боевиков молодых и стройных мужчин». Но эта мысль не могла заглушить и оправдать возникшего раньше двойственного отношения к Белке и ее дальнейшей судьбе.
Среди семи находившихся в уничтоженной разведчиками группе боевиков, один оказался живым. Он получил несколько ранений, но его жизни они непосредственно не угрожали. Разведчики перевязали пленного и вместе с другими раненными отправили в расположение штаба. Алексею удалось поговорить с пленным и выяснить, что в составе чеченцев, устроивших засаду, была одна русская – снайпер. Пленный не знает, как её зовут, но он видел эту девушку среди своих бойцов еще в первую чеченскую. «Значит, скорее всего, это была Белка…», вынужден был констатировать Алексей.
40. Очная ставка

После операции по проводке колонны прошло недели две. За этот период времени до Алексея дважды доходили сведения о том, что в состав одного небольшого, но весьма мобильного отряда чеченских боевиков входит высокая, светловолосая, с голубыми глазами девушка-снайпер. Этот отряд внезапно появлялся в самом неожиданном месте, дерзко атаковывал то колонну, то блокпост федералов, нанося существенный урон живой силе и боевой технике, и также внезапно исчезал. Каждое такое известие доставляло Алексею невыносимые душевные страдания. Он видел и свою вину в том, что Белка безнаказанно убивает российских ребят, и чувствовал себя соучастником этих преступлений. «Как же я раньше не разглядел эту гадину и пригрел её на своей груди. Надо было придушить эту тварь еще там, в Крыму. Сколько жизней я бы спас тогда…»
Душевные переживания сказались и на поведении Алексея. В общении с сослуживцами он порой проявлял несдержанность и грубость. А в боевой обстановке – необоснованную смелость и даже отчаянную отвагу. Так, в одном из боев отделение Алексея в составе взвода атаковало боевиков, засевших в хорошо укрепленном двухэтажном здании, все подходы к которому хорошо простреливались. Бой длился уже более часа. Все заряды от РПГ были израсходованы. Операция затягивалась. Среди атакующих появились потери: один убитый и трое раненых. Взводный приказал не предпринимать активных действий и ждать подкрепления. Но Алексей, вопреки приказу, решил проявить инициативу. Переместившись, насколько было возможно, поближе к правому углу здания, из окон которого отстреливались боевики, он распределил среди своих бойцов все выходившие на них окна, с тем чтобы по его команде каждый боец обстреливал «свое» окно. Получив сведения о готовности, Алексей негромко скомандовал «огонь!» и, с первыми выстрелами выскочив из укрытия, бросился по открытой местности к углу здания. Оказавшись под окнами, он стал бросать заранее приготовленные гранаты в окна первого, а затем и второго этажа. Этот отчаянный бросок, по сути, решил исход боя.
Когда командир взвода, старший лейтенант Калугин, доложил ротному о деталях проведенной операции, капитан приказал вызвать к нему сержанта Кузнецова.
- Тебе что, жить надоело. Я вам уже послал БТР. Через несколько минут и так все бы разрешилось. Если у тебя в голове тараканы, то ты хотя бы думай о других. Каково мне посылать матерям цинковые гробы. Только за прошедшую неделю два двухсотых отправил. А сегодня еще один надо готовить. Короче, если не приведешь свои нервы в порядок, отправлю в тыл как проф. непригодного…
После разговора с ротным Алексей старался контролировать свои эмоции и поступки. Но от этого внутреннее напряжение только нарастало. Где-то он слышал или читал о том, что если у человека возник конфликт с самим собой, то ему необходимо переключиться на какой-то другой вид деятельности. Например, колоть до седьмого пота дрова, бегать до изнеможения, бить посуду или поколотить манекен ненавистного начальника, как это делают во многих фирмах Японии, где имеются специальные комнаты для снятия психического напряжения. Алексей, когда выпадало свободное от службы время, стал усердно заниматься тренировками, как это он делал накануне ответственных соревнований. В роте нашлись желающие тренироваться вместе с ним, и эти занятия в значительной мере отвлекали Алексея от неприятных мыслей.
Тревожная неопределенность, обусловленная тем, что Белка продолжает творить свои черные дела, а он, Алексей, не в состоянии её обезвредить, закончилась неожиданно. В один из декабрьских дней его вызвали в следственный отдел Главного разведывательного управления (ГРУ), который находился в расположении штаба дивизии в Хасавюрте. За ним был выслан УАЗик, так как «дело не терпит отлагательств», как пояснил приехавший на машине в качестве сопровождающего молоденький лейтенант. Всю дорогу ехали молча. Еще в начале пути, Алексей попытался выяснить у лейтенанта, с чем связан его срочный вызов, но, переполненный важностью за порученное ему дело, лейтенант с фальшивой небрежностью пробурчал: «там все узнаешь».
Следственный отдел ГРУ располагался в двухэтажном здании бывшего отделения милиции. Над главным входом в здание чудом уцелели деформированные и поблекшие от времени и обстрелов буквы: «М…ИЯ». Войдя во внутрь здания, лейтенант провел Алексея по длинному коридору и остановился у предпоследней справа двери. Подав Алексею знак рукой «жди», лейтенант постучался в дверь и, дождавшись еле слышное «входи», скрылся за дверью. Через минуту лейтенант вышел и, придерживая открытой дверь, нарочито вежливо, но официально обратился к Алексею:
- Проходите, пожалуйста, Вас ждут.
Когда Алексей вошел, лейтенант аккуратно закрыл дверь с наружной стороны. Алексей оказался в небольшом, с обшарпанными стенами кабинете. Слева от входа стоял видавший виды гардероб, справа на стене висели полки для книг и документов. За столом слева у единственного окна, расположенного напротив двери, Алексей увидел склонившегося над какими-то бумагами майора. На уже достаточно поношенном кители сидевшего офицера явно выделялись новенькие майорские погоны. Когда майор повернул голову к вошедшему, Алексей узнал в нем следователя Филина, допрашивавшего Алексея месяца три назад.
- Здравия желаю, товарищ майор. Сержант Кузнецов по Вашему приказанию прибыл, - доложил Алексей, и, сделав паузу, уже менее официально добавил: - С повышением Вас, товарищ майор.
- Вижу, что прибыл. Молодец, успел вовремя. Мне сейчас, сержант, позарез нужна твоя помощь. Снимай бушлат, проходи и присаживайся. У меня сегодня в кабинете «Ташкент». Наконец раздобыл обогреватель. А до этого мерз в этом неотапливаемом сарае как бездомный пес. А за поздравление – спасибо. Видишь, Родина, так сказать, не забывает своих героев. – Следователь был в хорошем настроении.
Алексей присел на стул, стоявший у стола напротив. Майор закрыл лежавшую перед ним на столе папку и убрал ее в стол. Потом он достал чистый лист бумаги, и что-то записав, обратился к Алексею:
- Ну, что, Алексей Андреевич, - многозначительно и с нотками торжественности обратился следователь к Алексею. И, выждав паузу, продолжил: - Поймали мы твою беглянку.
- Какую беглянку? – переспросил Алексей, но уже в следующую секунду понял о ком идет речь. Ему вдруг показалось, что в кабинете стоит невыносимая жара и не хватает воздуха. Алексей поспешно расстегнул воротник и осевшим голосом уточнил: - Вы имеете в виду Белку?
- Да, Белку, твою бывшую жену. Что – удивлен?
- Если честно, то да. Думал, что её никто и никогда не обезвредит. В последнее время я немало был наслышан о её похождениях и весьма страдал, что не могу пресечь это.
- Запомни, сержант. Для нашей службы невыполнимых задач нет. – С гордостью в голосе и долей высокомерия констатировал свежеиспеченный майор.
Алексея чем-то задело самодовольство Филина, и он решил его поубавить.
- Не пойму только, почему Басаев с Хаттабом до сих пор продолжают отстреливать наших ребят.
- Будет приказ и с ними разберемся, - бодро отпарировал майор.
- Неужели, чтобы уничтожить заклятых врагов, нужен еще и дополнительный приказ? – не унимался Алексей.
- Я Вас попрошу, товарищ сержант! Слишком многое себе позволяете. – Перешел на официальный тон майор. Но видимо по случаю хорошего настроения, Филин не мог долго сердиться, и продолжил уже доброжелательно. – Запомни, сержант, в армии на всё нужен приказ. Вот мы получили приказ обезвредить Белку и всю ее бандитскую группу и, как видишь, с честью его выполнили. Жаль, что не все быстро получается. Пока расставляли сети, эта бестия натворила немало бед. Просто какое-то исчадье ада. Её по-хорошему надо бы без суда и следствия «замочить в сортире», как рекомендует наш новый премьер. Ему, конечно видней, но это не наши методы. Но, хватит эмоций. Пора заняться делом.
Майор опять что-то записал в лежащий перед ним листочек, и обратился к Алексею:
- При задержании Наталия Елисеевна Пономаренко (по мужу Кузнецова) предъявила нам документы на некую иностранную журналистку и наотрез отказывается признавать свои настоящие паспортные данные. У неё даже появились покровители в лице каких-то иностранных наблюдателей и доморощенных правозащитников. Конечно,  у нас имеется немало неопровержимых доказательств того, кто она и чем здесь в Чечне занималась. Но лишние формальности не помешают. Мои помощники, наверное, уже все приготовили…
Майор снял телефонную трубку и спросил: «Ну, что у вас там…? Все готово. Тогда идем».
- Итак, сержант. Я тебя вызвал для того, чтобы ты мог на очной ставке, при свидетелях, опознать свою бывшую жену и подтвердить, что это - Наталия Елисеевна Пономаренко, а не какая-то иностранная фифа. Задача понятна?
- Да, товарищ майор.
- Тогда пошли.
В просторном помещении слева от входа за столом и на стульях, расставленных вдоль стены, сидели семь человек: трое военных и четверо гражданских. Среди гражданских была одна женщина. «Видимо корреспондент», подумал Алексей. В одном из военных он узнал молоденького лейтенанта, сопровождавшего его в следственный отдел. Справа на стульях сидели три молодые женщины в камуфляжных брюках и таких же куртках. В третьей, сидевшей от входа, Алексей узнал Белку. Она сидела, опустив ресницы, и исподлобья наблюдала за происходящим.
Войдя в помещение, майор небрежно поздоровался: «Здравствуйте», и потом уже официальным тоном обратился ко всем, сидевшим слева:
- Ну, что, господа и товарищи? Приступим, так сказать, к опознанию?
И услышав одобрительные: «Да», «Пора бы»… Обратился к Алексею:
- Представьтесь, пожалуйста.
- Сержант Кузнецов, - привычно представился Алексей.
- Товарищ сержант, назовите полностью имя, фамилию, отчество, - официальным тоном попросил майор.
- Вас понял. Кузнецов Алексей Андреевич.
- Алексей Андреевич, посмотрите внимательно на сидящих здесь женщин. - Майор жестом указал на правую сторону комнаты. – Есть ли среди них та, кого бы Вы знали лично?
Всего лишь за одну секунду в голове Алексея промелькнули, сталкиваясь, опровергая, и сменяя друг друга различные оценки происходящего события и его роли в этом событии. В начале доминировала оценка, в соответствии с которой опознание Алексеем Белки расценивалось чуть ли не как предательство. «Ведь она – мать моего ребенка и бывшая  жена». Потом ее сменила оценка, считавшая опознание всего лишь чистой формальностью, не затрагивающей нравственные аспекты взаимоотношений, то есть – «ничего личного», «от меня ничего не зависит», «все уже предопределено». Но в итоге окончательно взяла верх позиция, в соответствии с которой выявление и опознание предателей является необходимым условием сохранения жизни обычных людей и выживания социума. Да и в личном плане, причиненное Белкой зло значительно перевешивало всё то хорошее, что было между ними в период их страстных встреч и совместной жизни. Алексей вспомнил слова ротного: «По Данте, предатели – носители ада. Преследуя свои корыстные цели, они создают ад для других людей». «Такой человек не имеет права жить!» - подытожил Алексей свое мгновенное размышление.
 - Сидящая третья слева – моя бывшая жена, Наталия Елисеевна Пономаренко…
«Предатель», - скорее прочитал по губам, чем услышал Алексей от сидевшей с каменным лицом Белки. «А это с какой стороны посмотреть», -также еле слышно, одними губами, ответил Алексей словами, которые он услышал от самой Белки в том жутком сне, когда он стоял в выкопанной для неё могиле…
По окончании процедуры опознания, майор пригласил Алексея в свой кабинет со словами: «надо завершить кое-какие формальности».
Когда все «формальности» были завершены, Алексей, набравшись смелости, спросил:
- Товарищ майор, а что ожидает Белку в дальнейшем?
- Свою часть работы мы завершили. В ближайшее время она будет отправлена в Москву. Там к ней тоже имеются вопросы. Ну, а потом – суд и, как говориться, справедливое возмездие. Тебя, думаю, пригласят на суд в качестве свидетеля. Теперь насчет тебя. Сегодня уже поздно. Поэтому сейчас зайдешь в восьмой кабинет к лейтенанту Синичкину, тому самому, который тебя сюда привез. Он отведет тебя на ужин и определит на ночлег. А утром, часикам к десяти, подойди ко мне. Должен быть транспорт. Я распоряжусь, чтобы тебя доставили в твой батальон.
Утром следующего дня на подходе к зданию, в котором располагался следственный отдел ГРУ, Алексея остановил рослый спецназовец.
- Стой! Туда нельзя.
Погруженный в свои мысли, Алексей только теперь заметил, что все подходы к зданию охраняются спецназом. Издалека было видно, как у входа в следственный отдел столпилась группа людей. Алексей вдруг почувствовал, что вся эта суета каким-то образом связана с Белкой.
- Мне к майору Филину. Он меня ждет…
- Ваши документы.
Алексей подал военный билет. Спецназовец внимательно ознакомился с содержанием документа. Оценивающим взглядом сличил фотографию с фактурой и вернул военный билет Алексею. Связавшись с кем-то по рации, спецназовец доложил о возникшей ситуации, и видимо получив указание, кивнул Алексею – «проходи».
У входа в следственный отдел, образовав неровный круг, толпились люди. Невдалеке от них, хаотично двигаясь и жестикулируя левой рукой, разговаривал по телефону бледный, с растерянным лицом майор Филин. От его вчерашнего самодовольства не осталось и следа. В центре круга, на местами выщербленном асфальте, вытянувшись во весь рост, на спине лежала Белка. Её красивая головка с тем же каменным выражением лица, которое Алексей видел вчера, была повернута направо. На левом виске виднелось отверстие от пулевого ранения, из которого по щеке и по глазам стекали ручейки темной крови.
- Свои достали, - пояснил подошедший к Алексею лейтенант Синичкин.
- Какие свои? – не сразу сообразил погруженный в себя Алексей.
- Ясно какие. Для неё чечены были своими. Она им служила и за страх, и за деньги. А это вот, - лейтенант кивнул в сторону убитой, - окончательный расчет.
- Как же так случилось?
- Её вывели к машине, чтобы везти в аэропорт, а снайпер уже поджидал в окне вон того здания, - лейтенант указал на стоявший метрах в двухстах трехэтажный кирпичный дом. – Между прочим, классный выстрел. Аккурат в висок.
- Да, в висок… И опять в левый… – задумчиво пробормотал Алексей, невольно потирая свой левый висок, в котором он вдруг ощутил легкий зуд и биение пульсирующей крови.
- Почему опять? – не понял Алексея лейтенант.
- Да это я так, про себя…, - невнятно пробормотал Алексей и отошел в сторону.

41. Бизнес на крови

- Тебе надо возвращаться домой, - настаивал капитан Селин. – У тебя там сын без отца и без матери. А тут видишь, что твориться. Наш разведбат уже, видимо, продали чеченам со всеми потрохами. Поэтому, пока нас вконец не изведут, не успокоятся…
К этому времени (к декабрю 1999 г.) 84-тый отдельный разведывательный батальон превратился в грозную для чеченских боевиков силу. Укомплектованный в основном из контрактников, многие из которых прошли Афган, и/или первую чеченскую войну, батальон всегда справлялся с поставленными ему боевыми задачами. Разведчики тщательно планировали каждую операцию. Во время ее выполнения проявляли смелость, находчивость и высокий профессионализм. В ближнем бою, при необходимости, решительно вступали в рукопашную и всегда выходили победителями. Даже в самых сложных ситуациях не бросали своих. Боевой выучке разведчиков ничего не могли противопоставить недостаточно обученные и не очень дисциплинированные подразделения Басаева и Хаттаба.
Капитан Селин и Алексей сидели в небольшой комнате бывшего животноводческого комплекса, в помещениях которого расположился разведбат на временный постой, за самодельным, сколоченным из небрежно оструганных, засаленных и почерневших от времени досок столом, на таких же самодельных скамейках. Животных на ферме давно уже не было, но в комнате ощущался специфический запах, совмещавший в себе «ароматы» бараньего жира, конской сбруи и отходов жизнедеятельности когда-то находившихся здесь животных. В высокое окно, больше походившее на тюремную решетку с чудом сохранившимися грязными, в паутине, стеклами, неприветливо заглядывало окутанное серой пеленой декабрьское солнце. После того, как Алексей вернулся из следственного отдела ГРУ и рассказал ротному о гибели Белки, между ним и ротным возникли и стали крепнуть доверительные, дружеские отношения.
Этому разговору предшествовал ряд весьма неприятных и не вполне понятных событий. 11 декабря перед командирами двух разведгрупп батальона, одной из которых командовал капитан Селин, была поставлена задача, разведать подступы к стратегически важной старопромысловской высоте 338,3. Эта высота являлась своего рода ключом от города Грозного. Задачу разведчикам ставил лично начальник штаба группировки «Запад» генерал-майор Вертитский. При этом генерал утверждал, что высота фактически чистая, что там работают только отдельные снайперские группы по два-три человека, которые необходимо уничтожить, чтобы пехота могла с малыми потерями штурмовать высоту…
Операция началась с наступлением темноты. Уже на подступах к высоте разведгруппа капитана Селина случайно столкнулась с разведгруппой полка, который нес оборону перед высотой. От коллег Селин узнал, что вся высота изрыта окопами, в которых находится противник. Все подступы к окопам заминированы. Полученные данные он передал генералу Вербицкому и услышал в ответ: «Вперед», и через паузу – «Там и подтвердите эти данные». При подходе к высоте разведчики засекли несколько работавших боевых точек. Остановились и по рации доложили обстановку. Но в ответ с командного пункта услышали: «Продолжайте выполнять боевую задачу по обнаружению противника».
Вторая группа под командованием старшего лейтенанта Александра Воробьева, шедшая к высоте справа, нарвалась на мины и обнаружила себя. Завязался бой. Из находившихся на подступах к высоте окопов на разведчиков обрушился шквал огня. Селин со своими бойцами поспешил на помощь.
- Саня, отходи со своими ребятами правее. Я слева тебя прикрою, - согласовывал свои действия с Воробьевым Селин.
- Добро, - услышал капитан в ответ.
С одним убитым и двумя тяжело раненными на руках, бойцы второй разведгруппы, отстреливаясь, спешно отходили. На их пути уже обустраивали свои боевые позиции разведчики Селина. Привыкшие к темноте, разведчики видели, как над окопами показались силуэты противника. В следующую секунду, под аккомпанемент беспорядочной стрельбы они услышали: «Хлопцы, дадим пи…лей проклятым москалям, чтоб больше не совались!». «Хлопцы» поддержали своего командира криками «ура!», «вперед!», «мочи их, б…ей!»…
- Ни хрена себе, - невольно выругался капитан Селин. – Никак «братья славяне» пожаловали.
Разведчики были уже наслышаны про то, что в составе чеченских отрядов недавно появился так называемый «славянский батальон». В реальности этот «батальон» насчитывал не больше 50-и бойцов и по численности с трудом дотягивал до роты. Но чеченская пропаганда целенаправленно распространяла слухи о количестве бойцов и высокой боеспособности этого «батальона». Удалось также выяснить, что основную часть «батальона» составляют националистически настроенные западные украинцы и несколько прибалтов. Меньшая часть состояла из решивших подзаработать «военным ремеслом» уголовников разной национальной принадлежности, в том числе и русских.
- Без команды не стрелять, - приказал Селин. – Подпустим ближе. Кузнецов, ты где?
- Здесь я, товарищ капитан, - отозвался Алексей из-под соседнего куста.
- С двумя бойцами выдвинись вперед. Попробуй захватить «языка».
- Есть, - ответил Алексей.
- Самарин,  Вдовиченко, за мной, - негромко скомандовал Алексей, находившимся рядом бойцам.
Выбирая различного рода углубления и прячась за редкие кустарники, разведчики во главе с Алексеем устремились навстречу наступающему врагу. Удалившись от основной группы метров на двадцать – залегли в небольшой ложбинке.
Бойцы «славянского батальона» шли, подбадривая себя отборным русским матом и поливая из автоматов встречавшиеся им кусты. Двое из наступавших «славян» шли прямо на притаившихся разведчиков. Возникла весьма сложная ситуация. Если противник обнаружит разведчиков, то первым откроет огонь и тогда не избежать потерь. Открывать огонь самим – значит лишиться языка. Помощь пришла неожиданно. Когда те двое уже почти нависли над слившимися с промозглой землей разведчиками, бойцы Селина открыли по наступавшим  прицельный огонь. Шедший справа вскрикнул, согнулся и, сделав еще пару шагов, уткнулся носом в землю. Второй «славянин» присел и, развернувшись, стал отползать к окопам. Алексей вскочил, сделал несколько шагов и прыгнул на противника. «Помогите…», пытался звать на помощь прижатый к земле «славянин», но Алексей оглушил его ударом кулака по голове. Подоспевшие Самарин и Вдовиченко помогли Алексею связать «языка».
Как только Алексей со своими бойцами и с добытым «языком» присоединился к основной группе, Селин дал команду отходить. Но еще не успели разведчики покинуть свои позиции, как со стороны окопов начался минометный обстрел. В результате три бойца разведгруппы получили легкие ранения.
Вернувшись на базу, разведчики, наконец, внимательно рассмотрели захваченного ими «языка». Это был долговязый, чуть выше среднего роста светловолосый парень лет 22-х, одетый в российскую форму с шевронами «Российские Вооруженные Силы».
- Ты погляди, как их вырядили, - возмущался капитан Селин. – Видимо вот эти подонки и мародерствуют в чеченских селах, а все валят на федеральные войска. Неплохая подстава.
Пленный, видимо, не до конца понимал, где он и что с ним происходит. Он то просил: «Хлопцы, отпустите, я же свой», то говорил: «Та развяжите же. Ей богу, я больше не буду», то ссылался на какого-то Быка, который приказал ему стрелять, то пытался затянуть песню. Выяснилось, что пленный сильно накачан какими-то наркотиками и в данный момент с ним говорить бесполезно. Обыскав «языка», разведчики не обнаружили при нем каких-либо документов, но во внутреннем кармане его кителя нашли десять новеньких стодолларовых купюр.
- Уж больно они яркие, - с подозрением разглядывал доллары Селин. – А позовите-ка сюда Сумина.
Миша Сумин на гражданке какое-то время работал в обменном пункте и с первого взгляда мог определить подлинность любого денежного знака.
- Фальшивые, и к бабки не ходи, - уверенно заявил Сумин, осмотрев одну из купюр.
- Вот вам и цена предательства, - подытожил Селин результаты осмотра долларов. – Мало того, что этих тупых скотов, - капитан кивнул на пленного, - чечены послали в первые окопы, считай на верную смерть, так им ещё и заплатили фальшивыми «сребрениками».
Об итогах ночного рейда и об обнаруженных огневых точках противника разведчики составили подробный отчет и вместе с захваченным «языком» отправили в штаб. Но и в следующую, и в последующую ночи по приказу из штаба вконец измотанных разведчиков посылали «уточнить» полученные ранее данные. В итоге – еще двое убитых и шестеро раненых…
- Вы полагаете, что в штабе дивизии сидят предатели? – задал Алексей ротному волновавший его вопрос.
- Я не могу, не должен этого предполагать. Но как офицер, который отдает приказы другим и несет за них ответственность, я должен быть уверен, что и получаемые мной приказы объективно обоснованы. На данный момент такой уверенности у меня нет. Нас три ночи подряд посылают на хорошо укрепленные и уже разведанные позиции противника, вместо того, чтобы уничтожить их артиллерией или авиацией. На головотяпство это мало походит. Поневоле приходиться думать о предательстве…
Дальнейшие события подтвердили опасения капитана Селина. 24 декабря генерал Вертитский в сопровождении бойцов разведбата подъехал к селению Дуба-Юрт. На окраине села к ним подкатил джип с вооруженными людьми. Встревожившемся было разведчикам генерал сказал: «Не бойтесь – это ополчение из местных жителей». Потом он пересел в джип и уехал в село. Через 30-40 минут генерал вернулся в весьма хорошем настроении. В руках у него был сверток. Поведение генерала показалось разведчикам весьма странным. Вполне естественным образом возникли следующие вопросы: «Что мог делать начальник штаба группировки “Запад” в чеченском селе? Почему он уехал без сопровождения с вооруженными, похожими на боевиков людьми? Что находилось в пакете, который явно грел руки и душу генералу, когда он вернулся из села?»
  Не менее странно повел себя и командир отряда спецназа Чучковской бригады подполковник Мирошкин. 29-го декабря, накануне намечавшейся секретной боевой операции в Аргунском ущелье, командовать которой было поручено Мирошкину, он, так же как и в свое время генерал Вертитский, в сопровождении разведчиков подъехал к Дуба-Юрту. На окраине села подполковник пересел в «чеченский» джип, который увез его в село. При Мирошкине в это время находились карты местности, на которой предполагалось проводить операцию, номера радиочастот, на которых работали потом разведчики, схема связи с артиллерией и с авиацией.
30-го декабря, выполняя поставленную штабом группировки «Запад» задачу в Аргунском ущелье, все три роты 84-го разведбата попали в засаду. Тяжелее всего пришлось второй роте, которой было приказано идти через село Дуба-Юрт. Накануне генерал Вертитский уверял разведчиков, что село «договорное» и в нем нет боевиков. Но как только разведчики вошли в село, по ним со всех сторон открыли огонь ждавшие их боевики Хаттаба. Неся большие потери, разведчики запросили подкрепление. Но из штаба раз за разом следовал приказ – продолжать операцию. Уцелевших бойцов второй роты удалось вывести из села только благодаря тому, что к ним на подмогу пришли два танка 160-го танкового полка, которые вопреки приказу генерала Вертицкого «не входить в село», В результате из 29 бойцов второй роты, входивших в Дуба-Юрт, в живых осталось только 9 человек.
Разведрота капитана Селина также попала в засаду в районе Волчьих Ворот. Но осторожность и опыт ротного помогли избежать больших потерь. Выйдя из под огня и уйдя от преследования, Селин доложил в штаб о случившемся и получил приказ двигаться к высоте 666 в квадрат 7. Немного погодя из штаба запросили координаты нахождения роты. Селин назвал свои координаты, но при этом преднамеренно указал на склон, находившийся метрах в пятистах левее. Через одну - две минуты указанный склон был подвергнут плотному минометному обстрелу.
- Что и требовалось доказать, - констатировал ротный, показывая рукой в сторону взрывавшихся на склоне мин.
- И как это все понимать? – спросил находившийся рядом Алексей.
- А вот так и понимай: либо чечены прослушивают все наши переговоры, либо наши координаты им передают из нашего же штаба.
Периодически меняя направления движения, Селин повел роту к седьмому квадрату, но, не доходя до места назначения метров триста, приказал разведчикам выбрать удобные для укрытия позиции и залечь. Затем он по рации доложил в штаб, что рота прибыла в нужный квадрат, и ждет дальнейших указаний. В ответ он услышал: «Занять позиции и передохнуть». Но уже через пару минут, находившиеся на безопасном расстоянии разведчики наблюдали, как на квадрате № 7 взрываются минометные снаряды и шквальный огонь Зушек  срезает ветки деревьев и целые стволы.
Проведя ночь на холодной, припорошенной снегом земле, две роты (первая и третья) разведчиков продолжали исполнять поступающие из штаба, не вполне понятные по своим целям и задачам приказы. Они то натыкались на хорошо укрепленные окопы, то отбивались он проследовавших их боевиков. К этому времени боеспособность и маневренность разведчиков значительно снизилась, так как многим бойцам приходилось нести своих тяжело раненых товарищей и тела убитых. Одежда и амуниция от пота и сырости казались свинцовыми. Обещанная пехота, для которой, якобы, разведчики расчищали путь, так и не появилась. Позже уцелевшие разведчики узнают, что наступление пехоты на 30-31-е декабря даже и не планировалось.
Вечером 31-го из штаба от начальника разведки группировки «Запад» полковника Супика и командира отряда спецназа подполковника Мирошкина пришел приказ: «Закрепиться в горах ещё на сутки». Исполнение этого приказа гарантировало гибель для подавляющего большинства разведчиков. Но тут в эфир вышел зам. командира разведбата полковник Танков: «Кто меня слышит – беру командование на себя. Все спускайтесь на базу». От полковника Супика и подполковника Мирошкина продолжали поступать другие приказы. Но их уже никто не слушал. Измученные бесконечными переходами, внезапными стычками с противником и непонятными приказами из штаба, отбиваясь от преследовавшего противника, разведчики, неся на себе тяжело раненых и тела убитых, возвращались на свою базу… 


42. Делай, что должен, и будь, что будет

Расположение разведбата походило на перевалочный пункт, на котором подсчитывали и распределяли мертвых, тяжело-, средне- и легкораненых по специально отведенным местам дислокации. Тяжело раненых, после оказания им первой неотложной помощи, спешно вывозили машинами и вертолетами в госпиталь. Остальные раненые ждали своей очереди. Большинство уцелевших в этой бойне разведчиков-контрактников подавали рапорта об увольнении из вооруженных сил.
 Все выжившие в этой странной боевой операции, находились в крайне растерянном и подавленном состоянии. Людям, рисковавшим своей жизнью и честно исполнившим не вполне понятный боевой приказ, было стыдно смотреть друг другу в глаза. Стыдно за то, что они остались в живых, в то время, как их товарищи убиты или тяжело ранены. Стыдно за то, что они доверились штабным командирам, которые в силу своей бездарности или продажности, посылают молодых парней на ничем не оправданную смерть. Стыдно за то, что страна с великим боевым прошлым не в состоянии выделить из числа своих офицеров честных и умелых полководцев. Стыд, подавленность и протест против случившейся несправедливости переполняли бойцов.  Они ощущали, что над всем расположением разведбата, и над всей огромной страной витает смердящий запах предательства…
Алексей, после тяжелых раздумий, тоже написал рапорт об увольнении и понес его на подпись к ротному, который только накануне обосновал свой кабинет в одной из комнат здания, в котором располагался штаб и командование батальона. Он ожидал, что ротный одобрит его решение. Ведь совсем недавно капитан Селин сам предлагал Алексею вернуться домой к сыну. Но ротный, находившийся в крайне расстроенном состоянии, вдруг повел себя иначе.
- Знаешь, Алексей, я думаю, что тебе не стоит торопиться с увольнением.
- Как это не стоит? Вы ведь меня сами об этом недавно просили. – удивился Алексей.
- Просил, не отрицаю. Но это было до последнего боя. А сейчас ситуация поменялась.
 Что поменялось! – вспылил Алексей. – Как предавали нас штабные крысы, так и предают. Сколько ребят полегло зазря! Мы еще легко отделались, а вторая рота, считай, полностью уничтожена…
- Ты не кипятись! – перебил капитан Алексея. – У меня тоже на душе кошки скребут. - Ротный сделал паузу, видимо успокаиваясь, и продолжил уже спокойным тоном. – Вот ты говоришь, что наша первая рота легко отделалась. И третья рота, хоть и понесла потери, но тоже сохранила свою боеспособность. Серьезно пострадала только вторая. А ведь у тех, кто нас предал, и у тех, кто заплатил этим иудам их сребреники, были совсем иные планы. Они хотели уничтожить весь батальон, до последнего солдата. Но не вышло. Их подлый план не сработал, во многом благодаря нашему умению воевать. Вот они теперь и бесятся. Контракт по уничтожению разведбата оказался не выполненным. Понимаешь, о чем я говорю?
- Понимаю, что большинство бойцов выжило. Но, что касается боеспособности подразделений, то тут полное фиаско. Ведь многие из уцелевших ребят, также как и я, собираются домой. Бойцы не верят своим штабным командирам. В ротах от нашей, так сказать, «старой гвардии» остались единицы.
- Вот в этом и заключается суть проблемы. – Капитан, видимо от волнения, сломал карандаш, который вертел в руках и бросил его в корзину для мусора. Потом он встал из-за стола, за которым велась беседа и, пройдясь  по кабинету до входной двери и назад, опустившись на стул, продолжал. – Для противника хорошо обученные и мотивированные на победу контрактники являются главной угрозой. Поэтому они, видимо, не пожалели денег на разработку операции по нашему уничтожению. Но главная цель этой подлой операции состояла не столько в нашем уничтожении, сколько в том, чтобы нас запугать. Чтобы все до единого контрактники уволились. Запугать также и тех, кто только собирается служить по контракту. Но у них ничего не получилось. Недавно я получил информацию о том, что буквально завтра-послезавтра к нам прибывает новое пополнение контрактников. Это, в основном, опытные бойцы. Но с ними надо поработать, чтобы в считанные дни восстановить былую боеспособность нашего батальона. Вот поэтому, Алексей, я и прошу тебя задержаться на две-три недели. Обучишь новобранцев, сам с радостью провожу тебя домой.
- Обучить не проблема. Но для чего? Кто может дать гарантии, что и эти ребята не станут очередной жертвой предательства?
- Не станут. – Уверенно заявил капитан и стал обосновывать свою уверенность. - Начштаба Вертитского переводят в другой военный округ. Сам попросился – боится возмездия. Подполковник Мирошкин подал рапорт на увольнение. Тоже боится, что его свои же ребята прибьют. Я назначен командиром батальона. Постараюсь впредь не допустить того, что случилось.
Алексей уже слышал о новом назначении Селина и о кадровых перестановках в штабе округа и искренне радовался этим событиям. Но в коренное улучшение дел на фронте он не верил.
- Рад за вас. Поздравляю! Да и за батальон тоже рад.  Но если честно, думаю, что от перестановки нескольких командиров насквозь прогнившая и пропитанная ложью и жаждой наживы система управления армией и страной существенно не изменится.
- Видишь ли, Алексей. Дело не только в системе, которая правит страной на всех уровнях власти. Она, к сожалению, у нас никудышная. А дело в том, что изменилось отношение россиян к этой войне. Слишком велико было унижение русского народа от того, что происходило в первую чеченскую. Винить в этом, конечно же, надо правящий режим, который дезорганизовал общество и армию, а потом развязал не совсем понятную войну. В результате, против нас играли самые различные факторы. Это и недостаточная подготовка федеральных войск, и бездарное командование, и продажные политиканы во власти, и псевдо правозащитники, и зарубежные гуманитарные организации, и ангажированные СМИ – всё работало на дискредитацию нашей армии и отдельных бойцов. Чеченские боевики в этих условиях возомнили себя праведными волками, которые режут наших солдат как заблудших баранов. У них даже на знамени красуется волк.
Унижение всколыхнуло духовно-волевой потенциал нации. На смену необученным юнцам пришли мотивированные профессионалы. Или говоря на чеченском сленге – волкодавы. Поэтому чеченским волкам осталось недолго рыскать по горам. И они это чувствуют и идут на любую подлость, находя иуд в наших рядах. Но попытка уничтожения нашего разведбата не может остановить людей, желающих наказать обидчиков и восстановить свое доброе имя. Да и всему российскому народу нужна победа в этой войне. Нужна хоть какая-то надежда на то, что не всё ещё разворовано и продано.
Алексей видел, что Селин разволновался от своих же слов и не стал ему возражать. Хотя возразить и было что. Сделав небольшую паузу, капитан заговорил, понизив голос:
- Ты прав в том, что мы, к сожалению, не можем изменить сложившуюся в нашей стране систему власти, которая продолжает разваливать и разворовывать страну. Вчера я узнал, что  старый президент добровольно оставил свой пост. Теперь страной будет править недавно назначенный премьер-министр. Можно было бы и порадоваться, что страна, наконец, избавилась  от неадекватного правителя. Но я не питаю иллюзий. Система власти, как правило, назначает того, кто будет защищать ее интересы. Следовательно, смутное время для нашей страны еще не закончилось. Поэтому надеяться надо, прежде всего, на себя. Чтобы каждый на своем месте делал, что должен делать, несмотря ни на что. Есть даже такая поговорка: «Делай, что должен, и будь, что будет». Бороться со злом можно, хотя бы не допуская его со своей стороны. Я лично хочу до конца исполнить работу, которую мне поручили. Хотелось, чтобы и ты мне в этом помог.
- Я Вас понял, товарищ капитан. Готов помочь всем, чем могу…


43. Новые обстоятельства

После трагических событий у села Дуба-Юрт прошло три недели. За это время Алексей с двумя помощниками подготовил две группы разведчиков, которые могли действовать как в составе более крупного подразделения, так и самостоятельно выполнять боевые задачи. Аттестацию подготовленные группы получали только после участия в двух-трех боевых операциях, ход проведения и результаты которых тщательно анализировались. «Разбор полетов» позволял вносить необходимые корректировки в процесс дальнейшей подготовки разведчиков.
Стратегию и тактику подготовки разведчиков разрабатывал и курировал лично капитан Селин, который через две недели после назначения его командиром разведбата получил звание майора. К этому времени батальон полностью восстановил свою боеспособность и готовился приступить к активным боевым действиям.
- Вот видишь, Алексей, назло всем нашим внешним и внутренним врагам, мы восстановили батальон, - радовался вновь испеченный майор, принимая Алексея в своем кабинете.  – Теперь нам по плечу выполнить любую боевую задачу.
- А это значит, что и мой дембель не за горами, - воспользовавшись моментом, напомнил Алексей комбату о том, что после восстановления батальона Селин обещал отпустить его домой. В одном из последних писем, полученных из дома, мама писала, что его сын – Сережа, уже самостоятельно сидит и даже пытается ползать. «А как он улыбается и забавно смеется!», восхищалась внуком бабушка. И еще мама в тысячный раз просила сына поскорее вернуться домой.
- Я помню свое обещание и готов отпустить тебя хоть сегодня. Но возникли новые обстоятельства…
- Какие ещё обстоятельства? Что, очередной предатель появился в высшем командном составе и ему тоже нужен «товар» для продажи? – с удивлением и иронией спросил Алексей.
- Я прошу тебя, не ёрничай и не береди мне душу. Ты должен понимать, как мне самому непросто…
Алексею вдруг стало стыдно за свои слова. «Мелкая эгоистичная душонка», ругал себя Алексей. «Думаю только о своих личных проблемах, в то время как Селин переживает за каждого солдата и за весь батальон». Он только сейчас подметил, что за последние недели комбат осунулся и постарел, а на его висках появилась седина, которой он раньше не замечал.
- Простите, товарищ майор. Как-то само собой вырвалось… Я не хотел Вас обидеть…
- Ладно, замётано. Давай перейдем к делу. Обстоятельства, о которых я тебе говорил, состоят в следующем. За ходом подготовки разведчиков следили из штаба ГРУ (Главного разведывательного управления). В целом они одобрили наши методы подготовки, хотя и сделали немало замечаний. На днях разведбат сменит место своей дислокации. Я уже получил приказ. А на этой базе ГРУ планирует создать временный «Центр» подготовки разведчиков. Командовать Центром будет подполковник Щербина Владимир Васильевич. Насколько я знаю, это честный боевой командир и настоящий профессионал. Он очень заинтересован в твоей помощи и просил меня, предварительно, поговорить с тобой. Еще он говорил, что долго тебя не задержит. Для него сейчас важно наладить дело. А ты здесь, вроде как старожил…
Алексей не ожидал от комбата такого предложения. Он уже смирился с мыслью о том, что ему придется расстаться с Селиным, который стал ему другом и наставником. Смирился и с тем, что его первая разведрота уже без него будет выходить на боевые задания. Мысленно он уже находился на пути к своему дому. Между тем, комбат продолжал:
- Я прошу тебя не торопиться с ответом. Знаю, что тебя ждут дома важные дела, ну и всё такое. Но и ты должен понимать, что каждая подготовленная тобой группа разведчиков в бою стоит целого батальона обычных солдат. Да и Щербине надо помочь. Он стоит того. Я о его подвигах слышал еще в Афгане. Кстати, он «Герой России» и кавалер многих орденов и медалей, хотя и не любит демонстрировать свои награды.
- Если честно, то я в полной растерянности…, - нерешительно промямлил Алексей.
- Ну, вот и хорошо, - с облегчением сказал комбат, как будто он получил от Алексея «добро». – Ты подумай до завтра. Завтра часам к одиннадцати должен подъехать Щербина. Ты с ним поговоришь и примешь окончательное решение.
На следующий день Селин пригласил Алексея к себе. Войдя в кабинет, Алексей увидел сидящего напротив комбата подполковника, который, выслушав «доклад» Алексея, поднялся ему навстречу, улыбаясь широкой добродушной улыбкой. Это был стройный, широкоплечий мужчина, лет сорока, с чуть курносым носом, серыми глазами и темно-русыми, коротко постриженными волосами. В каждом движении офицера чувствовалась натренированность мышц и притаившаяся сила. «Тигр», - мысленно сравнил Алексей подполковника с мощным хищником.
- Ну, здравствуй, сержант, - протянул крепкую, с шершавой ладонью, руку незнакомец. – Я подполковник Щербина. Приятно познакомиться…
- Взаимно, - чуть робея, промолвил Алексей.
- А мы как раз о тебе с комбатом говорили…. Раздевайся и присаживайся. Есть разговор.
- Я, с Вашего позволения, пойду по делам, - обратился комбат к подполковнику.
- Да, конечно. У нас тут разговор больше личного плана, - с ноткой извинения в голосе согласился Щербина.
Селин, одевшись, вышел из кабинета. Алексей снял бушлат и шапку, и повесил их на прикрепленную к стене вешалку.
- Присаживайся, - жестом указал на стоявший возле стола стул подполковник. Его лицо приняло сосредоточенное, деловое выражение. – Буду с тобой предельно откровенен, Алексей Андреевич. Я тщательно изучил твои документы, или, как говорят – досье. Не буду скрывать, есть в твоей биографии кое-какие неприятные моменты, связанные с твоей бывшей женой, но это мелочь, по сравнению со многими необходимыми нам качествами. Тебя весьма положительно охарактеризовал твой непосредственный командир - майор Селин. Да и майору Филину из особого отдела, несмотря на то, что он мужик дотошный и любит выявлять человеческие слабости и пороки, ты тоже понравился.
Теперь по существу вопроса. Ты уже в курсе, что мне поручено создать здесь временный «Центр» подготовки разведчиков. Кое-какая инфраструктура, благодаря и твоим трудам, здесь уже имеется. Но мне нужен специалист, который во всем этом разбирается. Иными словами, мне нужен ты, хотя бы на первое время, пока не освоятся другие.
- Но мне Селин обещал…, - пытался отстоять свое право на возвращение домой Алексей. Но Щербина его перебил:
- Я в курсе. Я также знаю, что у тебя сложилась непростая ситуация в семье. Поэтому прошу тебя задержаться всего лишь на пару недель, ну максимум дней на двадцать. Пойми, от твоего боевого опыта и тренерских способностей зависят жизни многих людей. Ты ведь сам знаешь, чего стоит в бою неподготовленный солдат.
- Да уж… Насмотрелся…, - неопределенно промолвил Алексей.
Подполковник стал приводить еще аргументы в пользу того, что Алексею необходимо на время задержаться в Чечне. В какой-то момент ему стало неловко за себя и за Щербину: «Что это я, в самом деле? Боевой офицер, Герой России, уговаривает меня, как красну девицу, а я строю из себя недотрогу», и Алексей понял, что не может отказать такому человеку, как Щербина.
- Товарищ подполковник, я готов задержаться на пару недель и помогать Вам всем, чем смогу.
- Ну, вот и славно, - не скрывал радостного блеска своих глаз Щербина. – Я думаю, мы с тобой найдем общий язык…
Потом они еще долго обсуждали общий план будущих мероприятий по созданию Центра подготовки разведчиков и конкретные задачи, которые предстоит решать Алексея…

44. Герои и предатели

С первых дней создания Центра подготовки разведчиков Алексей с головой погрузился в его работу. В Центр прибывали новобранцы, в основном контрактники. Их делили на группы, каждую из которых возглавлял боевой офицер. Алексей вел занятия по приемам рукопашного боя и делился опытом ведения боевых действий в непредвиденных обстоятельствах. Подполковник Щербина, несмотря на свою занятость, нередко присутствовал на занятиях, которые проводил Алексей. Обычно после посещенного занятия, Щербина оставлял командира группы и Алексея для анализа увиденного. При этом подполковник не только давал полезные советы, но и лично показывал приемы рукопашного боя и навыки ведения боевых действий. Алексей был буквально поражен военными познаниями и огромным боевым опытом подполковника. Уже через несколько таких занятий Щербина стал для Алексея непререкаемым авторитетом.
Однажды  Щербина вызвал Алексея к себе в кабинет и после формального приветствия, уже по-дружески предложил:
- Присаживайся, Алексей. У меня для тебя есть приятные новости. Во-первых, хочу поздравить тебя с очередной боевой наградой - медалью «За отвагу». Завтра перед строем будем вручать.
- Спасибо, товарищ подполковник.
- Спасибо скажи майору Селину. Он посылал на тебя наградной лист. А саму медаль ты заслужил сам. Так что я здесь не причем. А вот, что касается меня, то я подготовил документы на присвоение тебе звания лейтенанта. Как ты на это смотришь?
- Товарищ подполковник, я же собираюсь увольняться. Мне это звание вроде и не к чему.
- Как говорил известный полководец: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом».
- Тогда меня можно записать в разряд плохих солдат. Я о генеральском звании никогда не мечтал, - откровенно признался Алексей.
- Ну, если ты отказываешься от генеральского звания, то я не буду настаивать, - шутливым тоном заверил его подполковник. И продолжил уже вполне серьезно. - Видишь ли, Алексей, уволишься ты или нет, а полученное тобой звание офицера останется с тобой навсегда. Я считаю, что ты давно уже перерос свое сержантское звание. Да и по штатному расписанию ты сейчас занимаешь офицерскую должность. Поэтому, советую тебе не отказываться от того, что ты заслужил.
- Извините, но я об этом не думал.
- Может это и правильно. Ведь, настоящие патриоты служат не за звания и награды. Но долг государства состоит в том, чтобы воздавать каждому своему защитнику по его заслугам. К сожалению, не всегда так бывает. Многие герои остаются без наград, в то время как пройдохи незаслуженно получают и звания, и награды. Я еще в Афганистане насмотрелся на этот театр абсурда. Пришлет какой-нибудь высокопоставленный чин своего сынка-офицера в Кабул. Тот месяца два-три послоняется по штабным кабинетам, получит боевую награду, а то и внеочередное звание за якобы проявленное мужество во время проведения боевой операции, и возвращается в Союз уже «боевым» офицером, с неограниченными перспективами. А в реальности – это навсегда нравственно испорченный, трусливый карьерист.
- Мне майор Селин рассказывал про Афганистан, как их Королевский батальон попал в засаду из-за предательства.
- Я знаю этот случай в Пандшерском ущелье. И даже в составе военспецов участвовал в расследовании этой бойни. К сожалению, высшему командованию тогда удалось замять этот вопиющий факт очевидного предательства.
- Товарищ подполковник, извините за наивность, но получается, что в нашей армии полным полно предателей? И чем выше уровень командования, тем их больше.
- А вот в этом я с тобой не согласен. Армия в той или иной мере отражает состояние всего общества. Если идет деградация общества, то деградирует и армия. Конечно же, предательство, как явление, существовало и, очевидно, будет существовать всегда. А вот масштабы этого явления зависят, на мой взгляд, от нравственного состояния общества и каждого отдельного человека, а также от конкретных условий, в которые попадает этот человек. Если общество переживает масштабный кризис, то огромное количество людей попадает в экстремальные условия. И вот тогда наступает, своего рода, момент истины: кто-то становиться героем, а кто-то предателем. В общей массе населения и тех, и других не много. Но принципиально важным для выживания общества является их соотношение. Если предателей становиться больше, чем героев, то для страны наступают смутные времена, которым предшествует нравственная деградация общества. Например, в последние годы правления Ивана Грозного моральные основы русского общества были существенно подорваны. Поэтому после его смерти наступили смутные времена. То же самое произошло и после развала Советского Союза. Из-за массового предательства и алчности людей, оказавшихся во власти и около неё, была разрушена и разворована великая страна и развязана первая чеченская война. По этой же причине мы проиграли эту войну в 1996 году.
- В это время я был в Москве, восстанавливался после полученных ранений. Но я видел, как наши войска, под улюлюканье и гогот чеченцев, покидают Чечню. Если откровенно, то в этот момент мне просто жить не хотелось. Я до сих пор не могу понять, за что гибли мои товарищи? Может Вы, товарищ подполковник, объясните мне, как такое могло произойти?
- Не хочется бередить старые раны, но я понимаю, что для тебя это важно. Поэтому готов поделиться с тобой своими соображениями на этот счет. Так, вот: по мнению военных аналитиков, война могла бы закончиться уже летом или осенью 95-го. К этому времени все бандформирования были выбиты с равнинной части Чечни и заперты в горах. Но кому-то на самом верху нашей власти очень хотелось продолжить войну. Поэтому было объявлено перемирие. Не могу поручиться за достоверность, но я от кого-то слышал, что в одном из своих интервью, Басаев хвалился, что это перемирие стоило ему и его покровителям семь миллионов долларов…
Алексей слушал, а его воображение «рисовало» картины того самого рокового лета 95-го года, когда нашим войскам было запрещено применять самолеты и тяжелое вооружение, даже в целях самообороны. Конечно же, он вспомнил и тот роковой бой, в котором погиб его друг…
- … За время перемирия боевики восстановили свою боеспособность и война продолжилась. И таких странных перемирий было не одно. Что касается сдачи Грозного и подписания Хасавюртовского соглашения, то здесь сошлись интересы многих политических авантюристов, а по сути, преступников. Потому что каждая воюющая сторона и каждый отдельный политик решали свои личные проблемы ценой многих тысяч жизней наших солдат и мирных граждан. – Щербина сделал паузу в рассказе, налил из стоящего на столе заварного чайника в эмалированную кружку давно остывший чай. Потом он выдвинул ящик стола, достал из него еще одну кружку и предложил Алексею:
- Чайку не желаешь? Правда, холодный…?
- Нет, спасибо. – Алексею было не до чая. Он жадно впитывал в себя каждое слово рассказчика.
- А я выпью, а то от такого разговора в горле пересохло. – Отпив из кружки несколько глотков, подполковник продолжил свой рассказ:
- 24-го мая федеральные войска разгромили основной укрепленный центр боевиков в Бамуте. Противник понес весьма ощутимые потери. Развивая успех, можно было в короткие сроки завершить уничтожение разрозненных бандитских группировок. Но на носу были президентские выборы. Поэтому 27 мая Президент Ельцин и чеченский лидер Зелимхан Яндарбиев подписали соглашение о прекращении боевых действий. Наши командиры и солдаты были в замешательстве. Прекратить боевые действия в переломный момент – значит упустить победу. Моральный дух в войсках был подорван. А в это время боевики, оправившись от поражения, стали наращивать свою боевую мощь. Небольшими группами они просачивались в Грозный и занимали ключевые позиции. Многие наши блокпосты к началу августа оказались отрезанными от основных сил. Рано утром 6-го августа дополнительны силы боевиков с нескольких направлений вошли в город и атаковали блокпосты и места дислокаций наших войск. Начались тяжелые позиционные бои за каждый дом и этаж, за каждый блокпост. На некоторых участках боевикам удалось потеснить наши войска. Но к 13-му августа федеральным войскам удалось выправить положение. Город был блокирован со всех сторон. Жителям было предложено покинуть город по специально предоставленному «коридору». Многие полевые командиры боевиков были в панике. В эти дни, по сути, решалась судьба всей военной компании.
Но в ход события вмешался новоиспеченный секретарь Совета безопасности России. Он был наделен особыми полномочиями Президента РФ. С ним, в качестве помощника, приехал приближенный к «семье» бизнесмен и чиновник. Вместе они настояли на прекращении боевых действий. А через несколько дней было подписано Хасавюртовское соглашение. Наши войска уже в качестве проигравшей стороны стали покидать Чечню .
- Я могу еще понять предательство продажного бизнесмена. Он во всем ищет свою выгоду. Но для чего этому секретарю Совбеза надо было прекращать войну? Ведь он же сам тоже генерал. Разве он не понимал, что делает? – С нескрываемым возмущением спросил Алексей.
- Думаю, что он особо и не задумывался о последствиях. Внезапно свалившаяся на него неограниченная власть, очевидно, замутила его разум. Он наслаждался, унижая боевых генералов, многие из которых были настоящими героями, а его честолюбие и гордыня были непомерными. Создавая себе имидж «спасителя нации», он предал свою воюющую армию, и не только её…

45. Новое назначение

Ясным февральским днем Алексей, покинув теплую, но душноватую кабину попутного грузовика, ехавшего в составе колонны, вновь оказался в Хасавюрте. Ночью слегка подморозило. Но к середине дня солнце стало припекать уже по-весеннему, и сероватый рыхлый снег местами стал превращаться в лужицы. После душной и тряской кабины свежий весенний воздух пьянил и бодрил одновременно. Алексей дышал полной грудью и радовался, что наконец-то он едет домой к своим родным и близким, к своему сыну, которого еще не видел.
В соответствии с новым контрактом, Алексею предстояло продолжить свою военную службу, уже в офицерском звании, на одном из учебных полигонов ГРУ где-то в Подмосковье.
Алексей стал мысленно перебирать дела, которые ему необходимо переделать до отъезда в Москву: отметиться в штабе ГРУ и получить сопроводительные документы, а заодно навестить майора Филина; получить в финотделе причитающиеся ему «боевые»; купить билет на поезд  до Москвы и дать телеграмму родителям о дате своего прибытия. Вроде бы и все…. Да, чуть не забыл: надо еще получить новое офицерское обмундирование. И желательно все это сделать за сегодняшний день, чтобы быстрее выехать домой.
В кадровом отделе штаба, благодаря стараниям Щербины, все документы на лейтенанта Кузнецова были готовы. Согласно предписанию, Алексей в течение трех дней по прибытию в Москву, должен был явиться в соответствующий отдел ГРУ.
Получив документы, Алексей постучался в уже знакомую ему дверь, за которой располагался кабинет майора Филина. Услышав за дверью еле различимое «войдите», Алексей вошел и доложил:
- Здравия желаю, товарищ майор! Лейтенант Кузнецов…
- О, какие люди, - перебил доклад Алексея поднявшийся из-за стола Филин. – Рад тебя видеть в полном здравии.
Майор явно был в хорошем расположении духа. Широко улыбаясь, он подошел к Алексею и крепко пожал ему руку.
- Наслышан о твоих подвигах и успехах и от Селина, и от Щербины. Искренне рад за тебя. Присаживайся. Рассказывай, какие у тебя планы или проблемы. Может чем смогу помочь.
Алексей в нескольких словах рассказал о том, что ему еще предстоит сделать до своего отъезда. Выслушав, Филин предложил:
- Я подключу к твоим проблемам лейтенанта Синичкина с машиной. И вы к вечеру переделаете все необходимые дела. Вот только с получением «боевых» могут возникнуть проблемы. Но если что, обращайся опять ко мне.
Филин позвонил по телефону и дал необходимые распоряжения лейтенанту Синичкину. Потом он обратился к Алексею:
- Так, у крыльца тебя уже ждет Володя Синичкин. Минут через пять подойдет машина, и в путь. Желаю успеха.
Синичкин встретил Алексея как давнего знакомого. Он уже не пытался напускать на себя чрезмерную важность, как делал это в их первую встречу, а был искренне рад. Ему, работнику штаба, даже льстило то, что судьба свела его с полевым разведчиком, участвовавшим в многочисленных боевых операциях и не раз смотревшим смерти в глаза.
Сначала они заехали на вокзал, чтобы узнать расписание поездов и приобрести билет. Ближайший поезд на Москву уходил на следующий день вечером. Алексей приобрел билет, надеясь до отхода поезда уладить все дела. Потом он дал телеграмму о дате прибытия поезда своим родителям. Получение новой амуниции тоже не заняло много времени. Заведующий складом – невысокий полноватый прапорщик, с редкими, коротко стриженными русыми волосами, курносым, слегка одутловатым лицом и зеленоватыми глазами, намётанным взглядом окинул Алексея, и с первого раза вынес ему нужное обмундирование. Когда Алексей надел обновку, Синичкин не сдержал своего восхищения:
- Красавец, да и только! А форма – сидит как влитая.
- Ваш размерчик, товарищ лейтенант, - не без гордости за свое мастерство, констатировал завскладом…
Покинул склад Алексей уже в новой офицерской форме, которая, несмотря на одобрительные возгласы и взгляды Синичкина, и завсклада, казалась ему менее удобной, чем видавшая виды старая солдатская. Он, не без сожаления, оставил её на складе, к явному удовольствию прапорщика.
Финансовое подразделение, где контрактникам выдавали их «боевые», находилась на окраине города, в сером двухэтажном здании с зарешеченными окнами. По всему периметру здание было огорожено глухим железобетонным забором с железными воротами и такой же калиткой. В калитку было встроено окошко, вокруг которого и около калитки толпились в засаленных штанах и поношенных бушлатах солдаты-контрактники.
Выйдя с Синичкиным из УАЗика и подойдя к калитке, Алексей сразу заметил среди стоявших солдат коренастую фигуру Романа  Самарина.
- Роман, а ты здесь что делаешь? – обрадовался Алексей неожиданной встрече.
- Лёха, ты ли это? – нерешительно направился в сторону Алексея Самарин. Подойдя поближе и, видимо, удостоверившись в том, что перед ним действительно его бывший командир, он восторженно развел руки: - Ну, ты даёшь. Генерал, да и только!
Сослуживцы сначала пожали друг другу руки, но потом, не сдержав эмоций, крепко по-мужски обнялись. Когда страсти немного улеглись, Алексей обратился к стоявшему рядом и с интересом наблюдавшему за встречей сослуживцев Синичкину:
- Володя, познакомься -  мой боевой товарищ и классный разведчик Роман  Самарин…
Синичкин сдержанно представился и пожал руку Роману.
- Ну, давай рассказывай, что ты тут делаешь? – обратился Алексей к бывшему сослуживцу.
- Да вот, ждем, когда нам выдадут наши «боевые».
- А что, сегодня не выдают? – забеспокоился Алексей. – Я ведь тоже за «боевыми» приехал.
- Значит ты ещё не в курсе?
- В курсе чего? – спросил Алексей, а сам вопросительно посмотрел на Синичкина, который еще в машине говорил, что с получением «боевых» могут быть осложнения.
- А того, что деньги здесь выдают, кому хотят и когда хотят. Я в этой дыре торчу уже две недели. И каждый день мне говорят, то денег мало завезли и на всех не хватило, то какие-то бумаги надо уточнить, ну и все такое. А сами элементарно вымогают взятку. Кто соглашается, тому сразу и выдают.
- И много просят?
- Не менее одной трети от причитающегося.
- Ни фига себе, - только и сумел вымолвить возмущенный Алексей.
- А ты пойди, попробуй. Может у тебя и получится. Всё-таки офицер, а не хрен собачий, - с иронией в голосе посоветовал Роман.
- Алексей подошел к калитке и постучал в закрытое окошко. Щелкнул засов и, в открывшемся квадрате показалось недовольное лицо.
- Ну чего ещё? – пробасил сердитый голос.
- Мне надо документы подать на получение «боевых».
«Лицо» оценивающе посмотрело на Алексея и буркнуло «проходи». Щёлкнул нижний засов и калитка приоткрылась, пропуская Алексея во двор «крепости», как мысленно охарактеризовал он это финансовое подразделение.
- Войдёте внутрь, и налево по коридору последняя дверь справа, - разъяснил Алексею высокий, плотно сбитый охранник в камуфляжной форме без знаков различия. «Блатной какой-то», подумал Алексей.
За указанной охранником дверью в кабинете Алексея встретил среднего роста полноватый майор, чем-то напоминавший ему розовощекого, женоподобного майора из военкомата, который никак не мог понять, для чего Алексей хотел летом 96-го вернуться в Чечню. «Как будто их специально подбирают», с неприязнью подумал Алексей. Майор вежливо ответил на приветствие и предложил присесть. Взяв у Алексея платежные документы, он внимательно их изучил и констатировал:
- Документы в порядке. Деньги Вы сможете получить. Но придется немного подождать.
- А чего собственно ждать и сколько? У меня билет на завтра.
- Сочувствую, но ничем помочь не могу. С завозом денег у нас проблема. Сколько придется ждать, я тоже не знаю. Видели, сколько таких как Вы там, за воротами?
- Но это же, чёрте что! – возмутился Алексей. – Люди мёрзли в окопах, рисковали жизнью, а Вы здесь над ними издеваетесь.
- Уверяю Вас, я здесь непричём, - невозмутимо отвечал майор.
Алексей понял, что в лице женоподобного майора он столкнулся с «великой китайской стеной» российского бюрократизма. И так просто эту «цитадель» не возьмешь. «Взорвать бы эту крепость», подумал Алексей, покидая кабинет. Выйдя во двор, он почти нос к носу столкнулся с высоким худощавым мужчиной лет тридцати пяти, одетого в такую же камуфляжную форму, как и  впускавший его сюда охранник.
- Ну, что, лейтенант, есть проблемы?  - с наигранным участием спросил мужчина.
- Есть, только ты тут причём? – недовольно пробурчал Алексей, как бы отмахиваясь от назойливой мухи.
- Обижаешь начальник. Я как раз тот, кто тебе нужен.
Алексей только теперь понял, что передним стоит один из «винтиков» хорошо отлаженной системы отъема денег. Но для интереса он все же решил спросить о цене вопроса.
- А «боевые» получить поможешь?
- Не вопрос. Только надо нужным людям немного отстегнуть.
- «Немного» - это сколько? – с интересом спросил Алексей.
- С тебя, по свойски, всего лишь одна треть от общей суммы, - великодушно пообещал «винтик», как будто он сам отдавал хорошему человеку часть своих денег.
 Алексей еле сдержал желание врезать нежданному «добродетелю» в самодовольную, с плутовскими глазами рожу.
- Я должен кое с кем посоветоваться, - лишь сказал он «винтику» и пошел к калитке.
- Только не тяни, а то ставки могут вырасти…, - услышал Алексей, покидая двор «крепости».
- Ну, что…? – с нетерпением спросил поджидавший Алексея у УАЗика Роман. Синичкин в это время сидел вместе с водителем в машине с работавшим мотором, видимо грелся.
- А ничего. Все глухо как в танке.
- И что дальше...? - спросил, вышедший из машины Синичкин.
- Надо ехать к Филину. Он обещал помочь, - определился Алексей, и направился было к машине, но тут его за руку взял Роман и попросил с мольбой в голосе:
- Лёха, одолжи мне на пару пузырей, а то выпить хочется – мочи нет.
Алексей внимательно посмотрел на сослуживца и только сейчас обратил внимание на то, что лицо Романа слегка оплыло, видимо от систематической пьянки, а сам он исторгает остатки винного перегара.
- Да ты, никак в загуле? - встревожился Алексей.
- Загул не загул, но мы с ребятами здесь квасим постоянно. А что еще остается делать? – пытался оправдаться Роман.
- Денег я тебе, конечно, дам. Но прошу тебя – не набирайся. Я попозже к тебе еще заеду. Может, вечерком посидим вместе.
Алексей достал из кармана деньги, полученные им непосредственно в финотделе ГРУ в качестве офицерской получки и командировочных, и мысленно поблагодарил судьбу за то, что хотя бы эти деньги ему  выдали как положено. Он отсчитал нужную сумму и протянул Роману.
- Спасибо, командир – выручил. А то башка с утра гудит как трансформатор под напряжением.
- Да, кстати, где тебя искать, если что? – спросил Алексей.
- Видишь, вон там вдали барак? Вот там мы все и обитаем, как стадо бандерлогов…
Филин спокойно выслушал эмоциональный рассказ Алексей о финансовой «крепости» и также спокойно, по-деловому сказал:
- Я так и думал, что возникнут проблемы. Ну что ж, попробую тебе помочь.
- Как, только мне? А как же другие, которые там уже по две недели торчат и…?
- Послушай, лейтенант, - строго перебил его Филин. – Я не уполномочен решать финансовые проблемы всех контрактников. Долбить головой в стену – себе дороже. – И уже более мягко, по-свойски, продолжил: - Пойми ты, дурья башка. Это – система, вершина которой уходит на самый верх. Тут даже президентских полномочий не хватит, чтобы в одночасье навести порядок. И ещё. Хочу тебе по-дружески посоветовать на будущее. Не будь таким прямолинейным максималистом. Мир гораздо сложнее, чем порой кажется. Надо уметь находить компромиссы. Вот я сейчас позвоню кое-кому и попробую решить твою проблему.
- Товарищ майор, а можно помочь еще одному человеку?
- Что за человек?
- Мой сослуживец. Отличный разведчик и отважный боец. Уже две недели здесь торчит. Боюсь, сопьется окончательно.
- Ладно. Давай попробую. Назови фамилию и имя твоего бойца.
- Роман Иванович Самарин.
Филин сел за стол и стал звонить сначала какому-то Михаилу Павловичу, а потом Виктору Яковлевичу. При этом он дипломатично начинал разговор о каких-то посторонних делах, вроде «здоровья» или «погоды», а потом уже переходил к финансам. Закончив последний разговор, Филин повернулся к сидевшему рядом Алексею и с чувством исполненного долга, сказал:
- Ну, вот. Решил я твои и твоего сослуживца финансовые проблемы. Сегодня поздно – касса уже закрыта. Завтра подойдите к часу дня прямо к кассе. Там вас будут уже ждать. Но по десять процентов «комиссионных» с вас, все же, возьмут. Ничего не поделаешь. Система не желает упускать свою прибыль даже ради хороших отношений. Но это уже по-божески. Как сказал мне о вас один «добродетель», которому я только что звонил: «с паршивой овцы, хоть шерсти клок»…
День уже плавно перешел в вечер, когда Алексей с Володей Синичкиным освободились от дел и решили посидеть в каком-нибудь ресторане - «обмыть» лейтенантское звание Алексея. Но, прежде чем отпустить УАЗик, Алексей предложил заехать за Романом. Синичкину это, видимо, не очень понравилось, но он не стал возражать.
Подъехав к бараку и выйдя из машины, Алексей сразу уловил знакомый армейский запах бесхозного проживания значительного количества мужиков. Пахло кислыми солдатскими щами, горелой одеждой, сивушной блевотиной и «ароматом» отхожих мест. В самом бараке ко всем этим запахам добавился устойчивый «аромат» прелых носков и портянок.
Романа Алексей нашел спящим на нижнем ярусе двухярусной кровати, которыми был заставлен весь барак. Он попытался разбудить сослуживца, но тот только мычал в ответ на просьбы и физические воздействия Алексея.
- Дохлый номер, лейтенант, - заговорил дремавший на соседней кровати контрактник. – Теперь его до утра даже пушкой не разбудишь.
- Ну и свинарник вы здесь развели, - обратился к контрактнику Алексей, перестав тормошить Романа.
- А что поделаешь. Гадить все мастаки, а вот убираться никто не хочет. Все считают это ниже своего достоинства. Вот и живем как свиньи.
- Вас здесь хоть кормят? – полюбопытствовал Алексей.
- Два раза в день привозят баланду. В обед дают щи из квашеной капусты, да такие кислые, как уксус. Видать капуста та давно уж забродила. Но для похмелья – самое оно. А вечером обычно дают пустую кашу. В общем, жить можно...
При разговоре о еде желудок Алексея тоскливо заурчал, как бы напоминая о том, что в нем с утра почти ничего не было. Покинув барак, Алексей поспешил к машине, чтобы как можно быстрее доехать до какого-нибудь кафе или ресторана. Синичкин предложил зайти в хорошо известную ему шашлычную, в которой, по его словам, и выпивку подают не палёную и шашлыки из свежей баранины. Так они и поступили.
На следующий день около часа дня Алексей с Синичкиным подъехали к бараку за Романом. Они застали его в нормальном состоянии, деловито возившегося с котелком. Контрактники готовились к обеду. И только тут Алексей понял, почему ему с Романом назначили получение денег на час дня. Это время обеденного перерыва. Следовательно, у заветной калитки будет меньше любопытных глаз.
Алексей понимал, что получая деньги через посредника и отдавая часть этих денег «системе», он невольно способствует функционированию этой преступной организации. Ему было стыдно перед теми, кто ежедневно толпился у калитки «крепости», пытаясь получить то, что им принадлежало по праву. Но он уже понял: «система» функционирует так, что любой, кто с ней соприкасается, вольно или невольно вовлекается в ее деятельность и своими собственными ресурсами подпитывает эту паразитическую структуру. При этом «система» стремится вовлечь в свои сети как можно больше людей, а лучше – все общество, чтобы всех «замазать» и сделать соучастниками. Основными аргументами для оправдания деятельности «системы» становятся: «все воруют», «все берут взятки», «без этого нельзя». В этих условиях наиболее обделенными становятся честные люди или те, кто в силу своего социального положения не имеет возможности воровать или брать взятки. Кто пытается встать на пути – того «система» лишает ресурсов, звания, должности, сажает в тюрьму или уничтожает физически. Зато тех, кто всячески способствует функционированию «системы», она поощряет. Поэтому успешными становятся наиболее алчные и подлые, те, кто готов ради  вожделенной наживы предавать даже своих родных и близких.  Алексей понимал, что он тоже невольно, хотя и в качестве жертвы, вовлечен в эту «систему», но в сложившейся ситуации что-либо изменить  он не мог.
Когда Алексей с Романом вышли из «крепости» уже с деньгами, Роман предложил немедленно обмыть это дело. И тут Алексей понял, что этот парень вряд ли остановится, пока здесь же в бараке не пропьет все полученные деньги. Решение пришло мгновенно, как в условиях скоротечного боя, и он приказным тоном обратился к Роману:
- Так, мы сейчас едем к твоему бараку. Ты забираешь там свои вещи и мы едим на вокзал за билетами. Тебе, кстати, куда ехать?
- До Ростова-на-Дону.
- Вот и хорошо. Если есть билеты – поедем вместе…
Билетов на московский поезд не оказалось. Но на поезд до Ростова-на-Дону, который уходил буквально через час, билеты были. Поэтому уже через час Алексей с чувством облегчения проводил Романа. Предварительно они вместе дозвонились до родителей Романа и Алексей настойчиво попросил встретить сына прямо на вокзале.

46. Добро и зло

Покидал Алексей Хасавюрт поздним февральским вечером. Провожал отъезжающего лейтенант Синичкин, с которым у Алексея за эти два дня сложились приятельские отношения. Добравшись до своего купе, Алексей застал там дагестанскую семейную пару с сыном лет десяти, которые по-домашнему расположились за купейным столиком. На столе была разложена нехитрая дорожная снедь: домашние лепешки, вареное мясо, две бутылки фруктовой воды и фрукты. Выяснив, что его место находится на нижней полке, Алексей попросил попутчиков поменять его на верхнюю полку. «Там я смогу хоть отоспаться», подумал Алексей.
- Хорошо, дорогой, ложись, где хочешь, только покушай с нами немного, - с приветливой улыбкой обратился к нему коренастый, с крепкой борцовской шеей и мощным подбородком глава семейства, жестом указывая на стол.
- Спасибо, но я перед отъездом поел. Мне бы поспать…
- Конечно, дорогой, поспишь, сколько захочешь. Дорога длинная. Но сейчас мы с тобой должны выпить за нашу победу. За то, что вы, русские, помогли нам прогнать бандитов из Дагестана.
Алексей пытался отказаться от предложения, но попутчик поднялся из-за столика, положил свою правую руку себе на грудь и, слегка поклонившись, попросил с мольбой в голосе:
- Прошу тебя, дорогой, не обижай. Посиди с нами хоть пять минут…
Алексей вынужден был согласиться. Доброжелательный вид и хороший, почти без акцента русский язык попутчика, а также его искренняя просьба тронули Алексея.  Аслан – так звали нового знакомого – усадил Алексея на свое место за столик к окну, а сам расположился с женой и ребенком напротив. Потом он достал из стоявшей под тамбурным столиком сумки бутылку с желто-коричневой яркой, с медалями этикеткой и с торжественными нотками в голосе обратился к Алексею:
- Я тебя угощаю настоящим дагестанским коньяком. Такого ты в магазине не купишь.
Открыв бутылку и разлив содержимое в два пластмассовых стаканчика, Аслан предложил выпить «За нашу победу!». Алексей не возражал.
Коньяк действительно оказался хорошим. Немного перекусив, Аслан снова налил и предложил выпить за то, чтобы дагестанцы и русские жили как братья, и никакие ваххабиты не могли их поссорить.
После второй Аслан стал рассказывать о себе и о своих близких, о недавно пережитых трагических событиях, случившихся после вторжения чеченских боевиков в Дагестан. И Алексей понял, что его попутчика переполняют чувства, эмоции, слова горечи и благодарности, которые он непременно хочет высказать русскому военному.
Аслан, аварец по происхождению, учитель физкультуры и мастер спорта по вольной борьбе, жил в высокогорном селении Рахота,  Ботлихского района, находящемся близ чеченской границы. В первую чеченскую компанию жители этого и других приграничных дагестанских селений приютили в своих домах немало чеченских беженцев. Да и самим чеченским боевикам они оказывали не только моральную поддержку. Но в начале августа 1999-го года в сёла Ботлихского района вошли чеченские боевики и наемники, и стали наводить там свои ваххабитские порядки. Тем самым они нарушили незыблемые горские обычаи и законы (адаты). Большинство мужчин из захваченных боевиками сел ушли в ополчение. Мужа сестры Аслана ваххабиты убили на глазах жены и троих ее детей за то, что он отказался принять их веру. Позже, в ходе наступления на село, жену и детей убитого вывели из-под огня армейские разведчики. При этом один из разведчиков – русский парень – погиб. Сам Аслан с двумя братьями воевал в ополчении. В одном из боев один из братьев погиб, а Аслан получил два ранения. Итоги вторжения боевиков были драматичными. Все приграничные села были почти полностью разрушены и разграблены. Десятки мирных жителей погибли, сотни были ранены. Тысячи людей остались без крова.
- Вот видишь, Алексей, как всё это получилось. Видно Аллаху было угодно наказать нас за наши грехи. За то, что мы сразу не поняли, где наши друзья, а где враги. Ведь мы старались нашим соседям чеченцам делать добро, а они нам отплатили злом. Мы федеральным войскам, хоть и не открыто, но, порой, делали зло, а они нам отплатили добром. Я лично видел, как отважно сражались и порой гибли русские солдаты, освобождая нашу землю от бандитов. Воистину друзья познаются в беде…
Проснулся Алексей от яркого солнца, которое светило в вагонное окно сквозь мчавшиеся мимо придорожные деревья, то скрываясь за ними, то проглядывая в не засаженных деревьями местах. Он сладко потянулся, упираясь ногами в тамбурную перегородку, и потер ладонями уши, стараясь окончательно согнать с себя вязкую дремоту. Взглянув вниз, он увидел сидящего за столиком напротив мужчину, с виду похожего на священнослужителя. «А где же Аслан?» подумал Алексей. Но, вспомнил, что его вчерашние попутчики должны были сойти на какой-то станции ранним утром. Ему стало неловко за то, что не попрощался со своими новыми знакомыми. «А Аслан, видимо, не хотел меня беспокоить», продолжал размышлять Алексей. «Хороший человек этот Аслан. Настоящий мужик…».
- Чайку не желаете? – прервал размышления Алексея голос снизу.
 - Неплохо бы…, - неопределенно промолвил Алексей. – Но мне надо сначала умыться…
- Вот и хорошо. Идите, умывайтесь. А я пока организую нам чай.
Алексей был тронут вниманием почтенного незнакомца, в солидном возрасте, заросшего густой, со значительной проседью, бородой. Поэтому он не стал медлить. Спустился вниз, и, прихватив туалетные принадлежности, пошел умываться. Когда он вернулся в купе, то на столике в подстаканниках стояли два стакана слегка «дымившегося» чая, в плоской открытой стеклянной баночке с зеленоватой наклейкой и надписью  «Икра минтая» находился, видимо, бледно-янтарный мёд, рядом на белой салфетке лежали подрумяненные сушки.
- Присаживайтесь, молодой человек, - пригласил новый попутчик. – Вас как величать?
- Алексей, - присаживаясь и отчего-то смущаясь, ответил Алексей.
- А по батюшки…?
- Алексей Андреевич, но можно и просто – Алексей.
- А меня Прокофием родители нарекли. А по батюшке я Павлович. Угощайтесь, Алексей Андреевич. Медок свой, с монастырской пасеки. Да и сушки из своей пекарни. Испечены по особой закваске, без дрожжей. В магазине таких не купишь. Только за чай поручиться не могу. Что там в пакетик насыпали – один бог ведает. Краски много, а вот с чайным ароматом не очень…
Видя, что Алексей смущается и не знает, как приступить к чаепитию, Прокофий Павлович взял со стола сушку, раздавил её в руке и положил разломленные кусочки на край салфетки. Потом он взял один из кусочков, подцепил им из баночки слегка засахарившийся мёд и демонстративно отправил себе в рот. Потом он отхлебнул из стакана чай и обратился к Алексею:
- Вот так я Вам советую пить чай. И аромат мёда сохраняется, и вкус чая, и хлебный запах сушек можно ощутить.
Алексей последовал примеру «батюшки», как он мысленно назвал нового знакомого, и был приятно удивлен необычайному вкусу сушек и мёда. Несколько минут попутчики с явным удовольствием наслаждались чаепитием. Первым заговорил «батюшка».
- Извините за любопытство, а Вы, Алексей Андреевич, не из Чечни ли путь держите?
- Да, я…, как бы, из тех мест. - Без видимой охоты ответил Алексей. Ему не хотелось в этой приятной обстановке благодатного чаепития вспоминать недавние события военной жизни. Да и его статус сотрудника ГРУ обязывал особо не афишировать род своей деятельности и пути перемещения.
- Еще раз покорнейше прошу извинить меня, - уловил «батюшка» настороженно-неприязненный тон Алексея. – Но я не из праздного любопытства Вас спросил. До середины 95-го года я был настоятелем Михайло-Архангельской Харлампиевской церкви в Гудермесе. Это необычайный храм, в котором еще до революции благословляли моряков, уходящих в плавание. В этом храме 5 марта 1904 года венчался лейтенант императорского флота Александр Колчак – будущий российский адмирал. После большевиков-безбожников пришлось приложить немало сил для восстановления храма. До начала первой военной компании приход у нас был весьма солидный. А потом к власти пришли безбожники-ваххабиты и стали глумиться над прихожанами: грабили, убивали, насиловали, выгоняли из собственных домов. Многие из обиженных и запуганных искали спасение в храме. До поры боевики храм не трогали. Видно, боялись грех на душу взять. Но однажды, прямо во время вечерней службы, какая-то пришлая банда ваххабитов забросала храм гранатами. Много тогда погибло ни в чем не повинных  людей: кто от взрывов и осколков, кто от давки, которая началась потом, а кто от душевных мук.
Сам я получил несколько ранений, и лежал у алтаря, истекая кровью и моля Господа Бога, чтобы он меня и всех невинно убиенных в храме не оставил своей милостью. Я готовился к встрече с Всевышним и уже отрешился от мирских дел. Оказалось, что я просто потерял сознание. Видно Господь посчитал, что я еще не все свои мирские дела переделал. Очнулся я уже в больничной палате. Как потом удалось выяснить, первую помощь мне оказали уцелевшие в этом побоище прихожане. А вывезли меня полуживого из Гудермеса на своей личной машине два чеченца, жившие неподалеку от храма. За что я им весьма благодарен. Ведь они, в сложившихся условиях, спасая меня, сами подвергались смертельной опасности. С того самого прискорбного дня я нахожусь в неведении о судьбе моего храма и моих прихожан. Душа болит, как будто я дитя свое кровное бросил на произвол судьбы. Вот я Вас и хотел спросить, Алексей Андреевич, не случалось ли Вам быть в Гудермесе и лицезреть сей знаменитый и многострадальный храм? Что с ним теперь…?
Алексей слушал рассказ, и ему становилось неловко за то, что он первоначально принял вопрос «батюшки» - «не из Чечни ли путь держите?» - за праздное любопытство. По ходу рассказа Алексей вспоминал, как в ноябре 1999-го их разведбат, вместе с другими подразделениями федеральных войск участвовал в блокировании находящихся в Гудермесе бандформирований. Боевикам было предложено сложить оружие, чтобы не подвергать город штурму и возможным разрушениям, а жителей опасности. Под давлением старейшин и общественности города, многие полевые командиры согласились сложить оружие и сдаться в плен. Пытавшиеся прорваться из блокированного города боевики были почти полностью уничтожены.
После «зачистки» города от боевиков, Алексей по служебным делам дважды проезжал на броне БТРа мимо Харлампиевской церкви, которая больше походила на развалины, чем на Божий храм. Видимо, в годы существования «независимой» Ичкерии, знаменитая христианская святыня стала объектом разграбления и надругательства для радикальных исламистов и алчных или недалеких обывателей. Сейчас Алексей оказался в сложной ситуации. С одной стороны, ему не хотелось травмировать «батюшку» описанием увиденного, с другой стороны, но не мог, не имел права утаить факт разрушения храма.
- Да, Прокофий…- Алексей, видимо под впечатлением от рассказанного «батюшкой», забыл его отчество.
- Павлович, - с готовностью подсказал «батюшка».
- Извините, Прокофий Павлович.
- Ничего, ничего. Я Вас слушаю…
- Бывал я в Гудермесе месяца три или четыре назад. Довелось мельком взглянуть и на Ваш храм. К сожалению, ничем Вас не могу порадовать. Храм подвергся разграблению и находится в запустении.
- Я так и думал, и даже слышал кое-что от людей, - обреченно проговорил «батюшка». – Но все ж  хотелось узнать про это со слов очевидца.
- Да Вы, Прокофий Павлович, не переживайте. Война скоро кончится. И тогда можно будет восстановить храм заново. Я думаю, что и чеченцы Вам в этом деле тоже помогут. После того, что там творили ваххабиты и пришлые наёмники, большинство из чеченцев осознало, что им без России и русских никак нельзя.
- Я это знаю, Алексей Андреевич. Мне даже сон вещий был. А такие сны имеют обыкновение сбываться. И в этом сне Харлампиевская церковь величественно стоит и сияет всеми своими куполами. А с небес нисходит божья благодать. Вот только Господь призовет меня к себе раньше этого радостного события.
- А разве об этом можно знать…? Ну, когда кого Господь к себе призовет? – удивился и засомневался Алексей.
- Я же Вам говорил, что был мне вещий сон. А в нем и про храм, уже восстановленный, и про то, что взирать на этот храм я буду уже с небес.
- Но это только сон и не более. Мне тоже иногда сны снятся. Но в них обычно происходит какая-то несуразица.
- Вещий сон, Алексей Андреевич, это не обычный сон. Ему, как правило, предшествует большая работа души…
- А в чем состоит эта самая работа?
- Мне сложно Вам объяснить…. Но я постараюсь. Работа эта может состоять и в молитве, и в воздержании, и в повседневном труде, и в созерцании всего сущего. Но во всех этих делах человек должен помнить о своем высшем предназначении. Суть же этой работы состоит в развитии духовных способностей к познанию того, чего невозможно познать научными методами или повседневной практикой…
Алексей был в замешательстве. Он и верил, и не верил в предсказания «батюшки» и в его «вещие» сны. Вдруг он вспомнил про то, как его мать хотела, чтобы он поговорил с настоятелем церкви отцом Владимиром. Тогда Алексей не знал, о чем можно говорить с «попом». Сейчас, благодаря нечаянной встречи с «батюшкой», его отношение к священнослужителям и к самой церкви изменилось. И теперь Алексей вдруг понял, о чем ему надо поговорить с этим умудренным жизнью и «работой души» старцем. И он, преодолевая робость, спросил:
- Прокофий Павлович, как Вы относитесь к такому явлению как предательство?
- Весьма негативно. А почему Вы задали этот вопрос?
- Потому что меня он очень волнует. В последние годы приходилось не раз сталкиваться с этим явлением. Многие мои товарищи погибли из-за того, что их предали. Да и, как мне удалось недавно выяснить, эта странная война так долго продолжается из-за того, что в руководстве нашей страны и армии появились предатели, которые почти открыто делают бизнес на солдатской крови. А мне еще ротный говорил что-то про Иуду и про круги ада. Вот я и решил спросить Вас: как это явление можно расценивать с позиции верующего человека?
- Этот вопрос, Алексей Андреевич, весьма не простой. Среди священнослужителей и теологов неоднократно появлялись люди, пытавшие оправдать предательство Иуды. Даже существует «Евангелие от Иуды», в котором Иуда предстает центральной фигурой времен распятия Христа и чуть ли не главным мучеником за веру. Все это свидетельствует о падении духа отдельных людей, которые пытаются оправдать и даже героизировать  Иуду-предателя. Такие люди в большинстве своем осознано или на уровне подсознания понимают, что они в определенных обстоятельствах тоже могут предать. Поэтому они ищут оправдание своим возможным проступкам в оправдании Иуды.
- По Вашему выходит что люди изначально делятся на честных, преданных, и на тех, кто может предать?
- Не совсем так. Дьявол, очевидно, искушает каждого из нас в равной мере. Но дух Иуды вселяется, как правило, в людей с низкими нравственными качествами, или ослабленными духовно какими-то испытаниями. А вот нравственные  качества закладываются в человека не только по рождению, но и в ходе его воспитания и последующей жизни. Например, большевики, захватив власть в стране, стали низвергать не только религию, но и основные принципы нравственности, которые вырабатывались православной церковью и русской культурой многие столетия. При этом наибольший нравственный упадок и цинизм этой власти проявился в созданном ей образе «Павлика Морозова» - героя-предателя, с которого все должны брать пример. И сам несчастный ребенок в этом не виноват. Он всего лишь жертва большой и циничной политики, или большого предательства…
Алексей уже читал книгу Юрия Дружникова «Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова», в которой подробно описывалось, как из убитого работником НКВД ребенка большевиская пропаганда формировала в общественном сознании «образ героя». Между тем, «батюшка» продолжал…
- … Таким образом, большевики пытались внушить людям, что предавать можно и даже необходимо, когда этого требует какая-то «высшая», в их понимании, цель. И в наши дни тоже нередко вора и предателя, сколотившего немалый капитал на своих злодеяниях, почитают, чуть ли не как героя. Но это, конечно же, от лукавого. Предательство во все времена понималось церковью как тяжкий грех.
- А простить предательство можно? – задал Алексей еще один, волновавший его вопрос. – Ведь в священном писании, насколько я слышал, не помню от кого, говорится, что нет такого греха, который нельзя было бы простить.
- Верно. В священном писании сказано, что любой грех может быть прощен.
- Извините, Прокофий Павлович, но этого я понять не могу. Как можно простить командира, предающего своих солдат,  политика, предающего своих сограждан? Как можно простить тех, кто на слезах и крови людей, им доверившихся, делают себе состояние или утверждаются во власти?
- Давайте, Алексей Андреевич, сначала разберемся в понятиях. Слово «прощать» означает миловать или аннулировать долг. Между близкими людьми – это акт любви и милосердия. Между сторонними людьми, например, между сослуживцами или соотечественниками, прощение – это решение не иметь ничего против другого человека, независимо от того, что он нам сделал. Прощение Господа нашего - это акт любви, милосердия и благодати к своим заблудшим чадам.
Теперь о том, кто кого и как должен прощать. В своей повседневной жизни Господь дал нам свободу выбора, и мы сами вольны решать: кого простить, а кого нет. На уровне государства существует судебная система, которую общество наделяет правом определять меру наказания и меру прощения для преступника. Что же касаемо Божьего суд, то там на всё Его воля. И вот на этот случай в священном писании говорится, что любой человек, если он искренне раскаялся и истинно уверовал в Иисуса Христа как в своего Спасителя, может получить прощение и Божью благодать…
- Вот это мне и непонятно, - с волнением и нетерпением в голосе вступил в разговор Алексей. – Получается, что любой подлый человек может всю свою жизнь воровать, предавать, убивать, и жить в свое удовольствие, а потом покаяться, признать «своего Спасителя», получить от Него прощение, и прямиком отправиться в Рай.
- Ваше возмущение вполне понятно и не лишено логики и здравого смысла. Но суть проблемы состоит в глубине падения и в глубине покаяния. Глубину падения можно определить по тому, в каких обстоятельствах и с какой целью совершено предательство. Одно дело, если человек предал под пытками или в каких-то невыносимых для него или для его родных и близких обстоятельствах. И совсем другое дело, если человек совершил предательство по своей свободной воле, ради наживы или власти. Такой человек ставит свои личные интересы и свою личную жизнь превыше всех иных, предавая тех, кто ему доверял. Глубина падения Иуды в том и состоит, что он был приближен и обласкан Иисусом, наделен доверием Спасителя, сделавшего его хранителем общинной казны. Но Иуда возжелал большего. И это был его свободный выбор.
Теперь о глубине покаяния. Вы думаете, что любой грешник, получивший за свое предательство причитающиеся ему «серебряники», способен по своей воле отказаться от всех незаконно нажитых благ, и искренне покаяться в содеянном?
- А почему бы и нет?
- Я так не думаю. Ведь речь опять идет о свободном выборе, а не о принуждении к покаянию. При этом надо различать понятия «покаяние» и «раскаяние». Последнее может быть следствием мучения совести, или осознанием упущенной выгоды. Покаяние, в отличие от раскаяния – это жертвенный акт, когда человек отрекается от всех своих грехов и не ищет в этом акте личной выгоды; когда он просит прощения у тех, кого он предал, и у Бога, за то, что нарушил его заповеди. Иуда тоже раскаялся, осознав содеянное. Но он это сделал от отчаяния, из-за неправильного выбора и упущенной выгоды. При этом он не покаялся перед Тем, Кого предал. Вы можете себе представить, что кто-то из тех, кто предавал Вас и ваших товарищей, по доброй воле раздал незаконно нажитое имущество и власть, отрекся от своей гордыни, и в одном рубище замаливает свои грехи? – «Батюшка» сделал паузу, как бы давая возможность собеседнику вообразить картину «кающихся грешников».
Алексею не потребовалось больших усилий, чтобы в его воображении, из глубины подсознания стали «всплывать» лица и поступки тех, кого он считал предателями. Он вспомнил самодовольное лицо генерала, подписавшего Хасавьюртовское соглашение, которого буквально распирало от ощущения собственной значимости и президентских амбиций, от внезапно свалившейся возможности командовать боевыми генералами и распоряжаться судьбами многих тысяч людей. Вспомнил чем-то похожего на беса коммерсанта и политика, озабоченно суетящегося вокруг самодовольного генерала и в уме подсчитывающего свою коммерческую и политическую выгоду от подписанного соглашения. Вспомнил еще одного генерала, который стоя перед строем разведчиков, и посылая их на верную смерть, уверял их, что в селении Дуба-Юрт нет боевиков…
- Ну, что представили? – вернул Алексея в реальность «батюшка».
- Нет, кающимися я их представить не могу.
- И я тоже. Ибо в Святом Писании сказано: «Проклят, кто берет подкуп, чтобы убить душу и пролить кровь невинную!» Суть проблемы в том, что человеку, вступившему в сговор с сатаной, непросто от него избавиться. Не для того сатана искушал этого грешника. И дело здесь не только и даже не столько в тяжести совершенного преступления, а в качестве самой души этого грешника, которую трудно очистить от скверны его грехопадения.
В мире непрерывно идет борьба между добром и злом. Цена этой борьбы – человеческие души. Ведь все, что в мире происходит, это лишь отражение того, что творится в наших душах. Поэтому каждый человек, ведает он это или нет, находится на переднем крае этой борьбы. Каждый из нас волен делать добро или зло. Но каждый должен знать, что за причиненное другим зло придется платить своей загубленной душой…


47. Выборы и выбор

На Курском вокзале Алексея встречали: отец, сестренка Аня и Стас, который, наконец, приобрел себе хотя и подержанный, но вполне приличный просторный «Мерседес». Мама в это время присматривала за внуком и хлопотала по дому в ожидании сына. Стас довез своих пассажиров до самого подъезда и, сославшись на дела, уехал, обещав зайти после работы.
Алексею не терпелось увидеть сына. Поэтому он, после радостных объятий и осуждающих причитаний мамы, предварительно сняв верхнюю одежду и вымыв руки, попросил показать ему Серёжу.
- Проходи, Алёша, он у нас в большой комнате в кроватке, - радостно хлопотала вокруг сына мама.
Сережа сидел в детской кроватке и тряс красно-синюю с длинной дугообразной ручкой погремушку. Увидев идущего к нему Алексея, он сначала уставил на него свои нежно-синие, прозрачные как ясное небо глаза, а потом, забавно сморщив носик, стал хныкать.
- Сергунчик, сыночек, не плачь. Это твой папа, - стала успокаивать ребенка Вера Васильевна, беря его на руки.
На бабушкиных руках ребенок почувствовал себя в безопасности и стал с любопытством разглядывать Алексея, который в это время пытался подобрать нужные слова типа: «я твой папа», «я тебя не обижу», чтобы завоевать доверие сына. В какой-то момент внимание сына привлекла орденская планка на груди Алексея. Сережа дотянулся до нее рукой и стал ее рассматривать, пытаясь словами выразить свои впечатления: «о-о-о… ди-ди…». Алексей осторожно взял Серёжу из маминых рук и сын не стал возражать. В этот момент Алексей почувствовал себя самым счастливым человеком на свете…
Сидя за столом, счастливые члены собравшейся вместе семьи никак не могли наговориться. За прошедшие почти семь месяцев со дня внезапного отъезда Алексея произошло немало событий и в их семье, и в стране. Много было пережито и передумано. Для родителей и для сестренки оставался неясным вопрос о Наташе, но они деликатно его обходили. Тогда Алексей сам рассказал им об обстоятельствах гибели Наташи. За столом возникла пауза, нарушаемая лишь невнятным бормотанием играющего в своей кроватке Сережи.
- Господи, упокой её грешную душу и прости ей грехи её, вольные и невольные, - еле слышно проговорила Вера Васильевна.
Видимо желая переключить разговор на другую тему, заговорил отец:
- Алексей, а ты знаешь, что твой сослуживец Николай, за которого ты хлопотал насчет протезов, сейчас живет в Москве?
- Как в Москве? – недоверчиво спросил Алексей.
- А вот так. У него там, в Тамбове, что-то не заладилось с работой и учебой. Вот и пришлось  перебираться в Москву. Да ты сам можешь ему позвонить и поговорить. Он оставил мне свой номер телефона.
На следующий день Алексей позвонил Николаю и услышал знакомый голос. Николай был очень рад, что Алексей живым и здоровым вернулся домой. Еще он пожелал в ближайшее время встретиться. На что Алексей сказал: «Если есть время, то приезжай, хоть сейчас», и услышал в ответ:
- Конечно, не вопрос. Вечером буду у тебя.
- Тогда, до вечера.
Когда Алексей на призывный зов звонка, открыл входную дверь, то он с трудом узнал в молодом высоком человеке инвалида, сидевшего полгода назад в переходе. На лице, посечённом во время ранения осколками, уже не было видно явных шрамов. «Видимо, над ним неплохо поработал пластический хирург», - подумал Алексей.  Николай был одет в длинное, серое пальто, перехваченное поясом, небрежно завязанным спереди; на шею был накинут белый шарф, один конец которого свисал на грудь, другой – на спину; его голову венчала черная, с чуть загнутыми краями, шляпа; правой рукой молодой человек элегантно опирался на трость. «Пижон, да и только», - восхитился преображению сослуживца Алексей.
Друзья обнялись, осыпая друг друга добрыми словами. За семейным ужином сослуживцы вспоминали о том, как они нечаянно встретились в подземном переходе метро, как выбивали деньги из работорговцев и многое другое. При этом они шутили и смеялись, как будто речь шла не о серьёзных, и даже трагических, вещах, а о детских шалостях. Николай, не без гордости, рассказал Алексею и его родителям (сестренка Аня в этот вечер была где-то по делам) о том, что когда он вернулся из Москвы, то его невеста Таня настояла на их срочной женитьбе. И Николаю с большим трудом удалось отсрочить свадьбу до того времени, когда будут готовы протезы.
- Что же ты жену с собой не взял? – с укоризной спросила Вера Васильевна.
- В следующий раз непременно возьму, - слегка смутился Николай. – А сейчас я приехал как бы на разведку. Ну, чтобы узнать, можно ли мне к вам явиться со своей Танюшкой.
Потом Николай с волнением в голосе благодарил Алексея и Андрея Ивановича за помощь в приобретении протезов и вообще за соучастие в его личной жизни. Говоря о своих импортных протезах, он не сдержал эмоций и, встав из-за стола, притопывая правой на протезе ногой, стал хвалиться:
- Видите – как своя. А с тростью я хожу только для страховки. Я как освоил этот протез, для меня началась новая жизнь. А тут еще Танюшка подсуетилась. И деньги нашла, и пластического хирурга московского. Подправил он немного мое личико…
Родители Алексея поужинав, разошлись по своим делам, к обоюдному удовольствию сослуживцев. Каждому из них хотелось наедине о многом рассказать и многое услышать от друга. Первым задал волновавший его вопрос Николай:
- Лёша, у меня со времени твоего отъезда из головы не выходит ситуация с твоей…, - на слове «твоей» Николай запнулся, а потом, видимо, найдя нужные слова, продолжал, - Ну, в общем, проблемой с матерью твоего сына.
Алексей, опуская детали, рассказал сослуживцу, как Наташа сбежала из роддома; как он узнал, что она опять в Чечне, и опять отстреливает наших бойцов; рассказал также о своих раздвоенных чувствах: как он одновременно искал и не желал встречи со снайпером Белкой. Когда рассказ дошел до его очной ставки с Белкой и последовавшей за этим её гибели, Алексей разволновался, как бы вновь переживая уже прожитые события.
После рассказа возникла небольшая пауза, которую прервал Николай:
- То, что случилось, наверное, и должно было случиться. В этой ситуации, отнюдь не радуясь смерти Белки, я рад, что к её смерти ты лично не причастен. Иначе с «этим» жить и воспитывать сына было бы очень тяжело.
Чтобы перевести разговор на другую тему, Алексей предложил выпить.
- Давай за тебя, - поддержал его Николай. – За то, что ты живым и невредимым вырвался из очередного ада, который периодически устраивают стране коррумпированные чиновники.
Когда сослуживцы выпили и закусили нарезкой из колбасы и ветчины, заговорил Алексей:
- Если честно, Николай, то я тебя не узнаю. За прошедшие с той встречи месяцы, ты так здорово изменился. И дело даже не в протезе и твоем внешнем виде, а вообще. За весь вечер ты даже не произнес свое коронное «зёма». Что с тобой произошло?
- Если говорить коротко, то я за это время из униженного коррупционной государственной системой подданного, превратился в свободного гражданина. По крайней мере, относительно свободного.
- Это как? – не понял Алексей.
- В двух словах это не объяснишь, но я попробую. Раньше я, ну, сразу после ранения, все надеялся на помощь государства и различных его организаций. Но на протезы мне пришлось зарабатывать, не без твоей помощи, самому, хотя и не вполне праведным путем. Государство послало меня на войну, чтобы я защищал его интересы. А когда я искалеченный вернулся, оно меня банально кинуло. Вот тебе первый урок.
Второй и, наверно, главный урок я получил во время прошедших в декабре 99-го года выборах в Государственную Думу. Ты же знаешь, что на время голосования каждая школа превращается в избирательный участок, а почти все учителя становятся членами избирательной комиссии. Так было и в моей школе. Но уже недели за две до выборов нас собрал директор в учительской на инструктаж. Перед нами выступил какой-то высокопоставленный чиновник и открыто заявил, что мы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы на нашем участке победила партия власти. «Победит – получите солидные премиальные. Не победит – будем делать оргвыводы». Меня все это покоробило, но сразу я не придал этому значение.
Самое интересное началось во время голосования. В первые минуты, после открытия нашего избирательного участка, автобус подвез к нам человек 25 с открепительными талонами. Мы их зарегистрировали и они проголосовали. Но открепительные талоны, по команде нашего директора и одновременно председателя избирательного участка, мы у них не изъяли. И они с этими же талонами поехали голосовать на другой избирательный участок.
Во время подсчетов голосов директор незаметно подбросил в общую кучу приличную пачку уже заполненных бюллетеней. Одного из наблюдателей, заподозрившего неладное, вывел присутствовавший на участке милиционер, под предлогом его неадекватного поведения. Также я видел, что некоторые члены комиссии – наши учителя, при подсчете голосов называли не ту партию, которая была отмечена в бюллетене. Когда составили итоговый протокол, я, как член избирательной комиссии, отказался его подписать.
Председатель и другие члены комиссии, конечно же, обошлись и без моей подписи, но уже через пару дней последовали оргвыводы. Мое поведение обсуждалось на педсовете. Все говорили, что я не понимаю исторического значения политического перелома в жизни страны и не уважаю коллег, которые могут лишиться вожделенной премии. Я не выдержал и говорю: «Как вы можете учить детей, если у их же родителей воруете голоса? А что касается партии власти с её исторической миссией, то нельзя начинать новую политику с обмана своих соотечественников». В ответ поднялся такой шум, что я готов был бежать от этого сборища вороватых моралистов. А директор тут же подписал приказ о моем увольнении с формулировкой: «За несоответствие занимаемой должности». На следующий день, в знак солидарности со мной, уволилась из этой же школы и моя Танюшка, учительница английского языка.
Дальше начались не менее интересные события. В какую бы школу не попытался я устроиться, везде следовал отказ, хотя я знал, что там нужны учителя истории и обществоведения. Мало того, под надуманным предлогом меня отчислили из института. Порочная система власти мстила мне за то, что я указал на её порочность, и за то, что не хотел мириться с её преступлениями. Все это только со стороны выглядит геройством. А в действительности, я был в отчаянии. Мы ведь с Танюшкой только свадьбу сыграли и у нас долгов, как у дурака махорки. Если бы не Танюшка, наверное, снова бы запил. Она по интернету нашла работу переводчика  в Москве, да еще с такой зарплатой, о которой мы и мечтать не могли в нашем городе. Мы сняли однокомнатную квартиру и переехали в Москву. Я сумел перевестись в столичный вуз, а чуть позже, меня взяли преподавателем в колледж. Вот я и стараюсь соответствовать столичным стандартам и быть конкурентоспособным. Избавляюсь от вредных привычек, хожу с Танюшкой в музеи и театры, учу английский…
- Извини, но я, все же, не понял, в чем суть твоего преобразования из подданного в гражданина.
- А в том, что я нашел в себе мужество и выступил против порочной системы власти, пусть пока на уровне отдельной школы. И в том, что окончательно разуверился в государстве, которое возглавляют коррумпированные чиновники, главная цель которых – личное обогащение. Я больше не собираюсь у вороватых чинуш ничего вымаливать. Граждане должны не просить, а требовать, чтобы государство защищало их интересы. А если оно этого не делает, то граждане должны иметь возможность сменить правящий класс на людей, которые пользуются их доверием. А воров и предателей во власти – судить.
- И как же ты собираешься менять ненавистный тебе правящий режим и судить жуликов и воров? - с иронией в голосе спросил Алексей.
- Пока я, пожалуй, повременю, - тоже с иронией парировал насмешку Николай. – А если говорить серьезно, то проблема состоит в количестве и качестве таких, как я. Если бы в моей школе набралось несколько честных учителей, то мы смогли бы не допустить фальсификации результатов выборов. Более того. Если бы в 96-м в России было достаточно настоящих граждан, то они бы не допустили фальсификации выборов и переизбрания на новый президентский срок спившегося и больного человека. А пока надо стараться не потакать нелегитимной власти, по возможности разоблачать её воровство и обман, и способствовать формированию гражданского общества. Когда нас будет сотни тысяч в городах, и миллионы по всей стране, то мы сможем явочным порядком сменить власть и привлечь к ответу всех, кто предает интересы своего народа. Ведь в соответствии с Конституцией, сам народ является единственным носителем власти. Надо только, чтобы как можно больше людей осознали свое право на власть, и были готовы за неё бороться.
- Ты, я вижу, не очень изменился, в плане своей гражданской позиции. А как насчет стихов, пишешь, или как?
- Пишу понемногу, о том, что волнует.
- А рассказать, слабо?
- Почему слабо? Если желаешь, слушай:

Наша жизнь
 
Одними грезами живем -
Мечты своей рабы
Идем по жизни напролом
На острие судьбы.
 
Смеемся над своей бедой,
Над счастьем плачем
И заражаемся хандрой
На острие удачи.
 
В миру, как факелы горим,
Собой не дорожа,
Босыми душами стоим
На острие ножа.
 
И вся история у нас -
Кровавые следы,
Наш грозный час и звездный час
На острие беды.

- Да, суровые у тебя стихи.
- Какая жизнь, такие и стихи…


48. Кто богат, тот и прав

Со времени возвращения Алексея из Чечни прошло больше трех месяцев. Первый месяц он находился в отпуске. Мама настаивала, чтобы Алексей поехал в какой-нибудь санаторий. Но он решил использовать отпуск для восстановления в институте и сдачи своих задолженностей за пропущенный им первый семестр. Руководство института, учитывая обстоятельства его отсутствия, подтвержденные военкоматом,  в этом вопросе пошло ему на встречу и допустило до занятий и сдачи «хвостов».
На новом месте службы, по условиям контракта, Алексей должен был заниматься физической и боевой подготовкой с начинающими разведчиками. Однако первый месяц он провел на специальных сборах, где ему самому пришлось постигать многие теоретические основы и практические навыки подготовки полевых разведчиков. В дальнейшем  ему приходилось сочетать работу и учебу. При этом большую часть рабочего времени он проводил на загородном полигоне ГРУ, уезжая туда на целую неделю.
Однажды в середине рабочей недели ему на полигон по мобильнику позвонил Стас. Он был очень взволнован. Из его сбивчивого рассказа Алексей понял, что со Светой случилась беда и ей необходима помощь. Стас просил Алексея, если это возможно, то срочно возвращаться домой. Алексей, предварительно договорившись со своим начальством, срочно выехал в Москву. Его воображение рисовало самые трагические события, которые только могли произойти с вроде бы уже чужой, но по-прежнему любимой им, Светой. Когда он к вечеру добрался до квартиры своих родителей, где он продолжал проживать со дня возвращения из Чечни, то Стас его уже поджидал, о чем-то беседуя с Верой Васильевной.
 - Что случилось? – прямо с порога задал Алексей вопрос, мучивший его со времени тревожного звонка от Стаса.
- Проходи, садись. Здесь в двух словах не объяснишь.
Когда Алексей, скинув верхнюю одежду, сменив ботинки на домашние тапочки и помыв руки, присел к столу рядом со Стасом, Вера Васильевна, сославшись на дела, оставила одноклассников наедине.
- Ну, давай, рассказывай, что там со Светой? – сгорал от нетерпения Алексей.
- Насколько я понял, случилось следующее. Примерно месяц назад был убит Валера Розовский…
- Как убит? За что?
- Обычная криминальная разборка. Он был соучредителем банка, через который, видимо, отмывались и выводились за границу наворованные в стране деньги. У Розовских это семейный бизнес. Главным в этом бизнесе, конечно же, является его папаша, Михаил Абрамович. А суть проблемы в том, что после президентских выборов и значительного обновления властной вертикали, начался новый передел собственности. Разворованные в 90-х годах фарцовщиками и бандитами ресурсы страны постепенно переходят в руки силовиков и высокопоставленных чиновников.
- Если Михаил Абрамович в этом бизнесе главный, то почему грохнули Валеру?
- Видишь ль, Михаил Абрамович достаточно известная фигура. Говорят, он имеет тесные связи с «семьей» бывшего президента, и даже финансировал его предвыборную президентскую компанию в 96-м. Его убийство наделало бы много шума и у нас в стране, и за рубежом. Поэтому новые «хозяева» страны решили проблему, как говорится, малой кровью. А для самого Михаила Абрамовича это последнее предупреждение: не отдашь бизнес – отправишься к сыну.
- А причем здесь Света?
- Со слов Ольги Семеновны, Светиной мамы, Розовский старший сворачивает свой бизнес в России и хочет уехать за границу. А Валерина и Светина дочка Настя является единственной наследницей его капиталов. Вот он и предложил Свете вместе с дочкой ехать с ним. А она наотрез отказалась. Тогда он решил отсудить у неё ребенка.
- А разве такое возможно, - недоумевал Алексей.
- У нас в России – всякое возможно, были бы деньги. Так вот. Для начала он поместил Свету в психушку, что бы она ему не мешала. А сам  через суд стал добиваться опекунства над внучкой.
- Какая скотина! – невольно выругался Алексей.
- Но это еще не всё. Накануне судебного заседания, на одном из государственных телеканалов была подготовлена телепередача «Защитим права отцов!» Там показывали несколько сюжетов о том, как разбогатевшие в 90-х мужья развелись со своими женами и потом через суды добиваются лишения их права участвовать в воспитании совместно нажитых детей. Был в этом ток-шоу и сюжет о Розовских. Только в роли отца в нем выступал дедушка Насти, Михаил Абрамович Розовский. Ведущий ток-шоу, Кирилл Небутов, обрисовал ситуацию так, что после гибели Валеры воспитывать Настю, кроме деда, больше некому. Для подтверждения своих слов он предоставил слово адвокату Розовского старшего Михаилу Супевскому. Тот – известный демагог и яростный защитник тех, кто ему платит, начал свою речь издалека. Сначала он призвал всех россиян изживать патологическую ненависть к богатым людям, ведь богатые такие же, как все, только более трудолюбивые и продвинутые. «Я сам в 90-х был весьма бедным человеком. Но благодаря своему трудолюбию и таланту стал вполне состоятельным», - не без гордости констатировал адвокат.
Потом Супевский перешел к самой проблеме. Он охарактеризовал Свету как никогда не работавшую иждивенку, которая вдобавок еще и психически больная. Для обоснования своего аргумента он показал соответствующую справку, заверенную главврачом психбольницы. На экране студии тут же был показан сюжет, как Света за зарешеченной дверью бьется в истерике и просит отдать ей её дочь.
- А как должна вести себя мать, у которой отобрали дитя и насильно закрыли в психушке?! – негодовал Алексей.
- Вот и я о том же. Развивая свою мысль, Супевский делает предположение о том, что психическое заболевание Свете, видимо, передалось по наследству от её мамы, которая также обращалась за помощью к психиатру. Для подтверждения своего предположения он показал выписку из истории болезни Ольги Семеновны. Ты же в курсе, что после смерти мужа ей действительно понадобилась помощь психиатра.
- Надо же, как они глубоко копнули.
- А ты думал как? Большие деньги – большая работа. Завершая свою пламенную речь, Супевский делает, вроде бы вполне естественный вывод о том, что в сложившейся ситуации действительно кроме деда, Михаила Абрамовича, воспитывать Настю больше некому. При этом на протяжении всей своей речи адвокат неоднократно подчеркивал, что «все принятые нами и, надеюсь, будущим судом решения, должны исходить, прежде всего, из интересов самого ребенка».
- Ну и иуда этот адвокат! Получается, что отнять двухлетнего ребенка от матери – это в интересах самого ребенка?
- Выходит так.
- А для чего надо было устраивать этот спектакль на телевидении, - недоумевал Алексей.
- Как бы тебе это проще объяснить? – на секунду задумался Стас. – Короче. Люди, сколотившие себе немалый капитал не вполне праведным путем, хотят легализоваться. Ведь отношение к ним в обществе весьма негативное. Вот они и пытаются навязать обществу мысль о том, что быть богатым в бедной стране – вполне естественно, что богатые это люди с особым даром и им многое позволено. А лакеи, типа Небутова и Супевского, всячески этому способствуют.
- А суд-то когда?
- Сегодня уже и состоялся.
- Ни хрена себе! Ну и что он решил?
- Приведенные Супевским доводы в пользу Розовского оказались безупречными. И суд, как и ожидалось, лишил Свету на время её лечения материнства, а в качестве опекуна ребенка назначил Михаила Абрамовича. Присутствовшая на суде Ольга Семеновна пыталась объяснить судье, что её дочь, Света - абсолютно здорова и что её насильно поместили в психушку. Тогда слово опять попросил Супевский и спросил Ольгу Семеновну, не намеренна ли она отвергать факт того, что она и сама несколько лет назад обращалась к психиатру. Она ответила что нет, не намерена. Тогда адвокат с видом бесконечного превосходства над поверженным оппонентом, обращаясь к судье, сказал: «Ваша честь, у меня больше нет вопросов к этой больной женщине». Ольга Семеновна пыталась еще что-то объяснить, но судья лишил её слова.
- По-твоему выходит, что и судья тоже куплен Разовским?
- Я не могу этого утверждать, за руку не ловил. Но то, что наши суды - это одна из наиболее продажных структур государства – неопровержимый факт. Мне один из моих сотрудников рассказал следующее: городок, где проживают его родители, буквально уничтожают цыганские наркодилеры.  Почти вся молодежь сидит на наркотиках и вымирает целыми кварталами. Крышуют цыганский табор местные менты, собирая с него определенную мзду. Но периодически, возможно для отчетности, или для того, чтобы дать подзаработать другим силовым структурам, кого-то из цыган задерживают и судят. Так вот. Среди местных судей существует негласная очередь на ведение таких дел. А после вынесения необоснованно мягкого приговора у счастливого очередника появляется либо новая машина, либо коттедж.
- Неужели такое возможно?
- Эх, Лёха, оторвался ты от реальности. То ты на очередной войне, рискуешь жизнью, непонятно за что и за кого, то в собственных чувствах не можешь разобраться. А что творится вокруг – для тебя потемки. Я, как бывший следователь, могу тебе сказать со всей определенностью, что у нас в стране не менее половины заключенных сидят по сфабрикованным делам.
- Но, для чего и кому это надо?
- Как, для чего? Например, для отъема бизнеса, устранения конкурента, элементарной мести, запугивания обывателей и т.д. Ну, хватит об этом, - видимо Стасу надоело просвещать непонятливого друга. – Давай, лучше, говорить о наших делах.
- Давай. Но я не знаю, что надо делать? – растерялся Алексей.
- Я уже составил план наших с тобой действий. Первое. Через своих ментов я уже созвонился с толковым адвокатом, который завтра же подаст аппеляцию на обжалование вынесенного приговора. Второе. На основании заявления Ольги Семеновны, завтра мы с ребятами из органов внутренних дел освободим Свету и повезем её на обследование в институт Сербского. Третье и самое сложное. Я думаю, что еще до пересмотра дела Розовский попытается вывести ребенка за границу. И вот в этом деле моих возможностей не достаточно. Слишком крупная птица – наш клиент.
Произнося последние слова, Стас выразительно посмотрел на Алексея.
- Я всё понял! – возбужденный внезапным озарением воскликнул Алексей. – Завтра с утра я поеду в штаб и встречусь с достаточно влиятельным в ГРУ человеком. Думаю, он мне поможет…
На следующий день, в десятом часу утра, Алексей уже сидел в кабинете полковника ГРУ Романа Николаевича Соколова, с которым познакомился сразу после возвращения из Чечни по рекомендации подполковника Щербины. По словам Щербины, он учился с Соколовым в одном военном училище, а потом они вместе служили в Афганистане. «Это честный и порядочный человек. И если у тебя возникнут проблемы, то можешь к нему обратиться. Думаю, он не откажет», напутствовал Щербина Алексея, когда он покидал учебный Центр, расположенный в Чечне.
Соколов внимательно выслушал Алексея, а потом сказал:
- Я знаком с проблемами Розовского. Боюсь что это очередной рейдерский захват.
- А что это такое?
- Это силовой и юридический захват бизнеса по принципу: «Было ваше – стало наше».
- А как же милиция, прокуратура…?
- В том то и дело, что главными заказчиками и исполнителями этих захватов в настоящее время являются силовые структуры.
- Но ведь МВД или Прокуратура не имеют права заниматься бизнесом.
- Зато сын, дочь, жена или брат начальника МВД, ФСБ или Прокуратуры могут быть акционерами крупной фирмы или совладельцами банка. Что они и делают. Например, дело Розовского находится под контролем ФСБ (Федеральной службы безопасности). Обычно мы не вмешиваемся в дела других служб, но если попросить их помочь вернуть ребенка матери, то, думаю, при определенных условиях, они нам не откажут. Я сейчас свяжусь с кем надо и как что-то прояснится, позвоню…
Алексей вернулся домой и в тревожном ожидании известий от Стаса и Соколова, слонялся по квартире. В обеденное время мама пригласила его к столу, но он отказался. Около двух часов дня позвонил Стас:
- Лёха, все идет по плану. Света со мной, и мы едим в институт Сербского. Как управимся, позвоню.
«Слава Богу!», воскликнул про себя Алексей, и тут же поймал себя на мысли о том, что он с каких-то пор стал невольно поминать Бога. Но главное было то, что Света на свободе и ей пока ничего не угрожает.
Стас снова позвонил около пяти:
- Леха, у нас все в порядке. Освидетельствование прошли, документы на руках. Сейчас завезу Свету к её маме и еду к тебе. Готовь стол, я с утра ничего не ел.
Уже примерно через час к Алексею в квартиру ввалился радостно возбужденный Стас. Алексей накинулся на него с расспросами, но он сразу заявил:
- Пока не накормишь, ничего рассказывать не буду.
Алексей с нетерпением ждал, пока Стас методично расправлялся со стоявшей на столе едой. Сам он от возбуждения почти не ел. Все его мысли были о Свете. «Как она там, после таких издевательств?» Ему хотелось прямо сейчас побежать к ней. Заключить её в свои объятья, сказать ей какие-то нужные слова, чтобы утешить и защитить. Ведь она у своей мамы, а это совсем рядом. Но здравый смысл взял верх над чувствами: «Ей сейчас не до меня. Она, как мать, прежде всего, думает о своем ребенке, которого у неё отняли». И невольно возникло чувство ревности, которое Алексей стремился заглушить. Стас, наконец, насытился и вальяжно откинулся на спинку стула:
- Ну, вот. Теперь можно и поговорить.
- Давай уж, не тяни, - торопил его Алексей.
- Завалились мы со знакомым следователем в эту самую психушку, а у главврача никаких оснований для помещения Светы в стационар для прохождения лечения нет. Мы, прямо при нем, составили соответствующую бумагу и пригрозили уголовным делом. Он тут же раскололся. Написал нам явку с повинной, о том, что его Розовский шантажом и угрозами вынудил поместить Свету в стационар и выдать справку о её болезни. Мерзкий тип этот главврач. Как будто кто-то специально подбирает на такие ответственные должности отъявленных негодяев. Думаю, если как следует проверить эту грёбанную психушку, то таких пациентов, как Света, там окажется в избытке.
Далее Стас рассказал, что в институте Сербского Свету обследовала специальная комиссия и выдала справку о том, что она психически здорова, и что теперь есть все основания выиграть дело в суде. Алексей, в свою очередь, рассказал Стасу о своей встрече с Соколовым.
Соколов позвонил рано утром, еще до начала рабочего дня. Он попросил Алексея связаться со Светой и быть готовыми выехать, куда понадобится. Алексей позвонил Свете и попросил её быть готовой к неожиданной поездке. Потом он попросил Стаса подъехать к нему на своей машине. Два часа прошло в томительном ожидании. Наконец, раздался долгожданный звонок: «Алексей, я жду вас со Светой у себя в кабинете», услышал он в трубке голос Соколова.
Когда Алексей со Светой вошли в кабинет Соколова, то кроме него они застали там сидевшую на кожаном диване женщину-капитана, которая пыталась успокоить сидевшую рядом и капризничавшую девочку, которой было около трех лет. Увидев девочку, Света с криком «Настенька», бросилась к девочке и стала тискать её в своих объятиях, непрерывно говоря ей ласковые слова. Ребенок сразу растерялся, а потом заплакал, приговаривая «Зацем ты меня блосила». «Я тебя не бросила, доченька. Я просто болела», успокаивала ребенка Света. «Деда сказал, ты меня блосила». Как только ребенок оказался на руках у Светы, Соколов кивнул женщине-капитану, и она покинула кабинет.
Когда девочка успокоилась, Соколов попросил Алексея и Свету присесть к столу и обратился к Свете:
- Светлана Игоревна, в целях Вашей и Вашего ребенка безопасности, я предлагаю Вам отказаться от претензий на причитающееся Вам имущество Розовских. При этом все, что оформлено лично на вас – квартира, машина – остается за Вами.
- Мне ничего от них не надо. Пусть только оставят в покое меня и моего ребенка, - почти прокричала Света, а Настя, сидевшая у неё на коленях, опять захныкала.
- Вы, пожалуйста, успокойтесь. И, поверьте, я вам не враг. Вы просто должны хорошенько подумать. Ведь речь идет о многомиллионном долларовом состоянии. Но это состояние сейчас находится под большим вопросом. Думаю, что смерть Вашего мужа – далеко не последняя жертва в этом весьма не простом деле. Ваше официальное подтверждение отказа от всяких претензий на имущество Розовских будет своего рода охранной грамотой для Вас и Вашего ребенка.
- Я уже сказала, что мне ничего не надо, - уже спокойно заговорила Света. – Я уже по горло сыта всей этой роскошью и фальшью.
- Думаю, Вы приняли единственно верное решение. Внимательно прочтите вот этот документ, - Соколов положил перед Светой несколько листков с напечатанным на них текстом, - и распишитесь там, где проставлены галочки.
Света бегло пробежала глазами по тексту и расписалась. Смирнов внимательно оглядел подписанные документы и два листа подвинул к Свете.
- Один экземпляр возьмите себе. Может быть пригодится. Советую также в ближайшее время продать оформленную на Вас квартиру и машину. И вообще, Вам с ребенком лучше на время покинуть Москву…
Уже сидя в машине, по дороге домой, Алексей уговорил Свету на некоторое время переехать с дочкой к нему на полигон. У него там отдельная комната. В коридоре есть кухня, ванна и душевая. В общем, жить можно. А сам он временно поживет в казарме. Полигон хорошо охраняется. Так что там Света и ребенок будут в полной безопасности. Света сначала отказывалась, но под давлением Алексея и Стаса, согласилась.
Через месяц состоялся суд высшей инстанции, который признал неправомерным решения районного суда о лишении Светы родительских прав. А еще через неделю по дороге в аэропорт взорвалась машина, в которой ехал Розовский старший со своей женой. Все находившиеся в машине погибли.
 
49. Как долго не согревали мы друг друга

С приездом Светы на полигон для Алексея началась новая непривычная жизнь, полная душевных переживаний, внезапных приливов нежности и жалости к любимому человеку, и повседневных забот. Ему приходилось буквально разрываться между домом и полигоном. Дома его ждал сын, который уже привык к отцу и всякий раз встречал его радостной улыбкой. В последнее время Сережа даже пытался называть Алексея папой, но у него пока получалось только односложное «па». Чтобы меньше зависеть от общественного или служебного транспорта, Алексей, при содействии Стаса, приобрел подержанную, но в достаточно хорошем состоянии «Хонду».
А на полигоне всю рабочую неделю рядом находились Света и Настя. Первые дни они вели себя как два загнанных зверька – жили тихо, почти не выходя из своей комнаты. При этом они даже на минутку боялись оставить друг друга. Особенно боялась остаться одна Настя. Напуганная двухнедельной разлукой с самым близким ей человеком, она сопровождала Свету везде. Даже когда Света заходила в туалет, Настя стояла рядом.
 Поэтому первые дни общение Алексея со Светой ограничивались его непродолжительными визитами в её комнату, после рабочего дня. При этом Света вела себя скованно, на вопросы отвечала отдельными фразами, и Алексей не знал, как себя с ней вести. Настя обычно пряталась за маму и, сначала с испугом, а потом с любопытством поглядывала на Алексея. После таких встреч Алексей долго не мог заснуть. Душа его изнывала от любви и сомнений: «Может она меня уже давно разлюбила? А я пытаюсь вернуть то, чего вернуть невозможно…»
Но, как говорится, время – лучший лекарь. Однажды, когда Алексей после очередной поездки в Москву вернулся на полигон, и с гостинцами от Светиной мамы постучался в заветную комнату, его встретили как желанного гостя. Света, бегло осмотрев привезенную Алексеем передачу, предложила ему вместе попить чаю, а Настя стала показывать Алексею куклу, которую ей прислала бабушка. За чаем они уже непринужденно говорили о разных мелочах своей повседневной жизни. После чая Алексей предложил Свете и Насте прогуляться на свежем воздухе, и они с радостью согласились.
Во дворе, рядом с жилым домом, находилась вполне приличная детская площадка с песочницей, качелями, сказочным теремком, горкой, с которой можно было съезжать вниз, и другими детскими сооружениями. Настя, не выпуская из виду свою маму, стала с восторгом в глазах и радостными возгласами пробовать каждое из сооружений. «Мама, сматли, где я!» или  «Мама, сматли, как я умею!», слышалось то у одного, то у другого сооружения. Алексей видел, как вместе с дочкой радуется Света. Она весело улыбалась, а в её серо-голубых  глазах появилось внутреннее свечение. В эту минуту Алексей тоже был счастлив. С этого дня они почти каждый вечер выходили вместе на прогулку.
Однажды теплым июльским вечером они гуляли в окрестном лесу. Алексея весь этот день не оставляло предчувствие, что сегодня между ним и Светой что-то должно произойти. Накануне ночью ему снился сон, что он крепко обнимает и целует Свету, и она отвечает ему взаимностью. И хотя подобные сны в последнее время ему снились довольно часто, в этот раз он почему-то решил, что это вещий сон, о котором ему рассказывал «батюшка» в вагоне поезда. В этот вечер Света казалась Алексею особенно привлекательной. Светлое легкое платье с каким-то особым, неброским изяществом выделяло женские контуры её фигуры. Алексею очень хотелось обнять Свету за талию. Но, когда  Настя увлеклась кузнечиком, который прыгал в траве и не хотел даваться в руки ребенка, он резким движением притянул Свету к себе, и крепко обняв её, стал целовать. Света сначала растерялась, а потом стала отвечать ему взаимностью. У Алексея, в глубине подсознания, мелькнула мысль: «Наверно сон был действительно вещим».
- Мама! Мама! Я кузнецика памала! – раздался радостный Настин голосок.
Алексей с сожалением разжал свои объятья и на полшага отодвинулся от Светы. Она стояла с растерянной улыбкой на лице, а по её щекам катились слёзы. Он в полголоса, чтобы не слышал занятый кузнечиком ребенок, спросил:
 - Светик мой, что ты плачешь, наверно я тебя обидел?
- Нет, нет, Алёшенька – все хорошо. А слёзы … это от счастья. Я все эти годы ждала этой минуты…
На следующий день Алексею позвонил полковник Соколов. Он сказал, что опасность миновала, и что Света с ребенком могут возвращаться в Москву. Алексею жалко было отпускать Свету от себя. Но он понимал, что Свете с ребенком жить в таких стесненных условиях довольно непросто, хотя она никогда не жаловалась. Он также знал, как Света скучает по дому и своим близким, а Светина мама – переживает за неустроенность дочки и внучки. Ко всему прочему, через два дня Насте должно исполниться три годика и Света очень хотела отметить этот день рождения в семейном кругу.
Когда Алексей сообщил Свете, что отныне её заточение окончилось, она с криком «ура» повисла у Алексея на шее. Потом она попросила Алексея как можно быстрей отвезти её и Настеньку домой. В этот же вечер Алексей исполнил её просьбу.
День рождения Насти Света отмечала в своей новой трехкомнатной квартире, которую удалось купить после продажи доставшейся ей от Валеры квартиры и машины. Все это было сделано по доверенности, не выезжая с полигона. Новая квартира располагалась в родном для Светы и Алексея районе Царицыно, в десяти минутах ходьбы от дома её родителей. За время отсутствия Светы, стараниями Ольги Семеновны и Стаса квартира была приведена в жилой вид: сделан необходимый ремонт, завезена мебель, развешаны шторы и прочее.
За праздничным столом собрались самые близкие и дорогие Свете люди: Светина мама - Ольга Семеновна, сестрёнка Люда, братишка Дима, Светина подруга по вузу, Надя, Стас со своей женой Ольгой. По настойчивой просьбе Светы, Алексей пришел со своей мамой, Верой Васильевной и сыном Серёжей, которого сразу же взялась опекать и воспитывать неугомонная Настя. За столом было сказано немало теплых слов и добрых пожеланий в адрес именинницы, её мамы и всех, кто помогал Свете решать её проблемы. При этом все сходились во мнении, что черные дни миновали, и отныне в этой семье всё будет хорошо.
Когда гости стали расходиться, Света шепнула Алексею, что он должен остаться, чтобы помочь ей по хозяйству. Алексей хотя и ждал такого предложения, но все же разволновался. Когда они остались вдвоем (Настю Ольга Семеновна забрала к себе), Света подошла к Алексею и, глядя ему прямо в глаза, спросила:
- Алёша, скажи, любишь ли ты меня, как прежде?
- Конечно, люблю, - немного растерялся Алексей от такой прямоты.
В тот же миг Света кинулась в его объятья:
- Тогда говори мне об этом, любимый…
Алексей нашел своими губами Светины губы и стал чередовать поцелуи словами «люблю». В какой-то момент Света остановила его, прикрыв своей ладонью его губы.
- Любимый… Я хочу, чтобы мы больше никогда не расставались…
Через минуту они уже лежали в постели, и Алексей осыпал Свету своими горячими поцелуями…  Она отвечала ему взаимностью, но, в большей мере, отдавала себя во власть Алексей, как девчонка, не имеющая достаточного сексуального опыта…
Когда оба немного остыли от первых объятий, Света заговорила тихим душевным голосом:
- Ты даже не знаешь, что ты сейчас сделал со мной.
- Что,  моя, хорошая?
- Я впервые почувствовала себя женщиной.
- Как это, - удивился Алексей.
- Понимаешь, живя с Валерой, я никак не могла расслабиться и получить удовольствие. Даже когда я этого хотела, все мое существо противилось его ласкам. Он это чувствовал и не особо стремился к нашей интимной близости, удовлетворяя свои желания и амбиции с другими женщинами. Я с ним никогда не испытывала оргазм и не знала, что это такое. И вот сегодня со мной это случилось. Это так здорово…
Утром Алексей предложил Свете пойти в ЗАГС и расписаться, а если она хочет, то сыграть настоящую свадьбу.
- Да, я хочу настоящую свадьбу. Чтобы я была по-настоящему желанной, и чтобы женихом был ты, мой любимый. Ведь все, что со мной произошло с Валерой, это было насилие и унижение. И я хочу перечеркнуть эту страницу в моей жизни настоящей свадьбой. Но давай немного повременим. Хоть Валера был моим не любимым, но законным мужем. По христианскому обычаю надо выждать хотя бы год после его смерти.
Алексей согласился с доводами Светланы.


50. Теория классовой борьбы

В один из октябрьских вечеров Николай Мышляев со своей женой Татьяной гостил у Алексея и Светланы. Позже к ним присоединился Стас со своей женой Ольгой. Алексей впервые увидел Татьяну и был поражен её красотой. Это была высокая и стройная, под стать Николаю, дама с красивыми ногами,  точеным станом и высокой грудью. На её белом, с чуть заметным загаром лице внутренним светом сияли большие карие глаза. Прямой, с чуть заметной горбинкой носик и небольшой волевой рот говорили о сильном характере девушки. Тёмные волосы, уложенные в короткую, но пышную прическу, подчеркивали её деловитость и практичность. Во всем облике Татьяны было что-то мифически-божественное. Как будто она сошла с древних фресок, которым поклонялись целые народы. «Татьяна – роковое имя для всех Онегиных и прочих чудаков…», вспомнил Алексей строчки из стихотворения какого-то малоизвестного поэта. И еще он вспомнил стихи, прочитанные Николаем в их первую встречу, которые он написал своей любимой в «Татьянин день»:

Благословен твой день, прекрасная Татьяна!
Поэты восхищаются тобою неустанно.
Ты вдохновляешь их как муза неизменно.
Так будь и ты, мой друг, в веках благословенна!

Уже сидя за дружеским столом и незаметно наблюдая за гостями, Алексей невольно стал сравнивать свою Свету с Татьяной. Но в итоге он отдал предпочтение Свете. Она была не менее красивая и стройная, к тому же Света была какая-то светлая и по-домашнему теплая, как плюшевая игрушка. Именно такая женщина, решил Алексей, и нужна для повседневной жизни. Татьяна же, по мнению Алексея, больше походила на женщину-праздник. В её красоте было что-то от прелестной ёлочной игрушки, манящей своим холодным блеском и недоступностью. «Наверное, Николаю непросто отбивать свою «Нефертити» от притязаний многочисленных «фараонов»», подумал Алексей. Но, вспомнив, какой эффект произвел на него Николай в прошлую их встречу, он решил, что они стоят друг друга.
Во время чая дамы как-то незаметно переместились на один край стола, а мужчины на другой. Женщин волновали повседневные дела и события, а мужчины, как обычно, «решали» глобальные проблемы страны и мира. В какой-то момент среди мужчин разговор зашел о недавно принятом Государственной Думой законе, в соответствии с которым отныне главным ноябрьским праздником становится не 7-е ноября – день начала Великой Октябрьской социалистической революции, а 4-е ноября – день начала освобождения в 1612-м году Москвы от польских оккупантов.
 - Я не могу понять, кому помешал этот праздник? - недоумевал  Алексей. – Ведь была же революция, была гражданская война. Да, это трагические страницы в нашей истории, но они имели место быть.
- Все верно. Но освобождение Москвы от поляков и завершение смутного времени – тоже не менее важные исторические события, - возразил Стас.
- Ну и праздновали бы их вместе четыре дня подряд.
- Да у нас и так этих праздников как у голодной кошки блох. Только на Новый год страна минимум на полмесяца уходит в загул. Работать некогда, - не сдавался Стас.
- Вот и надо от новогодних праздников отнять несколько дней и прибавить их к ноябрьским.
- Мужики, вы спорите о технических вопросах, - вмешался в спор Николай. – А суть проблемы надо искать в стратегической политике правящего класса. Ведь теорию классовой борьбы Карла Маркса еще никто не смог опровергнуть, хотя желающих – хоть отбавляй.
- А причем здесь Маркс с его теорией? - не понял Алексей.
- А притом, что захватившие в нашей стране власть клановые группировки уже присвоили себе все общественные ресурсы. Им теперь нужна стабильность, чтобы никто и думать не посмел о возможной смене политического режима. Вот они и пытаются стереть в народной памяти даже само воспоминание о том, как в 17-м году простые люди взяли власть в свои руки. Что они сделали с этой властью потом – это другой вопрос. Но урок Октябрьской революции состоит в том, что когда правящий класс начинает наглеть, то народ вправе отстранить его от власти. Конечно, желательно это делать без кровопролития, в рамках закона. Но это зависит не только от народа.
- А я вот слышал доводы о том, что 7-е ноября отменили для того, чтобы не разжигать классовую ненависть в обществе. Короче, чтобы в стране было больше согласия, - высказал свое мнение Стас.
- Тот, кто нахапал себе общественного добра, с удовольствием будет петь дифирамбы о народном единстве из окон своего заморского замка или загородного коттеджа, огороженного от народа высоким забором. Такие люди хотят внушить народу, что нынешнее состояние общества чуть ли не идеальное, а вот советская власть – историческая ошибка или аномалия. Дошло до того, что партия власти пыталась в Государственной Думе протащить закон о том, чтобы со Знамени Победы убрать серп и молот.
- А разве такое возможно? – удивился Алексей.
- При нынешней власти все возможно.
- Но ведь знамя уже есть, и на нем есть серп и молот. Что же теперь их будут вырезать или закрашивать? – не унимался Алексей.
- Суть проблемы состоит в том, что ежегодно в день Победы на Красную площадь выносится реальное Знамя Победы. При этом вся страна и весь мир видит, как на этом знамени красуется серп и молот - символ народовластия и напоминание о том, что простой народ имеет приоритетное право на политическую власть в своей стране. Так вот, от этого символа народовластия у нашего правящего класса возникают нехорошие предчувствия. Вот они и хотят настоящее знамя спрятать, а лучше вообще уничтожить, а на парады выносить знамя без серпа и молота. Как высказался один из представителей партии власти: «Чтобы не дразнить гусей».
- Так ты считаешь, что нам надо вернуться назад в социализм? – спросил Стас.
- Нет, я так не считаю. Хотя при социализме было немало хорошего, но много и такого, чего я, ни себе, ни своим детям не желаю.
- Чего же ты хочешь?
- Я хочу, чтобы власть не принимала антинародные законы, не воровала голоса избирателей на выборах, чтобы проворовавшихся чиновников сажали в тюрьму, а не повышали в должности, чтобы в стране развивалась промышленность и сельское хозяйство, и люди могли найти себе работу по душе. Хочу, чтобы честным и нравственным людям жилось лучше, чем безнравственным жуликам и ворам. Хочу, чтобы правоохранительные органы защищали права и свободы граждан, а не кошмарили бизнес.  Хочу, чтобы власть не развязывала войны и не разжигала межнациональную рознь, для того, чтобы отвлечь народ от реальных социальных проблем…
- Ну, хватит уже, - нетерпеливо перебил Николая Стас. – Ты же не в сказке про Емелю-дурачка, и у тебя нет волшебной щуки, чтобы исполнять твои многочисленные желания.
- Да, действительно, власть – это не волшебная щука. У нее одними просьбами ничего не добьешься. Поэтому граждане должны научиться контролировать избранную ими власть, чтобы она реализовывала то, что они хотят, а не то, что выгодно самой власти. Кроме того, правящему классу надо чаще напоминать о том, что теорию классовой борьбы пока никому опровергнуть не удалось, чтобы он своими антинародными действиями не создавал в стране революционную ситуацию.


51. Продажный патриотизм

Со времени переезда Светы с Настей из полигона в Москву, Алексей, по сути, жил на три дома. После окончания трудовой недели он обычно заезжал домой к сыну. Серёжа уже стал ходить и четко произносил отдельные слова. Он привязался к отцу и очень скучал в отсутствии Алексея. Потом Алексей шел к Свете. Когда было достаточно свободного времени и желания, они вместе с детьми выбирались погулять в Царицынский парк. Жить всем вместе пока не получалось. Света заканчивала ординатуру, и ей приходилось немало времени проводить в своем институте.
Иногда Алексея не отпускали с работы и в выходные, и тогда для всех разлука казалась вечной. После таких разлук, Света нередко обрушивала на Алексея очередной поток упреков и просьб, которые сводились к тому, что он должен оставить свою службу.
- Алёша, нельзя служить государству, которое постоянно предает своих граждан. Трагедия нашей семьи состояла в том, что папа был военным и беззаветно преданным своему делу человеком. А таким честным и добросовестным, как он, в наше время быть смертельно опасно. Вот мы все и стали заложниками его честности и предательства своего государства. Меня постоянно мучает вопрос: чьи интересы защищал он в Афганистане? Хоть один простой афганец или россиянин стал от этого счастливым или более благополучным? А ведь смысл человеческой жизни состоит в том, чтобы сделать хоть кого-то на нашей земле счастливым. А за что погиб Серёжа и тысячи таких как он. Вот ты был на двух чеченских войнах. Как ты думаешь, теперь, когда армия разрушила их города и села, они лучше стали к нам относиться? Или мы их стали больше любить?
Кстати, пока ты воевал, дети розовских и многих государственных чиновников стали крупными предпринимателями и банкирами. Раньше и в царское, и в советское время, дети руководителей страны первыми отправлялись на фронт, когда случалась война. А эти крысята жируют на чужой крови.
- Света, ты валишь все в одну кучу, а так нельзя.
- Я, может быть,  говорю не очень складно, но по существу. Сейчас ты учишь воевать других, но и тебя самого могут в любое время отправить разорять чужую страну или воевать с собственным народом. Пойми, я этого просто не вынесу.
- Ну, ты и загнула. Что, у меня собственной головы нет?
- Есть. Но ты военный человек и должен выполнять приказ.
Такие разговоры раздражали Алексея, но где-то в глубине души он чувствовал, что Света, в определенной мере, права. Дальнейшие события подтвердили эти предчувствия.
С осени 2000-го года в армии и других силовых ведомствах начались очередные реформы. Армия значительно сокращалась и многие военные оказались не у дел. Некоторые силовые структуры расформировывались, другие объединялись. На руководящие должности, нередко, вместо опытных профессионалов, назначались ранее неизвестные дилетанты из новой президентской команды.
Серьезные изменения произошли и в ГРУ. Большинство подразделений и полигонов были переданы МВД. Таким образом, и полигон ГРУ, в котором служил Алексей, оказался в системе МВД. Наиболее опытные специалисты, дорожившие званием разведчика, стали увольняться. Алексей тоже написал рапорт на увольнение, но новый командир полигона подполковник Грищенко уговорил его остаться, ведь суть работы на полигоне у Алексея оставалась прежней. Он любил свою работу и решил повременить с увольнением.
4-го ноября руководство страны готовилось организовать масштабные гуляния по поводу нового праздника – Дня народного единства. Сам народ пока еще не воспринимал этот праздник всерьез. Большинство людей собралось отмечать уже отмененный правящим классом праздник - 7-е ноября. Начальнику полигона пришла разнарядка свыше о выделении на период праздников определенного количества людей для охраны общественного порядка. Алексей попал в их число и хотел отказаться. Но начальник полигона стал его уговаривать:
- Послушай, Кузнецов, старого мента. Ничего в этом зазорного или страшного нет. Я сам не один год выполнял такую работу. Постоишь в оцеплении пару-тройку дней, а я тебе потом дам недельный отгул.
И Алексей согласился, хотя и чувствовал себя скверно.
Ранним утром 4-го ноября Алексей стоял со своими сослуживцами в оцеплении на подступах к Красной площади. К 10-ти часам к площади стали подъезжать автобусы с людьми. Из одних автобусов выходили возбужденные и постоянно шутившие студенты, из других – слегка озадаченные школьники старших классов, из третьих - рабочие в спецодежде и даже в касках, видимо прямо со строек. Многие из привезенных рабочих походили на выходцев из Средней Азии и Казахстана. Здесь же подъехавшим выдавали заготовленные заранее флажки и транспаранты.
 Вместе с веселой группой студентов из одного подъехавшего автобуса вышел молодой человек лет тридцати, в черной кожаной куртке и при галстуке. Он давал последние наставления привезенным студентам:
- Талончики не теряйте. А то денежки не получите. После митинга собираемся здесь же.
Алексей не понимал о чем идет речь, поэтому обратился к стоявшему рядом старшему лейтенанту:
- А что за талончики? На обед, что ли?
- Ты что, не в курсе?
- В курсе чего?
- Ну, ты вообще темнота. Это подвозят купленных демонстрантов. Так сказать, проплаченный патриотизм. Иначе здесь никого не соберешь. А так свезут сюда тысячи две-три, а вечером в новостях объявят, что на Красной площади собралось более 10-и тысячи людей, чтобы отметить всенародный праздник – День народного единства. И так по всей стране. А талончики выдают, чтобы люди сразу не разбежались.
- И много можно заработать?
- А как договорятся. Кому сто, кому двести, а кому и больше рублей дадут после митинга. Могут и просто «кинуть», а выделенные денежки захапать себе. Такое тоже случается.
Алексей был поражен увиденным и услышанным. Но еще большее потрясение его ждало впереди.
Утром 7-го ноября он стоял в оцеплении на Пушкинской площади. Со всех сторон к памятнику Пушкину по одному и небольшими группами тянулись люди. Милиция пыталась завернуть людей назад, а наиболее настойчивых задерживала и уводила в стоявший невдалеке автобус. Полноватый милицейский полковник периодически кричал в громкоговоритель: «Митинг не санкционирован. Вы нарушаете закон. Расходитесь, или мы будем вынуждены применить силу». Но люди продолжали прибывать.
В какой-то момент из-за спин стоявших в оцеплении милиционеров выскочили крепкие ребята в форме омоновцев. Они стали сразу в нескольких местах рассекать собравшихся на площади людей, периодически опуская резиновые дубинки на их головы. Алексей увидел, как в нескольких шагах слева рослый омоновец резко опускает свою дубинку на голову растерявшейся от общей неразберихи пожилой женщины. Женщина протяжно завыла и схватилась за голову. Когда омоновец опять занес дубинку, Алексей рванулся к нему и перехватил уже опускавшуюся руку. Омоновец с перекошенным от злости лицом резко обернулся и вырвал руку. Измерив Алексея презрительным взглядом, он со словами «ах, ты, мент поганый!», снова замахнулся дубинкой, намереваясь ударить Алексея. Но он перехватил руку и заломил её за спиной омоновца. Тот резким движением ноги назад пытался ударить Алексея, но он предусмотрительно расставил ноги, и нога омоновца попала в пустоту. В туже секунду Алексей сжал свои ноги, и нога омоновца оказалась зажатой между его ног. Стоявший на одной ноге омоновец, потеряв равновесие, опустился на колено. Два омоновца, увидав, что обижают их товарища, кинулись на Алексея. Но дорогу им преградили работники МВД с полигона. Они также оттащили Алексея от распластавшегося на асфальте омоновца и спрятали его за своими спинами. 
 Появившийся откуда-то полковник с громкоговорителем, стал спрашивать, в чем дело. Поднявшийся омоновец, матерясь и потирая заломленную руку, стал говорить, что сзади на него напал милиционер. «Кто посмел!», закричал полковник, обращаясь к стоявшим стеной и прикрывавшим Алексея,  работникам МВД с полигона.  Один из них бодро доложил:
- Товарищ полковник, никто этого парня не трогал. Он сам споткнулся и упал.
Видимо не доверяя сказанному, полковник повернулся к омоновцу и спросил:
- Опознать можешь, того кто на тебя напал?
- Конечно, - с готовностью ответил омоновец.
Но Алексея уже и след простыл. Как только Алексей оказался за спинами товарищей, к нему подошел знакомый капитан с полигона и шепнул:
- Дуй пулей домой и скажись больным. Сегодня мы тебя здесь не видели. Понял?
Алексей все понял и уже через час был дома и мысленно благодарил своих товарищей за то, что они выручили его с трудную минуту. А уже на следующий день утром он был на полигоне с рапортом об увольнении. Подполковник Грищенко, уже наслышанный о происшествии на Пушкинской площади, согласился, подписал рапорт, но только задним числом.
- Как это задним числом? – не понял Алексей.
- А вот так. Ты перепиши рапорт и поставь в нем дату…, например 29-е октября. А мы тебя уволим с 1-го ноября. Если дело замять не удастся, или тебя кто-нибудь из своих продаст, то с меня будут взятки гладки, так как в момент происшествия ты уже не являлся нашим сотрудником. А если спросят, как ты оказался на площади? - скажешь, что пришел на митинг по своей инициативе. Понял?! Дурья твоя башка!
- Так точно, товарищ подполковник!...
Получив документы об увольнении, Алексею не терпелось поделиться всем случившемся со своими друзьями.  Поэтому он в этот же вечер пригласил Стаса и Николая в свою, пустовавшую в данный момент, однокомнатную квартиру, в которой он жил когда-то вместе с Наташей (Белкой).
Когда Алексей закончил рассказывать о событиях, которые случились с ним в последние несколько дней, Стас, как человек, работавший в системе МВД, первым озвучил свой взгляд на происшедшее:
- То, что тебя уволили без последствий – считай, повезло. Могло быть и хуже. Да и вообще, Лёха, это не твое. Ты слишком простой и честный, чтобы работать в правоохранительных органах. А там нужен особый менталитет и умение приспосабливаться к быстро меняющимся обстоятельствам. Я ведь тоже ушел из следственного отдела МВД, когда меня пытались заставить играть по заведенным там правилам.
- А я вот, смотрю немного по-другому на эту ситуацию, - вступил в разговор Николай. – Меня, прежде всего, поражает цинизм властей. Правящий класс, по сути, совершает преступление против своей страны и своего народа. Выдавая талончики и оплачивая их после митинга, молодым людям преподают уроки предательства. Им за деньги предложили выступить в поддержку того, чего они по доброй воле никогда бы не поддержали.
- Рыночные отношения. Торгуй, чем хочешь, - съязвил Стас.
- Нет, это не рыночные отношения. Нормальный рынок предполагает равноценный обмен товарами и услугами. А в данном случае, негодяи за народные деньги развращают молодежь. Получается, что правящий класс девальвирует само понятие патриотизма. И я не уверен, что таким образом воспитанные «патриоты», в случае возникновения реальной угрозы, станут защищать свое государство…
- Послушай, Николай. Ты уже всех заколебал своими патриотическими призывами и критикой существующего строя, - довольно резко прервал Николая Стас. – А вот ты лично что-то делаешь для того, чтобы изменить ситуацию в обществе и государстве?
- Да, делаю. Я являюсь одним из координаторов всероссийской организации «Гражданская ответственность». Мы в интернете создали разветвленную сеть и несколько сайтов. Наши люди, по мере возможности, выявляют и фиксируют поступки и действия властей, которые противоречат существующему законодательству. Потом эти нарушения выкладываются в интернет, комментируются и обсуждаются всеми желающими. Это одна из форм нашей работы, и один из методов воспитания не продажного, а реального патриотизма. Но мы также организуем и реальные массовые акции. Так, в прошедшем на Пушкинской площади митинге, о котором рассказывал Алексей,  принимали участие и наши товарищи. А наша стратегическая цель – сформировать широкое общественное мнение о том, что нынешняя политика правящего класса ведет страну к катастрофе. И на очередных парламентских и президентских выборах сменить коррупционную систему власти на общенародную.
- А чего же ты нас не вовлекаешь в свою организацию? Глядишь, и мы бы на что-то сгодились, - почти с обидой в голосе спросил Алексей.
- Если вы готовы, то вот вам визитки со всеми координатами, - Николай достал из внешнего грудного кармана костюма две визитки и протянул их друзьям. – Можете приступать к работе, хоть с сегодняшнего дня. Если что-то будет непонятно, я готов объяснить…
Увольнению Алексея из органов МВД больше всех радовалась Света. Она с благодарностью в голосе неоднократно повторяла: «Наконец-то Бог услышал мои молитвы. И отныне никто не посмеет тебе приказывать, чтобы ты стрелял в других людей». Вместе со Светой радовались и все остальные члены семьи. Алексей устроился на «старую» свою работу, в информационный отдел фирмы, и стал больше проводить времени со Светой и с детьми. Настя, как-то незаметно, стала называть Алексея «папой».
В конце апреля 2001-го года Алексей и Света сыграли пышную свадьбу, такую, о которой мечтала Света. После свадьбы Алексей и Серёжа окончательно перебрались в квартиру к Свете. Еще при заключении брака, Алексей удочерил Настю, а Света усыновила Серёжу. Кроме того, уже тогда, счастливое семейство ожидало пополнения. Через два с половиной месяца после свадьбы у Алексея и Светы родился совместный ребенок, которого назвали Виктором, в честь их совместной победы над всеми превратностями судьбы.

2011-2012 гг.

КОНЕЦ

Козырев Г.И. Предательство. Социально-психологический роман. – М., 2007 – 2012.
События в романе разворачиваются в России в самый её трудный и драматический период – во второй половине 90-х годов прошлого века. Судьбы его героев тесно переплетены с судьбою российского народа, оказавшегося на историческом перепутье. Вместе с ним они переживают коллизии и тяготы «бандитского капитализма», нравственного разложения общества и трагедию двух чеченских войн.


Технический редактор Наталия Иконникова
Литературный редактор Татьяна Репина
Художник Светлана Киселёва