До свидания!
Мой любимый город,
Я почти попала
В хроники твои...
Zемфира
Я сдвинул решетку, вставил в кольца дужку замка и повернул ключ. Вложил связку в алюминиевый пенал, закрутил крышечку, вдавил нитку в зеленый пластилин, разровнял его большим пальцем правой руки и опечатал. Второй пенал, от внутренних помещений, уже лежал в кармане куртки. Проверил еще раз - все ли на месте: ключи от машины, от дома, телефон, флэшка, пакет с пустыми формами для еды, барсетка, висящая на шее магнитная карта пропуска.
Лифт уже отключили, и на лестнице не слышно ничьих шагов. Сколько раз я последним выходил с работы! И по пятницам тоже, и сегодня все было как всегда. Я пройду вниз пять этажей, потом по пустой галерее между корпусами, и еще два этажа вниз. У закрытой уже двери в цех поверну налево, проходная, комната охраны, отдам пеналы, распишусь в журнале и выйду на стоянку, с которой успело разъехаться большинство машин. Проеду под смотрящим в небо шлагбаумом, поверну направо, Московский проспект, Литовский вал, площадь Василевского, Черняховского, Горького...
В пятницу уходишь с работы немного иначе, потому что завтра утром я не приду сюда, и послезавтра тоже. Сколько таких пятниц позади, сколько будней. А такой как сегодня еще не было. Никогда за все пять лет. Сегодня я уходил навсегда. Нет, конечно, если бы я уходил навсегда, двери закрывал бы начальник лаборатории. Я еще вернусь сюда, пусть не в понедельник и не во вторник, пусть гораздо позже, но сегодня не последний день, будут еще две недели перед увольнением. И все же. Тогда у меня уже будет другой дом. В другом городе. Далеко отсюда...
Поэтому эта пятница последняя. Пять лет. Мой начальник, Костя, Светлана, ремонтники, Танюха. Очередь в столовой, ОТКшники, мой стол, мои измерительные приборы, мои алюминиевые вилки и ложки, моя грязная кружка. Курилка, Антон, лавочка у очистных, кабинет жены на втором этаже, комнатушка библиотеки. Дурацкий лифт, который останавливается на каждом этаже, холодная зимой галерея, банкомат в стене. Наверное, этот день должен был быть особенным. Каким-то возвышенным, необычным, каким-то таким... Он прошел как всегда.
Я не любил школу. Не любил с первого класса и до одиннадцатого. Не потому что был тупым двоечником или не имел друзей и не потому что попадал в опалу к учителям, не потому что в ней было холодно зимой или чересчур жарко в сентябре и не потому что неприятно пахло в раздевалке. Каждый год я с нетерпением ждал мая, когда завершатся занятия, и я поеду в деревню.
Я помню, что мне не было грустно расставаться с друзьями, со своей четвертой партой в ряду у окна, со школьной столовой или двором. Нет. Только когда закончилось детство, и началась юность, мне стало немножко неловко перед друзьями и перед моими учителями, как будто я чем-то виноват перед ними, что мне не грустно, и что я ни капли не жалею проститься с ними. Словно такими своими чувствами я говорил им "ничего в вас нет хорошего, раз я только и жду, как уехать от вас". Я начал чувствовать себя виноватым перед ними, и говорил, что мне тоже жаль. А глаза светились счастьем. Осенью я говорил им, что тоже скучал, и что рад нашей встрече, а в глазах была печаль.
Главный метролог просил меня не увольняться. Начальник лаборатории. Они предлагали мне помощь в решении жилищных проблем, приводили пример Танюхи и Сереги. Спрашивали о причинах, позвали мою жену, уговаривали и ее. Я отвечал, говорил что-то, да много всего говорил, перечислял резоны. И опять чувствовал неловкость, как в далекие уже школьные годы. Как будто я опять говорил уже этим, в сущности хорошим и добрым ко мне людям "я только и жду, как уехать от вас, как найти другую работу".
- Какая у нас хорошая зарплата, - говорил Иван Николаевич, - работаем до пол пятого, разве тебе кто-то отказывал, когда тебе надо было уйти или уехать куда-то, разве хоть раз сняли премию, разве не подняли оклад, разве не платили за ремонт, которым ты даже не занимался?
Я кивал и смотрел в пол.
Что за напасть! Сколько уже можно прощаться. Ведь это и неприятно - прощаться. И грустно, и неловко, и как будто ты предатель какой-то. Нет, понятно еще, если расстаешься с девушкой, и на то есть причина, или если увольняешься, когда зарплату перестали платить или вечно понижают. Но расставаться, когда никто никому ничего плохого не сделал, когда зарплата только растет.
С самого детства. С младенчества с самого, когда я ходить еще не умел. Прощаться я научился раньше, чем говорить. С годика я стал на два дома жить, полгода здесь, полгода там. Тут с мамой, там с бабушкой. И ладно бы дома эти рядом были, но между ними пара тысяч верст. То тетя приедет, то уезжает, весной с друзьями здесь прощаешься, а осенью там. И ладно бы это было как в пионерских лагерях - нерегулярно и на пару недель. Нет! У меня всегда всерьез и обстоятельно было - каждый год и на месяца, на сезоны целые. Как же мне путешествовать не любить, если я узнал что такое поезд раньше, чем узнал, что такое свои собственные ноги. И обстоятельно так путешествовать, чтобы тысячи, десятки тысяч километров за спиной, чтобы по месяцам из вагона не вылезать или из кабины чужого грузовика.
Ну люблю я людей, посмотришь вокруг - и начальник хорош, и коллектив, и друзья. Но и там начальник тоже хороший, а люди еще лучше. А вот еще мы были в Самаре, вот бы где жить, а уж до чего душевный народ на Украине, там бы я работал с ними, и жил бы там, денег на целый дворец бы хватило, только вот зарплаты маленькие у них.
Вот дал бы Бог несколько жизней! Одну я бы тут, в Калининграде, дожил. Нравится мне тут. Устроился, связями оброс, жалко даже, сколько возможностей, даже с губернатором лично познакомиться довелось. Но это ладно, а вот с людьми поменьше губернатора мы бы кашу сварили. Нет, одну жизнь точно бы здесь.
Это вторую. Первую в Арзамасе прожил бы, это само собой. Раз единственную там провести собираюсь. Замечательный город, и люди замечательные, и перспективы. Вот где поле не паханое! Задумаешься, и сердце замирает. Пока молод - вперед! И свою старость обеспечить, и детей, а Богу как доведется послужить!
Третью в Минске я бы провел. Хорошо там очень для тех, кто понимает. А кто не понимает, могут и дальше Батьку ругать. Нет, третью я провел бы в Минске. Четвертую - даже не знаю. Может быть в Москве, а может и в Питере, тогда в Москве пятую...
А прощаться все же неприятно. И жизнь у меня всего одна.