Случилась как-то совсем недавно мода на комнатное цветоводство. Да так резво распространилась по планете, что пришлось потесниться даже собакам редких элитных пород. И как всякая мода, цветоводческое поветрие немедленно вызвало к жизни множество салонов, выставок, справочников и, конечно, растений, диковинных по внешнему виду и непонятных по названию. Страсть зеленого коллекционирования захватывает новых и новых обладателей всякого рода подоконников. Все интересней становится разглядывать вечерние окна, за которыми растут невиданные ранее в северных широтах экзотические растения. Нет-нет, да и промелькнет мысль о том, куда денутся эти райские кущи, «когда мода на детей совсем пройдет»?
У меня было специфическое детство. Родители мной не занимались вообще, я была сдана деду с бабкой. Но бабушка осуществляла только общее руководство: кормила, следила за режимом, чтоб я на воздухе как можно больше была, ела там вовремя и пользу себе всячески причиняла. Но ей было некогда меня воспитывать: у нее были стирка, уборка, готовка... А так как гулять мне полагалось много, то и препоручала она меня деду, который с утра до ночи, с апреля по октябрь ковырялся в саду. Деду тоже было некогда играть со мной в песочек. Единственное, что он делал, так это все делал вслух: «Что вижу, о том пою». Агроном он был с дореволюционным высшим образованием.
Моя память вмонтирована не в глаза, а в уши. А местами она просто психомоторная. Ну, это, как ухватиться, как горшок перевернуть, как секатором орудовать... Вот я до сих пор по наглости своей этой памятью и обхожусь, да рассуждалку иногда включаю. Поэтому-то, наверное, меня все время и сносит на то, как раньше делали. Например, керамзита ведь раньше не было, т.е. в быту его взять было негде. Тогда угольный шлак использовали в качестве дренажа, ничуть, я скажу, не хуже...
Вот расскажу. Одно время сильно модно было гостей запеченным в фольге мясом угощать. Позвала я гостей, нашпиговала чесноком кусок мяса, завязала веревочками, хвать, а фольга-то у меня кончилась. На дворе – вечер, выходной и советская власть. То есть, о том, чтоб выбежать и купить фольги, не может быть и речи. Мозги заскрежетали так, что стало слышно жужжание шестеренок. Звоню бабушке.
– В чем, – спрашиваю, – запекали мясо, когда фольгу еще не изобрели?
– В тесте, девочка, в жидком тесте на воде, – отвечает, не задумываясь, – а потом горелые корки выбрасывали псам.
Вот и в цветоводстве я примерно так же ориентируюсь: что-то помню, что-то в дедовых книжках посмотрю, что-то додумываю. Только названий никогда не знаю толком...
– Вы не скажете, какого это сорта гибискус на Вашем фото?
Жизнь прожила, никогда не задумывалась, что у него бывают разные сорта. Я и название-то его с трудом выучила, чтоб можно было объяснить, о ком речь.
– А чем отличается европейский цикламен от обычного?
А обычный, он что, африканский, что ли? Цикламен же в Альпах растет, а Альпы где растут?
– Вам нравятся…?
– Не знаю, не пробовала!
– А не сеяли ли вы…?
– Нет, увольте, я не сеятель.
«И такая дребедень целый день… То тюлень позвонит, то олень...»
Откуда берутся цветы на окнах? Не знаю, мне кажется, что они были здесь всегда. В квартире, где я родилась, окна были расположены так высоко, что огромные подоконники приходились как раз на уровень моего лица. И я знала, где бабушка прячет свои сигареты. Они лежали за горшком со столетником. Горшок расширялся кверху, и остальным членам семьи тайник был не виден. А на горшке с аспидистрой была таинственная поперечная полоса из коричневой глазури, и я все гадала, границу чего она означает. Остальные горшки были все одинаковые, из грубой коричневой керамики, на которой иногда выступали соли. Иногда горшки разбивались. Тогда их черепки обретали вторую жизнь, прикрывая дренажные отверстия в уцелевших собратьях.
Много позже смогла я оценить простую красоту тех грубых горшков. Когда комнатное цветоводство еще только начинало принимать черты увлечения, называемого гавкающим иностранным словом «хобби», стали появляться «красивые» расписные цветочные горшки, покрытые глазурью и эмалью. Полную революцию совершило пластмассовое изобилие. На его фоне и хлынули в нашу страну импортные растения, упакованные в транспортировочные горшки. Эта нехитрая упаковка по форме и цвету подозрительно напоминала старые грубые, такие одинаковые по форме, керамические горшки моего детства.
На заре перестройки, когда так стремительно менялись вывески, одно очень заметное помещение то ли булочной, то ли аптеки, было отдано какой-то конторе, которая украсила свой интерьер растениями в горшках. Окна выходили на оживленную улицу, изнутри их наглухо закрывали жалюзи. Фикусы, пальмы, монстеры, диффенбахии и еще какая-то зелень, – все стояли, как на картинах, в рамах чисто вымытых окон, и все – в одинаковых горшках коричнево-керамического цвета. Мое искусствоведческое сердце было покорено этим дизайнерским решением. С тех пор я не выбросила ни одного транспортировочного горшка, и где-то в глубине моей души твердо укоренилось убеждение, что именно в них любое растение только и может предстать во всей своей красоте.
А красоте этой теперь нет ни конца, ни края… Одно только наводнение орхидей способно свести с ума смельчака, решившегося купить свое первое в жизни растение в горшочке. А названия…
– Скажите, где можно купить дихоризандру?
– ??? А вам зачем?
– Она полезная очень. Ею лечатся.
– От чего? – вопрос явно издевательский. Но она не замечает иронии:
– Ой, от всего! И от суставов, и от воспалений, и еще от многого…
– Как вы сказали, дихо… как там дальше?
– Дихоризандра, золотой ус.
– Вы можете оставить заказ, мы специально для вас привезем это растение, – хозяйка цветочного магазина решительно вмешивается в разговор. Покупательница производит впечатление настойчивого заказчика.
– Мне нужно два экземпляра, себе и свекрови.
– Пожалуйста! Оставьте свой телефон, предоплата пятьдесят процентов.
Так я впервые увидела это чудо. Обыкновенная зеленая традесканция моего детства была просто королевой по сравнению с двумя жалкими ростками душистой каллизии, прозванной в народе золотым усом. Ох, и быстро же распространилась на него мода! Его еще долго пытались называть красивым заграничным именем «дихоризандра», принадлежащим совсем другому растению.
А с сортами привычных с детства оконных обитателей что творится! Один только щучий хвост явил миру сотни своих разновидностей. Появились коллекционеры фиалок, гибискусов, фуксий. Искони составлявшие особую касту кактусоводы почувствовали себя дворовыми доминошниками на фоне расцветших, как бурьян, боулингов и фитнес-клубов…
Теперь выращивают авокадо, кофе, кумкват, инжир, лимоны различают по сортам, абсолютно всеобщей любимицей стала неведомая никому раньше муррайя…
Я отворачиваюсь от компьютера и смотрю на подоконник. У меня тоже много новеньких. Вон разрослась вариегатная хойка, красавица какая стала, а был череночек – три листа. Портулакария занимает уже слишком много места. Наконец-то стала обретать былые очертания стапелия: исхудала что-то за последние несколько лет и вот, наконец, стала наращивать более жирные побеги. Пора ощипывать на зиму курчавый хлорофитум: его прическа приобрела по-осеннему неопрятный вид. Гемантус надо повернуть другой стороной к свету. Вот он, цветок моего детства! Сколько бы ни развелось цветов на моих окнах, гемантус должен быть в каждой комнате. И не беда, что его название я узнала, только когда они все пропали у меня в одночасье. Я нашла их снова и по-прежнему, обращаясь к ним, никогда не называю по имени.
Нет, у меня не коллекция растений. Да и себя я никогда к коллекционерам не причисляла. Просто я с детства привыкла к тому, что в доме всегда должны жить книги на полках, цветы на окнах и собака. По-другому, ну, никак не получается!