К вечеру знойный хамсин внезапно налетел на Файюмский оазис, закружил в воздухе сухие листья финиковых пальм, газеты, рваные полиэтиленовые пакеты с рекламой ненужных товаров. Стройные, столетние кипарисы нервно дрожали под напором младшего брата самума.
Желтая мгла песчаной бури скрыла жаркое солнце и слепые глиняные домики с узкими щелями вместо окон, закрытыми рисовой соломой от натиска въедливой пыли, которая скрипела на зубах и светло-серой маской покрывала смуглое лицо Рахима, стоявшего во дворе и безучастно смотревшего на бешеную заверть по плоским крышам, чутко прислушиваясь к протяжным стонам, доносившимся из темного дома.
Никогда раньше не болевшего деда Юсефа свалила старость, и вот уже месяц он не поднимается с постели.
Много добра сделал людям Юсеф за свою долгую и трудную жизнь: лечил односельчан настойками трав, останавливал кровь глубоких ран, выпрямлял вывихнутые суставы. Был самым уважаемым знахарем в округе, к нему спешили феллахи при любом несчастье. Искусство врачевания было в его роду с незапамятных времен.
Он и Рахима с детства приучил к своему ремеслу: вместе собирали лекарственные травы, сушили, делали настойки, принимали больных. Всякий раз Юсеф не забывал рассказывать внуку поучительные истории из богатой практики.
Феллахи ценили Юсефа за острый ум и неоднократно проверенную честность, к нему обращались за житейскими советами. И не было отказа в добром слове. И в эти дни многие считали своим долгом подойти и справиться о Юсефе, который всю жизнь заботился об их здоровье. Сочувственно выслушивали и воздевали руки к небу, прося аллаха продлить дни хорошему человеку.
Юсеф отказался от городской больницы, прошептав, что в родных стенах и умереть не страшно.
Рахим не настаивал, понимая, что деду бесполезны лекарственные вливания, более необходим покой. Он не уходил из двора, терпеливо ожидая, когда мимо пройдет Нэйма, придерживая рукой кувшин на плече. Заметив Рахима, она обязательно поправит платок, скрывавший безупречный овал лица, и он увидит сияющий взгляд волшебных глаз и задорную девичью улыбку.
Это прекрасное мгновение продлится какой-то миг, и черная накидка вновь скроет будоражащую прелесть юности. Высокий рост помогал Рахиму видеть не только через свой забор, но и то, что делалось во дворе Нэймы. Её младшие братья весело играли в чехарду, не обращая внимания на песчаную бурю, и он улыбнулся, вспомнив себя в их возрасте.
— Рахим! — раздался из-за стены слабый голос.
Юноша вздрогнул и поспешил в дом, подняв полог, закрывавший проем входа. В маленьком помещении было темно и душно.
В дальнем углу на войлочной подстилке и матраце из рисовой соломы, постеленным на утрамбованном земляном полу, лежал Юсеф, укрытый лоскутным одеялом. Он приподнялся, подбивая под голову тяжелую ватную подушку, чтобы лучше видеть внука.
— Аллах Акбар! Сядь рядом, хочу поговорить, последний раз на тебя посмотреть.
Рахим опустился на пол. Глаза привыкли к полумраку, и он увидел мудрый, испытывающий взгляд деда.
— Сердце скорбит, что больше не увижу солнечного света, не смогу помочь тебе, когда будет трудно. В твоем возрасте я мечтал встретить джина, который выполнил бы три желания, и я стал бы счастливым человеком. Чудно — времена меняются, а мечты людей остаются прежними. Я не прав? Скажи, какие у тебя желания?
— Ты знаешь их лучше меня.
— Верно, знаю. Ты хочешь взять в жены Нэйму. Такой красавицы давно не было в Файюме. Она напоминает мою Айшу, когда я на ней женился. Такая же стройная, трудолюбивая. Твой отец забыл свою мать, а у меня она, как живая, стоит перед глазами. Айше и тридцати не было, когда источили её водяные черви. Да будет на то воля аллаха, чтобы судьба Нэймы была другой. Обрадую, Фархад согласился отдать Нэйму тебе в жены после жатвы пшеницы. Не благодари — это мой последний долг. Какое же твое второе желание? Быть богатым?
— Пустое, дед. Забудь.
— Неужели ты думаешь, что Нэйма будет счастливее, если оденешь её в шелка и драгоценности? А не случится ли так, что не ты будешь обладать Нэймой, а твоё богатство? О, Аллах, конечно, я понимаю тебя. За девятнадцать лет тебе надоела эта беспросветная бедность. Ты видел, как живут богатые люди, не блещущие ни твоим умом, ни твоими способностями. Но, получив в свои руки богатство, ты убьёшь себя. Убьёшь свои желания, стремления. Вспомни, какую жизнь ведут богачи. Пьянство, разврат, бесчестные поступки. Ты хочешь стать похожим на них?
— Таким я не стану. Богатство делает человека свободным и независимым. Сколько бы ты добра сделал людям, если бы был богатым.
— Как ты наивен. Где ты видел богачей, делающих добро ближним? Нет таких. Не обольщайся, что сможешь сидеть на золотых яйцах и ни одно не раздавить. Какое же третье желанье? Молодость не нужна, она у тебя есть. Чего же ещё хочется?
— Не умирай, дед.
— Это уже относится к невыполнимым желаниям. Можно стать богатым, можно жениться на Нэйме, но невозможно избежать смерти. Да и незачем. Меня больше волнует, способен ли ты пожертвовать личным благополучием ради счастья других? Я не случайно выбрал тебя, Рахим. Мои старые глаза радуются, когда видят тебя. Из всех внуков ты самый честный и справедливый. В царстве мертвых моя совесть будет чиста, что именно тебе открыл тайну предков. Верю, ты достойно пронесешь нашу тайну, не осквернишь свой рот болтливостью, а своё сердце — жаждой наживы. Поклянись, что это будет так.
— Клянусь аллахом! — горячо прошептал Рахим, заинтересованный необычной речью деда. — Пусть моё сердце растерзают шакалы, а тело растащат на куски по пустыне, если я проболтаюсь.
— Ты можешь рассказать своему сыну, или внуку, наиболее достойному и умному. Открой же своё сердце, уши и слушай. Да не дойдут мои слова до чужих ушей. Аллах Акбар!
— Аллах велик! — повторил Рахим, и застыл, как статуя сфинкса, внимающая песням тысячелетий и хранящая их тайны.
Он с изумлением слушал предание, дошедшее из времен Древнего царства через множество поколений, которые передавали его из рода в род, как великую драгоценность, как цель и смысл всей своей жизни. Воображение юноши волшебным фонарем осветило предание, дополнило недосказанное, мистические явления получили реалисти¬ческое истолкование.
Кому, как не Рахиму, было понять и оценить стремление далекого предка Хаами к вечному огню познания в те смутные времена, когда фараоны увековечивали память о себе в громадных пирамидах, постро¬енных на костях десятков тысяч рабов?
Жрецы приобретали власть благодаря знаниям и умению мистифицировать невежественный народ. Они знали, когда за урожайными годами Нил не сможет разлиться, и истощенные земли не прокормят феллахов. Они делали богов, вызывая духов и тени из царства мертвых.
Хаами был верховным жрецом храма Амона и посвященным в тайны Лабиринта, построенным у пирамиды фараона Аменемхета, жившим сорок веков назад. Немногие из бритоголовых имели право входить в него, видеть сокровища, спрятанные от всего мира.
Шестьсот лет, со дня основания Лабиринта, жрецы умножали и без того непомерное богатство, собирая приношения покоренных народов и подарки фараонов. Там находилось столько золота и драгоценных камней, что каждый египтянин мог построить золотой дом, а двор толстым слоем усыпать руби¬нами и смарагдами,
Лабиринт, площадью в 34 тысячи квадратных метров, охранял не только богатство, но и папирусы, содержащие мудрость вселенной. Такого количества папирусов не было ни у одного правителя во всем мире. Многие пытались узнать тайну Лабиринта, но никому не удавалось. Рамсес XII предлагал жрецам двойную корону после своей смерти. Но зачем жрецам власть фараона, когда они без того правили страной?
Грабители пирамид не раз перебивали жрецов, охраняющих лабиринт, алчно устремлялись навстречу сотням хитроумных ловушек с опрокидывающимися плитами и ямами с острыми кольями.
Стража ставилась не для того, чтобы беречь сокровища, а для сохранения жизни людям. Иначе туда каждый день валила бы толпа глупцов, желающих попытать счастья: их трупы заполнили бы все ловушки, забили бы коридоры и три тысячи комнат.
Нить Ариадны не помогала: человек там сходил с ума прежде, чем догадывался повернуть назад. Жрецы долго слышал смех и вой несчастных, но ничем не могли помочь, боялись войти, зная, что оттуда уже не выходят.
Посвященные жрецы старались реже входить в Лабиринт, чтобы не вводить в искушение простых жрецов, которые не раз предпринимали попытки подкупить сторожей и выследить дорогу. Узнавали планы, якобы ведущие к сокровищнице. Эти планы стряпали сами стражники, которые принимали плату, уверенные, что об их позорной сделке никто не узнает, как и о смерти этого человека.
В свои пятьдесят лет Хаами походил на пантеру, так поджаро было его сухощавое тело. Бритая, яйцевидная голова непомерно увеличивала широкий лоб, испещренный иероглифами мудрости. Тонкий, прямой нос, большой белозубый рот, глубоко посаженные карие глаза, выдавали в нем аскета, каким он и был на протяжении всей жизни, которую посвятил науке.
Благодаря своим способностям, Хаами, сын простого феллаха, смог пробиться по иерархической лестнице и получить доступ к желанным папирусам. Он использовал каждую возможность войти в сокровищницу, и без устали читал ветхие листы. Когда наставало время возвращения, он был в отчаянии, что прочитал так мало. Невольно возникала мысль, что не хватит и десяти жизней, чтобы одолеть эту гору папирусов.
Дома засиживался до поздней ночи, занося на папирус сделанные им открытия, историю современного Египта и астрономические наблюдения. Когда он заканчивал свой труд, бритоголовые уносили написанное в Лабиринт: в папирусах была тайна, которую простые смертные не должны знать.
С большим трудом Хаами смог добиться у главного жреца разрешения на вход в Лабиринт для своего ученика, любимого внука Камила, который недавно прошел обряд посвящения и стал жрецом храма Амона.
Скоро представился случай испытать Камила. Фараону понадобились дополнительные сведения об ойкумене, чтобы послать корабли за эвкалиптовой смолой, необходимой для бальзамирования.
В эскорте жрецов и десятка воинов Хаами и Камил подъехали на колеснице к Лабиринту. Охраняющие жрецы узнали частого гостя и пропустили, открыв широкие ворота из ливанского кедра. Сопровождающие остались за воротами.
Камил с затаенным волнением и страхом шел за дедом, внимательно посматривая по сторонам. Столько ужасных историй наслушался он о Лабиринте, что не удивился, если бы навстречу вышли призраки загубленных душ. За третьим поворотом слабый дневной свет запутался в коридорах, и они очутились в кромешной темноте.
Камил испуганно схватил деда за руку.
— Мы забыли взять факелы!— воскликнул он. — Пока не поздно, я сбегаю за ними.
— Ты один уже не сможешь выйти отсюда, — засмеялся дед. — Нам факелы не нужны. Возьми вот это стекло и поднеси к глазам.
Он сунул в руку Камила стекло в деревянной оправе, с небольшой ручкой.
Юноша поднес стекло к глазам и пораженно ахнул: впереди, в полной темноте ярко светилась стилизованная фигурка человека, рукой указывающая нужное направление.
— Смелей! — сказал Хаами, подтолкнув внука. — Я по этой дороге могу пройти с закрытыми глазами, а ты привыкай, и ничего не бойся. Ловушки останутся в стороне. Со стеклом ты в полной безопасности. Никто, кроме посвященных, не знает о нем.
Голос Хаами гулко раздавался в длинных узких коридорах и успокаивал разыгравшееся воображение Камила. Прикасаясь к плечу деда, он чувствовал себя увереннее.
Фигурки привели в тупиковую комнату с одним светящимся символом возрождения солнца после его захода. Камил знал, что этот знак имеет значение — "жизнь".
Он в растерянности остановился.
— Мы пришли? — спросил он почему-то шепотом.
— Нет. Мы должны показать богу Ра вот эту пластинку, тогда он откроет нам дверь. Возьми её и заложи в щель под знаком "анх".
Камил почувствовал в руке холодное прикосновение и сжал металлическую пластинку с вырезанными в ней узорами. На ощупь нашел щель и с благоговейным трепетом вложил в неё пластинку.
— Теперь посильнее надави на плиту. Ра открыл нам вход. Не забудь взять пластинку, она нам ещё пригодится.
Плита под нажимом с громким треском развернулась и, пропустив людей, встала на своё место.
— Осторожно! Здесь сто двадцать ступенек ведут вниз. Волшебное стекло верни, фигурок больше не будет. Боги надежно запрятали драгоценности и знания. Жрецы могут не бояться за свою власть. Кто не знает, где здесь находится щель, тот навсегда останется на этой лестнице. Сколько ступенек ты насчитал? Семьдесят восемь? Правильно. Встань на моё место и открывай плиту. Мы пришли.
Он взял Камила за руку и повел в образовавшийся проём. Потом свернул в сторону, нагнулся и поднял заранее заготовленные факелы. Один факел облил жидкостью из флакона, принесенного с собой. Послышалось шипение, в нос ударил запах гари, и смола вспыхнула ярким пламенем. Тишина приглохла, будто испугалась света.
Камил недовольно покосился на свою тень: она трепетала в дрожащем свете факела и поражала неожиданными резкими движениями. Было неловко и тревожно, как от присутствия постороннего человека, который подглядывает из темноты и ждет удобного момента, чтобы ударить ножом в спину.
Камил с любопытством осмотрел большое помещение с частыми колоннами. Тесными рядами стояли тростниковые корзины, наполненные отсортированными алмазами, бериллами, сапфирами. Воинское оружие, инкрустированное золотом и рубинами, лежало беспорядочной грудой. Хаами подвел его к слиткам золота, уложенным в длинный ряд высотой с человеческий рост.
— Двадцать шагов от начала ряда, — сказал Хаами. — Вот это место. Запомни его. Здесь находится потайная дверь. Её специально закрыли в надежде, что пройдет время, и все забудут, где она находится. Запомни, Камил, никому не разрешается туда заходить. Нарушителей бросают на растерзание львам.
— Значит, там кто-то уже был? — вырвалось у Камила. — Что же там находится?
— Никто этого не знает. Там был мой учитель Нофри. Его казнили до твоего рождения.
— Как же они узнали, что он нарушил запрет? Мы сейчас одни, никто не узнает, если ты или я зайдем туда и посмотрим. Ты сам меня всю жизнь учил, что за знания нужно бороться.
— Не спеши, Камил. Посетивший запретную комнату, через три месяца начинает гнить заживо. Невидимая проказа разрушает все тело. А если от тебя родится ребенок, то он будет уродом. По этим признакам посвященные поймут, что ты нарушил запрет. Может быть, там ничего нет, и напрасно погибли десятки людей. Никто нам не скажет. Но почему Нофри был так счастлив последние три месяца жизни? Когда ты хорошо узнаешь Лаби¬ринт и займешь моё место верховного жреца, я, возможно, поступлю точно так же.
— А я? — вырвалось у Камила. — Я тоже хочу узнать и увидеть, что там находится.
— Нет. Даже я не смогу рассказать тебе об увиденном. Иначе и тебя вместе со мной казнят. Мы, жрецы, многое умеем. Самые сокровеннее тайны можем узнать у человека, когда он спит. Я тебе рассказал это, чтобы ты знал, что ожидает тебя. А сейчас за дело. Бери ещё один факел, пойдем искать нужный папирус.
Они прошли в соседнее помещение, такое же большое, как и первое, но заставленное многочисленными стеллажами, на которых лежали свитки папирусов, хранящих то, что фараон и жрецы хотели скрыть от народа — знания. Камил светил факелом и старался, чтобы горевшая смола не капала на папирусы. Хаами нашел папирус и понес к своему рабочему месту.
Чтобы папирус не скручивался, придавил верхний край саблей с золотой рукояткой. Деревянный стол немного пошатывался и скрипел. Креслом служил тяжёлый трон хеттского царя. Факел укрепил в алебастровой державке, зажег запасной и отдал Камилу.
— Помню, в первый свой приход я всё здесь осмотрел, а потом уже засел за стол. Очень жаль, но кроме папирусов и запретной комнаты здесь ничего интересного нет. Иди. Ты мне не нужен. Я надолго задержусь.
Камил обрадовался свободе и пошел осматривать хранилище.
Дед был прав. Ничего интересного и загадочного не увидел. Два душных помещения, давившие тяжестью плит черные шершавые стены. Золото и сверкающие камни в таком количестве, не только не привлекали, но почему-то оставляли равнодушным.
Ноги привели к потайной двери. Так ли уж обоснованы опасения деда? Возможно, непонятная болезнь совпадала с посещением. Нет, не надо спешить, впереди ещё много времени. Но и тайна не может быть единственной. Боги любят тайны.
Камил вспомнил, с каким ужасом и восторгом он, мальчишкой, смотрел на мистерии жрецов. Сейчас он сам был жрецом и знал, что ничего таинственного в жреческих обрядах нет.
Камил ещё раз обошел хранилище, высоко подняв факел, освещая стены. Он было, чуть не прошел маленькую, неприметную щель. Плита под ней была заставлена корзинами, доверху набитыми богатой жреческой одеждой. Надо бы проверить, открывающая ли эта щель или просто строительный дефект плиты. Пластинка находилась у деда.
— Я ещё не закончил. Если устал, садись рядом и почитай папирус — сказал Хаами, увидев подошедшего внука.
— Ты можешь дать мне пластинку? Я увидел щель над плитой, и мне хочется проверить, не откроет ли Ра ещё одну дверь?
— Там есть символ «анх»? — с волнением спросил Хаами.
— Нет. Стекло ведь у тебя. Я заметил только щель.
— Веди меня, — приказал Хаами и взял свой факел. — Как я мог не заметить этой щели? Всю жизнь потратил на поиски. Ты моложе, а глаза твои зорче. Да, это то, что я искал. Помоги убрать корзины.
Хаами вложил пластинку в щель, нажал на плиту, и она со скрипом повернулась, открывая вход в длинное и узкое помещение. Пустота разочаровывала. Они прошли вглубь, поглядывая по сторонам.
Неожиданно колеблющийся свет факела упал на ряд человеческих существ, они пошевелились, словно готовясь шагнуть и прогнать непрошенных гостей.
Хаами и Камил в ужасе бросились бежать назад. В хранилище папирусов пришли в себя. За ними никто не гнался. Тишина стояла полнейшая, лишь слышалось шипение горящего факела и учащенное дыхание друг друга.
Начало казаться, что существа медленно приближаются из темноты и вот-вот вступят в освещенный круг. Ожидание было мучительным. Не сговариваясь, они взялись за руки и прошли вперед.
Страшные и странные существа стояли в том же положении, лишь дрожащий свет факела создавал иллюзию чего-то живого. Камил подошел ближе и от изумления вскрикнул. У них была прозрачная голова, кожа груди свисала, внутри зияла черная пустота, скелета не было. Фигуры стояли неподвижно, это примиряло со страхом.
— Кто это? Мумии? — тихо спросил Камил.
Хаами приблизился и осторожно, кончиками пальцев потрогал нечто до этого непонятное. Это была одежда. Светлые костюмы из упругой, с трудом гнущейся материи, стояли без всякой опоры.
— Это обрядовая одежда жрецов, — высказал предположение Хаами. — Но почему я никогда не видел эти наряды? Пожалуй, о костюмах никто не знает. Это тайна основателей Лабиринта. Лет двадцать назад я с трудом прочитал ветхий папирус, но содержание запомни¬лось навсегда. В нем говорилось о строителях Лабиринта, которые спустились с Солнца в большой лодке. Они остались в Египте, а над своей лодкой построили Лабиринт. Они были богами: мертвым, возвращали жизнь, стариков превращали в юношей, из земли делали пищу, из дерева — птиц, жрецов научили своей премудрости, и те стали равные богам. Долго они жили среди нас, но, видно, и богам надоедает вечно жить. Один за другим они уходили в лодку, и больше их никто не видел. Последний дал жрецам пластинку, отодвигающую плиты.
— Это их одежда! — воскликнул Камил. — Можно я облачусь?
— Нет. Ты ещё молод. Боги могут покарать, если им это не понравится. Я прожил больший путь, мне не страшна месть богов.
Костюмы были разной высоты, и Хаами выбрал самый маленький, но и он оказался большим. Прикрыл свисающие края костюма, и они плотно прилегли друг к другу. Удивился: щелей в костюме не было, а он мог легко дышать, и воздух был чище и свежей, чем в закопченном хранилище. Всё вокруг – стены, потолок, пол, костюмы излучали приятный голубоватый свет, лишь там, где горели факелы, метались два черных пятна.
— О, Боги! — воскликнул Хаами. — Пусть ваш гнев пройдет мимо меня. Камил, я вижу всё как днем. Это одежда богов!
Хаами, неуклюже переставляя ноги, прошелся по скальным плитам. Камил, жгуче завидуя деду, который был похож на настоящего бога, сказал:
— Ты можешь сейчас войти в запретную комнату, одежда богов защитит тебя от проказы. Можно, я тоже надену, и мы вместе войдем?
— Я один пойду к богам, не обижайся. Мы не можем рисковать вдвоем. Кто-то из нас должен выйти из Лабиринта. Если этот наряд защищает от болезни, ты тоже войдешь, но не сегодня. Идем, поможешь убрать золотые слитки.
Камил огорченно вынул из щели пластинку, и плита тяжело закрыла вход. Они равнодушно быстро прошли мимо стеллажей с папирусами, не до них было, и с волнением остановились у памятного места. Хаами пришлось держать факелы. Он смотрел на внука, торопящегося переложить слитки, и напряженно думал. Не делает ли непоправи¬мой ошибки, вторгаясь во владения богов? Если что с ним случится, Камил не сможет выбраться из Лабиринта: волшебное стекло, указыва¬ющее путь, осталось в складках одежды. Нужно отдать его.
— Стекло! Я забыл вернуть тебе стекло! Помоги снять наряд богов.
Камил отбросил в сторону брусок в несколько десятков талантов.
— Я не вижу, за что ухватиться, нет ни одной складки, ни одного узелка, — тревожно проговорил Камил. — Подожди, я поищу что-нибудь.
Из оружейной кучи он вытащил блестящий клинок и острым концом попробовал разрезать грудь костюма, где предположительно должны были соединиться края. Но сабля только продавливала ткань, словно ногтем по задубевшей коже. К обоюдному ужасу, любые попытки разрезать ткань, были тщетны.
— Бей изо всей силы, — сказал Хаами, подставляя руку. Камил размахнулся и с оттяжкой рубанул, сабля спружинила и вырвалась из руки, зазвенев по плитам. На ткани не было и царапины.
— Больно! — простонал Хаами. — Боги меня покарали!
Он заживо замуровал себя и погубил Камила, которого не сможет вывести, потому что жрецы уничтожат обоих, чтобы никто не узнал о костюмах богов.
— Я вместе с тобой пойду в запретную комнату, — решительно сказал Камил. — Если боги не хотят нас выпустить, мы пойдем к ним, и будем просить о прощении. Они должны выслушать нас.
Он довершил прерванную работу. Вход к тайне богов освободился, оставалось вложить в щель пластинку и войти в неизвестность.
— Посвети мне, пока я облачусь, — попросил Камил деда.
Они вернулись в помещение, где стояли костюмы, и Камил оделся. Хаами бросил на пол ненужные факелы, и, не оглядываясь, обреченно пошел к выходу. Подождал, пока прошел внук, и с трудом дотянулся до щели, где лежала пластинка. Вытащил её, но не смог удержать, пластинка упала на пол.
Приятный мелодичный звон долго стоял в ожившей тишине. Он нагнулся за пластинкой, чтобы не уронить снова, крепко прижал обеими руками к груди и пошел за внуком.
Неожиданно почувствовал затхлый воздух, которого до этого не ощущал. Опустив руки с пластинкой, увидел, что костюма распахнулся до пояса. Хаами понял, помогла пластинка, которую он прижимал к груди, не подозревая о её чудесной силе.
— Камил, боги услышали нас! Надо зажечь новый факел и поставить костюмы на место. Они нам ещё пригодятся.
Они быстро разделись, и успели поднять брошенные, дотлевающие факелы. Плита медленно, с пугающим скрежетом, повернулась за ними, и Хаами от пережитого потрясения бессильно соскользнул по стене на пол. В который раз за свою жизнь подумал, что нет безвыходных положений, нужно лишь не отчаиваться и не терять рассудок.
Пора возвращаться из Лабиринта. Жрецы всегда упрекали, что он долго задерживается. Нужно обмануть их, чтобы ничего не узнали о его намерении проникнуть в запретную комнату. Жрецы часто проверяли друг друга, выпытывая в искусственном сне о сокровенных думах человека. Никто не мог уклониться от испытаний, кроме главного жреца. Это помогало охранять тайну и устранять зарождающиеся опасные намерения. Провинившегося уничтожали.
Жрецы и воины заждались, начали перешептываться, когда из темного коридора вышли уставшие Хаами и Камил. Глубокой ночью они вернулись во дворец фараона. Хаами уверил главного жреца в том, что злого умысла у них не было: просто Камил от страха потерял сознание, и прошло много времени, пока очнулся, и мог продолжать путь. Хаами пересказал прочитанное, и они ушли домой.
От волнения долго не мог уснуть, метался по комнате, думая, как избежать испытания. Потом нарочито зевнул, вспомнив, что за ним могут подсматривать, лег на топчан и притворился спящим. Испытания на правду делались раз в полгода, но бывали случаи, когда жрецы испытывали внезапно.
Они очень подозрительны, и особенно к тем, кто посвящен в тайны Лабиринта. Испытание могло произойти в любой момент, и тогда ничто его не спасет. Нужно действовать решительно, не откладывая на долгий срок: в следующее посещение Лабиринта войдет в потайную комнату, облаченным в волшебный костюм.
На следующий день Хаами повел Камил на берег Меридового озера, где не было "длинных ушей", как в любом доме жреца и дворце фараона. Он посмотрел на внука и с легкой грустью сказал:
— Вот и кончилась твоя юность. Оправдаются ли мои надежды? Сможешь ли ты хранить тайну, как сфинкс, не проболтаться даже во сне?
— Ты меня плохо знаешь, если задаешь такие вопросы, — обиделся Камил. — Я сделаю всё, что ты прикажешь, пусть мне придется семьдесят семь раз умереть.
— Тогда слушай внимательно. Если поймешь, что не в силах выполнить мою просьбу, оборви мой рассказ, чтобы вся тяжесть не легла на твои плечи. Скоро ожидается приезд послов Скифии. Мне придется войти в Лабиринт за волшебным фонарем, который покажет послам умершую дочь царя Скифии. Заодно я посещу запретную комнату в костюме богов. Если боги разрешат, и я вернусь, ты там тоже побываешь. Если нет... Возьми эту пластинку. Она почти такая, как настоящая, но не открывает плиты. Жрецы тщетно пытались сделать копию, перепробовали все металлы и их сплавы. Эта пластинка одна из них. Может быть, твоим внукам удастся сделать. Ты не пытайся. Без стекла не найдешь дорогу в Лабиринт. В старом папирусе говорилось, что без пластинки невозможно войти в хранилище, даже имея миллион рабов, и, камень за камнем, разбирая его. Лабиринт скроется из этого мира и унесет всех, кто посягнет на его сокровища. Боги не любят шутить. Перед уходом я дам тебе знак. Ты оседлаешь лучшего скакуна, возьмешь золото и драгоценности, которые я приготовлю, и поскачешь объездным путем к Лабиринту. Там, невдалеке, стоят две пальмы. Заберись на одну и следи за свитой. Если до захода солнца я не выйду из Лабиринта, уезжай из Египта, и не возвращайся до своей старости, чтобы тебя не узнали. Жрецы умеют пытать. Твоей матери и отцу смерть не грозит, они ничего не знают.
Это была их последняя встреча. Из Лабиринта Хаами не вернулся. Боги не отпустили его.
С той поры начались скитания Камила. Благодаря знаниям в астрономии и медицине, он везде находил приют. Но ни одна страна не смогла заменить родину.
Через пятнадцать лет он вернулся. Никто не узнал в нем прежнего бритоголового юношу. Черные, курчавые волосы спадали до плеч, сильно изменив лицо возмужавшего Камила. В память деда построил дом возле двух пальм, женился на красивой девушке, и с тех пор его род жил на этом месте.
Жрецы пустили слух, что в Лабиринт прорвалась шайка разбойников, и потолок обрушился на неверных. Пригнали к Лабиринту несколько тысяч рабов и засыпали его песком, превратив в высокий холм, ничем не отличающийся от других холмов.
— Мы потомки Хаами и Камила, — сказал Юсеф, заметно устав от долгого рассказа. — Только мы знаем, где находится Лабиринт. Но разве в нашей власти откопать его? Я знаю, техника всё может. Ты подумай, Рахим, если откроешь тайну, кому достанутся бесценные сокровища? Народу? Нет. Мы сейчас бесправны и беспомощны. Весь наш род ждал лучших времен. Жди и ты. Возьми пластинку и береги, как свою честь. Иди. Я устал. Аллах Акбар!
Взволнованный Рахим вышел на улицу. Хамсин утих. В быстро наступивших сумерках, между пальмами, виднелся черный холм, над ним висела яркая мигающая звезда. Тревожное чувство ответственности охватило Рахима. Поколения сорока веков связывали с ним свои надежду и веру в лучшее будущее. Он был уверен, что тяжелые времена для народа кончатся, и пластинка — ключ Лабиринта, будет достойным вкладом на благо всего человечества.