В моей юности не принято было дарить растения в горшках. Комнатные цветы не были предметом коллекционирования или тем паче роскоши: их держали скорее в утилитарных целях: алоэ – лекарство от насморка и мозолей, душистая герань – средство от бессонницы, не знаю, что лечили с помощью каланхоэ, но за ним прочно закрепилось прозвище «доктор». Были растения от сглаза, от моли, от нечистой силы, кажется, кто-то помогал даже от мужской неверности…
Во время перестройки вместе с обилием всевозможных импортных товаров хлынули к нам и голландские растения в горшках и сразу потрясли население разнообразием, необычным видом, экзотическими названиями и, разумеется, ценами. Стремительно стали входить в моду долгоиграющие букеты в горшках. Сами горшки-то стыдливо заворачивались в подарочную бумагу, хотя их внешний вид и качество оставляли далеко позади наши привычные, «дышащие», керамические горшки многоразового использования с белыми разводами на стенках.
Знакомых стали делить на тех, кто разводит цветы на окнах, и тех, у кого хорошие шторы. Первым, стало быть, мог перепасть и новомодный подарок – горшок с каким-нибудь красивым и диковинным растением. Запоминанием названий никто себя не утруждал. Собираясь, например, подарить имениннику кротон, друзья обсуждали покупку «цветка с большими разноцветными листьями».
Так я получила в подарок шеффлеру. Растение было большим и красивым: роскошный куст в три ствола сидел в замечательном, удобном горшке. Восхищение вызывал даже грунт в этом горшке: он был легким, рыхлым, замечательно впитывал воду и быстро просыхал. Дарители постоянно справлялись о растюхином самочувствии, и иноземец оправдывал их надежды: рос как на дрожжах.
Не могу сказать, что красавица-шеффлера сразу завоевала мое сердце. Не вызвала она у меня желания и узнать ее поближе, скорее наоборот: с ее появлением я стала испытывать б;льшую нежность к прежним своим растишкам. Я даже подумывала, не разуть ли зарубежную гостью в пользу кого-нибудь из аборигенов: ее горшок вызывал у меня гораздо больший интерес, чем она сама.
Все случилось буквально в одночасье. Обходя по обыкновению свои зеленые угодья, я увидела совершенно поникшую шеффлерку. Листья потемнели, даже помутнели как-то, а главное, все до одного дружно хором отогнулись вниз. На ощупь листья казались увядшими. Отчего бы ей вянуть? Поливала я ее по потребности, по ее, кстати сказать, потребности, сколько просишь – столько пей. Ведь у нормальных цветов листья вянут от недостатка влаги? А эта девушка страдала скорее алкоголизмом, чем сушняком. Я ничего не могла понять. Передо мной было насмерть залитое растение, а я даже представить себе не могла, что могло послужить тому причиной.
Я всегда считала, что цветок пересаживают тогда, когда ему стал мал горшок, или нужно разделить кустик, чтобы с кем-то поделиться. Других поводов для тормошения корней вроде и не было никогда. Я никогда не имела дела с заливом, да и само понятие как-то больше связывалось с тематикой морского дела, ну, в крайнем случае, коммунально-канализационного хозяйства…
Гибель заморской красавицы повергла меня не столько в уныние, сколько в убеждение, что дорогие иностранные растения – вещь, конечно, декоративная, даже, возможно, подарочная, но совершенно не жизнеспособная. Со свойственным мне максимализмом я назначила всем иноземным магазинным цветкам место в ряду вещей бесполезных, смотреть в их сторону перестала, а потом и просто выкинула было темку из головы.
Однако дальнейшие события моей жизни не раз возвращали меня к сему предмету. В числе различных перипетий перестроечного хаоса пришлось мне около года проработать в цветочном магазине… Этот эпизод заслуживает отдельного рассказа… Здесь же скажу только, что этот опыт для меня бесценен, а знания, полученные таким образом, уникальны и безусловно полезны.
Тем временем мода на комнатные растения и домашнее цветоводство бурно распространялась по планете. Особенно это стало сказываться на содержании помоек. Ежедневные прогулки с собакой не самого маленького размера и общая склонность к замерзанию даже при самых невинных температурах вынуждают к движению, а городская застройка обуславливает движение по маршруту «от помойки к помойке».
Даже поверхностное сканирование сих стратегических объектов весьма существенно пополняет парк горшков городского цветовода и повышает плотность населения его подоконников. Из этого «бесплатного магазина» поступили ко мне на содержание фикус Бенджамина и фикус Барок, два замиокулькаса, впервые в жизни встретившийся мне хлорофитум с белыми полосками по краю листа, четыре различных сансевьеры, три фиалки, штук пять кактусов, четыре гибискуса, две монстеры, филодендрон, кливия, два плюща, два различных алоэ, хойя карноза, асплениум с длиной листа более 50 см, несколько эпифиллюмов, декабрист… Одной из последних находок, существенно изменивших интерьер, стал огромный лимон. Еще, наверняка, кого-то забыла упомянуть, кого-то уже пристроила «в хорошие руки»…
В сухом остатке такого всестороннего и своеобычного знакомства с модой в цветоводстве имеем около 250 горшков комнатных растений и весьма интересный практический опыт, следствием которого не в последнюю очередь явилась еще одна шеффлера, снова полученная мной в подарок вопреки многочисленным просьбам не дарить мне цветов.
История, говорят, повторяется дважды: один раз – в виде трагедии, второй раз – в виде фарса. Вторая моя шеффлера являла собой зрелище грустное. Куплена она была, по-видимому, в уценке, один тощенький стволик с прищипнутой и раздвоенной еще в Голландии верхушкой, хоть и не загибался откровенно, но ничем не напоминал свою прекрасную предшественницу. Но уж если я бомжиков помоечных выхаживаю, то уж дареную-то лошадку тем паче накормлю.
Выписав дочери пряников по полной программе за науськивание сослуживцев в выборе для меня подарка, я снова оказалась лицом к лицу с шеффлерой. Но теперь я уже знала, что шеффлера может оказаться и не шеффлерой вовсе, а, прости Господи, без поллитры не выговоришь, гептаплеурумом (вот бы такое растение, да в театральный институт на «технику речи» подкузьмить). Их отличает друг от друга, говорят, только способность ветвиться. Дескать, собственно шеффлера растет в один ствол, а этот, которого не выговорить, ветвиться умеет. Вот и решила я найти ответ на вопрос: «Кто ты, растюха, на самом деле?» Голландцы-то ствол надвое прищипкой разделили, так то в промышленных условиях! Получится ли у меня?
Надо сказать, что при всем своем консерватизме и приверженности к естеству, я вдобавок еще и не любитель экспериментов, а еще я не люблю сеять семена, формировать кроны, проращивать черенки и даже терпеть не могу делать прививки, несмотря на то, что из всего перечисленного как раз прививки делать я умею с шестилетнего возраста (этому обучили в свое время специально, и практика была на розах).
И вот вопреки всякой логике и здравому смыслу пересаженная вовремя и по всем правилам шеффлерка благодарно пошла в рост, а я ей через некоторое время одну из двух головок-то и снесла. Типа, ветвиться будешь?
Щас! Размечталась! Она постояла-постояла, разбудила ближайшую почку, выпустила из нее побег, который сразу стал раздаваться вширь, как бы усевшись на пенек. Раздавшись и сделав несколько непонятных телодвижений, побег этот сравнялся по толщине с пеньком, шовчик зарубцевался, и все продолжилось в один ствол. Казалось бы, что вам, девушка, не ясно? Шеффлера это, и баста!
Я так и решила. И зачем все-таки снесла вторую верхушку, объяснить не могу. Типа, так получилось! История повторилась один в один. Растюха за это время возмужала, заматерела, ствол одревеснел и уже напоминает дерево. Все это выросло в высоту и в ширину, от гадкого утенка не осталось и воспоминаний. Большое красивое растение требует и более просторного места. Приходится заниматься перестановкой.
Во время перестановки кто-то за кого-то то ли веткой, то ли листом зацепился… Упала шеффлера! И представьте, какое чудо! Всех жертв оказалось – один лист, да и то самый нижний. Другой хозяин сам бы его давно удалил, но я же не люблю формировать крону… Хранит Бог, значит, растюху, с чем я ее тут же и поздравила, водрузив на очень светлое и почетное место. Стоит высоко, поворачивается к свету, и я ее поворачиваю, чтобы освещалась равномерно. Дружим, значит.
Роста я маленького, а шеффлерка на вазе стоит, ваза на подоконнике, и на уровень моих глаз как раз шейка приходится, да то место на стволе, где лист отломился, глаза мозолит, тщетно пытается в укор моей спящей совести превратиться. Да с меня, где сядешь…
И вдруг, что такое? Мерещится мне, или впрямь упрек подействовал? Что-то лезет из того места, где лист был. Через несколько дней стало ясно, что лезет ветка.
Вот и кто ты теперь, девушка-шеффлера, или мне теперь техникой речи заняться придется, чтобы имя твое зубодробительное на трезвую голову научиться выговаривать?