Следователь и бездна. Глава 16. Зайцев

Николай Николаевич Николаев
 http://www.proza.ru/2012/03/21/1273  (предыдущая)

  Глава 16. Зайцев

Валентина сама вызвалась съездить в  Грозный. Я снабдил её командировочным удостоверением и подробными инструкциями, где и как добыть нужную информацию о пребывании Веденеева в Чечне и его возможном самовольном оставлении части.

     Сам же с помощью Федосеева и Полушкина решил проверить его показания в Екатеринбурге.

     Ход следственного действия озадачивал меня все больше и больше. Веденеев на месте убийства уверенно показывал, где он поджидал жертву, откуда произвел выстрелы, куда выбросил оружие и как отходил. По его словам сразу после убийства он приехал в квартиру, в которой проживал вместе с Настей. Про убийство ничего девушке не говорил, сказал только, что был на тренировочной базе вместе со своими сослуживцами. Выпил чашку кофе и лег спать. Вскоре позвонила Светлана Андреевна и сообщила ему об убийстве Корнеева.

     На мой вопрос, где хранил чемодан с деньгами, он сообщил:

     – В первый день я бросил чемодан с деньгами в кладовке на лестничной площадке. А днем, когда успокоился и пришел в себя, сдал его на железнодорожном вокзале в камеру хранения.

     – Как пришла идея с Бекетовым? Идея подбросить ему чемодан?

     – Бекетова я знал. Так же как и Смольянова. Это близкие знакомые Корнеева. Они иногда появлялись в доме Светланы Андреевны. Было время, когда они меня вместе с Настей и Светланой Андреевной приглашали на совместные вечеринки. Уточнить его адрес по своим каналам и подобрать ключ мне не стоило труда. Вот я и решил подбросить ему чемодан с деньгами. Личность он малосимпатичная…

     – Пусть бы посидел за вас, да?

     – Человек он пропащий… – согласился Веденеев, глядя на свои скованные наручниками руки. Он незаметно развел руки в стороны, как бы пробуя на прочность цепь.

     – Ну, а где же остальные деньги? – я смотрел на Веденеева, и он все меньше и меньше вызывал у меня симпатию. Становилось очевидным, что если Миша прямо и не участвовал в убийстве, то хотя бы соучастником  уж точно является. Такой детальной и углублённой информацией об обстоятельствах дела посторонний человек обладать не может. Преступная осведомлённость!

     – Остальные деньги я спрятал в надежном месте. –  Веденеев старался не встречаться со мной взглядом. – Мне придется долго сидеть, помогать невесте не смогу, и деньги ей пригодятся.

     После того, как он подписал протокол проверки показаний на месте происшествия, я махнул рукой милиционерам. – Уводите.

     Я не обольщался. С предъявлением обвинения не спешил. Рано считать преступление раскрытым. Наговорить подозреваемый может что угодно. И совсем нередко в дальнейшем он заявляет, что оговорил себя под давлением следователя.   

     Несмотря на признание, Веденеев не выдал следствию ни денег, ни орудия преступления.

     Ситуацию «прояснила» Корнеева. На первом же, после признания Веденеева, допросе, она заявила.

     – Миша оговаривает себя. В момент совершения убийства он находился в командировке в Грозном.

     Помолчав некоторое время, Корнеева добавила:

     – Убийство мужа совершила я…

     В последнее время Корнеев не беспокоил меня. Он только пытался незаметной тенью прошмыгнуть в мой кабинет следом за посетителем или за одним из сотрудников управления. Но увидев тень убиенного им молодого таджика, тут же разворачивался и уходил обратно. Джумангулов же теперь не оставлял моего кабинета. Безмолвно и неподвижно он сидел на краешке стула в углу и держал в руках дехканскую яркую тюбетейку, словно терпеливо ждал вызова на суд над Корнеевым.

     Вот и сейчас Корнеев, осторожно выглядывал из-за спины Багина, величавой поступью входившего ко мне.  Начальник выглядел довольным и даже счастливым.

     – Зайди ко мне! – сказал он коротко и тут же ушел.

     Когда я зашел к Багину, тот сидел за столом и с нетерпением ждал меня. Как только я закрыл за собой дверь, он тут же поднялся и вышел мне навстречу:

     – Ну, что! – он снова пожал мне руку, забыв, что уже здоровался со мной.  – Зайцев вчера вечером подал мне заявление об увольнении по  собственному желанию! Я подписал  и сразу же отвез заявление в областную прокуратуру.

     Вид у Багина был возбужденным и радостным. Как будто я с ним ночи напролет только и делал, что обдумывал, как бы избавиться от Зайцева. – Так ты будешь моим заместителем? – Он хлопнул дружески меня по плечу, приглашая сесть к столу, как  будто я уже давно ответил утвердительно на этот его вопрос.

     – Буду. Почему нет, – согласился я.

     Не скажу, что я испытал радость от этого предложения.  В отделе были и другие, более опытные и целеустремленные, выше меня на голову, следователи. Зайцев в свое время подобрал хорошие кадры. Я отлично понимал,  Багин хотел видеть рядом с собой бесперспективного меня, а не следователя, который мог бы его быстро «подсидеть». Я не просил, но и отказываться – не отказывался.

     – Ну, вот и славно!

     Ручаюсь, что мне не показалось – Багин, возвращаясь к столу, потирал довольно ладони!



     Провожали Зайцева дружно, всем отделом. Целый день он освобождал кабинет от чучел птиц, животных, охотничьего снаряжения. Молодые следователи старательно, с серьезным видом таскали коробки в машину.

     Кто-то сказал, что Зайцев все это везет прямиком в Ивдель, откуда он сам родом и где нашел себе уже место егеря в лесничестве.

     Потом также старательно следователи заносили в прокуратуру другие коробки –  с водкой и снедью. Ближе к концу рабочего дня Зайцев пригласил всех в свой опустевший кабинет за уставленный спиртным и закуской стол. Проститься.
 
     Багин тоже зашел. Сказав дежурное напутственное слово, он крепко пожал Зайцеву руку и, пригубив рюмку, быстро удалился из прокуратуры, якобы, по каким-то срочным и неотложным делам.

     – Баба с возу –  кобыле легче! – заметно обрадовался Зайцев. Он поднялся из-за стола, держа перед собой в вытянутой руке рюмку.

     – Я вот что хотел сказать, коллеги, – он обвел взглядом собравшихся за столом следователей, – почти двадцать лет отдал я этой работе. И, кажется, выдохся. Устал.

     Устал по понедельникам разрезать веревку над головой висельника, а затем, не в силах удержать его – смотреть, как он мороженой рыбиной бьется об пол. Кстати, почему верёвка? Я так и  не понял, по мне – так лучше уж пистолет…Да, парни, устал я вздрагивать при слове: «Подснежник!» Ведь это совсем не тот нежный цветок в логу за горой, за которым я в детстве, как только начинал таять снег, бегал вместе с друзьями. Теперь для меня слово «подснежник» означает  человека, пролежавшего убитым всю зиму где-нибудь наспех схороненным в снегу – на обочине автотрассы или в лесу, или где-то под мостом…    

     Я устал собирать в продуктовый пакет на месте происшествия то, что осталось от человека после нескольких лет  сокрытия его убийцами. Надо сказать, и без криминала очень-очень быстро, так быстро, что и не подумаешь – от него ничего не остаётся. Не остаётся ни праха, ни памяти…

     Устал общаться с родственниками убитого, убийство которого не смог раскрыть, а такое нередко случается, и вместо Бога отвечать на вопрос – почему забрали у них любимого человека, и почему убийца остаётся безнаказанным?

     Да, мне нравилась эта работа. Но моя мечта была не здесь. С детства мечтал я жить в лесу, просыпаться не от трамвайного грохота, а от пения старательной кукушки, тревожащего душу переклика журавлей, лосиного рева. Мечтал мочить свои сапоги в утренней росе, ловить рыбу, а вечером посидеть у жаркого костра и  может быть выпить… – он крепко сжал наполненную водкой рюмку и задумчиво глянул на нее. – Но не знаю, как получилось, что я задержался здесь так долго. Наверное, зачарован был чужой смертью… наверное, хотел увидеть, что причиной нашего исчезновения есть не таинственное Нечто, которое нас поглощает и безвозвратно растворяет в себе, а таящиеся в нас самые банальные конфликты, недоразумения, ошибки, ожесточенность – мы сами, одним словом...   

     – Щас заплачу! – произнес Михеев, самый опытный после Зайцева следователь в отделе, пряча смех в кулак.

    Зайцев с досадой махнул возле своего уха рукой.

     Но молодые следователи молчали, не поддавались на провокацию Михеева, внимательно слушали Зайцева. Уж очень необычно было слушать лирические откровения из его уст.

     – Обязательно надо все опошлить, – пробормотал огорченно Зайцев. И повернувшись в сторону уже виновато примолкнувшего Михеева, добавил:

     – Не про тебя речь! Таких как ты только мертвыми отсюда можно вытащить. Я вон к молодежи обращаюсь! – Он продемонстрировал следователям свою рюмку и хотел еще что-то сказать, но помолчав, опрокинул водку себе в рот.

     Потом последовали тосты, речи, напутственные слова. Я порядком захмелел и тоже захотел выступить с прощальным словом. Хотел  сказать ему что-нибудь хорошее, напутственное. Сказать, что он был примером для меня. Эти слова все вертелись у меня в голове, и я ждал подходящего момента, чтобы встать из-за стола и высказаться, но уступал и уступал  другим следователям, у которых, как мне казалось, было больше морального права что-то пожелать уходившему товарищу.

     А когда все переросло уже в банальную пьянку в синем сигаретном дыму, с шумными обсуждениями животрепещущих тем  – по одной на двоих, Зайцев подошел ко мне.  Взяв меня за лацкан пиджака, он сказал:

     –  Ну, ты это, не обижайся, конечно… –  он обвел взглядом стол, видимо в поисках свободной рюмки, но после продолжительной паузы, вспомнив обо мне, продолжил: 

     – Пошли, я тебе что-то подарить хотел… – подойдя к своему шкафу, он долго что-то искал – я даже успел мимоходом поддержать чей-то тост, и  уже вновь  наполнял свою рюмку, чтобы высказать своё пожелание, как Зайцев, наконец, вылез из шкафа, и совсем как фокусник удерживал за уши кролика.

     – Вот, это тебе, – сказал он, поправляя на себе галстук и протягивая чучелко кролика. Кролик был  как живой. Он стоял, согнув перед собой свои передние лапки, как будто собрался играть на пианино и смотрел испуганно красными глазами, принимая, видимо, всех нас за одного огромного многоголового удава.

     Не думаю, что он подарил мне это чучело с каким-то особым смыслом, подтекстом. Пьяный Зайцев, скорее думал, что дарит мне зайца на память о себе, Зайцеве. Но вглядываясь уже в своём в кабинете на этого завороженного кролика, я думал, а кем же мы заворожены? Кто же этот, наш таинственный удав, который сковывает наши действия,  отбирает у нас мечту и делает наши желания и устремления приземленными, а то и низменными? Кто этот многоголовый удав и почему он боится нашего пристального взгляда и не даёт нам вглядеться и понять его?

Окончание:
http://www.proza.ru/2014/03/06/290