Размышления обитателя сумасшедшего дома

Ирене Крекер
 


Я сижу в инвалидной коляске и наблюдаю за обитателями дома, где я провёл большую часть своей жизни. Не сказать, что я окончательный шизофреник на почве алкоголя, но порой мне кажется, что все вокруг сошли с ума. Я могу ещё анализировать и иногда логически мыслить в промежутках между приёмом лекарств и врачебным обходом. Правда, голова разрывается от невыносимых болей, но приходится терпеть, так как выхода из создавшегося положения у меня просто нет, а способность говорить я медленно теряю в течение долгих лет затворничества. Наблюдая за другими, я могу ещё рассуждать в своё удовольствие и при этом испытывать наслаждение от увиденного, услышанного,  пережитого и мною совершаемого. Я могу ещё и писать, ведь когда-то ходил в общеобразовательную школу, а позже даже увлекался техническими предметами в профессиональном училище. Высшее образование не довелось получить, но электриком стал отменным.

Вот вчера я поставил себе задачу - понаблюдать за одной из девиц немногочисленного персонала, обслуживающего нашу "богадельню". Девушка собой очень привлекательная, в белоснежном халатике сразу утром заметалась по коридору, не давая себе ни на минуту ни отдыху, ни продыху. Да, хоть я и из глупого сословия, но вижу, что не хватает у государства средств на наше обслуживание. Какие уж там беседы на успокоительные темы, тут и водичку-то по часам предлагают и подают, бегают, как по степи, хорошо, что иногда ещё останавливаются, слово ободряющее бросят, улыбнутся, прямо сердце от их ласковых глаз замирает.

Интересные они, эти женщины, заботящиеся о нас. С утра крутятся как белки в колесе, не давая себе покоя, находя для себя ежеминутную работу и при этом, разговаривая с обитателями нашего дома, способны сохранять душевное равновесие и невиданное терпение. Многие из нашего брата их и не слышат, и не видят, и не чувствуют, и не понимают. Сестрички как будто не замечают этого: обмывают, одевают, наряжают, кормят, развлекают всю эту разношерстную публику, которую другим словом и не назовёшь.

Откуда мне это известно? Моё место  в столовой у окна, оттуда  словно с наблюдательного пункта я прекрасно вижу  всё, что происходит вокруг меня днём. Порой мне хочется  крикнуть моим сотоварищам по несчастью, чтобы они совесть поимели и не мучили персонал, но знаю, что мой невнятный шёпот не будет услышан, потонет в крике непонятных и порой враждебных голосов.

Как же занесла меня судьба в эти места? Не хочется даже и вспоминать, как докатился до жизни такой, не пытаясь ни на минуту остановиться на виражах и крутых жизненных поворотах, изменить траекторию полёта и приземлиться в другом месте.

Говорил мне отец, что бесшабашная жизнь до добра не доведёт, но не поверил я тогда на своё горе. Когда же от переизбытка тонизирующего напитка очнулся однажды на другом конце баррикад, ещё до конца не поняв, что спасения почти не осталось, и тогда ещё не взвыл, хорохорился. Даже мыслей тогда не было, что попаду в эту ненавистную коляску, да что ещё ремнём меня к ней пристёгивать будут, чтобы не зверствовал и не дебоширил.

Сам не пойму, откуда во мне что берётся. Какая-то зверская сила распирает всего изнутри, и так хочется всему миру нагадить, так руки тянутся всё уничтожить, сломать, разбить. Просто так позверствовать, потому что хочется. Тогда дожидаюсь удобного момента, когда немногочисленный персонал расходится по комнатам, и с удовольствием начинаю чинить все розетки без разбору, все электрические приборы, ломлюсь во все двери всех комнат, и зверски рычу, потому что по-другому не умею.

А ведь мать любила меня, лелеяла, молилась за меня перед Господом. Я тоже любил её безмерно. Пока ещё мог, я убегал к ней из-под надзора, благо инвалидное удостоверение у меня всегда при себе было. Я ездил на поезде в родные края, имея возможность бесплатного проезда, наслаждался свободой, уже понимая или ещё не до конца понимая, что моя песенка спета.

Мать умерла, мне предоставили возможность проводить её в последний путь, но и тут не удержался, надебоширил, опозорил родную и после её смерти. Сам не помню, как это получилось, но во время прощального слова, произносимого священником, как будто что-то толкало меня побогохульствовать. Я рвал на себе одежды, даже батюшку ударил невзначай, еле оттащили меня от него... Не знаю, что случилось со мной в тот момент, плакать, рыдать нужно было над прахом матери, а я зверствовал, как будто, что-то тёмное правило в душе моей  бал.

Хорошо, что сейчас медикаментов больше дают, мозги без просыпу, а то бы не выдержал своего положения. Сиротой ведь остался, некому за меня перед Богом просить. Вот и поселилось во мне это стадо нечести, направляемой дьяволом. Сколько можно под властью её находиться...

Однажды сестричка из персонала, не выдержав моего нахальства и наглости, сказала мне  это в глаза. Запомнил я эти слова, видно, способен был что-то ещё понимать.
 
Порой, как, например, сегодня, находят на меня моменты просветления, тогда тянет к перу, и так хочется закричать, чтобы услышали во всех уголках земного шара: "Берегите, братья, честь смолоду, не предавайте себя, не позорьте матерей, берегите в себе человеческое".

Об обитателях дома при психиатрии можно прочитать в книге "Несостоявшиеся судьбы" https://ridero.ru/books/nesostoyavshiesya_sudby/

Ирене Крекер