-Здорово, дядь Вань!
-Здоров, Сашок, здоров, дорогой.
-Погоди, Алексеич, переговорить надо бы.
Иван Алексеевич тут же натянул вожжи, тормозя свою беленькую кобылку.
-Тпру-у-у, стой, Машка, - нараспев смачно выговорил он и протянул мне свою задубевшую от крестьянской работы ладонь.
-Ну, как дела?
-Голова пока цела, дядь Вань. А у тебя?
-Да ничего, слава Богу, помаленьку.
-Дело есть. Не поможешь?
-А что за дело такое?
-Надо мне пару дубков привезти. Сделаем?
-А почему нет! Картошку уже посадили. А когда ты хотел?
-Да хоть завтра. Давай, к девяти подъезжай. Сможешь?
-О чем разговор! К девяти буду. Отчего не помочь, ты ж меня знаешь...
Иван Алексеевич по-приятельски хлопнул меня по плечу, и его рябое лицо расплылось в хитроватой улыбке.
Назавтра утром мы встретились и, изрядно поколесив по лесным и полевым стежкам-дорожкам, прибыли на место. Погрузкой на правах старшего многоопытного человека командовал Иван Алексеевич. Он заботливо поругивал меня за излишнюю спешку: "Не хватайся, успеешь горб нажить, давай вдвоем...Вот...так-то!"
Несмотря на свой пенсионный возраст, Иван Алексеевич был еще довольно крепким мужиком. Сказывалась крестьянская закалка. Всю жизнь трудился не покладая рук и хоть не разбогател, но последним тоже не был. Односельчане уважали его, да и совхозное начальство ценило.
Обратный путь был более долгим. Иван Алексеевич по-хозяйски жалел лошадку, и мы шли пешком вслед за телегой. По дороге старый механизатор много вспоминал прошлое.
-Вот, смотри, все это пахалось, - говорил он, указывая на большое пространство, лежащее вдоль дороги. - А сейчас, видишь, березняк прет. Эх!..
-А ведь корчевать потом, ох как дорого будет! - поддержал я разговор.
-Само собой!..
Миновали уже середину пути до поселка, когда я вспомнил о своем рюкзаке и предложил старику остановиться и перекусить.
-Давай уж лучше до места, а дома и пообедаем, как положено.
-Нет, дядь Вань, давай на природе по стопочке... А потом дело видно будет.
-Ну, что же, тогда вон там, на клеверке остановимся, заодно и Машка пожует.
На молодой сочной траве он остановил лошадь, позволил ей пастись, а сам, сыпанув самосаду на клочок газеты, свернул цигарку, прикурил и смачно затянулся густым дымком. Мы сели на траву, я достал рюмку и бутылочку с народным зельем. Без долгих церемоний выпили по одной, потом еще добавили и... разговорились. Дядя Ваня стал рассказывать о войне, о том, как его, подростка, немцы чуть было не угнали в Германию, но он им не дался , сбежал по дороге и вернулся в родную деревню. Историю эту я от него слышал раньше, но не мешал старику, а выслушав, не без лукавости в голосе спросил:
-Дядь Вань, ты, видно, бедовым малым был?!
-У-у-у, спасу не было!
-Да ты и сейчас еще бедовый! - подмигнул я старику и фамильярно похлопал его по плечу. (Самогон уже давал себя знать.)
-Вот, доживи до моих лет, тогда посмотришь... Нет, Сашок, годы свое берут. И смерть уже не за горами.
-Да ладно, что это ты... Рано о смерти думать.
-Кто знает?! У каждого своя судьба. Я вот всё хочу попросить у тебя хорошенькую ёлку на тёс.
-Зачем тебе тёс?
-Как зачем? На гроб.
Я оторопел.
-А что ты удивляешься? Хороший хозяин обо всем должен заранее позаботиться.
-Ну ты даешь! Заботливый такой...
-Сергеич, разреши. Сделаю всё тихо, аккуратно.
Я замялся. Отказать в такой ситуации было неудобно. В то же время и разрешить нелегко, даже совсем нельзя. Почувствовав мою нерешительность, Иван Алексеевич добавил:
-Никто и знать не будет.
-Не смеши, дядь Вань, ведь в деревне живешь...
-А я вечерком со своими ребятами привезу на лошадке. Сучья сожгу.
-Да, знаю я, как вы сжигаете обычно. Ох, Иван Алексеевич!
-Распилю, затащу на потолок, тёс просохнет, как следует. Вот это будет по-хозяйски, - не унимался мужик.
-Ох, и черт! Ты мне зубы не заговаривай. Ведь знаешь, что у меня в обходе ёлок вроде бы нет совсем.
-В том-то и дело, Сергеич, что "вроде". А ведь есть. Одну-две всегда найти можно.
-Можно-то можно. Только разрешать не можно.
-Это не сейчас, Сергеич. Сейчас некогда. Это осенью, после картошки. Или даже по морозцу.
-Ох и хитрый ты черт, Лексеич, - с усталой улыбкой промолвил я. - Небось, уже присмотрел.
-А то нет! Конечно, Сергеич. - обрадовался он, уловив перелом в ходе "боевых действий". - На Ботне есть ха-а-рошая ёлочка.
-Постой-постой, это там, где..?
-Правильно! Да ты тоже знаешь?!
-Ну, так.., небось, лесник пока еще, - улыбнулся я, польщенный его невольным комплиментом.
-Договорились? - не успокаивался Алексеевич.
-Постой, а на чью пилораму повезешь?
-Это не проблема. На совхозную, конечно.
-То-то и оно. Начальство спросит, откуда ёлка. И что же ты ответишь?
-Что отвечу?! (Далее последовало непечатное выражение, которое "в переводе" звучало бы как "Украл!")
Его реплика была настолько смешно-убедительной, что лесник, наконец, сдался. Получив, таким образом, неофициальное разрешение на рубку, Иван Алексеевич изготовил самокрутку, закурил и удовлетворенный пошел к лошади.
-Ладно, Сашок, давай собираться. Эх, погодка хороша - помирать не охота!
Вскоре он сел на брёвна, показал своей Машке кнут и залихватски крикнул: "Давай, родимая-я!" Телега жалобно скрипнула и тронулась не спеша мерить оставшуюся часть негладкой полевой дорожки.
-Давай, Сашок, и ты прыгай. Ничего, она дотянет помаленьку. Но-о-о!
Я полулёжа расположился за спиной этого пожилого человека, поневоле глотал махорочный дымок, слушал его байки, что-то поддакивал, кивал головой... Выпитая самогонка непонятным образом смягчила наше общее жесткое "ложе", и мне было лень пошевелиться. Казалось, само время остановилось, и так можно ехать бесконечно долго. Вокруг было пустынно. Лишь пара черных воронов кружилась высоко у нас над головами.
Через несколько месяцев я услышал, что Иван Алексеевич болеет. "Ну болеет и болеет, все мы иногда болеем", - подумалось мне. Потом прошел слух, что болеет тяжело. Говорили даже о диагнозе. Он не был слишком опасным - такие болезни обычно лечатся. Не знал я, что диагноз тот был лишь гуманной версией для самого больного. На деле всё было хуже. Вскоре дяди Вани не стало.
Однажды обходил я район Ботни. Вспомнил про ту ель, решил взглянуть на нее. Или хотя бы на пень. Нашел не сразу, бродил-бродил, потом наткнулся на верный ориентир, который указал правильный путь. "Да вот же она, красавица, цела, оказывается", - чуть не вскрикнул я.
Она, без сомнения. А вот на стволе небольшая затеска топориком, от которой тянется длинный смолоподтек, - заявка на ее смерть, которая не состоялась. "У каждого своя судьба", - вспомнил я слова Ивана Алексеевича. И другое: "Эх, погодка хороша - помирать не охота!"