Заболела я. Врачи долго думали и прикидывали то да се, и в конце концов решили отправить меня в санаторий для излечения. Ждала конечно ну не так, чтобы очень много, вобщем полгода ждала, пока не кликнули клич – вот Вам горящая путевка в Пятигорск, в санаторий «Ленинские скалы». Радости не было предела. Еще бы! Под Новый Год, на Кавказ, да еще название заманчивое – «Ленинские скалы». Конечно хотелось спросить: «А нельзя ли в санаторий «Ленинский хребет» или там «Ленинская струя» - короче, в прицельно медицинское учреждение, а не в какие-то там отвлеченные геологические образования, пусть и носящие гордое имя вождя мирового пролетариата. Итак. Села на самолет и прилетела в Кавминводы. А там… На выходе из аэропорта неприступной стеной стоят таксисты, наперебой предлагая себя в самых разных вариантах и направлениях, и ни одного автобуса. А как добраться до славного города Пятигорска и не менее замечательного санатория с чарующим названием «Ленинские скалы»? Иду по площади куда-то вдаль в надежде встретить хоть какого-нибудь местного жителя (не таксиста), чтобы спросить дорогу, а сзади, наступая на пятки, тащится все-таки, невзирая на отказы, он, таксист, предлагающий доставить меня до вожделенной цели в лучшем виде. Вдруг среди потока слов, в котором я уже почти утонула (ох уж эти бурные горные кавказские речки и говорливые кавказские парни!), я услышала: «Это будет Вам стоить 200 рублей». Эта фраза решила все. Я сунулась в машину, и мы тронулись в сторону Пятигорска. Всю дорогу говорливый таксист-армянин уверял меня, что он мне, как брат, а я ему, как сестра, и он для сестры готов на все. «Я родной дядя Миши Голустяна», - вдруг выпалил он, показывая водительское удостоверение, где значилось – действительно Голустян. Дальше пошли описания дружеских отношений со всеми народами и нациями, переходящих в родственные, родовые, племенные… Наконец доехали и родной дядя Миши Голустяна высадил меня у администрации санатория. И тут началась фантасмагория. Я даю водиле 500 рублей и говорю: «Давай сдачу», А он мне: «Давай тысячу» и возвращает мне мои 500, а моя тысяча каким-то булгаковским образом перекочевала в его руки, а в моей руке оказались 3 сотни и полтинник. Все это произошло единомоментно, и мошенник растаял в воздухе как клетчатый Фагот из «Мастера и Маргариты». «Хорошенькое начало», - подумала я, подавая путевку администратору санатория. С грехом пополам меня разместили, как я просила, в одноместном номере, естественно за дополнительную плату, что сильно облегчило мой кошелек, но упростило мое бытие в этой обители, носящей гордое ленинское имя. В этот же день я узнала о происхождении столь славного названия «Ленинские скалы». Оказывается археологи обнаружили где-то невдалеке скалу с явно нерукотворным портретом вождя, который чудным образом к радости отдыхающих являет все более яркие краски с каждым годом (не без помощи местных маляров). Поэтому санаторий и получил это замысловатое название. На следующее утро меня вызвали к главврачу для знакомства и рекомендаций по лечению. У кабинета уже сидело несколько отдыхающих постпенсионного возраста, с нетерпением жаждущих скорейшего исцеления от преклонных лет и полного омоложения в родоновых водах. Я села рядом с пожилой дамой с внешностью восточного факира в трехъярусной чалме с огромными двухэтажными черными глазами, и завела с ней неторопливый разговор о жизни. «У меня было одновременно два мужа, - с достоинством произнесла дама, - один погиб на войне, другой умер 2 года назад. Я гречанка и хожу в церковь – молюсь и за того, и за другого». Я смотрела в ее потрясающие, мерцающие как звезды глаза и любовалась. «Вот бы написать ее портрет», - размечталась я. Вдруг откуда-то, хлопнув дверью, прибежал какой-то шустрый мужичок и стал ко всем приставать: «А это где, а то? А вот я только что приехал. А мне бы узнать…» У кабинета врача ждала своей очереди, качаясь как былинка на ветру, девица лет 30 с каким-то отсутствующим и одновременно всепрощающим взглядом. «Ах, как было в Домбае!» - вдруг, обращаясь в никуда, изрекла она. Я из любопытства спросила: «А где Вам больше всего понравилось здесь?» - «А везде», - был ответ. «А какое ущелье Вам больше нравится: Тебердинское или Баксанское?» - допытывалась я. «А я названия не запомнила – мне не надо». Ответ так удивил меня, что я в недоумении: «Как так? Где была не знаю, с кем спала не помню», что-то неодобрительно пробухтела, чем вызвала незамедлительную реакцию шустрого мужичка. «Все люди разные, - молвил он, - одному надо знать, а другому не надо». – «Ну конечно, - возмутилась я, - как это, не знать? Допустим: Вася – блондин, а Володя брюнет, и пьют они по-разному: Вася выпьет сразу стакан и сидит, глядит, а Володя глядит, глядит, да и отопьет глоток.» - «Нам с Вами есть о чем поговорить, - заметил шустрый, - обменяться мнениями, пофилософствовать. Кстати, меня Володя зовут,» - представился шустрый. «А меня – Оля,» отозвалась я. Тут подошла моя очередь и наше общение, как оказалось временное, прервалось. Вышла погулять. А воздух… «…был чист и свеж, как поцелуй ребенка.» Иду, а санаторий прям под Машуком, метров 500 – 600 вверх и я на горе (пока в мечтах). Сквозь ветки деревьев – внизу купола православной церкви. Подошла – Лазаревская церковь - красивая, X1X век. Рядом некрополь. Здесь где-то после гибели на дуэли с Мартыновым временно покоился наш замечательный поэт-мыслитель Михаил Юрьевич Лермонтов. Подымаюсь по брусчатой тропе к могиле. Черная доска с текстом. Чугунная изгородь. Скромный памятник. Да-а, 15 июля 1841 года в грудь навылет – убит. Через два дня, на третий, временно погребен любящей внука больше Господа Бога родной бабушкой. Иду еще выше. Могила архитекторов Джузеппе и Джованни Бернардацци, благодаря которым появился тот «чистенький, новенький городок» («Княжна Мери»), который увидел М.Ю.Лермонтов в 1837 году. Уж очень неказистенький памятник, печально одинокий. А какой глубокий след в архитектурной истории города оставили братья, так и умершие на чужбине вдали от родной Швейцарии! Спускаюсь из некрополя по дороге вниз в город. Дальше иду через рынок. Блошиный рынок. Старые замочки, крючочки, всякие заморочки, подстаканники, подсвечники – серебряные и не совсем. Весы, подвески, тазы. Ложки. Утюги на углях. Кресты разных мастей, пуговицы, которыми торгуют отроковицы и отцы. Птичий рынок. На самом деле собачий и заячий. В клетке три маленьких коричневых зайчика, написано: карликовые. Рядом женщина держит в руках какого-то кудрявенького кроху с невинными младенческими глазками. Внизу клетка – там этих крох пруд пруди. Жалко. Говорят: «Бросьте денежку – покормить». Бросаю десятку. Долго ли им жить? В самом конце рынка роятся цыганки: «Золото, мобильники есть?» Разместились небольшим таборком и молодые, и постарше. Сквозь куртку и свитер кожей чувствую – опасно, избегаю встречаться взглядом, со стороны посмотрела в одни ТАКИЕ глаза – страшно стало, не людские это глаза. Спустилась к бульвару и налево – к памятнику М.Ю.Лермонтову, Опекушинскому творению. Красивый, хорошо стоит – высоко, а рядом Спасский Собор – идет реконструкция – тоже хорошо. Совсем замерзла. Бегу обратно к санаторию, уже не вниз, а вверх. К Машуку. Прихожу на ужин. А за моим столом этот шустрый ферт Володя сидит. Оказывается рядом посадили. Глаз ставит, выеживается. Пытается острить, фамильярничает. Я кошу под тупую: типа – у меня полон рот - не могу отвечать адекватно. Поела, а он все сидит, чего-то ждет. Выхожу из-за стола. Киваю так интеллигентно, всего доброго – гуд-бай, а он: «Желаю Вам удачи, много денег и … любви», - Ну я в ответ: «Лучше денег», разворачиваюсь и ухожу. Дальше больше. Утром проснулась совсем простуженная. Перемогалась в номере до обеда. Собрала себя в кучку – пришла в столовую. Вижу – сидит, хлеб жует. Ну, тут ,опять началась возня: кто мне супу в тарелку нальет. Ферт стремится услужить, а мне это надо? Не люблю я фертов навязчивых, люблю аккуратненьких, интеллигентных. Я суп ем, а ферт все хлеб разламывает и жует, и кругом оглядывается. И поверьте – есть куда оглядываться. Идут, только что отобедавшие, не идут, а плывут, как три двухъярусных брига (не знаю, бывают ли двухъярусные бриги), на расстоянии двух кабельтовых друг от друга три дамы. Если можно так выразиться. Двигаются они так: впереди туловища далеко выступающий форштевень, т.е. вся передняя часть, а за ней на отдалении примерно в 1 метр – все остальное, т.е. грот – шея, на шее голова, на голове, еще одна, так называемый шиньон под названием: Бабетта идет на войну, дальше мощная спина, и замыкает движение массивная корма или зад, если хотите. В довершение образа прошу учесть, что все трое – перигидрольные блондинки. Ферт проводил восхищенным взглядом все три объекта передвижения, лишь спросив меня: «А у той, что посередине, шиньон?» - «У них у всех парики», - безжалостно констатировала я. Тут только ферт заметил, что я сильно гнусавлю. «Заболели?» - участливо спросил он. «Да, как бы вылечиться за один день – не знаете?» - «Ну, это долгий разговор». Ферт в одночасье изменился, и прикольный ловелас-любитель превратился в серьезного ученого мужа. «А нельзя ли покороче?» - на всякий случай спросила я. - «Покороче нельзя. Это все равно, что законы кибернетики изложить в двух словах», - ответил ферт с умным видом. – «Я профессиональный врач и этими вопросами занимаюсь всю жизнь.» Тут только я заметила, что ферт, до сегодняшнего дня ходивший в какой-то незамысловатой голубенькой куртке-ветровке, теперь одет в строгий серый костюм, на лацкане которого чего-то приколото – видно для солидности. Я решила, что может он что дельное скажет, и сделала заинтересованное лицо. Ферт внутренне раздулся от важности сообщаемой мне информации и почему-то стал обращаться ко мне на «ты», хотя именно я старше его лет на 10, но кто же мне это скажет? Здесь, в «Ленинских скалах» я благополучно схожу за «девушку», и уж никак внешне не проявляю свой истинный возраст. Короче, я равнодушно, а скорее добродушно, проглотила его тыканье и приготовилась слушать. Ферт взял салфетку и стал рисовать на ней квадратики и стрелочки, приговаривая: «Вот ты заболела и обратилась к врачу. Платишь ему тысячу рублей. Пошла к другому – еще тысяча. К третьему. И что, помогло? – Нет. А надо (рисуется еще квадратик) заниматься очищением организма. Тут – 100% и выздоровление, и оздоровление». - «Ага, - говорю я уже с милой такой улыбочкой, - я поняла: надо потратить миллион сто тысяч на очищение – тогда будет все в порядке». До меня уже дошло, что я говорю с обычным прохиндеем, который за немалые деньги втюхивает соответственно подготовленным к раскошеливанию и одураченным больным людям некую методику под громким названием «Программа Очищения Организма». Тогда ферт, видимо разозлившись на мою иронию, стал тупо хамить, обещая мне рак молочной железы, на который по его подсчетам уйдет 3 миллиона, если я не соглашусь потратить деньги на его очистительную клизму. «Уж если Вам (теперь уже – Вам) не нравится то, что я предлагаю – обращайтесь к Геннадию Малахову, он-то непременно Вас вылечит. У него свои доморощенные методы очищения организма», - с досадой добавил вконец разозлившийся ферт. Я подумала, что конкурент у ферта в лице Геннадия Васильевича Малахова весьма могущественный и уже завоевал с голубого экрана миллионы почитательниц, мечтающих либо похудеть, продолжая жрать в три горла, в редкие промежутки между едой проделывая немногие, необременительные «па». Либо, или скорее вследствие чрезмерного переедания, стремящихся избавится от неизбежной для них гипертонии. Этот чудодейственный рецепт от гипертонии стоит отдельного рассмотрения. Г. В. Малахов в этом случае, налегая на свое характерное фрикативное «г», рекомендует следующее. «Если у Вас болит голова и поднялось кровяное (а не какое там еще) давление, возьмите двух замороженных куриц из холодильника и крепко прижмите к ушам…» Я хочу от себя добавить следующее: «Когда у Вас замерзнут не только уши, но и мозги заледенеют до каменной крепости, ОТПИЛИТЕ кур от головы, и больше у Вас ничего уже болеть не будет, а давление исчезнет и вовсе. Слава доктору Малахову!» На следующий день ферт, как ни в чем не бывало, опять поджидал меня за обедом. Он опять был при параде, видимо для успешного распространения своей чудодейственной методики очищения … кошельков отдыхающих от лишних денег, он просто решил переменить имидж для большей убедительности. Опять зашел разговор о здоровье. Я сказала, что простуда никак не проходит, на что ферт резко отреагировал: «У Вас не простуда, а аденовирусная инфекция. Идите, идите к врачам, ищите спасения в лекарствах, зашлаковывайте свой организм. А если действительно хотите вылечиться, я Вам предлагаю разработанный мной лично аппарат БИОМАГ.» - «Я лучше потрачу деньги на что-нибудь более милое моему сердцу», - ответила я. Мой ответ вызвал неожиданную реакцию. На меня обрушился, как Ленинская скала, бурный словесный водопад. «Я между прочим кандидат медицинских наук. Автор многих трудов по философии. Член Академии ВОЗ». («А не употребляете ли Вы навоз?» - хотелось закончить в рифму его тираду.) В моей голове вертелись достойные ответы: «А я папа Римский, лауреат государственной премии имени Джавахарлара Неру в области экскрементальной сверхпроводимости. Председатель и лидер движения «Ежики – вперед», защищающего гражданские права ежей, кроликов, бурундучков, хомячков (сетевых) и прочих мелкотравчатых». Но вслух я скромно сказала, что тоже в свое время занималась кандидатством, и добавила, что самоуверенность (подразумевая его, ферта самоуверенность) очень полезное качество в жизни, но я им не обладаю. «А я не самоуверенный, я самодостаточный,» - уточнил философ-эквилибрист. «Самодостаточность и творчество – две вещи несовместные. Вот Вам лемма», - ввернула я философский термин. «А Вы утверждаете, что занимаетесь творчеством». Тут обладатель Нобелевской премии по облапошиванию инвалидов опять распетушился и стал произносить что-то невнятное, но обидное для меня, типа: «Ваш компьютер глючит…» или что-то в этом роде. Я сказала, что у меня не было цели задеть его самолюбие и поколебать авторитет его, как ученого, но отметила, что он гордый. «Да, я гордый,» - подтвердил кандидат-ассенизатор … но я верю в Бога.» На это я возразила, что гордости нет места в Христианстве. Тут ферт резко встал из-за стола и ушел, не прощаясь. Итак, продолжаю повествование о своем бытии в санатории «Ленинские скалы». Сегодня утром в ванном отделении я увидела терпеливо ожидающую своей очереди царственной красоты женщину лет сорока, не больше, кавказского типа. Удивительно выразительные лучистые, чуть печальные глаза, высокий лоб с завязанным назад платком, красивый рисунок губ со слегка опущенными уголками – в целом одухотворенный образ восточной женщины с магическим обаянием неспешности в движениях и горделивой осанке. Я, высказав восхищение ее красотой, спросила, какой она национальности. «Чеченка», - с приветливой улыбкой ответила она. «А как Вас зовут?» - «Амина». - «Я бы хотела написать Ваш портрет, Амина». - «Хорошо», - был ответ с такой же улыбкой. Здесь, в этом по большому счету задрипанном медучреждении, я увидела совершенно иных кавказских людей, отличных от того, уже привычного образа нагловатых торговцев с московских рынков. Они поразили меня скромным, достойным поведением, отсутствием какой-либо быдловатости в общении, внутренней интеллигентностью и доброжелательным отношением к окружающим. Хотя, я бы откровенно слукавила, и картина моего повествования была бы неполной, если бы я не упомянула о следующем эпизоде моего общения с кавказскими народами. Пребывая в состоянии бескорыстной и всеобъемлющей любви ко всему человечеству, я как-то раз, сидя у дверей кабинета главврача в ожидании приема, столкнулась с одним из представителей жителей Кавказа, Я уже давно заметила этого парня, то тут, то там слонявшегося по санаторию с озабоченным видом, и чего-то выпрашивающего у работников санатория. Тут он подсел ко мне и сразу, с полоборота стал жаловаться на здоровье и плохое медицинское обслуживание, формулируя фразы с такими стилистическими и смысловыми пропусками (человек плохо владел русским), что я с трудом его понимала, Оказалось – он то ли из Ингушетии, то ли из Чечни, вобщем откуда-то из станицы, недалеко от Грозного, и у него контузия. Выяснилось, что ему никак не могут поставить правильный диагноз, и назначить лечение. Я зафиксировала в себе очередной приступ альтруизма и стала его горячо убеждать в необходимости активного поиска справедливости. «Требуйте к себе внимания у врачей – ведь Вы у себя один, и кто Вам еще поможет!» - взывала я к нему. И еще выдала целую тираду поощрения, напутствуя собеседника в его нелегкой борьбе за свое здоровье. Результат моего активного участия оказался странным, но предсказуемым. «А Вы на танцы ходите?» - спросил вдруг контуженный. «Нет», - твердо ответила я, прогнозируя дальнейшее продолжение разговора. «Знаете, - было сказано мне с сильным кавказским акцентом, - а ведь я на Вас сильно обиделся», - «Это почему же? – с искренним удивлением вопросила я. – «А вот Вы уезжаете, а мы только сейчас познакомились. Я в Вас сильно влюбился», - заявил мне собеседник, с испытующим прищуром заглядывая мне в глаза. «Ну, это Ваши кавказские штучки, - осекла я кавалера, - уж я подобного наслушалась за свою жизнь!» «А Вы на танцы сегодня со мной пойдете?» - не отступал кавказец. – «Нет, не пойду!» - «Со мной?!» - изобразив незаслуженное оскорбление, воскликнул кавказец. –«Да, с Вами. И даже, если бы меня сам Арнольд Шварценегер пригласил, и то бы я не пошла, - говорю. – Он бы сказал: «Ольга, пойдем танцевать», - а я ему: «Нет, Арни, не пойду». Так, что, - говорю, - нечего обижаться и бурю в стакане воды изображать,» - отвечаю я собеседнику. А он: «А ведь я русский, меня Миша зовут, а Вас?» - «Да неужели русский? Я, - говорю, - не глухая и не слепая, и могу отличить коня от пня и петуха от лоха. Так, что не надо мне столько лапши на уши вешать – уже на пол падает. И вообще, - говорю, - мне совершенно непонятно чем, по-Вашему, русский предпочтительнее допустим ингуша или армянина?» Тут из дверей кабинета главврача вышел пациент и я, сказав на прощание: «Всего хорошего», направилась на прием. На следующий день, после посещения вышеупомянутого банно-прачечного комбината и приема всех назначенных мне «исцеляющих» процедур, мне стало совсем худо, и я решила сачконуть и просидеть весь день в номере. Но голод не тетка, и я все-таки пошла на обед, предварительно растерев лицо согревающим кремом до цвета спелого помидора сорта «Коммунист». Дело в том, что насморк меня не покидал. В таком большевистском обличии я явилась в столовую. Кандидат-ассенизатор уже сидел за столом, уткнувшись носом в суп. Я весело поприветствовала его девизом «Хайль Гитлер», но он не решил нужным отреагировать и продолжал обедать. Я не оставила своей затеи разговорить соседа (видимо он не на шутку обиделся на мое разоблачение его заслуг перед наукой и отечеством), и в уже вежливой форме стала задавать ему разные вопросы. В какой-то момент, услышав очередной вопрос, как-то его заинтересовавший, он краем глаза все-таки взглянул на меня и замер, увидев мою сверкающую, как начищенный медный таз, физиономию. «А как это… А что это у Вас с лицом? Вы принимали кварц?» - «Да нет, - охотно выдала я заранее заготовленный ответ, - это мне в процедурном спирту налили!» - «А-а, - как-то неопределенно отреагировал кандидат-ассенизатор. – «Да, повезло мне, а могли бы и не налить, а тут просто праздник души», - заключила я. – «Повезло, повезло», - как-то невыразительно промямлил сосед, вертя в руке вилку. На том и разошлись на сей раз. За вечерней трапезой беседа склеилась как-то без особых усилий. У меня был бодрый, доброжелательный настрой, и сосед-эмпирик подобрел и с участием спросил: «Ну как, оргазм крепчал?» - Я конечно обрадовано ответила: «Конечно, уж раза три за раз крепчал!» Таким образом, лед растаял и закурился дымкой. Я в разговоре ностальгически вспомнила свою благоприобретенную малую родину в Рязанской губернии, и стала вдохновенно вспоминать всех уголовников нашей деревни – моих дорогих соседей. «Отношения у нас хорошие, можно даже сказать близкие отношения», - сказала я, вспомнив мое весьма и весьма близкое общение с Дорогим Вобляром. (Если Читатель знаком с моей «Вобляриадой», то он знает главного героя повествования.) «А если придете в гости, то нальют?» - спросил с интересом философ-окулист. «Конечно нальют, и домой принесут.» «Вот это люди, так люди. Правильные,» - одобрительно заключил собеседник. Впрочем, наш разговор принимал все более и более интеллигентно-учтивый характер. Я уже не отказалась от услужливой попытки налить мне чаю в стакан, а только кротко поблагодарила, когда практик-проктолог, перестаравшись, вылил всю воду из чайника не только в стакан, но и мне на колени. «Ничего, ничего – к утру просохнет, - успокоила я соседа, - а ожог я спиртом смажу, зайду к медсестре в процедурный, она уже мне наливала.» «Ольга, а Вы знаете, что Вы очень интересный человек?» - неожиданно высказал Брат Владимир .«Да-а, знаю и сама удивляюсь, почему это, откуда?» - вдруг выпалила я, залпом выпив весь чай. Из столовой мы вышли вместе как старые друзья: Дмитрий Медведев и Арнольд Шварценеггер, и долго прощались перед разлукой. Ярко светила луна, мерцали звезды, а многочисленные присанаторские коты орали благим матом, несмотря на то, что стояла середина декабря. «У них это, на Кавказе, наверно круглый год. Кавказский темперамент», - предположила я. Утром я опять пошла лечиться. В коридоре грязевых процедур случайно заметила ожидающего своей очереди агитатора-венеролога, что-то очень оживленно втолковывающего рядом сидящему мужчине с больным лицом. Я приветливо улыбнулась, про себя подумав: «Вот очередная жертва Вовиного оздоровления». Но, не желая мешать бизнесу, прошла мимо. В конце концов, пусть мужик (тот, который больной) сам разберется, что есть что. За ужином я, определив для интересу доверительный тон в отношениях, показала соседу некоторые фотки в мобильнике, тогда он достал из внутреннего кармана пиджака альбом с фотографиями. «Это что, Ваши родственники?» - спросила я, указав на первую фотографию. «Нет-нет, это мой как-бы порт-фолио: иллюстрации результатов моей работы, наши семинары, слеты.» «Ага, - думаю, - на Лысой горе проходят Ваши слеты.» Дальше показывает какие-то схемы, графики, вроде тех, что в незапамятные времена демонстрировал с экрана телевизоров небезызвестный Леня Голубков. И, наконец, фотографии исцелившихся. «Вот у этой женщины диагностировали рак матки и всей брюшной области в последней стадии – уже неоперабельный – а вот она через три года после нашего курса очищения организма. Здесь ей 73 года. Смотрю – на фотографии интересная женщина лет 35 – 40. Ничего не говорю, смотрю дальше. «А вот рак гайморовых полостей. Хотели удалить пол лица, я сказал – не надо – вылечим, и вот результат. Все на месте, помолодела на 20 лет». «А этот мужчина после ишемического инсульта, язвенный атеросклероз, псориаз, лимфограмолюматоз, цирроз печени в последней стадии». - На снимке глубокий лысый старик лет 80. «А это он же через 2 года после нашего курса, а это через 3». Гляжу на фотографию слегка оторопело. Ничего не понимаю. На меня смотрит СОВСЕМ ДРУГОЙ мужчина 30 лет. Еще несколько фотографий, свидетельствующих о ПОЛНОМ ПРЕОБРАЖЕНИИ. Но должна признаться, что не зря я 6 лет изучала в архитектурном институте строение человека, и в принципе могу отличить китайца от араба, руководствуясь знанием особенностей каждого отдельного черепа,и расположением на нем мышц, сухожилий, хрящей. Вобщем, не хвастаясь, могу спрогнозировать возрастные изменения в облике каждого индивидуума. Те фотографии, что мне показывал онколог-лицедей, якобы одних и тех же пациентов через какие-то промежутки лет, демонстрировали СОВЕРШЕННО РАЗНЫХ даже по генотипу людей, с совершенно разными архетипическими чертами лица. Я конечно ничего этого не озвучила, а только спросила: «А у Вас никогда не было неудач, проколов?» - «Никогда, - ответил иллюзионист-целитель, - это просто невозможно, когда задается установка на очищение». – «Да-а, что-то мне это очень знакомо. Установка на очищение, на выздоровление», - вспомнила я свой короткий опыт общения с отечественными адептами Дианетики». – «А Нобелевскую премию Вам еще не присвоили?» - сказала я вслух. Установщик беспроводных коммуникаций что-то пробормотал о вмешательстве Путина в процесс их деятельности, видимо негативный. «Ну конечно, Владимир Владимирович – далеко не дурак, - поэтому тебе, Володенька, приходится ездить по таким вот третьеразрядным исправительно-оздоровительным учреждениям в надежде охмурить побольше лохов. Да видимо с бизнесом-то у тебя не очень «тово», коли ты сам какой-то обтерханный, залежалый весь какой-то. Вот и гастролируешь, как вышедший в тираж не популярный, не талантливый артист разговорного жанра по всяким санаториям и курортам. А денег это дает мало. Даже на старости лет в Турцию съездить отдохнуть – и то не хватает. И не знаешь, что такое single размещение, когда я случайно бросила этот термин на твой вопрос: «Ты одна в номере?» Выходим из столовой на улицу. «Ах, какой воздух», - говорит почетный член Академии прохиндеев. А погода в этот день испортилась: сыро, холодно, густой туман, проникающий под одежду, покрыл не только весь город, но и Машук. Я закрываю лицо шарфом и говорю: «Вреден сырой, холодный воздух для больных бронхов». – Бронхи у меня – не того, вобщем, дыхалка – никуда». А у Володеньки тож бронхи, астма, в чем он как-то раз признался, да еще последние два дня ходит – шмыгает носом, спаситель всех смертных. Да и лечебные процедуры он все аккуратным образом посещает, родоновые ванны хотел, да ему не дали. Говорит – противопоказания. Короче, не логичный какой-то целитель. Меня все тянет за язык спросить его: «А чего-й то Вы болеете? Ведь не должны. Вы же очищенный как апельсин, и благодаря Вашей чудодейственной методике здоровее всех Трех Богатырей, вместе взятых. А Вы все грязи принимаете, массаж, ванны с бромом и ромом». Но я этого пока не говорю, берегу до поры. А он опять про клеточки организма, которые недостаточно сытно питаются и поэтому загибаются. Мне хотелось ему сказать: «Если Вы будете опять за клеточки меня агитировать, то я Вас щелкну по носу». Но и этого не сказала … из сострадания. Неожиданно осенило, а вдруг у него что-то с головой? Типа: клеточка за клеточку зацепилась и расцепиться не может. Всякое может быть. Тут и порт-фолио составить – дело не хитрое, и в сером костюме с цветным значком дефилировать из ванны в столовую на курорте, где все в трениках, да в кроссовках – тоже очень понятно. Задумалась я и решила – будь, что будет, а надо с ним поаккуратнее, мало ли что. Опять пронзительно ясный, солнечный день. Я стою на Эоловой горе у беседки «Эолова арфа». Это очень высоко над городом. В Лермонтовские времена она каким-то чудным образом звучала, воспроизводя, как пишет современник, «довольно гармоничные звуки, напоминающие звуки арфы». Она и находящийся ниже грот, известный в незабвенном романе «Герой нашего времени» как место трогательной встречи Печорина и его давней любви – Веры, произведения архитекторов братьев Бернардацци. Внизу в парковой зоне – знаменитая Елисаветинская галерея с Елисаветинским источником, где собиралось все «водяное общество». Смотрю на эту красивую архитектуру с трепетом. Ведь и она дышит Лермонтовской мыслью, и на ней незримый отпечаток созерцательной работы поэта-гения. Автор галереи, как и многих других зданий Кавминвод, архитектор Самуил Уптон. Спускаюсь от Елисаветинского источника по каскаду лестниц дальше на бульвар, по которому тоже гуляли они, участники знаменитого действа в «Княжне Мери». Слева потрясающий образец курортного зодчества – монументальные Пушкинские ванны, бывшие Ново-Сабанеевские, тоже отмеченные пребыванием знаменитого поэта с любимой бабушкой. Иду по бульвару. «Бульвар тянется на версту по главной улице, на нем пестреют проходящие пить воду… Бульвар, в нравственном отношении, есть центр города, средоточие и соборное место всей публики; можно сказать: душа и сердце Пятигорска…» - писал современник. Дальше – красавец дом эпохи Модерн – театр оперетты, бывший Всесословный клуб, украшенный красочными изразцовыми панно; и, наконец, произведение изощренного архитектора А. Н. Померанцева из цветного стекла и металла – знаменитая Лермонтовская галерея, сияющая лазоревым цветом и увенчанная затейливыми остроконечными башенками. За Лермонтовской галереей уютно расположились Лермонтовские, бывшие Николаевские ванны, тоже несущие следы присутствия поэта, посещавшего их с оздоровительной целью. Опять же творение братьев Бернардацци. Выхожу из этого потрясающе красивого архитектурного комплекса под названием Николаевский цветник – результат неутомимой работы братьев Джузеппе и Джованни Бернардацци и знаменитого наместника России на Кавказе генерала от кавалерии Георгия А. Эммануэля, энтузиаста, героя, украсившего город не только роскошной растительностью на территории Цветника, но и создавшего живописный террасный парк на склонах Михайловского отрога. В сквере здание бывшей Ресторации – зала, где проходили светские мероприятия, описанные опять же в «Княжне Мери». «Зала Ресторации превратилась в залу благородного собрания. В 9 часов все съехались… Танцы начались польским; потом заиграли вальс. Шпоры зазвенели, фалды поднялись и закружились.» У Ресторации памятник Александру Сергеевичу Пушкину, работы знаменитого скульптора М. К. Аникушина – свидетельство посещения поэтом этого здания в городе Пятигорске в 1829 году, где Пушкин останавливался по пути на Кавказский фронт. Подумать только, как одинаково преследовались тогдашним правительством в лице самого монарха с испепеляющим взглядом и главного полицейского государства Российского Александра Христофоровича Бенкендорфа, оба маргинала-диссидента, оба нонконформиста, оба гения, ставших национальным достоянием, гордостью, сверкающими бриллиантами Российской культуры! И оба были сосланы на Кавказ, горящий пламенем межнациональных войн, с глаз долой, на гибель и забвение. Благословенны одиночки, идущие против толпы, которым открываются тайны бытия и священные истины; негативисты, отрицающие инертные, заскорузлые устои и защищающих их предержателей власти. Благословенны насмешники и пересмешники, распятые на крестах, с вырванными языками, с залитыми свинцом глотками. Благословенны творцы истинной, не радующей глаз обывателя пошленькой красоты, а красоты Божества, ненавидимые тупым, скотским глазом как нечто чуждое для обыденного понимания, понимания животом, а не головой. Да-а. Поэты-бунтари, писатели-вольнодумцы, опять же декабристы и Герцен. А Радищев-то что сотворил? Да при матушке Екатерине, которая ой не дура была, и с Вольтером переписывалась. А обожаемый мною за особую искрометность слога и совершенно гениальных героев повествований душка Салтыков-Щедрин? Много Вас было в царскую эпоху, бунтарей-творцов. А ведь были и бунтари, единственной целью которых было не творчество, а разрушение, борьба за иллюзорное «правое дело», за равные блага и возможности. И это при неравенстве способностей к мыслительному созиданию, созиданию красоты. Отрицатели-нигилисты отвергали накопленные историей нетленные ценности, глумились над Божественной сущностью человека, проповедуя скотский образ жизни – общие мужья, жены, дети. Потом, в Красном октябре, и бунтарей-творцов, и нигилистов-утопистов постигла одинаковая участь. Они исчезли под натиском новой неистовой силы в лице люмпен пролетариев, и отбросов общества – всяких «шариковых», возглавляемых группой авантюристов, стремящихся уничтожить национальную сущность Русской Империи по наущению и финансовой поддержке западного капитала. Новая «русская» власть, подбадриваемая западными миллионами, громила все, созданное и собранное веками умными, талантливыми творцами, испытывая при этом восторг садистов, насилующих женщин и детей, уничтожая и нетленные ценности, и сам русский народ. Широкой поступью новых властелинов России сметались как отдельные умные, незаурядные личности, составлявшие элиту России, так и целые деревни со всем их населением. Люди эшелонами вывозились из родных мест во вновь созданные лагеря – «лагеря смерти», где недолго ждали своего последнего часа. Одним из первых ГУЛАГов прославились Соловки, где проводилось жестокое, массовое истребление русского народа. Всего за 20 лет победной поступи красной, а лучше сказать, КРОВАВОЙ власти, было уничтожено более 40 миллионов русских людей. И долго еще велась эта бездумная разрушительная работа по уничтожению национального самосознания русского человека, его телесной и духовной сущности. Конечно, до пришествия злополучного Октября многие из вдохновителей кровавого террора и его бездумных исполнителей ответили головой за антигосударственные действия, выразившиеся в покушениях на ставленникам Божиих – Русских царей. Начал Дмитрий Каракозов 4 апреля 1866 года, стрелявший в императора Александра 11, названного народом «царем Освободителем» в честь победы над турками в Русско-Турецкой войне 1877 – 1878 года за освобождение угнетенных православных балканских народов от турецкого ига, и, кроме того, прославившегося отменой крепостного права для крестьян в 1861 году. Руку убийцы отвел проходящий мимо крестьянин Осип Комиссаров. Каракозова тут же арестовали, спасая тем самым от расправы возмущенных свидетелей, жаждущих в клочья порвать негодяя. Осип Комиссаров был возведен благодарным императором в дворянское достоинство. Каракозов был повешен за покушение 3 сентября 1866 года. И вновь 25 мая 1867 года покушение на жизнь Александра 11. Неудавшимся исполнителем убийства стал деятель польского национального освободительного движения Антон Березовский. Причиной было желание отомстить царю за подавление польского восстания 1863 года. Наказание – каторга. 2 апреля 1879 года опять покушение на царя, совершенное учителем и членом общества «Земля и воля», Александром Соловьевым. Александра 11 спасло только то, что он вовремя увернулся от пуль злодея. 19 ноября 1879 года еще попытка подрыва поезда, на котором ехал император и члены его семьи. Покушение было совершено летом 1879 года членом недавно созданной организацией Народная воля Андреем Желябовым. Александр 11 был раздосадован произошедшим и говорил: «Что они имеют против меня, эти несчастные? Почему они преследуют меня, словно дикого зверя? Ведь я всегда стремился делать все, что в моих силах, для блага народа!» 5 февраля 1880 года взрывом, организованном в Зимнем дворце Софьей Перовской, были убиты 10 и ранено 80 солдат Финляндского полка, и опять рука судьбы отвела Александра 11 от гибели. Но рок в лице народовольцев-первомартовцев преследовал Александра 11, и 1 марта 1881 года поляк Игнатий Гриневицкий бросил под ноги царя бомбу, смертельно ранившую царя, подорвавшись сам и умерший в Конюшенном госпитале, не назвав ни имени своего, ни звания. Продолжил кровавую эстафету старший из братьев Ульяновых, Александр, член «Террористической фракции» все той же Народной воли. 1 марта 1887 года планировалось покушение на царя, Александра 111, но покушение было предотвращено, а участники, как известно, были жестоко наказаны. Часть из них, включая Ульянова, были казнены, часть приговорены к каторге. Во время свидания с матерью, Марией Александровной, просившей сына дать прошение о помиловании, Александр ответил: «Представь себе, мама, двое стоят друг против друга на поединке. Один уже выстрелил в своего противника, другой еще нет, и тот, кто уже выстрелил, обращается к противнику с просьбой не пользоваться оружием. Нет, я не могу так поступить» И отказался подать прошение о помиловании, так и не раскаявшись в безбожном замысле. 4 февраля 1905 года новый взрыв потряс Россию. Жертвой злодеяния Ивана Каляева, члена Боевой Организации партии эсеров, на этот раз стал Великий князь, московский генерал-губернатор Сергей Александрович. Жена градоначальника, Великая княгиня Елизавета Федоровна, бросившаяся к месту взрыва, увидела картину, по своему ужасу превосходящую человеческое воображение. Молча, без крика и слез, она начала собирать ЧАСТИ ТЕЛА горячо любимого и еще живого несколько минут назад, мужа. В час тяжелого испытания Елизавета Федоровна просила помощи у Бога. На третий день после гибели мужа Елизавета Федоровна поехала в тюрьму к убийце. Она не испытывала к нему ненависти. Она только хотела, чтобы он раскаялся в этом ужасном преступлении, и даже подала Государю прошение о помиловании убийцы. Вот, что писал об этой встрече сам Каляев. «Мы смотрели друг на друга, не скрою, с некоторым мистическим чувством, как двое смертных, которые остались в живых. «Я прошу Вас, возьмите от меня на память иконку. Я буду молиться за Вас» Я взял иконку. Это было для меня символом признания с ее стороны моей победы, символом ее благодарности судьбе за сохранение ее жизни и покаяние ее совести за преступления Великого князя.» Так по-разному проявилась духовная сущность этих, связанных незримой нитью до самой могилы и в вечности, двух людей: Елизаветы Федоровны, принцессы Гессен-Дормштадской, за подвижнеческую жизнь в православной вере, самоотверженное служение русскому народу (в числе прочих благих поступков, она основала в 1909 году на Большой Ордынке Марфо-Мариинскую обитель – первую обитель милосердия для бедных, обездоленных, больных) и мученическую смерть на дне шахты под Алапаевском, удостоившаяся прославления в лике святых в 1992 году. И Ивана Платоновича Каляева, увековеченного варварским безбожным режимом, просуществовавшим в России более 70 лет. Так распорядилась история, запечатлевшая навек подвергшихся злодеяниям знаменитых слуг Отечества, венценосных правителей, и нераскаянных убийц, ввергнутых прямо с плахи в пучину Ада…
А как младший брат Александра Ульянова, Володя, жестоко отомстил за смерть родного, любимого Саши, посвятив жизнь идее возмездия, и погубив последнего в Российской истории помазанника Божия – императора Николая Александровича, по всем человеческим критериям, и уж, конечно, в отношении духовности, значительно превосходившего неказистого гордеца-выскочку, одержимого манией величия и вообще головой нездорового (результат юношеских похождений по борделям – сифилис, исказивший психику вождя мирового пролетариата). Насилие, кровь, смерть в масштабе всей России – вот как отреагировал «самый человечный человек» на казнь брата. «Расстрелять как можно больше сочувствующего населения!» - вот слова истинного гуманиста, защитника сирых и слабых, вдохновенного последователя утопическим идеям густобородых отцов исторического материализма. А убийство царя и всей его семьи, включая преданную любящую жену, четырех красавиц-дочерей и долгожданного, но отмеченного неизлечимой болезнью сына-наследника, за которого мать слезы проливала и перед старцем – целителем на коленях стояла в последней надежде облегчить страдания Алешеньки? Это убийство свершилось не на площади, на глазах у всего честного народа, а в грязном, сыром подвале под покровом подлой таинственности, поскольку и сами палачи-трусы боялись возмутительной реакции со стороны простого народа, и подступающей к Уралу, где в заточении в Ипатьевском доме находились узники, белой армии генерала Колчака. Так, что злодеяние было спешным, жестоким и кровавым. Но известны имена всех палачей-цареубийц, и молятся за их черные души, горящие ярким пламенем на дне ада, православные, чтобы простил их Господь. Нет предела великодушию Русского православного человека! На том стоит и славится в веках Святая Русь! В послеоктябрьскую эпоху, когда новые справедливые народные правители расстреляли и заточили в лагерях всех возможных и невозможных противников безбожного режима, и даже вполне лояльных, только на грех слабо разбирающихся в создавшейся ситуации по малограмотности – вобщем всем подчистую заткнули рты, и даже плакат придумали с сакраментальным лозунгом: «Не болтай!» Вот тогда все притихли лет на 70 – 80, а за это время перевернулась психика у жителей обновленной России и прочих, тоже охваченных жаждой освобождения от ответственности перед Богом, примкнувших национальных образований. Вот тогда и началось ура-патриотическое помешательство, замешанное на животном страхе перед новоявленными идолами, которым и стали наперегонки поклоняться, ползать на брюхе и петь величающие гимны, похерив к едреней фене исконные русские святыни. Кто стал рупором эпохи Красных Зорь? Буревестник революции, пролетарский наш гений, сколотивший при жизни миллионное состояние на своих агитпроизведениях, наносящих сокрушительный удар по язвам капитализма, и не без литературного таланта и романтического восторга создавшего эпические образы Данко с горящим сердцем, песню о Буревестнике, Девушку и Смерть и другое, и порушившего отношения с ближайшими родственниками, совратив сноху и сделав ее своей наложницей, называя ее почему-то мужским именем «Тимоша». А как он, совесть и воплощение торжества пролетарской справедливости, проявил себя, съездив на строительство знаменитой Гулагской стройки века – Беломоро-Балтийского канала, где изработавшиеся до смертельных мук, как рабы на греческих каменоломнях, несчастные заключенные, взмолились к нему с великой и нижайшей просьбой как-нибудь облегчить их нечеловеческие условия работы и существования? Как он, гуманист-просветитель ответил на вопли о помощи несчастных людей? – А никак. Мимо прошел. Тоже ведь все не просто. Неоднозначная личность Алексей Максимович. Талантлив был, богат чрезмерно, но и труслив тоже чрезмерно. И жил-то не в России-матушке или в СССРе, а в далекой от глаз и рук отца народов солнечной Италии, на живописном, благоухающем райскими кущами острове Капри. Правда под конец жизни совесть у писателя проснулась, и он стал писать что-то неподобающее истинно пролетарскому воззрению, что-то критикующее развитие соцдействительности, короче, крамолу какую-то позволил себе Алексей Максимович. Да не тут-то было… Быстренько-быстренько понадобилась по мнению врачей операция. И все… Скончался прямо на операционном столе. Что-то или кто-то не выдержал: то ли сердце, то ли отец народов. Конечно, начало Красной Эпохи прославилось также таким пронзительным талантом, как Сергей Есенин, певец Русской деревни, возникшим неожиданно и так же неожиданно погибшим. А не надо на Запад ездить и на импортных балеринах жениться. Вот и получил повешенье в «Англетере». Могучий Владимир Владимирович, отдавшийся коммунистической идее безраздельно, как в омут головой, и полюбивший навеки Ильича и загорелую Лилю Брик, сотворивший бесценную, нежнейшую лирику и пафосные социальные поэмы – тоже погиб молодым под покровом тайны. Многие творцы соцреализма отпечатались в веках воистину гениальными произведениями. По-разному судьба в лице партии и правительства распорядилась их жизнями. Но этот ряд можно продолжить бесконечно. Вернемся к «Ленинским скалам» и славному Кавказу. К четырем пошла на вечернюю службу в близлежащий храм, Лазаревский, в канун праздника поминовения Святителя Николая Чудотворца, который отмечается всеми христианами 19 декабря.. Идет служба. Дъякон запевает: «Всякое дыхание да славит Господа…» Вдруг в наступившей тишине раздается детский голосок. Смотрю: маленький мальчик лет 6 – 7 бережно, с чувством произносит слова молитвы «Отче наш». Волшебные звуки детского, немножко картавого голоса пронзают душу. Хор красиво вторит. Выделяется один чистый девичий голос, удивительно высокий и сильный. Священники запевают: «Воскресение Христа увидевши…», тропарь подхватывают все прихожане – я закрываю глаза ладонями, неизбежно наворачиваются слезы от восприятия величия происходящего. Наконец, помазание. Мужчины скромно стоят сзади, а их в храме немало, но женщины пропускают их вперед: по православному закону мужчина-муж имеет первенство перед женщиной-женой. Никакой суеты. Все терпеливо ждут своей очереди. Я, приложившись к священному писанию и иконе Святителя Николая, подхожу к священнику. Он крестит мне лоб кисточкой с ароматным маслом и поздравляет с праздником. Я целую его правую руку, благодарю, кланяюсь и ухожу. На душе радостно и тепло. Выхожу как-то после ужина из столовой: у дверей мальчик с тонким интеллигентным лицом, кормит кота. Спрашиваю: «Чем ты его кормишь?» - «А вот пирожок дали на ужин. Я свой не съел – ему принес». – «Ты не беспокойся, - говорю, - им сейчас бабушки много еды принесут, они, коты, здесь не голодные». – «А у меня дома нет ни котика, ни собачки», - грустно говорит мальчик. «А что так?» - спрашиваю. «Денег нет. На компьютер копим. Маме нужен для работы, а мне для учебы. Я ездил отдыхать несколько лет назад, - охотно рассказывает ребенок, - и там подкармливал котика. Сам не съедал – ему относил, и похудел…» «Ты ешь, - говорю, - не худей, а котика или щенка можно и бездомного взять, они много не едят. Зато у тебя будет преданный друг, который будет тебя любить». – «Хорошо, только когда это будет», - без вопросительной интонации, а как-бы размышляя, печально ответил мальчик. «Будет, будет, - пытаюсь утешить ребенка, - все у тебя будет: и компьютер, и четвероногий любящий друг. Ну пока». – «До свидания», - отвечает вежливо мальчик, и мы расстаемся. Уношу в себе светлое ощущение близкого общения с ангелом. Сегодня под вечер под окном громко плакал ребенок. Плакал не из каприза, а горестно, с какими-то недетскими причитаниями. Грубоватый мужской голос равнодушно его увещевал: «Вот папка услышит – уши надерет». – «Нет у меня папы», - с глубокой печалью в голосе сказал мальчик. Я подумала: «А не этого ли мальчика я встретила давеча у столовой, не с ним ли говорила?» Решила, что надо, идя на ужин, захватить новогодний сувенир и поподробнее расспросить мальчика: где живет, как зовут, с намерением (ох уж эти благие намерения) как-то материально помочь ему с приобретением желанного компьютера. Но… не встретила я больше этого мальчика ни за ужином, никогда больше. Улетел Божий посланник, ясноглазый спаситель моей грешной души. Знак был понят мной, но с опозданием. Вспомнились слова: «Спешите делать добро». – Птицей надо было слететь с балкона, чтобы утешить горе ребенка, а я еще раздумывала, предполагала, мечтала. И еще я поняла, как чутко надо ловить Божие присутствие. Незамедлительно, не рассуждая, а повинуясь лишь зову души, то есть провидения, действовать и творить добро во славу Божию. Давно не упоминала о соседе-сотрапезнике, Володечке. Онколог-любитель приходит в последнее время в столовую, где мы обычно с ним и встречаемся, какой-то странный. Был очень теплый солнечный день, а он пришел весь закутанный и все ежился: «Зябну я что-то. Обострение наступило – результат лечения. Это естественно». На следующий день, сырой и промозглый, явился в столовую совсем разнегишившись: в майке с коротким рукавом. «Жарко», - говорит. В одну минуту покидал в рот еду и убежал. А сегодня я случайно узнаю новость, которая потрясла меня до глубины души. У Владимира Григорьевича Мазурина (так его звать, величать) пневмония, и его в срочном порядке забирают на скорой в местную Пятигорскую больницу, где ему будут неизбежно колоть антибиотики. Не помогла видать Программа Очищения клеточек. Обиделись клеточки и взбунтовались. Выхожу из столовой: у входа в санаторий скорая стоит. «Наверно это за ним, за Володей», - думаю. Грустно стало как-то, жалко все-таки. Вот так неожиданно и печально закончилось мое общение с этим затейливым человеком. Продолжаю свое жизнеописание в Пятигорске, в славном санатории «Ленинские скалы» в декабре 2010 го. Уже неделю стоит солнечная, очень теплая погода. Воздух прогрелся аж до 20 градусов. Иду на Машук. По дороге встречаю спускающегося по серпантину местного паренька. «Далеко ли до вершины?» - спрашиваю. «А минут 30», - беспечно отвечает парень. Иду уже час, а конца все нет и нет. Устала. Итак я в гору с детства не ходок, а тут взяла бодрый темп и чувствую – вот прямо сейчас упаду и сдохну. Сердце колотится так, что вот – вот пробьет грудную клетку. Но вдруг вижу просвет и телебашню. Еще метров 200 вверх (т.е. в чистоте верных 50) – и я на Машуке. Сбылась моя мечта. А красота вокруг – диво дивное. Дорогой Эльборус сверкает снежными отрогами. Весь Кавказский хребет, как на ладони, ощетинился остроконечными зубцами. Сзади пятигорбый Бештау, а внизу город Пятигорск. А воздух! Чистейший воздух гор наполняет мои легкие и все мое естество до самых кончиков пальцев живительной силой. Снимаю с себя теплую одежду – греюсь под палящими лучами декабрьского солнца. Но пора спускаться вниз. По дороге вижу идущую навстречу трогательную парочку: впереди – снежно-белый, цвета невинности и с таким же невинным видом, довольно крупный, пушистый как заяц осел, а за ним его пастырь – старик- горец. Очень хочется сфотографировать, но удерживаюсь. Не стоит травмировать пожилого человека, итак надоели ему всякие там туристы. Просто приветливо здороваюсь и спускаюсь дальше Сегодня 22 декабря и удивительно теплый, ясный солнечный день. Люди сняли шубы – ходят в майках. Я еду на экскурсию в Кисловодск. С нетерпением ожидаю встречи с Кисловодским парком. Ведь я посвятила ему свою дипломную работу в архитектурном институте. Вся в волнении от предвкушения увидеть знакомые красоты. По дороге заехали в новую туристическую точку: Замок Коварства и Любви, с соответствующей легендой. Ух! Понастроили тут ресторанов в виде замков, и замков в виде ресторанов – вобщем лепота, радующая неразборчивого обывателя. Но… Мой ищущий глаз нашел, что искал. У замковых ресторанов, но в очень живописном месте, вижу – стоят абреки с лошадьми. Наблюдаю, как ну очень большая и очень толстая женщина пытается закинуть свою ногу-булаву на спину маленького ослика, но безуспешно. Слава Богу, ослик цел целехонек, а то бы сломала ему хребет десятипудовая тетя. Рядом лошадка стоит. Спрашиваю: «Можно сесть?» - «Да, конечно», Взгромождаю себя на лошарика, радуюсь: «Надо же – благополучно!» Вспоминаю свой 30 летней давности опыт езды на лошадях еще в институте. Абрек берет повод, и мы тронулись. Я всю дорогу ахала и охала от восторга, ощущая себя вновь в седле. «А давайте я Вас сфотографирую», - предлагает абрек. «Конечно». – Сую ему фотоаппарат и говорю, куда нажимать. Принимаю позу маршала Жукова, что напротив Исторического музея в Москве, то есть: стоя в стременах и вытянув вперед левую руку. Абрек в восхищении. «Дальше поехали?» - спрашивает. «Конечно, конечно», - отвечаю с готовностью. Тут его отвлекли, а я по памяти взяла повод и пытаюсь посылать лошадь вперед. – Не хочет… Тогда пришлось беднягу пятками по пузу. – Пошел, милый. Идет, неохотно, но идет без хозяина. Так прошли немного. Я, грешным делом, уже собралась порысить, но тут вернулся абрек. «Давайте я Вас еще сфотографирую». – «Давайте». Смотрю: уже наш экскурсовод с группой возвращается – пора слезать. Даю абреку стольник и спрашиваю: «Как зовут?» - «Ахмат». – «Рахмат, Ахмат», - благодарю я, кланяясь. А душа ликует: сбылась мечта идиота – я снова на коне! На обеде в зал, где отдыхающие принимают пищу, входит: в фиолетовом парике, в боевой раскраске индейца-ацтека и очень толстая, с афишей в руках. Торжественно вещает: «Дорогие друзья, сегодня в 19 – 30 состоится концерт артистов города Пятигорска. В программе арии из оперетт, комические куплеты, аккробаты-лиллипуты и многое, многое другое». Добавляет с завлекающей интонацией: «Будут подавать шампанское!» И, наконец: «Вход – 500 рублей, детям бесплатно». Меня пронзило ощущение, что я опять лет 8-ми – здесь же, на Кавказском минеральном курорте. Ни-че-го не изменилось почти за полвека. Тот же репертуар, тот же пошловатый курортный стилек. Но какова сила ностальгии по детству! Все эти затейники кажутся чудовищно обаятельными. А воспоминания детства – что может быть нежнее и трепетнее их? Решила сходить к месту дуэли М. Ю. Лермонтова и Н. С. Мартынова. Ощутить, представить, как все это произошло. Прихожу и вижу: к памятнику, поставленному в ознаменование этого исторического убийства (язык не поворачивается сказать иначе) подходит с камерой задорный такой мужик и две, соответствующие его настроению, женщины. Мужик ведет съемку и торжественно декламирует: «Погиб поэт, невольник чести, пал, оклеветанный молвой, с свинцом в груди и жаждой мести, поникнув БУЙНОЙ головой». Комментирует: «Это стихотворение Пушкин написал на смерть Лермонтова». Я не выдерживаю и говорю: «Только наоборот». Про себя думаю: «Неужели Пушкин в буйнашке лежал, а не в тихом?» Какие чудные в нашем отечестве люди! Мужик наклоняется над посаженными у памятника анютиными глазками. «Это какие цветы?» - спрашивает он у своих дам. «Маргаритки», - отвечает первая. «Незабудки», - отвечает вторая. «Ну, - думаю, - дела!» Слава Богу, уходят. Остаюсь одна на месте дуэли. Итак. Сосредотачиваю воображение на той печальной дате. Трагической гибели поэта. 15 июля 1841 года. 7 часов вечера. Северо-западный склон Машука. Лермонтов стоит спиной к Машуку – противник в 20 шагах от него спиной к Бештау. Секундантами были: корнет Михаил Павлович Глебов, двоюродный дядя и друг Лермонтова Алексей Аркадьевич Столыпин, князь Сергей Трубецкой и титулярный советник князь Александр Илларионович Васильчиков. Корнет Глебов, самый молодой из участников дуэли, скомандовал: «Сходитесь» и стал считать: «Раз, два, три.» Никто не сдвинулся с места. Тогда Столыпин сказал: « Стреляйтесь, а то я отменю.» Лермонтов со словами: «Я в этого дурака стрелять не буду,» выстрелил в воздух. Мартынов прицелился. Раздался выстрел. Пуля прошла навылет, пронзив сердце поэта. Лермонтов упал. И больше не дышал. Сразу после рокового выстрела пошел проливной дождь. Природа оплакивала постигшую Россию утрату. Под дождем Столыпин в течение нескольких часов искал телегу, а корнет Глебов один находился рядом с убитым поэтом. Никто не ожидал такого исхода дуэли, поэтому даже не позаботились о докторе. Наконец, телега была добыта, тело Лермонтова погрузили и повезли в Пятигорск в домик Василия Ивановича Челаева, который Михаил Юрьевич и его друг Столыпин снимали в последний год жизни поэта. Отпевание также состоялось в домике Челаева, а не в церкви. Так требовал закон, запрещающий дуэли. Павшие на дуэли приравнивались к самоубийцам. Безвременно погибшего поэта хоронят на третий день в Пятигорском некрополе, а на следующий год бабушка, Елизавета Алексеевна Арсеньева, увозит в свинцовом гробу останки горячо любимого Мишеньки в Пензенскую губернию, в свое имение. Так трагически закончилось существование на грешной земле гениального поэта, художника, мыслителя, тончайшей души человека, не достигшего и 27 лет, и начинается его другая жизнь в памяти поколений. А предшествовало этому событию длительное противостояние гения, впитывавшего красоту окружающего мира и создающего красоту в течение всей своей короткой жизни, и мещанское сознание обывателей, чиновничества, бездушной и чванливой аристократии. Из-за бунтарской позиции поэта, против него велась неукротимая, нестихающая травля, вылившаяся в практически ничем не спровоцированный со стороны Лермонтова вызов на дуэль майором в отставке 25 летним Николаем Мартыновым, эпатажным, красующимся молодцом по прозвищу «горец» при неизменных кинжалах и сабле, знавшим Лермонтова уже лет 10. Из воспоминаний Эмили Александровны Шан-Гирей. 15 июля 1841 года. Дом Верзилиных, где часто бывал поэт. «… К нам присоединился Лев Сергеевич Пушкин… и принялись они вдвоем острить свой язык… Ничего злого особенно не говорили, но смешного много; но вот увидели Мартынова, разговаривающего очень любезно с младшей сестрой моей Надеждой, стоя у рояля, на котором играл князь Трубецкой. Не выдержал Лермонтов и начал острить на его счет, называя его «montagnard au grand, poignard» (Горец с большим кинжалом – фривольная мужская шутка, бесившая Мартынова. Мартынов носил черкесску и замечательной величины кинжал.) Надо же было так случиться, что когда Трубецкой ударил последний аккорд, слово poignard (кинжал) раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом; он подошел к нам и голосом весьма сдержанным сказал Лермонтову: «Сколько раз просил я Вас оставить свои шутки при дамах», и так быстро отвернулся и пошел прочь, что не дал опомниться Лермонтову, а на мое замечание: «язык мой враг мой», Михаил Юрьевич отвечал спокойно: «Ce n,est rien, demain nous serons bon amis» (это ничего, завтра мы будем добрыми друзьями)…Танцы продолжались, и я думала, что тем и кончилась вся ссора… После уж рассказывали мне, что когда выходили от нас, то в передней же Мартынов повторил свою фразу, на что Лермонтов спросил: «ЧТОЖ, НА ДУЭЛЬ, ЧТО ЛИ ВЫЗОВЕШЬ МЕНЯ ЗА ЭТО?» Мартынов ответил решительно: «ДА», и тут же назначили день». Из воспоминаний военного министра Чернышева командиру отдельного Кавказского корпуса от 4 января 1842 года: « Государь император … повелеть соизволил: майора Мартынова посадить в крепость на гауптвахту на 3 месяца и передать церковному покаянию, а титулярного советника кн. Васильчикова и корнета Глебова ПРОСТИТЬ…» Вот таким мягким было наказание, а на самом деле лишь обозначение его за физическое уничтожение поэта – смутьяна, творца прекрасного, противостоявшего заскорузлому, косному, не СОЗИДАТЕЛЬНОМУ, а ПАРАЗИТИРУЮЩЕМУ мышлению многих и многих тогдашних представителей элиты общества. Разумеется, эпоха, в которую творил знаменитый поэт была богата выдающимися людьми, в среде которых рос и развивался гений Лермонтова. В Пятигорске среди друзей Михаила Юрьевича были князь А. А. Гагарин, живший в те же годы, что и поэт на Кавказе, талантливый художник, воспевший народные обычаи, танцы, традиции горцев; блестящий музыкант князь Сергей Трубецкой; Алексей Столыпин, с которым поэт делил кров в маленьком домике Челаева. В Москве Лермонтов посещал салон известной среди творческой интеллигенции Александры Осиповны Смирновой-Россет, привечавшей и Александра Сергеевича Пушкина. В ее честь Михаил Юрьевич написал одно из своих стихотворений. Дружен был поэт с писателем-славянофилом А. С. Хомяковым – встречался с ним в доме Карамзина. С юношеских лет дружил с поэтессой Е. Н. Растопчиной. Ей он также посвятил свое стихотворение. Встречался поэт и с В. А. Жуковским, с П. А. Вяземским. А писатель Б. Ф. Одоевский подарил Лермонтову, провожая его на Кавказ, чистую записную книжку, взяв с него обещание возвратить заполненную. (После трагической смерти поэта тетрадь была возвращена Б. Ф. Одоевскому). Виссарион Григорьевич Белинский оценил не только даровитость Лермонтова, но и богатство его натуры. «Я перед ним благоговею и смиряюсь от сознания своей ничтожности», - написал Белинский после своей встречи с поэтом. Но, несмотря на чуткие, дружественные отношения с этими незаурядными людьми, Лермонтова не покидало чувство одиночества, пришедшее к нему в молодые годы. «Как странно в жизни сей оковы нам одиночества делить…», - писал поэт еще в юности. Часто в нарядной, веселой толпе поэт чувствовал себя чужим обществу и страшно, неотвратимо одиноким, поэтому был неприятен, неудобен, желчен и угрюм. «Он пошлости не терпел. Признавал только честные, простые, искренние отношения», - записал в своем дневнике Юрий Федорович Самарин. А сколько было милых сердцу дам, достойных любви и поклонения, вдохновлявших поэта и запечатленных в веках в строках пленительных сочинений? Еще юный поэт влюбился в Варвару Александровну Лопухину – обоим было по шестнадцать – и, когда она в 1835 году вышла замуж, для него это стало драмой. Это чувство не покидало Лермонтова до рокового часа, трагичность которого он предрекал себе будучи еще совсем ребенком. «С тех пор, как вечный судия мне дал всевидение пророка…» - писал Михаил Юрьевич на последнем витке жизни. Вновь по воле судьбы в лице императора, не простившего поэту его гневные стихотворения, посвященные гибели Александра Сергеевича Пушкина и вызвавший истерику в высшем обществе роман «Герой нашего времени», Лермонтов в последний раз, принесший ему кровавый венец, оказался на Кавказе. Наследие, которое оставил Михаил Юрьевич в поэзии, живописи, знаменитом прозаическом шедевре «Герой нашего времени» - бесценно, как бесценна сама личность поэта – носителя высокой духовности, мыслящего аналитика, блестящего танцора, музыканта и стрелка, владеющего семью иностранными языками; и все это было прервано роковым выстрелом, когда поэт даже не достиг порога зрелости. Можно лишь представить сколько он мог бы сотворить прекрасного, ведь талант был на подъеме, и сам Михаил Юрьевич говорил: «Я жить хочу…» Но нет. «Погас как светоч дивный гений, увял полуденный цветок…» Эти слова поэт посвятил другому гению Русской словесности – Александру Сергеевичу Пушкину, но как они актуальны в отношении самого автора? Заканчиваю свое повествование, как и само пребывание на Кавказе в этом солнечном декабре, кратким описанием своего визита в мой город детства – милый Железноводск, куда привозила меня моя дорогая мамочка восьми лет от роду. Брезжил в памяти величественный голубой образ Пушкинской галереи. И вот я вижу ее снова, спустя почти полвека. Те же готические ритмы вертикалей и цветных стекол, тот же внушительный архитектурный объем на фоне возвышающейся горы Железной. Но не растут больше на газонах розы, да и время года обнажает архитектуру, выявляя контражуром изогнутые в изощренном рисунке черные ветви деревьев. Наслаждаюсь пустынной красотой курортного города. Радует почти полное отсутствие людей. Я одна наедине с моим детством… Отъезжаю. Покидаю душевные «Ленинские скалы», насытившие меня чудесным горным воздухом и целебной минеральной водой. Решила не пользоваться услугами многочисленных родственников Миши Голустяна, и поехала своим ходом на перекладных. Еду сперва на автобусе с Машука до вокзала. Прощаюсь с Пятигорском. Автобус то карабкается вверх, то спускается вниз. Едем по Соборной улице. Смотрю на старинные дома. Красивые. Вобщем Пятигорск отстраивался в эпоху Модерн. Проезжаем по бульвару, а их много в Пятигорске, и уже вокзал. Пересаживаюсь на электричку до Мин Вод. Объезжаем Машук с юго-восточной стороны. « Прощай, Машук, а все-таки я тебя победила», - думаю я с нежностью и грустью. Слева электричка минует бесконечный пятиглавый Бештау. Сегодня природа пребывает как-бы в полузабытьи. Не светит ярко солнце, по долинам стелятся туманы, поглощая горизонт. Вдоль дороги мелькают серебристые стволы буков, пропускающих такое же серебристое свечение воздуха. Все видимое ласкает глаз тонкими пастельными переливами. Жадно впитываю уже последние явления красот Кавказа. Минеральные воды. Сажусь на маршрутку до аэропорта. Вот и конец пути. Теперь на самолет и в Москву – домой. Но перед отлетом с Кавказа меня ожидает неизбежное общение с аэропортом аккурат через маленькую железную боковую дверь. (Аэропорт в Мин Водах вот уже десятилетие как на реконструкции). Открываю эту условную дверцу и натыкаюсь на кольцо металлоискателя, а в спину уже сзади толкают, на пятки наступают: «Давай, давай скорей…» Прохожу дальше по узкому темному коридору куда-то налево. Ищу дисплей. Скоро ли мой рейс? Хотелось бы узнать, не задерживается ли? Задерживается на полтора часа. А в крохотном пространстве, где сосредоточены и отъезжающие, и встречающие, гуляет ветер, накурено, пахнет туалетом, неуютно. Думаю, где бы расположиться с минимальным комфортом? Типа – просто сесть. Ждать-то ого-го сколько! Взяла чемодан под мышку и пошла по лестнице куда-то вверх. А там… Стучат молотком по железу, визжит электропила, какие-то провода вьются по полу, раздаются крики строителей. Вобщем, попала на стройку. Еще одна лестница ведет вниз. Спускаюсь. Надпись: «Зал для отъезжающих за границу Р. Ф.» И ни-ко-го. Села – вроде ничего, не дует. Вдруг мимо меня проходят двое в кепках-аэродромах с двумя большими клетчатыми сумками в руках, и, громко переговариваясь на своем языке, выходят через какую-то маленькую, незаметную дверь прямо на летное поле. «Да-а, с безопасностью полетов у них все O,key». – думаю я. – Там, внизу металлоискатель и серьезные люди в военной форме, - а здесь – иди, дорогой, куда хочешь, неси, выноси, что тебе надо!» Смотрю: те двое идут обратно, уже с поля, все через ту же дверь, но налегке, без сумок, и так же горячо и беззаботно что-то обсуждают. «Челноки, что ли?» - предположила я, но не заострила внимание на ситуации, а принялась за шкалик Ставропольского коньяка, припасенного в дорогу. Мимо меня время от времени проходили какие-то одинокие люди: кто в форме персонала аэропорта, кто в строительном комбинезоне и в каске, и все исчезали за вышеупомянутой потайной дверцей, ведущей на летное поле, не обращая на меня никакого внимания. Я, несмотря на выпитый шкалик коньяка, начала понемногу замерзать; подхватила свой чемоданчик и пошла искать местечко потеплее. Из динамиков донеслось, что мой рейс задерживается еще на полтора часа, к великой моей радости. А я-то мечтала поскорее добраться домой! Увы! Пришлось опять плутать с чемоданом подмышкой по пустым коридорам в поисках теплого пристанища. Вижу: табличка «VIP зал». Захожу. Там за баръером девица сидит и смотрит на меня с любопытством. Я говорю: «Можно зайти погреться?» А она: «А у Вас билет бизнесс-класса?» - «Эконом», - говорю. - «Тогда это будет стоить 30 тысяч», - и при этом на лице ноль эмоций. – «Это что – просто посидеть?» - спрашиваю. – «Сюда входит VIP обслуживание, - отвечает девица, - массаж, сауна, парикмахерская, турбо-солярий», - «Бассейн, девочки, - в тон ей продолжаю я, - а еще что?» Молчит. Презирает. Разворачиваюсь и выхожу обратно в темный промозглый коридор. Иду по нему куда-то вдаль. Навстречу ни-ко-го. Тишина. Уже не слышно звуков стройки. Никаких звуков. Наконец – тупик. Дверь. Вверху над дверью надпись большими буквами на английском: «RESTAURANT – BAR». А рядом приколот кнопкой листочек бумаги, где коряво написано: «Зал ожиданий». Открываю дверь, а навстречу мне льется музыка и голос, обещающий знойную южную любовь, завлекает за решетчатые витые перегородки. Пахнет водочным перегаром и сигаретным дымом. Красота! Но все это увы не для меня. У меня в кармане последняя сотня на маршрутку из Внуково до дому. Мне бы местечко поскромнее, да потише. Заглядываю за угол, а там то, что мне и надо. Маленький, тепленький, с мягкими креслами зальчик. За ноутбуком сидит какой-то с бритой головой лет 30 и деловито печатает. А больше никого. Сажусь. Расслабляюсь от вливающегося в меня тепла. Выпитый ранее коньячок дает о себе знать, разливаясь теплой, обволакивающей волной по всему телу. Хорошо! Достаю согретый у сердца бутерброд с сосиской – воспоминание о «Ленинских скалах». Пронеслись в памяти царские обеды с прозрачно-розовым борщом без признаков калорий, с неизменной Пожарской котлетой с пюре, никогда не имевшего взаимоотношений с молоком, и обязательным компотом, ненавязчиво свидетельствующем о присутствии в нем одинокого сушеного яблочка. Дорогие воспоминания теснили душу. А из ресторана доносились красноречивые признания в любви певца-кавказца, в тоске нараспев повторяющего: «Ах, какая женщина, какая женщина, мне б такую…» Так прошел часок или около того. Надо бы справиться об отъезде. С сожалением покидаю эту приветливую музыкальную обитель. Опять длинные пустынные коридоры. Спускаюсь вниз к справке. Опять задерживается на час. Объявляют о раздаче еды пассажирам моего рейса. Беру пластиковую коробку с пайкой, и набрасываюсь на кусочки колбаски и ветчинки для лилипутов. Такой же микроскопический кусочек черного хлебца и два лепестка салатика. Все. Наелась до отвала. «Зря уехала, не пообедав. Но кто же знал, что будет такая заморочка на пять часов», - с тоской подумала я. Что делать? Принялась звонить подругам в Москву, повествуя о своей незавидной доле. «А у нас с ночи снегопад, заносы на дорогах. Домодедово и Шереметьево не принимают самолеты – техника не справляется с расчисткой взлетно-посадочной полосы», - говорят подруги. «А у нас здесь весна и снега в помине нет», - отвечаю я. Однако, худо-бедно, но объявили регистрацию. Дождалась наконец-то! Встаю в очередь. В голове очереди то и дело то появляется, то исчезает интересный мужчина с лицом французского киноактера Лино Вентуры, как правило, игравшего гангстеров с волевым подбородком. Сходство с актером дополняет черный в белую полоску пиджак, плотно облегающий накаченный атлетический торс. За ним – дама с до свинцовой белизны напудренными щеками и темно-коричневыми губами, с маленькой беленькой собачкой на руках. За дамой – чабан из горного аула в лохматой черной папахе и замысловатом горском наряде: черкесске с глазырями. В руках поводок. На поводке покорно, переминаясь всеми четырьмя ногами, лохматая белая овца. За чабаном – группа строительных рабочих в голубых комбинезонах; за комбинезонами отряд десантников – все, как один в беретах и с орденами. «Да, - подумала я, уже ничему не удивляясь, - война ведь рядом». Сзади меня – уже какие-то трудно определимые, непонятные личности. Замыкает весь этот калейдоскоп двухметровый детина лет 35 – 40 в черной зековской робе, с лицом без профиля. «Хорошая компания подобралась», - радостно подумала я. Беспокоил только чабан. «Как же он с овцой-то в самолет, - сомневалась я, - разве что зек подсобит». Как ни странно и чабан, и овца благополучно зарегистрировались и получили посадочные талоны. «Наверно только заграницу с животными нельзя вот так», - предположила я, вспоминая свой туристический опыт. Итак. Сели в самолет. Разогнались, что есть сил и полетели… Самолет оказался полупустым. Через сидение от меня, слева у окна свернулся клубочком худощавый молодой человек с бледным, болезненным лицом, сдававший, как я помню, в багаж горные лыжи и большущий рюкзак. «С Эльбруса, наверно, - подумала я, - перекатался бедный, устал». Я сочувственно вздохнула, посмотрела на спящего соседа, и тоже прикрыла глаза. Самолет уже набрал высоту, но никто не вставал с места, и не ходил по коридору – все спали, только время от времени доносилось тихое блеяние овцы где-то через несколько рядов впереди салона… Литература: 1. Покушеня на императора Александра 11. (Великпедия) 2. Покушение на Великого князя Сергея Александровича. (Великпедия) 3. Видеофильм о М. Ю. Лермонтове лауреата Государственной премии России Михаила Резцова. 4. Материалы из музея-заповедника М. Ю. Лермонтова в Пятигорске. 5. Документальный сериал режиссера Н. Смирнова «История России. ХХ век».