…эта старуха, что выгуливает свою дочку – дауна, всегда матерится, грязно, грозно, не виртуозно – а так, что каждое слово ошпаривает своим первоначальным значением, и становится стыдно, как от любой физиологии, выставленной напоказ, вывороченной на людях. Она матерится, курит дешевые сигареты, а дочка смеется.
На ней всегда шапочка, даже летом, даже в жару на ней была вязаная панамка.
И старая мать, словно самка слона –такая она грузная , круглопопая, шершавая – говорит с ней так, словно она понимает.
Сегодня я слышала от нее -этот эскапизм, ****ь, он основа саморгуляции видов – а дальше бу-бу-бу, я уже не разобрала, потому что спешила, быстро их миновала.
И дочка зашлась булькающим смехом, глядя с восторгом на маму.
Такую умную слониху.
Что будет с ней, когда мама умрет?
Кто ее будет смешить?
Отец у них совсем дед, в кожаной куртке, которая стоит колом, и на сгибах старая кожа потрескалась, словно картон, у него насупленное лицо, опрокинутое внутрь, и он вечно несет им из магазинов куриный суповой набор (я видела пару раз, как он его покупает), а еще – маленькую водки, раной круглый и карамельки.
И когда они идут, все трое, и отец и мать склоняют головы к дочери, идут и смеются, едят карамельки, я думаю, что святые семейства , возможно, ходят такой вот походкой.