Сдвиг по формуле крови. Часть первая Полная версия

ГЛАВА 1.

…А во всем виновата кровь.
Чего–чего, а крови ей пришлось повидать немало. Но после той, первой, фонтаном брызнувшей из груди самого дорогого для нее человека, которого никто в жизни так и не сумел заменить, все пошло по–другому. Она тогда и не испугалась. Слепая ярость, бешенство и злорадство – все вместе закружило ее, она бросилась бежать и бежала до тех пор, пока силы не оставили ее, а когда она опустилась на траву – слезы фонтаном брызнули из глаз. Она ревела громко, всхлипывая, с криком каталась по траве, словно раненая разъяренная волчица. Если бы слезами можно было облегчить боль – но слезы уже кончались, а боли меньше не становилось. Светало. Охрипшая, взъерошенная, с опухшим от слез лицом, она медленно возвращалась. Она должна была сама закрыть ему глаза. Хоть мертвого, хоть в последний раз погладить по волнистым черным волосам, дотронуться губами до его губ. Вымолить у мертвого прощения. И – жить дальше. Без него.
Повернув к карьеру, она увидела страшную картину. В лучах восходящего солнца в неестественной позе лежал, раскинув руки, человек. На белой шелковой рубахе растеклись багровые пятна, на груди зияла черная рана. Но даже не это было самое страшное.
Около него на коленях стояла Марьям.
И все вернулось. Злоба, ненависть, отчаяние. Откуда только силы взялись – она бегом побежала домой, добралась до кровати, закрылась с головой одеялом, к ушам приложила подушки, сжала сильно – но успокоения не было. Слез тоже не было – она сожгла их своей болью в лесу, этой ночью. Один раз и навсегда. Слез не было и тогда, в степи, когда шла она, смелая, ночью, и догнали ее двое солдат. Развлечься решили, не поверив в ее чистоту. И кровь была, и боль, – но ни слезинки. Опустошение. Ненависть. «А, так ему и надо», – в голове.
В армию пошла. Брать сперва не хотели, да характер слишком крут оказался. Взяли. Потом война началась. Все бабы, как бабы – в санитарки да поварихи. Она – нет. Крови, говорит, боюсь. И – стрелять.
Она хотела крови.

ГЛАВА 2.

— Ну что, Стефанида Петровна, как самочувствие? Как давление, укольчик сделаем? – защебетала Людочка, медсестра, открыв дверь своим ключом. Стефанида стояла у окна и нервно курила.
— Ой, что это такое? Ну–ка быстренько ложитесь, сейчас я Вам покажу курить! – и присев возле кровати, девушка стала доставать тонометр.
 Стефанида привычным жестом потушила сигару, открыла форточку и подошла к постели.
— Людочка, душенька, не сердитесь. Я себя очень хорошо чувствую.
— А где таблетки? – Людмила посмотрела на пустую тумбочку, обвела глазами комнату.
— Как у Вас чисто! Вы наконец–то завели горничную или дочь приезжала?
— Из–за кордона приехать, чтобы убраться? Смешно. Моя дочь даже за деньгами не приезжает. К сыну не приезжает, не то, что ко мне. А нам с ним так одиноко… Вот если б Игорек мой женился на тебе, ты бы здесь жила – чистота была бы, как в операционной. И денег бы вам еще на три века осталось, так что бросила бы ты по старухам ходить.
— Что же Вы горничную не наймете? – по–свойски спросила девушка, измеряя давление.
— Нет, не доверяю я чужим. К тебе привыкла, а других чужих в своем доме не потерплю.
Людмила с удивлением смотрела на циферблат:
— Чудеса… Как у космонавта. Что–то я Вам не верю, Стефанида Петровна, ну–ка давайте другую руку. За последние годы у Вас такого давления еще не было. Признавайтесь, что Вы пили из таблеток?
Та засмеялась.
— Ничего я не пила. Вот внучку бы мне такую подозрительную – покрутился бы мой Игорек.
Людмила вздохнула, складывая тонометр, и грустно произнесла:
— Да, Ваш Игорек просто чудо. Но выбрал он не меня.
— Я помогу тебе его вернуть.
— Ну что Вы, не получится. К тому же, говорят, его избранница очень хорошенькая. Пусть себе живут.
Глаза у Стефаниды сверкнули, она вскочила с кровати и зашагала по комнате.
— А ты так и будешь дерьмо из–под старух грести? Тебе не обидно? Ты посмотри на себя – молоденькая, хорошенькая, а как живешь? Надо бороться за свое место в жизни! Если хочешь, зубами грызться за свое счастье, а не вздыхать.
Людмила как раз громко вздохнула.
— Слушай меня, девочка, Игоря ты можешь вернуть, я помогу. За твое сердце доброе, за твою заботу. Слушай меня, старую и не возражай. Нравится, не нравится – потом только спасибо скажешь. Матери у тебя нет, послушай хоть меня. Ну, кто о тебе ещё позаботится? Хочешь? Скажи, ты хочешь, чтобы Игорь был с тобой?
Людмила ещё раз громко вздохнула. Стефанида уверенно продолжила:
— Сегодня вечером ты должна пойти в ресторан «Метель», закажешь столик на двоих, будешь сидеть одна. Потом увидишь Игоря с Машкой, заплачешь, скажешь, что твой парень не пришел, а одной тебе очень неудобно, да говори все, что захочешь, только к ним присоединись, а самое главное – подружись с Машкой.
Людмила таращила глаза на хозяйку и не могла поверить ее словам.
— С Вами все в порядке? Дорогая Стефанида Петровна, о чем Вы говорите? Откуда у меня деньги на ресторан? В чем я пойду? У меня сегодня еще восемь пациентов! И вообще, я не узнаю Вас сегодня. Такое давление, такая чистота в доме. Да Вы словно помолодели!
— Тело должно подчиняться делу. Решайся. Другого шанса изменить свою жизнь ты можешь и не дождаться. – взяв телефон, Стефанида раскурила новую сигару, – Ну–ка, телефон и имя твоего начальника… Так… Как его? Ага.…Алло? Иван Семенович? Это Стефанида Петровна, я по поводу вашей медсестрички Людочки. Я повредила руку и хотела бы Вас попросить отпустить ее на сегодня – она бы мне помогла хоть что–то приготовить, прибрать, ну Вы понимаете – я старая больная женщина, теперь вот рука…Я Вам все оплачу, завтра я у Вас, договорились? Ну, все, я Ваша должница, – и наигранно засмеявшись, выслушивая неуклюжие комплименты Ивана Семеновича, Стефанида положила трубку.
— Вы ведь не за меня переживаете, Вам просто хочется Маше досадить.
— А вот это уже тебя не касается, – голос у Стефаниды стал металлическим. Но, спохватившись, она мило улыбнулась и ласковым голосом сказала: – Мне принесли такой компромат на Машку, что я готова ее вообще задушить. Но Игорь будет переживать, а я не могу этого допустить. Пусть он сам решит от нее избавиться. Ну что, согласна? – она набрала номер – Салон красоты? Алло, девочки, это Стефанида Петровна, давно я у вас не была, состарилась совсем. Я вам внучку посылаю, сделайте из нее куколку – педикюр, маникюр, массаж, масочки, стрижку, окраску, макияж – я ничего не забыла? Вот видите, женщина и в восемьдесят еще женщина.
— Но разве Вам восемьдесят? – удивилась Людмила.
— Будет, детка, будет. Собирайся. Я вызываю такси. После салона заедешь в магазин «Крым», я созвонюсь, тебя оденут, возьмешь белье и халатик – Игорь будет к тебе приходить. Вот деньги – и уверенным жестом Стефанида отсчитала приличное количество зеленоватых купюр. Людмила медлила, но Стефанида уже выталкивала ее к дверям.
— Ступай, ступай, бейся за свое счастье, я тебе помогу. Завтра придешь, расскажешь.
Людмила дрожащими руками закрыла дверь.

ГЛАВА 3.

Звучное название салона «Стиль» огромными горящими буквами ослепило девушку. У входа стоял швейцар и снисходительно осматривал входящих. Чванливый усталый взгляд насторожился при виде ссутулившейся, невзрачной Люськи. Она уже приготовилась сбежать, кляня себя за свою покладистость, но вдруг дверь распахнулась, и шустрая молоденькая девушка кинулась к ней.
— От Стефаниды Петровны? – и подхватив её под руку, поволокла Людмилу в ослепительно белое великолепие. Люська стеснялась своих потертых джинсов, стоптанных сапог и тоненькой курточки. Но девушка администратор отвела её за ширму, протянула тапочки и простынку. Люська разделась и осмелела.
И – как на карусели – ручки, ножки, лицо, шея, волосы. Благодарное тело словно отзывалось на заботу, становилось розовым и блестящим. В первый раз за свою не очень долгую жизнь Людмила почувствовала себя ухоженной. Какая у неё, оказывается, маленькая ножка, какие белые и изящные руки. Шея, правда, длинновата, колье бы сюда…
Когда визажист выбрал цвет губной помады, Люська воскликнула: « Я не крашусь в такой яркий!». Он усмехнулся: «Теперь будешь».
Потом был выбор платья. Продавщицы метались перед ней, как перед великой богачкой, одевали на неё и тут же стягивали великолепные, чудесные платья. А она, не зная, что говорить, только неопределенно мычала (ей нравилось всё!). Продавцы решали сами, что ей больше идет.
И если сначала не по душе Людмиле была идея отбить Игоря у молодой жены, то сейчас, вкусив самый маленький кусочек роскоши, что–то изменилось. «За что все этой Машке? Я раньше узнала Игоря, раньше полюбила. Он будет моим».
Она все–таки заехала к Стефаниде. Просто кому–то надо было показаться, девушка была слишком красива, и это необычайное чувство переполняло её. Но старушка явно ждала её.
— Мы же забыли про духи, – укоризненно выговаривала она то ли девушке, то ли себе. Оглядывала Люську со всех сторон – и была довольна.
— Возьми вот эту коробочку – такими духами всегда пользовалась моя дочь. Это любимый аромат Игоря.

ГЛАВА 4.

Все шло прахом. Людмила сидела одна за богато обставленным столиком. Через два столика от неё сидел Игорь с очень красивой худенькой девушкой. Они не замечали её. Конечно, Люська как бы нечаянно столкнулась с Игорем в дверях, когда он входил, но самое большее, что было с его стороны – он молча кивнул ей и прошел мимо – как мимо пустого места. Бежать ему вдогонку не имело смысла. Значит, все напрасно.
Она выпила глоток коньяка и закрыла глаза. Какая досада – вырваться из унылого болота серости только на один день и так бездарно его закончить. А люди живут в роскоши годами. Всегда. А она, что ждет её завтра? Виновато выслушивать Стефаниду Петровну, возвращать платье, духи…Слезы скопились в глазах, она выпила ещё, потом ещё. Потом посмотрела на закуски и вспомнила, что с этой суетой ничего не ела с самого обеда.
— Ладно, – решила она, – завтра будь что будет, а сегодня у меня праздник.
Она ела с таким аппетитом, что сидящие рядом трое молодых людей стали оглядываться на неё и улыбаться. Она улыбнулась им в ответ и допила коньяк. Один парень встал и подошел к ней.
— Разрешите пригласить Вас на танец?
— Вы что, считаете, что мне пора оторваться от еды? – улыбнулась она, вставая. Он взял её под локоть и повел к центру зала.
— Кажется, Ваш мужчина не пришел, и Вы поглощаете ужин с таким рвением, как будто едите его.
Она засмеялась.
— Угадал? Меня зовут Керим.
— Людмила.
— Милая, значит. Так я прав насчет мужчины?
— Знаешь, я всегда боялась оказаться одна в ресторане. А он знал это – и не пришел. Поэтому я такая злая. А злая я о–го–го!
— Барана съешь?
— И барана тоже.
Они плавно перешли на «ты». Танец закончился, солистка сменилась, зазвучала следующая мелодия.
— Как она плохо поет, – передернула плечом Людмила. – Это надо петь по–другому.
Керим проводил её к столику и куда–то ушел. Людмила посмотрела на Игоря – он не сводил глаз со своей спутницы, что–то ей рассказывал. А в её глазах была какая–то тоска.
«Интересно, о чем это ей грустить» – со злостью подумала Люська. Но вдруг она услышала голос конферансье.
— А сейчас попросим спеть нашу замечательную гостью! Господа, внимание – Людмила!!!
Люська вжалась в бедный ресторанный стульчик, но к ней смело подходил ведущий, а за ним шагал улыбающийся Керим. Люди за столиками смотрели на неё, улыбались и хлопали.
— Парень, ты рискуешь, – сказала она Кериму.
— Если я выигрываю, завтра ужин здесь же, за мой счет.
— Запомню.
Она уже не стеснялась – хороший коньяк согревал её руки и ноги, румянил щеки и придавал храбрости. Она взяла микрофон.
— Зачем, кто скажет, я пила.
— Твоей любви хмельное зелье…– затянула она, не дожидаясь аккомпанемента.
Красивый грудной голос разлился по залу. Красивую мелодию подхватила скрипка, затем рояль, – и все посторонние звуки в зале стихли. Девушка пела так, как поют последний раз в жизни, вкладывая в слова всю душу. Слезы стекали по щекам, но глаза не щипало – тушь была хорошей, значит, волноваться не стоило.
Люди вставали со столиков и обступали её. Песня кончилась. Аплодисменты, цветы, ещё музыка, песня на бис, другие песни. Фурор. Успех вскружил ей голову. Дело дошло до цыганских плясовых. Она не только забыла, зачем пришла в ресторан, она даже не заметила в окружающей толпе Игоря. И Марью.


ГЛАВА 5.

Утром Людмилу мучила совесть. Она боялась идти к Стефаниде, боялась, что та заставит её вернуть деньги, будет ругаться, что ничего у Людмилы не получилось.
 Выходя из поликлиники с набором лекарств для своих старушек, она старалась ни на кого не смотреть и наткнулась на мужчину. Не поднимая головы, Людмила попыталась его обойти, но услышала знакомый голос:
— Кажется, от вчерашней Золушки после бала остался только восхитительный аромат.
Это был Игорь. Он специально встал на пути. Людмила покраснела. Краситься на работу она, конечно, не стала, но духи.… Ну, не устояла. Игорь снисходительно улыбнулся:
— Сколько сюрпризов таит в себе наша Золушка! Ты не старичка какого–нибудь своего обворожила богатенького? Ужинать одной в ресторане, да в таком наряде. Откуда средства? Как в кино, клофелин?
— Пусти, – Людмила рассердилась и на его слова, и на то, что он прав. Хотела уйти, но он стеной стоял на дороге.
— Игорь, ты где? – раздался голос, и появилась его вчерашняя спутница. – Ой, здравствуйте! Вы так замечательно пели вчера. Вы знакомы с Игорем? Игорь, быстро познакомь меня с девушкой! Марья, – и она протянула руку.
— Люда, – растерялась девушка.
— Людмила, можно пригласить тебя в гости? Я в этом городе никого–никого не знаю, а мне так хочется пообщаться. Пожалуйста, приходи!
— Ну, я не знаю, – растерялась Люда. – Я до пяти работаю.
— Значит, в половине шестого у нас! Сейчас я объясню, как до нас доехать.
— Да она знает, – достаточно грубо перебил её Игорь. Марья не обратила внимания, продолжала весело щебетать с Людмилой.
— Только не вздумай ужинать! – предупредила она, – И ничего с собой не бери!
— Да–да, клофелин не бери. А так, действительно, приходи, не скромничай, – уже более радушно пригласил Игорь.
Людмила пошла дальше. С каждым шагом походка становилась быстрее и увереннее. Она знает, что делать. Она хочет быть богатой.

ГЛАВА 6.

У подъезда её ждал Керим. Темно–зеленый «лексус», он за рулем с красивым букетом желтых роз. Все сидел и смотрел по окнам и по сторонам. Людмила не сразу поняла, что это к ней, а когда поняла, встала, как вкопанная, не зная, бежать ли назад или вперед. Керим что–то почувствовал, вышел из машины:
— Девушка, Вы не подскажете…
Людмила незаметно попыталась опустить вязаную шапочку на глаза. Но он схватил девушку за плечо, шапка упала. Красиво покрашенные и постриженные волосы рассыпались по плечам.
— Ах ты, красный партизан! – обрадовано воскликнул Керим, – так замаскироваться! Ты не забыла – с меня сегодня ужин.
— Керим, Керимчик, я не могу. Сегодня – ну никак. Извини, я тебе позвоню, – и Людмила попыталась вырваться.
— Э–э, нет, так не пойдет, девушка–загадка. Разве я давал тебе свой номер телефона? Не хочешь в ресторан, пойдем в другое место. Хочешь, сделаем сначала все твои дела.
— Нет. Мне надо идти. Пока.
— Ты помирилась со своим мужчиной?
— Каким ещё мужчиной? – быстро спросила она и поняла, что сглупила.
— Так ты вчера никого не ждала?
Но Людмила уже бежала к подъезду, на ходу доставая ключ от домофона. Керим за ней, но железная дверь захлопнулась прямо перед его носом.
«Слава Богу, что придумали домофоны», – подумала девушка. Керим сейчас был ей ни к чему.
Если бы она знала характер восточных мужчин. Но она и русских–то плохо знала.

ГЛАВА 7.

Отношения Марьи и Стефаниды Петровны складывались непросто. Девушка не могла понять, в чем была её ошибка, почему из любящей, ласковой бабушки Стефанида вдруг превратилась в совершенно другого человека. Пыталась наладить отношения, но никак не получалось. Огорчилась очень, когда Игорь сообщил, что бабушка переезжает к ним. На несколько дней, на время ремонта. Ложь, сразу поняла Марья. Никакой разрухи, чтобы так внезапно, зимой браться ремонтировать дом, не было. Подумаешь, говорил Игорь, может, ей просто скучно одной. Или ревнует. Да и черт с ней, поживет с недельку, да уедет.
Но у Марьи было ощущение, что старуха чего–то добивается именно от неё. То начнет выпытывать что–то о родителях, о семье, то обижается, что Марья специально обманывает её. То копается в книжных шкафах, то залезет в гардероб, пока Марьи нет дома. Всюду стал чувствоваться отвратительный запах её духов. Однажды Стефанида так проворно выскочила из Марьиной спальни, что девушка опешила от её подвижности – при них старуха едва двигается по дому, громко шаркая ногами. А в основном сидит неподвижно в кресле, положив под отекшие ноги подушки.
— Я старая немощная женщина. Что мне остается? Только умереть. Не придется уже, наверное, увидеть ваших ребятишек. А как хочется! У вас в роду, Машенька, были близнецы?
— Марья, меня зовут Марья, – откровенно злилась девушка, – и про свой род я ничего не знаю.
— А жива ли твоя бабушка? А папа твой кто?
— Я ничего не знаю, я детдомовская.
— Ты специально так говоришь, чтобы обидеть меня. Почему ты скрываешь свою родню?
Марья переставала отвечать на вопросы, но Стефанида вновь и вновь их задавала. В конце концов, даже Игорь ей сказал:
— Теперь уже и мне кажется, что ты что–то скрываешь.
Марья разозлилась, встала и резко ушла в комнату. Игорь побежал за ней:
— Я просто хочу узнать, есть ли у тебя хоть кто–то…
— Кто может меня защитить?– резко оборвала она. – Есть,– хотела добавить «я сама», но не успела.
— Вот видишь,– раздался громкий старческий голос. Игорь и Марья резко оглянулись. Скрестив на груди руки, в дверях стояла Стефанида.
Игорь не понимал, почему Марья злится. Да и сама она не понимала, почему вроде безобидные старухины слова о родне причиняют ей такую боль.
Сидеть дома со Стефанидой было тошно. Марья уходила, часами бродила по городу, но когда возвращалась, было ещё хуже. Казалось, что старуха залезала не только в их постель, но даже в грязное белье.
Чего она искала?
Была бы Марья богачкой, а то, в чем приехала, то и было. Ну, сумочка, мамина, старинная, такая ветхая, что лежит просто как сувенир. Единственная ценная вещь – кованая золотая цепочка с кулончиком в виде вишенки. Вот делали золото раньше! За такую цепочку дернешь – голова с плеч слетит. Но мало кто видел эту цепочку – Марья никогда её не снимала и прятала её под одежду. От глаз людских, от зависти.
  А тут возьми и оставь её в душе. Кинулась следом, а бабка уже там. Держит её, рассматривает, – и очки не надела. Зачем, говорит, красоту такую от людей прячешь? Или хранишь там что?
— Что там можно хранить? Вишня литая, – разозлилась Марья и выхватила из рук Стефаниды свое сокровище. Заметила, как усмехнулась старуха.
Утром Марья пошла к ювелиру. Хотела, чтобы мастер сказал ей, можно ли открыть кулон. Тот долго рассматривал, крутил.
— Стоит ли ломать такую красивую вещь? Сделано до войны ещё, механизм может сломаться. Разрезать можно, но жалко. Если Вам не жалко, давайте разрежем.
Марья ушла ни с чем.
Почему–то ей показалось, что ювелир выбежал за ней.

ГЛАВА 8.

Стефанида вернулась в свой дом, но трещина в отношениях Марьи и Игоря не сглаживалась. Он уходил на работу, возвращался поздно. Марье работать не позволялось, и она целыми днями сидела одна. Знакомство с Людмилой было единственной её отдушиной, она все больше привязывалась к этой веселой, непосредственной девчонке.
Людмила бывала в их доме чуть ли не каждый вечер. Но только здесь было не все так просто. Чем дольше она общалась с Марьей и Игорем, тем больше запутывалась в паутине лжи. Ежедневные отчеты у Стефаниды Петровны унижали, раздражали и пугали её. Старуха все настойчивее требовала любовных отношений Людмилы и Игоря, а Людмила любой ценой старалась их отложить. Ей все больше нравилась Марья, и все настырнее казался её муж. Девушка и не заметила, как быстро сдружилась с молодой Завадской и боялась её потерять. Игорь, провожая подругу жены, уже несколько раз напрашивался на чашечку кофе, но его объятья в подъезде казались девушке мерзкими. «И чего я находила в нем несколько лет?» –  удивлялась она сама себе.
В этот раз, едва дошли до подъезда, Людмила холодно распрощалась с Игорем, не обращая внимания на его уговоры, и поспешила к двери. Вдруг властный старческий голос заставил её оглянуться.
 — И долго ты собираешься водить меня за нос?
Они молча поднялись к Людмиле. Девушка волновалась и не знала, что сказать. Стефанида Петровна с презрением оглядывала убогую обстановку квартиры – пожелтевшие и местами отстающие от стен обои, изодранные кошкой кресла.
— Ты всю жизнь собираешься жить в этом дерьме? Прав был мой Игорек – такая нам в семье не нужна. А теперь слушай меня внимательно. Или ты возвращаешь мне мои деньги, или…
Людмила побледнела. Она за год не зарабатывала столько денег, сколько с легкостью тратила в последнее время.
— Мне нечем Вам отдавать.
— Твои проблемы.
— Может, я могу их как–то отработать…
— Можешь. Вот тебе бутылка вина, вот конфеты. Смотри, сама не съешь – слишком дорого стоят для такой, как ты. Их угостишь, а сама скажешь, что на неделю уезжаешь к тетке.
— И это все? – не поверила Люська.
— Почти. Неделю ты у них не появляешься, а потом звонишь Машке и говоришь, что делала от Игоря аборт.
— Я не смогу…
— Не сможешь – ищи деньги.
Стефанида развернулась и царственной походкой вышла из квартиры, оставив дверь открытой. Людмила задумалась. Рассказать все Марье? Если рассказывать, то все, и про ресторан, и откуда деньги. Ведь Люська согласилась разрушить их семью. Марья не простит. А вдруг она её выгонит? Где взять деньги? У Керима? Под какое обеспечение?
На следующий вечер, сама не своя, она пришла к Завадским.
— Рассказывай, что случилось, – сразу потребовала Марья.
— Я уезжаю к тетке, на неделю.
— Ты вчера ещё никуда не собиралась. Она что, заболела? Может, тебе денег дать?
 Люська, не выдержав напряжения, едва сдерживала слезы.
— Да, она умирает.
Марья обняла подругу и стала успокаивать. Людмила, освободившись от её рук, достала вино и конфеты.
— Вот. Хотела отметить свой отъезд.
— Мы лучше отметим твой приезд, сказала Марья и убрала гостинцы в буфет.
Вечер прошел грустно. Людмила мысленно прощалась с подругой, уютным домом, старинной фарфоровой посудой, которую Марья обожала и всегда ставила на стол.
— Пожалуйста, обещай мне выполнить одну просьбу, – сказала на прощание Людмила.
— Ты говоришь так, как будто мы расстаемся навсегда, перестань, ты пугаешь меня.
— Марья, это очень важно. Пройдет месяц, или два, или три, но ты обязательно должна будешь меня выслушать, один раз, беспристрастно, обещай мне.
— Ты думаешь, это так сложно?
— Думаю, да. Ты мне обещаешь?
— Конечно, я люблю тебя слушать.
— Нет, не так. Поклянись, что один раз ты меня выслушаешь серьезно.
— Хорошо.
И Людмила, крепко обняв Марью и едва кивнув Игорю, быстро ушла одна.

ГЛАВА 9.

— И где же сегодня твой провожатый? – вынырнул из темноты Керим.
— Его больше нет,– грустно сказала Людмила. Керим обнял девушку за плечи и повел к машине.
— Ты мне должна. Помнишь, я обещал тебе ужин в «Метели»?
— Я не одета.
— Плевать.
— Нет, не поеду. В старых джинсах?
— Тогда заедем к тебе, переоденешься.
— Нет, ни за что.
— Ты боишься, что я…
Она резко прервала его:
— Мне нечего надеть.
Керим молча завел машину и повез девушку в бутик. Людмила выбрала не слишком дорогое бежевое платье и золотые туфельки. Керим остался у кассы, расплачиваясь, и купил на свой вкус золотистую сумочку и блестящую шаль.
— Ты меня покупаешь, – тихо вздохнула она. Ну и ладно! Так ей и надо, дряни. Если предала единственную подругу, дальше хорошего ждать нечего. Керим так Керим.
Они приехали в ресторан. Людмила была не в духе.
Керим провел её к столику, где уже сидели его друзья.
— А–а, птичка–певичка! Давно тебя не было видно.
— Разве я ходила по ресторанам каждый день? – резко ответила Людмила.
— Ты права. Один раз мелькнула, как метеор, и исчезла.
— Горшки за старухами убирать, – гоготнул кто–то за столом. Людмила резко встала, но парень крепко дернул её за руку, и она села, вскрикнув от боли.
— Не дергайся. Пока ты нам все не расскажешь, посидишь. А будешь хорошо себя вести, отпустим тебя с Керимом.
— С одним Керимом, – хихикнул чернобородый.
— Я позову милицию, – грозно сказала Люська.
Парни рассмеялись:
— Ещё заявление в профсоюз напиши.
— А мы заодно спросим милицию, откуда у девушки, скромно работающей медсестрой по уходу за престарелыми, деньги для самого дорогого ресторана, шмотки.
— Правильно, пусть они старичков проверят, все ли живы.
— И если все нормально, почему одна из них решила за тобой следить.
— Как следить? – опешила девушка.
— Ты, может, и нас не замечала?
Людмила разозлилась.
— Мы будем ужинать или лясы точить?
Парни захохотали.
— Мы и забыли, какая ты голодная, когда злая. Официант!
Скоро весь стол был заставлен тарелками.
— Водка, вино, виски?
— Коньяк.
Отпив крепкий ароматный напиток, она сразу почувствовала, как тепло докатилось до самых кончиков пальцев. Отхлебнула ещё. Кураж не приходил, и злости меньше не становилось. Официант налил коньяк ещё. Она выпила, не чокаясь и никого не дожидаясь, потом принялась за еду.
— Ты кушаешь так, как будто тебе больше никогда не дадут.
— А вдруг? – страха перед компанией Люська не испытывала совсем. Она спокойно и с наслаждением поглощала цветные шарики мороженого.
— Рассказывай.
— О чем?
— С какой стати за тобой следит старушка?
Людмила посмотрела на Керима, но тот сидел, потупясь, в плотном окружении своих дружков.
— Да рассказывать особо нечего. Обычное семейное дело, внук женился не на той. Меня попросила, чтобы я помогла разрушить их брак.
— А ты? – с горячностью спросил Керим.
— А у меня не получилось.
— Да, не очень интересно. И что, деньги возвращать надо?
— Обойдется.
— Ну, ты молодец. Заработать хочешь?
— Собой не торгую.
— Дура, кто на тебя кинется. Разве только Керим. Чего он в тебе нашел? Ну, ладно, его дело. Расскажи лучше про своих пациентов. Есть чем поживиться?
У Людмилы внутри все похолодело. Докатилась! Но сделала вид, что задумалась, а потом спокойно сказала:
— Если бы у них хоть что–то было, они не были бы на социальном учете. Квартиры у всех детям отписаны, а сами они детям не нужны. А у кого детей нет, те квартиры и не приватизируют – считают, что деньги на ветер. Да и боятся на старости без квартиры остаться – что сейчас творится, сами знаете.
Главарь задумался.
— В общем, ты права. Знаешь, ты хорошая девчонка, смелая. Не сердись на нас. А помощь нужна будет, обращайся.
Домой её отвозил Керим. Настроение было мерзостное.
— Поднимешься? – без всяких эмоций спросила она.
— Ты действительно хочешь быть со мной или расплачиваешься за платье?
— А пошел ты…
И он пошел за ней.
— Ты не боишься моей бедности? – без особого интереса спросила она, когда Керим разглядывал обстановку.
— Знаешь, а ты ведешь себя так, как будто в роскоши купаешься.
— Книжки умные читаю. Как себя ведешь, то у тебя в жизни и будет. А я не хочу всю жизнь гнить в болоте.
Он обнял её.
— А что в твоих умных книжках сказано про любовь?
— А что это такое? – повернула она к нему лицо. И он ответил ей долгим страстным поцелуем.

ГЛАВА 10.

Прошла неделя. К Марье с Игорем на ужин нагрянула Стефанида Петровна.
— Соскучилась я очень, посидеть с вами хочу, винца выпить. Зашла в магазин, а он на учет закрылся. У вас винца–то нету?
— Нет, к сожалению,– быстро ответила Марья.
— Там же стоит бутылка, – Игорь открыл шкаф и достал черную красивую бутылку.
— Это Людмилина бутылка, мы оставим её до Людмилы. Сходи в другой магазин.
— Ты что, дочка, пожалела бутылку вина для старушки? Я все вложила в Игорька, усадьбу какую вам подарила. А вы.… Спасибо. Пошла я домой.
Игорь сердито глянул на Марью.
— Бабуль, ну ладно тебе обижаться. Марья, я тебе завтра две таких же куплю. Что ты, в самом деле?
Стефанида оживилась.
— Ну, вот и хорошо, вот и славненько.
Марье ничего не оставалось делать, как молча достать штопор.
— А ты, внучек, лучше водочки выпей.
Но Игорь уже разлил вино по бокалам. Они чокнулись и выпили. Только Стефанида с первого же глотка закашлялась, покраснела.
— Вот что значит, хозяйка вина пожалела. Пойду, прокашляюсь, Игорек, помоги мне.
— А вкусное вино, – Игорь сделал ещё глоток и вышел из–за стола вместе со Стефанидой.
Марья налила себе ещё и молча выпила одна. «За Людмилу, где она сейчас?» – с грустью подумала про подругу. Вдруг сильно закружилась голова, и Марья плавно скатилась со стула. Последнее, что она запомнила – торжествующий взгляд Стефаниды, стоящей в дверях гостиной.







ГЛАВА 11.

Марья проснулась утром на своей постели. Перед кроватью на тумбочке стоял горячий чай со сливками. Игорь блаженно спал, раскинув руки. В дверях стояла Стефанида Петровна.
— Выпей чай, – властно сказала она.
Марья  хотела отказаться, но язык не слушался, а голова гудела, словно на ней отбивали чечетку.
— Ты считаешь, что это я тебя отравила? – усмехнулась Стефанида, – Если бы я, ты бы не проснулась. Это Людмила твоя, зря ты её пригрела. Она с Игорем ещё со школы спит, а теперь и вовсе беременна. Уезжай, не мешай им жить. Денег я тебе дам.
— Я никуда не поеду. Игорь мой муж. Мало ли что у него было, теперь он со мной.
— Так у тебя ни гордости нет, ни ума. Игорь все равно с тобой не останется.
— Останется!– закричала Марья.
— Нет. Я ему не позволю.– И Стефанида Петровна ушла, громко захлопнув за собой дверь.
— Ты все лжешь! – уже в пустоту крикнула Марья и, взяв телефон, стала набирать номер Люськи. Долгие гудки немного успокоили девушку, но вдруг раздалось знакомое «Аллё!»
— Ты приехала? – удивленно спросила Марья.
Людмила секунду колебалась, но собрала волю в кулак и выпалила:
— Я никуда не уезжала, я делала аборт от Игоря.
Марья удивленно ахнула и всхлипнула:
— И поэтому ты хотела меня отравить?
— Что?– закричала Люська, но в трубке уже раздавались гудки. Она снова и снова набирала Марьин номер, но бесполезно – все время было занято. Денег на такси не было, ехать на автобусе с пересадками не было времени. Девушка позвонила Кериму, и тот (живет, что ли в машине?) вскоре уже сигналил у подъезда. Она выскочила из дома, и быстроходный «лексус», ловко обгоняя препятствия, доставил их к особняку. Позвонили, никто не открыл. Люська подбежала  к черному ходу – заперто. На окнах – решетки. Быстро оценив ситуацию, она не очень умело вскарабкалась на крышу по старому раскидистому дубу и чудом уместилась в дымоходной трубе. С грохотом и криками она наконец очутилась в маленькой комнатке, которую и кухней–то назвать было нельзя. Наспех отряхнувшись, ринулась в спальную. Игорь спал богатырским сном, разбудить его не смог бы даже подвешенный над ним колокол. Марья лежала, не двигаясь, её лицо покрывала густая испарина.
— Марья, Марья, – расплакалась Людмила, пытаясь растормошить подругу, – очнись!
Марья медленно открыла глаза.
— Иуда… За что ты меня? – и снова откинула голову.
Неожиданно проснулся Игорь. Мгновенным прыжком оказался возле непрошенной гостьи, схватил её за шиворот и поволок к двери, где во всю силу барабанил Керим.
— Ах ты дрянь! Чего пришла, думала, мы тебе уже не помешаем наш дом обчистить? А мы, извини, ещё живы! Только посмей приблизиться к нам, слышишь? Чтобы мы тебя никогда больше не видели, никогда! Поняла?
Людмила, словно не понимая, что с ней делают, только плакала и повторяла: «Прости меня, Марья, прости меня…» Керим взял её за плечи и проводил к машине. Игорь со злостью захлопнул дверь, матерясь и посылая им вслед угрозы, потом вернулся к Марье. Жена уже пришла в себя, просто не хотела открывать глаз. Удивительное дело, вовсе не ревность больше всего огорчала её. Людмила молода, красива, тем более, что Игорь с ней давно. Но она–то, Марья, прикипела к ней всей душой, поверила в её искреннюю дружбу. А пела–то она тогда для Игоря, – только сейчас поняла она.
Игорь вышел.
Марья машинально нащупала на шее цепочку и стала наматывать на палец. Она всегда это делала. Ровная круглая вишенка была как успокоение для рук. Девушка с нежностью посмотрела на неё и вдруг заметила ровную трещину. Этого быть не могло! Она скинула цепочку с шеи, поднесла кулончик к глазам. Нет, это не трещина. Это словно не до конца завернутая крышка. Но открыть его не получалось.
— Игорь! – позвала она.
Супруг быстро вбежал в комнату.
— Открой мне кулон!– подала ему цепочку. Игорь удивленно стал рассматривать его.
— Людмила сделала аборт. Ты знаешь, от кого?
— От кого? – голос звучал абсолютно равнодушно.
— От тебя.
— Ты что, от вина рассудок потеряла? – и швырнул цепочку Марье.
— А я и не ждала, что ты сознаешься. Мне бабка твоя сказала.
— Я знаю, что ты её не любишь. Но лишнего зачем наговаривать на человека?
— Как ты думаешь, кто открывал кулон, когда я была в отключке?
— Когда я проснулся, над тобой сидела Люська.

ГЛАВА 12.

Ничего не проходит просто так.
Все вернулось. Эта проклятая жизненная спираль все возвращает по своим местам. Вроде раскидала судьба по разным сторонам, развела навсегда – ан нет.
Сколько лет прошло, как в послевоенные годы вернулась она в свой поселок. Пошла в усадьбу Каминских – там в те годы комендатура была. А кто ей что скажет? Коммунистка, вся грудь в орденах, отец геройски погиб, – сплошное уважение и почет.
А она ходила по усадьбе и вспоминала, как подглядывала в богатые окна и мечтала, что вырастет, и молодой хозяин влюбится в неё. Замуж возьмет. Жить будут вместе до самой смерти. Детишек  нарожает, сколько Бог даст. Умные были бы они – в папу, а сильные – в неё, в маму…Слезы по щекам не текли – но сердце жгло от воспоминаний, когда бродила по всем комнатам комендатуры. Потом вышла в сад, где раньше на высоком дубе пряталась она от хозяев, присматривая за Владимиром. Но молодой барин никогда не замечал её.  А она росла, крепла, все парни деревни пытались приударить за ней. Девка видная, крепкая. Мать, правда, умом тронулась, зато отец – военный, на большой должности.
Но Владимир словно не видел её.
И потом, перед самой войной, ведь был шанс у него. Не зная, по чьему доносу, посадили его в местный каземат. Вот тогда Стешка в первый раз обрадовалась, что отец военный, хитростью выведала у него про Владимира, ключи выкрала – и к нему.
 Думала, в ноги ей кинется, корить себя начнет, что не разглядел её раньше – и убегут они вдвоем, далеко–далеко.… А он… Увидел её – и ничего. «Зачем пришла?» – говорит.
— Тебя, дурачка, спасти…
— А зачем тебе?
— Ты разве не видишь, я же люблю тебя. Убежим сейчас, я тебя спрячу. Ну, скажи, будешь со мной?
Он молчал. Она подошла, обняла его – он отвел руки.
— Не бойся, мне уже двенадцать, я смогу, все сделаю, только поклянись мне, что будешь со мной. Ты почему молчишь, ты боишься?
Он усмехнулся.
— Да нет, – говорит, – не боюсь. Не могу я быть с тобой, не люблю я тебя.
— Полюбишь!
— Иди домой.
— Да ты с ума рехнулся! Тебя же расстреляют! Там знаешь, какое письмо на тебя в комиссариате!
— Уж не ты ли написала?
Стешка аж захлебнулась от ярости:
— Да что ж ты такое говоришь? Я пришла тебя выручить, убежать с тобой, а ты меня обвиняешь?
— По мне уж пусть стреляют, чем всю жизнь прятаться. С тобой.
Она кинулась на него с кулаками. 
— Ах, ты! Ты из–за своей Машки–чувашки здесь ломаешься? Да её все чучмеки…
Он залепил её пощечину:
— Её зовут Марьям. Пошла вон. Машкой зови свою свинью. Да ты пальца её не стоишь.
И тут ворвался отец. Пьяный, перепуганный из–за пропажи ключей, сгоряча дав дочери затрещину, всю злость решил выместить  на Владимире.
— Ты лезешь к моей дочери со своим барским рылом? Кончилась ваша власть! Стешка, признавайся, было что или нет?
И тогда она, униженная и опозоренная, совершила первый в своей жизни подлый поступок.
— Я не виновата, папа, он меня силой взял, – и выбежала из темного каземата.
Потом остановилась отдышаться и увидела, как отец выводит его к карьеру, держа наготове винтовку.

ГЛАВА 13.

Наутро Людмила, как всегда, пришла в поликлинику. Приветливо улыбаясь, здороваясь с сотрудниками, она вдруг почувствовала какое–то напряжение. Что–то было не так, но что именно – пока непонятно.
— Сильно тебя эта бабка достала? – участливо спросила Лидочка, вездесущая и любопытная.
— Какая бабка? – не поняла Людмила.
— Ну, что ты нас всех за дураков держишь? Все равно все уже все узнали.
— О чем узнали? – закричала она.
Подошла старшая медсестра и снисходительно похлопала Людмилу по плечу.
— Ну, что ты, что ты, бывает… Ты молодая, красивая, ну, конечно же, деньги нужны, хотя,  воровать, знаешь ли… Тем более у своих пациентов.
— Я ворую? – в гневе закричала девушка и, рванув дверь  главврача, ворвалась в кабинет.
— Иван Семенович, что происходит?
Он не удивился.
— А, сама пришла. Я вчера за тобой посылал, но тебя не нашли. Понятное дело, испугалась, спряталась.
— Вчера у меня был выходной.
— Ну и что? О работе ты должна думать всегда. Или ты теперь только о деньгах думаешь?
— О каких опять деньгах?
— Опять? Так это у тебя не первый случай? Ай–ай–ай. Сама напишешь заявление на увольнение или тебе статью поискать?
— Так, Иван Семенович, объясните мне все, что здесь происходит.
— Объяснить? Ладно, имеешь право. Стефанида Петровна вчера приходила, жаловалась, что ты  её обобрала. Так плакала, так плакала, бедная больная женщина, дай Бог ей доброго здоровья. Заявление написала, в котором черным по белому прописано, как ты воровала у неё деньги.
— Это неправда, Иван Семенович.
— Да? А ты на себя в зеркало посмотри. Какая прическа, и маникюр – вопреки нашим требованиям, между прочим! А духи, в конце концов? Весь медперсонал с ума сходит от запаха, когда ты мимо проходишь. Мне неоднократно говорили, что ты изменилась. В ресторане тебя видели, причем одну. Можешь объяснить, на какие доходы?
Людмила  покраснела. Каждое утро  она боролась с собой, держа в руках флакон старухиных духов, но… Соблазн был так велик!
Она не знала, что сказать начальнику, но он воспринял её румянец как подтверждение сказанному.
— Стефанида Петровна сама мне их дала…– попыталась объяснить она, но Иван Семенович грубо её перебил:
— Сегодня дала, а завтра побежала с заявлением? Нет уж, придумай отговорку поумнее. И все – ты уволена. Деньги ей вернешь, но это уже без меня.
— Сколько? – с ужасом прошептала Люська.
— Тысяч пять, что ли долларов, не помню.
Людмила громко ахнула, но он рассвирепел ещё больше. 
— Да что ты прикидываешься? Брать – не отдавать. Ну, ладно, сама разберешься. И ещё. Что ни говори, работали мы с тобой дружно, столько лет, и в память об этом я тебя предупреждаю: в медицину больше не иди. Характеристику твою я должен представить главврачу города, а там сама понимаешь. В общем, я никому ничего говорить не буду, но если меня не послушаешься, пеняй на себя. Ты молодая, вон иди на базар, торгуй.
— Сколько же она Вам заплатила? – в сердцах сказала Людмила и вышла из кабинета.
— Прощай, Люся, – грустно донеслось ей вслед.
Она шла по поликлинике, и дорога казалась ей нескончаемой. Все смотрели ей вслед, хихикали, перешептывались. Слезы застилали ей глаза, но когда она услышала противный свистящий шепот: «Поменьше надо было по ресторанам шляться!», вдруг успокоилась. Плечи сами собой расправились, голова поднялась гордо.
«Почему  я бегу отсюда, как воровка? Все, хватит, я им больше не Люся».

ГЛАВА 14.

Время шло, деньги кончались, а за расчетом Людмила идти никак не хотела. Она должна появиться в поликлинике царицей, а не униженной, оплеванной воровкой. И пусть увидят все – от гардеробщицы до продажного Семеныча, что она их победила, а не они её сломали. Надо было срочно найти работу, приодеться, но все не получалось. Куда идти с медицинским дипломом, если не в медицину? Она не столько боялась угроз Семеныча, сколько была уверена, что Стефанида её в покое не оставит.
Людмила попробовала пойти в торговлю. Но за три дня ей заплатили столько, сколько она потратила на автобус и дешевый обед.
Её охватила депрессия. Каждый день она звонила Марье, но та сразу бросала трубку.
Неожиданно позвонил Керим. Людмила никогда его не вспоминала и не знала даже, как вести себя с ним.
— Знаешь, сегодня в нашем ресторане весь вечер играет группа «Рио». Давай, сходим?
—У меня нет денег,– четко ответила она.
— Я угощаю.
Девушка стала лихорадочно собираться. Какая уж тут парикмахерская, если нет денег даже на шампунь! Она грустно посмотрела на пустой флакон. А, ладно! – и, замочив кусок черного хлеба в горячей воде, намазала им волосы и лицо. Потом быстро – контрастный душ, музыка на всю квартиру, остатки хорошей туши, любимые духи. Платье, (как хорошо, что у неё осталось платье!), туфельки и – машина у подъезда. Блистательный Керим. И она, шальная, – где наша не пропадала!
Он все удивлялся.
— Ты каждый раз разная, – говорил.
— А ты женись на мне, – смеялась она, – всю жизнь скучать не будешь!
«Рио» не приехали. А так как музыкантам дали выходной, включили диски.
Люська осмелела. Подошла к администратору и заявила:
— Я хочу у вас петь.
— Пейте,– не растерялся он.
— Пить я не буду. Буду петь на сцене и за деньги.
— А играть кто Вам будет?
— Сегодня я сама, на рояле. А потом – как хотите.
— Ну что же, я Вас помню, – уже совсем другим тоном, по–деловому, сказал администратор. – Пойдемте, я Вас объявлю. Сколько Вы хотите за вечер?
Люська закрыла глаза и назвала сумму, которая казалась ей огромной: сто долларов. Администратор усмехнулся и достал из кармана купюру.
Так началась сольная карьера Люськи.

ГЛАВА 15.

Марья тоже не любила плакать.
Как умерла  мама, она не помнила. Детдом, шум, толпа детей – все ассоциировалось с её горем. В здании не было штор и люстр – голые яркие лампы высвечивали каждый закуток, не давая девочке спрятаться. Она полюбила ночь. Только там, в тишине и темноте, девочка вспоминала маму и мечтала, что та найдет её, заберет из этого ада, они уедут далеко–далеко.… Потом ей вспоминался  кошмар, громкие  крики, люди роющиеся в вещах и выбрасывающие в кучу её куклу. Потом, как отдельный эпизод – двое женщин крепко держат Марью, а третья какой–то скрипящей страшной машинкой отстригает  волосы. Девочка плачет, вырывается, машинка выскальзывает из рук и ранит Марье голову. И, как в фильме с замедленными кадрами, навсегда запомнились девочке длинные черные волосы, падающие на пол, и струйки крови, как слезы, окропляющие их. После этих картинок она не могла спать. Потом воспитатели стали замечать у девочки болезненную черноту под глазами. Врачи пичкали  таблетками, но девочка держала их за щекой, а потом выплевывала. С ней никто не дружил, мальчишки смеялись и дразнили, девочки просто не понимали её. Марья очень сильно злилась, когда коверкали её имя.
— Меня зовут Марья! Не смейте называть меня Машкой! – кричала она и плакала.
Единственное, в чем она находила утешение – были книги.
Потом постепенно девочка привязалась к нянечке, которую звали Анна Павловна. Эту странную женщину дети не любили за холодность и строгость, взрослые тоже не любили. За породистость, говорили они. Сухощавая высокая дама выделяла Марью из толпы, но побеседовать вдвоем им доводилось очень редко. Везде любопытные уши,– говорила она девочке и словно всего боялась. Про нее ходили страшные легенды – про её огромное богатство, расстрелянных детей и сгоревших заживо престарелых родителей. Безупречное образование, интеллигентность и педантичность  не помогли Анне Павловне найти подходящую работу  в строгое советское время. Даже нянечкой туда, куда никто не идет работать, взяли как бы с одолжением. С Вашим, сказали, негативным грузом прошлого…
Общение с Анной Павловной подвигло Марью к изучению французского и английского языков. Девочка воспряла. Ей нравилось,  что она умеет делать что–то, чего не дано этой орущей, свистящей, одинаково бритой толпе сверстников – девчонок и мальчишек. Она разговаривала с Анной Павловной по–французски, и словно с мамой оказывалась один на один. Рассказывала все – и как спала, и какие круглые и большие были у мамы глаза. Однажды даже показала ей свою святыню – тонкую цепочку с золотой вишенкой. Никто в детском доме не видел её талисман – она трепетно заворачивала его в носовой платок, а при проверках и досмотрах личных вещей прятала свое сокровище в рот. Это было единственное, что осталось от её счастливой прошлой жизни. Боялась, что если кто–нибудь увидит, отберут.
А вот Анне Павловне показала. Они стояли на холодном Байкальском берегу, ветер развевал роскошные девчоночьи кудряшки. Анна Павловна прижимала ребенка к себе, вытирала слезы.
А потом привела девочку к себе домой и сказала: «Теперь ты моя дочка. Но это только по документам. Двух мам не бывает».
Большего счастья в ту пору для девочки и быть не могло.

ГЛАВА 16.

Потом девочка выросла.
— Ты должна уехать, – все время твердила ей Анна Павловна. Но Марья ни за что на свете не хотела бросать свою вторую маму. Суровый сибирский климат, казалось, закалил здоровье девушки, но сильно подтачивал и без того болезненную Анну Павловну.
Они много говорили о том, что девочка должна вернуться на родину, обрести свою семью, но где эта родина, никто не знал. Те скудные сведения, что им удалось раздобыть, указывали только на середину Поволжья.
— Ничего, – уговаривала Анна Павловна Марью, – все когда–то встанет на свои места. Ты только не держись за наши с твоей матерью могилы. Уезжай.
— Но я здесь родилась. И мама моя здесь родилась, – упрямилась девушка.
— Запомни, дочка. Здесь не живут. Сюда ссылают. Будет случай – уезжай.
И случай подвернулся. В лице высокого волжского красавца, который сопровождал английскую делегацию, что приезжала в Ангарск на конференцию по вопросам поставок ценной древесины. Встречать делегацию российским хлебом–солью угораздило Марью.
 Любила ли она его? Трудно сказать. Конечно, внешностью Бог его не обидел. Было бы глупо не замечать могучих плеч, накачанного торса. Плюс чувство юмора. Плюс сильный голос и синие глаза. Да и имя соответствует – Игорь. Просто князь.
Но главное, что покорило в нем Марью, – какая–то дикая гордость, пусть грубая, но когда эти чванливые  англичане были чем–то недовольны, Игорь с таким достоинством их одергивал! Вроде бы не обидно, но так напоминал им об их недочетах, что иностранцы умилялись, а Марью распирала гордость за русских.
Те несколько недель, что делегация была в Сибири, очень сдружили Игоря и Марью. Ему нравилась строгая хрупкая девушка с круглыми карими глазами, и очень интриговал её характер. Никогда и ничего Марья не рассказывала о себе. На какие только уловки Игорь не шел, чтобы хоть что–то о ней разузнать. Стыдно сказать, но даже местного детектива нанял. Деньги заплатил. А получил только то, что живет она с матерью, Анной Павловной Филлиповой  в доме на проспекте Кирова, с третьего её класса. Ни с кем не дружила, ни с кем не встречалась. Где они жили раньше, кто её отец, почему у неё нет подруг – ничего не узнал.
При встречах Игорь сам не замечал, как начинал рассказывать Марье о своей жизни, детстве, друзьях, родственниках, а когда спохватывался, что говорит только он, просил о чём–нибудь рассказать ей, она только улыбалась. «Я люблю слушать», – говорила она и прижималась к его плечу. И Игорь снова заливался соловьем.
Они не были близки. Конечно, она нравилась ему, он жаждал её с самой первой встречи, когда она подняла на него свои огромные круглые глаза. Но отношения складывались как–то по–другому, и, прощаясь у подъезда, он только пожимал ей руку.
Пришло время ему уезжать.
— Ты должна ехать с ним, дочка, – горько вздыхала Анна Павловна. Она уже совсем состарилась, и Марья была её единственным утешением.
— Нет, мамочка, родненькая, нет, я тебя не оставлю, да и он меня еще никуда не зовет.
— Позовет, увидишь ещё.
Она была права. В их последний вечер в ресторане Игорь взял Марью за руки и грустно сказал:
— Я не могу тебя здесь оставить одну. Ты поедешь со мной?
— В качестве кого? – серьезно спросила девушка.
— Жены… – у Игоря перехватило дыхание.
У Марьи задрожали руки, и защипало в глазах. Вот, оказывается, как все происходит – предложение, свадьба.… Не как в кино, не на коленях и без кольца…
— Так ты пойдешь за меня замуж? – почему–то шепотом спросил он.
— Я … не знаю…
— Тогда поехали, спросим у твоей мамы, – и, позвав официанта, заплатил за ужин и вызвал такси.
У Марьи подкашивались ноги. Игорь крепко обнимал её и целовал на каждом шагу.
— Ты всегда меня так будешь целовать? – с улыбкой спросила она уже в подъезде.
— Нет. Всегда будет ещё лучше. Согласна?
— Да! – какая–то радость и веселье обуяли их обоих. Перед дверью Игорь, смеясь, сказал:
— Я так боюсь знакомиться с тещей!
Но Анна Павловна встретила его очень хорошо.
Угостила чаем, и когда он по–старинному, серьезно попросил руки её дочери, она без истерик, излишней сентиментальности и слез  тихо сказала:
— Видит Бог, дочка, как я хочу тебе счастья. Только я, к сожалению, знаю, насколько ты достойна счастья. И если для этого нужно выйти замуж – выходи не колеблясь. В этом краю, кроме горя, тебя ничто не держит. Я благословляю вас, если только имею на это право…
Она вышла из комнаты. Марья кинулась за ней, обняла:
— Мама, мамочка, чего ты?
— Я уже собрала твои вещи, дочка. Завтра заедешь за ними. Не знаю, увидимся ли мы, но ты знай – ты должна быть счастлива. И никогда, слышишь, никогда не опускайся ниже своего уровня.
— Какого уровня, мама? Я бедна, как церковная мышь…
— Ты все понимаешь, детка. И лучше ничего не рассказывай о себе. А я буду ждать твоих писем. Поезжай.
— Ты поедешь со мной, – твердо сказала девушка.
— Куда? Ты сначала сама устройся, ладно? А я приеду, приеду.
Марья вышла в зал к Игорю.
— Знаешь, я что–то не уловил, о каком горе шла речь.
Девушка призадумалась, а потом, вздохнув, сказала:
— Да нет, ты просто не так что–нибудь понял.
Они поехали к нему в гостиницу.
Утром они проснулись вместе. Он – ошалевший от того, что она оказалась девственницей, она – от того, как круто изменилась её жизнь.
Заехав за вещами, быстро и без слез простившись с Анной Павловной, молодая пара села в скорый поезд, который повез их в новую, неведомую жизнь.



ГЛАВА 17.

Семья Игоря приняла Марью радушно. Даже родная мать с очередным мужем  прилетела из Штатов познакомиться с невесткой. Игорь взрослый парень, самостоятельный, деньгами обеспечен до самых правнуков. И Марья ему под стать – умная, серьезная, красивая. То, что небогата – неважно, любила бы Игорька да лелеяла, в руках бы держала крепко.
Справили роскошную свадьбу. Особняк подарили старинный, отреставрированный, в пригороде. Марья радовалась как ребенок. Влюбленный Игорь закружил на руках молодую жену, как пушинку внес в красивый дом, по крутой деревянной лестнице, в дорого обставленную спальню. Девушка трогала руками алые шелковые простыни и всему удивлялась – такой красоты и изысканности ей даже видеть не приходилось, не только трогать.
«Теперь я дома, дома, дома»,– пело все у неё внутри. Она радовалась старому саду, тропинке, спускающейся к тихой речке, раннему пению птиц. Игорь только посмеивался над молодой супругой. Её детскость и непосредственность в их общем доме так не вязались с серьезностью и сдержанностью бизнес–леди там, в Сибири.
Лучше всех приняла Марью бабушка Игоря, Стефанида Петровна. Ещё не видя, не зная её, уже накупила подарков и сладостей. Приехала на вокзал встречать, обняла, расцеловала, расплакалась. Больше всего она боялась, что попадется её внучек какой–нибудь крикливой, распущенной бабенке. А эта нет – вся строгая, чистенькая. Одета со вкусом, а в глазах – страх. Это понравилось Стефаниде.
— Будешь моей внучкой, Машенька, моей любимой внучкой.
— Я очень рада, Стефанида Петровна, очень. У меня никогда не было бабушки…. Только меня не Машей зовут, а Марьей. 
— Ну, какая разница – Маша, Марья…
— Нет, меня зовут Марья, – строго и четко произнесла девушка.
«Кажется, однажды я что–то подобное уже слышала», –  где–то внутри Стефаниды больно отозвалось.

ГЛАВА 18.

Солнце мешало спать. Неожиданно яркое для конца зимы, оно слепило глаза через плотную шелковую занавеску. Марья улыбнулась и, сладко потягиваясь, привычно протянула руку, чтобы обнять мужа. Но кровать была пуста. Резко повернувшись, она увидела гладкую, не смятую с вечера подушку – и все вспомнила.
Слез уже не было. Стиснув зубы, Марья громко застонала и изо всех сил ударила рукой по пустой подушке, промахнулась, громко ударилась о спинку кровати, но боли не почувствовала.
Беда вновь нахлынула, навалилась всей мощью, заслонив собой все остальное. Марья встала, потянулась за стаканом с водой – он был пуст. Взяв с тумбочки таблетки снотворного, Марья пошла на кухню. Её колотила дрожь. Она налила воды, поставила на край стола, стала доставать таблетку, стакан упал, разбился, холодная вода пролилась  на её разгоряченные ноги. Девушка села, обхватила колени руками и, как в бреду, стала биться головой о ноги, приговаривая: «Господи, за что, Господи, за что, Господи, за что…». Она не то скулила, не то стонала. Опершись рукой об пол, вдруг почувствовала слой пыли. Брезгливо вытирая руку о край ночной сорочки, она стала озираться по сторонам. Грязная посуда, засохший хлеб, в кастрюльках на плите – плесень. Вдруг стало душно. Марья открыла форточку, сильный ветер сбил со стола пустые пачки сигарет, упаковки от таблеток, фантики от конфет. Все это некрасивым вихрем закружилось по кухне, поднимая новые клубы пыли и крошек.
«Докатилась», – подумала она. Почему–то вдруг её обуяло бешенство, и она неистово начала наводить в кухне порядок. Со злостью швыряла тарелки в раковину, они разбивались, и тогда с какой–то дикой радостью Марья швыряла осколки в мусорное ведро. Странно, она снова не почувствовала боли, когда осколок полоснул её ладонь. Кровь хлынула залпом, окрасив все вокруг сочным алым цветом. «Все, хватит», – устало подумала Марья, глядя на непрекращающийся кровавый ручеек. «Или умереть, или жить». Но сидеть и ждать, пока вытечет вся кровь, ей уже не хотелось. Встала, растолкла таблетку стрептоцида, засыпала в рану. Осторожно одной рукой перебинтовала ладонь, надела резиновую перчатку. Проходя по коридору мимо зеркала, случайно глянула на свое отражение – и не узнала. Свалявшиеся грязные волосы, чернота под глазами, на виске желтизна от зажившего синяка. Распухший нос, потрескавшиеся губы. Красавица. Она налила полную ванну воды, добавила малиновой пены. Было очень мало сил.
«Может, все–таки умереть?» – расслабленно спросила сама себя. Нет, не хотелось. Вымыла волосы, с удовольствием вдыхая фруктовый аромат шампуня.  Растерла тело мочалкой,  без радости заметив, что сильно похудела. Достала огромное пушистое полотенце, завернулась в него и прошла в спальню, где на туалетном столике возле кровати стояло множество красивых баночек. Крем впитывался в кожу, как вода в песок. Думать не хотелось ни о чем. Громко включила музыку. Прибавила звук ещё, чтобы чересчур громкая музыка не давала сосредоточиться на грустных мыслях.
Принялась за уборку. Потом, проголодавшись, приготовила себе завтрак (или обед?), с удовольствием поела за последние несколько дней.
Солнце ещё светило в окна.
Марья закурила, села в кресло и начала детально вспоминать все, что с ней случилось за последнее время.
Первое. Бабка. Можно ли списать на старческий маразм обыски Марьиных вещей? Вряд ли. Старуха более чем в здравом уме. Чем–то ей не угодила именно она, Марья. Стал ли Игорь хуже относиться к Стефаниде, и она взревновала? Скорее, нет, чем да. Обидела ли её Марья? Господи, ну чем? Ни словом, ни намеком она этого сделать не могла. Небогата? Но они все говорили на свадьбе, что это ерунда. Нет, здесь что–то не то. Надо будет подумать ещё.
Дальше. Люська. Это очень больно. Марья очень сильно успела к ней привязаться, несмотря на то, что ничегошеньки о ней не знала. Да, авантюристок сейчас много. И если Игорь такой двуличный, что спал сразу с обеими, то пара пустяков, оказывается, обмануть Марью. Но то, что Марья принимает за чистую монету всё, что ей говорят и делают, это только её проблемы. Девочке уже не двенадцать лет. Стоп. Что–то не то. Если Игорь гуляет, он не будет афишировать это, тем более откровенничать с бабкой, которую он побаивается. О беременности  сказала бабка. Игорь очень хорошо потом сыграл изумление. Или не сыграл? Но Люська–то пропадала. Если бы Стефанида хотела в жены Игорю Людмилу, она бы не была так рада поначалу Марье. Значит, отношения Людмилы и Стефаниды тоже не идеальны? Стоп, а они вообще– то знакомы?  Какой–то сумбур. И почему Люська хотела их отравить? Какой смысл убивать и Игоря и Марью вместе?
Никакого. Если только.…Если только она не наследница.










ГЛАВА 19.

Солнце уже давно закатилось, а Марья все сидела в кресле и размышляла, искала причины горестных событий, которые с ней приключились.
Об одном, самом страшном событии, даже вспоминать не хотелось. Но кто–то за всем этим стоит, Марья обязательно должна разобраться.
И достав вторую пачку сигарет, Марья шаг за шагом вспоминала страшный вечер.
Марья была дома, дожидалась Игоря с работы, он задерживался. У них были планы на этот вечер, девушка нервничала. Может, он просто опаздывал? Звонок. Марья кинулась к телефону. Грубый мужской голос. «Твой Игорек у нас. Десять штук баксов или…» мужской визг. Кровь прихлынула к вискам Марьи. Игорь? Визг, несомненно, принадлежал мужчине. Страх и отчаяние охватило девушку.
— Где он? – закричала она.
— Сейчас берешь деньги и едешь к  старому кирпичному заводу. Оставляешь машину и идешь к проходной. Все.
Марья лихорадочно стала собираться. Деньги Игоря лежали в сейфе, она быстро сгребла в пакет пачки, начала одеваться, никак не могла попасть в сапоги, её трясло, отчаянный визг все ещё стоял в ушах.
Как она доехала, одному Богу известно. Бросив машину незапертой, она с пакетом ринулась к проходной. «Пришла?» – грубый голос звучал с насмешкой. Она протянула пакет.
— Где Игорь?
Сильные руки схватили её запястье и вывернули за спину.
— Сама пришла, слышите, ребята? – засмеялся главарь и начал расстегивать её куртку.
— Где Игорь? – с отчаянием закричала девушка, но получила сильный удар кулаком в лицо.
Их было несколько. Они неспешно издевались над ней, насиловали по очереди, вливали ей в рот водку и фотографировали. Сначала она пыталась отбиваться, её стали пинать ногами, но главарь прикрикнул: «Не портить картинку», – и под дружное гоготание мужланы стали придавать ей ужасные позы для фото; выворачивая руки, ставили её на колени и изощрялись как только могли.
— Где Игорь? – плача, все время спрашивала она.
— Дома, где же ещё? – заржал главарь, – мы его сегодня не видели.
— Что? – не поверила Марья.
— А при чем здесь Игорь? Ты заплатила и получила удовольствие, – ржали они, – а мы сегодня вроде как мальчики по вызову. За десять штук хорошо тебе с нами?
Это было чудовищно. Это было так ужасно, что просто не могло происходить с ней. «Это сон, кошмарный сон», – говорила она самой себе. «Я сейчас открою глаза и проснусь».
Но кошмар не кончался. Девушка, уже почти потеряв чувствительность, только вздрагивала, когда они пинали её на прощание.
Наконец компания уехала.
Марья лежала на снегу и только теперь начинала замерзать.
Её рвало, тело было осклизлым и мерзким, она кое–как обтерлась водолазкой и выбросила её на снег. Запахнув на голой груди куртку, она натянула джинсы, сапоги и еле шевелясь от происшедшего, двинулась к машине.
Игорь был дома. Увидев её полуживую, разбитую, неодетую и грязную, он закричал:
— Ты где шлялась? Зачем взяла деньги? Почему ты в таком виде?
Она зарыдала:
— Игорь, вызови милицию! Они меня изнасиловали. Они хотели тебя убить, понимаешь? Игорь, они отняли деньги, вызови милицию?
— Кто они? С кем ты связалась?
— Я ни с кем не связывалась. Я их не знаю. Пожалуйста, вызови милицию!
Она протянула руки и хотела прижаться к Игорю, чтобы он утешил её, защитил, но он отшатнулся от неё, как от прокаженной.
— Что? Не смей приближаться ко мне, шлюха! Ты думаешь, я приму тебя после этой грязи?
— Вызови милицию, –  плача, причитала она.
Он не реагировал. Тогда Марья, не разуваясь, подошла к телефону и начала набирать номер. Игорь выхвати у неё трубку.
— Не смей позорить мою фамилию! – закричал он.– Иди, отмойся, а потом, чтобы духу твоего в моем доме не было, воровка несчастная.
— Почему ты со мной так разговариваешь? Я ждала тебя дома, тебя не было, потом позвонили и сказали, что ты у них…
— Что за бред ты несешь? Мы полдня ждали тебя у бабушки. Она при мне два раза звонила тебе, но ты к телефону не подходила. Кстати, она давно мне говорила, что ты ведешь двойную жизнь, а я только сейчас это понял.
— Игорь, она мне не звонила, – тихо сказала девушка.
Он со злостью натягивал ботинки.
— Игорь, она мне не звонила, Игорь! Не звонила!
Но Игорь, схватив с вешалки дубленку, вышел из дома, громко хлопнув дверью.
…Сколько прошло дней?
Марья включила телевизор. По нескольким каналам шли фильмы, по двум – разбирали семейные проблемы. Она со злостью щелкнула выключателем. Почему–то раньше она считала, что вся эта семейная грязь подобных шоу – выдумка режиссеров. Оказывается, в жизни её тоже немало.
Раздался звонок. Марья медленно взяла трубку, боясь услышать голос Игоря.
— Марья, это ты? Ты живая?– услышав взволнованный голос Люськи, Марья нажала на рычаг. Телефон зазвонил снова. Марья не спешила снова брать трубку. Встала, подошла к окну. Закурила. Телефон не умолкал.
— Чего тебе надо? – наконец взяла трубку она.
— Подожди, не бросай трубку. Марья, родная, вспомни, что ты мне обещала, когда мы виделись в последний раз, – затараторила Людмила.
— Уж Игоря я тебе точно не обещала, – хотела закончить разговор Марья, но подруга сыпала словами, как пулеметной очередью.
— Я просила тебя выслушать меня один раз, только один раз, помнишь, ты обещала мне это? Пожалуйста, выслушай меня, только раз, и я навсегда исчезну из твоей жизни, если хочешь. Ну, пожалуйста, это очень важно. Тебя хотят убить.
— Если ты, то мы это уже проходили, – насмешливо сказала девушка.
— Марья, прости меня, но я ничего этого не делала.
— Так ты до сих пор беременна?
— Я? С чего ты взяла? Ах, да.… Слушай, можно я приду к тебе, все расскажу?
— Нет.
— Марья, я все равно приду сейчас, хочешь, можешь не открывать дверь, но я буду кричать тебе из–за двери.
— Знаешь, мне уже все равно.
— Ну, все, я возьму винца и еду.
— Нет уж, больше твоего винца я не пью, – усмехнулась Марья.
— Согласна, только ничего вообще не пей, что у тебя в доме.
— Это ещё почему?
— Ради Бога, вспомни свою бабку и просто не пей, ладно? Я уже еду, целую, пока!
Марья, услышав в трубке гудки, задумалась.
  Бабка…Что–то крутилось в голове, но девушка не могла припомнить. Она тупо смотрела на телефон.
«Мы полдня ждали тебя у бабушки. Она при мне два раза звонила тебе, но ты к телефону не подходила…» Почему он был там? Ведь на вечер у них были планы.
Неужели это подстроила она?
Игорь никогда не опаздывает, и Марья, волнуясь, должна была сразу поверить звонку.
Бред какой–то. Ну, не заладилось у них что–то в отношениях, но дойти до преступления?
Она ведь ждала от них правнуков. Что могло случиться?

ГЛАВА 20.

По–хозяйски заверещал звонок. Марья посмотрела в окно – Люська топталась у дверей, явно нервничая. Вздохнув, хозяйка открыла дверь. С порога Людмила кинулась ей на шею.
— Прости, Марья, прости, я никогда не спала с Игорем, Бог свидетель.
— Хоть Бога не вспоминай, – оттолкнула её Марья и направилась на кухню. Люська шла за ней, на ходу снимая сапоги и куртку.
— Марь, я купила вино и конфеты только что, вот чек.
Села за стол, привычно в ящике нашла штопор, открыла бутылку, налила себе полный бокал и залпом выпила.
— Чтобы ты не боялась пить.
Марья пыталась скрыть улыбку. Суматошная, бойкая Люська ей все равно нравилась, она всегда завидовала её агрессивному оптимизму.
— Что, умрем вместе? – саркастически спросила она гостью.
— Давай бокал, – скомандовала та. Они чокнулись и выпили. Но Марья вела себя очень строго, боясь показать подруге, что на самом деле давно простила её.
— Так ты меня выслушаешь, как обещала, помнишь? Ладно? – сбивчиво, волнуясь, говорила Люська, – только дай мне что–нибудь поесть, ладно? А то я от голода даже говорить не могу.
— Ты что, не обедала?– равнодушно открывая холодильник, спросила Марья.
— Обедала, и даже ужинала, нисколько не смущаясь, ответила гостья.
— У меня ничего нет, – спокойно оглядев холодильник, сказала Марья.
— Ничего себе. На тебя это не похоже. Как же Игорь терпит?
— Игорь ушел, – просто и буднично сказала девушка.
— Что? – присвистнула Люська.– неужели из–за меня?
 — Лучше бы из–за тебя, – вздохнула Марья.
Люська откинулась назад и внимательно посмотрела на Марью. Потом дотянулась до выключателя и включила полное освещение. После неяркого ночника свет ослепил Марью, она зажмурилась. Люська с содроганием осматривала лицо подруги.
— За что он тебя? – тихо спросила.
— Это не он. Лучше налей вина.
Люська налила вина, открыла коробку конфет.
— Рассказывай, – потребовала она.
— Сначала ты, – спокойно ответила Марья.
Люська начала рассказывать все по порядку, с того момента, как познакомилась на своем участке со Стефанидой Петровной. Между делом она подносила конфеты ко рту, внимательно их рассматривала и по одной отправляла в рот. Марья слушала, не перебивая, выкуривая одну сигарету за другой. Коробка опустела, Людмила вздохнула, закрыла её, смяла и выбросила в мусорное ведро.
— Ну вот, в принципе и все, – наконец закончила она. – А потом я тебе звонила, звонила… а теперь ты расскажи, что у вас случилось.
— Я ничего не понимаю, – сказала Марья.– Вино было от тебя, мы его выпили, отключились, потом кто–то открывал мой кулон, я очнулась, а надо мной сидела ты.
— Какой кулон? – разозлилась Люська. – Я ничего не трогала.
— А потом, – словно не слыша, продолжала Марья, – меня изнасиловали и сделали кучу омерзительных фотографий. А Игорь сказал, что я украла деньги, а я беременна… – неожиданно даже для себя самой выпалила Марья.
— Ничего себе поворотец… Бедная моя девочка! – Людмила села на пол и, положив голову на колени Марье, обняла её ноги. Марья, погладив подругу по голове, расплакалась и сказала:
— Я совсем одна. Маме звоню – не отвечает. Что делать? Игорь велит уходить.
— Мы что–нибудь придумаем, Марь, честное слово, мы справимся. Я буду теперь с тобой. Прорвемся!
Близилось утро. Марья все ещё рассказывала о кулоне, бабке, деньгах.
— Одевайся, – резко сказала Людмила.
— Я никуда не хочу идти.
— Собирай вещи, одежду бери всю, деньги, если здесь хоть что–то осталось, бери все.
— Нет, денег я не возьму.
— Ты не возьмешь, я возьму. Это за моральный ущерб, а ещё надо на содержание их ребенка. Не спорь со мной, деньги пригодятся. Жить будем у меня.
— А как же Игорь?..
— Он знает, что ты беременна?
— Нет ещё, я все сомневалась. А когда хотела сказать, не успела…
— Теперь он и не поверит, что от него. Ладно, шевелись. Скорее уйти из этого гадюшника.
Марья колебалась. Она ещё надеялась, что Игорь опомнится, примчится к ней, попросит прощения. Но оставаться одна в этом доме уже боялась.
— Давай допьем вино на дорожку. А конфеты ты куда дела? – озираясь по сторонам, спросила Люська.
— Нахалка! Умяла все конфеты до единой, и ещё не заметила! – засмеялась Марья.
Они вдвоем собрали Марьины вещи и, вызвав такси, переехали к Люське.

ГЛАВА 21.

— Я боюсь оставаться одна в твоей квартире.
— Быстро собирайся, пойдешь со мной на работу.
Марья мгновенно натянула на себя малиновое вечернее платье и, поправив кулон, распустила волосы. Людмила, оценивая её внешний вид, задумалась:
— Знаешь, лучше нам с тобой его пока спрятать.
Марья послушно сняла цепочку и потянулась к шкатулке.
— Ты что, с ума сошла? Дай сюда, – и, оглядывая нехитрые пожитки, Людмила взяла с подоконника старую выцветшую куклу.
—Это мне ещё на десятилетие отец подарил, – с любовью сказала она и отвинтила кукле половину головы, ту, которая с волосами. – Видишь тайник? – и, положив цепочку в куклу, опять завинтила череп.
Марья сидела в ресторане за столиком и медленно напивалась. Людмила в перерывах между песнями подсаживалась к ней, пытаясь её отвлечь и развеселить. Не получалось.
— Ну, ты совсем плохая стала. Ничего не съела, а бутылка пустая. Поешь лучше.
— Не хочу.
— А чего ты хочешь?– бесцеремонно пододвигая к себе Марьины тарелки, спросила Люська, больше из вежливости.
— Умереть хочу.
— Я тоже хотела, да, видишь, живу. Ещё чего ты хочешь?
— Ещё хочу родить девочку.
— Дальше.
— Ещё хочу, чтобы Игорь вернулся.
— Ты ему звонила?
— Я???
— Действительно. Чего ты хочешь дальше?
— Хочу отомстить этим подонкам.
— Мало.
— Ещё хочу похоронить эту бабку.
— Хорошее желание. Я тоже с удовольствием бы сплясала у неё на могиле. Теперь главный вопрос – ты хочешь сначала умереть, а потом все это сделать или наоборот?
Марья серьезно, как трезвая, задумалась. Люська с улыбкой глядела на неё.
После долгой паузы Марья наконец–то произнесла:
— Поживу.
—  Отлично. Приступаем к плану действий: находим подонков, делаем с ними, что хотим, а потом, с их же помощью, хороним бабку. Согласна?
— Согласна.
— Игоря исключаем?
— Исключаем, – послушно кивнула головой Марья.
— Только у нас есть одно обстоятельство. Мы должны все это провернуть за полгода. Какой у тебя срок?
— Десять недель.
— Управимся. А то потом уже будет слишком опасно, да и некогда – надо будет нянчить новую мадемуазель. Согласна?
— Согласна, – обрадовано  кивнула Марья.
— Теперь я за это выпью, а тебе пить хватит, ты за это лучше поешь, – пододвинула подруга тарелку с мясной нарезкой.

ГЛАВА 22.

Время шло, но ничего не менялось.
 — Две недели здесь живу, – вздохнула Марья. – Хоть бы кто–нибудь обо мне вспомнил. Давай съездим домой, я цветы полью, если Игоря нет. А если он там, поговорим о разводе.
Людмиле ехать не хотелось. Но Марья совсем закисла в её небогатой квартирке, ей необходимо взбодриться. Да и права она насчет цветов – скоро весна, а цветы у Марьи слишком красивы, чтобы дать им умереть. К тому же практичный характер Люськи уже присмотрел им место на подоконнике.
Поехали. Ворота и двери были заперты, но когда девушки вошли в дом, они обомлели. Все было вверх дном; кто–то тщательно обыскал все вещи. Сломанные цветы валялись на полу – земля из горшков была вытряхнута. Марья не задумываясь, набрала номер мобильника Игоря.
— Что ты устроил в доме? Хоть бы цветы пожалел!
— Это я устроил? Я заезжал, видел, что ты после себя оставила. Это ты так денег искала? Мало тебе тех было? И вообще, какое тебе дело до беспорядка? Это не твой дом.
Марья бросила трубку и расплакалась. Людмила спросила:
— Это что, не он устроил? – и кивнула на беспорядок.
— Говорит, это я…
— Так, если не он и не ты, то кто? Поехали отсюда быстрее.
— Я не могу. Ты езжай, а я приберусь. Хоть Игорь и сказал, что это теперь не мой дом, но мне здесь было хорошо. Я должна здесь навести порядок.
— Ты с ума сошла? Давай вызовем специальную бригаду, они здесь все до блеска отчистят.
— Нет, не хочу, чтобы ещё одни чужие руки рылись в этих вещах. Езжай!
— Ну, уж, нет. Одна ты здесь точно не останешься. Только времени у нас немного.
— Может, музыку включим?
— Тогда не услышим, если кто войдет.
Девушки, закрыв дверь изнутри на щеколду, молча стали наводить порядок.
— Цветы возьмем к себе, может, отживеют ещё. И ты не будешь сюда рваться. Продукты возьмем все. Чего им пропадать? – приговаривала Люська, но Марья её не слушала. Она засиживалась над каждой упавшей книжкой, разглаживала каждую оброненную фотографию, долго держала в руках постель, принюхиваясь к подушкам. Ей казалось, что они ещё хранят запах Игоря, запах их счастливой жизни. Девушке все было дорого в этом доме. Людмила начинала нервничать.
— Мы сейчас на работу опоздаем, а это, между прочим, единственный источник нашего дохода, – ворчала она, отбирая у Марьи из рук вещи и ставя их по местам.
— Поезжай одна, – с блаженной улыбкой на лице говорила Марья и надолго брала в руки очередную вещь.
— Ненормальная, – злилась Люська, но обижаться не могла.
Наконец, они закончили. Вызвали такси, времени у них было, только, чтобы переодеться и выгрузить вещи. Открыли дверь – и опять шок. Теперь квартира Людмилы была перерыта. Все вещи валялись на полу, шкафы с распахнутыми дверцами зияли пустотой.
— О, Господи, ну что им ещё надо? – Люська была готова впасть в отчаяние.
— Так, переодевайся и марш на работу, я остаюсь.
— Тебе что, не страшно одной?
— Это же квартира, а не усадьба. Тут везде люди.
— Где они были, эти люди, когда нам дверь ломали.
— Поезжай, я придвину стол к двери, никто не войдет. Давай, а то нам спать негде будет, пока не уберемся.
Немного посомневавшись, Людмила ушла. Как–никак, теперь на её шее сидели двое – Марья и её пока неродившийся ребенок.
Лифт где–то застрял. Девушка побежала по лестнице вниз и увидела у мусоропровода местную достопримечательность, бомжеватого виду деда Гришу. Тот без зазрения совести перебирал кем–то просыпанный мусор.
— Привет, Людок, деньгами не поможешь? – по–свойски спросил он.
— Нет, – привычно ответила она, но, передумав, сказала: – взаймы не даю. Но подзаработать могу помочь. Полтинник нужен?
— Завсегда. Чего отремонтировать или перегрузить?
— Дед Гриш, узнай, кто у меня в квартире перерыл все, полтинник сразу отдам.
— Мне бы авансик… Ребят угостить, поспрошать, покумекать сообща. Взяли–то чего?
— Да чего у меня брать–то, дед Гриш, а то ты не бывал у меня, не видел. Вот перерыли всё, понять не могу, кто и зачем. Ладно, держи аванс.
И отсчитав ему три десятки, побежала дальше.
Марья энергично наводила порядок. Теперь уже ей хотелось поскорее отмыться от этих грязных чужих ладоней, которые шарили по их квартире, вещам, одежде. Хотелось чистоты. Она брезгливо собрала постельное белье и понесла в ванную, споткнувшись о валявшуюся под ногами куклу. Подняла, открутила ей голову. Цепочка с кулончиком были на месте. Улыбнувшись Люськиной смекалке и подумав, она опять закрутила куклу и посадила её на тумбочку. В дверь застучали.
— Кто там? – испуганно спросила она.
— Мне бы Люську, она денег мне обещала, – раздался голос изрядно выпившего деда Гриши.
Марья открыла. Гость потоптался на пороге, не решаясь войти.
— Так вот что у нас за краля поселилась. Пока тебя не было, у Люськи никто не безобразничал. Значит, весь тарарам по твою душу был. Денег давай.
— За что и сколько?
— Скажу, кто у вас тут был. Полста давай.
 Марья протянула сотню.
— Значит, так. Был тут мужик, из интеллигентов, больно уж ловко орудовал с ключом. Мы его спросили, что он тут делает, у двери, а он сказал, что хозяйка заплатила в его фирму, чтоб замок поменять да сигнализацию установить. А когда мы засомневались и сказали ему Люську позвать, он сказал, что она душ принимает. А сам дверь открыл, вошел и за собой закрыл. Ну, а мы–то что… Может, там у них любовь…
— Вы его видели?
— Ну, я–то не видел. Но ребята мои видели, друзья, они не соврут
— И это все?
Cтарик, испугавшись, что Марья потребует деньги назад, добавил:
— А приходил он сюда пешком. Машин никаких во дворе чужих не было, – и, быстренько развернувшись, отправился восвояси.
Людмила пришла поздно, потихоньку открыла дверь, стараясь не разбудить Марью. Но она не спала, сидела на постели, обняв колени руками.
— Дед какой–то приходил, сказал, что обыск был из–за меня. Но я ведь не богата!
— Так–так, – нахмурилась Люська, – сколько ты ему отвалила?
— Сотню. Да, ладно тебе. Зато он сказал…
— Знаю, что он сказал. Он и с меня полтинник взял, шулер проклятый. Я завтра поговорю с ним. Ну, держись, старый!
— Ну чего ты так раскипятилась. Подумаешь, полторы сотни. Он, может, хоть за квартирой присмотрит.
— Ничего себе – всего сотня! Нам деньги самим нужны.
— Может, мне на работу устроиться? – робко спросила Марья. Людмиле стало стыдно. Она подошла к подруге, чмокнула её в макушку.
— Ладно, прорвемся. Я тебе апельсинов принесла. А насчет деда ты права – скажу завтра, чтоб присматривал.
В дверь позвонили. Люська посмотрела в глазок – соседка тетя Тося рыдала взахлеб, вытирая кончиком фартука глаза.
— Что случилось, теть Тось? – распахнула Людмила дверь.
— Ой, горюшко у меня, горе, дядька двоюродный помер, телеграмму прислали.
Она запросто, по–соседски, уткнулась Люське в плечо. Та легонько отстранилась.
— Теть Тось, если вы насчет денег…
— Да какие деньги, что я, денег не найду, что ли. А вот песика моего оставить некому, — она опять заплакала громко, навзрыд.– Людочка, ты же добрая, сердце у тебя золотое, возьми на недельку, не больше, не могу же я его в поезд взять…
— Что? Нам? Собаку? Теть Тось, да Вы что, я не возьму ни за что! – и оглянулась на Марью, ища поддержки. Марья встала  и подошла к ним:
— Мы обязательно возьмем, не волнуйтесь.
Соседку как ветром сдуло. Мгновенье спустя она держала на руках грязного белого цвета болонку.
— Её зовут Пусик, ест все подряд, – протараторила она и быстро исчезла, захлопнув за собой дверь, пока девчонки не передумали.
— Ты с ума сошла? Нам ещё блохастую собачку? Чем кормить будем?
Но Марья уже одевалась.
— Я быстро, куплю шампунь от блох и собачьей еды. Ты сама чего–нибудь хочешь?
— Да, колбасы, – сердито ответила Люська.
Марья вернулась веселая, чмокнула Люську в щеку, достала из пакета пломбир со сгущенкой и отдала ей.
— Не подлизывайся, транжира,– проворчала девушка для вида – злость уже прошла.
Они вдвоем попытались отмыть лохматое чудо. Собака, никогда не испытывавшая на себе прелести принятия ванн, от изумления даже не шевелилась.
— Ого, сколько грязи! – ужаснулась Марья.
— Так, милая, сколько лет не мыли!
Марья высушила собаку феном. Та развалилась и от удовольствия закрыла глаза. А потом, когда уплела целую миску собачьего корма, даже не знала, облизывать Марьины ноги или тарелку.
— Смотри, какая она ласковая, – уговаривала Люську Марья.
— Была бы ласковая, если бы магазины по ночам не работали! Чур, не я с ней гуляю.
Пуся спала спокойно, под Марьиным краем дивана. Молчала, потому что теплая Марьина рука полночи гладила глупую собачью голову.

ГЛАВА 23.

Деньги кончались. Ресторан, где работала Людмила, на две недели закрыли для проведения дизайнерских работ. Днем Людмила, тайком от Марьи, искала подработку, но в маленьком городе ей это никак не удавалось.
Марья, собравшись гулять с собакой, незаметно от Людмилы достала кулон и пошла к ювелиру.
— Сколько это может стоить?
Ювелир, которого звали Сергей Иванович Виссарионов, в тот же миг узнал кулон и густо покраснел.
— Вы хотите его продать?
— Да.
— Десять тысяч Вас устроят? – заикаясь, спросил он. От Марьи не укрылось поведение ювелира.
— Десять тысяч? – саркастически спросила она и выдернула цепочку из его рук.
— Двадцать, – быстро предложил он. Марья раздумывала, слегка раскачивая на пальцах кулон. Жадный взгляд Сергея Ивановича ни на секунду не отрывался от золотой вишенки.
— Моя последняя цена, – неуверенно сказал он, – двадцать пять тысяч.
— Я подумаю, – резко сказала она и ушла.
Сергей Иванович выбежал за ней. «Я буду Вас ждать!» – с надеждой крикнул ей вслед. Она усмехнулась, но даже не оглянулась.
Поехала к другому ювелиру.
— Какой интересный экземпляр, ручная работа, довоенного времени, – восхитился старый мастер.
— Скажите, а мог ли этот кулон попасть в какие–нибудь каталоги, энциклопедии?
— Ну, что Вы, – усмехнулся ювелир. – Вещь, конечно, нестандартная, но до шедевра ей далеко. Никакой ценности, кроме любительского интереса, она не представляет.
— А сколько этот кулон может стоить?
— Тысячи две, максимум, три. Рублей, конечно.
Марья ушла. Посетив ещё пару мастерских и услышав подобные речи, она вернулась к Виссарионову.
— Что знаете про этот кулон Вы, чего не знаю я? – в лоб спросила его. Ювелир покраснел и замялся.
— Я просто очень люблю старинные вещи.
— Врете, – резко сказала она.
Он развел руками. Марья обратила внимание на его тонкие, ухоженные руки. «Как у белогвардейца», – нелепая мысль пришла ей в голову.
— А это не Вы, случайно, устраивали обыск в моем доме? – вдруг грубо спросила его. Он покраснел ещё больше и, заикаясь, начал нести какую–то чушь.
Марья повернулась и демонстративно ушла.
Людмилы дома не было. Марья достала плоскогубцы, какие–то сломанные очки, что валялись у Людмилы в ящике – вместо лупы, пару щипцов и молоток. Уселась перед окном  и начала ломать кулон. Но ничего не получалось. Вишенка царапалась, но даже не плющилась. Промаявшись целый час, она со злостью швырнула кулон в голову несчастной куклы.

ГЛАВА 24.

После некоторого отчуждения между Керимом и Людмилой,  связанного с переездом Марьи, Людмила снова приехала к нему домой.
— Тебе что–то надо, – грустно сказал он.
— Да нет, ничего особенного, я просто соскучилась.
Они занялись любовью, но что–то стояло между ними.
— Значит, надо начать с твоего «ничего особенного», – вздохнул Керим, –выкладывай.
— Мне нужен водитель вот этой машины, – девушка достала из сумочки листок с номером.
— Но здесь только две цифры, – удивился Керим, – и что значит синяя иномарка? Хоть марку машины узнай. Что за машина?
— Вижу, что две цифры. И читать умею. А если бы я знала про эту машину, я бы тебя не спросила, –со злостью сказала Люська и стала собираться домой.
— Ну, подожди, перестань сердиться, – начал уговаривать Керим.
— Некогда мне с тобой сидеть, – она уже обула сапожки и открыла дверь.
— Ты сумасшедшая, – схватил её Керим, обнял, уложил на кровать. – Я же не говорю тебе нет. Я узнаю, обязательно, все, что смогу. Ну, не уходи. Мы совсем перестали видеться. Побудь со мной. Расскажи мне, что за машина, зачем она тебе?
— Владелец этой машины со своей компанией изнасиловали Марью.
— Опять Марья! Я уже не могу слышать это имя! Тебе – о какое до этого дело? Ты же не собираешься мстить за неё? Отстань, это уже не игрушки.
— Как хочешь, – сказала Люська, и, вырвавшись из его объятий, ушла, захлопнув дверь.
— Господи, за что я люблю эту женщину? – воскликнул Керим и изо всех сил стукнул кулаком по стене.

ГЛАВА 25.

Стефанида готовила Игорю завтрак.
Он жил у неё, ездил на работу, по вечерам засиживался с друзьями допоздна, но даже водка его не брала. Приходил, молча садился в кресло и смотрел в одну точку.
Никакие вкусности, приготовленные заботливой бабкой, никакие истории не могли отвлечь Игоря от его тяжелых, мрачных мыслей. Он тосковал по жене, уютному дому, теплой постели. Но когда жалость ножом подкатывалась к горлу, и он хватался за телефон, словно приведение, появлялась Стефанида.
— Сначала убей меня, – властно говорила она, а потом уже звони своей потаскушке.
Недели шли, злость Игоря на Марью таяла, он уже не так сильно испытывал жалость к Стефаниде, чтобы оставаться у неё. Вечером он сказал бабушке, что возвращается к жене.
— Только не сегодня, не на ночь, – взмолилась она, и слезы брызнули из её глаз. – Ну, хочешь, я на колени встану…
— Ну, елки–палки! – с досадой воскликнул парень и резко отошел к окну. Он не мог позволить бабке ползать перед ним на коленях, но и слушаться её дольше не было сил.
— Все, бабуль, я завтра ухожу, – твердо сказал он и вышел на балкон.
Стефанида насилу дождалась, когда он уляжется и уснет. Но Игорь долго не мог уснуть, ходил по комнате из угла в угол, курил, чертыхался, ложился в постель, но снова вскакивал и снова наматывал круги по комнате.
Наконец уснул. Стефанида глянула в окно – самое темное время ночи, как раз перед рассветом. Ведьмино время. И Стефанида, не боясь ни Бога, ни черта, двинулась к одинокой старушке, божьему одуванчику, живущей на самой окраине.
Старушка не спала. В её ветхой избенке стоял густой запах какого– о странного варева.
После недолгого разговора и отсчета зеленоватых купюр Стефанида ушла, унося в пакетике мрачного вида порошок.
«Для подавления воли», – сказала она знахарке.
«Когда ты успокоишься, Стеша?» – спросила та.
«На что жить будешь?», – и ушла.
«Ох, Стешка, Стешка», – укоризненно покачала головой старушка.

ГЛАВА 26.

— Ты стала тяжело вставать, – как–то утром заметила Людмила. Собака нетерпеливо тявкала у дверей, поджидая Марью.
— Я так не высыпаюсь, – пожаловалась девушка.– Сплю, как принцесса на горохе, всё тело болит, –и, откинув одеяло, Марья стала рассматривать свои ноги.
— Вот видишь, правда, как на горохе – я вся в синяках.
Людмила посмотрела и насторожилась.
— Ну–ка подними сорочку.
Марья испуганно разделась.
Голубоватые пятна были на бедрах, на плечах и даже на груди.
— А, ну это от беременности, – уверенно сказала Люська, – но все–таки надо сходить к врачу.
— Это просто меня твой домовой щиплет, хочет, чтобы я ушла. Дома же у меня ничего не было. А в больницу не пойду, не хочу, чтобы Стефанида узнала о ребенке.
— Ты это зря. Сходи.
— Я сама знаю.
— Как хочешь, – вздохнула Люська, но чернота под Марьиными глазами ей очень не нравилась.
А Марья быстро оделась и на радость Пусе вышла на улицу. Решила в это утро погулять подольше, чтобы крепче выспаться. Дошли с собакой до самой окраины города и остановились перед старым кирпичным зданием с интересной кладкой. Марья залюбовалась  красотой старинной архитектуры. Дом был в запустелом виде – ставни заколочены, над входом висела табличка «Краеведческий музей». Девушка тронула дверь – закрыто.
— Эй, чего тебе надо? – раздался голос из соседнего двора.
— А это у вас что, музей? – спросила Марья.
— Ну да, музей, только он года три как закрыт, а тебе–то что? – показалась любопытная старушечья голова.
— Да просто интересно. А почему закрыли?
— За последние годы никто, окромя тебя и не поинтересовался. А ты, ежели утащить чего хочешь, зря стараешься, брать там нечего, одни тряпки да бумажки.
— А кто им заведует?
— Дак ведь у нас есть отдел специальный в горисполкоме, – не без гордости и важности заявила старушка.
«В горисполкоме, – усмехнулась Марья, – это теперь по–другому называется».
И вдруг чертиком пронеслась мысль – а не сходить ли туда?
Вернувшись домой, девушка быстро привела себя в порядок, придав своей внешности наиболее официальный вид. Посмотрела в зеркало – животика ещё совсем не видно. Взяла свои документы, вызвала такси и подъехала к городскому Белому дому – зданию администрации местного муниципального образования.
Секретарша управления культуры, оценив сверху вниз безупречный внешний вид Марьи, процедила:
— Вы по какому вопросу?
— По государственному, – с вызовом ответила Марья и прямиком пошла к начальнику. Тот отхлебывал кофе из дешевой керамической кружки.
— Вам что, не сказали, что я занят?
— «Нескафе» делу не помеха, здравствуйте, – улыбнулась девушка и села на ближайшее к нему кресло.
— Ух, ты какая… – в ответ улыбнулся начальник и вдруг сразу понравился Марье. Она вообще любила толстых, лысых и улыбчивых мужчин. – Это ведь «нескафе»?
— А как Вы узнали?
— По запаху, – и улыбнулась. «Если я скажу, что каждое утро меня тошнит от этого запаха по причине токсикоза, разговора точно не получится».
— Я тут набрела случайно на одно интересное здание, только не могу понять, почему оно закрыто. Краеведческий музей называется.
— Забыли снести, – развел руками начальник. – А Вы хотите его купить под свои апартаменты?
— Нет, я просто хочу в музей.
— А, помню, помню: в воскресный день с сестрой моей
Мы вышли со двора,
Я поведу тебя в музей,
Сказала мне сестра…
Так, кажется?
— А, может, и правда, съездим? – рискнула Марья.
— Легко. Мне как раз пора пообедать. Составите мне компанию?
— У вас что, в музеях ещё и кормят? – засмеялась Марья.
— Пока, к сожалению, нет. Так что, едем?
Девушка протянула руку:
— Марья.
— Николай Петрович.
Они приехали в музей. Начальник долго не мог открыть скрежещущий ржавый замок, но все–таки дверь поддалась, и они вошли в темное, пыльное помещение.
— Как я люблю этот запах старины, – зачарованно проговорила Марья, с интересом рассматривая стены. Николай Петрович пристально следил за ней.
— А кто здесь руководитель?
— Была у нас Изольда Павловна, пенсионерка, да умерла. А потом так никого и не взяли – кто пойдет на такую зарплату. Вы бы пошли?
— Да,– немного подумав, четко ответила Марья.
Он удивился.
— И Ваши предложения?
— Во–первых, ремонт дороги, озеленение, ремонт здания. Это глобально, но окупаемо. Реклама. С утра и до вечера, на радио и телевидении. Сделаем вход платным, а у населения задорого скупим весь антиквариат. В перспективе – выставки–продажи картин, изделий народного творчества, вечера народной музыки и так далее. Вы слушаете?
— Для трех минут раздумья программа неплохая. Но Вы мечтательница. Сюда без денег никто не приходит, а Вы за деньги хотите.
— Зато мы не будем полностью зависеть от бюджетного финансирования. А развернуться здесь можно. Спонсоров найдем. Столько земли вокруг пустует.
Голова Марьи работала с бешеной скоростью и выдавала все новые и новые идеи. Николай Петрович слушал её с удовольствием.
— Что ты будешь делать в первую очередь?
— Все здесь сначала нужно отмыть.
— Где ты возьмешь людей? Сама возьмешь тряпочку?
— Я схожу в школу.
— И дети толпой, с ведрами, побегут в эту хибару?
— Я выберу шесть девочек и шесть мальчиков, зачислю их в штат, и они будут получать небольшой процент от реализации входных билетов.
— Почему шесть, а не десять? И, зачем нужны мальчики?
— Потому что оптимальное количество людей в любой компании – двенадцать человек. Как двенадцать апостолов. А мальчики – во–первых, живой интерес для девочек. Во–вторых, им же кроме курения в подвалах, заняться нечем. А здесь мы поставим компьютер. И родители будут рады.
— Ты что, всю жизнь в музеях работала?
— Это важно?
— Поехали обедать.
Они заехали в небольшое кафе, быстренько перекусили, ещё раз обсудив перспективы развития музея. Николай Петрович всё с большей симпатией всматривался в Марью. Она удивляла его своей грацией, серьезностью и энтузиазмом. Потом они поехали в управление. Он попросил её документы, внимательно изучил, потом подал ей бумагу, ручку.
— Пиши. Заявление. С большой буквы в середине листа. Ниже.
— Я знаю, как надо.
— Учись не перебивать меня.
— Прошу принять меня.… Пишешь?
— Пишу.
— На должность заместителя начальника управления культуры.
— Что? – круглые глаза Марьи стали ещё круглее от удивления.
— Не побоялась идти на маленькую зарплату, не испугаешься и большой. Трудовую книжку я твою пролистал, подходишь. А я давно человека ищу. Но не бойся, музей останется за тобой. И апостолов сама выберешь. Пойдем, я покажу тебе твой кабинет, завтра к восьми на работу. В отделе кадров я скажу, чтобы без медкомиссий там всяких, а то работы много – время терять. Водителю скажешь адрес – он будет тебя возить.

ГЛАВА 27.

— Пойми, мне нужен стаж, и больничный, и декретный. Ну, на что я куплю кроватку и коляску? А здесь персональная машина, свой кабинет. Я не могу упустить такую возможность. Не век же мне сидеть у тебя на шее, – уговаривала вечером Марья насупившуюся Людмилу.
— А наш план, ты забыла про него?
Марья задумалась.
— Потратить всю жизнь на то, чтобы отомстить? Но это же шаг назад. А нам надо вперед. Девочка моя скоро родится, будет расти, вот о чем мне хочется думать. Я так устала вспоминать плохое…
— Но твои синяки – это же очень опасно, тем более, если ты будешь целыми днями на работе. Здоровее ты от этого не станешь!
— Обещаю, я буду ходить в ведомственную поликлинику. А тебе самой о себе подумать пора. Замуж тебе надо, ребенка родить. Что у вас с Керимом происходит?
Людмила понимала, что Марья права. Но, вздохнув, чмокнула её в щеку и стала собираться в ресторан.
— Пойдешь со мной?
— Выспаться бы надо перед работой.
— Уж если ты за месяц безделья не выспалась, то одна ночь тебя не спасет. Пойдем, отметим окончание твоей безработицы.
Они вошли в ресторан и первым, на кого они наткнулись, оказался Николай Петрович.
— А у нас здесь как раз мальчишник, – словно оправдываясь, заговорил он, целуя Марье руку и знакомясь с Людмилой.
— Заочно–то я Вас давно знаю, но то, что посчастливится познакомиться ближе, это просто сюрприз. Добро пожаловать за наш столик!
— Нет–нет, спасибо, нам нужно поговорить вдвоем, а там видно будет,– мило защебетала Люська, с опаской ища глазами компанию Керима.
К середине ночи, когда Людмила все пела и пела, Николай Петрович пригласил Марью на танец, а потом проводил её к своему столику.
— Познакомьтесь, господа, это наш новый заместитель начальника управления культуры, Марья Сергеевна.
Мужчины с интересом рассматривали её. Николай Петрович по очереди представлял девушке всех членов компании, в основном работников местной администрации.
— Какая полезная встреча, – улыбнулась Марья.
— Мы рады, что такая девушка тоже оказалась нашей.
— Наша Маша, – скаламбурил кто–то.
— Нет, меня зовут Марья, только Марья.
— А фамилия как, только Марья?
— Завадская.
— О, знаменитая фамилия в наших краях.
— Чем? – удивилась девушка.
— Ты что, не местная?
— Нет, у меня муж местный.
— У семьи Вашего мужа знаменитое революционное прошлое, поинтересуйтесь–ка у историков, – посоветовал кто–то.
— Да она сама теперь музеем заведует, – сказал Николай Петрович.
— Тем более. Можно такие факты раскопать – прелюбопытнейшие.
Марья внимательно слушала.

ГЛАВА 28.

Новая работа, прогулки с собакой, работа Людмилы по вечерам, токсикоз – закружили Марью в едином хороводе. Она не перестала думать об Игоре, Стефаниде, – нет, ей просто не хватало для этого ни времени, ни сил. Теперь она стала засыпать мгновенно, ещё не коснувшись подушки, словно падала в какое–то забытьё, а просыпалась с трудом, от нетерпеливого повизгивания Пуси. Людмила честно попыталась взвалить обязанности утреннего выгуливания песика на себя, но её хватило только на одно утро. Дальше безропотная Марья занималась собакой сама.
Утром ей было некогда разглядывать голубоватые пятнышки, но они продолжали появляться. Марья похудела, осунулась, но – не расслаблялась. Ей платили очень приличную зарплату – совсем неплохую для маленького города, к тому же служебная машина, бесплатное питание. Но даже не это было главное. Ей просто нравилась работа, люди, её окружавшие. Во время семейной жизни она наскучалась одна. Теперь она словно стала частью новой семьи, её приняли очень тепло, и она с благодарностью отзывалась тем же. Многие работники администрации, для случайных  посетителей очень похожих на снобов, открывались для Марьи совсем с другой стороны. Они были галантны, дружелюбны, интересны, словно и не обременены тяжкой ношей государственной службы. К девушке относились хорошо – мужчины и в шестьдесят лет считали себя кавалерами; женщины, подозревающие о её беременности – с сочувствием, жалостью и каким–то покровительством. Школьники, которых Марья заинтересовала все–таки музеем, ценили в ней стильность и, как ни странно, строгость. Почему–то старшеклассников сюсюканье учителей особенно раздражает, а то, что Марья Сергеевна берегла и свое, и их время, вызывало безграничное уважение.
Как–то, вернувшись ночью из ресторана, Людмила растормошила спящую Марью.
— Ты представляешь, она приехала, а собаку не забирает, бесстыжая! Я–то к ней всегда хорошо относилась, а она – посмотри, что делает. Тихушница. Если бы я свет в её окошке не увидела, и не знала бы, что она приехала. Ну, тетя Тося, сейчас я ей все выскажу! – и, схватив пса в охапку, потащилась к соседке. Пуся скулила, вырывалась, жалостливыми глазами прося Марьиной помощи.
— Может, оставим? – робко спросила девушка.
— Ни за что, – отрезала Люська.
Её не было с полчаса. Из подъезда раздавались сначала стук Люськиных башмаков по железной соседкиной двери, потом крики, лязганье железа, визг бедного животного.
Вернувшись, девушка долго не могла успокоиться.
— Давай спать, – попросила Марья.
— Спи. Ложись, спи, – сказала она и пошла на кухню, но опять вернулась и растормошила Марью.
— Может, чаю попьем? – спросила она.
— Попей, а?
— Ну, ладно, спи, – и ушла. Но только Марья глаз с глазом свела, как она вернулась:
— А ты кушать не хочешь?
— Какой кушать, уже утро скоро, – промямлила девушка и уснула. Но Люська никак не могла угомониться:
— А колбаски тебе пожарить?
— Жарь, – со злостью окончательно проснулась Марья, откинула одеяло и встала с дивана. – Все жарь, что есть, как ты меня достала!
— А корм собачий будешь? – невозмутимо спросила Люська.
— Все буду, – рявкнула Марья и села за стол. Колбасу Людмила жарила так, как никто – порезанная кружками по два сантиметра толщиной и подрумяненная на сливочном масле до красной корочки, она выглядела очень аппетитно и была очень вкусной – жесткие краешки и сочная мякоть. Марья схватила вилку и начала жадно есть. Людмила резала зелень и наливала чай, а когда повернулась – обомлела.
— Эй, девушка, ты что? А мне? Вот нахалка. Три кружка с краю были моими.
— Пожарь ещё.
— Конечно, пожарю, я же с работы.
— А то, когда ты не с работы, не хочешь.
— А что, я много ем?
— Как четыре бегемота, – засмеялась Марья.
— Ты на себя посмотри – целую сковородку колбасы уплела! Похоже, ты и вправду беременна.
— Нет, притворяюсь.
Весело и непринужденно девушки опустошили холодильник, потом дошли до пряников, их разрезали пополам и мазали маслом. На улице светало.
— Нет, ну ты представляешь, если бы я не увидела у соседки свет, Пуся бы навсегда оставалась у нас.
— Да хватит тебе, успокойся, – сказала Марья и погладила себя по животику.
— Как я наелась, – проговорила она и вдруг почувствовала слабый толчок.– Ай!
— Что у тебя там? – вскочила Люська.
— Или малыш, или твоя колбаса.
— Колбаса,– уверенно сказала подруга.
Марья прислушивалась к своему организму, гладя руками живот. Толчки больше не повторялись.
— Иди, спи, беременная. Наелась колбасы, смотри не роди. Я спать не хочу, посуду помою.
Марья улеглась, блаженно растянувшись на диване и приговаривая «Детонька моя, солнышко мое». И – тут же уснула.
Но совсем скоро зазвенел будильник, так громко, что она вздрогнула.
— Ой, Господи, когда же я отосплюсь?
Рядом, закрыв лицо светлыми длинными волосами, спала подруга. Она ничего не слышала, спала, как убитая, но в кухне на столе Марью ждал завтрак.

ГЛАВА 29.

Марья сидела у себя в кабинете и уплетала с чаем горячие беляши, принесенные секретаршей из буфета.
— Вы сегодня прекрасно выглядите, Марья Сергеевна, – улыбнулся Николай Петрович, входя. – И вообще, надо сказать, вы похорошели за последние дни, посвежели.
«Токсикоз кончился»,– подумала она, но сказала:
— Николай Петрович, у меня неприятная новость, я даже не знаю, с чего начать.
— Только не говорите, что Вы в положении, а все остальное мы переживем.
— Это тоже, пожалуйста, переживите.
— Что? Правда? – расстроился он.– Ну, что за дела, я так долго искал себе зама. А теперь, когда дело пошло, вон в область вызывают, я на губернаторскую грамоту твою кандидатуру выдвинул, а ты.… А подождать никак?
— Мне скоро в декрет.
Он стукнул себя кулаком по лбу.
— Дурак старый, говорили мне не брать молодых.
— Этот недостаток скоро проходит, – грустно улыбнулась девушка.
— Пообещай мне, Марья Сергеевна, что после родов сразу вернешься на работу.
— А ребенок?
— Я сделаю тебе доплату, ты наймешь няню…
— Я сделаю все, как положено и, обещаю, вернусь, как только смогу.
— Хоть за это спасибо. Чаю нальешь?
Марья улыбнулась. Она очень боялась этого разговора, но не зря ей нравился шеф – побухтел и успокоился. В душе у девушки все пело, и на радостях ей хотелось его расцеловать.
— Ну, чего сияешь, как медный пятак? – нарочито грубо спросил он. – Соберись–ка, Марья Сергеевна, в Покровку, с ревизией. Что–то там неладное творится, да фильмы заодно киномеханику новые отвезешь, а то он ногу сломал. До вечера управишься.
Дорога в  Покровку проходила через район, где располагалась усадьба Завадских.
— Заедем туда, – сказала Марья.
— Зачем, Марья Сергеевна? – удивился водитель.
— Это мой дом.
Парень присвистнул. Марья  достала ключи, открыла калитку и прошла к дому. Тишина нарушалась только весенним птичьим гомоном. Она вошла в дом и почувствовала резкий запах перестоявшихся цветов. В зале на столе стоял огромный букет из розовых лилий. Она прошла в спальню – на кровати лежали увядшие багряные розы. Марья вздрогнула. Игорь, наверное, думал, что это очень романтично, но у Марьи возникли совершенно другие ассоциации. Увядшие цветы, увядшая любовь…
« Как на могилу набросаны, – подумалось ей. – И цвет ненастоящий какой–то, словно спекшаяся кровь». Она передернула плечом, сгребла цветы и понесла их в мусор. Лилии тоже нужно было выбрасывать, стебли загнили в воде и источали отвратительный запах. Сколько же они здесь простояли, подумала она и набрала номер телефона Игоря.
—Алё? – послышался едкий бабкин голос.
Марья молчала.
— Тебе чего надо от нас, ещё денег? – Стефанида сразу поняла, кто звонит. Марья нажала на рычаг и позвонила Игорю на работу, в управление.
— Он уволился.
— Почему?
— Мы на такие вопросы не отвечаем.
Набрала номер Вадика, игорева друга.
— Не знаешь, где Игорь?
— Дома, за бабкой ухаживает. У неё не то инсульт, не то инфаркт, не помню.
— Перелом костей желудка! – со злостью швырнула трубку.
Господи, как же она ненавидела эту мерзкую, гадкую старуху! Почему она вмешалась в их размеренную жизнь, за что?
В животе кольнуло. Марья села и стала руками ловить толчки, гладя себя по животу. Злость прошла, Марья улыбалась и говорила только: «Маленькое моё, солнышко моё»
Водитель засигналил.
— Марья Сергеевна, нам бы засветло успеть.
— Успеем, Сереж, поехали.
И, закрыв все двери, вышла.

ГЛАВА 30.

Внезапно почувствовав себя плохо на работе, Марья приехала домой. Открыла дверь ключом, вошла в квартиру – грохотала любимая Люськина музыка.
— У тебя новый халат? – кричал из ванной Керим.
— Не трогай его, это Марьин.– В ответ кричала Люська.
— Когда от тебя съедет эта приживалка?
— Скоро! – отмахнувшись, крикнула Люська. Она раздетая сидела на постели и, держа в руках перед собой компактную пудру, другой рукой подкрашивала губы. Вдруг рука дернулась, и в зеркальце пудреницы она увидела Марью. Резко оглянулась – Марья была бледна.
— Скорее, чем ты думаешь,– жестко сказала она и стала отцеплять от связки Людмилины ключи. – Вещи мои собери, я пришлю за ними водителя. Сколько я должна тебе за проживание?
Люська, накидывая халат, бросилась к ней.
— Ты что, с ума сошла, на что ты обиделась? Да я сдуру ляпнула, чтобы он отстал, прости меня, я тебя никуда не пущу.
Марья оттолкнула её и пошла к выходу.
— Ну, куда ты пошла, ну куда? Мы что, с тобой плохо жили? Не уходи, пожалуйста, – причитала Люська.
— Я возвращаюсь домой, – твердо ответила Марья.
— А Игорь?
— Я  буду его ждать, он простил меня, я знаю.
— Простил тебя? За что?
Но Марья, не ответив, вышла, громко хлопнув дверью. Люська оглянулась. В дверях ванной комнаты стоял Керим, скрестив на груди руки.
— Чего ты стоишь? Ты что, не слышал, она ушла!
— Слышал
— И чего молчишь?
— Я рад.
— Балбес, она же не сможет одна.
— А ты при чем?
— Все, собирайся и тоже уходи. Что, оглох? Быстро проваливай.
— Ты не пожалеешь?
— Нет.
— А узнать про машину ты не хочешь?
— А ты что, узнал что–нибудь?
— Узнал.
— А почему же молчишь? – распсиховалась до слез Людмила.
— Ждал случая.
— Случай настал, говори и проваливай.

ГЛАВА 31.

Марья вернулась в усадьбу уставшая и опустошенная. Ей было плохо, она еле передвигала ноги и, едва подойдя к кровати, рухнула на неё одетая. Сколько же она пролежала? День, час? Очнулась, услышав родной далекий голос:
— Почему все открыто?
Сердце забилось часто–часто, глаза загорелись, но ни встать, ни даже что–нибудь сказать не было сил.
Наконец–то Игорь дошел до спальни. Застыл в дверях:
— Привет.
Марья согнула ноги в коленях и натянула одеяло до подбородка.
— Привет, – чуть слышно ответила она.
Игорь подошел к ней, сел рядом.
— Ты давно здесь?
Марья молча пожала плечами.
— А почему ты в одежде?
Он протянул руку к одеялу и почувствовал сильный жар, исходящий от неё. Дотронулся до её лба.
— Ничего себе! Да ты вся горишь, быстро раздевайся, я разотру тебя уксусом. Сейчас принесу таблетки. Может, скорую вызовем?
— Не надо скорую.
— Может, врача? Что у тебя болит? Ты простужена?– он уже шел из кухни, растворив шипучую таблетку в стакане воды.
— Ну–ка, выпей.
— Это аспирин?
—  Да.
— Мне нельзя его, принеси лучше парацетамол.
— Почему нельзя?
— Аллергия.
— У тебя же раньше не было.
— У меня раньше много чего не было.
Марья отвернулась от него, по щекам быстро потекли горячие слезы. Игорь  вел себя так, как будто ничего не случилось – ни этого кошмара, ни разлуки, ни ожидания.
 Он нагнулся и поцеловал её в волосы.
— Перестань, пожалуйста. Мы снова вместе, мы теперь всегда будем вместе, прости меня. Я так много думал обо всем, мы все исправим, ну, пожалуйста, перестань, – он развернул Марью к себе и начал расстегивать на ней блузку. – Ну, почему ты улеглась одетая?.. – и вдруг, увидев её живот, опешил.
— Что? Ты беременна?
— Чего ты хочешь услышать? – устало спросила она.
Игорь встал, отошел к окну и, сложив пальцы в замок, вытянул руки.
— Та–ак… И почему молчала?
Марья молча смотрела на него.
— Это мой ребенок?
Внезапно её обуяло бешенство.
— А ты угадай!
Совсем не так представляла она этот разговор. Мог бы быть праздник, а получилось… Господи, за что? Ей опять стало холодно, она завернулась в одеяло до подбородка. В глазах все рябило и расплывалось, она сомкнула ресницы и как будто полетела в какую–то пропасть. Издалека, как  другого света ей кричали:
— Марья, Марья, не умирай…
Игорь тормошил её, схватил на руки, стал целовать, но голова девушки безжизненно повисла на его руке.
— Ой, Господи, таблетки, она же говорила какие–то таблетки, парацетамол, кажется, – он кинулся к аптечке, вытряхнул все на стол, потом смахнул рукой на пол: – Какие к черту таблетки!
Схватил телефон.
— Алло, скорая?..
Прошла ночь.
Марья лежала в центральной больнице, в отдельной палате. Игорь сидел рядом.
Наконец, на медленно открыла глаза.
— Где я?
— В больнице.
Она испуганно схватилась за живот.
— А ребенок? Я не потеряла ребенка?
Игорь сел на кровать и обнял её.
— Нет. С ним все в порядке. Дело в тебе. Ты просто устала.
Марья с болью закрыла глаза.
— Только бы наш ребенок был жив…
Игорь сжал её руку. Какой он болван! Бросил свою жену в самую трудную минуту, и ещё был уверен, что виновата она. Бедная девочка!
Вдруг он увидел Люську, которая пыталась прорваться через приемный покой. Её не пускали, она кричала и возмущалась. Наконец, её вытолкали и захлопнули дверь.
«Только её здесь не хватало», – злобно подумал он, но вдруг опять увидел Люську. Она шла с другой стороны, в белом халате и шапочке, так по–свойски, как будто всю жизнь проработала в этой клинике. Её лицо почти полностью было закрыто марлевой повязкой.
— Что ты здесь делаешь? – грозно спросил Игорь. Девушка, не обращая внимания, обошла кровать с другой стороны, села и, наклонившись, поцеловала Марью в щеку.
— Как ты, подружка? Как наша девочка?
— Нормально.… Только я устала, – и, вздохнув, снова закрыла глаза.
— До чего ты её довел! – с ненавистью прошипела Люська. – Чем она не угодила тебе, придурок?
— Как ты смеешь так со мной разговаривать?
— Смею. Если ты смел бросить её, беременную.
— Я не знал о ребенке.
— И что?
Он замолчал.
— А я–то дура, ещё была влюблена в тебя, тварь…
Он с удивлением посмотрел ей прямо в глаза и саркастически сказал:
— Неужели?
Марья открыла глаза и, вздыхая, покачала головой из стороны в сторону.
— Ну, ещё, давайте, займитесь здесь любовью… Суки…
— Кажется, она приходит в себя, – Люська нагнулась к Марье, – Кушать хочешь? Что тебе принести?
— Колбасы хочу жареной. Толстой и румяной, как ты жаришь.
Игорь схватил Марью за руки.
— Я тебе все принесу.
— Нет, я, – упрямо сказала Люська.
— Ну, чего вы здесь устроили, – слабо улыбнулась Марья. Мелодичный звук мобильного телефона заставил всех вздрогнуть. Игорь встал и отошел к окну.
— Алло! Узнал. Что с ней? Еду.
Повернулся к девушкам и сказал:
— Люсь, побудешь с ней, мне надо уехать. Продукты я куплю, привезу. Что ещё?
— А куда ты? – строго спросила Людмила.
— С бабушкой плохо.
— А с женой хорошо?
Он повернулся и вышел.
— Все возвращается на круги своя, – тихо сказала Марья.

ГЛАВА 32

За неделю, что Марья провела в больнице, Людмила снова пыталась что–нибудь выяснить по поводу Марьиной истории. Конечно, помогал Керим. Местный пройдоха Прохор весьма неохотно и за хорошую сумму назвал имя того, кто с самой большей вероятностью мог организовать нападение на Марью. Фамилия – Читалин. Бандит так себе среднего пошиба,  сильный, агрессивный, не брезгует ничем. Людмила вспомнила свою бывшую пациентку с такой фамилией. Совпадение? Но город маленький. Придя домой, схватила телефонный справочник. Читалиных не было вообще. Но у старушки точно был телефон. Интуиция подсказывала девушке, что она права. Недолго думая, Люська нашла свой старенький белый халат, взяла сумку, в которой ещё оставались кое–какие медикаменты, надела стоптанные туфли без каблуков и направилась по знакомому адресу.
— Евдокия Ильинична! – звоня в дверь, закричала она, зная, что настырная бабка ни за что не откроет дверь постороннему.
— Ой, Людочка, – обрадовалась та, и принялась отрывать все свои засовы.
— А ко мне уже Анечка приходит, говорит, что тебя уволили, – впуская гостью в прихожую, тараторила Евдокия Ильинична.
— Ну что Вы, куда же я от Вас денусь. Я просто в ученическом отпуске была – я же в институт поступила, на заочное отделение, а девчата завидуют.
— Да, люди сейчас злые стали. А Анечка уже сделала мне укольчик.
— А я просто пришла проведать Вас, вот сладенького принесла, – Людмила вытащила из сумочки пакет с карамелью. –  Только уговор – по чуть–чуть! Так–то мне только послезавтра на работу, но я решила прийти про здоровьичко узнать, может, надо чего.
— Ох, голубушка, – прослезилась старушка и, достав из пакета конфетку, положила в рот. – Мои любимые, смородиновые – всё помнишь, деточка. А у нас ведь новости плохие – мы Веру Игнатьевну схоронили на прошлой неделе.
— Да вы что! – искренне расстроилась Люська.
— Давай, дочка, наливочки, за упокой соседки моей, царствие ей небесное, — засеменила хозяйка на кухню, ведя за собой Людмилу, – а нам с тобой доброго здоровья.
 Евдокия Ильинична стала быстро наставлять на стол тарелочек, две рюмки, бутылку вишневой наливки и кое–какую снедь.
— Ох, какая Вы хитренькая, знаете же, что мне нельзя, но разве за такой грустный повод можно не выпить?
Хозяйка довольно улыбнулась.
— Наверное, дети у Вас золотые, – старалась направить разговор в нужное место Люська, отхлебывая по глоточку из рюмки.
Старушка залпом опрокинула свою порцию.
— Была дочь, да померла уж давно, царствие ей небесное. Только внучек, Виталя и остался.
Люська сделала вид, что закашлялась и полезла в карман за платочком, а сама незаметно включила диктофон, предусмотрительно одолженный ей Керимом.
— А зять?
— А зятя и не было никогда. Нагуляла она пацана, вот и вырос бандюг бандюганом.
Зазвонил телефон.
— Да–да, Виталечка, всё хорошо, спасибо, приедешь к ужину? Нет? А завтра? Позвонишь завтра? Ну, хорошо, буду ждать, до свидания.
Вернулась просветленная, смахивая слезу.
— Каждый день звонит, – похвасталась она. – Я ему говорю: Виталя, сыночек, ведь я умру в одиночестве, ты хоть не позволь мне сгнить в этой квартире, похорони сразу. А он обижается, расстраивается. Ведь у него никого нет, кроме меня.
— А жена, дети?
— Какая у бандита может быть жена? Так, подружки одни. – Она опять заплакала. – Ох, Виталя, Виталя, что же ты наделал, что сотворил?
Она налила ещё по одной.
Чокнулись, выпили, и Люська, помявшись, спросила:
— Я в туалет, ладно?
— Иди, иди, конечно, а я пока чашки под чай поставлю. Людмила вышла из кухни, нашла глазами телефон и розетку. Вытащила вилку, но не до конца, чтобы не было видно. Забежала в туалет, громко спустила в бачке воду и вернулась на кухню, но, сославшись на неотложные дела, от чая отказалась. Быстро распрощалась и ушла. Уже в подъезде поняла, что совершила ошибку, не попытавшись узнать номер внука, но возвращаться было бы подозрительно. Она опять поехала к Прохору.
— Мне нужен только телефон. Ни адреса, ничего больше. Я только позвоню.
  — Позвонишь и напугаешь? Ха–ха–ха.
— Ну, спорим, позвоню?
— Что толку спорить? Сотню гони.
Людмила достала и положила на столик сто рублей.
— Сотню денег, а не рублей, детка.
Она жалостливо на него посмотрела:
— У меня нету… – и потянувшись за своей купюрой, хотела её убрать, но Прохор стукнул её по ладони.
— Не лапай. Я наберу тебе номер сам, чтобы ты не видела.
— Ой, как здорово! – Люська чмокнула его в щеку, – только можно сначала в туалет?
— Что, заранее страшно? – загоготал он и показал ей дверь. Девушка забежала и включила диктофон – ей надо было перемотать пленку. Настроив на нужные слова, выключила.
Прохор дал ей трубку.
— Отойди, – резко сказала она ему. Он чертыхнулся и вышел.
— Здравствуйте, – любезно сказала она, когда Читалин гаркнул в трубку «Але».
— Ну?
— Вы однажды забрали у бедной девушки  десять тысяч долларов, зимой. Вам необходимо их вернуть.
— Чего? – язвительно переспросил он.
— Изнасиловать Вас так же я, пожалуй, не смогу, а вот деньги и фотопленку хочу получить обратно.
В трубке рассмеялись.
— Может, лучше повторим?
— Повтори со своей бабушкой.
— Причем тут бабушка? Нет у меня никакой бабушки.
— Неужели? – Люська включила диктофон.– «Виталя, Виталя, что же ты наделал, что сотворил?»
— Ну–ка дай ей трубку, – приказал он.
— Ну, уж нет, дорогой товарищ. Деньги и пленку в пакет – и через полчаса чтобы пакет лежал в магазине «Центральный универсам», в ячейке под номером 50. И встречай Евдокию Ильиничну, живую и невредимую.
— А если нет?
Люська тем временем перемотала пленку и включила на словах: «Виталя, сыночек, ведь я умру».
Он выслушал и закричал:
— У меня нет этих денег!
— Давай другие. Мне какая разница, – и нажала на рычаг Люська.
Напрасно Виталий пытался дозвониться до бабушки, телефон был отключен, а гудки шли такие, как будто никого не было дома.
Людмила поехала в магазин. Ещё в прошлый раз она забыла в кармане ключ от ячейки 50, и, зная, что скуповатые хозяева не торопятся менять замки, была уверена, что там висел дубликат. Так и оказалось. Чтобы не было подозрений, она дубликат взяла себе, а ключ с хорошей биркой повесила на место. Взяла корзину, медленно пошла осматривать полки. Сквозь стеклянную витрину увидела, как серебристый джип подкатил к магазину. Двое выскочили и встали у входа. Читалин зашел в зал, положил в ячейку пакет, а ключ оставил себе. Он стоял и нервничал, глядя на входящих. Люська, нагрузив корзину продуктами, расплатившись и купив большую клетчатую сумку, спокойно наполнила её провизией, потом подошла к охраннику и тихо сказала:
— Я видела, как вон тот мужчина положил бутылку вина в карман куртки.
У Читалина под курткой был пистолет, и он здорово нервничал. Охраннику это не понравилось, он попросил Виталия пройти в кабинет, тот начал сопротивляться, другие охранники поспешили на помощь. В суматохе Люська быстро открыла ячейку своим ключом, переложила сверток в свою большую сумку, снова заперла дверцу, ключ опустила себе в карман и вышла из магазина, не замеченная охранниками, с тяжелыми сумкой и пакетами, как простая российская женщина–лошадь. Ноги у неё подкашивались, но она шла не оглядываясь, хотя и ожидала себе в спину автоматной очереди. Долго петляла, стараясь уйти от возможного преследования. Но никто её не догонял.
Пришла, дрожащими руками достала сверток – там были только деньги.
Людмила спешила, сегодня выписывали Марью, и она боялась не успеть. Идя на остановку  мимо магазина, она увидела, как с бешенством Читалин выскочил из универсама, сел в машину, хлопнув дверью так, что она едва не отвалилась, махнул своей охране и они мгновенно уехали. Ноги сами понесли Люську в магазин. Знакомая ячейка была пуста, дверка ещё качалась.
«Я его провела!» – запело у неё в душе, и совсем скоро она уже была в больнице.
Марья была в палате. Люська залетела, расцеловала её, отдала ей в руки пакет.
— Что это? – равнодушно спросила та.
— Подарок.
— А–а, – Марья безо всяких эмоций отложила его в сторону.
— Что с  тобой? – наконец догадалась спросить Людмила. Марья вздохнула.
— Игорь ведь с тех пор так и не приходил…
— Да ну и ладно, – жизнерадостно ответила Люська.
— У меня анализы плохие. Я, наверное, не доношу ребенка. Врач сейчас сказал, что зря я выпросилась домой, говорит, ещё полежать надо.
— Ну, так полежи ещё.
— Я хочу домой, я устала здесь, я не люблю больницы. Я здесь просто сойду с ума.
— Долго ещё лежать?
— До родов. Я не хочу, я здесь все время одна.
— А там, дома, вас целая куча.
— Но дома Игорь…
— Ладно, выходи на недельку, побудешь дома, соберешься с силами и опять придешь сюда. А что говорит врач, какие проблемы?
— Сдвиг по формуле крови, но он не уверен. Надо смотреть динамику.
— Звучит зловеще, даже хуже, чем сдвиг по фазе.
— Куда уж хуже, у нас с Игорем кровь несовместима, обычно в таких случаях детей не бывает.
— Слушай, если так серьезно, как же ты уходишь из больницы?
— Под расписку. Я ненадолго, побуду немножко с Игорем  и вернусь.
— Ладно, ты у нас крепкая, сибирячка, – Людмила села на кровать к Марье и обняла её. – Не переживай, всё обойдется.
Марья зашмыгала носом и, чтобы переменить тему разговора, заглянула в пакет.
— Где ты это взяла? – от удивления она открыла рот.
— Если ты не будешь нервничать, слушай.
Людмила весело рассказывала, а Марья слушала и восхищалась её неистребимым оптимизмом.




ГЛАВА 33.

Игорь приехал к Стефаниде на тот момент, когда она лежала с серым лицом, недвижимая, безучастным взглядом смотрела на суетящегося возле неё врача «скорой помощи».
— Вы знаете, – обрадовался доктор вошедшему парню, – большой опасности нет, может, просто усталость, нервный срыв, да и, знаете ли Вы, возраст…
Игорь молча вложил в ладонь врача купюру, и тот, что–то бормоча, суетливо испарился.
Стефанида неожиданно здоровым голосом произнесла:
— Не ходи к ней в больницу.
—Перестань, бабуль, это моя жена, я её люблю.
— Она плохая жена.
— Но другой у меня нет и не будет.
— Это не твой ребенок.
— Что ещё за глупость ты придумала? – разозлился Игорь.
Она медленно встала, открыла ящик секретера, достала оттуда стопку фотографий и швырнула их внуку. Снова легла на кровать и приказала:
— Принеси мне компот из кухни.
Парень машинально встал, пошел на кухню, налил из стоящей на плите кастрюли стакан теплого компота, поднес старушке, но та уже спала. Он сел, начал рассматривать фотографии, и от расстройства даже не заметил, как опустошил стакан. На фотографиях самым неприглядным образом была снята Марья. Он скомкал снимки и швырнул на пол. Он не мог заметить, как Стефанида, не открывая глаз, довольно усмехнулась.
К Марье Игорь не пошел.

ГЛАВА 34.

Выписавшись из больницы, Марья все свое время  пыталась проводить на работе, таким образом прячась от одиночества и отчаяния. Она не стеснялась своего округлого животика, умело подбирая себе стильный гардероб. Денег не жалела – кто знает, что будет завтра с ней, с ребенком, с деньгами.
Она полюбила ездить в музей – там не было ухажеристых мужчин, шумно вздыхавших, глядя на её изменившиеся формы. Дети, которых Марья увлекла музеем, сейчас находились на каникулах и проводили вместе целые дни. Не все, конечно, но четыре девчонки и три мальчика были в музее постоянно. Марья любовалась их искренними чистыми отношениями, не испорченными жестокими нотками грубой реальности. Там присутствовала  и любовь – и Марья с  нескрываемым интересом следила за развитием отношений. Первые девичьи слезы – плотненькая бесцветная Женя  так явно, так безоглядно была влюблена в Стасика, ну, а уж он, как водится, становился полнейшим идиотом, когда в его сторону смотрела синеглазая Лёлька. Тем не менее, компания не распадалась.
Вот и в этот день, несмотря на позднее время, в музее горел свет. Марья своим ключом открыла дверь и вошла. Женя сидела на полу. Вокруг неё было разложено стопками несколько альбомов, книги, газетные вырезки с пожелтевшими от времени буквами.
— Ой, Марья Сергеевна, как хорошо, что Вы пришли.
— Ты почему одна, Женя, а где ребята?
Пухлые бесцветные губы девочки задрожали, она прикусила их и словно не слыша вопрос, спросила сама:
— Марья Сергеевна. Я тут наткнулась на фамилию Завадских, это Ваши родственники?
— Я нездешняя, Женя, я же рассказывала…
— Да, я помню, я просто неправильно выразилась. Это родственники вашего мужа? Вы что—нибудь об этом знаете?
— О чем – об этом? Что–то я тебя не понимаю. Ты чем–то расстроена, Женя?
— Я? Да нет. Я имела в виду – про великое революционное прошлое Стефаниды Петровны Завадской, про её военные подвиги.
— Очень интересно. Но почему ты одна?
Женя опустила голову, и слезы покатились все–таки из её светлых глаз.
— Я сейчас фотографию Стефаниды Петровны в юности найду, – она принялась перебирать документы, только чтобы не отвечать на вопросы, но слёзы все катились и катились. Наконец, фотография нашлась, и, отдав её Марье, девочка пошла умыться.
Марья сразу узнала бабушку Игоря. Резко очерченные черты лица, прямые, торчащие соломой, белые стриженые волосы. Глаза, смотрящие со снимка в упор, как прицел пистолета.
Глаза, ненавидящие мир.

ГЛАВА 35.

— Люсь, приходи, – голос Марьи был таким опустошенным, что Люська даже не нашла причины повременить.
— Ты где? – быстро спросила она.
— Я? Дома… У дома…– всхлипнула Марья.
— Еду.
Людмила опустила трубку и со вздохом посмотрела на Керима. Он ждал её в постели с бокалом шампанского в руке.
— Что случилось?
— Поедешь со мной?
— О, Господи, опять твоя ненормальная Марыся, никакой личной жизни, ну, что за дела?
Люська уже застегивала туфли.
Керим вскочил, и быстро одевшись, рванул вслед за ней. Машина была всегда кстати, и через какое–то время Марья уже всхлипывала у подруги на плече. Они вошли в дом – везде были следы чужих рук – кто–то снова что–то тщательно искал.
— Я ведь только на полдня ушла, волнуясь, говорила Марья, – я все заперла…
— Деньги где? – строго спросила Люська.
— Я… я…
Керим подумал, что Марья не хочет говорить при нем, вышел из комнаты.
Марья достала из сумки две кредитных карточки и одну протянула Людмиле.
— Деньги я поделила поровну. Как раз была в банке. Возьми.
— Ну, хоть на это ума хватило. Это твои Деньги, мне не нужно.
— Нет. Их все равно могли сегодня украсть.
— Ну, ладно, – без особых церемоний Люська сунула кредитку в карман.– Что, начнем убираться? Опыт у нас уже есть, – и, оглядевшись по сторонам, подняла упавший стул.
— Нет, я уж лучше сама, езжайте, а то Керим совсем разозлится.
— Ладно, у меня действительно дела. Я позвоню, – Люська чмокнула подругу в макушку и ушла, забрав с собой несказанно обрадованного Керима.
— Тормозни мне у Прохора, – сказала она в машине.
— Поехали домой, нечего тебе там делать, куда ты лезешь?
— Не остановишь?
— Нет.
Она резко открыла дверь и попыталась выпрыгнуть из машины, но Керим резко повернул, и она опрокинулась на сиденье.
— Ну чего тебе всё надо, что ты за женщина?– недовольно бурчал он, но послушно вез её по знакомому адресу.
— Я быстро, – улыбнулась она.
— Ты мне должок несешь? – Прохор широко улыбался щербатым ртом.
— Какой должок?
— Сто баксов.
— Лучше Виталин номер набери, счетовод–любитель. Тогда посмотрим.
Прохор набрал цифры и передал ей трубку. Она вышла в коридор.
— Виталь, привет, – сказала она так, как будто они всю жизнь сидели за одной партой.
— Привет, – удивился он.
— Это я, Люда.
— Да уж я узнал, не волнуйся. А я как раз кино смотрю, про тебя.
 — Какое кино, не морочь мне голову.
— Такое, где ты с кошелкой по универсаму щеголяешь, Пинкертонша. Приходи, вместе посмотрим. Придешь?
— Нет. Я тебя боюсь,– честно сказала девушка. Виталя заржал.
— Это хорошо. А бабушка моя привет тебе передает, тоже в гости приглашает. К ней не боишься идти?
— К ней не боюсь.
— Ты какая честная. А чего звонишь–то? Может, денег ещё хочешь?
— Виталь, слушай, ну ведь эти деньги Марьины, тебе ведь и так старуха заплатила. Зачем ты к ней полез?
— Куда я к ней полез? – не понял он.
— Сегодня опять ей дверь сломали, весь дом обшарили, ну чего искать–то? Это не ты был? Не твои люди?
— Слушай, кто тебе дал право так со мной разговаривать? А я ещё, как болван, отчитываться перед тобой должен. Не был я у твоей Машки.
— Не был? – громко удивилась девушка. – А кто тогда?
— Подъезжай, поговорим.
— Я боюсь.
— Да черт с тобой, не трону я тебя. Зуб даю.
— Золотой?
— Кто золотой?
— Зуб какой даешь? Золотой, железный или с кариесом?
— Я не понял.
— Это я так шучу. Не очень удачно, правда, но это от страха. А ты где живешь? Я еду.
— Я сам за тобой заскочу. Ты, как я понял, у Прохора?
— А как ты понял? – у Люськи похолодело в животе.
— А только он за деньги телефоны сдает. Ну. Всё, еду.
Люська вернула трубку Прохору.
— Сотку давай.
Она достала сто рублей.
— Извини, но сотки у меня только рублями.
— Должна будешь, – но деньги взял.
Людмила вышла к Кериму.
— Езжай домой.
— Не понял.
— Чего ты не понял? – закричала она. – Ехай!
Парень разозлился, громко хлопнул дверцей и, с визгом нажав на газ, рванул с места.
Скоро показалась машина Виталия. Девушка, спрятавшись за дверью, прошептала Прохору:
— Если он меня убьет, скажи об этом Марье, ладно?
— Сто баксов.
— Нахал. Она тебе триста даст.
— Адрес говори, и я поехал.
— Меня же ещё не убили.
— Пусть наперед заплатит.
— Ну, хватит.
— Ладно, убьют, скажешь.
— С тобой поговоришь, прямо жить захочется.
И она пошла навстречу Виталию.

ГЛАВА 36.

— А ты мне нравишься, – сказал Виталя, когда Людмила села рядом с ним в машину.
— А ты мне нет.
— Конечно, где уж мне до Керима.
Она быстро взглянула на него, но промолчала.
— Смелая ты.
— Да и ты не трус – один и без охраны.
— От тебя охранять–то? – загоготал он.
— А куда мы едем?
— А куда ты хочешь?
— Вообще в такую жару на речку хочется, но ты же меня утопишь.
— Утоплю, – с удовольствием согласился он.
— Еще я есть хочу, но в ресторан с тобой я тоже не поеду.
— Я компрометирую твое честное имя?
— Слушай, Виталь, – Люська доверчиво посмотрела ему в глаза, – скажи честно, это твои ребята у Марьи набезобразничали?
— Нет. Ну, правда, нет.
— Останови, я пойду, ладно?
— Нет.
Люська испугалась.
— Почему?
Он посмотрел на ее коленки и увидел, как они мелко дрожат от страха.
— Я просто не могу отпустить тебя голодной, да и кино хотел показать. Мы уже почти приехали, пойдем, не бойся, – Виталя говорил так просто, по–доброму, что Люська промолчала.
Он остановился перед красивым домом из красного кирпича с синей крышей из металлочерепицы.
— Нравится хибара?
— Я бы сделала по–другому.
— Интересно, как?
— Без синего цвета.
— А с каким?
— Вообще, я люблю зеленый.
— Да? А я думал, красиво…
— Насчет красоты ничего сказать не могу. Но синяя крыша, если прислушаться к учению фэн–шуй, не очень хорошо. Это – стихия воды, и она все может снести на своем пути, даже благополучие или жизнь хозяев. Жить в таком доме я бы явно не хотела.
— Ты такая умная? – спросил он.
— Да нет, притворяюсь.
Они вошли в дом. Виталий что–то шепнул двум девушкам, одетым в одинаковые форменные платья. Одна сразу исчезла, а вторая повела Люську в ванную комнату и, пока Люська мыла руки, достала из шкафчика несколько купальников в упаковке.
— Берите любой.
— Зачем? – не поняла Люська.
— Пока мы накрываем стол, вы поплаваете в бассейне. Одевайтесь, не бойтесь, они новые.
Чувство страха не покидало девушку, но она выбрала походящий купальник и лимонного цвета халат.
Виталий ждал ее у бассейна. На столике возле него стояло шампанское и фрукты. Он кивнул:
— Перекусим. Пока мясо жарится?
— Я люблю коньяк.
Он позвал горничную, она принесла коньяк, лимон и тонко порезанную колбасу.
Они выпили.
— Поплаваем?
Люськи от нервного напряжения стали постукивать зубы.
— Налей еще.
Виталя выплеснул из высокого стакана минералку и налил до половины коньяк. Люська нагло посмотрела на него и выпила залпом, как водку.
— Вот это по–нашему, – засмеялся он, – что там эти рюмочки.
«Умирать, так с музыкой», – подумала про себя девушка и прыгнула в бассейн.
Вода была чудесной. Ласковое солнце светило словно специально для Людмилы, успокаивало, расслабляло. Развязывало язык. Или не солнце. Просто коньяк.
— Ты должен был меня раздавить, как клопа, а носишься со мной, как с королевой. Или играешь со мной как кот, поймавший мышку? Зачем ты меня позвал? – она прямо в глаза смотрела на Виталия, и почему–то он оробел.
— Пойдем, я тебе кино покажу, – неуверенно сказал он и провел ее в дом. Люська по–свойски полотенцем сушила волосы, пока он включал видео. Посмотрев на экране, как она расхаживает по магазину, оглядываясь по сторонам, как забирает деньги из ящика под номером пятьдесят, Люська не стушевалась, как этого ожидал Виталя, а, наоборот, осмелела.
— Ну и что? Дальше–то что? Зачем я здесь?
— Ты шальная. Я таких девчонок еще не встречал, – он почему–то покраснел.– Мне с тобой интересно.
— Но я же взяла у тебя деньги. ДЕНЬГИ. Разве это прощается?
— Ты думаешь, у меня денег мало?– самодовольно усмехнулся он.
Принесли шашлык – крупные куски красиво зажаренной свинины, с луком, баклажанами и помидорками. Настроение у Люськи моментально улучшилось, и она с удовольствием принялась за трапезу.
— Слушай, когда ты в последний раз ела? – смеялся Виталий.
— Не помню. Утром, наверное,– с набитым ртом промычала девушка.
Он откинулся на кресле и начал внимательно ее рассматривать. Еще утром он не сомневался, что будет делать с ней все, что захочет. А получается не так. Она ведет себя с ним нагло, по–хозяйски, и ему это нравится. Он слушает, что она говорит, и ему хочется слушать еще. Она смеется, и ему хочется быть клоуном, чтобы она смеялась еще. Он готов делать что угодно, только бы она была рядом. Это было совершенно необъяснимое, неведомое чувство, и Виталий радовался ему и боялся его одновременно. На самом деле жизнь его протекала уныло и однообразно. Компания сильных агрессивных придурков частенько была для него в тягость. Это бабушка постаралась воспитать в нем тонкую душевную организацию, которая так была некстати в суровой и неправильной жизни Виталия. Как он ни старался развить в себе жестокость и злобу, иногда в самый неподходящий момент он мог густо покраснеть.

ГЛАВА 37.

Марье опять пришлось лечь в больницу.
Она подолгу разглядывала потолок, стараясь убить время. Телевизор ее раздражал, читать уставали глаза, а вести занудные разговоры с другими больными ей не хотелось совсем. Время от времени приходила Люська, скрашивая ее томительное одиночество.
 И вот как–то в палату нерешительно вошла Женя.
— Я Вам пирожков принесла, мама напекла, горяченькие еще. А еще я просто поговорить с Вами хотела… Вы кушайте, кушайте. Как Вы себя чувствуете?
После больничной и магазинной еды пирожки показались Марье необыкновенными. Она с удовольствием их уничтожала, разглядывая Женю. Девочка щебетала, щебетала ни о чем, но вдруг, набравшись храбрости, резко спросила:
— Марья Сергеевна, а я очень некрасивая?
Та поперхнулась.
— Женя, ну что ты, как так можно? – и, прокашлявшись, добавила – некрасивых женщин нет вообще, понимаешь? Есть просто неухоженные. Каждая девочка, девушка, женщина  неповторима вообще. Критериев красоты не бывает, а если и бывают, то только временные, условные – да это просто мода. Сегодня мода на худышек, а десять лет назад их называли скелетами, досками. Через несколько лет опять будет модно иметь пышные формы. Так же и цвет волос, косметика. Самое главное – быть ухоженной.
— Как это?– робко спросила Женя.
— Ну вот, например, француженки. Они говорят, что лучше иметь две морщинки на лице, чем одну на чулке. То есть выглядеть надо всегда подтянуто, безупречно. Вот твою кофточку я бы в талии ушила. Да и юбку. Тут не обязательно прикладывать деньги – приложи руки. Подчеркни свои достоинства. Кофточки ты вяжешь – ведь все с закрытым воротом. А у тебя очень красивая грудь. Сделай вырез мысиком, повесь на шею тоненькую цепочку, любую, или бусы. Волосы можно чуть–чуть подкрасить, даже просто для блеска. Бровкам форму придать. Губы у тебя обветрены – для француженок это, наверное, просто недопустимо. Ведь есть у вас дома сливочное масло и мед? Попробуй – и уже через неделю ты не будешь обкусывать шкурку с губ. Цвет лица поменять можно – свежий воздух, спорт и нормальный сон. Ну и маски, конечно. Самое главное – начать. А потом ни за что не захочешь возвращаться к той, какой ты была. Да у тебя глаза заиграют так, что парни головы терять будут. А руки…– Марья заметила, как Женя непроизвольно спрятала пальцы в кулаки.– Ну что у тебя с руками? Что за царапины? Их надо вылечить.
— Это мы с кошкой играем…– Женя покраснела, но не перестала очень внимательно слушать.
— А если мужчина захочет поцеловать твою руку?
— Ну, что Вы, Марья Сергеевна, это ведь только в кино бывает,– не поверила девочка.
— Да нет, Женечка, не только в кино. В жизни бывают такие вещи, что и фильмам до них далеко.
— А у меня может получиться стать красивой? – неуверенно спросила она.
— У тебя не может, – резко сказала Марья и увидела, как мгновенно Женя вскинула глаза. – У тебя просто должно. И самый последний срок – это лето. В свой последний школьный год ты должна изменить о себе мнение у всех. Особенно у Стасика.
— А что, заметно? – покраснела девочка.
— Заметно. Как ему нравится сильная и уверенная Оля. Только он ей не нужен, и скоро это станет очевидным. Так что у тебя есть все шансы. Дерзай.
— А с чего мне нужно начать?
— Начни с парикмахерской. А потом ты уже поймешь все сама.
Женя, смущенная и обрадованная, засобиралась домой.
— Ой, я ведь не за этим пришла. Я ведь искала все про Вашу родню и выяснила, что дом, который сейчас Ваш, раньше принадлежал не Завадским, а Каминским. К Стефаниде Петровне он перешел уже после войны. Там фотографии в пакете, еще довоенные. А сами Завадские жили в простой, бедной избе. Ну, я побежала, а то мама меня искать начнет.
Марья вздохнула. Сейчас ей было неинтересно, что там происходило раньше. Сейчас бы самой до себя… Но она достала из пакета пожелтевшие снимки. Молодой парень с тонкими чертами лица в светлой шелковой рубахе с пышными рукавами. Как барон. Или князь. Вот он же с женщиной средних лет. Мать, наверное. Какой смешной у нее чепец. А руки – тонкие, с длинными пальцами. Вот этот же парень с девушкой. Смотрит на нее с такой любовью. Вообще на старинных фотографиях все люди смотрят строго в объектив, а этот нет, отвернулся. Зато девушка смотрит. Какое круглое у нее личико. И глаза круглые. Какие знакомые глаза. На кого похожи? Может, какая–то артистка? Марья перевернула фотографию – на обратной стороне чернильной ручкой было красиво написано «Владимир + Марьям».
Марьям, усмехнулась Марья и закрыла глаза. Вдруг что–то подкатило к горлу и она беспричинно заплакала. Ей было жалко себя – ее никто сейчас не обнимает, как ту неведомую Марьям. Жалко всех, кто был снят на фото – это было так давно. И показалось, что она вспомнила, где видела знакомое лицо. В зеркале. Или просто она завидовала той девушке, которую любят.

ГЛАВА 38.

Встреча Виталия Читалина и Людмилы закончилась дружеским соглашением. Витале и самому стало интересно, кто это в таком маленьком городе, на его территории, без его ведома обыскивает чужие квартиры. Он направил свою гвардию узнать наглецов, но результатов не было. Отношения с Людмилой застыли на каком–то неопределенном уровне, и пока Виталий не знал, как вести себя с ней дальше. Он стал приезжать на ужин в ресторан, где она работала, и с удовольствием слушал ее песни. Людмила в свою очередь никаких отношений с Виталей не планировала. Вызнав интересующую ее информацию, Виталя больше ей не был нужен.
Как рассказать Марье о том, что заказчиком нападения была Стефанида Петровна, Люська еще не знала. В подлости своей бывшей пациентки она уже не сомневалась, но чтобы зашло так далеко…
Она поехала к Марье. Та лежала в палате бледная, с четко очерченными кругами возле глаз, молча смотрела в потолок.
— Ты что? – испугалась Людмила.
— Я не могу дозвониться до мамы, – горестно вздохнула Марья. – Да и вообще, у меня все, все плохо. Игоря нет, мама не отвечает, сил у меня не осталось, да еще мне кажется, что дочка не шевелится, – и она опять обняла обеими руками свой живот.
— Ты чего городишь–то? – грубо оборвала ее Люська и приложила ухо к животу Марьи, – все там нормально, булькает что–то. Я же медик, я же знаю. А тебе бы только порасстраиваться.
Марья с надеждой посмотрела на нее.
— Давай телефон и адрес матери, я попробую связаться. Может, у них номера все поменяли в городе, а куда тебе сообщать было? Тебя же нигде нельзя застать.
Вошла медсестра с капельницей и попросила Люську уйти. Та вышла и решительно направилась к Марьиному врачу.
— Вы знаете, Марья боится Вам сказать, но, кажется, с ребенком не все в порядке.
Врач внимательно посмотрела на Люську и быстро пошла к Марье.
Людмила, походив в нерешительности по вестибюлю и видя, что никто не обращает на нее внимания, подалась восвояси.
Телефон матери Марьи не отвечал.
«Надо ехать», – решила Люська и, отпросившись у директора ресторана на несколько дней, вылетела в Ангарск. Денег, данных ей Марьей, было достаточно.
Как и подозревала Людмила, Анны Павловны не было в живых.
По указанному в Марьиной записке адресу жила молодая семейная пара. Они недавно переехали, как только освободилась квартира после похорон. Документы на квартиру оформлены не были, поиски Марьи велись неторопливо и ненавязчиво, но лишние деньги домоуправу не помешали, да и к чему квартире пустовать, когда такие хорошие люди мучаются без жилья. Приезд Людмилы застал их врасплох.
Анну Павловну похоронили, как положено, по–людски, соседи постарались. Народу много было, поминки организовали. Все вещи в целости и сохранности, заперты в одной из комнат.
Так сбивчиво обо всем рассказывала новая хозяйка, задыхаясь от волнения и страха.
— А вы и есть Марья? – затравленно спросила она.
— Не бойтесь, я пока вас не выгоняю, – Люська резко прошлась по квартире. Заплакал ребенок.
— Комнату мне откройте.
Молодая женщина от волнения не сразу могла найти ключ, пальцы её дрожали, ребенок надрывался от крика. Но Люська, нацепив маску отрешенного недовольства, молчала.
Когда дверь, наконец, была открыта, она вошла в комнату, достала свой старенький, ещё плёночный фотоаппарат и все сфотографировала. Потом подсела к комоду и начала скрупулезно изучать содержимое ящиков. Документы, бумаги, письма. Она сразу все паковала и укладывала в сумку. Небольшой набор золотых изделий – тонкая цепочка, сережки да колечко. Бижутерия, заколки для волос – Люська относилась ко всему бережно, зная, что для Марьи это теперь единственная связь с прошлым. Несколько фотографий – Марье там уже больше пятнадцати лет. Смешная, но взгляд очень грустный. Короткая стрижка, круглые глаза. Ничего общего с матерью, – подумала Люська, разглядывая снимок, где Марья обнимала немолодую женщину.
Послышались сдавленные голоса. Это молодой хозяин, потихоньку вызванный с работы женой, пытался прояснить ситуацию.
— Ты у неё документы спросила? – громким шепотом кричал он на жену. – Может, это аферистка какая–нибудь? Может, надо милицию вызвать?
— Вызови, – Людмила резко открыла дверь, – пусть объяснят мне, по какому праву вы здесь живете. К тому же в документах есть все необходимые адреса, почему до сих пор вы не сообщили о смерти Анны Павловны?  Только не надо говорить, что вы не трогали вещи. Вы же сгрудили их в одну комнату.
Парень потоптался с ноги на ногу, хотел что–то сказать, но не сказал, махнул рукой и прошел на кухню.
— Вы, пожалуйста, извините нас, он сам не знает, что говорит, – засуетилась хозяйка. – Вы, наверное, с дороги, я сейчас покушать соберу.
Напоминание о еде как бальзам подействовало на Люську. Она вздохнула и по–дружески сказала:
— Да успокой ты своего мужа, я вечером уеду. Когда у вас тут самолет бывает до Москвы?
— З–завтра, – запинаясь, произнесла женщина, – только по четным дням, с утра.
— Черт, – разозлилась Людмила, – а гостиница хоть есть?
— Вы что, какая гостиница? – всплеснула руками женщина. – Не выдумывайте, Вы здесь хозяйка, если хотите, мы с семьей уйдем к знакомым ночевать.
— Да нет, что вы, куда с ребенком. Постелите мне тогда в комнате, ладно? Диван там есть.
Они пообедали молча. Затем Людмила собралась на кладбище. Хозяйку не удивляло, что Люська не обзванивала знакомых, не прошлась по соседям. Она была наслышана, что старая хозяйка и её взрослая дочь вели очень замкнутую жизнь.
А Люське пока совсем не хотелось говорить, что она не Марья.
Она вызвала такси, взяла сумочку, фотоаппарат и поехала. У кладбищенского сторожа она спросила, где находится интересующая её могилка. Тот  долго мялся, мычал – и до тех пор, пока Людмила не положила перед ним купюру, ничего не сказал.
 Холмик как холмик, ничем не отличается от других таких же. Скромный деревянный крест с бумажной табличкой – фамилия, имя, отчество и две даты.
Людмила всё фотографировала. Потом опять пошла к сторожу, взяла телефон и по рекламным плакатам, щедро развешенным на воротах кладбища, позвонила в ритуальную службу.
— Мне нужен хороший памятник и один достойный венок.
— Подъезжайте в конце недели, мы выпишем Вам счет, оплатите через банк, и мы установим где–то в понедельник – вторник, если деньги на счет успеют прийти.
—Девушка, милая, – надменно произнесла Люська, – бывают крайние обстоятельства, у меня сейчас как раз такие. Я могу ждать только один час, оплата в долларах, без квитанции. Понимаете, у меня билет на самолет, я уезжаю надолго и не могу оставить могилу матери в таком состоянии. За срочность я добавлю.
— Ну, если такое дело, – помялись на другом конце провода, – как только машина придет…
— Я уже на кладбище, у ворот. Я встречу машину. Только, пожалуйста, пришлите такого художника, чтобы сразу на месте мог подписать памятник. Это оплачивается отдельно.
Она закурила. Томительное ожидание вызывало в ней подспудную тревогу за Марью. Уехала, ничего ей не сказала, теперь девчонка нервничает. Только бы все было хорошо и с ней, и с ребенком.
Часа через три, наконец–то, все хлопоты с установкой памятника были закончены. Сфотографировав результаты своего труда, Людмила приехала в Марьину квартиру.
Запах жареных куриных окорочков стоял уже в подъезде. Дома было чисто убрано, на столе красовалась скатерть из красного бархата. Хозяйка только успевала строгать салатики и устанавливать их на столе.
— Зачем такой шикарный стол?– спросила гостья.
— Но Вы же завтра уезжаете, – как–то неискренно произнесла молодая женщина, и в её виноватом взгляде Люська сразу углядела подвох.
Они сели за стол, и в дверь раздался звонок. Вошла рослая пожилая женщина, с порога громогласно начавшая причитать:
— Марьюшка приехала, а мамочки–то нету…
Люська спокойно встала и вышла навстречу. Соседка вытаращила глаза и закричала:
— Да ты не Марья!
— Я знаю. Я ни разу и не сказала, что я Марья. Я её доверенное лицо.
Молодая хозяйка смутилась. Сцена выдворения Людмилы как авантюристки не состоялась, и она чувствовала угрызения совести. Люська и тётя Клара, как наконец–то представилась вошедшая гостья, спокойно сели за стол, и Люська, абсолютно не нервничая, принялась за трапезу.
— Марья, как вы знаете, вышла замуж за хорошего человека, ждёт ребёнка. Сейчас её положили в патологию, и она очень нервничает, что не может дозвониться до Анны Павловны. Вот я и приехала. А дома я её подготовлю, распечатаю фотографии, всё ей покажу и расскажу. Как вы хорошо, по–человечески проводили Марьину маму, – подольстилась Люська к тёте Кларе.
— Да уж, – удовлетворенно хмыкнула та. – Грех обижаться, всё по–людски, и обрядили, и помянули. И крест справили…
— Потратились, наверное? – Люська в упор спросила соседку, не собираясь возмещать затраты, потому что в вещах Анны Павловны денег не было ни рубля.
Соседка сильно покраснела, начала неестественно кашлять, чтобы хоть как–то прикрыть свой виноватый румянец, и быстро пробормотала:
— Да она копила на смерть. Хотя какие там сбережения, слёзы одни. Но мы на них и девять дней справили, и службу заказали.
Люська молчала.
Тогда тётя Клара хлопнула себя по бокам и запричитала:
— А батюшки, вот память дырявая, голова бестолковая, ведь Анне Павловне письмо приходило, я его к себе положила, думала, Марьюшка приедет – отдам. Я здесь, в соседней квартире живу, сейчас принесу, – и грузно встав, зашаркала к дверям.
— А с чем Марью в больницу положили? – из вежливости, стараясь продолжить разговор, спросила хозяйка, сама недавно перенесшая роды.
— У них с мужем разные резус–факторы и ещё какая–то там несовместимость по крови…
Хозяйка сочувственно вздохнула.
— У моей подруги такое. Два выкидыша – и всё, детей нет…
Люська встала, подошла к телефону.
— Я позвоню, ладно? – и не дожидаясь разрешения, стала набирать номер мобильника Марьи. Абонент находился вне зоны доступа сети. Такое длилось уже целую неделю. Она набрала номер Керима.
— Куда ты пропала? – закричал он вместо приветствия.
— Я скоро приеду, я в Сибири.
Керим стал возмущаться, что–то грубо ей говорить, но Люська устало перебила его, спросив о Марье.
— Нет бы спросила, как я, бессердечная ты всё–таки, Людмила, а Марья уже всё, пришла в себя.
— В смысле?.. – не поняла Людмила.
— Ей сделали операцию, у неё ребёнок умер, она двое суток без сознания была, но сейчас уже очнулась.
— А откуда ты всё знаешь?
— Я здесь всё время с ней. Тебя, между прочим, караулю. Она сразу о тебе спросила, как очнулась, а я не знаю, что сказать.
— Говори, что всё нормально, я завтра вылетаю.
Она положила трубку. Нет, надо определенно покупать сотовый, подумала она. Если раньше ей это и в голову не приходило (кому звонить–то было?), сейчас он был ей необходим.
Пришла тётя Клара, принесла объемный конверт. Людмила посмотрела обратную сторону – так и есть, пытались отклеить, но бумага стала рваться, её кое–как замазали клеем, но конверт так и не раскрыли. Люська пристально посмотрела на соседку, та снова покраснела и, закряхтев, попятилась к двери.
— Ой, засиделась я с вами, а там котик мой Филимон  меня ждет. До свиданьица, Марьюшке поклон передавайте… – и захлопнула дверь.
— Я так устала, – сказала Люська и пошла спать.


ГЛАВА 39.

«Мама, мама…» – Марья тянула руки, но какая–то неведомая сила влекла её назад, закручивала в зловещую спираль. Девушка пыталась зацепиться руками, но рук почему–то не было, и ног не было тоже. Странное, страшное ощущение, что вся она – только её сознание. И ничего нельзя сделать. Она кричала – крика не было. И мама, её мама стояла через какую–то пропасть, с любовью и горем протягивая к ней руки, но зацепиться за них у Марьи не получалось. Какой–то неопределенный толчок, и Марья открыла глаза. Белый потолок ослепил, она опустила взгляд. «Какие знакомые руки», – подумала она  вдруг, – «Где–то я их уже видела… Но почему они такие белые?» – и опять провалилась в небытие. Мама звала её, кричала, Марья металась, кричала, но ни увидеть маминого лица, ни дотянуться до её рук так и не смогла. Вдруг что–то холодное опустилось на её лоб. Марья застонала и открыла глаза. Перед ней, склонившись, стояла  Люська, и не замечая  своих слёз, гладила подругу по голове.
— Я думала, мама, – пробормотала Марья и опять закрыла глаза. Люська села к ней на кровать и расцеловала её лицо.
— Маленькая моя, что с тобой? Господи, на неделю нельзя оставить, – плакала Люська. Она ни за что не хотела говорить о смерти Анны Павловны, но когда Марья опять стала биться головой об подушку, поворачиваясь в разные стороны, вдруг неожиданно для себя самой выпалила:
— Мама умерла, Марья.
Марья широко открыла глаза, вдруг резко, словно придя в сознание, очень серьёзно и спокойно сказала:
— Я знаю. Мама умерла давно, я была совсем маленькой.
И снова закрыла глаза.
«Бредит», – подумала Люська. Встала, намочила в холодной воде полотенце, положила его на пылающий Марьин лоб.
— Но я её помню, помню, помню! – вдруг закричала Марья, со всей силы вертя головой то налево, то направо.
— Тихо, тихо, я с тобой, с тобой, – Люська прижала к себе её голову и гладя по волосам, шептала: – Я больше никуда от тебя не уеду…
Марья всхлипывала всё тише, тише, наконец, полностью погрузилась в сон. Людмила вышла к медсестре.
— Вы не можете ей что–нибудь успокоительное дать? – робко спросила она.
— Девушка, мы ей столько всего вкололи, пусть она хоть от этого в себя придет.
Люська вернулась в палату. Марья лежала с открытыми глазами и с удивлением разглядывала лежащие на груди руки.
— Какие знакомые руки, – с удивлением сказала она Люське.
«Господи, да она сошла с ума…» – испугалась девушка. Но набравшись храбрости, подошла, положила на Марьины руки ладонь и сказала совершенно спокойно:
— Конечно, знакомые. Это же твои руки.
— Мои? – удивилась Марья и стала рассматривать их со всех сторон. – Такие красивые, только белые…
Она вытянула руки и подняла вверх, но они безжизненно упали, стукнув её по животу. Марья вскрикнула.
— Почему мне больно? – она посмотрела на живот, отдернула простынку. Увидела бинты, спросила:
— Я что, попала в аварию?
Люська растерялась. Марья пошевелила ступнями ног.
— Мои ножки…
Попыталась поднять ноги, но сил не было, и они тоже безжизненно упали на кровать.
— Какие худые ножки стали, одни косточки… Слушай, а что со мной случилось? Ты расскажешь? Ладно?
Людмила не выдержала и, закрыв лицо руками, выбежала из палаты.
— Что случилось? – строго спросила медсестра.
— Я её не узнаю, – плакала Люська, – она что, сошла с ума?
— Девушка, – снисходительно вздохнула медсестра и, найдя успокоительное, протянула Люське. – Больная только–только приходит в себя после сложной операции, неизвестно, как Вы бы себя вели. Не пугайте её. Лучше скажите родным, чтобы хоть иногда кто–нибудь приходил, а то она целыми днями одна.
— А к ней разве никто не ходит?
— Мужчина только наведывался, с кавказской внешностью, да бабушка один раз была. Правда, мы её и не пустили – как раз только операция закончилась. Только передачку взяли от неё и всё.
— Передачку? – в ужасе закричала Люська и бросилась в палату.
Медсестра усмехнулась:
— Сама ненормальная, а туда же…
Люська выставляла из тумбочки продукты. Бутылка с домашним компотом, наполовину опустошенная, пачки печенья, шоколад…
— Вы давали ей компот? – со злостью спросила она, когда медсестра зашла вслед за ней в палату.
— Если Вы немедленно не успокоитесь, мы Вас больше сюда не пустим. Вы что же думаете, это мы у больных продукты отнимаем?
Люська сгребла всё, что было в тумбочке, в охапку.
— Где у вас туалет?
— Отдайте лучше другим больным, чего продукты переводить?
— Это нельзя есть, – жестко сказала Люська и направилась к мусорке.

ГЛАВА 40.

— Что это такое? – открыла утром Люська глаза и уставилась в потолок. – Что ты сделал с моей квартирой?
Она озиралась по сторонам, восхищаясь и негодуя одновременно. Вошёл, улыбаясь, Керим, неся разнос с двумя чашками кофе и тарелочку с бутербродами.
— Это вместо спасибо, да?
Люська вскочила и прошла по квартире. Ванная комната была выложена изумительным сиреневым кафелем. Новая стиральная машина, новый импортный водонагреватель – как она вчера могла не заметить? Она быстро прошла на кухню. Ослепительная белизна окон и стен оттеняла кофейного цвета мебель.
— что это значит? – она резко оглянулась на Керима. Тот, встав на одно колено, протянул ей раскрытую коробочку с кольцом.
— Выйдешь за меня замуж?
— Зачем? – Люська от досады цокнула языком, но поняв, что оскорбляет парня, ласково чмокнула и сказала:
— Ну, зачем замуж? Тебе так плохо, что ли? Расскажи лучше, зачем ты всё это накупил и куда дел мои вещи. Я ведь с тобой за всё это не расплачусь.
Он встал, спрятал кольцо в карман, повернулся к окну и нервно закурил. Поняв, что сморозила глупость, Люська мягко погладила его по щеке и сказала:
— По обычаям твоего народа я должна была сейчас упасть в обморок от счастья, да? Да и любая другая девушка, наверное, начала бы прыгать и визжать от радости. Но я не такая. И именно за это ты меня и любишь. Чего ты обижаешься? Ты ждал другой реакции? Но это была бы не я. А мне в первую очередь, надо подумать, стоит ли взвешивать на твои благородные плечи такую ношу, как я.
Керим горячо обнял её и целуя, проговорил:
— Мне никого и ничего не надо, кроме тебя.
«Если я сейчас останусь с ним и лягу в постель, то он заставит–таки меня выйти замуж», – подумала девушка и, резко высвободившись из его объятий, побежала одеваться.
— Я в больницу, – крикнула ему на ходу и захлопнула за собой дверь.
Марья была ещё не в себе. Вставать ей не разрешали, всё время что–то кололи, и она находилась в полубредовом, полуобморочном состоянии. Ей всё время снились какие–то кошмары, чьи–то лица, обрывки смеха мальчишек детского дома, строгая Анна Павловна, Игорь… Когда снился Игорь,  она просыпалась, надеясь увидеть его наяву, но палата была пуста. Марья снова закрывала глаза и слышала далёкий мамин голос, видела девочку со старой фотографии и пыталась спрятаться от злобной Стефаниды.
Люська приходила, садилась к ней на кровать, дотрагивалась прохладными ладонями до лба – и Марья просыпалась, улыбаясь и потягиваясь, как маленький ребёнок.
— Как хорошо, что ты пришла, мне так надоели эти кошмары. Тебе не сказали, когда мне разрешат вставать?
— Как только не будет температуры. Так что хватит греться, лентяйка, давай выздоравливай.
— Ты обещала рассказать, почему тебя так долго не было тогда.
— А ты нормально себя чувствуешь?
— Да я практически здорова…
— Я искала твою маму.
— Нашла? – Марья побледнела, со всей силы сжала кулаки и вытаращила глаза. Такая боль была у неё во взгляде, такое отчаяние, что Люська отвернулась и вздохнула.
— Анна Павловна умерла, – тихо сказала она.
— Боже, какое горе – очень тихо и очень серьёзно сказала Марья. Потом с надеждой подняла глаза на Люську и с отчаянием спросила:
— А мама? Ты нашла мою маму?
— О, Господи, – вздохнула Люська.
Вечером по дороге домой Людмила вспоминала утренний разговор с Керимом. Единственное чувство, которое, казалось, она к нему испытывала – жалость вперемешку с досадой. Не такой ей нужен мужчина в доме. Это она должна ждать его дома, волноваться, заботиться. Перекладывать свои мелкие женские проблемы на его крепкие плечи. А сейчас получается, что она вертит им, как хочет, и поменяться ролями просто немыслимо.
Зачем он затеял этот ремонт? Да как быстро – за каких–то несколько дней. Красиво? Красиво, но… как–то слишком всё по–чужому, стандартно. Без изюминки, без души. Но попробуй ему об этом скажи – обиды будет… и мебель сам расставил, и портьеры выбирал, всё гармонично, всё под цвет в зале – бежево–коричневое. Ненавидит Люська этот цвет, с самого детства! До сих пор ни одной коричневой вещи в гардеробе. И старые, выцветшие алые шторы куда милее ей, чем эти роскошные бежевые. Где–то она вычитала давным–давно, что коричневый и бежевый цвета – цвета стадности, и ярким личностям они даже неприятны. Яркой личностью Людмила никогда вроде и не была, но вычитанную фразу разделяла полностью. Вот только сейчас жизнь начала играть с Людмилой в какую–то странную, яркую игру, превращая девушку то в певицу, то в актрису, то в авантюристку. То в Мать Терезу… Из–за чего всё это? Из–за Марьи. Господи, да откуда она взялась и почему перевернула всю Люськину жизнь? Людмила с каким–то грустным удивлением вспомнила себя годом раньше. Скромная медсестра с маленькой зарплатой, одинокие вечера со стареньким телевизором, скудный ужин и редкая шоколадка от благодарных больных.  А сейчас… Классный богатый парень, любимое занятие – пение, да ещё и в приличном месте, под живой аккомпанемент, да за очень хорошие деньги. Местный бандит – в знакомых числится. Таксисты в лицо знают… Спасибо Марье. Зря Керим обижается, что Люська слишком много ей уделяет внимания. В первую очередь становится лучше самой Люське. Жизнь, оказывается, может быть такой интересной! И связывать себя сейчас семьёй… нет, нужно повременить. Пожить ещё вольно, с размахом, от  души. Помочь Марье. Как она там сейчас, бедненькая?.. Что там классик говорил: «Мы в ответе за тех, кого приручили…»
Какая–то мысль подспудно засела в Люськиной голове и тревожила. Что–то связанное с Марьей, ремонтом, вещами… нет, не получалось вспомнить.
Керима дома не было. Обиделся, наверное, подумала Людмила и приведя себя в домашний вид, начала делать ревизию. Вытаскивала все ящики, перебирала вещи, открывала все шкафы. Одежда, обувь, бельё, бумаги – всё было в целости. Комнатные цветы, которые тогда привезли от Марьи – вроде всё… Чего же не хватает? В углу, где раньше стояла тумба с телевизором, сейчас кресло. А раньше, на этой тумбе лежала связанная крючком белая салфетка. Стояла настольная лампа, правда, оттуда отломился и вылетел патрон. Ах, да, ещё сидела кукла. И тут Людмилу обдало жаром. Она кинулась искать в непроверенных ещё шкафах свою старую, потрепанную куклу. Но её нигде не было. Она набрала номер Керима.
— Керим, родненький, приезжай, ты мне нужен…
— Ты пойдёшь за меня замуж?
— Опять ты о своём… Керимчик, миленький, куда ты дел мои старые вещи?
— О чём ты говоришь? Вся одежда в шкафах.
— А кукла, столик, старая лампа?
— Всё старьё я выбросил на помойку.
Люська заголосила:
— А кукла, Керим, а кукла? Мне нужна моя кукла, Керим, верни мне мою куклу, я тебя очень прошу…
— Слушай, я сегодня же привезу тебе десять самых лучших кукол, клянусь, только ты не переживай, да? Зачем тебе эта рухлядь?
— Керим, пожалуйста, найди мне её… И знаешь, если не найдешь, забудь дорогу ко мне. Я не давала тебе право распоряжаться моими вещами. Всё, разговор окончен, – ледяным голосом договорила Люська и бросила трубку.
Что делать? Как объяснить Марье, что её заветный медальон исчез? Бедная девочка, ещё одна неприятность…
Утром, как только рассвело, Люська нашла фотографию, где кукла случайно попала в кадр, засунула её в сумку, взяла литр водки  и пошла туда, где стояли мусорные контейнеры. Местные бомжи там добывали себе пропитание, стараясь успеть до приезда мусоровозов. И сейчас они были на месте.
— Вы куклу мою не находили? – Людмила совала им под нос фотографию. Бомжи молчали и отворачивались.
— Литр водки отдам! – крикнула она почти в отчаянии.
— Брешет, – решили между собой оборванцы. Она достала одну бутылку.
— Эту берите сейчас, вторую отдам, когда про куклу скажете.
Бомжи переглянулись.
  — И денег дам – беспомощно продолжала Люська.
— Танька, это не ты своей Ленке куклу отнесла? – наконец–то проговорил один из них. Танька мгновенно отозвалась:
— Твоё какое собачье дело? Дитё есть дитё, пусть играется.
Люська пристала теперь уже к одной Таньке:
— Отдайте мне мою куклу, а я Вашей девочке другую дам, новую…
— А что у тебя в ней, клад что ли? Тогда за неё выкуп!
— Да уж какой там клад, нашли богачку! – Люська умело пустила слезу, – Это единственное, что у меня от родителей осталось, я и в детдоме с ней не расставалась, всю жизнь она со мной.
— Да ладно, не реви. Детдомовская? Что, несладко, поди, без мамки с папкой было? Вишь ты, у каждого своя печаль. Давай деньги.
Людмила проявила неслыханную твёрдость:
— Сначала куклу.
Нищенка, прихрамывая, резво поспешила к подвалу. Скоро вернулась, за ней бежала маленькая грязная девочка. Она громко плакала и размазывала слёзки по грязным щекам.
Людмила взяла куклу, отдала водку и сто рублей, отвернулась и пошла. Ребёнок плакал навзрыд.
Отойдя немного и отвернувшись, чтобы никто не видел, девушка с бьющимся сердцем раскрутила кукольный череп. Цепочка была там. Люська быстро перекрестилась, сунула цепочку в карман, завернула голову, как было, и медленно пошла назад. Девочка смотрела не мигая. Люська вложила куклу ей в руки.
— Деньги не отдам, – упрямо сказала Танька.
— Да не надо. Дочку покорми…
— Зачем искала тогда, если отдаёшь?
— Жалко девчонку стало. Моих родителей не воротишь, а дитя радости лишать – не по–божески, – искренно вздохнула Люська.
— И то правда, – одобряюще закивали бомжи, успевшие опустошить первую бутылку.

ГЛАВА 41.

Людмила всерьёз опасалась за состояние Марьи, даже когда кризис прошел, и подругу выписали из больницы. Отношения с Керимом были сложные, на работе тоже сложилось какая–то напряжённость, так что уделять всё свободное время подруге было невозможно. Марья жила в доме Каминских одна, Игорь так и не вернулся. Редко кто к ней заходил, кроме Люськи и Жени. Она стала рассеянная, медлительная.
— Понимаешь, – рассказывала она Людмиле, – я подхожу к шкафу, смотрю на него и не помню, как он называется. Потом полдня мучаюсь, не могу вспомнить. Потом меня накрывает, я хватаю орфографический словарь и, пока не найду, не могу успокоиться. Я тупею, тупею, я не знаю, каких ещё мне таблеток надо пить, чтобы мозги не засыхали.
— На люди тебе надо, – вздыхала Людмила.
— Я не могу. Я даже до магазина с трудом дохожу. Мне трудно шевелиться, делать зарядку. Видишь, как я поправилась? Всё время лежу и смотрю в одну точку. Полное отупение. Никаких мыслей. Пожрать, поспать. Со снотворным. Потому что как человек я и спать не могу.
Люська понимала, что это просто депрессия. Или стресс. Но такой силы, что может легко подтолкнуть человека к раскрытому окну в многоэтажке. Конечно, усадьба для прыжка не годится, но и других способов суицида никто не отменял.
— Где твоя цепочка? – заметила однажды Люська.
— Там, – Марья неопределённо махнула рукой в сторону окна.
— Где? – испугалась за Марьин рассудок подруга.
— Ну, там, в шкафу, в коробочке, – она опять махнула рукой в сторону окна, но, увидев очумелый Люськин взгляд, словно проснулась, посмотрела на свою руку, поняла, что махнула не в ту сторону, и засмеялась. – Ой, зал–то там…
Людмиле было не до смеха. Она не знала, что придумать, чтобы подруга вновь обрела волю к жизни.
— Я тут проанализировала всё плохое, что с тобой случилось, и поняла, что беды происходили только тогда, когда на тебе не было твоей окаянной цепочки. Значит, заговорённая она у тебя, – вдохновенно врала Люська,, удивляясь своему красноречию. Но Марья верила. – Вот сейчас ты её повесь на шею и больше никогда–никогда не снимай. И увидишь, как всё начинает становиться на свои места.
— Думаешь, Игорь придёт? – с надеждой наивного ребёнка спросила Марья.
— И Игорь придёт, и бабка помрёт, – уверяла Люська. Марья покорно пошла и надела цепочку. И потихоньку рассмеялась:
— Мне за неё один ювелир столько денег обещал, а я не продала.
— Почему?
— А мне показалось, что он меня обманет. И пошла к другому ювелиру. И мне сказали, что это просто золотой лом.
— Когда это было? – заинтересовалась Люська.
— А я гуляла тогда ещё с Пусей, помнишь, мы у тебя жили?
— Почему ты мне не рассказывала? Может, ты это только сейчас придумала? – строго спросила она.
Марья заторможено, по–детски рассмеялась.
— Нет… Я тогда спряталась за угол и увидела, как он выбежал за мной. Хотел проследить, наверное.
— Говори адрес. Почему ты молчала?
Марья удивленно назвала адрес ювелирной мастерской и обиженно сказала:
— Ты же меня не спрашивала про ювелира.
— О, Господи! Откуда мне знать, о чём тебя нужно спрашивать? Всё, я поехала, посмотрю на твоего золотых дел мастера. Что ты от меня ещё скрываешь?
— Я?
— Я!!! – разозлилась Люська. – Сил с тобой нет!
Она примчалась в свою квартиру, кинулась к дорожной сумке, где ещё лежали забытые Марьины вещи, и достала старенький фотоаппарат. Надо бы плёнки проявить и отпечатать, подумала она. Может, жестокая реальность быстрее вернёт Марью к жизни.

ГЛАВА 42.

Она позвонила Кериму. Отношения их совсем было разладились, и голос его звучал настороженно. Она назначила встречу в шесть часов вечера, на лавочке возле ювелирной мастерской. Только предварительно узнала, во сколько закрывается эта мастерская. Аккурат в восемнадцать ноль–ноль.
Керим пришёл раньше, с цветами. С надеждой, что всё встанет–таки на свои места. Она улыбнулась и дала себя обнять. Потом они долго целовались на лавочке. Пока маленькая стрелочка на Люськиных часах не коснулась шести.
— Я хочу тебя сфотографировать, – она быстро достала фотоаппарат и направила на Керима так, чтобы было видно дверь в ювелирную мастерскую.
— А теперь ты меня, – и встала, подкарауливая, когда ювелир всё–таки выйдет.
 Когда несколько кадров получились, Люська подняла руки, обняла Керима за шею, поцеловала  и сказала:
— Я хочу с тобой прогуляться. И только посмей мне отказать!
И повела парня по неприметным городским улицам, ни на миг не выпуская из поля зрения таинственного ювелира.





ГЛАВА 43.

— Виталь, привет! – жизнерадостно пропела Люська в телефонную трубку.
— О, привет! – удивился и обрадовался Читалин. – Я уж думал, ты мне приснился, а оно вон оно что, ты всё–таки существуешь.
— Живу и здравствую, Виталь, врагам на зависть, себе на удовольствие!
Её энтузиазм заряжал бешеной энергией даже по телефону. И Виталий, сонный и вялый, мгновенно оживился и преобразился.
— Ты, может, в гости приедешь? Посидим, поболтаем, я тебя вкусно накормлю.
— Не говори о еде при моём желудке, а то он отказа мне не простит. В тот раз после нашей встречи три дня твоего шашлыка просил.
Виталлий рассмеялся. В его кругу таких веселых людей ещё никогда не было.
— А ты привози его сюда. Найдём, с чем его ещё познакомить.
— Ладно, только не сейчас. Ты мне по делу можешь что–нибудь сказать?
— Ты знаешь, Люд, не пойму, что за ерунда такая. Никто ничего не знает, я уже всех обтряс. Если кто что и сделал, то или новичок–одиночка, или приезжий, тоже одиночка. За домом подружки твоей мы присматриваем, но пока всё чисто. А ты что–то нашла?
— Пока точно не знаю, но если мне понадобится грубая мужская сила, ты мне поможешь?
— Без проблем. И даже с радостью. Но это секрет.
— Я позвоню.
— Не исчезай, пожалуйста! – искренне закричал Виталя, но Люська уже бросила трубку. Она направилась в фотосалон, забрала несколько пакетов с фотографиями, отложила снимки с последней съемки и пошла к себе во двор, разыскивать деда Гришу.
— Дед Гриш, денег хочешь?
— Что опять случилось? – довольно потирая руки, спросил старый хитрец.
— Дед Гриш, вот тебе сотня, но скажи мне честно, как дочери. Обыск в моей квартире вот этот делал? – и она разложила фотографии ювелира.
— Эх–хе–хе, Людок, Людок… Я ж ведь к тебе и правда как к дочери. Разве хоть раз тебе солгал? Да и не давай мне своих денег, – смахнул дедок фальшивую слезу. – Вроде как он, очень даже похож. Да неопытен он как вор, так вообще никудышный. Это видно было. Хотя, впрочем, ладно, деньгу давай, что уж я тебя обижать буду? За здоровье твоё и удачу стаканчик подниму. И тебе польза, и мне, старому человеку, радость. А ещё, Людок, вот этот товарищ твой, – он показал пальцем на изображение Керима, – он всё время в твоей квартире не зазря ошивается…
— Да ладно, дед Гриш, это ж мой жених, мы даже живём иногда вместе.
— А до того, как стали жить, он без тебя твою квартиру отмычкой открывал. Ей–богу, сам видал. Добавь ещё чуть–чуть на рюмочку?
— Нет, – резко сказала Люська и встала. Ей не понравилось, что сосед рассказал про Керима.
— Ну и на этом спасибочко, – шмыгнул носом старик.

ГЛАВА 44.

Николай Петрович, собираясь к Марье, заехал в оранжерею, купил большой букет темно–красных роз. Потом долго выбирал дорогие конфеты и коньяк. Чтобы ей понравилось. Он не знал, как уговаривать девушку срочно выйти на работу. Но рискнуть стоило.
Грешно, конечно, но в глубине души он был даже рад, что Марье не надо будет сидеть с ребёночком. Такого способного заместителя очень трудно найти. Да и кому нужны сейчас эти дети? Ползунки, игрушки по всему дому, женщина нечесаная, не выспавшаяся, злая, в старом драном халате… Бррр…
Николай Петрович был эстетом, женщин любил ухоженных, таких, как Марья, не домохозяек.
Но, когда Марья открыла ему дверь, волна жестокого разочарования окатила его с головы до пят. Марья, с растрепавшимся пучком волос на голове, с засученными рукавами необъятного халата, из-под которого со всех сторон выглядывала байковая ночная рубашка, смотрела на него без всякого выражения. Даже не смутилась. «Ещё бы фартук засаленный нацепила», – мелькнуло у него в голове. Он сначала даже решил, что ошибся адресом, но, когда глаза в глаза столкнулись они в прихожей, поняли друг друга без слов.
— Ты из–извини, ч–что я в больнице не был, понимаешь, я эти больницы …
— Понимаю, – резко оборвала она его. – Ничего страшного, мне было даже не до Вас, – она усмехнулась.
— Ну вот, повидались, я побежал, – он поставил коньяк и конфеты на стол, цветы неуклюже положил на тумбочку.
— Подождите, Николай Петрович, – она отвернулась к окну и закурила. Выждав паузу, повернулась, выпустила дым колечком и резко спросила:
— Неужели у меня всё так плохо? Он замялся.
— Тебя можно понять, пережить такое …
— Вы ведь по делу приехали, говорите.
— Нет – нет, я просто проведать.
В голосе Марьи прозвенели стальные нотки, и Николай Петрович начал узнавать свою ценную работницу.
— Хватит юлить, босс. Я Вам нужна на работе.
— Только на тридцать пять дней… Мне такую командировку в Египет предложили, с питанием, с проживанием, плюс культурная программа, да ещё могу взять с собой одного человека…
— Жену, конечно?
— Конечно, как же… Но условие – я должен на время отсутствия на кого–то возложить свой отдел культуры. Ну на кого, сама подумай.
— А Татьяна Анатольевна?
— Ты с ума сошла! Да к ней журналиста подпусти, так она всех нас ославит.
— А Елена Алексеевна?
— Ты я сам к документам не подпущу.
— А остальные?
— Ну что, ну кто, кто потянет? Я ехал, думал, ну и нет, так нет…
— Мне даже стоять пока трудно.
— Ну давай, давай, выздоравливай, я поехал …
— Когда ехать?
— В следующий четверг.
— А сегодня что?
Он посмотрел на неё с удивлением.
— Вторник.
— А число?
— Да, Марья Сергеевна …
— Николай Петрович, ну я же на больничном, зачем мне за числами следить?
— А по телевизору?  – Они оба повернулись в сторону телевизора и увидели толстый слой пыли. Марья покраснела. Николай Петрович откланялся.



ГЛАВА 45.

Марья долго сидела перед зеркалом, вглядываясь в своё измученное, бледное, но закруглившееся лицо. Что изменилось? Взгляд. Она вспомнила, как впервые приехала сюда – чистая, наивная девочка, как в пропасть шагнувшая – приехавшая из далёкой, холодной Сибири. За что она так жестоко поплатилась – разбита любовь, семья, растоптана душа. Потеряна ещё не родившаяся, но такая любимая маленькая доченька, с которой было связано столько радужных надежд.
Марья перебирала фотографии. Они лежали в одном ящике – их свадебные: те, которые принесла Женя и последние, самые страшные – те, которые сделала Люська. Нет, она всё-таки молодец. Если бы не догадалась всё запечатлеть, Марья ни за что бы не поверила в смерть Анны Павловны. Душа рвалась в Сибирь, на могилу женщины, подарившей ей семью. Но она не могла ехать. Острый уголок фотографии резанул её по указательному пальцу – и кожа, тоненькая и слабая, от передозировок лекарств, разрезалась, как от лезвия. Кровь ливанула из пальца, пачкая фотографии. Марья взяла палец в рот и начала стирать кровяные капли со снимков. Вот опять эта девушка, похожая на Марью. Марья улыбнулась и приложила портрет к губам. Ей почему–то была близка эта незнакомка, с круглыми, как вишни, глазами. Что–то общего было у них в судьбе – точно так же когда–то Игорь обнимал Марью, а тот парень в белой шёлковой рубашке, так смотрел на свою избранницу, как будто прощался с ней заранее. Какая–то обречённость,  безысходность сквозила в этой фотографии, и на фоне своих печальных событий Марья особенно чувствовала это.
« Надо бы побольше узнать об этой паре» – подумала она и позвонила Жене.
— Ты не могла бы зайти ко мне, Женя? – спросила она.
— А когда Вы будете дома?
— Нет, Женя, я выхожу на работу, приходи туда, ладно?
— Что? Вы на работу?  – опешила девочка. – Когда?
— Завтра.
Да, завтра она выходит из своего убежища. Может работа поможет ей справиться с болью. Марья опять посмотрела в зеркало, но уже с другими мыслями. Да, волосы отросли. Мордашка стала шире. А талия, где она? Марья покружилась, оглядывая себя всю. Живот такой, словно и не рожала.
Сил на салон не было. Она едва дошла до ближайшей парикмахерской, сделала причёску и покрасила волосы. Пришла домой, начала перебирать гардероб. Выбрала тонкую вишнёвую водолазку – грудь была в ней сейчас особенно эффектна – и чёрную шелковую юбку с косыми разрезами и воланами. Подкрасила губы. Вот вроде и всё. Только цвет волос вместо гранатового получился у затрапезной парикмахерской совсем уж розовым. Ну и ладно – подумала Марья. Зато о талии внимание отвлечёт.
Утром она встала ни свет ни заря. Вымыла и уложила волосы, сделала маску для лица – но кожа всё равно не заиграла. Бледная, как сметана. Марья надела свою цепочку, поцеловав медальон. «Больше я никогда с тобой не расстанусь.» Молоко ещё прибывало, и чтобы уберечься от мастита, Марья накинула на плечи красивую чёрную шаль с бордовыми розами и длинными шелковым кистями.
Она улыбнулась своему отражению. Последний штрих – она забыла покрасить ногти. Дожила. И взяв малиновый лак, исправила оплошность, после чего вызвала такси.
Рабочий день ещё не начался, секретарши, как обычно, ещё не было. Марья прямиком направилась в кабинет Николая Петровича и резко открыв дверь, вошла.
— Здравствуйте, Николай Петрович, – с улыбкой, но твёрдо сказала она.
Шеф с кем–то разговаривал по телефону, но увидев её, раскрыл рот, и не мог вымолвить ни слова. Достал платок, вытер лоб, снял очки, протёр стёкла. В трубке ему кричали, но он что–то промычал и положил её на рычаг.
— Марья, – наконец вымолвил он. Вдруг вскочил с места, подбежал к ней и начал жать ей руку.
— Я знал, я верил… Я всегда верил, что тебе можно доверять, с первого взгляда, понял, что ты за человек… – он говорил быстро, волнуясь и боясь, что Марья сейчас уйдёт, что просто так пришла.
— Николай Петрович, я пришла насовсем – словно прочитала она его мысли, – Надеюсь, Вы вчера не отменили свою поездку? А сейчас я пойду к себе, ладно?
И она, чуть пошатываясь, вышла. Ноги отвыкли от строгих туфель на тонких каблуках, да ещё была какая–то непонятная нервная дрожь.
— Красавица, – выдохнул ей вслед босс. Он испытал вчера, побывав у неё дома, такое сильное разочарование, что сегодня был просто ошарашен преображением Марьи.
А она шла по коридору, и навстречу поднимались её сотрудники. Марья боялась этих встреч, расспросов, соболезнований. Боялась того, что не сможет сдержать слёз в ответ на простое участие. Но это ни к чему  – она знала твёрдо.
— Ты вышла? Как ты? Как себя чувствуешь? - Её окружали с любовью, теплотой, но Марья, сдержанная, улыбнулась и железным голосом сказала:
— Спасибо, спасибо. Я очень скучала по Вас. Всё, я теперь вышла на работу. У меня всё в порядке.
И больше никто не смел ни о чём спрашивать. Она дошла до кабинета и плюхнулась в кресло. Заболел живот, ей захотелось свернуться калачиком и укрыться с головой одеялом. Но в дверь постучали. Вошел Николай Петрович, за ним – заместитель главы администрации.
— Вот на кого я оставляю своё управление – заискивающе сказал он, – Марья Сергеевна.
Она встала и пожала руку начальству.
— Знать Вас знаю, но разговаривать ещё не приходилось. Александр Иванович. Очень рад.
Они сели. Тот не ожидал, что девушка не стушуется, не занервничает. Она вела себя так, словно это она была на должность старше его.
— Как Вы себя чувствуете? После всего, что у Вас, я слышал, Вы сможете?.. – это он, зам. главы стушевался и вместо того, чтобы прямо спросить, способна ли она выдержать такую нагрузку, начал запинаться, как нерадивый ученик.
— Что? – резко и с недоумением спросила она. – Вы хотите знать, не преувеличил ли Николай Петрович мои деловые качества, лишь бы не отказаться от командировки? – строго спросила она, но вдруг улыбнулась неожиданно и открыто, как майское солнышко – и окончательно расположила к себе строгого зама – Право же, Александр Иванович, разве можно сомневаться в своей команде?
Он был сражен. И уже уходя, сказал:
— Сегодня планёрка, половина девятого. Не опаздывайте, пожалуйста, Марья Петровна.
Он специально переврал её имя, но она исправила:
— Сергеевна. Я никогда не опаздываю.
— Но как молодая, красивая женщина, иногда это можно себе позволить.
— На работе ни женщин, ни молодых, ни красивых.
Они вышли оба. Минут через пять вбежал запыхавшийся Николай Петрович и, не зная, как выразить своих чувств, выпалил:
— Ну, ты, ну Марья, как ты его! Да с ним так никто не разговаривает, а ты. Ну, стерва, ну молодец, за что я тебя только люблю? Но ты больше того, с ним так не надо… Поласковей.
— Я ему грубила?
— Да нет, в общем…
— Не волнуйтесь, босс, я Вас не поведу.
Он ушёл. Марья вздохнула, посмотрела на часы, и начала собираться на планёрку – взяла кожаный блокнот и ручку под цвет лака. Она знала, что сегодня все телекамеры будут направлены на неё, как на новенькую. Оценят её от серёжек до туфель – для того, чтобы в случае роста её карьеры первые шаги были запечатлены именно на их телеканале.
Она не ошиблась. По нескольким городским телеканалам в новостях несколько крупных планов – её. И блокнот, и маникюр, и скрещённые под столом ноги в лакированных туфельках. И красивый золотой кулон на толстой кованой цепочке, золотая вишенка.

ГЛАВА 46.

Вечером раздался звонок.
Люська была вне себя от бешенства.
— Я с ума весь день схожу, не могу до тебя дозвониться, а ты в президиумах заседаешь? Ты почему не отвечала, я же звонила тебе на мобильник. Скажи спасибо, что мне на работу надо, и я приехать сейчас не могу. Ты вообще сдурела! В таком состоянии выйти на работу!
— Люсь, я так устала, я уже ложусь, ладно? Прости, мне пришлось фильтровать звонки, я просто не могла расслабиться на работе. А ты что, меня видела?
— Тебя весь город видел, по всем новостям. Молодец, выглядишь потрясно. Ну ладно, ложись давай, отдохни, а в субботу встретимся – отпразднуем твоё выздоровление.
— Что бы я без тебя делала. Целую. Пока.
И уже в половине восьмого Марья блаженно спала.
Люська была права. Марью видели многие горожане, и ювелир Сергей Иванович Виссарионов. Не мог поверить своим глазам, когда на экране возникла Марья, а на груди у неё – предмет, который он так тщетно искал, добивался – вожделённая золотая вишенка.
Он быстро собрался. Джинсы, ветровка, перчатки и кепка спрятаны в пакет. Рубашка, брюки, галстук. Кто может поверить, что этот интеллигентный человек, худощавый, в очках, может превратиться в обычного квартирного вора? Сколько можно влезать в её дом без толку? Сейчас цепочка при ней, и положив пистолет в пакет с одеждой, он вышел из дома.
Было темно. Переодевшись и припрятав пакет с одеждой в небольшой рощице недалеко от дома Завадских, Сергей Иванович переложил в карман жилета пистолет, фонарь и перчатки. Крадучись, как чёрная кошка в темноте, он подошел к калитке и открыл её, умудрившись не взломать сигнализацию. Ювелир – работа тонкая. Свет нигде не горел. – «Не пришла ещё, придётся ждать,» – подумал он и начал открывать входную дверь. Вдруг на его голову обрушилось что–то очень тяжелое. Он громко вскрикнул и плашмя упал на порог, не почувствовав, как две пары крепких рук окружили его и понесли к машине.
Марья спала. Сквозь сон она услышала крик, шум, возню и топот. Еле продирая глаза, она посмотрела в окно, и увидела, как тёмные силуэты отбегают от её дома, волоча кого–то.
«Ну и нервы у меня стали» – зевнула она и перевернулась на другой бок.

ГЛАВА 47.

— Привет, красавица, узнаёшь?
 Люська спросонья всегда была злая. Взглянула на часы – восемь.
—Какого чёрта? Я только легла.
— Ты меня не узнаёшь?
— Пока не отосплюсь, нет, – и положила трубку.
Телефон зазвонил снова.
— Чего ещё? – недовольно пробурчала она и потянулась к розетке, чтобы выдернуть шнур, но услышав голос, остановилась.
— А я ведь по твоей просьбе звоню, нахалка.
— Кто это?
— Читалин.
— А–а, привет, Виталь. Извини. У нас банкет был в ресторане, я только недавно пришла.
— А тебе зачем было так долго сидеть?
— Деньги зарабатываю, Виталя. Кушать я на что должна?
— Да, чтобы покушать, тебе много надо. А что – хорошо платят на банкетах?
— Нормально. Каждый жлоб для своей мадам вроде как обязан несколько песен подарить. Бедное моё горло.
— Приезжай, полечу.
— Чем? Мясом с корочкой?
— Обижаешь. Коньяк, грог, глинтвейн. Что выберешь?
— Водку, самогонку, лук.
— Как скажешь.
— Слушай, ты меня зачем разбудил–то?
— А, точно. У меня сюрприз. Я приеду сейчас.
— Можно завтра?
— Я его что, до завтра стеречь должен? Собирайся, я у подъезда.
— Люська глянула в окно. Он помахал ей из машины.
— Алло, – смутилась Люська, – на сколько же ты наговорил?
Он засмеялся.
— Тебе ещё раз повторить, что деньги у меня есть?
Она положила трубку и стала быстро собираться. Живут же люди, – подумала она, вздохнула и вдруг почему–то вспомнила, чем он занимается. Что он сделал с Марьей; эти омерзительные фотографии, – а она… Вдруг Марья увидит их вместе? Она же может подумать... Людмила вдруг похолодела и увидела, как кожа её на руках покрылась мурашками. Господи, что она делает? Ведь люди поверят, что она заодно с ними. В гости пошла, жрать с ними села. Расслабилась. Подумаешь, бабку его знает, ну и что?
Она в нерешительности встала у окна. Зазвонил телефон.
— Ты собралась? – по-дружески спросил Читалин.
— У тебя действительно новости? – серьёзно и тихо спросила она.
Он почувствовал, что её поведение изменилось.
— Ты же сама просила проследить за домом твоей подруги, мы поймали вора.
— Иду, – вздохнула Люська и начала спускаться.
Какое–то непонятное чувство тревоги и вины охватило её. «Ну и пусть, – решила она. – я делаю это для Марьи.
Она села в машину и молча отвернулась к окну. Читалин, видя перемену, ни о чём не спрашивал.
Машина двигалась от центра к окраине.
— Куда едем? – тихо спросила Люська.
— За город. Что, я его к себе домой должен был везти? – разозлился вдруг Читалин.
— Извини.
Люська отвернулась в сторону и вдруг глаза в глаза встретилась с Марьей. Ужас и удивление застыли в больших Марьиных глазах, она переводила взгляд с водителя на Люську и не могла поверить, что это они. Вместе. От изумления она даже открыла рот, но Виталя резко рванул по газам, сорвался с места. Люська больно била себя по щекам.
— Она теперь мне не поверит, не поверит…
— Прекрати истерику. Или тебя высадить?
Люська до крови сжав губы, простонала.
— Едем…
Он привёз её на развалины старого кирпичного завода. Двое соратников ждали его в проходе.
— Как он? – грубо спросил он
— Молчит.
Они зашли в какой–то закуток, где Люська не без труда разглядела ювелира.
— Так это всё–таки он? – спросила она.
— Ты что, его знаешь?
Она достала из сумочки его фотографию.
— А чего же ты молчала? – спросил Читалин. Ждала, когда он подружку твою пристрелит? У него ведь был пистолет.
— Где и когда вы его взяли?
— Вчера вечером он взломал дверь в одном известном нам доме.
— Так ты хотел её убить?  – Люська кинулась к сидящему на полу ювелиру и изо всей силы начала пинать его ногами, стараясь всю злости досаду от встречи с Марьей выместить в своих ударах.
— Чего тебе надо от неё? Ты уже был у неё дома? А у меня ты тоже был? Ты трогал мои вещи своими мерзкими руками, падаль? – Она кричала, не замечая слёз и боли в ногах, пиная и пиная его острыми носками туфель.
Бандиты стояли и смотрели на них.
— Вот кого надо на разборки брать, – гоготнул один.
— Заглохни.
— Так, хватит, – Читалин взял Люську за плечи и оттащил от ювелира. – Ты его забьёшь, а нам ответы нужны на вопросы. Ну что, – обратился он к Сергею Ивановичу, – говорить сам будешь или тебе помочь? Мы шутить не намерены.
Он сопел и пытался плечом утереть сочившуюся по лицу кровь.
— Что тебе от этой девки надо?
— Я скажу, – неуверенно начал он, только я вам нужен, без меня вы ничего не сможете.
— Чего? – с издевательством спросил главарь.
— У этой девки есть одна вещица, в ней какой–то шифр, и открыть его только я смогу, если вы мне руки–ноги не переломаете.
— Ноги тебе не нужны. Что за вещица?
— Кулон у неё как вишня.
— Откуда знаешь?
— Отец рассказывал, сделал его до войны ещё, на заказ. Открыть его невозможно, если секрет не знать.
— А ты знаешь?
— Моя половина от того, что там спрятано.
— Чего? – опять с вызовом спросил Читалин.
— Без меня вы не откроете.
— Откроешь – живым уйдёшь.
— А моя доля? – неуверенно спросил ювелир.
— Ладно, отдадим тебе и зарежем сразу. Договорились?
— Давайте кулон, - затравленно промямлил тот. Все посмотрели на Люську. Она попятилась.
— Вы что? У меня его нет. Вы что?
— Принеси, – Читалин резко посмотрел на неё.
Люська была затравленна, а он был охотник. Только разбойничий звериный инстинкт сейчас читался в его глазах. Люська не на шутку испугалась. Она хотела его по-хорошему спросить – ты что, мол, Виталь? – но она не знала этого злого, жестокого человека. По-хорошему не получится, поняла она.
— Чего? – вызывающе, подражая Витале, спросила она. – Спасибо за помощь, дорогой. Вот чего стоит твоё слово джентльмена. Да пошли вы все.
Она резко повернулась и, отряхиваясь от несуществующей пыли, повернулась к выходу. Ей преградили было путь, но она громко, с наездом, заорала:
— Ну–ка мослы свои уберите, придурки, – и, наступив одному на ногу, резко вышла и направилась по городской дороге.
Её никто не догонял.

ГЛАВА 48.

Марья ехала с областного совещания, когда на светофоре увидела в чужой машине Люську. Если бы она просто ехала с этим подонком, как в такси, – Марья поняла бы, ведь Люська не должны была знать этого бандюгана в лицо. Но в её глазах была вина, и Марья поняла это – и вдобавок поняла то, что и Люська поняла Марью. Люська не хотела, чтобы Марья их увидела – и это произошло. Марью трясло. Два раза наступить на одни и те же грабли – ведь отравленное вино было тогда от Люськи. Значит и тот кошмар, изнасилование, фотографии, деньги – что принесла Люська – это всё связано? Но ведь у Марьи больше никого нет. Кроме неё. Господи, за что? Неужели Люська так сильно любит Игоря, что способна разыгрывать такие спектакли? Чужая душа – потёмки. Что ей делать? Плакать она не могла. Больше всего на свете она боялась, что сейчас позвонит Люська и начнёт оправдываться.
Телефон зазвонил. Марья прижала руки к груди, боясь дотягиваться до трубки, и попятилась к окну. Телефон звонил, не умолкая, рядом затрещал селектор, затем послышалась трель мобильника из сумочки. В дверь постучали, и вошла секретарша.
— Нет, нет, нет! – закричала Марья, зажав ладонями уши – я никого не хочу слышать! Вы поняли? Я никого не хочу слушать! – с Марьей началась истерика. Она схватила телефон и бросила об пол.
Секретарша вздохнула, налила в стакан воды, в ложку каких–то капель и подошла к Марье.
— Ну–ка сядьте.
— Я ничего не буду, - билась в истерике та, взмахивая руками, опрокинув ложку с лекарством.
Дородная Верочка, секретарь с достаточным опытом, поставила стакан, схватила Марью за плечи и рывком кинула в кресло. Резкая боль в животе заставила Марью вскрикнуть и съежиться. Но Верочка, нимало не смущаясь, наливала новую порцию капель.
— Быстро открыли рот, Марья Сергеевна, – беспрекословным тоном произнесла она и влила успокоительное в рот Марье так, как это делают больным детям.
Затем прижала Марьину голову к животу, стала гладить и убаюкивать:
— Поплачь, моя хорошая, тяжело тебе девочка, столько горя, поплачь, всё пройдёт…
Марья притихла, успокоилась, достала сигарету. Верочка подошла к окну и раскрыла его.
— Посмотри, какая красота…  А воздух, чувствуешь, какой воздух свежий? Марья Сергеевна, хорошая, золотая моя, подойди к окну, подыши.
Марья подошла и посмотрела вниз, на центральный вход.
— Ой, Женя ко мне идёт, а я её так давно жду?
— А она нужна Вам? – удивилась Верочка. – А я её не пускаю, у Вас то планёрка, то летучка.
— Это, Верочка, сейчас для меня самый близкий человек.
— Ну–ну, – сказала секретарша и вышла.
«Я не буду сейчас думать о Люське, это так тяжело. Может всё образуется…»
Беда заключалась в том, что для Марьи было страшнее потерять Людмилу вообще, чем убедиться в её подлости.
Вошла Женя.
— А я думала, Вы меня видеть не хотите, – скромно сказала она. – Хожу, хожу…
— Извини, пожалуйста, Жень, столько работы…
— А я хотела рассказать, что ещё узнала о семье Каминских и Завадских, но у меня больше документов нет и фотографий тоже нет. Я спрашивала у старожилов, и они рассказывают, как легенду какую, но правда или нет, не знаю…
— Расскажи, пожалуйста.
— В семье Каминских было до войны трое сыновей и дочь, но старшие сыновья ушли сражаться против большевиков и где–то сгинули, их не нашли. В отместку красные изнасиловали дочку Каминских, а она слабенькая была, ещё и пятнадцати лет не было – она наложила на себя руки. Родители оба чуть с ума не сошли, да родился у них последним Владимир, как раз когда старшие двое пропали без вести, а когда дочка утопилась, он маленький был. Большевики их не тронули, отец Владимира хорошим лекарем был – и командиры красные у него лечились, но и белогвардейцы – те тайком. Потом, в тридцатые годы всё вроде бы утихло. Владимир себе жену нашёл, Марьям – где–то её в станице нашёл и привёз. И только бы им пожениться – как тридцать седьмой год. Отца Владимира расстреляли, а потом и самого Владимира – Марьям ребёнка ждала, а когда это несчастье случилось, она за ребёнка испугалась и уехала из этого дома навсегда – о ней больше ничего не слышали. А старуха Каминская хотела тогда красного комиссара, отца Стефаниды Петровны застрелить – она вроде как помешалась от одиночества. Только промахнулась она, рука, наверное, дрогнула, он пистолет у старой женщины отнял и выгнал её. А сообщать никуда не стал – вину какую–то чувствовал. Хотя она каждую ночь ждала, что за ней придут – покушение на коммуниста, да ещё высокого ранга каралось тогда очень строго. Так и умерла она ночью, может, кто в дверь постучал, может сердце не выдержало, но когда соседи вошли к ней, она лежала собранная, как в дорогу на каторгу и узелок с пожитками стоял у порога. Так их род и закончился.  А Завадские – отец на войне погиб, и Стефанида всю войну с почестями прошла. Медалей у неё много, наград всяких. В усадьбе Каминских в войну комендатуру сделали, так она, когда вернулась, все силы приложила, чтобы выкупить этот дом себе.
— Но почему именно этот дом?
— Всякое говорят. Вроде как она влюблена была во Владимира.
— А он?
— Он нет.
— А дочка, у Стефаниды не знаешь от кого, не от него?
— Не–ет. Она после войны родилась. Каминских уже никого не оставалось. А что?
— Да странно это всё. Стефанида никогда ничего не делает без умысла. Зачем ей понадобился именно этот дом?
— Говорят, Каминские были очень богаты, а куда делись их капиталы, непонятно. Ещё говорят, Стефанида, когда дом этот купила, всё по брёвнышку сама перебрала – денег искала.
— Что–то здесь запутано, надо бы ещё поразузнать. Ну, это Женя я уже сама попробую. Спасибо тебе большое, знаешь, мне так это интересно.
— Конечно, Марья Сергеевна, это же предки Вашего мужа…
— А при чём здесь Игорь? – не поняла она.
— Как причём? Он ведь звук Стефаниды…
— Ой, правда, я что–то так за Каминских переживала, что и забыла про Игоря. Надо будет в архивы довоенных лет пробраться. Попробую. Я же теперь  – власть – ого –го. Чаю хочешь?
— Нет, Марья Сергеевна, уже домой пора…
— И правда. Ну, поехали. Мой водитель сначала тебя завезёт, а потом меня.
Марья пришла домой, поужинала, послонялась по пустому дому. Она всячески отгоняла мысли о Люське и пыталась думать о Каминских. Как они жили в этом доме? Где была комната девочки, которая не выдержала надругательства над собой? Марья прошла по дому. А вот она выдержала. Почему? Ради чего стоило цепляться за свою никчемную жизнь, когда её одна радость – подруга – оказывается близка с тем поддонком, который это затеял. Комок опять подкатился к её горлу. Почему она не умерла во время операции? Выжила чудом. Для чего? Чтобы ходить по пустому дому, прислушиваться, как скрипят половицы? Она закрыла глаза и представила себя в длинном шелковом платье, атласных туфельках с замысловатой причёской из длинных волос. Вот она сбегает вниз по лестнице, а внизу ждёт её Владимир. Нет, не Игорь – при чём тут Игорь, что взбрело ей в голову? Владимир, в светлой рубашке с пышными рукавами, с зачёсанными назад волосами – совсем как там, на фотографии. Марья улыбнулась и начала придумывать дальше. Он берёт её на руки и кружит, кружит как маленькую девочку. А потом несёт в спальню. Интересно, какая комната в этой большой усадьбе была их спальней? Марья прошла по второму этажу. Ей казалось, что комната должна быть маленькой и в самом дальнем углу. Она бы выбрала эту – и открыла дверь в чулан – не чулан, так, гардеробная какая-то. За время семейной жизни с Игорем Марья ничего не трогала в доме, всё было сделано по указаниям Стефаниды Петровны, И в той комнате, что наитию выбрала Марья, было скопление шкафов, сундуков и барахла.
Надо всё убрать, подумала Марья и попыталась сдвинуть с места хотя бы маленький комод, но сил не хватало. Она села на пол и огляделась. Очень уютная комнатка, два окна на разные стороны. Сюда бы большую кровать – подумала она, на стену зеркало.
Вдруг раздался звонок в дверь. Марье стало жутковато – она никого не ждала, тем более вечером. Она пустилась к двери.
— Кто? – настороженно спросила она.
— Марья Сергеевна, это Серёжа, водитель, я хотел Вас увидеть.
— Что случилось, Серёжа? – открывая дверь, спросила она и увидела большой букет багряных георгинов.
— Это Вам, - вежливо улыбнулся парень.
— Мне? За что?
— Вы были сегодня такая грустная, и мне стало так тревожно за Вас. Вот я и заехал убедиться, что у Вас всё в порядке.
— Убедился?
— Вроде бы да.
— Тогда до свидания.
— Извините, Марья Сергеевна, может Вы не одна, и я некстати? Я оторвал Вас от отдыха или важных дел?
— Нет, Сережа, я одна. И до твоего прихода я занималась тем – она вдруг улыбнулась и чёртики заиграли у неё в глазах – тем, что двигала мебель.
— Вы? Одна?
— А с кем же?
— Ну и как результаты?
Она засмеялась.
— Мне не поддался даже маленький комод.
— Но я же тогда кстати. Вы  разрешите мне помочь?
— Если не боишься тяжёлых физических нагрузок.
Они поднялись наверх.
— Здесь кладовка? – спросил Серёжа.
— Да, но я хочу сделать спальню.
— Всё понятно – и они начали передвигать мебель, прилагая неимоверные усилия, чтобы выставить её хотя бы в коридор.
Сергей любовался Марьей. Она в красном шелковом халатике была такая домашняя, такая соблазнительная. На работе он её боялся – а теперь – такая простая, родная, никакого управленческого налёта. Волосы её растрепались – она привычно взяла ободок и подхватила их наверх, открыв очень красивое круглое лицо. Сергей весь вечер ловил себя на мысли, что никогда в жизни не простит себе, если не поцелует её сегодня.
Наконец комната была пуста. Только толстый ковер на полу.
— А что ты здесь хочешь? – спросил он. Вдвоём они даже не заметили, как перешли на ты.
— Сюда – Марья показала рукой – я хочу поставить большую-большую кровать – и, увидев пылающий полный страсти взгляд Сергея, вдруг покраснела и потупилась. У неё так давно не было мужчин, и только сегодня она это поняла. Дыхание вдруг сбилось, она растерялась, одной рукой закрыла лицо, а другой махнула:
— Да ну тебя.
Но он перехватил ей руку, поцеловал и сильные плечи прижали её к себе. Она закрыла глаза и вдруг неожиданно для себя самой прильнула к нему. Он обнимал её нежно, крепко и шептал:
— Как я люблю тебя, маленькая моя…
У неё подкосились ноги, и он крепко держа её в руках, опустился с ней на ковёр.
— Люби меня, ладно? – тихо сказала она. – люби всегда – всегда, ладно?
— Ладно, я буду любить тебя всю жизнь, и никуда тебя не отпущу.

ГЛАВА 49.

— Что это было? – Марья лежала на полу, обнимая Сергея.
Он посмотрел на неё, улыбнулся и начал снова целовать.
— Ты не поняла? Надо повторить?
— Нет, засмеялась она. – Но если б утром мне сказали, что ночью мы будем с тобой в постели, я бы сочла их за идиотов.
— Но мы и не в постели. Отнести тебя в коечку?
— Нет. Теперь я точно знаю, моя спальня будет здесь.
— А моя? – серьёзно и грустно спросил Сергей. Марья вздрогнула.
— Но я же замужем…
— И когда ты была замужем в последний раз?
— Серёж, не мучай меня. У нас всё так сложно…
— Выходи за меня замуж.
— Сереж… Нет. Ну пока нет… Ну где мы будем жить?
— У меня. У меня родители знаешь, какие хорошие?
— Нет, Серёж, хватит. Потом поговорим.
Марья огляделась, с любовью осмотрела стены, потолок, окна. Она ни за что на свете не хотела уходить из этого дома. «Особенно теперь», - подумала она и удивилась невесть откуда взявшейся мысли. «Почему теперь?» – непонятно. Сергей приподнялся и посадил её к себе на колени. Крошки от пыльного ковра впились Марьи в кожу, и он нежно руками гладил её, отряхивая.
— Антисанитария, однако. Ты замёрзла? – он набросил ей на плечи халат. Она улыбнулась. Он обнял её и поцеловал с такой любовью, как целуют только своих избранников.
— Это просто сумасшествие какое-то –счастливо улыбался он. – Марья, как я люблю тебя.
Она улыбнулась.
— Может, встанем с пола?
Они встали.
— Знаешь, я так проголодался. Поедем в ресторан?
«Там же Люська», – мелькнуло у Марьи в голове, но она махнула рукой.
— А, ладно, поехали. У тебя деньги-то есть? – так легко и просто спросила она, что он не обиделся, сказал:
— На двоих хватит.
Она не стала краситься, быстро надела платье, цепочку, туфли и они поехали в «Метель».

ГЛАВА 50.

Люська стояла на сцене и пела очередной задушевный романс, и даже не поверила сначала своим глазам, когда вошла Марья под руку со своим водителем. Вошли, поискали глазами свободный столик, расположились – и даже не единого взгляда в сторону эстрады. Люська сразу поняла, что Марья сердится, причём очень сильно. Она закончила петь, прошла в кабинет администратора.
— Горло хочу промочить. С Вами можно?
Маленький толстяк с блестящей лысиной улыбнулся и в момент наполнил две рюмочки коньяком. Людмила вальяжно села, закинув ногу на ногу, чокнулась и выпила одним глотком.
— А шоколад?
Он метнулся к бару, вытащил несколько шоколадок и на выбор положил перед ней.
— Ох, Семён Артурович, и что Вы не мой муж? Приходила бы я с работы, а дома такой ласковый, такой покладистый и уступчивый муж.
— Мы бы с тобой Людочка, только два дня прожили, а на третий я б тебя зарезал. Вредная, наглая, капризная, избалованная, готовить не умеет, дома как пить дать бардак…
— Зато я пою хорошо. Правда?
— Божественно…
— Но сегодня что-то голос не очень звучит. Ещё нальёте?
Он налил, они снова выпили. Люська нервничала. Она не знала, зачем пришла Марья и боялась подвоха. «Оказывается я совсем её не знаю» – удивлялась девушка. Коньяк придал ей храбрости, она снова вышла в зал.
— А теперь новая песня, - громко объявила она, – и я посвящаю её своей любимой и единственной подруге – Марье.
Все захлопали, а Марья, услышав эти слова, вздрогнула и вытаращила глаза, но на Люську так и не посмотрела. Сергей улыбнулся спутнице:
— Оказывается, ты не одна в городе Марья.
Он и подумать не мог, что они с Люськой знакомы.
Пианист молчал, удивленно смотря на Людмилу. Ничего не зная о новой песне, он был крайне недоволен. Люська взяла микрофон из стойки и пошла по залу, красивым грудным голосом выводя нечаянно родившиеся строки:
Всё так непросто в мире этом,
И ты не верь глазам своим,
Когда увидишь, как с рассветом
Твоя любовь идёт с другим.

Аккомпаниатор тихонько начал подбирать мелодию. Люська медленно шла по залу, а в зале стояла полная тишина.

А вдруг не всё ещё пропало,
Свои сомнения отбрось.
Она всю ночь тебя искала,
Ей от тревоги не спалось.
От злости не спеши в дорогу,
Не суетись, не горячись.
И прежде, чем судить так строго,
Сначала просто разберись.
И если ты увидишь друга
В одной компании с врагом.
Поверить в подлость так нетрудно,
Подумать трудно о другом.
Люська подошла к Марье и, глядя прямо в глаза, пела дальше:
Но если у тебя в ладонях
Все доказательства вины
Отбрось сомнения агоний,
Прощать такое не должны.
Тогда карай беспрекословно,
Не слушай оправданий бред.
Что раньше думалось любовью, –
Того теперь уж просто нет.

Марья смотрела на Люську, затаив дыхание и не отрывая глаз. Но песня кончилась. Люська подняла микрофон.
— Марья! – крикнула она.
В зале захлопали, зашумели, и опять начали пьянствовать. Люська ещё минутку задержалась около их столика и сказала:
— Я не буду оправдываться и просить прощения. Я ни в чём не виновата.
— Я тебе не верю… – чуть слышно прошептала Марья, опустив глаза. Сергей обеими руками взял спутницу за руки.
Люська резко ушла. Марья хотела встать и поехать домой, но тут принесли горячее, она увидела, с каким вожделением Сергей посмотрел на еду, вздохнула, и решила остаться. В конце концов, это не я виновата, чтобы от неё бегать, – подумала она.
Быстро вернулась Люська, неся в руках свою сумочку. Села, достала фотографии ювелира.
Марья с удивлением их посмотрела.
Люська с жаром начала говорить.
— Я попросила Читалина присмотреть за твоим домом, после того, последнего разгрома. В тот день, когда ты вышла на работу, тебя крупным планом показали по телевизору, и он тоже тебя видел.
— Ну и что? – удивилась Марья, – я же ещё живая…
— А то, – с горячностью выпалила Люська и вдруг, словно только что увидела Сергея, резко замолчала, удивилась, протянула руку:
— Людмила.
— Сергей, - парень уже хотел уйти, настолько ему было досадно, что он в их разборке просто пустое место.
— Очень приятно. А Вы – водитель Марьи? бесцеремонно спросила Люська – я Вас видела за рулём служебной Волги.
— Это – мой мужчина, – с вызовом сказала Марья.
— Да ну – присвистнула Люська и не поверила.
— И мы собираемся пожениться, – неожиданно для самой себя выпалила Марья и замерла в страхе, что будет дальше. Сергей поднял её руку к своим губам и поцеловал, с обожанием глядя на девушку.
— И давно? – с издевкой спросила Людмила.
— Всю жизнь, – сказал Сергей.
Марья опустила глаза на часики.
— Часа четыре, – неуверенно улыбаясь, сказала она.
Люська облегчённо громко вздохнула.
- Ну, ты даёшь, подруга, – сказала она. – Собираешься поломать свою жизнь, выйти замуж, а я обо всём узнаю только между прочим. Спасибо, хоть не из газет. И особая благодарность, что соизволила познакомить с избранником, – Люська жеманно раскланялась.
— Как ты мне тоже не разбежалась всё докладывать. Сама-то с кем сегодня ехала? Да ты знаешь, кто …
— Знаю, - вдруг серьёзно сказала Люська, опустив глаза. – Я тебе должна всё объяснить.
— Уж, конечно, должна. Я что, так и буду в дураках ходить?
Обе посмотрели на Сергея.
— Может, выпьем? – несмело предложил он.
— А вы не против, если я с вами поужинаю? Мне ещё пара песен осталась, и я свободна.
На Сергея было жалко смотреть. Сегодняшний – один из самых счастливых вечеров в его жизни он хотел завершить с Марьей, а тут вклинивается какая-то подруга. Марья, посмотрев на него, подумала, что он боится, что не хватит денег, и сказала.
— У меня есть деньги, гуляем?
— Вы что, ребят, охренели? Какие деньги? Вы у меня в гостях, ужин за счёт заведения. Один раз в год такое я могу себе позволить.
Каждый подумал о своём, но все трое остались и отужинали на славу.
Это была пятница.

ГЛАВА 51.

В субботу утром они проснулись в одно время. Люська – в спальне для гостей, Марья с Сергеем – в угловой комнате на втором этаже. Единственное, на что у них хватило сил, когда они вернулись из ресторана – так это бросить на пол несколько пуховых одеял.
Солнце выглянуло из-за туч неожиданно ярко для утра, сразу из двух окон ударив Марье по глазам. Она зажмурилась, потянулась и вдруг ощутила на себе сильную мужскую руку. «Игорь?» – с недоумением она рванула голову в сторону и увидела спящего Сергея. «Что он тут делает?» – подумала спросонья она, голова жутко болела, но вдруг всё вспомнила, и ей стало не по себе.
Сергей, конечно, хороший парень – преданный, честный. Фигура неплохая, силы немерено. Она улыбнулась, вспомнив, как вчера неожиданно на них обрушилась страсть. Кажется, на современном языке это называется флэш. Одноразовая страсть, однодневная любовь. Она посмотрела на парня. Он так доверчиво прижимался к ней, крепко обнимая одной рукой. На лице – блаженство. Марья осторожно села, потянула на себя одеяло. Оба были без одежды. Кажется, секс вчера продолжался и после ресторана. Ей стало досадно и тревожно – вдруг Игорь решит вернуться именно сейчас. Она встала и пошла умываться. Сергей уже не спал, лежал, притворяясь спящим, боясь отпугнуть её и пытаясь угадать, о чём она думала. Неужели ему всё приснилось? Нет. Но ему показалось, что она вчера тоже его чуть-чуть любила. Она даже сказала своей подруге, этой развязной певице, что собирается за него замуж. А вдруг правда, а вдруг получится? Ведь было же у них. Но нет, конечно, нет. Если бы он хотя бы нравился ей, она бы поцеловала его спящего – в лоб ли, в щёку, - всё равно. Или погладила его по волосам, или шепнула что-нибудь нежное. А она – молча посмотрела на него и ушла, как чужая. Она всегда была чужая. Да и действительно – кто она и кто он. Сергей кулаком стукнул по подушке. Он всё понял. Он не щенок, чтобы его жалели и гладили по шёрстке. Он всё равно добьётся Марьи – но так, что это она будет его уважать и почитать честью его присутствие.
Он быстро встал, оделся, убрал одеяло в стопочку, открыл окна. Пошёл умываться, стараясь по дороге не встретить Марью.
Умылся, прошёл по дому, - никого.
— В этом доме завтрак подают?
Из комнаты для гостей раздался смех. Он пошёл на шум, наугад открывая все двери. В одной он, наконец, нашёл хозяйку – перед ним возникла следующая картина – Марья, чистенькая, накрашенная, сидела в красном халатике на подоконнике, согнув одну и свесив другую ногу. Она держала в руках пилочку для ногтей и подпиливала свои длинные, выкрашенные в багровый цвет ногти на руках, при этом хохотала до слёз, глядя на свою подругу. И Люська, растрёпанная, с остатками вчерашней косметики на лице, как чума страшная, завязав на себе по-дурацки простыню, что-то из себя представляла, выгнув спину и скорчив важную мину.
— Неправда, я шла не так,– смеялась Марья.
— Да, не так, ещё хуже, - и Люська скривилась, как обезьянка.
Сергей больше всего боялся показаться жалким.
— Девчонки, утро доброе, - здесь кофе наливают?
— Здесь – нет, Вам на следующей выходить, - попыталась сострить Люська.
— Умывайся, давай артистка, - Марья спрыгнула с подоконника, подошла к Сергею и чмокнула его в щёку.
— Привет. Умылся уже? Идём завтракать.
Они пошли готовить завтрак. Людмиле ничего не оставалось делать, как взять Марьин жёлтый халат и пойти в душ.
Вышла через полчаса – свежая, бодрая, приведя себя в порядок. Вышла на кухню. Марья стояла лицом к окну, Сергей сидел, расставив ноги и опустив голову к рукам. У них был серьёзный разговор, и Людмила не хотела им мешать.
— Мне нужно уволиться, да?
— Нет, Серёж, не исчезай. Мне будет плохо без тебя – у меня так мало друзей…
— На большее я не потяну, да?
— Ну, Серёж, ну не мучай меня, ладно?
— Ладно, ухожу. Проводишь?
Марья молча пошла за ним к двери. Он обулся, открыл дверь и, обернувшись, спросил:
— Ты жалеешь, да?
Марья в непонятном порыве бросилась к нему на шею и крепко поцеловала.
— Нет, я не жалею. И я немножко тебя люблю. Но этого не хватит, чтобы остаться вместе. Давай не будем спешить.
И он, окрылённый надеждой, поцеловал её и ушёл. Марья прижалась спиной к входной двери и приложила ладони к пылающим щекам. Подошла Людмила.
— Что это было?
— Слушай, если бы тебя сейчас здесь не было, я бы затащила его в койку.
— Видишь, как хорошо, что я здесь.
— Я серьёзно…
Сердце было готово выпрыгнуть из Марьиной груди, оно трепетало и словно бежало вслед за Сергеем. Она прошла на кухню, села и отхлебнула остывшего кофе. Её красивые вишнёвые глаза заволокла страсть.
— Я хочу его вернуть.
Людмиле это не понравилось. Она пощёлкала перед её лицом пальцами.
— Не спать, не спать. Эй!
Марья молча допивала кофе. Подруга с досадой посмотрела не нёё. Как можно объяснить этой бестолковой голове, что её связь с шофёром при её должности просто мезальянс? Да даже и без должности – ну разве не видно? – она королева: маленькие ножки, узенькие ручки, белая кость, голубая кровь. А он: водила и есть водила. На внешность конечно, симпатичный – но для мужчины разве это важно? Она громко вздохнула. Марья подняла на неё мечтательный взгляд и, словно трезвея от сурового вида, сказала:
— Думаешь, видели меня с ним в ресторане?
— Думаю, да…
Теперь громко вздохнула Марья.
— Но ты понимаешь, - с горячностью начала Люська, но та перебила:
— Я понимаю. Утром сама проснулась и думаю: кто он и где я. А вот как обнял…
— Это не любовь. Это болезнь хронический недолюбит. Это лечится. Ну, слушай, мы с тобой опять расслабились. Когда начнём говорить о делах?
— Ах, да. Слушай, что я вспомнила, – я же на тебя смертельно обижена, - словно очнулась Марья.
— А я тоже так много должна рассказать, – и они, не слушая друг друга, начали громко говорить, каждая о своём.
Их перебил громкий звонок входной двери. Они встрепенулись – Люська с досадой, Марья – с радостным криком «Он вернулся, вернулся!» – побежала к двери.
— Опять дела побоку, - проворчала Люська.
Марья распахнула дверь, не глядя на экран входной двери, громко крича:
— Ты вернулся!
— Ну, в общем, да…– услышала она и побледнела.
На пороге стоял Игорь.