Юльке снилось противное. Противное не кончалось и повторялось снова и снова. Решив во сне порвать эту бессмысленную череду мучений, она открыла глаза. В сарае, во дворе, в доме, во всей Франции - во всем, казалось, мире орала коза Люси. Её назойливое "ме-е-е-е" пронзало рогами ночное небо, трясло ее, молоденькой еще, бородкой, цокало по-французски отточенным копытцем и просило, стенало и укоряло спрятавшуюся в спаленке хозяйку. Юлька изящно скользнула в холщовые штаны: ночи в горах прохладные. Коза светила в темноте дощатого хлева янтарем дьявольских глаз. Две вертикальных полоски сужались и расширялись под звонкие аккорды. "Музыкальная... ведьма..."- мелькнуло во взлохмаченной голове Юльки, потом подумалось по-русски матерно, застеснялось самого себя и окончательно прониклось состоянием козы.
Люси просила любви. Началось это еще вчера после обеда, но Юлька отмахнулась- авось да пройдет. Терпят же другие! Юлька подбросила Люси сенца и подвинула ногой таз с водой. Люси замолчала на какие-то доли секунды, зыркнула на хозяйку со всем ее козьим отчаянием и вдарила по тазу копытом!..
Козел Людовик жил за ближним перевалом. Не один, конечно, жил, но для всех. К любви он был готов в любое время суток. Во всяком случае, так обещал его хозяин- кривой Огюстэн. Семья Огюстэна как-то потихоньку сошла на нет- дядья и тетки скончались, оставив небогатые наследства, а сам он так и не решил жениться, смущаясь кривости левого глаза. Так они и жили с козлом Людо, привечали истосковавшихся на альпийских раздольях коз. Самою любовь хозяева не наблюдали - блюли приличия, разговаривая в это время на отвлеченные темы, попивая кофе из глиняных кружек и подолгу молча наблюдая за неподвижным пейзажем.
Вот и сегодня Юлька куталась в клетчатый плед Огюстэна и ждала восхода солнца. Ночная дорога не сильно ее утомила. Люси знала дорогу и, мелко блея, она ловко цокала по щебню дороги, натягивая веревку, как бы подгоняя скомканную юлькину ночь вперед- к любви. Через часа полтора Люси вернулась. Она не смотрела Юльке в глаза, смущенно почесывая рог об угол дровяника. Возвращались по утренней росе, ноги вымокли, и Юлька нервно клацала зубами- от крепкого кофе Огюстэна, недосыпа и какой-то природной встревоженности. Дома она покормила Кузю- родное существо из почти забытого канадского прошлого- растопила печь, согрела воды, окунула в нее ледяные ступни и с удовлетворением отогнала от себя предательское воспоминание о джакузи с пенным ароматом Шанель. Хотелось коньячку.
Поспав с часок, Юлька проснулась, пора было идти на окучивание картошки. Потом прополола ловко фасоль Принцессу, полюбовалась на порей, походя погладила макушки сельдерея, подмигнула корнишонам и сорвала наслаждение в виде двух созревших за ночь клубничин. Отобедав просто, по-крестьянски, овощной похлебкой, Юлька решила отдохнуть на тенистой террасе с недочитанным романом - в жару работать утомительно. На четвертой странице заорала Люси.
Недолюбленность хуже недосыпа. Это мерзкое французское слово "анкор" резало уши козьим визгом, ботало по вискам грешными копытами и унижало все чистое юлькино "я". Тащить еще раз козу на веревке , но теперь уже под палящими лучами горного солнца и, главное, на пошлое, облепленное намеками посмешище всей деревушки!
...Зимний горный пейзаж успокаивал и накрывал тихой, полусонной магией. Кузя дремал в ногах. Огонь в камине лениво облизывал поленья, причавкивая от наслаждения. Юлька пила свежий кофе и улыбалась сырной дольке. Как все глубоко...Как вкус козьего, Люськиного, сыра, в котором спряталось все- от пледа Огюстэна до недочитанного, а может и недописанного еще, Юлькиного романа.