А был у меня рояль...
Замечательная история из моей биографии.
Это было недавно, это было давно. В мае 1945 - го года наконец-то закончилась Великая Отечественная война. Вернулись мы из эвакуации, из города Горького, маминой родины, что на Волге, в город Гомель, на папину родину, что на реке Сож, вдрызг разбитый немцами во время оккупации ими Белоруссии.
Естественно, ни кола, ни двора, но радость от главного события – День Победы 9 мая руководил всеми и пылал в сердцах людей огонь жизни. Победа! Конец войне! Скорее восстановить страну! И не хандрить, не надеяться ни на кого, работать! И петь! Да, петь.
А уж как был счастлив народ советский концу войны! Мама моя, Надежда Степановна Янченко, хоть и уставала от домашних дел и от общественных нагрузок, но постоянно что-то мурлыкала, вроде «Вот солдаты идут по степи опалённой» или «Ехал я из Берлина по дороге прямой».
А папа мой, Георгий Захарович Янченко, по природе своей был молчун, мама говорила, что он бирюк. Только все понимали, что ему было не до песен : как верный сын Отечества, папа выполнял задание Совнаркома БССР сразу в нескольких должностях-- руководил стройкой, добычей торфа, трудоустройством вернувшихся с фронта солдат, офицеров.
Дел у него было невпроворот, и домой он возвращался всегда очень поздно, и очень усталым. Но однажды вечером папа вдруг заговорил: -- Надя, ты знаешь, Михаил Чернявский из Германии вернулся, живой, да ещё и пульман мебели приволок. Говорит, что это плата ему с немцев за ранения и контузию.
Предлагает мне рояль за не очень дорого. Не пригодится ли инструмент Ольге? Вон и Олег подрастает. Будут в четыре руки «Лявониху» на нём играть. Народ ликует и мы подпоём, а?
-- Рояль! Это же мечта небывалая, Жорж!
Новое настроение папы воодушевило её на подвиг в несколько рублей. Так в нашем жилище появился красавец «Эдуард Зейлер», чёрный кабинетный рояль, весь в медалях, с клавиатурой из слоновой кости, со станиной из чего-то очень дорогого.
Это была радость новой, мирной жизни. Хоть потом мы с ним носилися как с писаною торбою во время частых переездов по местам службы папы.
Но годы летели. И я стала взрослой, даже замуж вышла за однокурсника, успевшего тоже повзрослеть, закончить военное радиотехническое училище в Даугавпилсе, да ещё и Ленинградскую высшую военную Академию имени Можайского (во, умный пацан был!).
И, опять переезжая с места на место уже по службе его, наконец в 1969 году моя семья осела в Белоруссии навсегда. И знаменитый немецкий трофей уже из Свердловска-45 (сверхсекретной в/ч!) переехал с нами в Минск.
Это был триумф уже семейной победы. Потому что, пережив ужасные жилищные проблемы, мы наконец получили квартиру. И гордость моя «Эдуард Зейлер», единственное моё приданое, занял полкомнаты в новой «хрущёвке».
Я подходила к нему благоговейно вымыв руки, трогала клавиши, мечтая когда- нибудь сыграть полную мелодию всем известной «Элизы». Но из-за болей в травмированном позвоночнике я не могла отдавать ему своё время и силы.
Сын же наш, Андрусь, музыкально талантливый, но ленивый, изредка трогал клавиши рояля без явного желания учиться музыке.
Муж злился: -- На черта он тут, этот ящик огромный! Раскладушку негде поставить!
Я молча, с умилением обтирала пыль со своего приданого сухой мягкой тряпочкой, периодически нанимала настройщика, иногда выжимая из «Эдуарда Зейлера» 1- ю часть всем известной «Элизы» Бетховена. Рояль в семье был единственной драгоценностью. Я любовалась им, гордилась, я его лелеяла.
Но однажды, придя с работы, я чуть не потеряла сознания, увидев пустой угол комнаты. Жутко вспоминать ситуацию выяснения неожиданного исчезновения моего приданого.
-- Да, продал я его! Да, за пятьсот рублей! Надо мне было срочно, вот и продал! На другом конце города твой «немец», в автозаводском районе! И хватит об этом!
Это было предательством с его стороны. Да уже и не первым.
И, не смирившись с таким осиротением, я напряглась, и, подработав 2800 рублей частными уроками, приволокла в тот же угол тоже немца, но уже скромных размеров -- пианино «Циммерман». Андрей начал заниматься музыкой. Жизнь продолжалась.
И вот однажды, в очередной раз, выписавшись из отделения травматологии и ортопедии, получила я путёвку в санаторий.
Приехала туда ночью, да ещё и в субботу. Темнота, безлюдье, сижу в коридоре. Слышу, кто-то рядом шевелится. Зажгла спичку.
Вижу, девушка на диванчике калачиком свернувшись дремлет. Познакомились, разговорились. Нина Максимова, студентка Минской консерватории.
С меня вся усталость слетела: -- Так вы тоже минчанка? И музыкант? Вот везение! А какой у вас инструмент?
-- Да никакого. Живу в общежитии. Возле зубной поликлиники, на улице Киселёва, знаете? Ездила к однокурсникам близнецам, лоботрясам домой, аж на Автозавод. Вот у них инструмент!
Везёт же бездарям! Такой рояль! Ему цены нет! А какой-то дурак продал им «Эдуарда Зейлера»! И всего за 500 рублей!
Меня кинуло в жар: -- Да, Ниночка, везёт…Этот дурак – мой муж, а тот «Эдуард Зейлер» -- подарок мне на день рождения…от папы…
Нина ошалело глядела на меня: -- Как вы могли допустить такое! Это же рояль! Это же сегодня более 1500000 тысяч «зайцев»!
-- Да, Ниночка, это трагедия. Но у неё ещё и продолжение есть. Купленное тогда мною взамен рояля пианино я тоже чуть не проворонила.
Как? Сына моего Андрея схватила соседка борзая прямо под балконом, когда он с мальчишками футбол гонял. Женила его на себе дурака 19 – летнего. И он решил перетащить моего «Циммермана» к ней, в новый дом напротив нашей «хрущёвки».
Тут уж я горой встала: -- Нет, Андрусь, пусть твоя ухватистая жена сама купит себе «Эдуарда Зейлера»!
И ведь как в воду глядела, потому что через полгода выкинула она моего дурня Андрея чуть ли не голого на улицу, мол, мало зарабатывал, а ещё на пиянине играл…Инородное он тело в её семье!
Это очередная трагедия для меня, потому что два раза они женились, два раза разводились…До сих пор горе это не источено.
Но в моей «хрущёвке» и сегодня скромненько стоит у стеночки моё пианино. А был у меня -- рояль …
***