Маленькие дети любят рисовать. Только дай им инструмент в руки – карандаш, или кисточку, и покажи, куда окунать её, чтобы провести след на Земле. Уж хочется этому маленькому человечку оставить свой след на Земле, а не только в горшке.
Церетели- дедушка для них, хотя побольше бы нам таких дедушек. Этот дедушка может и за плуг стать, и трактор попридержать.
Да и то понятно почему – скульптор, как-никак. А это значит – камни, рельсы, шпалы, и всё – двумя руками.
Не знаем, что думают дети, когда попадают в этот просторный, красивый, сверкающий красками со всех стен зал, но взрослые притихают.
Одно можно сказать точно – они понимают, что попали под струю живой воды.
Есть же закон сообщающихся сосудов – течет сверху, течет вниз. Поэтому родители, да и взрослые дети – любители художники, которые тоже протоптали сюда дорожку, в мастер-класс Церетели, если «пускают», притихают, крутят головой, даже где-то воображают себя избранниками, и даже равными этому боевому художнику, без устали вертящемуся у громадного мольберта, освещенному из единственного открытого в этом зале окна.
Ну это ладно, преамбула. Может, один я так восторженно смотрю на это дело, а москвичи избалованные, да еще живущие в этом старом, «интеллигентном» районе Пречистенка, Москвы, ходят сюда и приводят детей с удовольствием, с почтением, и уже как к себе домой.
Почитав книгу московского писателя Льва Колодного, толстую, как Библию, и в этой книге отнюдь не гладкой показана жизнь «Зурабушки», или "Папы Зу", я с тем большим уважением смотрю на эту роскошь: здание, залы, которые, по закону, должны обрамлять любое произведение искусства, в том числе и саму Академию Художеств. Она возродилась трудом нынешнего Президента, на его деньги, и её нужно кормить ежедневно.
Зураб Константинович как часы приходит в эту мастерскую, и в день пишет по одной, а то и две(!) громадные картины. Пишет не прерываясь, как тот же трактор, идущий по непаханому полю. Но это нужно видеть, как рождается такая картина. Пусть они, его герои и модели, похожи, как братья, как сестры, пусть они все смахивают на грузинских пастухов с далеких гор, и как будто все сошли с полотен Пиросмани, но этот цвет, эта мозаика, эта мазня светится,светится изнутри. Художники, особенно те, кто получил свое художественное образование на Старом Арбате, могут подтвердить, что залить солнцем пейзаж, который нужно кровь из носа продать какому-нибудь заблудшему иностранцу – бросить на него солнце, осветить картину, не так-то просто. Даже, скажем так, – невозможно.
Так что живопись эта оригинальна, неповторима. Да, она открыта для нападок. Как и Пикассо, давнишний дружбан, Церетели оседлал свой пиар не сразу.
Когда, часов в 12, зал наполняется детьми, и их родителями, чинно усевшимися и стоящими у задней стенки, как в кинотеатре, то он постепенно наполняется шорохом, щебетом, а потом и откровенным шумом. Удивительно, но мэтру это нисколько не мешает, а даже наоборот, он как бы купается и подбадривается этим гомоном.
Он уже выбрал кого-то из моделей, это чаще всего бывает модно одетая девушка, и начинает рисовать эту красавицу, совсем не вглядываясь ни в её глаза, ни в её фигуру. Он как бы рисует сам по себе, уже давно продуманную композицию. А раз модель стоит – нужно её рисовать. Начинает он часто с ног, с башмаков, и пишет контуры, черной краской, подцепляя смачные её куски с громадной палитры, на которой двухсантиметровым слоем, как тельняшка, искрятся радугой насыщенные краски.
А вокруг причастные ставят свои картонки, которые раздаются здесь за счет самого мэтра, и с помощью его же дармовых красок, начинают рисовать цветы, натюрморты, сюжеты, а бываети и самого мэтра, и водить кисточками по своему шедевру. Родители хватаются за фотоаппараты, затрачивая километры пленки на будущие доказательства гениальности своих чад, учившихся у самого Церетели и получившие у него «5» и «5+».
Такие оценки ставит Зураб Константинович своим ученикам, а самых маленьких девочек гладит по головке. Остальным зрителям остается видеть искру божью в глазах и руках этого гиганта дела и искусства. Великого немого. Человека денег и дела.
Я приношу сюда, как обычно, свои старые этюды, которые пора выбросить на помойку или в сарай, которого у меня нет. И надеюсь их «дописать», доделать, усилить и подсветить, под влиянием монументально бриллиантовых кусков живописи, развешанных по стенам и рождающихся на наших глазах.
В обрамлении телохранителей-друзей, которые попутно выполняют и роль моделей, грузинской музыки и сотового телефона, который, как кажется, связан проводом только с Тбилиси и с Кремлем, под громадным холстом мастер начинает работу точно в 12 часов и заканчивает в 6 вечера.
За это время его модель в красном шерстяном платье несколько раз убегает отдыхать и переодеваться, а Зурабу только несколько раз приносят кофе на серебряном подносе из ресторана, который тоже носит фамилию «Церетели».
За это время холст высотой 2.5 метра несколько раз сканирует вверх и вниз, по команде «Эй, мальчик, давай!» и модель постепенно заполняет его пространство, совсем не в стандартной перспективе. Кажется, что она смотрит на зрителя, забравшегося на гору Моисея. Под конец модель приобретает огромные руки, охватывающие или дорогую скульптуру, или на последний случай свой живот и приобретает женственность, несмотря на громадные ногти и красные щеки.
А в это время по залу расхаживаются уверенные в себя папы, заложив руки за спину, надутые от важности и причастности к великому месту, где уж обеспечена счастливая судьба своего чада. Мамаши спешно командуют своими чадами, подгоняют их, заставляют творить гениально.
Дети усиленно размазывают кистями дармовую краску. У Зураба Константиновича все рисуют масляными красками. Некоторые Ксюши, Даши, Илюши, успевают нарисовать по 5 картонок, которыми завалены все стены. На прощанье Президент обычно всем говорит, что они пишут как профессионалы, а также, чтобы краску, которой обляпан костюм, ученик не вытирал, потому что это к деньгам.
Не буду вытирать, Зураб Константинович!
16 марта 2012 г.