Никто до сих пор не знает, откуда и каким образом появился три года назад во дворе многоэтажек черный с белым щенок. Его сразу заметили и стали со своего барского стола и плеча по-разному жалеть: кто выносил ему старую подстилку, кто кусок оставшегося после обеда хлеба, а кто косточку.
Да и звали его по-разному: Граф, Джек, Морда, Жучок, Шарик, Бобик и просто Пёс. Пёс, он же Шарик, он же Джек, он же Граф, Жучок, Бобик, Морда, никогда никого не обижал. Всех дворовых кошек он знал по запаху и по хвостам, мальчишек и девчонок – по челкам и голосам, мужиков (так он называл про себя мужчин) –по табаку, женщин –по их духам и ласковым рукам.
Больше всего ему нравилась кличка Граф. Это было как-то уважительно к его окрасу: весь чёрный, но грудь и лапки – белые. Точно белая манишка у графов 19 века и их белые носки в мокасинах.
Графом его окрестила бывшая учительница литературы, которую Граф уважал и ценил по - особому. Больше всего он любил слушать её грудной голос, когда на большой лавочке под орехом учительница интересно рассказывала что-то старушкам из соседних подъездов, но ещё больше ему нравилось, когда она гладила его черную голову с умными преданными глазами и его лоснящуюся спину.
Джеком его стал называть седой рыбак, который играл с ним во дворе больше всех. Рыбак далеко бросал круглую палку, а умный пёс тут же возвращал её хозяину. На рыбалку Джек не ходил из принципа: чего хорошего жариться под солнцем или дрожать от холода весь день и иногда просто зря?! «Ни чешуи , ни хвостика», – как говорят. Лучше уж растянуться в тени густых каштанов.
Мордой его неуважительно звали два местных алкоголика, которые быстро каким-то образом между собой кооперировались и прятались за гаражами, сидя на корточках друг перед другом. В середину ставилась бутылка и закуска. Третьим был пёс. Он претендовал только на закуску и как раз этим нравился собутыльникам. Колбасу и копченую рыбу, которую чаще всего привозили в магазин через дорогу, пёс любил, поэтому никогда не отказывался от предложения. Ну и пусть Морда. Зато сытая и без пинка под зад.
Бобиком, Шариком, Жучком его называли обыкновенные простые старушки, привезённые дочерьми из отдалённых станиц. Пёс прощал им неинтеллигентное происхождение и уровень их колхозных для него кличек, потому что они были добрыми и сердобольными, хотя и иногда угрожали костылями. Он их жалел. Старушки казались ему такими же бездомными и ненужными даже своим близким.
Почему? Да потому, что Граф в силу своей графской собачьей гордости никогда ни у кого ничего не просил. А бабульки три года просили у дочек что-то, но не получали ничего. Одна клянчила у дочки новый зонтик, другая – халат, но ходили по-старому: одна – в старом застиранном халате, другая – с перекосившимся полинявшим зонтом...
Больше всего Граф не любил мотоциклистов. Он недоумевал: почему и для чего нужно носиться с таким рёвом близ детской площадки, да ещё наперегонки? Он бросался вслед ревущему транспорту и, конечно, терпел "фиаско".
Три года существования в общем дворе не прошли для Графа даром. Он вырос, возмужал, окреп. На рослого пса стали заглядываться почти все дворовые болонки, пекинесы, доберманы, боксёры и прочая мелочь. Граф гордился своим простым происхождением, хваткой и звонким, громким лаем дворняги.
Год назад от него стала не отходить рыжая бездомная дворняжка, с которой, из-за её собачьей преданности, он стал делить последний кусок и красное в клетку драное одеяло, служившее Графу вместо подстилки.
Ранней весной в их бедной, хоть и графской, семье прибавилось. Зазноба произвела на свет двух очаровательных крепких щеночков. Напрасно они разыскивали детёнышей через 2 месяца. Просто их кто-то забрал. А собачья пара сразу осиротела...
К ним стали прибегать в гости такие же бездомные, как они. Веселой сворой собаки гонялись друг за другом, лаяли на прохожих, мешавшим им веселиться, грызлись из-за мелочей.
В конце мая, когда по округе стоял запах цветущей сирени, молодого здорового пса не стало... Его усыпили по приказу начальника ЖКХ отравленной пулей из воздушного ружья на глазах у играющих на площадке детей. Перед затуманенным взором Графа катился юркий детский мяч, до его собачьего слуха доносились детские голоса, всхлипы старушек, а язык беззвучно облизывал пересохшие губы после вкусной большой косточки, которой и приманил пса человек из зеленой служебной машины. Что это был его убийца, Граф тогда не знал. Доброе собачье сердце билось все тише. Он просто любил людей, рядом с которыми жил...