Максим РУЗСКИЙ
ЖЕНА ИВАНА
Иван Сергеевич Серебров был человеком не из этого мира. Он шел параллельно действительности по путям вроде бы и общим для всех, но при этом был начисто лишен стремления к общечеловеческим ценностям, поступая всегда так, как никто бы не поступил. Ему казалось, что он уже всего достиг в юности. Только казалось, поскольку ничего он не достиг даже из того, что все его однокурсники уже давно миновали.
После школы, всецело преданный архитектуре, о которой он узнал случайно, он весьма успешно занялся рисунком и легко поступил в МАрхИ.
Так и не поняв, что в этом институте учатся, по преимуществу, только дети самих архитекторов, он закончил его хорошо. Его дипломная работа по замыслу была очень своеобразной, но ему затянули с согласованием, и, в результате, он сам один за две недели вычертил все подрамники. Вычертил спешно, они «не смотрелись», получил все же «хорошо», и устроился вслед за приятелем в один из проектных институтов, из которого никогда и никуда больше не уходил.
В зодчие он не рвался.
Выполняя в тонкостях уже придуманные другими проекты, он находил особое удовольствие в своей причастности к процессу создания чертежей - пахнущих машинным маслом больших прозрачных листов, калек, с четкими линиями и буквами, которые шустро наносили копировщицы, женщины, собранные в отдельном зале под названием «КОПИР-БЮРО».
Под его началом были девушки помоложе, вчерашние школьницы и выпускницы того же архитектурного института, которые и чертили на больших листах плотной бумаги, ватманах, сами архитектурные чертежи.
Чертежей было много, и Иван Сергеевич брал себе на стол сделанные или просто свободные от холеных девичьих рук листы, и правил их сам или обводил часть листа карандашом и прицеплял с краю свой эскиз.
Так прошло десять лет.
Женитьба, воспитание единственного ребенка и уход жены – все он воспринимал, как неизбежную нагрузку к основной своей деятельности.
За это время опустел зал копировщиц, поскольку появились множительные машины, принимающие в себя сами ватманы и медленно выдвигающие на другой стол готовые кальки. Работать стало сложнее, чертежи приходилось самим чертить внятно, по правилам, которые раньше хорошо знали только женщины из «КОПИР-БЮРО».
Потом появились и компьютеры.
Ко времени, с которого начинается наш обыкновенный и скучный рассказ, Иван Сергеевич освоил черчение в АвтоКАДе, и встал, в этом смысле, на один уровень с молодым поколением своей бригады. Он не кичился этим, но замечая, чего очередной ребенок еще не понял, невзначай показывал девочке именно этот редкий прием черчения и наслаждался невольным восторгом юного создания.
Дальше таких невинных контактов он не шел.
Жена ушла от него вместе с сыном. Он не настаивал, понимая, что любые требования Валю только озлобят. Нового ее мужа он не ревновал, принимая априори свое полное поражение перед ним. Он просто поверил ей, что он, Иван Сергеевич, действительно неудачник и недостоин такой красавицы и умницы, как она. Истинного смысла истерических ноток в ее голосе он также не понимал, относя их к естественной на него обиде.
Конечно, он переживал. Скорее недоумевал, почему она бросает именно его, такого хорошего и не пьющего. «Чего ей еще надо?» - вертелся в голове Ивана Сергеевича недоуменный вопрос, на который он отвечал только пожатием плеч.
Но в этот момент жизни у него была правильная отдушина: шла сдача большого объекта, массы чертежей. И он не мог себе позволить никаких отвлечений от дела. Он нес огромную ответственность перед… . А, впрочем, он даже и не рассматривал вопрос о том, перед кем он нес эту ответственность. Главное, что он ее нес. И все.
Оставшись один, он расписал свою жизнь в новых условиях по покупкам, по времени на приготовление еды, по стиркам и уборкам, и методично, как проверял лист за листом на работе, стал действовать и дома, нисколько не тяготясь новыми для себя заботами.
Но что интересно! Теперь, когда Валя ушла, ее подруга, и раньше постоянно торчавшая в их квартире, осталась. Она ничего не делала, сидела в том же кресле, где привыкла сидеть и при Валентине, также читала книгу, иногда тяжко поднимая от страниц свои серые невыразительные глаза на Ивана, сидящего за компьютером.
Он ее не прогонял, но и не кормил, не привечал и не шутил с ней, как бывало раньше. Ее это, казалось, не задевало.
Поняв, что он не справляется с генеральной уборкой, и квартира теряет чистоту, Алена стала раз в неделю приходить с некрасивой и кривоногой узбечкой лет двадцати пяти.
- Это моя «чернавка», - называла она ее как бы в шутку пушкинским словом, и ждала в кресле, пока та вымоет кухню. Потом девушка переходила в ванну и по комнатам, а Алена готовила обед, чуть лучше, чем Иван привык составлять сам. Часа в два Иван расплачивался с уборщицей, вежливо прощался с ней, и они с Аленой садились обедать в большой комнате за столом, накрытым скатертью.
Но и эти ухищрения ни к чему не приводили.
Иван Сергеевич прекрасно понимал, что на работе обе женщины, оставаясь подругами еще со школы, обсуждают его поведение, и каждое нарушение приличий или какое-то его даже шуточное поползновение на честь Алены непременно станет предметом их пристального исследования и осуждения. Других вариантов он не предвидел.
У Валентины не было любовника. Она его придумала. Договорилась с одноклассником, чтобы тот ее встречал и провожал. Тот и провожал, пока не догадался зазвать к себе. Как-то незаметно все и произошло, но Валя ничего не меняла, просто жила у него со своим сыном, благо места было много.
На работе действительно Алена все рассказывала Валентине. Но, говоря о скучном Ване, она ненароком вставляла какую-нибудь свою фантазию. То, типа, они с Иваном ходили в Дом художника, то в Союз. Имелся в виду Союз архитекторов. Валя знала, что Иван Сергеевич никогда не посещал эти места, но верила. Постепенно Алена подводила подругу к мысли о передаче Ивана Сергеевича именно ей, чтобы другие не сцапали. Противоречие между полной никчемностью бывшего Валиного мужа и его такой острой востребованностью обе подруги не замечали. Да и муж был не бывший. С Валей он не разводился, вполне поверив в действительность их развода, раз она от него ушла.
- Ну, ты разведешься с ним, если он будет со мной? – спрашивала Алена.
Валентина отмалчивалась, но настало время, когда Аленка ее так довела этими своими рассказами, что та даже выкрикнула на весь зал:
- Да возьми ты его себе, наконец!
Чуть погодя, чтобы сотрудники не оглядывались, она ушла в туалет плакать.
Алена не пошла за ней, а, наоборот, приняла этот выпад, как официальное согласие.
В один из «уборочных» дней Алена за обедом вытащила из своей сумки тяжелую бутылку коньяка и предложила отпраздновать сдачу объекта. На другой предлог Иван Сергеевич не согласился бы. Они выпивали из разных по величине рюмок. Эта хитрость вскоре сказалась. Иван разговорился. Алена услышала много интересного о композиции сданного объекта и о его, Ивана, тайных отеческих чувствах к девочкам-чертежницам, но как она ни крутилась возле него, как ни наклонялась над салатом, Иван Сергеевич даже и в таком приподнятом, можно сказать, взвинченном настроении не заметил ее пленительных форм.
Алена завела музыку, предложила себя для танца, но, встав, Иван Сергеевич покачнулся, отвернул от нее свое мечтательное лицо и ушел в другую комнату спать.
Он хотел дочку.
Вскоре после этого пиршества заявилась Валентина и почти с порога обвинила его в том, что он спал с Аленкой.
- Я спал один, - ответил Иван Сергеевич спокойно, - это я точно помню.
- Как же, помнит он, - заплакала Валя.
- Ты можешь проверить. Я диван не раскладывал, - нашелся он. – Вот возле него пылесос стоит. Его и разложить невозможно.
Этот непреложный довод немного Валю успокоил.
- Как муж? – спросил Иван Иванович самое худшее, что можно было спросить.
- Нормально, - ответила его «прежняя» жена.
- А Витя?
- Учится.
Больше Иван Иванович не нашел темы.
Так Валентина и ушла.
Однако он понял, что вокруг него плетутся сети и, когда в следующий раз пришла Алена, он с порога, не пропуская ее в квартиру, сказал:
- Больше не приходи сюда, - и закрыл перед ее носом дверь тихо, но на все три замка, чтобы она слышала скрип собачек и ход ригелей.
Когда Иван Сергеевич остался один, неожиданно для него самого работа себя исчерпала. Он не понимал, как это может быть. Нет, в чертежах остались еще незавершенные фрагменты, даже ошибки не были проверены на самых каверзных листах - планах перемычек. Но на него накатило такое холодное равнодушие, что он включил телевизор.
Сначала он подумал, что ему жалко изгнанную Алену. Он сверился со своими чувствами к ней и, вспомнив ее обширную расползшуюся в обе стороны грудь, невольно поморщился. Его влекла только Валькина скромная «классика».
Он прошел на кухню, потом вернулся. Посидев на диване, он принялся читать какой-то архитектурный журнал. Но и это занятие не смогло поглотить его, и он понял, что остался один.
- Для кого все это? – спросил он себя, озираясь по сторонам.
Между тем на улице разыгралась весна. Иван Сергеевич тоже вслед за природой воодушевился, и девочки отдела стали замечать на себе его жадные взгляды. Они знали Сергеича как упертого работника и отнесли это внимание к всплескам его организма в весеннюю пору. Тем более что его одиночество стало всем известно.
Только Жанна решила подобрать, что плохо лежит, поскольку была на эти две недели относительно свободна. Иван понял ее движения вокруг него и задумался.
Он представил, как он приведет ее в их квартиру, что купит на торжественный ужин. Представил ее попочку, веселый смех – все то, что легко угадывалось под джинсами в обтяжку и расстегнутой блузочкой. Но его остановила странная мысль, что она не так пахнет. Не как-то неприятно, нет, такого не могло быть, а просто не так, как Валя.
На следующий день он сам подошел к ней и, заглянув в ее плутовские глаза, сказал:
- Не выйдет у нас ничего.
- Не больно-то и хотелось, - сразу ответила Жанна и отвернулась навсегда.
Для того чтобы не слоняться по квартире по вечерам, Иван Сергеевич взял еще один объект. Это, конечно, помогло. Теперь он быстрее обычного пробегал досконально изученный гастроном, вставал в кассу, где работали споро, и, придя домой, сразу включал компьютер, ел, пока он грузился, и пока списывалась флешка с чертежами.
Ночью он гладил брюки, рубашку и ложился спать.
Валина начальница редко кого вызывала в свой кабинет. Она предпочитала передвигаться по залу от одного инженера к другому и сама смотреть на чертежи. Однако на этот раз она, подсказав Валентине что-то по делу, шепнула ей:
- Зайдите ко мне через минутку.
Валя чуть повременила и вошла в страшную дверь.
- Садитесь Валентина Петровна.
- Где-то я серьезно ошиблась?
- В работе нет, но я вам расскажу о себе немного. Может быть, вам это пригодится. Вы не перебивайте меня, мне трудно это вспоминать.
- Когда еще был жив мой муж, - начала она, - он очень увлекался работой. Очень. Я, дура, ревновала его к ней, заставляла ходить в гости, в театр. Наконец он обнял меня и сказал: «Ты зря заботишься о моем досуге. Мне это не надо. Более того, мне это мешает настолько, что нам придется расстаться. А я не хочу расставаться с тобой, потому, что люблю тебя». Я тогда удивилась: «Но у нас же семья! Мы должны везде быть вместе!» Тогда он улыбнулся и проговорил: «Вместе надо уметь быть всегда. Для этого не надо перемещаться по фойе кинотеатра». Я хотела пожаловаться маме, уже поехала к ней. Он не держал меня, подал мне, такой обиженной, пальто. Но я не доехала. По дороге, слава богу, сообразила, что он прав. Так мы и прожили жизнь в полном молчании. Он работал, я готовила ему, кормила. Слушала, что он говорил. Очень редко вставляла слово, когда была на сто процентов уверена в своей правоте.
- А теперь идите, Валентина Петровна, - закончила она, - я все сказала. Спасибо, что выслушали меня.
После такой отповеди Валя еле досидела до конца работы. Экран она и не видела толком. Слезы наворачивались на глаза. Она постоянно подкручивала резкость монитора, но это не помогало. Наконец, по часам, сразу, как только стало можно, она вылетела из института и поехала домой.
Открыла дверь своим ключом. Но Иван Сергеевич был дома. Она огляделась, чтобы найти причину для разговора, и улыбнулась тому, что он, заметив ее, снова отвернулся к компьютеру.
- Почему ты отдал кресло? - спросила Валя, догадываясь, что ни выбросить, ни продать он его не мог.
- Чтобы тут не было этой сплетницы, - ответил Иван Сергеевич, не меняя позы.
Валя чуть было не обиделась за подругу, но сдержалась и спросила уже с надеждой в голосе:
- Ты ее не любишь?
На этот вопрос Иван отвернулся от экрана и посмотрел на нее с искренним удивлением:
- Ты что это? Почему я должен ее любить? Она же ТВОЯ подруга.
Этот простой довод не приходил ей в голову. Ей казалось с подачи самой Алены, что именно в подруг и влюбляются. Валя поняла, что, возможно, он вообще никого не любит.
- А меня ты любишь? - спросила она, стараясь произнести это как бы вскользь, одновременно вытирая пальцем пушистую пыль с телевизора.
- Как мне тебя любить, если ты ушла? - ответил он машинально.
- Люблю вообще-то, - добавил он чуть погодя. – У меня больше и нет никого.
И они оба не увидели в этом никакого парадокса: «Она ушла, а у него кроме нее никого нет».
Взглянув на компьютер, Валентина поняла, что он погрузился в операцию отражения выбранной части изображения, и ей минуты две ответить не сможет. Тогда она ушла на кухню.
Наконец, он совладал с проекциями и пришел к ней.
- Ты чего хотела-то? – выразил он готовность ей помочь.
- Тебя увидеть, - ответила она, наконец, правду.
Он подошел, обнял ее за одно плечо и сказал тихо, успокаивая, как ребенка:
- Нормально все. И это пройдет.
Валентина несколько по-другому представляла любовь. Но вспомнив, что так подходил он к ней и много лет назад, когда болел Витя, поняла, что, видимо, он все же ее любит.
Она еще несколько раз забегала в себе домой, где по вечерам оставался у своего монитора муж. Каждый раз она задерживалась все дольше, и он ее не прогонял. Она спросила об этом и Алену:
- А тебя он выгнал?
На этот жесткий вопрос Алена не смогла сразу ответить. Но Валя так просто его задала, без всякой злости, что она созналась:
- Перед моим носом дверь закрыл и сказал, чтобы больше сюда не приходила.
Валя сдержала улыбку, прикрылась чертежом, который несла. Но ее глаза не смогли скрыть торжества, и Алена отвернулась как-то жалко:
- Прости меня Валька.
- Нет-нет, все нормально, - успокоила подругу жена Ивана, - посидела с ним немного, так что ж из того, если захотелось.
Это успокоительное лекарство не подействовало. Подруги все же поссорились.
Валя долго думала, как бы обставить свое возвращение, пока сын не спросил ее:
- Мам, ты папку когда простишь?
«Он думает, что Ваня в чем-то виноват», - с ужасом сообразила она.
- Скоро вернемся. Просто у него была срочная работа, - сослалась Валя на то, на что действительно всегда можно было сослаться.
- Я могу забежать к нему завтра из школы, - предложил Виктор, - у меня завтра кружок.
- Нет-нет, Витя, не надо. Мы сегодня к нему переедем, - неожиданно для себя сказала она.
На диване они легли вместе. Иван обнял ее одной рукой, как всегда, а она с жадностью расположилась вдоль него так, чтобы не было никаких зазоров. Это их умение соответствовать друг другу в пространстве и было настоящей любовью, которую они не замечали много лет.
Через восемь месяцев у Ивана Сергеевича родилась дочь. Он был несказанно рад, гордился собой потому, что знал, что девочки получаются не у каждого. Вес Ани был немалый – три триста. Многие находили в ребенке черты того одноклассника, но Иван Сергеевич старался всегда вскрывать истинные причины странных фактов и отвечал со знанием дела:
- Это теперь легко объясняется слиянием полей. Они с моей Валей долго сидели за одной партой.
20120323