Людвиг, выпив весь запас спиртного, который он брал с собой на вышку, и окончательно промерзнув, решительно спустился и направился в дежурное помещение.
Некоторое сомнение в правильности поступка у него, тем не менее, было. Но Людвиг, просидевший трое суток на вышке, продуваемой не сильным, но холодным ветром, подбадривал себя фразой «Совесть надо иметь!». Он смело бурчал эти слова себе под нос всю дорогу до припорошенной снегом двери, но перед самой дверью в нерешительности остановился и призадумался. «Ведь могут и морду набить… И это в лучшем случае. Вебер, наверняка, спит. Ганс с Фрицем в карты играют… Холодно. Да и есть хочется. Э-эх, была – не была!».
Дверь скрипнула, пропуская внутрь Людвига, и выпуская наружу облако горячего, пахнущего перегаром табачного дыма, который тут же замерз и темным комком рухнул в альпийский снег.
* * * * *
Максим Максимович без интереса спросил у Рунге: кто звонил, без интереса выслушал путаный ответ, и остался доволен.
Штирлиц выволок из-под кровати в спальне огромный чемодан в стиле «мечта оккупанта» и, окинув крышку, тупо уставился на богатство. Порванная тельняшка, застиранная бескозырка с почти стертым названием героического корабля, огромный «Маузер» в деревянной кобуре, планшет с секретными картами, фотография Марлен Дитрих со странной дарственной надписью «Феликсу от Жанны» и ворох бумаг, назначение и ценность которых Штирлиц давно позабыл.
Максим Максимович надел бескозырку, взял в руку «Маузер» и отправился в прихожую посмотреться в зеркало. Проходя через гостиную, полковник Исаев заметил, что Марта как-то странно, не мигая, смотрит на свои руки; Педро, оглядываясь через плечо, старается поглубже спрятаться в чемодане с рацией, а Холтофф судорожно что-то пишет, видимо внезапно вспомнив.
«А-а-а-а-а, страшно!», - добродушно подумал Штирлиц.
* * * * * *
Мюллер, обнаружив обезображенную штору, наорал на Шольца, и, пытаясь сильно хлопнуть дверью кабинета – прищемил палец. Зайдя в кабинет, генерал сгоряча сунул палец в горлышко графина, где тот благополучно и застрял. Настроение было окончательно испорчено. После секретного совещания в бункере Гитлера, где чуть не все стены были расписаны словами, которые мог написать только Штирлиц, Мюллер получил нагоняй и был принужден даже лично стереть не очень чистой тряпкой короткое слово, написанное размашисто и явно от души.
Мюллер нажал кнопку вызова, сел за стол и, зажав графин между ног начал усердно шерудить рукой, пытаясь освободиться. За этим занятием его и застал обиженный Шольц. Графин ему было не видно и про то, чем занимается начальник, можно было судить только по красной лысине и загадочным телодвижениям.
- Ну что Вы стоите истуканом, Шольц!? Дайте команду личному составу построиться с противогазами во внутреннем дворе!
- Всем?
- Всем!
- И машинисткам?
- А им – особенно! – палец с громким чавкающим звуком покинул графин, и Мюллер с удовольствием откинулся на спинку кресла, - и Вам тоже!
Шольц обреченно вышел в приемную, порылся в столе и извлек на свет божий сумку с противогазом. Противогаз ему выдали еще в 1937 году. С тех пор Шольц работал у Мюллера личным секретарем, хорошо питался и ни разу о нем не вспоминал.
Противогаз был мал. В маску без труда помещался кулак, но голова туда пролезала только до середины гладковыбритой щеки.
Денёк обещал быть веселым. Мюллер злорадно улыбался и потирал маленькие пухлые розовые ладошки….
В противогазах бегали долго и весело. До глубокой ночи. Пока Мюллер не проигрался в пух и прах Шелленбергу в преферанс. В итоге Мюллер написал долговую расписку на три обеда и ужин в пивной, отдал в залог свои часы и, разрешив своим подчиненным снять противогазы, улегся в кабинете на диван и уснул. Всю ночь ему снился Штирлиц, и противно дергалось веко.
Это началось еще на его день рождения.
Кто-то прислал Мюллеру поздравительную открытку. Открытка была выполнена на огромном листе ватмана и содержала массу злых пожеланий. Вместо подписи стоял огромный отпечаток распахнутых для поцелуя губ...
В тот день Штирлиц, как обычно без особой пользы, толкался по коридорам Управления, мешая всем работать, чем, несомненно, приносил далекой Родине огромную пользу. С фантазией по поводу подарков у него всегда было не очень хорошо. Ненужных вещей почти не осталось. За годы работы в тылу противника, полковник Исаев раздарил всё, что было можно.
Тратить деньги на подарки не позволял патриотизм. Взбодрив себя порцией тушеной капусты, Штирлиц надолго заперся в туалете и задумался. «Мюллер не простит, если я его оставлю без подарка…». Мысль давалась туго, но в итоге Штирлиц нашел выход.
Штирлиц выпросил у машинисток несколько тюбиков губной помады, заперся в кабинете, и, произведя массу сложных манипуляций, наконец-то оставил на листе ватмана с поздравлениями огромный отпечаток губ.
Через два часа на столе у Мюллера лежала докладная записка секретного отдела: "Чтобы напомаженные губы на поздравительной открытке выглядели крупнее и сексуальнее, они намазали помадой большую попу!".
Поскольку любимая лупа до сих пор не была найдена, Мюллер рассматривал картинку через аквариум. Он немного искажал цвет, смазывал линии, не позволял прочитать слова, но делал изображение крупнее…
Попа была симпатичная, Мюллер даже залюбовался ею, представляя симпатичную блондинку из шифровального отдела. Вызванный дежурный фельдшер со стопроцентной уверенностью идентифицировал попу как мужскую. Мюллеру стало немного стыдно за себя, но вида он не подал. Вместо этого он буркнул:
- Это было понятно и без вас. А вот чья конкретно?
- Ну уж этого я не знаю, господин генерал…
- Ну уколы-то вы делаете?
На это возразить было нечего. Фельдшер насупился и затих, делая вид, что внимательно рассматривает вещественное доказательство.
Теперь приходилось отказываться от тотального осмотра подъюбочного пространства женской части Управления. «Ну неужели нужно было заводить еще и картотеку задниц!?». Каких только списков, реестров, отпечатков, фотографий не было в арсенале злодея Мюллера… А вот это, надо же – упустил. «Старею» - с грустью подумал шеф Гестапо и вдруг заметил прилипший на слой помады волосок. ВОЛОСОК!!!
Аккуратно подцепив его пинцетом, он поднес волосок к близоруким глазам и затаил дыхание. Волосинка была длинная, рыжая и упругая. Отдавать ее было жалко, но другого выхода не было:
- Вот – возьмите, да аккуратнее!
Фельдшер стоял, бережно сжимая большим и указательным пальцами драгоценный волос с попы неизвестного разведчика, и чувствовал себя полным идиотом.
Было решено сделать внеплановые прививки всем работникам Управления, а параллельно провести опознание попы с помощью волоска-выручалочки.
Узнав об этом, Штирлиц как бы невзначай обмолвился, что новая медсестра, мол, не любит волосатых задниц. Благодаря такой информации, все офицеры, которые еще чувствовали в себе мужской потенциал, гладко выбрились накануне, чем привели в изумление медперсонал и в бешенство Мюллера.
С тех пор, злополучный волосок одиноко лежал в специальной баночке, которую Мюллер хранил в сейфе рядом с буденовкой и сборником русских народных песен. Улик становилось все больше, а толку от них было все меньше.