Кочевники

               
     Отрывок второй из книги «Одиннадцать ночных рассказов»

- Кто следующий, а? - спросил активный Головастик, прерывая возникшее раздумчивое молчание.

- Давайте я, - решился плотный мужчина с лицом, в котором было что-то карасье.

Я его так и внес в память: Карась.
Карась этот был одет в дорогой костюм и казался человеком преуспевающим.

- Я, видите ли, женился сразу после армии на своей однокласснице. Родители ейные и мои старики были, видите ли, старые друзья, мы с ней дружили еще в школе. Свадьбу сыграли - врагам на зависть. Богатая свадьба была!
Жили мы с Зиной дружно, хозяйство вели толково, и потому через семь лет у нас был и дом крестовый новый, и огородик с теплицей, и мебель красного дерева, и печи самолучшие. И все это, видите ли, сделал я сам, моими умелыми руками. И успевал учиться в институте заочно.

Зина работала зубным врачом, знакомым потихоньку ставила золотые коронки, ну а я преподавал в школе механизаторов и тоже на заработки не жаловался. А надо - и кран возьмешь на выходной, и бульдозер, и самосвал.
На восьмом году купили мы «Москвич». Ездили на нем в гости. Юрика, сына-шестилетку, брали с собой. Я ему даже руль давал в ручки; конечно, сам вел, но и он - вроде бы тоже.

- Как в сказке: без облачка, - не выдержал предыдущий рассказчик.
- Да, как в сказке. Но как-то разболелся у меня зуб. Зина стала лечить, но мне показалось,
что она делает мне больно без надобности, мы поссорились, правда, не очень сильно. И пошел я к другой зубнихе.
Сел в кресло, а она, видите ли, мне улыбается вот так, и вроде боли я не чувствую. Замужняя бабенка, но глазищи... обещают! И вся такая игривая: от глаз до пяток - все так и играет. Это словами, видите ли, не передать.
- Не передать, - взвеселились мужчины.

- И я тогда, чтоб не показаться невеждой, сделал ей комплимент, другой. Какая, мол, вы, видите ли, вся такая какая-то! А она мне:
- Потому что вы такой приятный пациент! Но я, мол, знаю, что вы около своей Зиночки, как петушок около курочки. А других курочек не видите или не хотите видеть.
И вздохнула.

Я скорей сбежал: испугался, можно сказать. И все бы прошло, но тут, видите ли, случилась свадьба у одной врачихи, и та невеста медиков с семьями пригласила. Вся больничка привалила на свадьбу. Пили крепко. Хватало и чистого спирта, и браги, и самогона, и всяких портвейновых.
Тут вдруг вижу я, что Нинка (зубниху ту другую Нинкой звали) подмигивает мне и на дверь показывает глазами. Я, дурак, спьяну-то кивнул ей. А в голове - шум, глаза разбегаются. Вышла Нинка, и через минуту - я тоже.

- Незамужняя? - спросил Бровастик.
- Сказал уже: замужняя. И муж такой, видите ли, высокий, на лицо приятный. Он с самого начала перебрал - и уполз домой один, без жены. Думаю, Нинка об этом постаралась, змея. Как твоя режиссерша. Только вышел я, Нинка сразу же кинуласько мне, стала целовать. Да как! Сами знаете, что такое - умелый поцелуй: захватило меня - и вконец потерял голову. Был, видите ли, январь, мороз. Но мне - море по колено!

А эта бл... целовала, прижималась, и так по мне руками водила, что не заметил я, видите ли, как моя Зина вышла. Сильно обиделась жена, ушла вмиг с той свадьбы домой.
На прощанье крикнула, что все между нами кончено.
Я кинулся было за ней. А Нинка вцепилась в меня - и шепчет, и стонет:
- Сейчас она не станет разговаривать с тобой. Давай лучше доведем дело до конца. Хуже не выйдет! Была Зина, будет Нина, одна буква разницы! Я тебе такое обещаю, видите ли!

Уволокла меня в теплый сарай. Очень хотела она меня! Или вообще хотела...И вот что случилось: в сарае была корова, и ейное мычание и тяжкие вздохи меня до того раззадорили! В общем, оказался я, как говорится, на высоте. Сама Нинка сказала. Короче, спасибо той корове!

Засмеялись, зашумели слушатели, начали припоминать подобные случаи.
- Вот такое же чудо со мной приключилось как-то однажды, - послышался мощный бас.
Показалось даже, что стены задрожали от него. Этот бас исходил из большого толстогубого рта, рот помещался в красивой седой голове, сидящей на крепком теле. Рот улыбался. Глаза же были устало грустны. По голосу я назвал седовласого: Бас.
И тут же зачем-то окрестил его расширенно:
Бас-Губас-Седовлас.

- Проверял я колхоз, - улыбался Бас. - Мы с женщиной-зоотехником были на ферме. И вдруг бык взобрался на корову. Тут разум мой отказал: я тоже захотел. До боли! Наверно, и на женщину подействовало, потому что она не только не сопротивлялась, а наоборот! Наваждение! И чудо, что свидетелей не оказалось рядом. А то и мне, и ей быть бы разведенными.

Переждав бурную реакцию слушателей, Карась продолжал:
- Зина за тот поцелуй как бы простила меня. О сарае же, видите ли, она не знала. И никто не знал. Я же сам стал еще больше заниматься хозяйством, к жене все время подходил с лаской, старался быть нежнее прежнего. Замаливал грех свой поганый.

Но прежнего промежду нами уже не было. А родители ейные нет-нет, видите ли, да и намекнут, какой я неблагодарный и ненадежный. У меня от всего этого внутри закручивалось как бы пружиной что-то, видите ли, но до поры не прорывалось. Да-а...
Однажды понесло меня на прием к Нинке. Зина в тот день в отъезде была, а у меня зуб выщербился: я проволоку зубами перекусывал, как всегда, да в тот раз не рассчитал, сталь оказалась очень уж крепкая.

Дождался очереди (я как раз последний был), вошел. Сел в кресло. Она посмотрела и головой покачала: ничего, мол, сделать нельзя.
Тут ейная медсестра ли, санитарка ли, отпросилася домой. Остались мы вдвоем, Нинка - р-раз - и давай целовать меня.
Я, видите ли, снова захотел ее. Не до зуба стало! Она, Нинка, тоже про зубы мои не спрашивает, дрожит, горит вся. Шепчет:
- Иди в Меркуловскую рощу, я тоже пойду туда чуть погодя.

Шагаю в рощу, а самого тоска за горло схватила, говорю сам себе:
- Дурак, что делаешь? Узнают ведь! Потеряешь семью! Опомнись!
Ноги же, видите ли, несут туда.
И с той поры стали мы встречаться. То в Меркуловской роще, то за речкой, в старом Елизаветином бору.

Но шила в мешке не утаишь: прознали дома про то. С поличным выследили нас. И был, видите ли, жуткий скандал. Что делать мне после того? Дома, ясно, нельзя было оставаться.
Ушел к холостому приятелю.
Юрик, сынок мой, обозлился шибко на Нинку, повыдергал на их огороде всю морковь, потоптал картофь, испорожнился. И смех, и беда. Все со мною, как с заразным здороваются, руку не подают, кое-кто и здороваться перестал. То же и у Нинки. И мужу ее наклепали.

Пришел он, принес бутылку коньяка и говорит вежливо:
- Надо бы нам, видите ли, разобраться в том, что происходит.
Дружок мой, у которого я жил, посмотрел на меня с вопросом, но я кивнул ему: уходи, мол. Я владею самбо, телом покрепче гостя, да и сам он был не из таких, кто станет себе контузию выпрашивать: интеллигент, кандидат наук.
Когда выпили и закусили, он говорит:
- Вы не думайте, что я осуждаю вас. Все мужчины, видите ли, полигамы. Дело в ней. Такая она у меня. Мы уже не одно место сменили из-за этого. Приедем, она продержится
какое-то время - и не выдержит, оступится. И с такой любовью про нее:
- Она ведь хорошая женщина: добрая, ласковая, хозяйственная. И детей любит, у нас две девочки: семь лет и два годика. Но вот такая, видите ли, беда. Придется нам и отсюда уезжать. Вы ее сильно полюбили, извините за нескромный вопрос?

Сижу я, выпиваю с ним, слушаю его - и ничего не понимаю! Это что за мужик?! Да избил бы ее! Убил бы меня! Ну, хоть бросил бы ее! А он еще извиняется! Дурак, что ли? Или, может, импотент? Или просто псих ненормальный?

- Да, надо уезжать, - говорит, - я вижу, вы ее не сможете бросить. Общественное мнение тоже сложилось нехорошее. Прощайте.
И ушел.

- Это все, да? - разочарованно спросил небольшого роста кубический мужчина с горбатым носом и пустым правым рукавом.
Левой, трехпалой рукой он орудовал с удивительными ловкостью и силой, откупоривая новые бутылки и вскрывая консервные банки. Трехпалый - так назвал я его.

- Куда там! - вздохнул Карась. - После него, через час или побольше, заявляется сама Нинка и кричит дурным голосом:
- Ты дал ему слово, что бросишь меня? Ты отпустишь меня с ним, постылым? Если так, то я покончу с собой!
Заплакала, грохнулась и катается по полу. Я не выдержал: пообещал, видите ли, сделать все, что она хочет. Нинка не встает и кричит все тем же дурным голосом:
- Надо все бросить и сейчас же уехать! Не то утоплюсь или повешусь. Верно говорю!

Эх, дурень я! Испугался, согласился. Все мы бросили: супружников своих, детишек, работу, жилье - все! Уехали в другой городишко, устроились на работу. Сняли комнатку у старушки. Бабка готовила, стирала, мы же одно только дело дома знали, видите ли.

Кое-кто захмыкал, некоторые засмеялись, Бас нахмурился.
- Так тянулось все это месяца полтора, - продолжал караселицый, - и затосковал я по Зине, по Юрику, по работе своей былой, по друзьям.
Зина через людей от меня все развода требовала, но я согласия не давал: надеялся, что как-то обойдется, что вернусь еще к ней и к сыну. Вкалывал же я в местном леспромхозе бульдозеристом. Вкалывал крепко, но и зашибал будь здоров. А зачем? Нинка приелась до рвоты, семья ночью снилась мне. С горя бутылку за бутылкой покупал. Напивался.
Ссориться стали.

И тут, видите ли, случилось так, что послали меня в командировку - помочь в соседнем леспромхозе. Сказали, что на две недели. Я даже обрадовался: какая-никакая, а перемена жизни. Нинка проводила меня со слезами, просила приезжать поскорее.
- А вышло, как в анекдоте: вернулся-то раньше срока и увидел в своей родной постели гостя незваного? - догадался Головастик.
Захохотал насмешливо, бегал по комнате быстренько, яростно потирая короткопалые ручки.

- Точно. Бил я обоих до полусмерти, выбросил на улицу, а сам, видите ли, спрашиваю себя: где же бабка, хозяйка проклятого домишки? Не померла ли в одночасье?
Только подумал, а она - легка на помине - прибрела, засуетилась. Спрашиваю, где была, почему уходила. Я, мол, все знаю, сука старая!
Испугалась старуха, завыла и выложила все: Нинка, видите ли, дала ей пятерку, чтоб ушла часика на три. А хахаль, мол, еще до моей командировки забегал сюда. Ну не сука ли та зубниха поганая?! А я-то, я-то не мудак ли?! В общем, уволился, сел в попутку и - домой.
Снял угол, жил монахом. И тут приехал в командировку старый друг мой. Он, оказывается, стал в области большим начальником.
Выпили, я раскрылся ему, и он меня - рраз! – ставит директором леспромхоза как члена КПСС! Я ведь член партии с сорок третьего.
Вот такой поворот! Только не для Зины. Приду к Юрику с гостинцами, посижу с ним на крыльце, поговорим. Спросит, когда вернусь - пообещаю, что вот-вот, да ведь не от меня зависело. От матери его, Зины.

Платил алименты без суда, ползарплаты отдавал, все надеялся на прощенье. И дождался. Впустила жена обратно.
- Ради Юрика, - сказала.
Только не пожилось: все будто стояла промежду нас бл... ща Нинка, видите ли.
Вот как-то жена и говорит мне:
- Уходи, не могу больше себя насиловать,
не могу быть с тобой в постели. Давай разведемся, поделим имущество. Юра от тебя, мол, не сокрыт, с ним можешь свидываться. А лучше бы совсем уехал. И тебе, видите ли, будет легче, и мне.

Уехал. Потосковал-потосковал по семье потерянной, да жить-то надо как-то. Взял в жены кандидата наук, вдову с сынишкой. Живу с ней мирно, спокойно. Женщина очень хорошая. Парнишка зовет меня папой. Ласковый.
Бросал я институт заочный, но заставил вернуться туда и помог мне с дипломом тот самый старый друг, повысил на работе, я директор треста. Все у меня есть. И здесь в гостинице номер был забронирован, да вот прилетел я на день раньше, ладно хоть сюда кое-как попал вчера.

Он выпил, не закусывая, сказал горько:
- А снятся мне по ночам Юрик да Зина.

Мне показался он жалким, запачканным чем-то липким, скользким, неотмываемым.

- А Нинка-то, зубниха, успокоилась, не преследовала тебя? - спросил Бровастик.
- Зачем я ей? Кандидат тот снова с ней сошелся, увез. Сменил, видите ли, город. Больше я о них и не слыхивал: городов в России много.
- Кочевники поневоле. Так они и будут переезжать до конца жизни одного из них, - заключил мрачно Борода.
- Мужик первый дуба даст. А она еще дураков найдет, - злобно взлаял Головастик. - Пока кто-нибудь сам не столкнет ее в гроб!