Ирина стояла у окна, наблюдая за сгущавшимися сумерками и таявшими в них очертаниями домов. С запада подул сильный ветер, потихоньку нагнавший на город тучи. Начался дождь. Вечер быстро надвинулся на город, окутав улицы черной шалью. Зажжённые фонари выхватывали кусочки городских пейзажей, словно растушевывая края отдельных картин.
Дочка тихо посапывала в кроватке. Впервые за неделю болезни девочка спала спокойно. Бессонные ночи окончательно вымотали Ирину, но беспокойство за Лидочку не позволяло даже на короткое время сомкнуть глаза. Муж почему-то задерживался, а ведь сегодня особенный день: уже пять лет прошло со дня их свадьбы. Неужели он забыл?
Стараясь не оставлять ребенка без внимания, Ирина тщательно готовилась к вечеру. Упросив соседку посидеть немного с дочкой, сбегала в магазин и купила все то, что особенно нравилось Алеше. Она улыбнулась, вспомнив, как на первых свиданиях удивлялась, почему от него так сладко пахнет. Оказалось, что Алеша очень любит шоколад. Он никогда не курил, зато шоколад мог поедать в огромных количествах. Вспомнились их долгие гуляния по набережной, когда они невинно держались за руки и только изредка обменивались поцелуями. Знакомые насмешливо называли их блаженными, что нисколько не огорчало, а даже, наоборот, настраивало пару на веселый лад. Алеша поначалу отшучивался, а потом просто злился, когда знакомые задавали ему слишком откровенные вопросы или делали недвусмысленные намеки. Его радовало, что Иришка чиста и невинна, и при одной мысли об этом у него сладко щемило сердце. Встречались долго. Уже после того, как отслужил Алеша в армии, решили пожениться. На свадьбе он не сводил глаз со своей теперь уже жены, млея от предвкушения…
За этими мыслями Ирина не заметила, как пришел муж. Услышав в прихожей шорохи, вышла ему навстречу. Сурово посмотрев на жену, одетую в новое вишневого цвета платье без рукавов и с глубоким вырезом на спине, Алексей спросил:
- Что так вырядилась?
В кухне увидел празднично сервированный стол:
- Ты кого-то ждешь?
Как будто не заметив нарочитой грубости, Ира ответила:
- Тебя… Ты что, забыл? Сегодня же пять лет со дня нашей свадьбы…
Замешкавшись и немного потоптавшись у стола, Алеша вышел в прихожую, и через минуту хлопнув входной дверью, выскочил из квартиры. Когда он вернулся, протянул Ирине синюю маленькую бархатную коробочку.
«Колечко…» - подумала она, и сердце радостно забилось в груди. Когда открыла подарок, невольно смутилась и покраснела: там лежали среднего размера золотые серьги-гвоздики с фианитами. Закрывая коробочку дрожащими руками, почти шепотом спросила:
- Что же ты даже не заметил, что у меня никогда не были проколоты уши?.. Алеша, прости, но ты меня вообще последнее время как будто не замечаешь…
Алексей побагровел:
- Тебя?! Да ты сама себя замечаешь?! Посмотри на себя со стороны: вечно таскаешься в этих дурацких шортах!
- Бермудах…
- Что?!
- Бермудах, - едва сдерживая слезы, шёпотом повторила Ирина.
- В Бермудах, в Багамах! Какая к черту разница! Да еще нацепила такую же дурацкую тельняшку!
- Не кричи… пожалуйста… Лидочку разбудишь… - совсем тихо попросила Ира.
- Ты всегда так: подожди, Лидочка еще не спит… Не кричи – разбудишь… А я?! Мне место в твоей жизни есть?! Жена ты мне или нет?!.. Да ты и не женщина даже, а рыба!…
Каждое слово мужа проникало глубоко в грудь и обжигало сердце. Ирина смотрела за окно, и ей хотелось раствориться в той самой темноте за стеклом, стать на время слепоглухой, чтобы не видеть разъяренного лица Алексея и не слышать его обидных слов.
Алексей выхватил из рук жены коробочку и опрометью бросился из квартиры. Как будто во сне Ирина потянулась к нежно-розовому шифоновому шарфу, небрежно брошенному перед приходом мужа на стул, и зябко передернув плечами, набросила его на себя. Оторопев от происшедшего, безразлично посмотрела в слепое окно.
Там, в свете фонаря напротив дома молодая березка, отбиваясь от ветра, размахивала тоненькими руками-ветками и, ища защиты, пыталась прижаться к клену, который стойко держался и лишь едва вздрагивал от хлеставших струй дождя, игриво перебрасывая дождинки с листочка на листочек. «Вот так и все бабы жмутся к своим мужикам, ищут у них поддержки, а они только и делают, что кичатся своим превосходством», - подумала Ирина.
Мысли потекли потоком, путаясь и разбегаясь, не имея ни смысла, ни значения. На душе было пусто и холодно, отчего хотелось еще сильней укутаться во что-нибудь большое и теплое. Ира подошла к столу, почему-то легко и быстро откупорила бутылку «Тамянки» и, налив полный фужер, залпом выпила, как будто это было для нее привычным делом. Из комнаты тревожно позвала ее Лидочка.
- Иду, солнышко… Я уже тут…
***
Алексей выскочил на улицу, забыв, что там начался дождь. До боли сжимая в руке злополучную коробочку, размашисто перешел улицу и остановился под навесом на автобусной остановке. «Ну почему, что так умиляло и радовало в невесте, теперь раздражает в жене?» - думал он. С досадой вспоминал ее предупредительную внимательность и навязчивую заботу: «Тебе носовой платочек надо поменять… Вот тебе кусочек курочки, как ты любишь… Милый, ты не забыл взять с собой обед?… Дорогой, я тебе купила шоколад… Посмотри, какие классные футболки я купила тебе на распродаже…» Как ему это уже надоело!
И эта патологическая материнская привязанность к ребенку и безмерное восхищение простыми вещами: «Ах, Лидочка сказала «папа»!.. Ах, Лидочка сделала первые шаги… Ах, Лидочка научилась держать ложку.… Ах, Лидочка выучила первое стихотворение… Лидочка, Лидочка, Лидочка…» С досадой сплюнув, сел в подошедший автобус, даже не взглянув на маршрут. В салоне пассажиров почти не было.
- Колечко? – с улыбкой спросила кондуктор, кивнув на зажатую в руке коробочку и отдавая Алексею сдачу. – Предложение собрался делать?.. Счастливая, наверное, избранница?
- Серьги… Жене не подошли… - раздраженно буркнул он в ответ. – А хотите я их вам подарю?
- Что ты! Бог с тобой! Кто ж первой встречной старухе такие подарки делает?! – всплеснув руками, ответила женщина и, помолчав немного, добавила: - Все бывает в жизни. Поссорились – помиритесь. А мы, бабы, все такие: то жмет нам, то давит, то цвет не тот, то размер не наш… А ты не серчай… Ты ж – мужик!.. Конечная! Вокзал!
- Как вокзал? – удивился Алексей, но из автобуса все-таки вышел.
На привокзальной площади пахло железной дорогой: мазутом, креозотом и еще чем-то особенным, характерным только для железнодорожных вокзалов. Алексей прошел к пригородным кассам. Потоптался у расписания движения поездов и взял билет на последнюю электричку до Полевой. Уже сидя в вагоне, подумал, что он скажет матери, когда приедет на ночь глядя? Состав дернулся и, понемногу набирая скорость, медленно отошел от перрона. За окном проплывали огни уходящего назад города. Все реже и реже мелькали одинокие фонари. Немногочисленные пассажиры негромко переговаривались или дремали, прислонившись к окнам.
Алексей прокручивал в голове прошедший день, который выдался суетным и напряженным. На работе аврал. Остались лишь последние штрихи и устранение недоделок перед сдачей объекта, а тут, как назло, всю смену не ладилось на стройке: то не так понял задание бригадир, то не вышел на работу один из отделочников, то машина с материалами задержалась, и так весь день. Уже в самом конце вдруг как током поразила мысль, что дома его ждет Ирина с больной дочерью. Он напрочь забыл про маленький семейный юбилей. Обговорив с бригадиром отделочников последние детали, бросив взгляд на часы, опрометью бросился домой.
Уже из дома, осознав свою ошибку, помчался в ювелирный магазин. Почти вбежал туда за пятнадцать минут до закрытия и сразу обратился за помощью к продавцам. Они с улыбкой предлагали ему все новые и новые варианты подарка, но то вещь не нравилась, то цена не подходила. Пока одна из девушек, устав от долгого выбора, предложила эти злополучные серьги, убедив его, что это именно то, что порадует любую женщину. У Алексея даже в голове не промелькнуло, что жена не носит серег!..
Прошедший контролер взглянул на синюю коробочку в руках мужчины и, многозначительно кашлянув, заметил:
- Ты бы убрал в карман, что ли. Не искушай людей. Поздно, ночь на дворе. Народ разный едет. Жизнь сейчас копейку стоит…
Алексей с удивлением заметил, что по-прежнему сжимает в кулаке серьги:
- Да, да… Конечно… Спасибо…- и стал поспешно запихивать подарок во внутренний карман куртки.
***
Едва Алексей стукнул в окно кухни, мать сразу, как будто его ждала, открыла дверь.
- Что ж ты так смело, мам? Спрашивать надо: «Кто там?»… Не боишься? Опасно, рискуешь…
- Да я только что Машу с Сережей проводила. Подумала, что забыли чего… Эх, сыночек! Да и отбоялась я свое-то… За вас, детей, теперь вот боюсь…- обнимая и целую сына, сказала Анна Ивановна. - Вон у Машки жизнь не складывается. Павлик ее опять запил. Сережка, как безотцовщина растет. Машке грубит, не слушается ее. Отец ведь не в авторитете. Да и как ему авторитетом у сына быть, пьянице горькому… Эх, дети, дети… - мать, тяжело вздохнув, махнула рукой и прошла в дом, пропуская вперед сына.
- А ты, сынок, ужинать-то будешь? – получив отрицательный ответ, женщина заметила: - Что-то я расчувствовалась. Давай уж спать. Утром ведь на работу тебе? Не на неделю ж приехал, а так, на чуть-чуть?
Пристально посмотрела в глаза сына, словно пытаясь найти ответы на не заданные вопросы, снова тяжело вздохнула и пошла стелить постель.
- Я тебя, Лёшенька, на перину положу. Небось, в городской квартире нету таких? Позабыл, поди, как сладко на перинке-то спать? - улыбнулась мать.
Алексей прижал ее к себе и вдохнул такой родной и уже почти истершийся из памяти запах. Сердце невольно защемило, когда он подумал, что какою маленькой и сухонькой стала мать. Анна Ивановна никогда не отличалась ни ростом, ни полнотой, и с возрастом не уматерела.
Заметив у матери в ушах маленькие розово-сиреневые серьги, обрадованно сказал:
- Мам, а ты, оказывается, до сих пор серьги носишь! Так я тебе подарок привез! – и полез в карман куртки за серьгами. Их там не оказалось. Обыскав все и не найдя ничего в карманах, взволнованно посмотрел на мать.
- Ты это ищешь? – спросила Анна Ивановна, указывая на синюю коробочку под стулом, на котором прежде лежала куртка сына. – Спасибо, тебе сынок. Только вот ни к чему они мне теперь. Да и свои я ношу в память о покойном твоем отце. Умру, их Лидочке передашь, чтобы что-то осталось от дедушки с бабушкой… Вы, наверное, с Иришкой поссорились из-за этих сережек?.. Ты их дочке отдашь, когда подрастет. Они, девчонки, как сороки, все блестящее любят…
Алексей усмехнулся, подумав о материнской прозорливости, прижал ее еще раз к себе, пожелал «спокойной ночи» и, с удовольствием вытянувшись на кровати, успокоившись, сразу уснул.
Проснулся рано утром, услышав тихий шорох у плиты: мать носила со двора для растопки печки дрова, а чтобы не разбудить сына, укладывала их по одному поленцу тихо и аккуратно.
- Мам, давай я тебе помогу. Вот только оденусь.
- Да ну, сынок. Я сама легко со всем справляюсь.
Но Алексей уже не слышал ее – вышел во двор за очередной охапкой дров.
Пока он помогал матери, все думал о старшей сестре. Мария отличалась резким, неуживчивым характером. С трудом сходилась с людьми, не принимала ничью критику, сразу грубо осекала любого, кто пытался ей сделать замечание. Ее муж, Павел, был из числа «подкаблучников». Другой с Машей просто не ужился бы. Да и Павлик, одолеваемый подколками друзей-товарищей, все чаще пытался проявить характер. Но у него ничего не выходило, отчего он шел к тем, кто его же и «подтрунивал». Они охотно выслушивали, давали советы и предлагали «расслабиться и выбросить все из головы». В результате Павел приходил домой за полночь, изрядно «поддатым».
Сначала это были редкие выпивки, а потом стало практически постоянным пьянством. Маша устраивала скандалы, кричала на мужа и выставляла периодически на улицу его вещи, а он ее клятвенно заверял, что бросит пить. Они мирились, но ненадолго. В очередной раз оскорбленный Павел уходил поделиться своим горем с друзьями, и все повторялось сначала. Круг замкнулся. Больше всего от этой круговерти страдал их четырнадцатилетний сын, Сережка, толковый, в общем-то, парень, но абсолютно неприкаянный. У него понемногу начинал портиться характер: давал о себе знать переходный возраст. Не хотелось, чтобы он, как и его отец, встал на дорогу пьянства. Но авторитетов, кроме дворовых мальчишек, у него не было.
«Эх, хорошо, что у нас дочка!» - подумал Алексей, и у него тревожно забилось сердце: «Что же я, индюк, наделал? Иришка, наверное, там с ума сошла. Умчался неизвестно куда в растрепанных чувствах, наговорил ей кучу гадостей… Эх, дурак же я!»
За завтраком мать не сводила с сына глаз, а потом сказала:
- Ты, сынок, не сердись на жену. Иринка - неплохая женщина, заботливая, не чета нашей Машке… А в семейной жизни всякое бывает. Если даже ты и прав был, то пойди на примирение первым. Прости ее, даже если она виновата.
Наскоро позавтракав, поблагодарив мать и поцеловав ее на прощанье, помчался на станцию к первой электричке.
***
Электричка в город прибыла рано. Убедившись, что успеет еще забежать домой, Алексей взял такси и поехал к семье…
Тихонько открыл дверь и осторожно, чтобы не шуметь, прошел в комнату. Там все было прибрано, постели застелены, и никого!.. В смятении бросился в кухню. На столе от вчерашнего праздничного ужина осталась только коробка конфет и еще лежала записка: «Алёша, мы в поликлинике. Не волнуйся. Лидочке уже лучше. Твоя Ира. P.S. Если успеешь, вынеси мусор. И прости меня». Алексей облегченно вздохнул и наклонился за мусорным ведром, из которого свисал рукав знакомой тельняшки.