1
К полуночи команда факельщиков младшего лейтенанта Дроздова получила приказ: сжечь к чертовой матери населенный пункт Кульнево. Награда тем, кто подпалит за день сто и больше дворов. Солдаты принялись наворачивать на палки-древка всякое подручное тряпье и пропитывать все это в бадьях с мазутом.
В 5.00 3 августа 1941 года факельщики цепью с наветренной стороны подступили к населенному пункту Кульнево. Приказ — не оставить немцам ни одного строения — они собирались выполнить полностью.
Но уже в 5 часов 03 минуты того же утра телефонный звонок взметнул с постели начальника Кульневской профессиональной пожарной части старшего лейтенанта внутренней службы Евгения Полуэктовича Винжего. Взвинченный голос на другом конце провода не просил — плакался: «Милый лейтенант, что хочешь делай, но не дай спалить заброшенную мельницу. Там ведь боезапасу на добрый десяток вагонов. Мы мигом организуем вывозку. Я хоть и полковник, но повлиять на команду факельщиков так и не смог, они ведь подчиняются другой ехархии!»
Зло забранившись, Евгений Винжего с трудом втиснул ноги в узкие хромовые сапоги, застегнул портупею и на ходу до двери выпил стакан молока. Он, холостяк, жил тут же, в пожарке, и потому поднять личный состав, как всегда, оказалось делом минуты. Уже в 5 часов 12 минут две его полуторки с помпами и четыре пароконных упряжки помчались к постройкам старинной каменной мельницы.
2
По мягкому просторному ковру светлого, отделанного мореным дубом кабинета, четко вышагивал стройный моложавый подполковник. Его не сбил с шага даже бой громадных, во всю стену, часов, отстучавших ровно шесть ударов. Подполковник замер перед столом, за которым коршуном сидел грузный человек в гимнастерке без знаков различия. Блеснув золотым пенсне, хозяин кабинета окинул взглядом вошедшего и голосом, с явным кавказским акцентом, вкрадчиво заговорил:
— Слушай, кацо, если кульневская мельница будет сожжена факельщиками и за этим последует взрыв боеприпасов, то я сотру тебя в порошок. Это ведь твои головорезы две недели назад в траншеи за мельницей уложили несколько сот заключенных и недавних военнопленных? Значит, не в твоих интересах дать произойти взрыву, который буквально разворотит свежую могилу. Тогда немцы быстренько соберут международную комиссию, и уж постараются убедить мир в наших с тобой зверствах... Ступай, подполковник Самбитов, я сказал все.
...Через двадцать четыре минуты купленный накануне войны вместительный «Дуглас» понес на широких крыльях подполковника Самбитова к линии фронта. На длинных скамейках вдоль бортов самолета утренняя дрема сковала еще дюжину автоматчиков в зеленых маскировочных халатах.
3
Гаупмана Герберта Ветцке денщик растолкал, одновременно запихивая под кровать офицера пустые квадратные бутылки из под шерри:
— Герр гауптман, Кульнево горит. Вы вчера просили предупредить, если там что-нибудь произойдет.
Первый жест офицера — руку с часами поднес к глазам. 6 часов 46 минут. Болели виски, у стула валялся, вроде змеинной кожи, пятнистый женский чулок. Резко вздернув головой, и словно согнав этим боль, гауптман встал, быстро натянул брюки и китель. Непонимающими глазами окинул на кровати фигуру спящей женщины, потом вспомнил «Юлия, дочка Гавриила Ширяева, бывшего управляющего»... Но тут же забыл о ней, прихватив бинокль, вышел из дома.
Восточный утренний ветерок явственно доносил запах дыма. В делениях окуляров забегали деревья, языки пламени, еще не тронутые огнем крыши:
—Фельдфебель Юнг! Команду — в бронетранспортеры—и на Кульнево. Наша задача — не дать сжечь мельницу. На сборы — пять минут.
И вновь юркнул в дверь. Отвернул пробку с бутылки, и тут женщина подала с постели голос:
— Герочка, не пей больше, а то опять будешь кусаться...
Но, видя, что офицер, отставив стакан, набивает магазин пистолета патронами, попросила:
— Возьми меня с собой. Я тоже хочу подстрелить большевичка.
Гауптман собрал в горсть чулок на полу и метнул Юлии:
— Живо, я жду в машине.
Они тронулись в Кульнево. Впереди, нa двух бронемашинах, фельдфебель Юнг, потом открытая легковушка с офицером и женщиной, а сзади еще два бронетранспортера. Юлия стояла во весь рост, ее белые волосы плыли по ветру.
Скоро она увидела горящее селение и опасливо села рядом с офицером. Оглядев ее притихшую фигуру, Герберт Ветцке сказал:
— Еще когда мой отец владел здешним поместьем, хозяин мельницы Еремей Птахин ему не подчинялся. И этот Еремей имел редкую икону — Спас Ярое Око, работы одного из сыновей знаменитого иконописца Дионисия. Как отец ни торговал, мельник отказал ему в продаже иконы. А чтобы ее не украли, Еремей вмуровал ее в стену в верхней башенке мельницы. И сегодня все это Кульнево целиком не стоит одного Спаса Ярое Око. Вот я и хочу взять икону раньше, чем большевики сожгут Кульнево.
Головной бронетранспортер остановился, солдаты начали соскакивать на землю, растекаясь по округе привычной для них цепью.
В небе утробно ревел заходящий на посадку самолет. Офицер мельком глянул вверх и с удивлением подумал: «Откуда здесь американский «дуглас»?»
4
Двенадцать ЗИСов дивизии полковника Полухина стояли в ряд борт к борту. Голые по пояс и, несмотря на раннее утро, уже потные солдаты торопливо грузили в их кузова ящики со снарядами. Евгений Винжего лишь глянул на то, что они сделали, и присвистнул:
— Вам тут, братцы, делов на двое суток. Уж лучше бы вы уезжали с тем, что есть, а остальное все равно спасти не успеете.
Пожилой капитан-пехотинец зло Сверкнул глазами: дескать, хорошо тебе говорить, а мне фронт держать надо. Но тут, нещадно чадя вонючими факелами, во двор мельницы выскочили сразу четверо факельщиков. Офицеры не успели сделать и движения, как уже заполыхали деревянные амбары — подсобные помещения.
— По маши-и-инам! — Протяжно, как-то по петушинному пропел капитан-пехотинец, и ЗИСы взревели двигателями. Евгений Винжего метнулся наперез факельщикам, широко раскинув руки:
— Отставить, приказ командира дивизии обороны!
Но во дворе появились новые поджигальщики вместе с младшим лейтенантом Дроздовым. Евгений зло плюнул и повернулся к своим людям:
— Занять оборону вокруг главного здания, не дать взорваться боеприпасу!
Пожарники, по боевому расписанию выполнили команду. К счастью, у факельщиков не оказалось оружия, и они потеряли темп, видя столь решительный отпор.
Но и пожарники оказались вооруженными лишь шлангами да баграми. Началось противостояние... Руководимые двумя прямо противоположными приказами, солдаты и пожарники оказались в тупике
...Капитан-пехотинец в кабине первого ЗИСа, внезапно увидя броневики с крестами, рванулся к ключу зажигания. Мотор заглох, шофер тупо ткнулся лбом в стекло. Грузовик резко толкнуло: в него сразбегу врезался задний ЗИС. Колонна стала.
— В ружье! — скомандовал капитан, и красноармейцы рассыпались вдоль обочины. Но тут же они, кадровые вояки, растянулись в цепь, лишь увидя идущих навстречу немцев. Звонко в утреннем воздухе зацокали трехлинейки, немцы залегли. Оттуда, с земли, они веером слали автоматные очереди, и пули на излете тупо втыкались в землю рядом с бойцами.
Гауптман Ветцке, различив в кузовах машин ящики со снарядами, аж потом покрылся. Одной пули достаточно, чтобы взровать всю эту мельницу вместе с ее драгоценной башенкой.
— Не стрелять! — отчаянно закричал он фельдфебелю, и тот эхом сдублировал команду:
— Нихт шиссен!
..И эти остались лежать друг против друга. Но со стороны аэродрома к мельнице короткими перебежками уже двигались третья сила. Подполковник Самбитов молниеносным ударом отсек целую дюжину факельщиков от мельницы и с ходу врезался в пространство между людьми Ветцке и пехотного капитана. Но и подполковник, лишь взглянув на грузовики, приказал:
— Не стрелять, мать вашу!
И дал команду по-пластунски пробираться к мельнице. Но две немецкие гранаты, брошенные мощной рукой фельдфебеля, пришили десантников к земле. Немцы не давали им двигаться.
В районе мельнице наступило оцепенение.
5
Старший лейтенант Винжего видел, как огонь от деревянных построек уверенно перебирается к главному зданию со складом снарядов. Время на раздумье истекало, словно кровь из вскрытой вены. И тут с крыши мельницы, вертясь, по какой-то ломаной троектории, в сторону факельщиков полетела большая противотанковая граната. Солдаты с земли следили за нею, неуклюже игравшей длинной ручкой в полете, и с ужасом сознавали, что бежать им некуда. Граната и уложила всех людей Дроздова вместе с ним самим разом, задев при этом еще и пожарную лошадь. Сами же пожарные мигом оказались у горящих на замле факелов, сапогами и землей забивали их пламя. Евгений, не чуя ног, метнулся вверх по крепко сбитой деревянной лесенке, в высокую башенку. И там, на присыпанном старой мучной пылью и мышиным пометом полу, он увидел троих страшно изнуренных людей. Один тяжело дышал ребристыми голыми боками, подавая явные признаки близкой смерти. Другой, молодой, видимо, еще недавно могучий парень, поросший русой щетиной, держал в одной руке под локоть страшно распухшую другую. Видимо, это он и метнул гранату, потому что третий человек вообще не шевелился Он лежал бочком, по-детски подогнув под себя ноги, и икал.
— Воды, — пошевелил едва слышно губами парень, и старший лейтенант тут же высунулся в окошко:
— Цимбал, воды ведро, живо!
Потом повернулся к парню:
— Кто такие, что здесь делаете?
Он прекрасно помнил ориентировку по райотделу милиции о поимке дезиртиров. «Не знаю, как те двое, а этот явно призывного возраста».
Но уже застучали по лестнице сапоги Цымбала, и скоро раненый парень пил из ведра, поставленного на подоконник, зубами наклонив посудину в свою сторону. Потом он прямо изо рта брызнул на икавшего. Тот дернул головой, открыл глаза...
Пока отхаживали парня и второго, третий затих вообще. А пожарные во дворе вовсю орудовали баграми. Но огонь, уже набравший силу, никак не уступал их стараниям. Старшему лейтенанту Винжего стало ясно, что больше часа тут не продержаться. Склад обречен и самое лучшее, что можно сделать — это поскорее убраться восвояси. Скоро он уже знал, что трое этих людей — чудом спасшиеся после недавнего расстрела смертники. Еще две недели назад по Кульневу ходили слухи, что в лесу за мельницей была стрельба, и теперь оказалось, что слухи эти верны.
— Я комсомольским секретарем на льнофабрике работал, — покачивая раненую руку, говорил парень, — и на собрании неосторожно высказался в том духе, что, мол, войну нам трудно будет выиграть. А наша учетчица, Юлечка Ширяева, тут же и донесла Ну, понятно, и прибавила кое-чего. Простить мне не могла, что я на нее, худоногую, не обращал внимания.
— А я, — перестав икать, подал с пола голос второй, — профессор Тартусского университета Арсентьев. Еще в мае судьба привела меня в Кульнево по следам редкой иконы. А тут тевтонское нашествие. Понятно, чужой человек, да еще интеллигент — меня и потянули в кутузку. А потом и под пулемет поставили.
Втроем они, оказалось, ночью выбрались из под слоя трупов и земли и две недели без еды прятались на мельнице. Внизу орудовали солдаты интенданской команды, а они ждали невесть чего. А вчера раненый в руку комсомолец спустился вниз и стянул у военных гранату.
— Вот таким макаром, — закончил свой невеселый рассказ парень и скривил от боли лицо. — Сдавай нас властям, командир...
Но Винжего все это уже не слушал. Он глядел в окошко, и оттуда как на ладони просматривалась цепь залегших немцев. Чуть ближе горстка людей в пятнистых маскхалатах, и совсем недалеко от мельницы в разных сторонах от колонны грузовиков пестрели зеленые точки распластавшихся пехотинцев.
6
Юлия лежала в траве рядом с гауптманом и незаметно от него, щекотала ему кисточкой ковыля мочку уха. Тот отмахивался время от времени, пока сердито не прицыкнул на девушку. Та примолкла, и теперь в офицерский бинокль рассматривала мельницу. Вон амбары, где она первый раз целовалась с мальчишками, а вон главный корпус, куда однажды убежала из дома, и пряталась целую неделю. А вон и башенка, где она впервые.. Впрочем, как тогда пронзительно сквозь налет времени глядел на нее со старой иконы какой-то святой!
Герберт Ветцке искал решение. Мысль пульсировала в голове, пульс лихорадочно передавался в пальцы, которые так и хотели нажать на спусковой крючок в сторону вон того длинного русского в пятнистой форме. Гауптман понял, что внезапно появившаяся группа наверняка прибыла с недавно гудевшим в небе «Дугласом». И еще он понял, что русским тоже никак не нужен взрыв мельницы. «Неужели узнали об иконе?» — ужаснулся он. И решил оказаться на мельнице первым.
— Юлия, — обернулся он к девушке, — ты знаешь расположение строений на мельнице? Я ведь еще мальчишкой уехал отсюда.
Юлия передернула плечами:
— Удрал, милый Гера. Вы так дернули со своим папашей, что нам с отцом потом пришлось отдуваться за все ваши грехи.
— Не будем об этом, -остановил ее офицер. — Подскажи, как лучше пробраться вон в ту угловую башенку
Юлия повернула бинокль в сторону, куда ей указывали и фыркнула: —
— Да там кто-есть.
— Не может быть! — вырвал бинокль гауптман. Он вгляделся в окуляры, потом облегченно отдулся. — Ты так до сердечного приступа доведешь. Так сможешь незаметно провести меня в башенку, пока огонь не переметнулся на строение?
— Ну конечно могу, — капризно ответила она и неожиданно поднялась в полный рост. — -Ну пошли, что ли.
Герберт с силой рванул ее за руку, опять повалив в траву.
— Спрячься, дура! Тут речь идет о миллионе марок.
7
7 часов 46 минут. Цымбал принес в башенку банку консервов и полбуханки хлеба. Здесь становилось трудно дышать, дым языками вползал в разбитое окно и тянулся к вышибленной двери. Евгений Винжего оставил бойца со смертниками, сам спустился к пожарникам.
Их положение, как он определил, мало назвать плачевным. Огонь уже с трех сторон плотно об¬ложил главное здание мельницы, на ее поросший мхом черепичной крыше дымился высокий сорняк и в жгутики свернулись листья на приютившемся у края водосточной трубы чахлом деревце. Командир велел отступить во внутреннее помещение мельницы и обливать водой ящики со взрывчаткой.
Кульнево полыхало со всех сторон. Не предупрежденные заранее, жители метались по улочкам, горели заживо в рухнувших домах, уцелевшие узенькой цепочкой вытягивались по дороге на Рославль. Выполнявшие строгий приказ Сталина, факельщики не щадили в населенном пункте ничего. Горела больница и обе школы, протуберанцем взметнулся огонь под постройками дома-интерната для стариков. И впрямь, немцам тут оставались одни головешки.
Капитан-пехотинец чувствовал за спиной жар грандиозного пожара, но цепко держал на мушке и немцев, и неведомых людей в зеленых маскхалатах. В отличие от тех и других, он мог стрелять, не боясь вызвать взрыва на мельнице — его пули летели в другую сторону.
И подполковник Самбитов, как и гауптман Ветцке, понимал, что нужно действовать. Он, естественно, не знал размеров пожара на мельнице, но решил проникнуть туда немедленно. И пока гауптман с Юлей ужами елозили в ковыле, подполковник и двое его людей поползли параллельным курсом. Они удачно ушли из сектора обстрела пехотного капитана, и почти одновременно оказались у главного корпуса мельницы, но с разных сторон. А Евгений Винжего в это время поднимался по ступенькам в башенку, чтобы вывести оттуда людей.
Цымбал, комсомолец и профессор сидели у стены, жадно глотая воздух. Дым ел глаза и раздражал глотку.
— Уходим! — велел Евгений и хотел nомочь профессору подняться. Но тот неожиданно решительно отвел руку офицера. Сквозь кашель профессор прохрипел:
— Я не могу оставить здесь то, ради чего занимался поиском больше десяти лет.
— Не валяйте дурака! — вскипел офицер, — через двадцать минут мы взлетим на воздух. Уж не думаете ли вы, что ваша икона где-то на мельнице?
Профессор поднялся, держась за горло, и указал длинным пальцем на проем между окошками:
— Вот она
Евгений резко обернулся, и словно ожегся с взгляд лучистых глаз. Сквозь налет гари и грязи со стены на него светилось лик человека, чей взгляд сиял столь магической и притягательной силой, что офицер на мгновенье оцепенел.
— Так снимем же ее скорее! — Кинулся он к иконе, но тут же понял, что затеял немыслимое дело. Видимо, в давние годы некто крепко потрудился, вмуровывая в стену это сокровище. Пожалуй, на пару старинных кирпичей по окаему икона оказалась обложенной монолитной кладкой. Нужна кирка, лом, и часа два времени...
— Спас Яркое Око, работа сына Дионисия, —- подтвердил Арсеньев. Но Евгений уже метнулся вниз, крикнув на ходу:
— Я за инструментом!
Он понял, что лишь от него зависит — сохранится ли это чудо — бесценная икона шестнадцатого века. Триста лет Спас Яркое Око утешительно глядел на мир, и лишь пары часов не доставало, чтобы спасти теперь его. Это вполне стоило жизни, даже если тебе всего двадцать два года.
Пламя пласталось по дубовому полу у порога, трещали пустые оконные рамы. Бежать к машине за топором и ломом времени не оставалось, и Евгений метнулся к противопожарному щиту. Но там, к своему удивлению, он увидел женщину и человека в немецкой форме. Они уже схватили и то, и другое..-
— Но позвольте..! — Хотел возмутиться старший лейтенант, однако в этот момент что-то блеснуло в руках офицера, и мир взорвался в голове Винжего ярким оранжевым фейерверком. Выстрела он не слышал.
8
Подполковник Самбитов через окно впрыгнул в горящее здание и сразу попал на что-то мягкое. Мельком глянул: на полу в луже крови лежал старший лейтенант внутренней службы. В дальнем углу мельницы двое пожарных все еще пытались потушить огонь, били тряпками по ревущему пламени. Самбитов понял, что через несколько минут сотворенное им кладбище взлетит на воздух, обнажив весь ужас его преступления. Смысла спасаться для него не оставалаось: подобные промахи в его ведомстве не прощались.
И тут Самбитов увидел, как в пелене дыма две фигуры тенями метнулись к зачадившей лестнице.
— Вперед! — рявкнул он своим людям, и вмиг достиг лестницы. Немецкий офицер, подталкивая перед собой женщину, пытался скрыться на верхней площадке. Немец невпапад дважды выстрелил, промазал, но женщина уже скрылась в проеме люка. Подпрыгнув, подполковник схватил немца за сапог со сбитой подковкой, и с силой рванул вниз. Через секунду они уже катались по полу, намертво вцепившись друг в друга А двое других чекистов ошарашенно глядели на них, боясь стрелять, чтобы не попасть в шефа.
А в дальнем конце помещения, за ящиками со снарядами, двое последних пожарных в это время через окно вытаскивали обмякшее тело старшего лейтенанта Винжего. Их полуторки горели, и бойцы уложили командира на единственную уцелевшую пароконную повозку с помной. Они погнали коней прочь, но не в ту сторону, куда недавно пытались уйти грузовики, а уже в почти выгоревший населенный пункт Кульнево. Это и спасло всех троих.
9
А комсомольский секретарь, как нам видится, узнал в поднявшейся к ним в башенку девушке свою бывшую нормировщицу Юлию Ширяеву, виновницу всех его бед. О чем они говорили — нам неведомо, и говорили ли вообще. А профессор Арсеньев, приложив руки к сердцу, наверное так и не оторвал взгляда от иконы. Он был счастлив, потому что нашел то, что искал всю жизнь.
...Людей пехотного капитана сначала ослепило, хотя рвануло у них за спинами. Потом невероятно мощный взрыв потряс почву и воздух, пудовые комья земли и камня полетели с неба. Через секунду одна за другой начали грохать машины со взрывчаткой, все 12 ЗИСов через равные промежутки времени. И без того перепуганные солдаты с ужасом глядели, как с неба вместе с осколками мельницы, грузовиков и кусками земли на них густо сыпались ошметки человеческих тел.
Страшное захоронение Самбитова тоже обнажилось взрывом до основания. Но напрасно приговорил себя подполковник к смерти: в суматохе наступления немцы не только не создали международной комиссии, но и вообще не заметили следов этого бессмысленного преступления.
И той же ночью, 4 августа, старшего лейтенанта Винжего вывезли из Кульнево в обозе отступающей дивизии. Рана его не вызвала опасения военного врача, и он, перемотав кровоточащий след от пули на виске офицера, сказал:
— Этот еще повоюет.
И он воевал, так до Победы и прошагал пожарным в отсвете своего огненного бога. И чтобы ни приходилось ему потом тушить — жилые кварталы Можайска и Москвы ли, здания Минска или ратуши Кракова, в каждом огненном зареве ему виделся взгляд со стены мельницы. Он словно следил и покровительствовал Евгению — Спас Яркое Око.
• * *
А погиб пенсионер Евгений Полуэктович Винжего нелепо, ровно через пятьдесят лет. На его пасеке воры подпалили ночью улей, занялся омшаник. Выскочил старый солдат на огонь, в чем был, тут его и доняли пчелы. Огонь он потушил, но к вечеру скончался в районной больнице. Так и умер в споре со своим огненным богом, хотя и не от его ярости.
Хоть редко, но я прихожу на могилу старого пожарного, кладу на камень пару живых цветов. И вспоминаю его рассказы о былом. Много чего поведал мне видавший жизнь Евгений Полуэктович, и один из его рассказов я, как сумел, передал здесь.