Новый год принес новые деньги, которые понравились и размером, и рисунком. Приятно в руках держать, удобно, в ладони помещаются, и перегибать не надо, чего я страшно не люблю: невольно представляю, как много людей, на продолжении жизни этой купюры, её сворачивали, разворачивали, протягивали продавцу.
Старые деньги намного больше по размерам: для них нужен большой кошелёк. Жаль, денег у меня очень мало, и в моих руках почти не задерживаются. Крупных купюр, я, можно сказать, и не видел в лицо, поэтому, когда они попадают мне в руки, я некоторое время внимательно рассматриваю, даже не пытаясь представить, чтобы я делал, если бы их у меня было достаточное количество, но такое допущение лежит за гранью разумного, и я возвращаю её матери.
Зарплату выдавала в цехе мать Олежки, работавшая кассиром: симпатичная женщина тридцати пяти лет, среднего роста, хорошо одевалась, что означало наличие вкуса и возможностей, которые у моей матери напрочь отсутствовали. Вероятно, в молодости была красавицей. Да и сейчас приятно смотреть.
Как и годом ранее, мелочь она продолжала оставлять себе, мол, всё равно, никто её не берёт, стоит ли заикаться о таком пустяке? Но сейчас эта мелочь возросла в цене на порядок, прежний рубль превратился в 10 копеек. А мне недодала 75 копеек. Если так поступит с каждым работником завода, то выйдет вторая зарплата, необлагаемая налогом.
Постеснялся ей что-либо сказать, но посетовал матери на её жадность, не понимает, кому можно недодавать, а кому — нет. Грузины, показно рисуясь перед красивой женщиной, делали широкий жест, пренебрежительно отталкивали предлагаемую ею мелочь, вот она и привыкла к легким деньгам.
Мать передала мои слова Славкиной матери. К ней часто приходила мать Олега, они дружили. И через месяц, в очередную получку, она протянула, завернутую в бумажку, мелочь, которую в прошлый раз не додала. Ничего не сказала. Я тоже, молча, взял. Это мои заработанные деньги. Почему я должен их дарить? Отныне она точно отсчитывала мне зарплату.
С каких-то пор, как мы какое-то время играли в лото, весьма недолго, у меня сохранились около трехсот копеечных монет, которые внезапно на порядок подорожали, и, где-то, месяца три, я только ими и расплачивался в автобусе. Сохранили номинал и трехкопеечные монеты, но их никто не собирал из-за больших размеров, копейка была намного удобнее.
Позже, лет пять спустя, на эту тему даже снимут фильм о деятелях, которые до денежной реформы скупали копеечные монеты большими суммами, чтобы внезапно разбогатеть. Фильм бесталанный, сюжет глупейший — да и что умного можно было выдумать на эту тему, не детектив, даже мошенничеством не пахло, и скоро всеми забылся.
Телевидения в городе нет, оно есть только в Тбилиси, столице Грузии, поэтому о полёте Юрия Гагарина узнали из газет. Радио не у всех. Некоторые не покупали приёмники, чтобы не платить налог.
Хотя я и недоумевал, откуда власти знают, что у меня есть радиоприёмник? Но слухи о налогах ходили, значит, этот налог когда-то был. Потом перестали собирать, видимо, из-за мизерности сборов, краем уха слышал, что стоимость налогов включили в стоимость продаваемого приёмника, так проще.
Особой радости от космического полёта никто не высказывал. Ну, приятно, конечно, что опередили американцев, хотя бы здесь. Перед кинофильмами обязательно показывали киножурнал новостей — это всеобщее ликование москвичей, проезда Гагарина в кабриолете по улицам, его парадный шаг по ковровой дорожке к месту, где стояло правительство в лице дорогого Никиты Сергеевича, принимающего отчёт о полёте, и лобызающего первого космонавта планеты.
После смещения Хрущёва эти кадры смонтируют так, словно отчёт Гагарина принимал Брежнев — этакий быстро промелькнувший эпизод, мол, если вы даже что-то и узрели, то, мало ли что вам могло показаться, да, это был Леонид Ильич, а не Никита Сергеевич. Но эти кадры я видел всего лишь один раз, потом их упрятали в архив.
И развязавшиеся шнурки на туфлях Гагарина, когда он шёл по ковровой дорожке, никто из нас не заметил, мы впитывали общую картинку, смысл происходящего. Мы были первыми в космосе, и это знание как-то утешало, мирило с нищенским существованием и убогостью быта — многие так живут, а некоторые — гораздо хуже.
1 мая 1961 года отработал ночную смену без особых происшествий. По пути зашел к Славке, коротко пообщались, и я пошел на автобусную остановку Барцханы. Но автобусы не ходили, потому что впереди улицу перекрыли для продвижения демонстрации.
От БНЗ ехало такси с зеленым огоньком, и я лихо поднял руку, хотя никогда в жизни не брал такси и не знал тариф, во сколько мне обойдется поездка? Как бы, ненароком, поглядывал на счетчик, где цифры бешено менялись в сторону увеличения. Проехали около полтора километра, и остановились – здесь уже формировались праздничные колонны от грузового порта. Ради такого дня решил быть щедрым, протянул водителю десять копеек:
— Сдачи не надо, — сказал я, открывая дверь и вылезая из такси.
Водитель опешил, но по моей скромной одежде догадался, что я никогда не ездил на такси, поправил:
— Ты еще должен. Вот показания счетчика.
Я покраснел, вынул из кармана мелочь, которой едва хватило оплатить поездку, и быстро отошел от такси, досадуя на себя, что вполне мог бы пройтись пешком и не отдавать последние деньги.
Неприятно, что так опростоволосился, не смог понять, какую сумму должен отдать. Точно такая же история произошла, когда купил велосипедный счетчик, не мог понять, что счетчик показывает метры, а не километры, как я думал.
В руке балетка, в которой носил еду на работу. Балетку купил, когда начал заниматься велоспортом, чтобы было, куда положить тренировочную форму. С этой балеткой в руке, и в скромной одежде я отличался от нарядно одетых людей. По тротуару среди пальм и белой ограды у моря, движение перекрыто, чтобы праздные жители не могли пройти на площадь, за которой я живу.
Приготовился доказывать свою правоту запрещающим, но потом сообразил, что никто не мешает присоединиться к идущей колонне и продвигаться вместе со всеми. Праздничного настроения нет, как и раньше, когда учился.
Это мой первый рабочий Первомай. Лишь немного возбуждал вид огромной массы людей, улыбки, смех, нарядные девушки, маршевая музыка.
Мы миновали трибуну, даже не откликнувшись на призывные лозунги выкрикивающего грузина. Чувствовалось, что и самому кричащему надоело долдонить одно и то же. И я, не доходя до здания грузинского драматического театра, выскользнул из колонны, проходящей вплотную с моим двором.
Часа три поспал на раскладушке, не раздеваясь, потом заявился Валера, и мы вышли на улицу. Много встречных уже под градусом, оживлённо переговариваются, и мы зашли в автомат-закусочную, где за жетоны, которые надо купить в кассе, автомат выдавал бутерброды с красной икрой, наливал пиво в бокал, водку в стаканы.
Незаметно мы сильно набрались, и я решил проводить домой Валеру, которого сильно развезло, хотя пили наравне, а он почти не держался на ногах.
В автобусе, едущим за город, людей не очень много. По-летнему жарко. Почувствовал, что еще немного, и я отключусь. Несколько раз ударил себя по лицу, приводя в сознание. Пассажиры по-доброму рассмеялись, впервые такое видели, чтобы парень сам себя бил по лицу. Я вывел из автобуса Валеру и отвел домой. Его мать была дома, и сердечно поблагодарила, что привел сына.
Снова вышел на улицу, чувствуя себя намного лучше и некую гордость от того, что я ещё держусь на ногах, а Валерка скопытился. Приехал домой и завалился спать.
В воскресный день пришел к Славке. Он, таясь, показал пистолет, который привез его отец с фронта. До поры, до времени пистолет был зарыт в саду. Наверное, и Славка об этом не подозревал, иначе давно бы похвастался, вот как сейчас. Никто из нас не допытывается, разрешил ли его отец показывать нам пистолет, понимаем, что лишнее знание пойдёт во вред всем.
Пошли за Кофеиновый поселок на цитрусовую плантацию, с которой уже собрали все мандарины, лишь в самых недоступных местах, на верхушке висят посеревшие, перезревшие плоды, которые очень вкусны, и Славка сделал несколько выстрелов в ствол дерева.
Мы понимали, что не можем претендовать на выстрел, хотя очень хотелось. Каждый патрон на счету. И мы быстро ушли, чтобы, услышавшие выстрелы, и заинтересовавшиеся ими, не смогли нас увидеть.
Видимо, всё же, кто-то проболтался, что у Славки есть пистолет. Его сосед по участку, аджарец средних лет, живущий через пять домов от него, как-то, подошел ко мне и просил посодействовать продаже ему пистолета, мол, он даст за него 75 рублей.
Я удивился столь фиксированной цене: не сто рублей, а именно столько, даже на пять оканчивается. Значит, знает цену. Я отговорился, что ничего не знаю. Но, через полгода проходил мимо его дома, он увидел меня, и снова заговорил о пистолете.
Интересно, зачем ему так нужен пистолет? Кого-нибудь ограбить? Стать у него тщедушная, хилая. Может, чтобы постоять за себя? Впрочем, о пистолете больше ничего слышно не было. Мы не спрашивали Славку, как он распорядился пистолетом, понимая, что разговоры могут дойти до лишних ушей. Чем меньше знаешь, тем лучше.
На пляж местные ходят очень редко, и я с друзьями считанные разы лежал на морской гальке и купался в море, которое, как бы, приелось, всегда можно прийти и всласть поплавать.
Но хорошо запомнился летний день, когда мы загорали, а я рассматривал уникальную дату на монете — 1961. Как ни переворачивай, цифра не изменится. И сверху, и снизу смотри. В следующий раз нескоро выпадет такая дата. Прикинул, какая это дата. 6009 год. Тогда, возможно, и человечества не будет, по лезвию ходим, бряцаем атомным оружием, не задумываясь, что овчинка выделки не стоит. Худой мир всегда лучше хорошей войны.
Однажды в магазине спорттоваров, что на улице Горького, увидел портативную пишущую машинку «Москва», и уговорил мать, купить. Мать согласилась, но в магазине сказали, что машинка бракованная. Рядом стоящий мужчина предложил купить свою, за сто рублей, что на 45 рублей дешевле магазинной цены.
Мы прошли с ним сто метров, в домик рядом с цирком, проверили машинку, которая была почти новой, резиновый валик совершенно не избит литерами — чёрен, и отдали деньги. Я очень доволен. Надо же, как повезло, что этот мужчина подвернулся так вовремя!
Ринулся в магазин, чтобы купить бумагу для пишущей машинки, но таковых нет. Есть копировальная бумага, которой взял пачку за 25 рублей. И есть белая бумага для писем, заметок. Тонкая. Если положить на книжный лист, то можно увидеть проступающий текст, но не прочитать. Я был рад и такой. Купил десять пачек. Чтобы экономить бумагу, печатал с одним интервалом, и почти без полей. Пачек хватило на несколько лет.
Перепечатал свой рассказ «Нами Фис». Спустя некоторое время придумал сюжет фантастического рассказа «Второе рождение»: герой погибал, выводя планету на новую орбиту, здесь была перекличка с повестью Стругацких. И, всё же, это придумал я. Послал рассказы в журнал «Техника-Молодежи». Ответ пришел быстро: «Кому охота читать скучные рассказы?»
Ответ огорчил. Какое-то время не писал. Но, время от времени на меня накатывала мощная волна вдохновения, и я не мог устоять – писал. Однажды, под настроение, получилось особенно беллестритично, и я подумал: не поступить ли мне в Литературный институт?
Но, заглядывая вглубь себя, представлял, что надо будет становиться профессиональным литератором, вымучивать из себя творчество. А я уже представлял, как трудно сочинить что-либо интересное, и отказался от этого намерения. Я не знал, о чем писать? В голове пусто, ни одной оригинальной мысли, сюжета!
Я уже перечитал профессиональных литераторов, которые советовали, что писать надо о том, что хорошо знаешь. Но тогда все знакомые догадаются, о ком пишу, и это будет непорядочно по отношению к ним. Я догадывался, что у меня нет жизненного опыта. Но как его приобрести? И какой он нужен? Нужно узнать всё, поездить, побывать в тюрьме. А как туда попасть? Хотя бы на небольшой срок. Как его соразмерить? А то угодишь на несколько лет. И какое преступление нужно совершить, чтобы не очень тяжкое?
Потом я вспомнил, что подобный опыт у меня уже имеется, и, если еще понапридумывать, то может получиться целая повесть, хотя и не оригинальная. Уже написан «Ленька Охнарь», «Ленька Пантелеев». Правда, у меня другое время, но можно попытаться.
И я записал несколько листов с историей моего побега и дальнейшей выдуманной историей о том, как в детприёмнике спасаю девушку от изнасилования. На большее меня не хватило. Так всё и осталось в черновике. Вдохновение быстро проходило. Заставлять себя работать – не мог, не научился.
А без упорной работы ничего приличного и не могло выйти. Я с облегчением оставлял начатое, до следующего приступа графомании, которое случалось не очень часто. Бывало так, что в это время я был занят чем-то другим, и приступ проходил вхолостую.
Как-то, в магазине увидел симпатичную компактную настольную лампу, которая была вполне доступна по цене — 2,5 рубля. Прямо на лампу надевался светоотражатель. На подставке кнопка включения. Вечером при ней в комнате особенно уютно, не казённый свет под потолком. Приятная музыка по радиоприёмнику, в голову лезут всякие мысли, которые записывал в дневник.
Не понимая причину молчания Кости, я снова написал ему письмо. Он неохотно ответил и дал адрес Людмилы, которой я сразу же и написал письмо, и между нами завязалась переписка.
Я понимал, что всё это несерьёзно. Для меня это было каким-то развлечением. Но постепенно в письмах стали признаваться друг другу в любви. Написать легко, произнести трудно. Она даже прислала свою фотографию с надписью: «Любимому Славе». Приятно, когда тебя любят. Но планы на будущее не строили.
Но, как-то получил приглашение на телефонный разговор из Саратова. Недоумевал, кто бы это мог быть? И в голову не могло прийти, что это могла сделать Люда. Разговор получился сумбурным. Она сказала, что хочет ко мне приехать. Я сказал: Приезжай. Но, видимо, без радости в голосе, по какой-то причине разговор вдруг прервался. Скоро увяла и переписка.
Я продолжал писать Косте, и он ответил. Упомянул и Люду, что она уехала в Саратов, и там ей кинули две палки. Я не понял, что это за «палки»? И почему только две? Кто считал?
Впервые слышал про подобное. Спросил его об этом, но он не пожелал отвечать.
Позже я догадался, что он давно ухлестывал за Людой, но ничего не получалось, а тут я приехал и сразу покорил девушку, что его обидело. Что я ей понравился, он понял намного раньше меня, поэтому тогда и не поехал в Баланду вместе со всеми, провожать призывника. Потому и не отвечал на мои письма, а я терялся в догадках, не мог представить, что невольно перешел дорогу кузену, который даже и не заикался о своей привязанности, стеснялся.
Я чувствовал себя на распутье. Не знал, как жить, куда пойти, где свернуть, правильно ли то, что я делаю? И никто вокруг меня этого не знал, не было ни одного слова участия или совета. Мне представлялось одно право – плыть по течению. И я плыл, временами просыпаясь, и очумело оглядываясь – ничто вокруг не менялось, можно спать дальше. Если кто-то говорил интересные мысли,
я прислушивался, вдумывался, пробовал подражать.
Я нуждался в кумире, в учителе, в поводыре. Но вокруг всё пусто, серо, глупо, бессмысленно. Только поэтому я неосознанно льнул к Володе, думая, коль он старше на четыре года, то должен знать то, чего не знаю. Я выспрашивал, провоцировал на откровенность, и он рассказывал о своем скудном опыте, о службе в армии, куда его не брали, но он скрыл свою болезнь, потому что на гражданке его и не пытались лечить от энуреза, а в госпитале он надеялся на хороших врачей.
Год провел в госпитале. Его пытались уличить в мошенничестве, в нежелании служить. Некоторые солдаты перед сном выпивали графин воды, чтобы ночью напудюрить на матрас. Но их уличали - поднимали веки – зрачки выдавали. У спящего, они в закрытом состоянии, а симулянт не может заснуть, и с волнением ожидает прихода санитара.
Рассказывал о неудачной попытке с женщиной в Москве, лишь только потому, что стеснялся пойти в туалет, боялся, что она закроет дверь и больше не впустит его. Ничего так и не сделав ей, он вышел утром из дома и тут же вылил всё его мучавшее.
Сейчас он встречался и жил с Лизой, которая работала с ним в одной смене, подавальщицей. Среднего роста, мать-одиночка, сыну лет пять. Муж погиб в автокатастрофе. Ко мне относилась очень хорошо, потому что напоминал первую любовь.
За время смены мы непременно пересекались, и останавливались на улице, поболтать. Володя рассказал, что и мужчина теряет свою девственность — рвется уздечка на головке полового члена, и идет кровь. Так у него получилось с Лизой.
Пришел на работу и не мог понять, почему у него идет кровь? Я слушал и не знал, верить или нет? Да и зачем ему врать? С какой целью? Но понял, что девственность он потерял с Лизой. Она немного старше его, полновата в теле. Неужели и меня это ожидает?
Много позже пойму, почему же, у него так получилось. Всего лишь, Лиза была не подготовлена предварительными ласками, всё у неё было сухо. Все мы были девственниками в этом отношении: стеснялись об этом говорить друг с другом, и прочитать об этом негде.
Всё наше общество — огромный монашеский орден, в котором грешат только руководители. И уздечки, к счастью, рвутся не у всех, а лишь у тех, у которых они коротки, плоть не может полностью открыться: в этом евреи и исламисты имеют преимущество, обрезали ещё в детстве.
Со мною он откровенен, как ни с кем другим. Друзей у него нет. Рассказывает, что вынужден постоянно душиться одеколоном «Шипр», чтобы перебить запах мочи. Последнее не говорит. Я догадываюсь. Как и о том, что все его страхи преувеличены, никакого запаха от него нет. Кому надо принюхиваться?
Молодежь нуждается в кумирах, в примерах для подражания, потому что каждый понимает, как он мало знает об этой жизни, и хочет научиться у более умного, опытного, у того, кто проявляет к нему хоть небольшую толику участия. Но вокруг меня пусто и голо. Я страдал от одиночества.
Книги ответа не давали, жизнь равнодушно текла мимо, и я не знал, как жить, что делать? Блаженный Августин говорил, что его охватывает ужас при одной только мысли, что он может снова оказаться молодым, может не попасть на верный путь.
Мне же, казалось, что я молодым никогда не был. Всё позади, и ничего хорошего не стоит ожидать. Надо что-то делать! Но я был беспомощным. Вероятно, сильно напугала неудавшаяся попытка побега. Показавшая, что не стоит рыпаться. Я слаб.
Несмотря на то, что Володя заканчивал здесь школу, друзей у него не было. Я не задумывался над этим обстоятельством. У меня их тоже нет.
Однажды Володя с Лизой пришли ко мне домой, чего никогда не делали, и пригласили, быть свидетелем в ЗАГСе. Вторым свидетелем взяли, случайно зашедшую туда, красивую девушку, которая мне очень понравилась. Под впечатлением этой встречи, я написал Славке ироническое письмо о своем походе в ЗАГС, которое он с удовольствием прочитал своим друзьям-матросам. И все хохотали.
Я удивился, что там смешного, хотя и писал с юмором? Попросил прислать моё письмо. Перечитал и увидел, что из него можно сделать рассказ. Кое-что подправил, добавил. Но чего-то не хватало, чтобы стать законченным произведением. Вероятно, не доставало опыта, мастерства.
Володя очень редко приходит ко мне. Но с удовольствием разговаривает, когда я прихожу к нему на частную квартиру, где он живет с Лизой и пасынком Женей. Хвастается сделанным заземлением в огороде, благодаря которому может безнаказанно воровать электричество – счетчик не крутится.
Говорил о пустячных ссорах с Лизой, мол, нечаянно разбил блюдечко, а она скандал устроила. Постоянно выясняют, кто у них в семье главный. Лиза старше его, а он — мужчина, не может уступить из-за пустяка.
Я понимаю, что он женился не по любви, а по необходимости, излишней гордости. Невольно думаю, что я не буду так жить: не стану ссориться с женой из-за блюдечка. Гори оно синим пламенем. Стоит ли того, чтобы нервы трепать? Но у них другие характеры, хотят настоять на своем. И Лизу понять можно, у неё сын. И Володю можно понять: он хочет крепкую семью, которая зиждется на подчинении жены мужу.
Однажды Володя проводил меня до остановки на Барцхане и рассказал, по какой причине Лизе пришлось сделать аборт. Рассказ растрогал до слёз. Я думал о несостоявшемся человечке, который мог бы родиться, но вот из-за черствости близких людей, он не родился.
Мать Володи категорически против брака с Лизой. Ему это очень неприятно. Хочется и мать не обидеть, и Лизу. Мы долго стояли возле коричневой речушки Барцханки: вонючие белые хлопья слившихся отходов Кофеинового завода доплывали до самого моря, где никто не купался – старались отойти дальше.
Я очень много читаю. Ради интереса начал записывать авторов и названия прочитанных книг, дату. За 61-й год получилась рекордная цифра – 275 книг. В остальные года читал намного меньше.
Славка учился в вечерней школе в 11-ом классе. Там же, училась и Люся Виноградова. Как-то я с Сергеем пошли провожать её после уроков. Она не стала красавицей, но достаточно миловидна, хорошая фигура. Училась старательно, надеясь поступить в институт. В этом я ей не пара, мне нечем похвастаться. Понимал, что родители хотят лучшей участи для дочери, поэтому даже и не заикался о свидании с ней.
Смысла в нашем провожании не было. Мы не собирались становиться её кавалерами, даже о свидании не заикались. Как бы, подразумевалось, что Сергею интересно познакомиться с моей бывшей подружкой. Втайне надеялись на её большую смелость, но, проводив до поселения, прощались.
Через пять лет моя мать скажет, что Люся вышла замуж за доцента. Я промолчу, не стану комментировать известие.
В городе построили новый цирк. Билеты не очень дорогие, особенно, на будние дни. Мне вполне по средствам. Правда, программа меняется не так часто, как бы хотелось. По сути, я только знакомился с цирком, смотрел на силача Жеребцова, как он поднимал целый деревянный помост с людьми. На афише он на таком помосте поднимает лошадь.
Безрукий грузин Дадиашвили босыми ногами брал из пачки сигарету, доставал зажигалку, прикуривал. Показывал всё, что он умеет делать без рук. В газете писали, что он раньше воровал в очереди из карманов впередистоящих: из туфли вынимал ногу и залезал в карман.
Обворованный оглядывался и видел безрукого человека, на которого и не подумаешь, что он способен на пакость.
Особенный интерес ко львам, тиграм за высокой решёткой. В памяти не забывается фильм «Тигр Акбар», где укротительницу растерзал тигр. Клоуны совершенно не смешны, но дети смеются.
В какой-то день я купил три билета и пригласил Володю Баранова с Лизой. Уже перед самым представлением обнаружил, что забыл взять очки. Поэтому всё происходящее на арене было смазано и потеряло интерес. Но особенно было обидно, когда на арену вышел певец и запел потрясающе красивым голосом мою любимую песню «Guarda che Luna» — «Посмотри, какая луна».
Я пытался его рассмотреть сквозь щёлочку в кулаке, изображение чуть становилось чётче, но кулак дрожал. Да и что я хотел рассмотреть, понять?
Я недоумевал, почему он выступает в цирке с таким восхитительным голосом?! Ему место на эстраде! А здесь он исполнил только одну песню и уступил место клоунам.
Не пел ли он под фонограмму? Про которую мы тогда ещё мало знали. Но голос шёл от певца.
Это был мой последний выход в цирк, который перестал привлекать из-за примитивности номеров. Противно смотреть на зверей, подчиняющихся хлысту. А когда прочитал, как их дрессируют, то вообще, возненавидел это издевательство над животными, которых подчинили себе.
Однажды летом проходил мимо «Дома офицеров» и увидел, что сейчас идёт концерт московской певицы, вход бесплатный, что и сыграло свою роль, зашёл. Большой кинозал, может быть, на 500 человек, заполнен на десятую часть. На сцене поёт старая женщина за 70 лет, возможно, и старше.
Голос когда-то был, сейчас лишь намёки на него. Одета по моде сороковых, в длинное платье с бантом на груди. Песни все из того же времени. Откровенно жаль стало эту женщину, вынужденную за гроши выступать в таких залах, где её почти не слушали. Да и я не долго выдержал, ушёл. Чем-то она напоминала Клавдию Шульженко. Невольно думалось, неужели и её ждёт такая же участь?
Как-то, решил узнать, как долго смогу находиться без сна? У нас график по две ночные смены подряд, потом большой выходной, и две смены с утра и т.д. После первой ночной смены не стал ложиться спать. Вышел в город и гулял по улицам, залитым южным солнцем. Вполне терпимо. Сносно отработал и вторую ночь. Для чистоты эксперимента днём даже и не пытался дремать.
Приехал домой и снова вышел на Приморскую улицу. Ярко до рези в глазах, вокруг колышущееся марево. Голова ничего не соображает. Понял, что надо прекращать эксперимент. 50 часов без сна. Проспал до следующего утра. Почти сутки. Ничего не выгадывается, наоборот. Мартином Иденом не стать, который приучил себя спать по четыре часа в сутки. Но это всё изыски автора. Попробовал бы он сам вести такую жизнь!
Много позже прочитаю, что бессонница весьма отрицательно сказывается на иммунитете.
Много хлопот доставляют носки. Чтобы не сползали с ноги, приходится надевать на икры ног сложное сооружение: резиновые подтяжки со стальным держателем. Уже через неделю появляется первая дыра, а ещё через три дня носки выбрасывались. Штопать бесполезно – через два дня штопка расползалась.
Да и некому штопать. Носки рвутся быстро ещё и потому, что носятся без смены и без стирки, до победного конца. Потом покупались новые. Хотя и дешевы, но покупать приходится часто. С этим привычно мирились, как с неизбежным злом.
Мы даже не догадывались, что скоро появятся носки, которые будут носиться чуть ли не год, и не рваться! Ну, год не год, но много. Не засекал время.
продолжение: http://www.proza.ru/2014/01/21/1565