В июне пошел в отпуск на 21 день, три дня добавили как за работу в химической промышленности, чем я доволен, так как, по моему мнению, отпуск слишком короток, не успеваешь осознать, что ты в отпуске, как он кончался. То ли дело у педагогов – почти всё лето. Снова в деревню, больше некуда.
Пересадка в Ростове на-Дону. Там еще не был. Наслышан, как о городе воров, которых и опасался, не очень-то приятно остаться без денег, которых всегда не хватает. А тут ещё налог на бездетность! Выходит, я, любыми путями, даже не женившись, должен родить ребёнка, и только тогда государство перестанет высчитывать с меня деньги?
Приехал утром, в моем распоряжении весь день. Решил побродить по городу.
Увидел широкую улицу, которая от вокзала круто поднималась в гору. Кроме меня, из пешеходов, никого. Довольно мрачные дома невзрачной архитектуры восторга не вызывали. Смотреть нечего. Зашел в просторный магазин, на прилавке увидел хороший магнитофон. Когда появятся деньги, надо будет приехать за таким магнитофоном. Пошел дальше по поднимающейся улице.
Висит киноафиша «Месс-менд» 1-2 серия. Давно мечтал посмотреть этот фильм, который в Батуми так и не показали, я о нём лишь читал. Года два назад запоем проглотил книгу Мариэтты Шагинян, динамичную, остросюжетную. Особенно поразили описанные потайные ходы в зданиях российской империи, нечто подобное было в «Королеве Марго» Дюма, но там в замках короля были пыльные портьеры, которые могли спрятать кого угодно, а здесь — в толще стен. Попытался читать другие книги Шагинян, и осёскся, не читается, словно другой человек писал, очень сильно политизированный.
Выйдя на улицу, с удивлением увидел в руке четыре билет. Догадался, что кассирша неправильно поняла меня и дала билет на двоих, я же сказал: Два билета. Имея в виду две серии. Перестраховка вышла боком.
Вернулся в кассу, но женщина отказалась принять билеты. И зрители не подходят, возле кассы пусто. Наконец пришел молодой мужчина и купил у меня билеты.
Прошел в кинозал на втором этаже. Пол без наклона. В полупустой зал просвечивает дневной свет из окон, плохо закрытых шторами. Фильм разочаровал. Ожидал, что будет интереснее, а здесь мелькание кадров, непонятная суета, титры, без звука. Просто получил представление о фильме. За тридцать лет изменилась система кинематографических ценностей.
Выйдя из к/т, решил поехать на трамвае, чтобы лучше узнать город. Внутри переполнено. Боялся за свои карманы, но ростовские воры не обращали на меня внимания, и, когда вылез из трамвая, деньги остались при мне.
В большом магазине выбрал одеколон «Лаванда». Запах тонкий, непривычный. Такое ощущение, что меня надули – за такие деньги можно было купить и получше одеколон. Ещё что-то купил по мелочи, впрочем, не особенно тратясь, так как отпуск только начинался, а соблазнов впереди много. Ничего из достопримечательностей не увидел. Доехал до Дона. Обыкновенная речка. Возле моста купаются. Разочарование заурядностью. Вернулся на вокзал, пора компостировать билет.
В огромном кассовом зале почти просторно, если бы не длинная очередь возле одной кассы, десяток других просто закрыты. Самое неприятное — это ожидание в очереди. Более скучного и невыносимого занятия — нет. К тому же, лёгкая тревога: достанется ли мне место, скажут, нет, и кукуй ещё сутки. Люди равнодушны друг к другу, заняты своими мыслями.
Возле неработающей кассы молодая и красивая, нарядно одетая мать посадила на полочку пятилетнюю прелестную дочку, как кукла, и через каждые пять секунд чувственно, с наслаждением целует её в губы. Той тоже это нравится, обе получают наслаждение от поцелую, и довольные смеются. Это единственная пара, которая не томится ожиданием. Все смотрят на эту необычную пару, и никто ничего не говорит. Перерыв между поцелуями длится меньше минуты, и снова радостный смех: Ах, какие мы красивые и желанные! Позавидуйте нам!
Даже я понимаю, что для ребенка нехорошо раннее развитие чувственности. Но, если взрослые не вмешиваются, то мне тем более нельзя. Даже смотреть неловко, словно подсматриваешь нечто интимное, которое не должно выставляться на люди. Понимаю, мать просто очень любит дочку, и этими поцелуями выражает свою безграничную любовь, и она не подозревает, не понимает, что так делать нельзя — будут плохие последствия, которые скажутся на ней самой. Разбалованные дети перестают считаться с родителями, которые вдруг начали много требовать, ставить условия, не разрешать в комнате миловаться с возлюбленным. Единственный выход из затруднительного положения это — смерть мешающего родителя. Но до той поры ещё так много лет! И, кто знает, как всё сложится?
Народу так много, что опасаюсь, смогу ли закомпостировать билет, не очень-то приятно на несколько дней застрять в Ростове, где никого нет, и придется ночевать на вокзале. Но компостируют в первую очередь. Остальным мест не хватает. Я уже доволен, что уезжаю из Ростова. Заурядный городишко.
В суматохе прошла посадка в купированный вагон, пришлось доплачивать ощутимую сумму. Все уже давно знают друг друга. Женщины ведут разговор о поездке в Чехословакию, куда путевка стоит 90 рублей. Не так уж и дорого. Когда-нибудь и я смогу купить такую путевку и поехать в ЧССР. Вот бы встретиться с Евой Ржезничковой, посмотреть, какой красавицей она стала! Но толку от этой встречи не будет, за мной стоит беспросветная нищета, из которой не вижу выхода. И виной всему сам, моя бесталанность. Не чувствую ни к чему признания, ничего не умею. Разве что – читать книги, но за это деньги не дают. Чтобы поступить в институт не хватает знаний и желания часами сидеть за скучными учебниками, нет привычки усердно учиться, я слишком ленив.
За Новочеркасском, который толком не разглядел – слишком далеко от города проехали, увидел лишь окраину с одноэтажными домами. Вышел в тамбур покурить. Скучно, никому нет дела до меня, а сам не умею навязывать своё общество. Вернулся в вагон и стал у окна. Передо мной развертывалась зеленая степь, которая скоро пожелтеет под жарким солнцем. Стоящему рядом со мной парню, интеллигентного вида, тоже скучно. Он заговорил со мной, я охотно ответил.
Никто и никогда больше в жизни не удивлял меня своим умом, как этот парень. Чувствовалось, что он знает намного больше, чем говорит. Я, по сравнению с ним, был дремучим по невежеству и культурному образованию.
Он рассказал, что в Новочеркасске, который только что проехали, были массовые выступления народа против властей, которые вызвали армию, но солдаты отказались стрелять. Тогда привезли специальный полк калмыков, и те без жалости расстреливали. Трупы вывезли за город и похоронили во рвах. Никто не знал о местах захоронения. Лишь однажды экскаваторщик случайно зарылся в такое захоронение, и люди узнали об этом.
Я поверил ему, потому что помнил о тбилисских волнениях в марте 56 года. Никто не знал, что были введены танки, которые проехались по переполненному людьми мосту. Говорилось об этом с таинственным видом, можно было догадываться, что всё это является государственной тайной, власти не хотят, чтобы о таком знала вся страна. Нас приучали, что весь народ сияет от счастья под руководством коммунистической партии.
Лишь много позже я узнал, что в Тбилиси народ восстал против разоблачения культа личности Сталина. Слухи воспринимались спокойно. Считалось, если нам не сообщают, значит, так и надо на благо самого народа. Мы рады любым крохам информации.
Парень простоял со мной целый час и рассказывал. Мне очень не хотелось, чтобы он уходил. Хотелось ближе с ним познакомиться, но в то же время понимал, что он может меня принять за стукача, который, получив адрес, заявит в соответствующие инстанции. Это сдерживало. Да и в те года я был слишком застенчив, чтобы признаться, что кто-то мне понравился, и я промолчал. Парень, немногим старше меня, возможно, ровесник. Позавидовал его эрудиции. Я тоже немало читаю, но часто не то, чтобы хотелось, нет возможности читать желаемое, выбор маленький.
Немного непонятно, как такое событие сохранилось в полной тайне! Ведь дошли до меня слухи о тбилисском волнении. Причем неоднократно рассказывали с подробностями. А про Новочеркасское, никто не слышал, сколько я потом ни спрашивал, встречающихся на пути, людей.
Уже в новом веке прочитаю у Виктора Некрасова в «Саперлипопет»:
“…надо знать историю своего народа. Помнить о Новочеркасске, о танках, окружавших восставшие лагеря. О том, что командование садилось даже за один стол с руководителями этих восстаний, даже вставало, чтобы почтить память погибших. Потом теми же танками задавили бунт…”
Я долго был уверен, что разговор с парнем произошел в 1960 году. Иногда даже казалось, что в 58 году.
Потом, когда узнал, что волнения начались второго июня, понял, что мне рассказали о них, буквально, через неделю, по горячим следам. Что было очень странно. Почему он не сказал, что это произошло неделей раньше? Он рассказывал, словно это произошло очень давно. Тут и расстрелы и захоронения.
Видимо, и он слышал с чужих слов, и это его так потрясло, что он нафантазировал, и не удержался, чтобы рассказать случайному попутчику. Страна большая, такие страшные события глухо вязли, не распространялись. Люди боялись друг друга. А молодежь не подозревала, вырастала с верой в светлое будущее и в самое справедливое правительство.
Лишь через 27 лет в «Комсомолке» появится первая публикация об этих событиях, и об отважном генерале, отказавшемся стрелять в народ, поэтому досрочно отправленного на пенсию. Но статья особого резонанса не вызвала. Может быть, потому что слишком много подобной информации обрушилось, не хватало сил на всё откликаться. Приняли к сведению, намотали на ус. Это было.
Ещё позже расскажут о словах директора предприятия, адресованные своим рабочим:
— Не хватает денег на пирожки с мясом? Кушайте с ливером.
Упомянут мальчика, сидевшего на дереве и видевшего расстрел рабочих. Этот мальчик потом станет генералом Лебедем. Мол, он ещё тогда понял, что нельзя стрелять в свой народ, и сделал свой выбор в 1993 году.
Журнал «Вопросы истории» 2012 № 7 — «…при разгоне демонстрации было убито 23 человека, более 80 — ранено. (На самом деле жертв было больше). После усмирения «бунта» началась расправа с его участниками. 122 человека привлекли к суду. Семерых активных «бунтовщиков» приговорили к смертной казни, большинство получили сроки заключения от 10 до 15 лет в колонии строгого режима.
В моё сознание заложено ещё одно зерно, которое не могло дать всходы, потому что легло в недозревшую почву. Сколько надо зреть, чтобы дать побег? Впрочем, я жил не с закрытыми глазами. Видел, что вокруг много несправедливости, и всё не соответствует произносимым, высокопарным словам. Но верилось, что в Москве больше порядка, в России все не так. Дурака не поставят управлять государством.
Да и не мог я ничего изменить, от меня ничего не зависело. Все мы в бесправном положении, подвластны непосредственному начальнику.
В поезде всегда с интересом смотрел на пригород Москвы, который непонятно где начинался, всё шли какие-то неказистые сооружения. Москва не могла быть такой – это был пригород. Но состав вдруг останавливался, и нам говорили, что мы приехали.
С непонятным разочарованием выходили на Казанский вокзал. Уезжать на Саратов надо с другого. Где он находится, я не знал, и рискнул сесть на такси. Благо, они подъезжают один за другим, и ждать не надо. Спеши-занимай, пока не опередили. Я быстро положил в багажник чемодан, сумку и сказал шоферу на какой вокзал ехать.
Шофер объехал площадь и остановился напротив Казанского вокзала. Это была площадь трех вокзалов. Мать могла бы предупредить о таком казусе, но ей до меня нет дела, занята своими проблемами, своей жизнью. Я тихо удивился. Знал бы, мог бы и обойти, не надорвался. На счетчике — сорок копеек. Дал рубль.
Вынимая чемодан из багажника, шофер спросил:
— Сдачу давать?
— Конечно, — ответил я, радуясь, что шофер попался совестливый.
У меня не хватило бы наглости потребовать сдачу. Каждая копейка на счету, ничего лишнего не позволяю. Стараюсь тратить только в безвыходном положении, когда иначе просто нельзя.Шофер посмотрел на меня чуть пристальней, но ничего не сказал, отсчитал три двадцатикопеечные монеты, а я, чувствуя себя жлобом, обирающим трудягу, взял деньги.
Оглядел Ярославский, Казанский и Ленинградский вокзал, запоминая. Всё буднично и суетливо в пригожем, летнем дне. Для меня это событие – приезд в Москву.
Через узкую дорогу от вокзала продуктовый магазин, куда и зашел полюбоваться ассортиментом, ничего не покупал, экономя деньги. Поразили наружные стекла, по которым красиво, бесконечными волнами, струилась вода. Сквозь водяную занавесь видны размытые силуэты прохожих, редкие авто, и на окне быстро сбегающие маленькие волны, создающие причудливые узоры, которыми можно долго любоваться, если бы не дорожная спешка. Хочется увидеть в Москве как можно больше. Шутка ли, я в столице. И если уж с вокзала начались такие красивые витрины, то, что будет дальше?
До отхода Саратовского поезда оставалось много времени. Сдал вещи в камеру хранения, закомпостировал билет, и со спокойной душой вышел в город. Надо же хоть немного узнать столицу. Был несколько раз, но она настолько огромна, что не имел представления, куда идти и что смотреть. Шел наугад.
Довольно скоро понял, что подобным способом многое не увижу, а время пройдет. На тротуарах толчея, автобусы переполнены. Боязно садиться – завезет, потом не выберешься, на поезд опоздаю. А это для меня один из ночных кошмаров: часто снится, что еду на поезде, выхожу на остановке, чем-то увлекаюсь, а состав уходит без меня.
В киоске увидел новые сигареты «Лайка», с симпатичной мордочкой собаки. Купил за 24 копейки. Фильтр белый, табак сухой, неприятный — выброшенные деньги.
продолжение: http://www.proza.ru/2014/01/20/1035