Дома мои опасения, более чем, оправдались. Словно и не было трех долгих лет. Я снова оказался в исходной точке, и в том же, разобранном состоянии.
Конечно, первые дни счастливо летал по батумским улицам, радуясь свободе. Возле базара и нового, красивого универсама в стекле, в котором отражались пальмы, южное солнце, в газетном киоске купил еженедельник «Неделя» за 10 копеек — первый год как начали выпускать.
В каждом номере отличные рассказы зарубежных писателей. Особенно поразил и восхитил рассказ Андре Моруа «Отель Танатос». А в этом номере на последней странице венок сонетов Людмилы Гребенщиковой.
БАРЕЛЬЕФ
Венок сонетов
Живет лицо на каменной стене,
о, как оно прекрасно и печально
В скольженьи мягких медленных теней
за легкими послушными плечами.
Сквозь вековую пыль весны ясней
Глядит Египет длинными очами,
Такое лишь пригрезится во сне
глухими одинокими ночами.
На темных плитах сумрачного склепа
о, как лицо нежданно и нелепо,
как будто жгучий и безмолвный свет
ворвался в царство мертвого покоя
и страха нет, и смерти вовсе нет,
Художник мог ли выдумать такое?
Художник мог ли выдумать такое,
округлость рук и нежных щек овал,
и волосы, что тёмного рекою
стекают в складки длинных покрывал.
С улыбкою приметною едва,
манящая, как утро голубое
вот-вот вздохнет и губы приоткроет,
и молвят неизвестные слова.
Так поступью тяжелой шли века,
дни падали как медленные капли,
смеялись люди, плыли облака,
но бережно хранили тайну камни.
Художник мог ли выдумать такое?
Искусство спорит с вечностью глухою.
Искусство спорит с вечностью глухою
и на портрет смотреть уже невмочь,
давно-давно под горестной звездою
она жила здесь, фараона дочь.
Орлы, кружа, парили в пыльном зное,
с гортанным криком уносились прочь,
а во дворце в бесчисленных покоях
спокойно день окрашивался в ночь.
И были ночи для неё ясны,
не мучил ветер негою и дрожью,
беспечностью опахнутые сны
баюкали на медленной волне...
Лишь очи были с лунным светом схожи,
как песня с тишиною в тишине.
Как песня с тишиною в тишине,
рассвет вставал прохладой опьяненный
и белою гигантскою короной
колонны храма плыли в вышине.
И жертвенник в таинственном огне
так жуток, мрачен был зарею озаренный,
и жрец кричал, расширив рот как жерло,
и золото текло к его ногам,
в ладони бил и приносили жертву
извечно крови жаждущим богам.
О, как бездонно небо голубое,
но что нам предначертано судьбою?
Но что нам предначертано судьбою,
кого судьба интригой оплела,
кого сегодня теменью слепою
кинжал раба убьет из-за угла.
Молчал Карнак, лишь узкою тропою
шакала ночь на промысел гнала,
да мышь летучая над головою
пугала ветер шорохом крыла.
А в подземелье, в полутёмном зале,
средь тесных стен, холодных и сырых,
гиены мертвых узников терзали
и хохотали над телами их…
Она спала - жемчужиной на дне,
печально небо звездное над ней.
Печально небо звёздное над ней,
Рассвет в виски плескался, пламенея,
и юный лик в расцвеченном окне
вставал безмолвно, мрамором бледнея.
Но ветер в стены ударял сильней,
и птицы ввысь взмывали, сатанея...
0, птицы! Им вольнее, им видней
Громада гор и синий рай за нею.
Чужие жизни, точно птицы - мимо,
и больно грудь, и грусть неодолима.
Как горло ненавистною рукою
сжимает лоб алмазное кольцо,
и полно смуты девичье лицо,
и полон взгляд пронзительной тоскою.
Полнейшее совпадение моему состоянию. Быстро выучил наизусть. Что для меня редкость. Долго мечтал увидеть её другие стихи в печати, но так и не встретил. Написал в редакцию «Недели», но они ничего не ответили.
Лет через 20 увидел тонкую книжицу Людмилы Гребенщиковой, сразу же купил, но стихи не понравились. То ли время ушло, то ли стихи не те, то ли рекордная планка берется лишь один раз.
Сергея Шмелева дома нет. Женился и живет в Новороссийске. Валера Красильников вскоре после возвращения из армии, и после упрека матери, что ты никогда не женишься, никто за тебя не пойдет, написал письмо шалаве из Рубцовска Алтайского края, где отслужил три года. Там она на него не смотрела, красивых парней вволю, но никто не звал жениться, а он позвал, и Людмила, тут же, приехала.
В первый же вечер затеяли свадьбу, и сразу же, молодая устроила скандал и драку стульями. Но всё утряслось, пока живут вместе.
Позвал его и Славку отметить моё возвращение. Благо, мать наготовила много вина с нашего белого винограда, вкусное и очень хмельное. Но Слава на этот же день назначил помолвку. Я решил, что успею отметить свой праздник, а потом приеду к нему с подарком – мать выделила новый пододеяльник.
Недооценил домашнее вино, которое легко пилось и сильно пьянило. Мне бы, остаться дома, но я помнил, что нужно быть у Славки. Взял подарок, и под руку с Володей Барановым поехал на Барцхану. Помнил, как отдавал подарок Черновым, но не стал заходить к ним, пошел к Володе домой, который видел, что я сам не дойду. Он снимал комнату в частном доме неподалеку от Кофеинового поселка.
Не зря Валера, чтобы не упиться, выливал вино под стол — мы пили на веранде, которую выстроила мать за время моего отсутствия. Даже поставила большую газовую плиту. Я же, не рассчитал своих возможностей, и недооценил домашнее вино.
Утром, сконфуженный своим состоянием, давно так не упивался, лет восемь прошло, как со Славкой Черновым распили на двоих литру вкуснейшей чачи, отправился домой пешком, чтобы быстрее прийти в себя.
Очень не хотелось возвращаться на Кофеиновый завод. Попробовал устроиться ближе к дому, в километре от дома. На судостроительном заводе равнодушно предложили, стать клёпальщиком. Оглохнуть можно от такой работы. В БНЗ в отделе кадров подозрительно спросили:
— Из-за квартиры хочешь к нам?
Узнав, что у меня есть квартира, ничего путного не предложили, кроме самой грязной работы по очистке ёмкостей от нефтепродуктов.
Выбора не было. Пришлось пойти в отдел кадров Кофеинового завода. На прежнее место диффузорщика отказались принять, мол, все места заняты. Я понимал, что все права на моей стороне, я не по своей воле оставил работу и ушел в армию, но для этого нужно брать их за горло. Испытывая неловкость, всё же, пошел в военкомат и пожаловался, что не принимают на работу, откуда взяли в армию. Пообещали уладить.
Когда снова пришел в отдел кадров, мне вежливо предложили работу машиниста-холодильщика на компрессорных установках, с мизерным окладом в 75 рублей. Там же, работала Аня, подруга матери. Она посоветовала согласиться, мол, работа легкая. Я же, не видел иного выхода, не хотелось обострять отношения с дирекцией и силой заставлять их, принять меня на прежнее место. Как потом работать? Уже целый месяц я болтался без работы, а мне страшно нужны деньги.
Новая работа больше подходила для женщин. Они-то и работали здесь. Аня принесла книгу по холодильным установкам, чтобы через две недели сдать допуск к работе на третий разряд. Более-менее подготовился.
Вопросы задавали легкие и даже подсказывали, когда затруднился сказать, легко ли аммиак растворяется в воде? Это же нашатырь! Потом, понимая, что заработок третьего разряда покажется маленьким, тут же предложили сдать на четвертый. Я согласился. Для проформы задали ещё один легкий вопрос и отпустили.
Вся беда, что и по четвертому разряду у меня не выходило даже 75-ти рублей. Но не идти же на стройку, которая до сих пор памятна?
Как-то в машинное отделение с мощными компрессорами зашел рослый парень, до этого здесь работавший, и расхвастался, что сейчас работает на рефрижераторе и очень доволен. Может, и мне попробовать? Надо будет зайти в отдел кадров морского порта.
Работа не отнимала много времени: изредка посмотреть температуру в соляном растворе, подкрутить вентиля в нужную сторону. Остальное время сидел за столом, под которым горела электрическая плитка. Тепло и уютно. Читал книги. Писал рассказы.
Мать повадилась ездить в Кобулети к субботникам-адвентистам, привозила запрещённую литературу, которая у меня не вызывала даже любопытства, очередной религиозный бред, на котором помешались миллионы.
Как-то мать привела к нам подростка субботника-адвентиста. Я с ним, ради гостеприимства, прогулялся по бульвару. Он сделал мне комплимент, будто я хорошо знаю Библию, что не соответствовало действительности. Читал в детстве, и помнил лишь общие места, имел представление, и только. Но он уже был хорошим психологом, что дружбу нужно начинать с комплиментов. Подковали учителя, ловцы заблудших душ.
Загадал мне загадку:
- Кто три раза прокричит, прежде чем ученик трижды отречётся от учителя?
Я представления не имел. Он ответил:
- Петух.
Понял - эта загадка из учебника адвентистов для проверки усвоенных знаний. Для этого нужно держать в уме всю Библию и вовремя сообразить, про что же спрашивают.
Я не сумел его переубедить, что бога нет. Слишком хорошо над ним потрудились, промыли мозги. Больше он у нас не появлялся.
А я под впечатлением встречи с ним, живо представил его жизнь в Кобулети и на работе написал рассказ «Суббота начинается в пятницу».
http://www.proza.ru/2011/07/08/1037
Иногда приходил к Володе Баранову, который работал в кочегарке с толстым Анзори, любителем подглядывать в просверленную дырку в стене за моющимися женщинами, когда они приходили мыться после работы в душевую кочегарки. Там же и я мылся, не жалея горячей воды.
У кочегаров заработок выше, за 120 рублей, и я стал подумывать, как бы, к ним перейти, но пока у них не было мест.
В дальнем цехе, где перерабатывали алоэ, на холодильных установках работала Нелли Полякова, очень женственная; вроде, ничего особенного, но глаза трудно оторвать, хочется всё время ею любоваться, мой тип, на неё заглядывались все мужчины, с раскрытыми, пожирающими глазами.
Как-то она первая заговорила со мной, как с коллегой, и я счел, вправе, быть с ней смелее, чем с другими женщинами, которые мне нравились, потому и не смел к ним подходить, и почти каждую смену навещал её. Чтобы иметь предлог, любоваться ею, приносил сваренный кофе, который по дороге почти остывал, пока нес из цеха в цех.
Она заочно училась в Одессе на инженера холодильных установок, регулярно ездила на сессии. Замужем, есть ребенок. Мне доставляло удовольствие быть рядом, любоваться ею. Конечно, я сильно зажат, не находил хорошей темы для беседы. Втайне надеялся на роман с нею, хотя она немного старше.
В том же цехе работала Тамара, армянка. Стройная, симпатичная девушка, которая помнила меня доармейского. Когда шли с завода, первая дружески заговорила со мной, хотя до этого никогда не общались. Тогда она на меня не обращала внимания. Сейчас же, стала рассказывать о себе, что служила в армии.
— В России мне больше понравилось. Парни в открытую говорят комплименты, не то, что здесь.
Я же считал, что всё наоборот, но не стал спорить. Жаловалась на скуку, и я понимал, что она хочет, чтобы я пригласил её на свидание, а там, изголодавшемуся солдату будет недалеко и до свадьбы. Но она выглядела потасканной, а на фоне юной Анечки, с которой вместе работала, заметно проигрывала.
Из-за Анечки я стал чаще к ним наведываться. Обе встречали приветливо, что я истолковал неправильно, как аванс Анечки. Но она подыгрывала Тамаре, которая, видимо, призналась ей в своей симпатии ко мне. Я же, улучив момент, когда мы остались одни, сказал Анечке, что хочу с ней встречаться. Но она ответила, что уже встречается с парнем.
Я понял, что не понравился ей, и перестал к ним приходить, навещал лишь Нелли. Тамара больше не подходила ко мне, а вскоре совсем пропала из поля зрения. Анечка, больше, походила на грузинку, с едва заметными армянскими чертами, довольно привлекательными, похожую на нынешнюю Анжелику Варум до встречи с Леонидом Агутиным.
Армия осталась в памяти кошмарным сном, да иногда ловил себя на мысли, что, идя по тротуару, внимательно осматриваюсь вокруг себя в ожидании увидеть змею и вовремя среагировать.
Словно никуда не уезжал на три года, ничего не изменилось: те же ежедневные проходы по Барцхане в любую погоду, то же одиночество и неприятное ощущение неприкаянности, ненужности, полной бесперспективности: здесь ничего хорошего, но и в другом месте меня никто не ждет.
Новости местного масштаба: на Кофеиновый поселок вернулся к родителям Вовка Путченко с женой, которую привез из армии, будучи пограничником. Прелестная, смуглая армяночка.
Можно догадаться, выросла в горном селе, из которого трудно вырваться, разве что, выйти замуж за русского, который и не замедлил запасть на такую красотку. Он же, сам, невидный, не ценил её, часто ссорятся, ругаются.
Мы ранее не дружили, никогда не разговаривали, просто, существовали рядом. Сейчас же, перекинулись несколькими незначительными фразами, как бы, говорящими, я тебя помню, но дружить и общаться не собираюсь.
Кто-то сказал, что у него есть книга «Лезвие бритвы» Ивана Ефремова. Я попросил почитать, и пришел в восторг от содержания: моя любимая тема — телепатия. Когда отдавал книгу, предложил, продать за два рубля, что на 60 копеек дороже номинала. И он согласился. Жанна не работала, и им приходилось туговато.
Я старался на неё не смотреть, чтобы не выдать себя. Разве место такой красавице в этих аджарских трущобах? Ей место среди роскоши. Злая судьба занесла сюда, да ещё с мужем, который ни во что её не ценил.
Продолжение следует: http://proza.ru/2012/07/15/295