ХРЕН ПО ЛАТЫНИ
Когда говорят : все средства хороши, то подразумевают возможность невозможного. Вот и я испробовал почти всё, что мог, чтобы остановить разрушение старинного учительского домика при гимназии – и ничего не добился. Ну – не могут современники оценить того, что теряют!
Так может – обратиться к тем, кто создавал каменную красоту? А почему нет? Если правильно, что все средства хороши – надо все и испробовать. Но поскольку ни зодчий, ни мастера мне неизвестны – документы о них утеряны – я попробую искать помощи у людей известных. Тех, кто жил и творил во времена строительства комплекса городской гимназии.
И для этого я оправляюсь в Званку…
Как? Вы не знаете, что такое Званка?
Дожили…
Впрочем, если найдёте пару минут, я расскажу вам о Званке кое-что интересное. Только давайте туда и отправимся – в замечательное имение Званка, что находится недалеко от старинного города Чудова, Новгородской губернии. Там живет человек, имеющий некоторое отношение к нашему учительскому домику.
Только чур – вы смотрите и молчите. Если понадобится – я сам приглашу вас к разговору.
А живет тут самый известный российский поэт Гавриил Романович Державин. Это его фантазиями создана самая известная в России помещичья усадьба. Она стала вторым, после столицы, культурным центром страны.
Надо вам заметить, что обустройство усадьбы сделано со всеми приспособлениями, известными к тому времени. Тут работают водоподъемные машины, ветряки вертят мельничные жернова, подъёмные мостики и мощеные тропинки позволяют гостям в самую непогодь не пачкать и подмачивать подметок. Тут редкостный плодовый сад и удивительный аптекарский огород. Тут вышколенный штат лакеев и смотритель усадьбы – настоящий остзейский барон.
Но главное – тут живёт и пишет престарелый Гаврила Романович. За его плечами – бурная жизнь, где он отметился уже и на посту министра образования, и в должности губернатора, и… Впрочем, нынче он в полуопале. Государь Александр I держит его в Званке почти взаперти. Не препятствуя, впрочем, гостям навещать его в любом числе и во всяком звании.
Но с годами гости хозяину прискучили. Остались два-три человека, кого он охотно принимает и кому читает стихи. Прочих, насупив брови, гордый старик надменно выставляет вон. Боюсь, что и мне не добиться аудиенции.
Но ведь мы условились, что в нашем деле все средства хороши?
И я вхожу по мощеной терассе к господскому дому. Прямо к роскошно уставленному обеденному столу. О его размерах можно сказать то, что писал Гоголь о столе у чертей « …отсюда и до Конотопа». А уж блюда…
Шекснинска стерлядь золотая,
Аймак и борщ уже стоят,
В крафинах вина, пунш, блистая
То льдом, то искрами манят.
С курильниц благовонья льются,
Плоды среди корзин смеются…
Впрочем – эти строки я украл у самого Державина. Да и скажешь и лучше и вкуснее?
Но вот высокий лакей, в камзоле, парике и перчатках, размахивая руками, перекрывает тропинку:
-Позвольте вам выйти вон! Вас не приглашали!
Я не наглец, но ныряю под локоть лакея, и спешу к началу стола. К самому хозяину, дремлющему там в одиночестве.
Останавливаюсь, переминаюсь с ноги на ногу. Могучий старик вольготно развалился в деревянном кресле с высокой спинкой. Парик съехал на ухо, грудь вздымается в согласьи с руладами богатырского храпа.
Лакей чутко замер в отдалении. Я минуту постоял. Потом обратной стороной ножа осторожно постучал по пузатому «крафину» с розовым содержимым.
Богатырь почмокал губами, потом по очереди раскрыл оба глаза и поправил парик:
-Не помню. – Коротко сказал он и опять отправился к морфею.
Я снова позвенел по графину. Лакей было дернулся ко мне. Но я угрожающе повёл ножом в его сторону.
Гаврила Романович издал утробный звук и сел ровно, глянул ясно. Словно и не спал.
-Я стар, - законючил он. – Я уже ничего не пишу. Мне уже никого не надо.. Подите вон, сударь. Дайте мне умереть спокойно.
Державин попытался пощёлкать пальцами, призывая к услуге лакея, и я понял, что через минуту окажусь на улице.
- Я от владыки Евгения! – успел я сказать в мгновения, пока цепная рука лакея ловила мой воротник.
Державин окончательно проснулся и махнул лакею рукой, велев отойти. Потом указал глазами на стул от себя наискосок и напротив, и я сел.
-Как владыке живётся в Киеве? – Державин оживился и глянул лукавым газом: -Государю, вишь ты, не по нраву, как мы тут сибаритствовали. У нас же и девки хоровод водили, и гусельники-гудошники скоморошничали. Да только – свирепо глянул на лакея - донесли Александру Павловичу о нашем сердешном кружке. Нам-то, сочинителям –высочайшее неудовольствие, а владыку из Петербуржской митрополии перевели епископом в Киев… Да, о чём я?.. Как там преосвященный прижился?
Я развел руками и честно признался, что не знаю. И тут же торопливо высказал, зачем пожаловал теперь в Званку.
Гаврила Романович поморщился, ковырнув в зубах костяной палочкой и спросил:
-А с какого боку тут Евгений Болховитинов?
-Так разрушается домик, в котором он сочинял «Описание Воронежской губернии». Я уж куда ни кидался – никому нет дела до исторического памятника. Вот – полюбуйтесь! – и я протянул ему несколько фотографй здания.
Державин долго перебирал их, потом глядел на просвет. За это время появились две женщины в рабочем платье на немецкий лад, в деревянных башмаках. Они приступили к подготовке блюд к обеду.
Державин еще раз пересмотрел картинки, потом метнул их веером перед собой на свободном кусочке стола и сказал скучно и как-то сразу мне и прислуге:
-Пенис..!
Женщины начали что-то быстро искать между приборами, а я недоуменно махнул головой:
-Н-не понял?
Державин указал пальцем в перстнях на длинный корень между перьями зеленого лука:
-Penis, говорю!
Женщина поспешно схватила корень, а Державин повернулся ко мне:
-Как? Вы латыни не знаете? - Pеnis – сиречь хрен по латыни. Я велел положить в студень тертого хрена . А, впрочем, - кто вы такой?
Пришлось объясниться. Не граф, не кавалер, не владелец. Скромный краевед из грядущих веков.
Державин кивнул на фотокарточки:
-Я ведь с владыкой Евгением познакомился лет шестьдесят назад, когда я еще армейским офицером был, а он училищным инспектором. Нас тогда истребовал к себе обер-прокурор Синода. Меня за стихи, а Евфимия Болховитинова за очерки в газете. С нами тогда попал под раздачу и молодой прапорщик архитектурии Николай Львов. Он, вишь ты, в оформлении нефа кафедрального собора допустил языческую вольность.
Дело прошлое, но тогда наша дружба и началась. И спустя годы всю мою Званку Николай Львов и застроил. Видали, какая роскошь? Русский классицизм с элементами барокко! Я уточню – с преобладанием барокко. А это, - Державин взял карточки зданий гимназии – его почерк, Львова! Видать – Болховитинов тогда Львова и заманил в ваш Бирюч.
-Сомневаюсь, - говорю.- документов не осталось.
Державин распростер руку в рукаве бухарского халата вглубь имения, на возвышенность. Я проследил глазами за рукой, и…
уперся глазами в здание, словно перенесённое сюда из моего города. Это был учительский домик при гимназии. Та же легкость форм, тот же рисунок карнизов, те же обводы окон с кокошниками
-Классицизм – уверенно сказал хозяин. - Рука одна и глаз один. Львовский проект, без сомнения. Да вы угощайтесь, угощайтесь ! Чай, в вашем далёко таких разносолов и не видывали.
Признаюсь, только тут я вспомнил о вас, мои дорогие современники и спутники. Проходите – рассаживайтесь, отведайте вот хоть щуку с пером.
И пока вы подчуетесь, я прошу Державина:
-А нельзя ли документ какой на сей счёт? Ну вот, хотя бы ваши воспоминания запротоколировать?
-Да кто ж мешает! Протоколируйте. А свидетелей моему рассказу вон сколько за столом! Вот так прямо ступайте к своему начальству и требуйте сохранить исторический дом. Так и скажите – Державин с Болховитиновым вам беспамятства не простят.
Он попросил передать ему блюдо со студнем. Деревянной ложкой зацепил изрядную долю и внезапно засмеялся:
-А не будет ваш начальник слушаться, вы напомните ему, как называется хрен по латыни. Скажите, что он для меня этот хрен и есть!