...Но где же тот ясный огонь, почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом.
Фонарщик был должен зажечь, но фонарщик тот спит...
(Б. Окуджава)
Старый Фонарщик медленно, чуть прихрамывая, шёл по обезлюдевшим улицам Города. Вечер уж давно минул, по небу рассыпались бледные звёзды, мерцающие в разрывах мраморных облаков. Слабый, но холодный пронизывающий ветер едва трепал седые волосы на голове старика, заставлял слезиться глаза.
По каменной мостовой, вдоль серых домов, лишь немногие из которых светились изнутри тёплым светом. Тёплым – это потому, что свет исходил от живого огня. Свет от новомодных электрических лампочек, которые горели, по большей части, у богатых господ, не был живым. Фонарщик твёрдо верил в то, что электричество чуждо человеку, что лампы делают людей бледными и столь же бездушными.
Когда Фонарщик проходил мимо домов, из которых лился тёплый свет, он как будто становился моложе, морщинки на его лице словно бы разглаживались, а в душе рождалась приятная свежесть юности. В тенях, рождённых игрой свечного или каминного пламени, он видел истории. Он бы мог прочитать их и в свете домов, освещённых электричеством, но они были похожи друг на друга, они вились вокруг денег, вокруг мнимой власти, но никогда они не говорили о человеке.
По каменной мостовой, всё вперёд и вперёд. Старик подходил к каждому фонарю, вежливо здоровался с ним, подносил спичку к фитилю, а потом кланялся каждому зажжённому фонарю. Он знал, что это делало их ещё добрее, что при живом их свете не совершится преступления, не случится разлуки. Знал, что под горящими фонарями загораются и сердца людей, которые хоть раз пройдут под любовно разожжённым светом.
По каменной мостовой, всё дальше. Старик прошёл подле дома, где не только из окон лился мертвящий электрический свет, но и фонари рядом с которым были электрические. «Это уже полное кощунство!» - грустно подумал он. Подойдя ближе к дому, Фонарщик начал по игре света и тени читать его историю.
- Ганс, ты вёл себя сегодня неподобающим для джентльмена твоего круга образом!
- Гретель, неряха, снова рассыпала по кровати хлебные крошки!
Фонарщик поморщился. Здесь, как и везде, где горит электричество, кичились своим положением, изображали любовь и заботу друг о друге.
Старик поспешил вперёд. Там ждал его самый старый фонарь, который помнил больше всего историй этого Города. Зачастую Фонарщик простаивал у него долгие минуты, открывая для себя всё новые и новые главы этой повести. Вот и сейчас, он чиркнул спичкой, осторожно поднёс её к промасленному фитилю. Медленно и неохотно разгорался огонёк, как неуверенно и осторожно только что рождённый человек открывает глаза, двигает ручками ножками, делает первый вздох, впервые кричит. Фонарщик прикоснулся к просыпающемуся фонарю и почувствовал тепло другой руки, маленькой девичьей ладошки. Старик видел, она ходила здесь днём, пытаясь продать спички, как, ухватившись за фонарный столб, кружилась вокруг него, играясь. Как и Фонарщик, она, эта девочка, дарила людям живое тепло огня. Но все проходили мимо неё, никто не купил ни одной спички. Фонарь не мог рассказать старику, где она теперь. Может, ей повезло на другой улице, а может, нет.
И снова вперёд, по каменной мостовой. «Завтра я вернусь сюда днём и куплю у девочки все спички, до единой. Я расскажу ей, как надо обращаться с живым огнём, поведаю много историй, которые прочитал в свете наших фонарей» - думал Старик по дороге. Он зажёг оставшиеся фонари и всё так же медленно, чуть прихрамывая, отправился домой.
«Куплю у девочки все-все спички, что будут, до единой, завтра, если она там будет!» - думал он, отогреваясь горячим чаем.
«...Расскажу ей, какое это доброе дело – зажигать по вечерам фонари...» - думал он, засыпая...