Хирургическийтеатр приглашает актёров….
Часть первая.
Больница…Это уважаемое учреждение можно с небольшой натяжкой сравнить с заводом, где сырьём и готовой продукцией являются люди-человеки. Тут им помогают явиться на свет, ремонтируют и если требуется, оформляют на списание. Постоянный контакт со страдающими людьми неизбежно травмирует нервную систему. И у большинства персонала – вырабатывается довольно циничный взгляд на жизнь и так называемое профессиональное равнодушие. Но дорогой читатель, не спеши с выводами, не суди строго – это просто защитная реакция на боль. Это-- естественно вырастающий панцирь, за которым, как правило, скрывается обычный смертельно усталый человек. У доктора уже просто нет сил переживать и расстраиваться по поводу перелома твоей наружной лодыжки. Он истратил их на мотоциклиста, которого привезли ночью с переломом основания черепа и скончавшегося в результате неправильной транспортировки. Парню исполнилось восемнадцать лет, в подарок получил мотоцикл и вот результат… А теперь представь себе--это даже не ЧП. Это -- рутина, которая опустошает и сушит душу. Но кто спрашивает врача – человек, что у тебя на душе? Может тебе плохо?… И единственный антидепрессант – алкоголь да сигарета… Да мат через каждое слово…
А ещё больницу можно сравнить с войной…. Передний край – это конечно приёмник (приёмное отделение), реанимация, экстренная хирургия… Однако, не всегда больной успеет попасть в реанимацию. И тогда за него начинают сражаться там, где он находится – в терапии, гериатрии, в «детстве»…(«детство» – детское отделение) Идут бои… Ежедневные, изматывающие, и нет им конца и нету края. Персонал постоянно воюет со смертью, с болью, со страданием. Это наводит на размышления о смысле жизни, или о её бессмысленности… В результате каждый находит ответ который позволяет ему жить дальше в согласии с собой или хотя бы не отчаяться.
Но для Бродяги больница-- это театр и даже цирк, как впрочем, и всё остальное. Он находит смешное в грустном, великое в малом. И даже не подозревает что это самый большой дар, который он получил в этой жизни.
Вообще-то Валерка, Поручик, Толян – будущие санитарные врачи. Но по долгу своей будущей трудовой деятельности будут должны проверять и контролировать работу больниц и других медицинских учреждений. Именно поэтому студенты сан.гига изучают практически все те же клинические дисциплины что и студенты лечебного факультета и также учатся шесть лет. Более того --летом едут на практику. Настоящую – медицинскую. Это уже не хухры-мухры, вроде бетонных работ или мелиорации. Настоящая больница!
И вот друзья прибыли в небольшой провинциальный городок по названию—Глухое. Жители города сами себя называли глухари и сильно обижались если кто-то из приезжих говорил – глуховцы или того хуже -- глухие…
Как и в каждом районом центре в этом забытом богом городке имелась небольшая больница. Именно в ней друзья должны пройти три учебных цикла -- терапию, хирургию да акушерство с гинекологией.
Знакомство с больницей началось с отделения хирургии. Заведующего звали Лубченко Григорий Миронович. Человек, мягко говоря, малосимпатичный. Во-первых, подозревающий всех и во всём параноик, а во-вторых – как бывший военврач большой врачебной практики он не имел. Кроме червяка (червеобразный отросток -- аппендикс(сленг)) и херни((hernia – грыжа по латыни(сленг)) он никогда ничего не оперировал. Самый молодой и неопытный в коллективе Комарьев знал и умел больше его.
Как только студенты вошли в кабинет зав. отделения тот встал и сердитым тоном поведал что практиканты да ещё с сан.гига в хирургическом отделении совершенно не нужны, что ему буквально выкрутили руки и в добровольно-обязательном порядке заставили взять их. Тут Лубченко сделал большую театральную паузу, встал, важно прошёлся по кабинету и сказал:
-- А теперь о главном. В голосе появились угрожающие нотки. —Чтоб никто ничего не трогал, не касался пока его не попросят. А я позабочусь, чтоб не просили! Просто стойте и внимательно смотрите! Друзья переглянулись – они надеялись, что им удастся ассистировать хотя бы на каких-нибудь стандартных операциях и Толик уже открыл рот, чтобы спросить – «А зачем тогда нужна эта практика?», но не успел. Лубченко заметив, что студент набрал воздух, раздражённо бросил:
-- Все вопросы потом! Тут не выдержав, вмешался Бродяга:
-- Да всё понятно, товарищ полковник. Зав. отделения запнулся на полуслове и замолчал. Он растерялся. С одной стороны последняя реплика сказана до ужаса фамильярным неподобающим тоном. С другой – студент разглядел в нём военного, да ещё полковника. На самом деле Лубченко был майором запаса медицинской службы. Короче это был серьёзный комплимент. Наконец он откашлялся и, сменив гнев на милость сказал, что вообще-то им страшно повезло, что они попали на практику именно в Глуховскую больницу и вверенное ему лично образцово-показательное отделение. Однако в конце своей речи всё же напомнил: «Без разрешения ничего не трогать!…»
Из кабинета друзья вышли, чертыхаясь в полголоса. Как только затворилась дверь, Бродяга сказал:
--Да просто сказочный персонаж какой-то, словно сошедший со страниц учебника психиатрических болезней.Тут оглянувшись, Валерка заметил тяжёлую бронзовую табличку которая гласила «Зав. отделения хирургии Лубченко Г. М.»
-- Мы дадим ему новое, более точно характеризующее имя—Залупченко!–воскликнул Бродяга. Он не обратил внимания, что проходящие мимо люди в белых халатах понимающе заулыбались и ускорили шаг.
А уже через полчаса весь персонал маленькой ЦРБ, радостно посмеиваясь, дружно говорил: «Какое славное имя, как здорово подходит, и как мы сами не догадались...»
Зато с хирургами Валера быстро подружился. На первом же ночном дежурстве доктор Марголин выставил спирт. Выпили за знакомство и немного посидев, новый друг решил сделать для Бродяги ознакомительную экскурсию по больнице. Уже по дороге назад в родное хирургическое отделение на глаза Валерке попалась огромная надпись на стеклянных дверях операционного блока – «Хирургический театр». Такие надписи обычно можно встретить больших больницах и исследовательских институтах. Но никак не в маленькой ЦРБ. Там обычно надписи попроще. Типа – «Операционный блок» и просто «Операционная комната».Это всё равно, что к москвичу на капот прилепить лейбл от мерса. Дешёвые понты с претензией на роскошь. «Идея явно принадлежит Залупченко» – догадался Бродяга и со словами «Скромнее надо быть, великий ты наш!»не долго думая, как говорится шутки ради, дописал буквально пару слов. Теперь надпись гласила--«Хирургический театр – приглашает актёров!» Стоящий рядом доктор Марголин нараспев прочёл фразу доктор и засмеялся. Он заценил юмор, однако высказал осторожное опасение, что шутка эта на грани фола и вызовет ничем не спровоцированный гнев зав.отделения. Бродяга, пораскинув мозгами,был вынужден согласиться. Однако, на беду свою надпись сделал пальцем, макая его в чёрную до синевы тушь. Она тут же въелась в стеклянное матовое покрытие. Смыть полностью эти иероглифы не представлялось возможным. Остаток дежурства медсестричка, Бродяга и док старательно размазывали тушь по двери. В результате буквы стали нечёткими и расплывчатыми, однако по-прежнему легко читабельными. Наступило утро, умирающая надежда на успех была ещё жива и друзья не сдавались. За этим, скажем прямо, неблаговидным занятием и застал их грозный Залупченко. Расследование было коротким и наказание скорым. После непродолжительной истерики заведующий влепил Марголину строгий выговор с занесением в личное дело. А Бродяге в конце практики светила серьёзная малява в деканат. У того и так репутация заклятого мятежника и террориста и вот тебе, пожалуйста, ещё пару штрихов к портрету…
--Как назло последнюю сессию сдал на стипендию—вздохнул Валера и открыл бутылку пива.
-- Накрылась медным звонким тазом твоя стипендия – пророчески сказал Поручик. Но не в деньгах дело. Переживём. Ты ж думай, с кем шутишь, во-первых, Залупченко этот – дурень каких мало, а во-вторых – провинция. Потом подумал и добавил--Честно говоря в Минске твоя самодеятельность тоже не всегда на ура проходит. Ты же сам говорил –«Homo Sapiens non urina tinventum» (человек разумный не мочится против ветра»)
-- Отвяжись, уже и пошутить нельзя – огрызнулся Бродяга и вышел из комнаты…
Валера бесцельно слонялся по больнице в поисках выхода из неприятной ситуации. Вдруг он почувствовал на себе пристальный взгляд, огляделся и увидел начальницу пищеблока Галину. Она, смеясь, что-то рассказывала молодому исполинских размеров мужчине и стройной симпатичной девушке. Оба с интересом смотрели на Бродягу. Он улыбнулся в ответ и естественно тут же подошёл к ним.
--Знакомься, это твои коллеги – врач-эпидемиолог – Рогов Сергей Палыч и помощница сан.врача –Диночка Долгорукая. Я тут рассказываю как мы теперь зав. хирургии зовём. Новые знакомые одобрительно засмеялись. У Валеры настроение сразу улучшилось. Он внимательно оглядел девушку и сказал:
-- А тебе, красивая, тоже не мешало бы фамилию сменить. Лёгкая тень недовольства пробежала по лицу Дины, но среагировала она на удивление спокойно и с достоинством сказала:
-- Такую фамилию как у меня, я не сменю ни на какую другую. Валера пожал плечами и сказал:
-- Ну не знаю, не знаю. Он демонстративно смерил взглядом фигуру Дины ещё раз и добавил – И всё-таки Долгоногая тебе больше идёт.
Польщённая девушка засмеялась довольным, заразительным смехом и сказала:
-- Чёрт возьми, сейчас я просто не знаю что делать – мне обе фамилии нравятся… На что Валера заметил:
--Не заморачивайся, выйдешь замуж – будет третья…
-- Замужем я уже была – многозначительно заметила Дина, и Валера догадался, что это явный намёк. Он уже хотел развить эту тему, но тут вмешался СергейПавлович.
-- С тобой вижу, не соскучишься. Поехали, пообедаем с нами – предложил он. Валера естественно согласился и через пять минут они ехали на служебном уазике в местный ресторан.
У доктора было по-детски открытое улыбчивое лицо, выражение которого абсолютно не вязалось с его устрашающими размерами. Он сел рядом с водителем и не мог слышать, о чём говорили Дина и Бродяга. Общительная девушка незамедлительно ввела Валеру в курс местных дел. Так, например Рогов больше известен как Носорогов или просто Носорог. Он это знает и не обижается. А так же кучу всяких несущественных подробностей из жизни маленького районного центра. Из которых, лишь одно было действительно важно и имело стратегическое значение. Дина жила в общежитии для медработников рядом с больницей и Бродяга не без оснований подумал, что жилищный и половой вопрос можно будет решить одновременно.
Тем временем уазик резко затормозил и остановился. За окном Бродяга увидел серое невыразительное здание, с огромной вывеской, которая гласила -- Ресторан «Радуга». А над ней висел ещё один плакат на котором в импрессионистической манере нарисована разноцветная дуга, отдалённо напоминающее это прекрасное явление природы. Очевидно, художник-оформитель был кармическим братом Остапа Бендера. Потому как радужное коромысло было изогнуто до предела и больше напоминало подкову. К тому же в ней не хватало двух цветов—фиолетового и жёлтого. То ли краски подходящей не было, то ли художник радуги никогда не видел. В результате местное население называло ресторан в соответствии с изображением – «Подкова» или «Цветное копыто».
Любезный администратор, несмотря на июль-месяц, одет в костюм-тройку и широкий блестящий галстук. Увидев Носорога издалека, имитируя неадекватную случаю радость, тут же заспешил навстречу. Лицо его с лёгким зубовным скрежетом растянулись в улыбку, и администратор, собрав всю свою волю в кулак громко воскликнул: «Добро пожаловать дорогие гости! Всегда рады…»Глаза, однако, не утратили своего холодного металлического оттенка. В них читался вопрос совершенно другого содержания —«Какого чёрта припёрлись?».
-- Не напрягайся Филимонов—успокоил добрый доктор. Мы просто заехали пообедать. Администратор, с облегчением выдохнул и заулыбался гораздо искреннее. Затем потёр большие костистые руки и весело спросил:
-- В банкетный зал желаете?
-- Желаем – коротко сказал санитарный врач. Бродяга прошёл вперёд, но краем уха услышал громкий шёпот Носорога:
-- Из столицы к нам, с проверкой...
-- Такой молодой? – удивился Филимонов.
-- Папаша у него большой человек. Это сильно сокращает время подъёма по служебной лестнице.
Администратор понимающе покачал головой и бесшумно удалился. А Валера удивлённо спросил:
-- С какой проверкой, какой папаша?
-- Это я так для порядку… Чтоб Филин кисломордый не расслаблялся.
Новые друзья не успели присесть, как прям из воздуха словно голограмма, материализовался официант, принял заказ и ненавязчиво поинтересовался:
-- Что будем пить?
Носорог испытующе посмотрел на Валеру. Тот понял, что это тест и ушёл от прямого ответа.
--То же что и Вы. Доктор понимающе улыбнулся и сказал:
-- Я в рабочее время не пью--заложат. Потом обернулся к официанту и сказал:
-- Коньячку, для дорого гостя, пожалуйста.
Время летело незаметно. Пользуясь тем, что доблестные представители санитарной службы были в зале одни Носорог налил себе полный бокал благородного напитка и минут через пять предложил называть его просто Сергей.
Хорошая еда и коньяк, мысли о длинноногой Долгорукой заставили Бродягу позабыть о неприятном недоразумении с анатомическим театром. Однако доктор неосторожно спросил о том, как проходит практика, и Валера без всякой задней мысли поведал о своей беде. Носорог задумался. И тут Бродяга почувствовал, что это реальный шанс. Эпидемиолог наверняка может радикально поменять ход событий. Если захочет, конечно. Тогда Валера, как бы, между прочим, большим ковшом плеснул масла в огонь:
-- Кстати, прозвища и клички не только я могу давать. Но к моему большому удивлению Лубченко тоже. К примеру, СЭС он зовёт СС. А работников СЭС – эсэсовцы.
Это была чистая правда. Зав. отделения хирургии ненавидел санитарно-эпидемическую службу как таковую, и всех её сотрудников считал негодяями и личными врагами.
Лицо Носорога потемнело, и в глазах вспыхнуло яркое пламя:
-- Я с трудом привык, что нас зовут санитары леса. А тут… от возмущения он просто не находил слов. Видно было, что мозг его лихорадочно работал. Док помолчал минуты три, потом выпил коньяк залпом и наконец, сказал с пафосом:
-- Я выхожу на тропу войны! За победу!
-- За победу! – эхом откликнулся Валера. Как конкретно будет вестись эта война, он не знал, но чувствовал-- ему будет, что вспомнить об этой казалось бы заурядной, ничем не примечательной практике…
Однако, его ожидало жестокое разочарование. Неожиданно выяснилось что доктор, столь жаждущий справедливого возмездия, ничего кроме как выписать банальный штраф сделать не сумеет. Можно конечно копать и копать, и даже что-то накопать, однако закрыть хирургическое отделение не удастся. К тому же Залупченко свою низкую профессиональную подготовку компенсирует армейской старательностью, которая нашла широкое применение в деле соблюдения сан-эпид. режима. Поэтому вся хирургия, начиная от операционной и кончая туалетами, вылизана как у кота яйца. Найти серьёзное упущение или недостаток не представляется возможным. И самое главное –как и все большие и сильные люди, Носорог был человеком добрым и незлобивым. Выпив ещё грамм двести коньячку, он подобрел ещё больше и полностью утратил боевой дух. Сергей Павлович виновато развёл руками как бы говоря: «Я бы и рад помочь, да только не знаю как». Валера понял, что рассчитывать приходится только на себя. Однако был не в претензии, в конце концов, док Бродягу первый раз видит и абсолютно ничего ему не должен.
Обед подходил к логическому концу, то есть к десерту и Валера по неопытности захотел рассчитаться за шикарный обед. Но Носорог сказал:
-- Не смеши народ… Никто у тебя здесь денег не возьмёт… Но Бродяга не слушая уже доставал кошелёк. При этом он неосторожно уронил ключ от общаги и с ним большой деревянный брелок—девушка ведущая баскетбольный мяч.
--Откуда у тебя эта штуковина?—неожиданно заинтересовался доктор.
-- Подарили на память—ответил Валера без всякой задней мысли.
-- Кто подарил-то?—как бы между прочим спросил Носорог.
Но Бродяга заметил, что док удивился намного больше, чем человек, который видит самодельный брелок, и проявляет поистине неадекватное для такой простой ситуации любопытство. И Валерка догадался, что тот явно знаком с Мамой Карло (смотри Главу 19.«Мама Карло или девушка с баскетбольным мячом…»). А может и не просто знаком.
-- Соседка по общежитию, Ольга Немерович. Ты вряд ли будешь её знать…-- просто сказал Бродяга.
Носорог слегка колебался открыть карты или подождать подробностей, но, в конце концов, принял мудрое решение и сказал:
-- Теперь она Ольга Рогова. Мы поженились в прошлом году. Оказалось Ольга работает в хирургии и непосредственно под началом Лубченко. Новые друзья немного поудивлялись, как тесен мир и разошлись каждый по своим делам.
Дня через два, когда Валера уже совершенно забыл о том, что добрый доктор хотел ему помочь, вдруг увидел Носорога с Долгорукой не спеша входящих в хирургическое отделение. Оказывается, док ничего не забыл и решил, что ничего не случится, если он просто по-человечески попросит Лубченко об одном маленьком одолжении. Носорог понимал, что будет после этого обязан старому салдафону-самодуру до конца жизни. Но что поделаешь… Жалко Бродягу… Так рассуждал Носорог, человек благородный и порядочный.
Валера подошел, поздоровался и ещё не успел спросить—«Как дела?», как вдруг откуда не возьмись, вылетел нервный зав.отделения. Увидев Носорога, которого считал своим кровным врагом хотя бы потому, что тот проверял работу вверенного ему отделения, да ещё дерзкого студента вместе – тут же решил что это заговор. Против зав.отделения, разумеется. Залупченко охватила неконтролируемая ярость, к которой примешивался свойственный ему страх хронического параноика.
-- Почему в отделении без халата! – закричал он срываясь на визг, даже не поздоровавшись. И действительно Носорог был без халата. Но на самом деле ему нужно было сделать только два шага, чтобы оказаться в кабинете зав. отделения. Что он немедленно и сделал. Лубченко вскочил за ним следом. Валера тоже. Долгорукая решила не рисковать здоровьем и, не смотря на врождённое любопытство, предпочла наблюдать за театром военных действий через слегка приоткрытую дверь.
Носорогов терпеливо попытался объяснить цель своего визита. Но дурной Лубченко то ли ничего не понял, то ли не захотел понимать. Он орал, что не потерпит никакого самоуправства, что отделение, под его чутким руководством работает как часы, что нечего тут ходить всяким посторонним и так далее и так далее. «Тяжело больной на голову человек» -- спокойно поставил диагноз Бродяга. И слегка подёргал Носорога за рукав, намекая, что говорить не с кем и не стоит тратить время и нервы на идиота. Но добродушный обычно гигант, оскорбленный до глубины души несправедливыми обвинениями, неожиданно легко проскочил точку невозврата. Он грозно шёл вперёд сметая на ходу тяжёлые стулья, словно пластмассовые табуретки. Лубченко заметался по комнате, как петух по курятнику, почуявший, что сегодня в деревне какая-то большая радость и ему уготовано почётное местно в праздничном меню. «Сейчас прольётся чья-то кровь--подумал Бродяга – и я даже знаю чья». Остановить разъярённого Носорога было ему явно неподсилу. Валерка выскочил из кабинета при этом больно стукнув Дину дверью по лбу и закричал:
-- Бегом за Ольгой!
…Но при всём желании успеть супруга не могла. Когда она влетела в кабинет заведующего, там уже никого не было и только открытое настежь окно да развевающиеся занавески наводили на недобрые мысли…
Часть вторая
…Степан Казимирович Пожарицких был алкоголиком с большим и довольно бурным стажем. Однако алкогольной деградации личности не было. То есть личность была поганая сама по себе и сформировалась гораздо раньше, чем он пристрастился к горячительным напиткам. И поэтому вовсе не являлась следствием разрушительного действия алкоголя. Злобность, завистливость, скупость, непомерно раздутое самомнение были его характерными врождёнными качествами. Алкоголизм только обострил и отшлифовал их. Карьера Степана Казимировича не задалась с самого начала. Когда то в далёкой молодости Стёпа был бухгалтером, и надо признать очень даже не плохим специалистом. Но на одной из ревизий пожадничал и взял взятку… И тут же из уважаемого человека превратился в ноль без палочки. Жизнь затянула его стремительным круговоротом событий, однако не погубила окончательно. Чудом, избежав казённого дома, Степан устроился завхозом в районную больницу. Напуганный до смерти перспективой справедливого возмездия он навсегда оставил идею быстрого обогащения и сосредоточил все свои усилия на поглощении алкоголя. Тот хоть и временно, но обезболивал истекающее кровью самолюбие. Как и подобает настоящему советскому алкоголику Степан пил всё что горит. Жил он рядом с больницей, но иногда засидевшись с друзьями-собутыльниками ночевал прямо в подсобке.
Время шло, пенсия была уже не за горами, как вдруг однажды ночью Степан почувствовал тупую, давящую боль в районе поясницы. Она то усиливалась, то немного ослабевала, однако полностью не исчезала. Привычный к мелким недомоганиям старый алкоголик не придал этому симптому большого значения, но сильная боль появлялась всё чаще, напоминая о наличии серьёзной проблемы. И вот в один, если можно так выразиться, прекрасный день по настоянию друзей-собутыльников завхоз всё же пошёл к доктору. Тот направил Степана на анализы, и неожиданно обнаружилась очень неприятная вещь с непонятным пугающим названием -- новообразование. Доктор объяснил ситуацию по-простому, по-народному:
– Казимирыч, а ведь у тебя в почке рачок!
-- Надо резать? – с дрожью в голосе спросил Степан.
-- Надо, непременно надо! – категорически заверил док. А не то до весны зачехлишься. Доктор не был злым или бесчувственным человеком. Напротив, говорил жестокую правду, руководствуясь высокими гуманными ценностями. Дело в том, что, будучи не первый год знаком с пациентом лично, знал-- если не напугать хорошенько, если останется, хоть малейшая надежда что всё устроится само собой, Степан никогда не решится на операцию. Расчёт оказался верен, завхоз дал согласие, и сразу же завертелась медицинская машина. Степан Казимирович срочно уехал в онкологическую больницу в Боровляны, что под Минском. В результате уже через три недели Степан недосчитался одной почки, но зато взамен поимел кучу замечательных историй об её удалении. В 80-е годы прошлого века да ещё в провинции это была сенсационная операция. Степан стал пользовался всеобщим вниманием подобно восходящей звезде кино или футбола. Рейтинг его побил все местные рекорды и приближался к мировым. Люди, искренне сочувствуя Степе, сокрушённо качали головой и под ужасные медицинские рассказы пили за его здоровье. Действительно Степан Казимирович представлял собой жалкое зрелище. Мало того что почку оттяпали, так и ещё и пить запретили. Если с потерей почки завхоз смирился относительно легко, в конце концов – не болит и ладно, то с сухим законом вышла серьёзная накладка. Стёпу ломало и колбасило не по-детски. Его лишили единственного удовольствия в этой серой и пыльной, как паутина за холодильником, жизни. А кругом доброжелатели, люди по-прежнему с двумя здоровыми почками-- каждый, безнаказанно пили за его здоровье. Ситуация становилась критической и в один прекрасный день в тесном кругу друзей Степан Казимирович встал и дерзко заявил:
-- Чем так жить-- лучше помереть! -- Наливай! В голосе его звучали гордые нотки борца за отмену рабства, а также свободу совести и вероисповедания. Мухомор, слегка поколебавшись, налил пятьдесят грамм.
-- Не половинь! – с угрозой в голосе зарычал Степан. Электрик Грибанов, известный в народе как Гриб, или Мухомор пожал плечами, поднял брови, всем своим видом говоря – «Вольному воля» и налил стопку до краёв. В торжественной тишине Стёпа опрокинул рюмаху и не спеша закусил куском ржавой селёдки. Мухомор и Ливер, водила со скорой, с восхищением смотрели на друга как на героя-камикадзе. Если бы сейчас в комнату вошёл Юрий Гагарин и попросил закурить, его бы просто послали подальше. Степан немного постоял, прислушиваясь к ощущениям в организме, однако, не обнаружив признаков скорой смерти, успокоился и сел. Целебные сто грамм после длительного периода воздержания произвели на алкоголика сногсшибательный эффект. Сначала он смеялся, потом кричал, потом плакал, время от времени не эстетично пуская носом сопливые пузыри. Но это были счастливые слёзы радости. Стёпа порывался выпить еще, однако благоразумные друзья не позволили. В конце концов, он откинулся и заснул на своём старом гинекологическом кресле. Обычно друзья в таких случаях раскидывали ему ноги как положено пациенту, то есть пациентке. Но не сегодня. Сегодня Стёпан дёргал смерть за усы. Сегодня – он настоящий герой. Мухомор заботливо накрыл друга одеялом с орнаментом из букв ЦРБ г. Глухое, а Ливер набрал бутылку воды и поставил рядом с отчаянным другом.
На следующее утро Мухомор пошёл навестить, а точнее проверить, жив ли друган. С собою он прихватил бутылку самогонки. Ну, просто на всякий случай, нужно ведь похмелить Степана, а возможно -- помянуть. Гриб вошёл без стука, и осторожно подошёл к завхозу. Тот по-прежнему полулежал в древнем стоматологическим кресле, по-ленински устремив немигающий взгляд за горизонт.
-- Казимирыч ты чего?—озабоченно спросил Мухомор.
–Носорог полетел…--задумчиво сказал тот. В глазах Грибанова отразился лёгкий испуг за психическое здоровье друга. Он чисто автоматически посмотрел в окно и с облегчением вздохнул. На куче строительного мусора стоял доктор Носорогов. Лицо было сурово и решительно. Доктор сбежал вниз и рванул вперёд словно танк, не разбирая дороги. Только сейчас Мухомор заметил ковыляющего по больничному двору Лубченко, который постоянно оглядывался и, не смотря на сильную хромоту, очевидно ужасно спешил. На втором этаже из окна зав.хирургии энергично махала и что-то кричала мадам Носорогова. Док быстро настигал хирурга, и карающая длань Немезиды уже распростёрлась над грешным телом бедного Лубченко. Тогда Носорогова вспомнила своё боевое баскетбольное прошлое и решительно выпрыгнула в окно. Халат распахнулся, юбка взвилась, обнажив мощные колоноподобные ноги и нижнее бельё производства местной ткацкой фабрики «Звёздочка». Грибанов засуетился и чтобы быть поближе к происходящим событиям, вскочил на стул и полностью высунул голову в форточку. Носорог тем временем настиг обидчика. Тот, однако, в целях безопасности немедленно перешёл в партер и резво, не снижая темпа, продолжил отступление по-пластунски. Тут подоспела супруга Носорога, широко расставив руки, она словно статуя Родина-мать, встала между мужем и Лубченко. Носорог растерялся и зав. отделения тут же воспользовался моментом, геройски превозмогая боль, вскочил и скрылся в неизвестном направлении.
Не совсем понимая, где он находится, Лубченко вбежал в какое-то подсобное помещение и мгновенно запер за собой дверь. Огляделся и, увидев больничного завхоза и электрика, понял, что они были невольными свидетелями его позора.
-- Я этого так не оставлю! Ты ещё не знаешь, с кем дело имеешь! – кричал доктор в запале. Лубченко чувствовал себя в безопасности и смело угрожал через закрытую дверь. При этом он нервно махал руками, делал угрожающие движения и неприличные жесты.
Степан и Мухомор с нескрываемым интересом наблюдали сольное выступление зав. отделения хирургии. Неожиданно завхоз встал и медленно подошёл к доктору. Он приблизил своё багровое в фиолетовых прожилках лицо и холёному лицу незваного гостя и спросил хриплым голосом:
-- Мироныч, у тебя две почки? И видя недоумённое лицо доктора, тут же объяснил – А у меня вот одна, единственная. Последняя почка, между прочим. Понял? Так живи! Сам живи, и людям дай. Пей, гуляй, дыши! Не то дождёшься-- возьмут на главную роль в твой же в хирургический театр. Или вовсе костюм деревянный примеришь…
Лубченко как-то прямо на глазах осунулся, устало вздохнул и тихо опустился на старую больничную кушетку. «Мало мне позора в отделении, уже вся больница знает про этот театр, а возможно всё Глухое…» -- с тоской и болью подумал он.
Мухомор тем временем налил две рюмки, на мгновенье задумался и налил третью. Доктор, переживший смертельную опасность и публичное унизительное бегство, не заставил себя уговаривать.
А тем временем персонал хирургического отделения тщетно искал своего нелюбимого начальника. Подключили администрацию больницы – безрезультатно. Не в милицию же обращаться…
Однако совершенно неожиданно, примерно через пол часика, Лубченко явился сам. Он нетвёрдой походкой прошёл в свой кабинет и открыл сейф. Осторожно взял оттуда большую аптечную банку со спиртом и направился в подсобку к Степану. При этом на вопросы не отвечал и даже не реагировал. Взгляд у него был устремлён куда-то вдаль, встречных людей доктор в упор не видел и походил больше на тяжело больного чем на пьяного. Однако опытная в таких делах, санитарка Кузьминична безошибочно поставила диагноз – пьян в дрободан. Это была сенсация. Дело в том, что Лубченко не пил вообще. То есть, наверняка, где-нибудь выпивал потихоньку. Но не на работе, не с коллегами. Дистанцию держал строго. А сегодня… Нет, этого не может быть. В рабочее время, с утра! И главное с кем? – с этими «отверженными и прокажёнными» --со Степаном и Мухомором. Это ж песня!… Нет, закладывать не надо! Он теперь наш человек!
Короче буквально после первого сеанса интенсивной психотерапии, усиленного приличной дозой алкоголя, Лубченко пережил настоящий катарсис. Он стал совершенно другим человеком, спокойным и задумчивым. Так примерно выглядят люди, вернувшиеся в лоно церкви. Они далеки от мирской суеты и словно знают нечто, о чём остальная публика даже не догадывается. Однако коллеги, хорошо изучившие прежний, буйный характер своего босса, справедливо полагали, что психика у него серьёзно травмирована. Каково было истинное состояние здоровья Лубченко неизвестно никому. А только малява в деканат не пошла. Однако Бродяга ничего не знал об изменениях душевного состояния зав.хирургии и в начале каждого нового месяца гадал--получит стипендию или нет.
А Степану таки стало плохо. Настолько плохо, что насилу откачали. И пить он в результате бросил по-настоящему. Жить то хочется. Но до сих пор, в долгие ничем не заполненные вечера он частенько ставил на стол пустую бутылку водки и медитировал на неё с ностальгической грустью. И вот однажды Степан Казимирович неожиданно вспомнил, что когда-то в далёком детстве закончил музыкальную школу по классу аккордеона. Решение было принято моментально. Он с трудом дождался утра и за пол часа до открытия магазина «Музыка» нетерпеливо дёргал за ручку тяжелой входной двери…Все сэкономленные деньги которые раньше шли на выпивку он не раздумывая потратил на аккардеон.
К огромному удивлению Степана--руки многое помнили. Разумеется, не сразу, к ним вернулись былые навыки. Но с той поры из старой подсобки по вечерам доносились звуки забытых песен, таких «Варяг», «Землянка» и «Тачанка». Современных, как завхоз говорил «шумных» песен он не знал, и учить не хотел…
Наступил декабрь. Уже почти забылись подробности последней практики в глуховской больнице. Бродяга уже получил последнюю в этом семестре стипендию и перестал беспокоиться на этот счёт. И вдруг староста курса Юран подошёл и сказал:
-- Бродяга сегодня после лекций к декану на рандеву. Да честное слово, не знаю зачем, чтоб я так сессию сдал если вру! Это была серьёзная клятва и у Валерки исчезли последние сомнения что староста шутит. Он перебрал в уме все возможные варианты, и, не решив что бояться ему особо нечего с чистой совестью явился в деканат.
Декан факультета, Павел Игнатьевич, внимательно посмотрел на Бродягу и вкрадчиво сказал:
-- Слуцкий, я хотел бы задать вам пару вопросов… Декан говорил спокойно и без раздражения, но так Валера не привык к такому культурному обращению, то слегка напрягся. Павел Игнатьевич, покопавшись в бумагах, достал распечатанный конверт и потряс перед носом у Валеры.
-- Вот тут письмецо пришло с места вашей практики – сказал декан. «Классно у нас почта работает--подумал Бродяга. Не прошло и полгода и вот уже письмо пришло. Слава богу – семестр закончился. Стипендия получена и назад её не высчитают». А к выговорам Бродяга привык и не придавал им буквально никакого значения. Он сделал вид, что абсолютно не в курсе дел. Удивлённо поднял брови, пожал плечами-- дескать, понятия не имею что здесь происходит и чего вы от меня хотите. И хотя прекрасно знал, откуда ветер, спросил:
-- Что пишут?
Неподдельное удивление на лице студента заставило декана поверить, что тот действительно к этому письму не причастен.
Тогда Павел Игнатьевич глубоко вздохнул, и пропустив стандартную ритуальную часть, зачитал главные строчки вызвавшие у него нездоровые подозрения:
-- …Хочется особо отметить глубокие знания и добросовестную работу студента В.И. Слуцкого. Выражаю глубокую признательность от имени коллектива и себя лично за отличную подготовку и воспитание таких кадров и так далее…
Зав.хирургическим отделением Лубченко Г. М.
Декан задумчиво пососал дужку очков и добавил:
-- И что характерно, печать главврача…Он явно не верил своим глазам, поэтому закончив читать, испытующе посмотрел на студента и спросил:
- Чтобы это значило?
Теперь Бродяга на самом деле не знал, что и думать. Он недоуменно пожал плечами и на всякий случай сказал:
-- Благодарственное письмо…Мелочь, но приятно. Декан взглядом, полным искреннего недоверия буравил студента. Но тот невинно смотрел прямо в глаза и растерянно улыбался. Однако было заметно, что он изумлён не меньше декана, хотя изо всех сил старается это скрыть.
--За что благодарность-то? --наконец спросил Павел Игнатьевич.
-- Ну, там же написано – «за глубокие знания и добросовестную работу» – делая вид, что удивляется непонятливости декана, ответил Валерка.
--Свежо предание, да верится с трудом…-- задумчиво заметил Павел Игнатьевич. Тем более что тут есть очень любопытная приписка. Передайте Слуцкому В. И. -- пусть обязательно позвонит Долгоногой Д.Ю. и номер телефона…
Бродяга тут же догадался, чьих это рук дело, и с готовностью юного пионера сказал:
– Обязательно позвоню, отчего не позвонить…
Декан, утратив надежду понять что происходит, молча протянул письмо. Картина мира пошатнулась и рухнула-- краски перемешались, и всё перевернулось вверх дном. Дело в том, что с мест прохождения практики если и приходили письма, то как правило, жалобы на поведение студентов. Если всё в порядке – никто ничего не пишет. Больше дел, нет что ли? Положение усугублялось тем что в письме благодарили не какого-нибудь старательного примерного студента, а Слуцкого-- злостного прогульщика, бунтаря и вечного спорщика. Павел Игнатьевич уже хотел позвонить в ЦРБ города Глухое и докопаться до истины. Но потом решил что даже если письмо поддельное доказать что это дело рук Слуцкого вряд ли удастся. Он обречённо вздохнул и сказал:
-- Вечно беда с тобой…
-- Павел Игнатьевич, вы что? – Это же благодарность… -- возмутился Валера. Неужели выговор лучше?
-- Не лучше, зато всё понятно! – честно сказал декан. Иди уже, практикант-отличник…
Бродяга почти вышел из кабинета, и тут ему в голову пришла дерзкая идея. Он обернулся и сказал с укоризной:
-- Вот Павел Игнатьевич… Из политики кнута и пряника вы только кнут и знаете… А если студент старается, самоотверженно кладёт так сказать молодую жизнь на алтарь науки – этого подвига можно не замечать… Пряники нам самим нужны… И сделав обиженное лицо закрыл дверь. Декан растерянно почесал в затылке и надолго задумался. О том, что это настоящее благодарственное письмо ему и в голову прийти не могло. Но если это действительно так – значит он, Павел Игнатьевич серьёзно ошибся. И декан решительно набрал номер своего заместителя:
-- Панкратов, подготовь, пожалуйста, приказ о вынесении благодарности за успехи в учёбе в период летней практики. Он поколебался мгновенье и добавил – А так же одноразовую денежную премию в размере стипендии. Кому? Слуцкому Валерию… Я не оговорился… Да знаю… Да я помню… Сам удивляюсь… Потом расскажу… Декан положил трубку и необычайно довольный собой сказал:
-- Вот Слуцкий, чтоб ты не говорил – что я пряники экономлю…
А вечером того же дня, делая вид что очень сердится, Бродяга кричал в телефонную трубку:
-- Динка, что за дела? Меня тут в деканате электричеством пытают, за что благодарность и кто такая Долгорукая…
-- А ты бедненький не знаешь что ответить! Скажи, что прямая наследница Юрия Долгорукого –невозмутимо ответила Дина. Мог бы, кстати, и сам позвонить… Неблагодарный… Ладно, не сержусь. Кровью искупишь вину свою... Специально на новый год буду в Минске у тётки, запиши адрес...
Продолжение следует...