Похитители времени

«И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо он благ и к неблагодарным и злым». (Лук. 6.)
« Никакой слуга не может служить двум господам, ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить, или одному будет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне».(Лук. 16, 13)



1.
Есть места,  о которых говорят, что они райские. Там тихо и спокойно,  там нет городской суеты и беготни, а есть только безбрежное пространство океана,  с его таинственным подводным миром, уводящим в коралловые пещеры, с его буйной растительностью островов.
Этот романтический отдых на Мальдивских островах Марк Захарович  Прозовский проводил не один.  Он давно уже хотел отправиться в какое – нибудь экзотическое место, не облюбованное его соотечественниками.
Здесь,  на берегу лазурного океана,  прошла его неделя отдыха. Со своей спутницей, котёнком Лерочкой, он погружался в волшебный  подводный мир  океана, путешествовал по необитаемым островам, здесь даже сыграли свадьбу, не настоящую, конечно, но все атрибуты свадебной церемонии были соблюдены.  И вот наступил последний день отдыха. Марк Захарович нежился под ласковым солнцем, а Лерочка погрузилась в океанические воды.
 Марку Захаровичу вдруг вспомнилось детство. Ему лет 10- 11, и он вместе с родителями в Крыму, на берегу Черного моря. Сколько счастья и восторга он тогда испытал!
Марк был единственным сыном в семье. Его отец выбился в люди, как тогда говорили,  и работал в Министерстве энергетики в отделе финансов и кредитов.
Марк Захарович поморщился от резкого солнечного луча, надел очки и погрузился в воспоминания. 
Его детство было безоблачным. Семья жила в достатке. Отец много работал, и мальчик видел его редко. Когда Захар Иванович приходил домой, он оставлял  свой кожаный портфель в прихожей, надевал мягкие тапочки, потом  синий халат, целовал жену, хлопал по плечу сына и шел на кухню пить кофе. В доме все знали, что ужин можно подавать  только после того, как он выпьет чашку горячего  кофе. Мать Жанна Георгиевна была женщиной красивой,  с большими черными глазами, смолянистого цвета волосами, которые крупными локонами падали на её худые плечи.  По характеру она была мягкой и спокойной, Марк никогда не слышал, чтобы она кричала. В ссорах с  отцом она могла так повернуть дело, что отец оказывался виноватым, первым просил прощение. Марку иногда казалось, что, не приказывая, мама как-то незаметно всем руководила в доме. Её слушались и экономка, и отец, и он, её любимый сын  Марк.
Мама часто болела, иногда она лечилась в больнице или уезжала в санаторий. Чем она была больна, Марк не знал, это держалось в строгой секретности.
Однажды вечером, проходя мимо родительской спальни, Марк слышал, как мать жаловалась отцу на соседей по площадке,  которые донимают её. Выглядело это странно: в соседней квартире никто не жил. Захар Иванович успокаивал жену: « Ну что ты, Жанночка, ты несправедлива, они милые и добрые люди».
В такие минуты Марку становилось не по себе и мурашки бежали по спине. Когда болезнь отступала и мама была в хорошем расположении духа, Марк осторожно спрашивал маму о соседях, она же недоумевала: « Маркуша, почему ты спрашиваешь? Разве ты забыл, они же выехали год назад». И в душе мальчика поселялось долгожданное спокойствие.
Иногда у мамы случались сильные приступы.  Раздражение, всплески гнева сменялись безразличием и апатией. Она лежала на кровати, свернувшись калачиком,  и ни с кем не разговаривала. Тогда в квартире появлялся врач, он уговаривал маму лечь в клинику, чтобы пройти очередной курс лечения. Когда мама уезжала, Марку становилось одиноко, он чувствовал себя потерянным. Мальчик сильно был привязан к ней. Ему не хватало маминых глаз, следивших за каждым его шагом, не хватало ее рук, гладивших его по голове, когда он учил уроки, не хватало бесед за круглым столом в гостиной. Он  постоянно мучил отца вопросом « Когда же приедет мама?». «Скоро, - отвечал отец, - вот закончится лечение, и мама вернется, уже недолго осталось».
Он привык к тому, что мама заходила по утрам в его комнату и нежным голосом будила: «Маркуша, вставай».
Но однажды утром его никто не разбудил. В комнате Марка было тихо, даже привычного хода часов не было слышно - они остановились в половину третьего ночи. Марк проснулся сам, взглянул  на часы, потом выглянул в окно: было светло.  «Странно, - подумал он, - на часах ночь, а за окном день, наверное, часы сломались, но почему меня никто не разбудил? Где мама?».  Он выбежал в коридор: настенные часы показывали половину десятого утра. Он проспал. Он опоздал в школу. Наконец-то щёлкнул замок, и на пороге появился отец. Он выглядел  подавленным, измученным. Марк бросился навстречу, Захар Иванович крепко обнял сына. Еле сдерживая слезы, прошептал: «Марк, дорогой, собирайся, мама…,  мамы нашей  больше нет». Мальчик понял, что случилось страшное.
С тех пор они стали жить вдвоём. Марк после смерти матери стал замкнутым, неразговорчивым. Он и раньше не чувствовал сильной привязанности к отцу, а теперь и вовсе отдалился. Захар Иванович также много работал, вечерами открывал сервант, выпивал стопочку, ужинал, а потом долго курил.
Вскоре в доме появилась домработница. Лиза была молодой женщиной, аккуратной и добропорядочной. Она следила за хозяйством, готовила еду.  К мальчику испытывала жалость, готова была окружить его своей заботой и лаской, но, чувствуя его холодность,  в матери не набивалась. 
В глубине души Лиза питала самые нежные чувства к Захару Ивановичу. Со временем и Захар Иванович стал присматриваться к  ней. Хлопотала ли она по хозяйству, готовила ли ужин на кухне, гладила ли ему рубашки, стирала ли - во всём Захар Иванович видел заботу. Вскоре они поженились, и у Марка появилась мачеха. Он никак не мог привыкнуть к мысли, что какая-то женщина могла бы заменить ему мать. С Лизой он держался холодно, отстранённо, чем вызывал недовольство отца. В доме начались разногласия, в школе росло  непонимание. Появилось безразличие к учебе, он проявлял интерес только к тем предметам, которые ему нравились, к остальным относился равнодушно. Повзрослевшего Марка  не покидало чувство ненужности. Вместе с тем приходило понимание какой –то значимости, необычности. Он возомнил вдруг, что на голову выше всех своих сверстников, он и только он обладает неординарностью, и дотянуться до него у простых смертных нет никакой возможности. Своими ответами на уроках он доводил учителей до исступления. Так, на уроке литературы вдруг выпалил, что в поступках Чичикова не видит ничего предосудительного, а напротив, с Чичикова надо брать пример: он перехитрил всех, воспользовавшись, несовершенством законодательства, «надул» и помещиков, и губернатора, и попечительский совет- и был таков! Учительница просто застыла на месте, пораженная циничными рассуждениями Марка.  Учителю истории вдруг сказал, что все беды России только оттого, что она не ведет захватнических войн, как например, Германия или Франция. Будь у России Наполеон, она бы процветала. Разумеется, такие ответы  не могли не обсуждаться между учителями, и вскоре Захар Иванович слушал замечания педагогов. Он конфузился и хмурил брови, обещал немедленно поговорить с сыном.
Иногда отца  посещали грустные мысли: является ли поведение сына протестом против его женитьбы или это, не дай Бог, наследственность.
После окончания школы Марк поступил в институт на экономический факультет. Вместе с отцом они решили, что будущее за экономикой. Благодаря связям отца, Марку выпала уникальная возможность стажироваться за рубежом. В то время как другие студенты уезжали на БАМ,  Марк слушал лекции зарубежных профессоров. Изучая историю банковского дела, наткнулся на интересные факты накопления богатства Ротшильдом. Молодой человек был поражен тем, как Натан Ротшильд буквально за один день стал богатым. Используя  доставленную ему раньше всех информацию о поражении Наполеона, он сумел породить ажиотаж среди банкиров, заставив тем самым акционеров продавать свои акции по минимальной цене. А когда туман рассеялся, Ротшильда и след простыл. «Ай да Ротшильд, ай, да сукин сын, - думал Марк, - за одни день поставил под контроль Банк Англии». Студента Марка никогда не интересовала этическая сторона вопроса, более того, он твёрдо был уверен, что жить надо одним днём, жить надо красиво, богато. Его сердце не трогали страдания и муки разоренных Ротшильдом людей, не заботило,  что  банкир богател и наживался, спекулируя и обманывая, напротив, он думал о том, что же нужно делать, чтобы заставить деньги работать и приносить доход.
В просторных залах западных библиотек он изучал «Капитал» Маркса. В своём дневнике писал: « Читал Маркса. Поражён. Как тонко он чувствует основы жизни. В основе всего – экономика. Экономика - это базис. Значит, все лучи сойдутся в одной точке - экономической. Человек – это ненасытное животное, машина, для работы которой необходимо топливо: еда, одежда, развлечения. Человек должен работать, чтобы всё это у него было. Он производит продукты жизнедеятельности и всё. Необходимо дать понять человеку, что материальное  –это суть его жизни, без него не будет и самого человека. Любовь, семья, искусство, религия-это мусор, нет, уж лучше вспомогательное средство, которое за ненадобностью человек выбросит. То, из чего нельзя извлечь пользу,  отомрет. В конце концов, человек сам это уничтожит. И что же ему будет нужно? Деньги, деньги, деньги. Деньги создадут нового человека. Как же заставить их работать?».
И он снова погружался в многотомный труд Маркса. Его интересовало всё: платежеспособный спрос, прибавочная стоимость, прибыль капиталиста. Он понимал, что капиталист, в руках которого сосредоточены средства производства, получает прибыль, так как присваивает себе львиную долю созданного рабочим товара.  А возможно это только в условиях рабства, то есть, эксплуатации. А что надо рабу? Хлеба и зрелищ! «Значит, - писал снова в дневнике Марк, - капитализм – это такая форма развития общества, при которой одни богатеют, присваивая себе плоды чужого труда, другие беднеют, причем   последним не должно и думать об этом. Капиталист всегда в выигрыше:  когда присваивает результат работы рабочего, отсчитывая ему копейки, когда продаёт товар покупателю, накручивая цены. Его прибыль-это результат обмена и всё. Да, очевидно, капиталисту нужны свободные деньги на модернизацию производства, поддержку спроса на товары. И вот тогда он идет в банк».
Марк закрыл глаза, ему вдруг вспомнилась игрушка «Кузнецы». На деревянных планках напротив друг друга сидят деревенский мужик и медведь и поочередно выстукивают молотками по наковальне, вбитой в бревно. Игрушка эта казалась ему не простой, в ней сокрыт был символ: мужик- это рабочий, медведь- капиталист, а наковальня – деньги. Они делали деньги. 
Марк, словно голодный зверь, шел по следу, который вел его к наживе. Он понимал, что к вершине могут подняться только избранные, именно они должны управлять.
В экономике перестроечного времени уже зарождались ростки нового предпринимательства - кооперативы.  Марк интуитивно чувствовал, что ему достался счастливый билет и он должен им воспользоваться. Хозрасчётные центры научно-технической творческой молодёжи, призванные  вдохнуть свежий ветер новых технологий в управленческую систему заводов и фабрик, вдруг изменили курс. Комсомольские организации получили право производить расчёты. Вот тот маяк, который  и приведёт молодого бизнесмена, торгующего до этого компьютерной техникой из-за рубежа за баснословные цены, к заветной цели.  Таким образом, те, кто оказался вверху,  получили право на обогащение, а те, кто был внизу, -  на обнищание.
Простые люди, рабочие фабрик и заводов, жившие в тесных квартирах, стали тащить всё, что можно продать, чтобы выжить. Но у них не было главного - собственности. Она  оказалась в руках тех, кто оказался наверху. Эти же продавали и сдавали в аренду помещения фирмам и корпорациям. Наверху властвовал капитализм, внизу доживал свои дни социализм. Марк во что бы то ни стало должен быть с теми, кто наверху.
Вскоре у Марка появилась новая квартира, его собственная, и, закончив ремонт, он переехал от отца на Воздвиженку. По утрам, выпивая чашку кофе и глядя на стены Троицкой башни, Марк был  охвачен  таким  необъяснимым счастьем, какое бывает, когда всё складывается так, как ты загадал, как хотел. Он ясно видел дорогу, рассчитал всё до мелочей, и теперь оставалось только последовательно воплощать задуманное в жизнь, тем более, что сама ситуации благоволила ему.
Иногда, возвращаясь с работы, он задумывался о том, что понял и прочувствовал, читая Маркса.  Маркс казался ему гением, и гениальность его состояла в том, что какой бы ни был строй: социалистический, коммунистический, капиталистический, - он в равной степени обезличивал человека как творение Божье. При любом строе человек должен дойти до такого состояния, когда он кроме,  как о хлебе насущном,  ни о чём другом не смог бы думать.  «Коммунизм должен победить, так как эту победу даст его враг- капитал»- вспомнил он фразу. «Суть даже не в строе, как таковом, суть в человеке, и если он из существа разумного и мыслящего,  превратится в глупого, тогда любой строй навяжет ему свою идеологию,  а человек готов будет проглотить  эту наживку целиком. Тогда ему будет не до высокой идеи. Но не ропщи, не сетуй на свою жизнь,  несчастный, для тебя,  обновленного, есть спасение. И это мы- банкиры. Мы дадим тебе то, что ты хочешь. Но прежде всего, мы дадим тебе иллюзию, как будто ты всё это уже заработал. Мы дадим тебе деньги, о, это не просто деньги, это кредитные деньги под проценты. Это будет твоя новая религия, и ты будешь приходить в наш храм всё чаще и чаще, а  вскоре ты забудешь дорогу в свой храм. Твои амбиции будут расти, потребности тоже, значит, ты будешь искать снова и снова возможностей для удовлетворения своих желаний.
Власть кесаря ограничена, а власть денег нет, эта власть всемогуща. Она разжигала огонь революций  и войн, свергала одних правителей и назначала других, она правила и правит миром», - он расстегнул сдавливающий дыхание ворот рубашки, распахнул окно. Дышать стало немного легче. Налитые кровью, воспаленные глаза всматривались в сумеречную  даль и видели окутанную туманом Троицкую башню Кремля. Его воспаленное сознание постепенно возвращало в реальность, а прохладный, осенний ветер уносил остатки былого величия. Ему хотелось спать.
2.
Когда открылась дверь самолета, Марк Захарович,  вдохнув пропахший гарью московский воздух, поморщился. Неприятно было погружаться в холодную, осеннюю Москву после роскошного отдыха.
- Марк Захарович, здравствуйте, - услышал он голос водителя.
- А, Сергей, здравствуй, - ответил банкир, -возьми багаж и поехали.
Марк Захарович жил  на Пречистенке в пятикомнатной квартире. Дома была домохозяйка Антонина.  Жена  Лилия, или Лялечка, как ласково называл ее Марк Захарович, ещё после обеда уехала в спа- салон, потом у неё  был бассейн. Сына тоже не было дома. Как сказала Антонина, ушел куда-то с друзьями.
Марк Захарович  принял душ и зашел на кухню, откуда доносились приятные запахи печёного пирога. Банкир унаследовал от отца пить кофе до еды, поэтому домохозяйка  ждала, пока он допьет кофе, чтобы предложить ему  за пирог.
 - Марк Захарович, - спросила Антонина, - а может, горяченького супчика или картошечки с мясом, а?
 - Спасибо, Антонина, не хочется, я вот пирог твой фирменный попробую.
Ему было неприятно, что в его приезд семья была не дома. Хотя последнее время у них с женой сложились далеко не тёплые отношения, скорее всего, их связывала просто привычка, но всё же хотелось, чтобы, как и раньше, его ждали и волновались.
Наконец-то  хлопнула входная дверь- появилась жена. Сбросив в прихожей кашемировое пальто, она зашла на кухню.
- Милый, привет, ты давно приехал?
- Да вот сидим с Антониной уже второй час, а дома -никого.
- Ну не сердись, задержалась в бассейне, - обнимая мужа, проговорила Лилия.
- Задержалась, - иронично заметил Марк Захарович, - заболталась в баре после бассейна, и это больше похоже на правду.
- А что Ромка ещё не пришел?- спросила Лилия даже,  не обращая внимания на ворчливый и недовольный тон мужа. – Вот я ему покажу. Одиннадцатый час уже, а он где-то шастает. Совсем от рук отбился.
- Оставь парня в покое, - вмешался банкир, - взрослый уже, до одиннадцати в любом случае вернётся. Он порядок знает. 
Прозовский  пристально посмотрел на жену:
- Ты мне вот что скажи: что это ты с губами сделала?
-  А что тебе не нравится? Силиконом накачала. Так модно сейчас. Как у Анжелины  Джоли теперь, помнится, тебе она нравилась?
- Да с чего ты взяла? А то, что ты сделала, я считаю уродством.
- Ничего ты не понимаешь. Нет, я всё-таки позвоню Роману.
Лилия была на десять лет моложе Марка Захаровича. Они встретились случайно на выставке картин. Друг банкира, известный художник, презентовал свой проект «Лики города. ХХ век». А Лилию пригласила жена художника, так как они были подругами. Когда их познакомили, Лиле сразу понравился высокий статный брюнет, да и Марк Захарович  хотел  пообщаться с  рыжеволосой, заводной бестией, как он тогда про себя отметил. Лиля была оптимисткой в жизни, во всех начинаниях старалась быть первой. Она закончила юридический факультет. По специальности проработала всего 5 лет, а потом встретила любимого, родила сына. Марк Захарович настоял на том, чтобы она занималась воспитанием сына,  а хозяйством будет заниматься домработница. Лиля души не чаяла в мальчике,  не стала записывать его в различные кружки дошкольного образования, а сама занималась с ним дома. Она освоила лепку и рисование, часами вместе с сыном могла собирать конструктор. На прогулку брала с собою мяч и, словно мальчуган, играла с сыном в футбол. Роман подрастал, отец записал его в спортивную секцию, нанял репетиторов по иностранному языку и математике. Подростковый возраст оказался настоящим испытанием для родителей, особенно для матери. Лилия сильно раздражалась и кричала, когда Рома своевольничал, делал наперекор и грубил. Она жаловалась мужу  и плакала.  Порой ей становилось страшно от одной мысли, что сын отдаляется от неё, не доверяет.  «Ты слишком впечатлительна, - говорил ей муж, - мальчик не может держаться за твою юбку, он же не девочка, у него свои интересы, друзья, а ты пристаёшь к нему с допросами, вот он и злится, нет; я, конечно, его не оправдываю, и попытки дерзить надо пресекать, но постарайся понять и его». Такие разговоры заканчивались обычно слезами, а Марк Захарович этого не любил. Чтобы хоть чем- нибудь занять себя, пока Рома  был в школе, Лилия уговорила мужа открыть ей небольшой магазинчик цветов. Она очень любила цветы. Став директором, она неплохо организовала бизнес, и теперь собиралась отрыть салон. Лилия так, как и любая другая жена богатого человека, следила за своей фигурой, соблюдала диету. Иногда эта богемная жизнь захлёстывала с такой силой, что она могла часами торчать в спа- салоне, потом у массажиста, а после, не следя за временем, болтать с подругами в ресторане. Интуиция ей подсказывала, что у его мужа есть любовница, от одной этой мысли становилось гадко и противно: она всё ещё любила своего Марка, но вернуть былые чувства было слишком проблематично, и тогда она смирилась. Да, ей хотелось его немного помучить, заставить поволноваться. Когда он приезжал  из командировки или с отдыха, она придумывала неотложные дела и не ждала его дома. 
Зазвонил мобильный Марка Захаровича, и он, хмуря брови, удалился к себе в кабинет.
- Алло, Марк, твой котик  соскучился, - услышал он голос  Леры.
- Я же просил тебя не звонить, я же сказал, что позвоню сам,- немного раздраженно заговорил банкир.
 Ему было неприятно, что  некая молодая особа так просто пренебрегает  его просьбами.
- Ну же,  не злись,- кокетничала Лера, - не будь букой, я же волнуюсь, как долетел?
- Нормально, хорошо долетел, - успокаиваясь, говорил Марк Захарович.
 - А я хотела поблагодарить тебя за такой чудный подарок, о, это колье! Оно восхитительно.Ты прелесть, Марк. Когда я прилечу в Москву, я буду лично долго - долго благодарить своего любимого.
- Хорошо, котёнок, жду с нетерпением, а сейчас извини, мне немного надо поработать, завтра – совещание.
- Целую, милый, - и в трубке раздались гудки.
Марк Захарович принялся за дела: просмотрел бухгалтерскую  отчётность, записал свои соображения по повышению эффективности работы кредитования и инвестиций.
 Утро следующего дня в семье банкира началось как обычно с чашечки горячего кофе. Марк Захарович начал завтрак в одиночестве, у Лялечки разболелась голова, а Ромка ещё спал.
 -Булочки отменные, Антонина, вот бы Лялька такие научилась стряпать, ты бы её научила, - заметил Марк.
 - Скажите тоже, Марк Захарович, Лилия Андреевна будет с тестом возиться. У неё других дел полно.
-  Не дела это, а так баловство одно.
Вошел сын. Он только что умылся, но ещё не проснулся, поэтому выглядел каким-то помятым.
- Доброе утро, пап, - сказал Роман, - с приездом.  Ты извини, вчера поздно пришёл, не стал беспокоить.
- Какой ты у меня внимательный, только матери забыл позвонить, она извелась вечером, а вот сегодня, видишь, голова болит.
- Извини, я исправлюсь, - буркнул сын.
- Да, а почему ты, мой дорогой сын, не в школе в такой час?- продолжил разговор отец.
- А мне ко второму уроку.
- Понятно, а как в школе дела?
- Да так, нормально,  в общем.
-А не в общем, а в частности?- допытывался отец.
- Та, понимаешь, есть одна проблема с учительницей по литературе. Она, как танк,  давит своим авторитетом, мнения собственного сказать не даёт. Вот на прошлой неделе отвечал я по Достоевскому про Раскольникова. Говорю, что он, значит, не просто старушонку убил, он будущее Росси убил.
 - Как это? - не понял отец.
- Старушка эта была процентщицей, то есть представительницей мелкого капитализма в России, а он,  сам того не подозревая, занес топор над капитализмом.
- Так, - протянул банкир, - а учительница что?
- Да что она? «Бред полный, он человека убил, а кем он был, это не столь важно, ты не правильно понял». Ну, и пошло- поехало: идея автора, замысел, суть теории Раскольникова.
-Даже не знаю, что и сказать, с одной стороны, это, безусловно, твоё мнение,  а с другой…, я бы до того не додумался. Кажется, раньше у тебя не было проблем с литературой?
- Раньше у нас была Зинаида Григорьевна. Классная тётка. Сама весь урок рассказывает, следующий - спрашивает, ещё подглядывать можно было, а эта? Читать заставляет, вопросов по тексту штук тридцать даёт, за списанное сочинение – разнос. Чувствую я,  она на конфликт идет.
- Ну ты не очень –то, -недовольно заметил отец.
-Нет, правда, пап, её методикой преподавания не довольны многие.
- А ну, марш  в школу, методист хренов, - шутя,  воскликнул отец.
- Уже бегу, -  ему ответил сын.
« Ах, ты, шельмец, вон куда дело повернул. Я бы до такого и не додумался. Убить капитализм, будущее России… Думаю, достойная смена растет, напрасно Лиля на парня бочки катит, надо будет вечером  с ней поговорить», - подумал Марк Захарович, поднимаясь из-за стола и направляясь в прихожую.
Свежий воздух показался банкиру уж слишком холодным, морозным. Слегка подморозило за ночь, и иней лежал на деревьях и машинах. Ночью срывался уже первый снежок, кое –где припорошил дорогу.
Увидев стоящего возле подъезда хозяина, Сергей моментально подогнал машину.
- Доброе утро,  Марк Захарович, - улыбнулся шофёр, распахнув дверь.
- Доброе-то, оно доброе, только холодное, ставь «крякалку», опаздывать не люблю.
-Понял, будет сделано, - ответил Сергей, водрузив на крыше «мигалку».
 По улицам и проспектам  города летели, быстрее ветра, расчищая путь синим огоньком, но вот на Садовом встали в пробку. Машину со спецсигналами никто не пропускал.
- Ну что так и будем плестись за этим «Опелем», - нервничал Марк Захарович, - я,  между прочим, не к девочкам еду, а на совещание.
- Сейчас, сейчас, шеф. Что-нибудь придумаю, - отвечал Сергей  и, надавив на газ, понесся по «встречке». Манёвр удался. Обогнав колонну машин,  «БМВ» 7 модели лихо встроилась в образовавшийся «карман», продолжая атаку на двигающиеся впереди машины, выталкивая их в правый ряд. Никто не хотел уступать. Водитель «Мазды», которую атаковала «БМВ», не только не хотел пропускать машину банкира, но и всячески препятствовал этому, включив «аварийку», он тянулся по полосе со скоростью 20 км/ч.
 -Вот урод,- выругался Сергей, - какой же народ у нас тупой, Марк Захарович.
- Какой уж есть, народец-то, - кряхтел банкир.
Обгонять снова пришлось по» встречке», лавировать, нарушать. Когда машина  пересекла двойную сплошную, Сергей,  обрадовавшись, что наконец-то вылетели на свободную полосу, только  в последний момент заметил, как по пешеходному переходу начала движение женщина с коляской.
 - Ёлки, откуда она взялась? - он резко надавил на тормоз.
Тело Марка Захаровича поддалось вперед, потом волной откинуло назад.
- Простите, ради Бога, шеф, тут баба с коляской, - виновато краснея,  прошептал водитель.
- Аккуратней надо быть, Серёжа.
Когда машина затормозила у здания банка, Марк Захарович сказал:
 -Ну, Шумахер, заставил меня поволноваться. Будешь нужен в 18.00.
Поднимаясь по лестницам банка, банкир неожиданно услышал за спиной чей-то зловещий шёпот: «Ростовщик, кровопийца». Он обернулся, но никого не увидел и зашагал дальше. Вдруг снова кто-то шепнул: «Ростовщик! Будь ты проклят!»  Марк Захарович остановился. Холодный, липкий пот покрыл лоб, сердце заколотилось. Прозовский  осмотрелся: картина, которую он увидел, поразила его настолько, что он потерял дар речи. Всё дальнейшее, что происходило у него на глазах,  было не просто странным, а невообразимым.  Он видел двух  сотрудников банка, которые  говорили друг с другом, и ничего в этом странного не было, если бы не одно обстоятельство: вместо человеческих голов Прозовский вдруг увидел песьи. Головы могли вертеться в разные стороны, легко запрокидывались назад и вперед. Марк Захарович застыл на месте. Хотя эти чудовища стояли не близко, банкир слышал, о чем они говорили.
- Стабильность нужна. Стабильность-это главное. Когда мы будем точно знать, что государство нам поможет в кредитовании на все 100, можно будет спокойно работать,- зевая, говорила первая голова.
- Не согласен, коллега. Покой нам, как говорил А.Блок, только снится до тех пор, пока мы не привлечём к настоящей ответственности пытающегося укрыться от погашения долга заемщика, когда поймаем за руку мошенника. А то  напакостил - и в кусты. Никак его не достать. Последнее отбирать нельзя, видите ли, а у нас можно? Я за то, чтобы создавать кредитные истории, иначе никакой ответственности перед банком у заёмщика нет, -продолжила мысль вторая.
Марк Захарович желал бы очнуться от этого кошмара, потянулся было к уху, чтобы ущипнуть себя, но вдруг обнаружил, что его ухо стало огромным, он едва нашёл мочку. В замешательстве он дрожащей рукой стал щупать нос- нос стал  приплюснутым пятаком размером с куриное яйцо. «Да что за бред такой, что за чертовщина», - с ужасом думал банкир, переступая через две ступеньки, бежал прочь от этого заколдованного места.
- Марк Захарович, Марк Захарович, подождите, пожалуйста,  -окликала его сотрудница.
«Не останавливаться, только не останавливаться, не оборачиваться, а то увидишь ещё что-нибудь ужаснее прежнего», - мысленно повторял  себе банкир.
Прозовский остановился только  у дверей банка.
- Вам бы, Марк Захарович, в Олимпийских играх участвовать, первое место обеспечено, здравствуйте, сказала женщина.
-О, Светлана Евгеньевна, доброе утро, а я задумался…, я не заметил, - путался  в ответах Прозовский. – Простите, в своих мыслях.
Светлана Евгеньевна внимательно всмотрелась в лицо Марка Захаровича и спросила:
-У Вас всё в порядке? Вы бледны. Не заболели часом?
-Что Вы, просто переотдыхался, -острил Прозовский.- Однако надо спешить на заседание.
« Надо будет позвонить Пашке, поговорить обо всём этом», - подумал Марк Захарович.
Павел Николаевич Астахов был не только давнишним другом, но и семейным психологом. Марк Захарович к нему обращался, когда возникали конфликты у Лилии с сыном. У Павла Николаевича была солидная практика, он всегда был рад оказать помощь другу, тем более, Марк Захарович щедро платил.
- Сколько лет, сколько зим!- радостно воскликнул Павел Николаевич.
- Вот заглянул к тебе. Извини, что в конце рабочего дня, раньше никак - дела.
-Не извиняйся, а проходи, с чем пожаловал? Что-то ты неважно выглядишь, ну-ка садись в кресло, я тебе давление померяю.
Марк Захарович послушно закатал рукав рубашки.
- Друг мой, да тебе отдыхать надо: 140 на 100. А как ты себя чувствуешь.
- Слава Богу, нормально.
- По твоему виду скажешь, что на лицо все признаки переутомления.
-Павел, да я только из отпуска, какое переутомление? «Оттянулся», как говорят молодые,  по полной.
И довольная улыбка расплылась по всей физиономии банкира.
- Хотя сегодня, - продолжил Прозовский,- утром было нечто странное, видения что ли?
 - С этого места поподробнее, - напряг внимание Павел Николаевич.
Марк Захарович неожиданно замолчал. Он шёл к другу с твердым намерением все рассказать, спросить совета, а если надо, то и пролечиться, но как только начал говорить, внезапная волна позора окатила  с ног до головы.
- Так что же было сегодня утром? – не унимался друг.
«Вот прицепился, будто репей у дороги. И дёрнул чёрт меня за язык начать этот разговор», - подумал Марк Захарович.
- Да понимаешь, сегодня на совещание опаздывал, водителю велел гнать, а дорога, сам знаешь,  какая:  по «встречке»- гляди в оба, пока обгоняли колонну, на встречной полосе- грузовик: еле ушли от столкновения, поворачивали через две сплошные, тут бабу  с коляской чёрт дёрнул через дорогу переходить. Сергей - по тормозам. А потом, когда я уже по лестницам банка поднимался, показалось что ли, женщина с коляской идет. Осмотрелся через минуту- никого, - выкручивался Марк Захарович.
- Нервишки, дорогой, нервишки, - покачал головой психолог. А что же ты хочешь, мы с тобой не молодые уже, нет, конечно, я не драматизирую, туда – он указал пальцем в потолок, - нам ещё рано, здесь дела ещё не закончены, но поберечься надо,  - протяжно проговорил Павел Николаевич. -
Вот что, я выпишу тебе два умопомрачительных средства, в смысле,  хороших. А  кроме них, попей на ночь успокоительный сбор: мята, пустырник , боярышник, - он сел за стол и стал писать рецепты.
Марк Захарович положил конверт на стол друга.
- Что ты, Марк, пустые хлопоты.
 Психолог знал, что его друг всегда щедро оплачивает консультации и поэтому  был несказанно рад этому конверту.
 - Павел, что ты?  Я припёрся к тебе в конце рабочего дня. Ты уходить собирался, а тут – я. Отнял у тебя время. А время- деньги.
- Что же, спасибо. Тронут.
Прощаясь, Павел Николаевич строго- настрого приказал  другу не переутомляться, принимать лекарства, пить успокоительный сбор, ещё просил позвонить на недельке и сообщить о своем состоянии.
 Когда Марк Захарович был уже на улице, Сергей подогнал машину и как обычно открыл дверцу. Банкир немного задержался, потом сказал:
- Ты того, Серёга, не гони,  мне немного поработать надо с ноутбуком.
- Будет сделано, шеф, - отчеканил водитель.

3.
 Из метро вышел молодой человек, лет около 30. Был он,  хотя и приятной наружности: светлые, задумчивые глаза миндалевидной формы,- ровный нос, светлые, немного вьющиеся волосы, широк в плечах -но вся его привлекательность меркла под  потухшим  взглядом, а на  осунувшемся лице лежал отпечаток неудач и лишений.   Одет неброско: старое серое пальто, изношенные джинсы с обвисшими коленками, ботинки на толстой подошве с некрасивыми круглыми носками. В руках мужчина  держал  сложенный мольберт, тубус,  и большую  пластиковую папку. Он шёл в сторону Старого Арбата.  Мелькали огромные электронные  рекламные табло, по проспекту неслись дорогие иномарки, а он шёл, не обращая ни на что внимания, как будто никого рядом не было, а был только он один.
 Молодого человека звали Виктор Самарин. Он был художник. На Старом Арбате у него было своё место, где он с утра и до обеда рисовал с натуры портреты и шаржи. Рядом стояли его картины, и он надеялся, что гуляющие по Арбату прохожие не только будут рассматривать его полотна, обмениваясь впечатлениями, но и купят что-нибудь. Такие дни выпадали редко,  а если всё-таки удавалось что-нибудь продать, Самарин был несказанно счастлив. В такой день  он забегал в «Муму» и брал комплексный обед.  Иногда денег хватало только на то,  чтобы купить колбасы, батон хлеба, какую – нибудь  консерву, быстро перекусить, забросить мольберт и картины домой или в мастерскую  и бежать на другую работу. Работал Виктор грузчиком в супермаркете  по продаже техники. Натаскается за весь вечер так, что руки и спину ломит, а денег всё равно не хватает.  Тогда он брал подработку:  по  личной просьбе клиента доставлял покупку  в указанное место. Жил на съёмной площади: снимал комнату в коммуналке. Хозяйка попалась  недоверчивая, требовала деньги за неделю вперёд до срока оплаты, а когда узнала, что  Виктор художник, потребовала, чтобы в комнате  не устраивал мастерскую. Конечно, лучше было бы съехать из этой квартиры и подыскать что-то другое, но как съедешь, когда финансово связан по рукам и ногам.
Комната была маленькая: едва помещался стол,  два стула, сервант, маленький шкаф да кровать. Потолки были низкими, на стенах - обои, вероятно, когда –то они были тёмно-коричневого цвета, но от времени выцвели так, что ни рисунка, ни цвета разобрать было невозможно. Виктор мало обращал внимания на все  эти неудобства. Въехав в комнату, он только три дня чистил,  мыл, скоблил, облагораживал ее, как мог, так что теперь эта комната  стала  для него  «вроде и ничего».
Работал Виктор в мастерской, в полуподвальном помещении с серыми стенами,  с окнами, вросшими в землю. Так что, если чьи-то хорошенькие ножки в модных туфельках семенили по тротуару, Виктор,  даже не подглядывая, видел их  прелесть. Эта мастерская была единственным  применением  его таланта. Здесь он мог работать. В соседней комнате размещался тренажерный зал и велись тренировки по боевым искусствам. Оттуда доносился постоянный шум: стук и лязг железа, топот во время тренировок, - но  художник не обращал внимания.
Иногда на него находила такая тоска, что хотелось волком выть, иногда он не мог рисовать, потому что дрожали руки и ломило спину. В такие минуты он отворачивался лицом к стенке и подолгу лежал, уставившись в одну точку. Он ненавидел себя за свою слабость, за то, что позволяет себе быть тряпкой, успокаивало одно: этого никто не видел. Потом он вставал, грел себе чай, закусывал бутербродом и принимался за работу.
Все эти страдания свалились на его голову только по одной причине: он «пролетел» с кредитом.  Мечта создать свою изостудию зародилась в его голове давно.  Поделившись как –то идеей со своим закадычным другом, он был рад, что друг не только поддержал его, но и предложил взять кредит. Договорились, что его друг детства, Колька, тоже художник, кредит оформит на себя, а Виктор выступит поручителем.  Они вместе выбирали помещение под аренду,   создавали рекламу. Договорились по –дружески: кредит отдавать  тоже вместе, в равных долях.   Виктор был счастлив: появились первые ученики, у него было достаточно времени, чтобы рисовать, появились и заказы. Его словно вихрем, закружила работа. Всё складывалось, как  в сказке. «Неужели всё идет так, как задумал? Ущипните меня, - думал Виктор, - я сплю, нет, я не сплю, это явь, прекрасная явь. А ведь года два назад даже об этом и подумать нельзя было: студия…,  мастерская…». Ему вспомнилась поездка в Италию с девушкой. Он готовил ей сюрприз. Здесь Виктор готов был сделать предложение  самой прекрасной девушке в мире, своей Виктории. «Виктор и Виктория, - как звучит, ты только послушай,  вникни, - говорил он ей, - Виктор- победитель, а Виктория – победа. Вика, ты моя победа, самая долгожданная».  Она улыбалась ему и кокетливо надувала губки.  На его предложение она не сказала ни «да», ни «нет», но сказала, что подумает. Виктор терпеливо ждал. Конечно, он был разочарован, но он понимал и Викторию: может, ей надо разобраться в чувствах, что-то понять ещё.
Их встречи продолжились в Москве. Окрыленный любовью, он говорил ей о своих планах, о мечте, о том, как он будет добиваться  того, что наметил.
Тогда ему казалось, что она ему уже почти что жена, а штамп- формальность,  он готов в любую минуту превратить эту формальность в объективную реальность. 
В тот холодный, промозглый, осенний вечер она сама позвонила ему и по телефону сказала, что приняла решение: надо расстаться.
«Но почему?- закричал он. -Ты меня не любишь?» «Не в этом дело, -ответила она, - любишь –не любишь- это как--то  по- детски звучит. Понимаешь, я хочу посмотреть мир, хочу пожить для себя… Ты славный, замечательный, у тебя есть цель, и ты добьёшься своего, я знаю. Витя, на это уйдут годы, а я хочу жить сейчас. Прости».
Виктор держал трубку ещё несколько минут, хотя там раздавались короткие гудки.  Тогда для него всё было кончено.  Он шатаясь, словно пьяный, зашагал по тротуару, опустив голову. Его задевали прохожие, порой он кого-то задевал, машинально извиняясь, шёл дальше. Куда и зачем, он не знал. В голове всё перепуталось, все планы смешались. Он даже не заметил, как свернул во двор и стал блуждать по дворовым территориям.  Моросил мелкий дождь, было промозгло и сыро.  На мокрой скамейке остался лежать чей- то забытый  молодежный журнал. Виктор взял его в руки, пролистал мокрые страницы и выбросил в мусорную урну. «Вот и тебя, дружок, так же, как этот журнал,  выбросили в мусор. Списали, - с горечью думал он, - какая же ты…, как же так цинично? Нет, наверное, у баб всё просто: поиграюсь, вынесу весь мозг, вырву сердце,  а потом выброшу. Всё! Хватит! Пошли они…,  куда подальше со своей любовью. Не нужна мне эта проклятая любовь». Ему было нестерпимо больно, так больно, что, увидев, как от подъезда отъезжал джип, ему вдруг показалось, что если бы одно колесо, а может,  даже два проехались по его ногам, он не почувствовал бы боли- так всё горело внутри.
Он встал со скамейки и побрел в сторону проспекта.
-Эй, придурок, -услышал он рассерженный голос, раздающийся из автомобиля, - на дорогу будешь смотреть? Тебе  жить надоело что ли?
Виктор недоумевал: он стоял прямо перед капотом какой- то иномарки. Накинув капюшон, быстро перебежал дорогу. «Вот придурки,- не унимался водитель, - они под носом ничего не видят, а ты потом в тюрьму из –за них садись…»
Молодой человек добрался до кровати  и, сбросив ботинки и куртку, плюхнулся на кровать. Ночью он проснулся потому, что ему стало жарко. Он разделся, расстелил постель, забрался под одеяло. То жар, то холод, потом озноб не давали покоя. Он измерил  температуру: 38, 5. Нашел жаропонижающие таблетки, выпил, без сил повалился на постель. Утром  слабость во всём теле была настолько сильной, что он едва встал с постели и, шатаясь, пошёл на кухню ставить чайник.
- Вить, ты что это с утра уже надрался, совсем, как мой прощелыга, - говорила соседка Ритка, известная своим скандальным характером.
Она  хлопотала у плиты, прикрикивая на  своих маленьких детей. Виктор подождал, пока закипит чайник,   и поплелся в комнату. Соседка смотрела ему вослед и качала головой. Ей вдруг показалось, что Виктор не пьяный. «Может, заболел, - думала она, - простыл, уж больно вид нездоровый».
Несмотря на взрывной, скандальный характер Рита имела доброе сердце. Она принесла больному мед, малину, сухую горчицу, теплые носки.
- Надевай, - сказала она, засыпая в носки сухую горчицу, -эх, надо было на ночь, но и сейчас тоже не плохо, надевай, они новые, чистые. Своему связала, а его не заставишь надеть, тебе в самый раз. Ты, давай, пей сейчас малину, а на ночь –мед. И смотри -не филонь. Я буду приходить.
- Не беспокойся, Рита, это простуда. Ничего. Пройдет.
- Вы, мужики, ни черта не понимаете в жизни! Нет, одним вам точно нельзя оставаться. Как малые дети, ей Богу. Простуда-то пройдет, а осложнения могут быть, будь здоров. Врача вызвать надо. Ну, или, как поднимешься, сходить в больницу.
Все три дня Виктор провалялся в постели под неусыпным контролем Риты. На четвертый день почувствовал улучшение.  За время болезни он похудел, обессилел.
 Одевшись теплее, он выбежал в магазин за продуктами. Возвращаясь, вспомнил, что  не заглядывал в почту. Среди рекламных бумажек он увидел конверт. Это был конверт из банка. Он вскрыл и прочитал. Содержимое письма просто ввергло в сильное недоумение: ему надлежало явиться в банк, чтобы сделать первый взнос, сообщалось   о задолженности. Но этого не могло быть! Он явно помнил, что они с Колькой собрали деньги - первую сумму – и Колька отвёз их в банк. Они ещё радовались тому, что первый почин состоялся. Виктор быстро набрал номер друга - абонент был не доступен. Тогда он позвонил общим друзьям, но ничего вразумительного не услышал: суетился, какие-то проблемы. Виктор решил позвонить Колькиной маме. Та в слезах стала объяснять, что Коля быстро собрался и уехал за границу, на заработки. « Что за ерунда? Какая заграница? Почему? Коля никогда об этом не говорил. А как же их студия? Как кредит?»- думал Виктор.  – И тут его, словно молнией,  поразило: в документах на оформление кредита они с Колькой несут  равную ответственность. При оформлении документов  у него даже мысли не закралось, о том, что Колька способен предать. С пяти лет вместе плечо к плечу. Виктор поднялся к себе в комнату, сел на стул. К горлу подступала тошнота, голова кружилась. Это был ещё один удар, удар в спину. «Пусть женщины коварны, порой расчётливы, хитры, от них можно ждать,  чего угодно, но друг? Так подставить? Чёрт, встретил бы,  точно в морду дал», -  не в силах справиться с подступающей злобой вскрикнул Виктор. «Гад! Гад!»- заорал он, стуча кулаком по столу.  Он грубо выругался. Отрезал от батона колбасы толстый кусок, нарезал хлеба, открыл банку с огурцами  налил немного водки, выпил залпом и стал жадно есть, откусывая большие куски. Надо было где-то достать деньги. 
Студию пришлось закрыть. Для картин место нашлось в полуподвальном помещении,  благодаря помощи друзей. А Виктор устроился грузчиком в крупный магазин, торгующей техникой.  Деньги одолжил. Но это было только начало испытаний, а судьба уже разбрасывала свои хитрые сети, в которые  угодить  было легко.  Собрав нужную сумму, Виктор поехал в банк.
Он ещё думал, что сейчас  сделает первый взнос, а  дальше будет легче. Он будет работать,  отдавать кредит
Но трудности сыпались, как перезревший горох на землю: в сумму погашения был включён штраф за просроченный платеж, по договору, как оказалось, необходимо было выплатить комиссии за обслуживание счёта.
- Что это? – недоумевал Виктор.
- Да Вы не волнуйтесь, - успокаивала работница банка, - это всего 3% от суммы текущего лимита. Вот у Вас в договоре всё прописано.
 Она ткнула пальцем в документ, где мелким шрифтом в сноске было указано об уплате комиссии  за рассмотрение заявки на получение кредита.
 Виктор несколько раз пробежал глазами документ и отметил для себя то, что внимательно читая договор в первый раз, он не обратил  внимания на сноску, написанную так мелко, что впору было читать под лупой. « Ну,  любую хитрость придумают, чтобы содрать побольше», - подумалось ему в ту минуту.  Он заплатил все издержки по уплате и понял, что сам взнос составил небольшую сумму.  «Ладно, Виктор Сергеевич, это ещё не конец, это только его начало,  - он усмехнулся, вспомнив чью-то шутку, - в конце концов, ничего не случилось, теперь надо платить вовремя и всё внимательно читать». 
По дороге домой он старался себя подбадривать мыслями о том, что это ещё не самое страшное, что могло случиться. «Да друг оказался вдруг  не друг, а так», - вспомнил он слова из песни Высоцкого,  - надо пережить. Я здоров, у меня есть работа, подработка, выкручусь как – нибудь.
При воспоминании о Кольке мороз пробежал по коже. Когда им было лет по 14-15, они отдыхали в Крыму у Колькиной тётки. Дом тети Поли был рядом с морем, и они частенько бегали купаться. Тетя работала в местном  краеведческом музее, в летнее время там было много туристов, и она часто пропадала на работе. Тётя Поля строго- настрого предупреждала не заплывать далеко, не ходить в горы. Мальчишки быстро подружились с местными ребятами, и всей компанией купались, прыгали с пирса в воду, шалили. Но однажды Витя и Коля всё-таки нарушили запрет и решили подняться  в гору. Готовиться начали с вечера: обувь специальную подобрали, веревки, - всё это спрятали в сарае, чтобы тётка не нашла. Утром, как только солнце бросило на землю первые  теплые лучи, мальчишки отправились в горы. Начало подъёма было не утомительным, но по мере того как припекало солнце и появлялись довольно-таки крутые уступы, приходилось всё тяжелее и тяжелее. Обливаясь потом, друзья упорно шли к высокогорью. Склоны гор напоминали причудливые картины. Иногда мальчики останавливались, чтобы передохнуть и осмотреться. Красота была дивная: густая, зеленая растительность карликовых деревьев покрывала подножие горы, а чуть выше, склоны были  усеяны разнотравьем и кустарниками, изрезаны ячейками, а  в некоторых местах встречалось такое количество дыр и ячеек, что казалось, будто это пчелиные соты только огромных размеров.  Некоторые камни были похожи на фигуры людей и животных. Витька видел фигуры каменных воинов,  собак, а Кольке показалось, что одна фигура была похожа на тётку Полю, идущую рано утром на рынок. Ох, и влетит им по первое число, если тётя узнает, где они были. Встречались и крутые подъёмы, тогда ребята обвязывали себя веревками для страховки и осторожно ступали. Наконец –то они добрались к намеченной цели, дальше подниматься без специального снаряжения было уже опасно. Перед их взором отрылась замечательная картина. Никогда прежде они не замечали такой красоты. Колька снял с шеи  фотоаппарат и стал фотографировать окрестности. Потом ребята придумали сниматься на краю горы, стоять на крутом уступе было проявлением отчаянного бесстрашия. Но детское сердце озорного мальчишки не ведает страха и опасности. Солнце уже жарило.  С востока длинной чередой надвигались белые, перистые облака. Вокруг было разлита тишина, нарушаемая только щебетом птиц да шумом ветра, который колыхал стебли травы. Ребята повалились в разнотравье, чудом  хранящее остатки влажности,  закрыли глаза и так пролежали несколько минут. Однако приближался полдень,  становилось нестерпимо жарко, надо было возвращаться, к тому же, тётя вернется к обеду, а их не будет, попадет страшно.  Они стали спускаться с горы, дорога была не очень трудной. Шли весело, болтали, делились впечатлениями. Вдруг из- под ног Вити полетели мелкие камни, мальчик не заметил, как  поехал  вниз, потом буквально полетел по склону,  хватаясь за стебли травы. Изо всех сил зацепился за торчащую корягу какого-то старого, почти сухого дерева  и повис.
-Витька, держись, - закричал Колька, приближаясь  к краю уступа. - Держи верёвку. 
Он бросил край веревки, а другой обвязал вокруг своего туловища. Витя свободной рукой ухватился за край веревки, ногами беспомощно стал  искать хоть какой- нибудь уступ. Под ногами был  только крутой спуск.  Коля стал тянуть друга вверх, но тотчас сам  скользил  на край. Сначала Витя боялся за себя, так как он был на краю крутого обрыва, но потом, увидев, как Коля быстро оказался   на том  же краю, подумал, что,  если друг  не отпустит веревку, они полетят вниз вдоем.
- Колян, слышь, брось, - с какой-то обреченностью в голосе сказал Витька. Он чувствовал, как силы покидают его, по спине стекал струйкой пот, пальцы руки, ухватившиеся за корягу, деревенели. Он с трудом удерживал другой рукой  веревку.
- Я тебя не брошу! Не брошу!  Как же я без тебя? Что я скажу потом?- кричал Колька, насмерть перепуганный. Он тяжело дышал, по лицу струился пот, веревка нестерпимо резала спину и живот, а Колька лихорадочно искал ногами камень, в  который можно было упереться. Наконец спасение было найдено. Колька нашел опору и с криком стал тянуть Витьку. «Только бы почувствовать опору, дальше – на руках, я смогу, я сильный, враз подтянусь, зря что ли на физкультуре 15  раз подтянулся», - думал Витя. А Колька тащил, скрипя зубами, пот застилал глаза,  руки жгла веревка, ломило спину, но он тащил,  выкрикивая  что-то совсем не детское. Коля сделал последний рывок, и Витя, собрав остаток сил, подтянувшись на руках, просто вылетел на уступ.
Он лежал ничком и трудно дышал, рядом сидел Колька.  Он вытирал стекающий пот с лица краем футболки, кулаками растирал слезы, которые не в силах был сдержать. Витя понемногу приходил в себя.
-Колян, ну, ты что? Все же хорошо, правда?
- Правда, а я чуть со страху в штаны не наделал.
 - Ну не наделал же. Ты меня спас, - с гордостью за друга сказал Витя.
- Ладно,  пошли, к обеду мы опоздали уже точно, тётка убьёт.
- А давай, как спустимся, в море окунемся, скажем, что купались  и не заметили, как время пролетело, - придумал Виктор.
- Ага, а это как объясним?- он показал свои красно- синие руки, Витькину коленку, из которой ещё сочилась кровь. Если тётка это увидит, от допроса не отделаешься, она же достанет до чёртиков, подумает, что подрались с кем-то, матери позвонит, и отдыху – конец.
- Не переживай, что –нибудь придумаем, а может, когда мы выходили, на камни напоролись и всё,  – продолжал выкручиваться Витя.
Закрыв глаза, он видел,  как спускались к подножью горы, потом стремглав летели в воду, оглашая криком всю округу от попадания соленой воды на раны,  как поднимались к дому, обнявшись за плечи. Им было всё безразлично: теткина ругань и угрозы, запрет на купание до выходных и многое,  многое другое. В этот день они поняли главное: они настоящие друзья, спаянные навеки мужской дружбой, которую не разрубить ни временем, ни обстоятельствами, ни любовью к женскому полу, ну, если когда –нибудь случится.
«Эх, Колька, что же ты так? Вот дурак –то, ну дурак, столько лет коту под хвост, ну не идиот? », - подумал Виктор.
Он пытался понять, как же быстро в головах людей созревают решения, которые, как им кажется, изменят их жизнь к лучшему.  Вот и они с Колькой недолго обдумывали такое дело: прикинули, посчитали и решили- надо брать. «Что это: вынужденная мера, стадное чувство или просто не желание думать, анализировать?  Неужели  это единственный механизм жизни сегодня? Если так, то нам, людям, надлежит столько всего понять, осмыслить, чтобы этот механизм работал во благо. Возможно ли это? Неизвестно.  А пока мы,  как мыши,  топаем за дудочкой крысолова. Радуемся, когда  «не прогорели», приписываем себе огромную заслугу, корим тех, у кого не получилось. А что в итоге? Во время кризиса и у тех, и у других ничего не останется.  Все попадут в экстремальные условия. Вот, кто никогда не прогорит, так это банкиры», - размышлял Виктор, спускаясь в свой подвал- мастерскую. Войдя в сырую, комнату, он, не раздеваясь,  повалился на старую, скрипучую  тахту, укрылся с головой пледом и попытался уснуть.
Город медленно засыпал.  В домах нигде не горели окна.  На улицах погасли фонари. На несколько минут город погрузился во мрак. Вдруг вспыхнули ярким светом миллионы цифр, заструились по стенкам домов, словно по кровеносным сосудам.  Они были единственным источником света ночью.
Когда же наступало  утро, всё, будто по команде, включалось: в квартирах появлялся свет, по дорогам ходил транспорт, под землей двигались электропоезда. Люди ехали на работу и по делам. Люди были похожи на людскую массу, вязкую и тягучую, которая растекалась по тротуарам и улицам. Миллионы камер следили за передвижением каждого человека.  Люди больше не знали, что такое бумажные деньги. Все расчеты производились с помощью специальных чипов, вживленных в кожу человека. Купить билет, оформить кредит, приобрести недвижимость можно было за считанные минуты. На этом чипе хранилась вся информация о человеке.  Люди радовались тому, что больше не надо было стоять в очередях, а заказать нужные вещи можно было, не выходя из дома.
Товаров, необходимых для жизни современного человека, продуктов было в изобилии. Путь домой у многих лежал через магазин, люди покупали нужные и ненужные вещи уже по привычке.
Обнаружив, что в холодильнике, хоть шаром покати, Виктор бежал в супермаркет за продуктами. В магазине работали все кассы,  но не было ни одного кассира. Каждый покупатель подходил со своей тележкой, содержимое которой сканировал детектор, а покупатели расплачивались электронными деньгами, приложив руку к другому детектору, и вмиг- с виртуального счёта исчезала сумма.  Впереди у кассы оказался молодой человек в дорогом костюме с огромной тележкой продуктов. Датчик мертвым голосом объявил, что покупатель не может совершить данную покупку, так как  у него недостаточно средств на его персональном счете. Мужчина краснел, возмущался и кричал, что этого не может быть, но машина была неумолима.
- Вы не внесли своевременно взнос по кредиту,  Ваши счета заблокированы, следует сделать платежный перевод и внести штраф за просроченный платеж, -твердил электронный монстр.
- Вот тупая машина, - говорил господин в дорогом костюме, - посмотри внимательно, я внес задаток и попросил отсрочку.  Какого чёрта мне заблокировали счета?
- Управление по кредитованию  решило, что этого недостаточно. Но у Вас есть остаток, можете использовать его,  – твердила машина. И на электронном табло появилась незначительная сумма. Мужчина толкнул  ногой тележку, выругался и в ярости выбежал из магазина.
Вернувшись домой, Виктор решил написать другу об увиденном в супермаркете. Друг не отвечал, зато пришло предупреждение о негативных последствиях, если такого  рода сообщения буду посылаться с его почты.
« Господи, - ужаснулся художник, - за мной следят. Кто? Зачем? Как же свобода слова? Тайна переписки?».
 Молодой человек вышел на улицу.  Ему хотелось затеряться среди людей, слиться с ними. Но людская улица была холодной, каменной, бездушной.  Люди не видели друг друга, не замечали Виктора. Во всём пространстве разлито было что-то серое: серое небо, серые дома, серые улицы, лица у людей тоже были серые. Утопающий в серости город плыл в никуда.  В никуда плыли  и люди, интересы которых сходились в одной точке- материальной: магазины, игровые автоматы- всё это так притягивало людей разного возраста, пола, социального статуса.
Виктору вдруг захотелось ударить изо всех сил в самую сердцевину этой серости, чтобы она разлетелась вдребезги. Он понесся по проспекту, что было сил. У старого, наполовину разрушенного памятника русскому писателю он увидел толпу людей, протестующих против свёртывания социальных программ. Люди скандировали лозунги, размахивали транспарантами. Они требовали свободы слова и печати, честности и справедливости, оказания помощи малообеспеченным, пенсионерам, бесплатного образования и медицины.  Виктор присоединился  к протестантам, инстинктивно понимая, что это его среда. А по улицам уже летели полицейские сирены, оглашая окрестности пронзительным воем. Людей стали затаскивать в машины и автобусы. Чья-то мощная рука схватила Виктора за шиворот и потащила к автобусу. Скользя по обледеневшему тротуару, молодой человек пытался вырваться из цепких рук, но это было очень трудно сделать. Возле дверей автобуса он сказал: «Брось! Я сам! Сам!». Сквозь  окно автобуса художник увидел, как из галереи напротив грузчики выносили картины и грузили их в грязную газель.  С картинами не церемонились: их бросали на грязный снег, складируя, потом  они летели в машину. Их судьбе не позавидуешь: всего несколько минут, чтобы увидеть небо, а потом –небытие.   Но эти несколько минут в них играл свет: в листочках деревьев, в стебельках травы, на солнечной поляне, он проникал в города и села, освещал дорогу. Виктор смотрел на творения великих художников, и у него больно сжималось сердце. « Человека можно сделать несвободным, можно поработить его, заставить подчиниться, но невозможно отобрать то, что живет в его сердце: это солнце, поляну, лес- никто не может отобрать то, что создано Творцом. Разве можно отобрать Землю?», - думал Виктор.
 Сидя перед кабинетом заместителя начальника по усмирению гражданского населения и ожидая своей участи, он был спокоен и тверд.
Заместитель начальника был похож на шарик, тучный и неповоротливый, он стучал жирными пальцами по клавиатуре компьютера. Виктор вошёл в кабинет.
- Садитесь, -не отрываясь от своего дела, пренебрежительно сказал полицейский.-  Руку.
Полицейский провел прибором над запястьем, и на вскоре на приборе появился номер. Потом он набрал его на компьютере, и на экране появилось досье.
- Ну-с, молодой человек, как удалось вляпаться в такую историю.
- Сознательно, - ответил художник.
-Вот как? Сознательно, значит. Интересно… Я смотрю, вы художник, человек интеллигентный. Зачем вам политика? Рисовали бы себе картины.
- Видите ли, а у меня в мастерской грязно, а я люблю, чтобы чисто было. Сначала надо вымести, вычистить, а потом хоть картины рисуй, хоть чай с вареньем садись пить. Так  у нас, у русских,  положено.
 Полицейский чувствовал, как в нём закипала кровь, он готов был вбить молодого человека, как гвоздь, по самую шляпку.
- А что у вас, у русских, ещё положено, - спросил он.
-  Стоять до конца.
Заместитель начальника мог одним махом прекратить этот разговор и решить судьбу  Виктора, но ему хотелось уничтожить его морально, растоптать, унизить, чтобы этот художник почувствовал  себя ничтожеством перед «сильными мира сего».
-Стоять до конца? – ухмыльнулся полицейский. - Нет, оно, конечно, можно, если знаешь, что победишь, а в твоём случае- пустые хлопоты, - перейдя на «ты», ответил полицейский.
- А я знаю, что мы победим.
- Ты что сумасшедший что ли? Посмотри вокруг: народ тянется к потреблению,  к обогащению, а вас жалкая кучка, которые пищат, как комары перед тем, как их прихлопнут.  Вы всерьез полагаете, что непобедимы? Вы просто безумные.
- Я с Вами не согласен, чтобы всерьёз сопротивляться, надо быть не безумцем, а, наоборот, умным, потому что надо суметь разобраться в той жизни, которую нам навязали, иметь силы, чтобы устоять, а не побежать за вами, когда вы поманите пальчиком.
- И что же тебе поможет устоять?
- Вера.
- Ха-ха-ха , -широко засмеялся полицейский. Где была твоя вера, когда мы устраивали свои распродажи. Ломились с выпученными глазами, распростертыми руками за халявой. Где был ваш Бог? Как же он допустил это? Почему не вразумил «верующих», не наставил на путь истинный? злорадствовал  начальник.
- Он был на небесах. Знаете, я много читал книг, в том числе и духовных, так вот что я понял: у каждого человека есть свободная воля, человек сам волен решать, что он будет делать. Тот, кто посягает на  свободную волю, запугивает,  подкупает, тот совершает страшный грех. Людей без воли вразумить невозможно, они сами этого не хотят, они  уже перешли на службу другому богу - мамоне.
- Это же очевидно, кто же может отказаться от машин, квартир, дач, от распродаж в магазинах?
-А никто не говорит, что от этого надо отказываться, просто у всего этого будет мера. Мера потребления.
- Сказки!- взревел полицейский, ему порядком надоел этот затянувшийся спор, и он чувствовал, что надо растоптать этого художника, как червя.- Да до нашего прихода у вас веры –то не было. В церковь вы ходили и ходите, свечки ставите, молитесь, только вот не меняетесь! Не меняетесь! И не мы вам это принесли, мы лишь показали, какими вы можете быть, когда ваш Бог только в голове и на языке, а не в сердце. Вы стали нашей легкой добычей. Крыть нечем, молодой человек?
Виктор сидел, безжизненно опустив руки,  и водил глазами, осматривая углы. Он собирался с мыслями, чтобы достойно ответить. Художник смотрел на раскрасневшееся лицо начальника, и ему вдруг показалось, что перед ним не полицейский,  а Сеньор Помидор из сказки Джанни Родари  «Приключения Чиполлино». Такой же надутый и напыщенный дурак, который вдруг возомнил себя повелителем людских душ. «А ты просто овощ!!! Да! Да! – думал Виктор, - ты лопнешь, когда придет твой черед .  «Никакого Сеньора  Помидора здесь нет, - вспомнились ему слова сказки. «А я сижу в своём домике и плыву, как моряк в лодочке, по Тихому океану, - так думал кум Тыква, чтобы хоть как –нибудь защититься от нападок злого Сеньора Помидора.»
Молодой человек сравнивал себя с бедным кумом Тыквой, который трясётся от страха, абсолютно законно построив свой домик. «Нет, гражданин начальник, тебе не удастся меня  ни запугать,  ни растоптать», - спокойно взглянул на полицейского Виктор. Наконец-то он собрался с мыслями и произнес:
- Вы правы, господин начальник, люди действительно сегодня впали в соблазн искушения и не видят в этом ничего плохого. Они обманывают себя. Дьявол искушал Христа хлебом. Сатана предложил превратить камни в хлеб, но Господь отверг соблазн, ибо полагал, что человек должен сам заботиться о пропитании. Христос не отвергает материального, просто оно не может стать высшей ценностью. Когда сатана искушал Христа в другой раз с просьбой броситься вниз, чтобы все уверовали в Христа, он отказался, ибо не видел ничего праведного в том, чтобы этим искусством поражать воображения людей. Иисус видел в людях своих соратников, а не средство, которое можно использовать для достижения корыстных целей. Утративших свободу выбора,  человеческое достоинство, право принимать самостоятельные решения уже не спасти. Они идут за вами. Ими можно управлять, манипулировать. Похоть не знает границ.
Но останутся те, которые пойдут путем спасения. Трудно жил еврейский народ под властью египетского царя. Выполняя его приказы, фараоны всячески притесняли  и истребляли этот народ: убивали младенцев, новорожденных мальчиков, заставляли  тяжело работать евреев. Стонет народ и ждет избавителя. Господь посылает Моисея, а тот требует  отпустить израильский народ  для того, чтобы «совершили они служение в пустыне». Труден был и их путь.  «И сказал Моисей  народу: помните сей день, в который вышли вы из Египта, из дома рабства, ибо рукою крепкою вывел нас Господь оттоле…». Но сатана так просто не отпускает никого из –под своей власти. Учинил погоню, спастись, казалось бы, нет  никакой возможности: сзади погоня, впереди море. Но Бог не оставляет людей. Моисей помолился Богу и ударил священным жезлом по воде,  евреи перешли по дну моря, а войско египтян утонуло. Путь свободен пока, можно идти. И устремились израильтяне к земле обетованной.  Это Библия- вечная книга.  Старая книга. Мудрая книга. Души  некоторых людей также стонут под игом. И спасение  им будет послано.  И ступить надо будет на путь праведный, и пройти надо будет твердо.
Но если даже сейчас  под сильным вашим влиянием ослепленный и загнанный в такую пропасть народ находит все силы сопротивляться, вы проиграли. И не мы, а вы безумцы, если верите в свою непогрешимость. Падение вашего трона - -это дело времени. Уверяю вас, мы это еще увидим. Господин начальник сейчас был похож на бледную поганку. Лицо его стало восковым, губы побелели и сжались плотно. Он не проронил ни слова, а нажал красную кнопку. Над дверью  у выхода  этого страшного кабинета были расположены две кнопки : «зеленая»- заключенного можно уводить к камеру, красная- - «в расход». За дверью раздались шаги – дверь отворилась…
- Спишь, лежебока, - сквозь сон услышал Виктор. Он вскочил на кровати. Тяжело дышал, липкий пот покрывал его лоб. Перед ним стоял Петька, тренер по боевым искусствам.  Виктор  в панике осматривал свои руки и, не находя ничего странного,  прошептал: «Господи, так это был лишь сон, только сон».
- Вить, ты не заболел? – недоумевал Петр.
- Нет, всё в порядке. Просто сон ужасный приснился.
- Кошмар что ли?
- Похоже на то.
-Ладно, Витёк, ты же не суеверный. Плюнь и разотри. Давай чайку дрябнем, матушка пирожков напекла. Я сегодня до упора.
- А который час? – спросил Виктор.
- Почти половина десятого, - ответил Петя, взглянув на часы.
Виктор встал с постели, подошел к окну.  Снежное небо, готовое низвергнуть на землю белые лавины,  хмурилось. Серый свет наполнял комнату.
- Опять метель будет, - сказал Петр, вчера по телеку смотрел прогноз погоды: ожидаются осадки в виде мокрого снега, на дорогах заносы, гололедица, короче, сидите дома и не высовывайтесь без надобности… Ты чай –то пить будешь?
- Чай, - задумчиво повторил художник, чай – это хорошо.
Оторвавшись от окна, сказал:
 - Конечно же, буду. После такого сна мне двойная порция положена.
- Чего: пирожков или чая? –засмеялся Петр.
 - И того и другого, -  ответил Виктор, умываясь ледяной водой.
 Вода была настолько холодна, что сводило зубы. Можно было подождать, пока вскипит чайник, и разбавить горячей водой, но Виктору хотелось освежиться, и прогнать остатки былого кошмарного сна.
К обеду разыгралась метель. Порывы ветра просто врывались сквозь щели окна в комнату, и, хотя Виктор заклеил оконные проемы утеплителем, сейчас даже это не спасало от холода.  Мокрый снег летел хлопьями, налипал на окнах, растекался тонкой струйкой. От земли кружила поземка, захватывая снежные покровы.
В комнате, где работал Виктор, становилось прохладно. Стыли руки, но Виктор не выпускал кисти.  Художник третий час не отходил от мольберта. Накануне он сделал наброски новой картины и теперь с упоением работал. Под рукой мастера оживала осенняя природа старого, затерявшегося среди лесов и дорог провинциального города. 
Это было прошлой осенью. Виктор оказался в провинции, приехав погостить к дядьке. От Москвы его отделяло около шестисот километров.  Загостился. Дядька, родной брат отца, человек шумный, общительный, душа нараспашку, любил посидеть по- родственному. Приближался день отъезда, и Виктор решил прогуляться по окрестностям городка, пройтись по тихим улочкам. Дорога, по которой шёл художник,   уходила вниз, петляя между двухэтажными и одноэтажными домами, утопающими в золотом убранстве. Виктор осторожно спускался по размытой дождями грунтовой дороге. Дождило с самого утра. Мелкий, колючий дождь серебряными нитями окутывал старый городок. В такую погоду вернее было бы остаться дома, но Виктора тянуло в эту серую, осеннюю   пелену.
Вот уже показался изгиб реки, золотые верхушки деревьев отчетливо проступали на фоне осеннего неба. Он спустился к реке.  В тихую, полную тайн, реку засмотрелись, задумавшись, клены и ясени,  опустив свои тяжелые кроны прямо к воде. С листьев тонкой струйкой стекали капли дождя, и  река благодарно принимала их в своё лоно. Через реку перекинулся, словно перевернутое коромысло,  старый, скрипучий  деревянный мост. Легкий ветерок покачивал его со стороны в сторону. А он, почерневший от дождя, еле слышно стонал.  На другом берегу Виктор увидел позолоченные купола церкви. Звонили к обедне. Сначала мужчина услышал мощный удар большого колокола. Его густой, бархатный звон  огласил окрестности. Через равные промежутки времени послышался второй удар, потом третий. И вскоре к сольному пению большого колокола  присоединилось многоголосье  маленьких колоколов, которые звучали то попеременно, то стройно в ряд, наполняя земное пространство  необычным звучанием. Казалось,   что звон этот спустился с вершин и пошёл твёрдыми шагами по полям и оврагам,  а потом,  превратившись в пушинку, легкими, невесомыми движениями коснулся глади реки и, вновь набирая силу, распахнул полы одежды каждого, чтобы забраться в душу, в самые потаённые ее уголки, призывая к покаянию и очищению.  Ничего подобного раньше не чувствовал Виктор. Как будто его сердце сейчас вырвалось из груди и полетело туда,  где звучала мелодия колоколов.  По его щеке, небритой и колючей, катилась слеза. Он не понимал, как он, здоровый и сильный мужчина,  стараясь достойно держать удары судьбы, сейчас так расчувствовался. Ни горечи, не стыда  не чувствовал, напротив, душа наполнилась такой благодатью и любовью, что хотелось обнять всю землю и благодарить Бога за то, что всё это создал.
 А теперь память сама  воскрешала те благодатные минуты, и на холсте оживали и лес,  и речка, и церковь с ее всепроникающим колокольным звоном.
Виктор внезапно почувствовал острую боль в желудке под ложечкой. Он отошёл от мольберта, сел на стул, посмотрел на часы: скоро надо было собираться на работу, а он даже ещё  не обедал. Порылся в карманах-  в одном было пусто,  а в другом – только завалявшаяся сторублевая купюра. « Вот чёрт, - выругался он, - кошелёк забыл». Хорошо, что проездной был на месте.
Заняв  тысячу у Петьки,  наспех надев пуховик, помчался на улицу. Супермаркет был рядом. Виктор быстро пробежался по магазину, забрасывая в корзину то, что попадалось под руки. И направился к кассе. Ему хотелось сэкономить время, чтобы ещё поработать немного над картиной. Он подошёл к кассе, продавец объявила предыдущему покупателю, что у него на карточке  недостаточно денег для покупки. «Не может быть, - возмущался покупатель, - вчера проверял: три тысячи было». «Пожалуйста, - вежливо попросила кассир, - вы можете или доплатить наличными, или проверить сумму, вон, у входа стоит терминал». «Хорошо, я доплачу, а потом проверю», - ответил мужчина. «Наличные, - подумал Виктор, непонятно чему обрадовавшись, - хорошо, что она не сказала: «Приложите руку к датчику. Боже, какой бред забрался ко мне в голову».
 «Ваша покупка составила 765 рублей  50 копеек,  – сказала продавец.- Мужчина, - обратилась ещё раз кассир, - 765. 50  с Вас». «Ах, простите,- очнувшись от своих мыслей, спохватился художник, - задумался. Вот возьмите,   -протянул он тысячу.
Быстро пообедав, Виктор снова принялся за работу. Он не замечал бегущих стрелок часов, не слышал гудков проезжающих по заснеженной улице машин, которые в этом месте постоянно стояли в пробках. И только пронзительный вой милицейской сирены заставил его оторваться от мольберта. Он взглянул на часы: половина пятого  вечера. Надо было собираться на работу. Художник в сердцах бросил кисти в раковину. Под струёй воды потекли красные, желтые, синие ручьи. « Почему? Почему, как только я ухожу с головой в работу, я должен прерывать дело! Ненавижу эти  проклятые ящики!». Теперь Виктор злился на себя за то, что уже на следующее утро договорился  с напарником помочь переехать одной фирме в другой офис. Платили они щедро, но и работы там им хватит часа на четыре.
Он вышел из своей мастерской и устало побрёл к остановке. Метель уже утихла, намела сугробы на дорогах, снежными шапками укрыла дома и машины. На остановках толпились люди, ожидая транспорт, поднимали воротники шуб и пальто, прятали руки в карманы, суетились, постоянно высматривая свой автобус. Виктор ждать не стал, сообразив, что ожидание может быть долгим, решил прогуляться. Мысли просто терзали его голову.  Он думал, что ошибся, устроившись на подработку грузчиком,  с одной стороны, а с другой  - оправдывал себя, что так у него хоть в первой половине дня есть немного времени, чтобы заняться своим делом, к тому же, с утра можно вынести картины на Арбат, после обеда – никаких шансов. Но денег, как ни крути, не хватало, он уже подумал о подработке охранником в ночное время. Настроение было скверное. Он вдруг почувствовал, что ему жаль времени, которое он тратит на то, что не приносит никакой радости. «А хоть у кого- нибудь, - рассуждал Виктор, - в жизни была радость от работы? Хоть  кто-нибудь хоть раз воскликнул: «Я счастлив, потому что занимаюсь любимым делом  и  это приносит мне не только радость, но  и  то материальное благополучие,  в котором я чувствую себя человеком. Люди, скажите!»- Он остановился у светофора, посмотрел на лица людей, хмурые, озабоченные проблемами, они были безответны. «Беспробудная жизнь! Глупо ждать, что кто-то устроит тебе праздник,  но и жить безрадостно, всё больше увязая в ворохе житейских проблем, тоже глупо.  В чём же смысл труда?  В том, что ты вкалываешь, если не воруешь, от зари до зари, и можешь распоряжаться деньгами по своему усмотрению, не ужимая себя и семью,  или в том,  что ты совершенствуешься?  А может, в том, что ты можешь подарить свой труд другим и сделать их счастливее?  Ты растешь профессионально, повышаешь качество своего труда и вскоре чувствуешь, что идешь на работу, как на праздник. А какой смысл в том, что ты будешь таскать тяжелые ящики, проклиная их,  или не спать ночью, охраняя объект. Нет, смысл –то есть, а вот радость в чем?  Хотим жить ярче, комфортнее, а загоняем себя в дальний, темный угол или блуждаем в лабиринте. Жизнь в долг: выход или удавка? Когда живёшь в долг, нарушается нормальное течение жизни: труд и покой. Человек вынужден больше работать,  чтобы отдать долг, оплатить проценты. У него нет времени, на творческий труд. А надо ли ему он? Придёт домой с работы уставший, как  собака, завалится на диван с бутылкой пива, врубит «ящик»- вот тебе и «творческий покой!»  Дег-ра-да- ция!  Что с нами? Жаждем того, что не заработали, а с другой стороны, почему работаем и не можем заработать?  Человеку надо где-то жить, надо питаться, одеваться. Почему на всё можно заработать только, если не видишь ни дня, ни ночи. А как же семья? Дети? Их же не только  кормить надо, одевать, но и учить, воспитывать, быть примером. Что-то явно не так в нашей жизни, что-то не туда завернуло  и продолжает не туда  идти… »- Виктор  всё больше погружался в мир своих раздумий, чувствуя, что бесконечная цепь вопросов заводит его в тупик. Он и самом деле уперся в тупик- колонну здания метрополитена- и,  ударившись лбом,  опомнился и быстро смешался с толпой в метро.

Как тяжело порой бывает, когда человек чувствует себя бедным.  А что есть бедность? Где граница бедности? Как её преодолеть? И что делать, если твои попытки борьбы с ней неудачны? Если у тебя есть кусок хлеба, крыша над головой, работа, но ты нуждаешься, беден ли ты? Ведь и богатые считают себя бедными, если есть то, чего  им не хватает. Им постоянно мало. А может ли человек, живущий от зарплаты до зарплаты, смириться с тем, что порой ему  не хватает самого необходимого, и как долго человек способен терпеть? Безусловно, надо терпеть, ибо посланное тебе Богом испытание - это проверка на прочность. Духовная крепость  даётся  не просто,  к ней идёшь через страдание и боль, от падения к  прозрению. Её не обретёшь в беседе с друзьями, не найдешь на дне стакана. Она открывается человеку только в молитве, неустанной молитве. Но, мы грешные люди, часто не видим большого проку в ней. Раз помолишься, другой, третий и ждёшь, когда же начнёт действовать молитва, когда Бог услышит твою просьбу и поможет. Ничего не меняется? Значит, не помогает. Что поделать, грешны. Ну, а так чтобы на коленях перед иконой ранним утром или на сон грядущий, да каждый день, невзирая на состояние и желание, от души, со слезами раскаяния и глубочайшего зова о помощи молиться, очищая себя, признаемся честно, не получается. Иной и так молится, и просит, и поклоны бьёт, а в откровенной беседе говорит, что не чувствует силу молитвы. Старцы говорят: «Ты не чувствуешь, зато бесы чувствуют и трепещут».  Обрести себя в состоянии падения от страдания, трудностей - огромная душевная работа. Это как бы поместить себя,  страдальца, отвергнутого всеми и собой, прежде всего, в иное состояние, в котором ничего не меняется в лучшую сторону, но жить можно, жить нужно во имя будущего, которого ты не видишь, но оно обязательно откроется.
Виктор не видел этого будущего, он даже не приближал его. Он с головой окунался в любую работу ( устроился на подработку в частное охранное предприятие), в перерывах между работами рисовал, хотя это удавалось всё реже и реже. Иногда выходил на Арбат, чтобы продать картины, но тщетно: картины не покупали. Зато просили нарисовать шаржи и портреты. У него появлялись деньги, которые он складывал в отдельный ящик, это был НЗ (неприкосновенный запас).
Когда набегала приличная сумма, он ехал в банк и погашал часть кредита. Особого облегчения не чувствовал. Странное дело, чем больше он убеждал себя в том, что надо перетерпеть, что всё закончится, когда он выплатит кредит, тем тяжелее становилось на душе: ему было жаль времени, оторванного у  своего творчества. «А может, послать,  куда подальше, это творчество, устроиться в какую- нибудь фирму менеджером, зарабатывать деньги. Потом продвинуться, если повезёт, по карьерной лестнице, взять новый кредит, зарплата будет позволять, надеюсь, жить, как все…», - в полном отчаянии приходили эти мысли. Но как только он смотрел на стоящие в углу картины, законченные и начатые, на мольберт, где новая картина ждала уже своего часа,  чувствовал, что они все, созданные им и создающиеся, смотрят на него живыми глазами.
Это было невыносимо. Он сбегал на улицу, чтобы пройтись, вдохнуть морозный воздух и не думать! Только не думать! Виктор спустился в метро, чтобы купить чего –нибудь  сладкого. На ступеньках сидели бомжи. Их вид был жалок и отвратителен. Художник поморщился и юркнул в тоннель метро. На обратном пути почему-то задержался возле одного нищего, едва похожего на человека. Бомж копошился возле консервной банки, куда прохожие бросали милостыню. Виктор присмотрелся: нищий был слепой. Молодой человек запустил руку в карман, выгреб всю мелочь и бросил в банку. «Сохрани тебя Бог», - услышал он слова нищего. «А он, Бог, нас может всех сохранить? – спросил художник. «Конечно», - ответила женщина, сидящая рядом.  Согнутая в три погибели, она отбивала поклоны и крестилась. «Сохранит, если поверим в его приход на Землю, чтобы покарать неверных. «Блаженная, - подумал Виктор,  – говорит о вере, а сама в грязи, на холоде, на морозе. Ничего сами не делают, чтобы спастись». И вдруг ему стало стыдно, что как-то не по- человечески, не по- христиански думает. Он ничего не знает о тех бомжах и нищих, не может знать границу их падения, а значит, презирать их права не имеет. Сам ведь стоит на тонкой доске, едва удерживаясь, чтобы не упасть.
Субботним вечером  зазвонил в коммунальной квартире телефон. Сосед Пашка, проспавшись после вчерашнего загула,  взял трубку  и тут же крикнул на весь коридор:
- Витя, эй, Витюха, тебя к телефону.
-Витёк, привет, старина, - услышал Виктор знакомый голос, но с первых минут не разобрал, кто это.
- Антон, ты что ли? – спросил Виктор.
- Ну, ты даёшь, друзей не узнаешь. Зарисовался совсем. Шишкин несчастный, шутил Антон.  – Как дела-то?
- Работаю, - выдавил из себя Виктор. - А ты как?
- Да всё путём. Перешёл на новую работу, деньжат больше стал зарабатывать, машину в кредит взял.
- А Алёнка как?
-  А Алёнка - никак. Расстались. Я не «гружусь» по этому поводу, встретил другую, Валю. Непритязательная, требований меньше, добрая вроде, а там посмотрим…- А ты не женился ещё?
- Да как-то не пришлось пока.
- И не спеши. Бабы, знаешь…,  зло от них одно..Вот, кажется, стихами заговорил.  Слушай, Вить, а я чего звоню-то, ты Ромку помнишь?
- Ромка…Ромка…Литвинов что ли? – вспомнил Виктор.
- Ну да! Так вот он собирает небольшой «сабантуйчик». Он женился, ещё  директором фирмы стал,  а теперь вдобавок  и депутат. Просто собирает друзей, с которыми нечасто встречается, посидим  по- дружески. Звонил он тебе на мобильный, не дозвонился. Ты  мобильный поменял?
- Да, Антох, у меня новый, запиши номер, - он продиктовал номер мобильного, потом сказал:
-Ты знаешь, наверное, не получится: работы много…
- Брось, старик, через неделю, не сегодня же, столько лет не виделись! Человек всех собирает, угощает. Радость у него, давай разделим, как раньше, а?
- Ладно, - сдался Виктор, - что- нибудь придумаю.
 Рома собрал всех в дорогом ресторане.  Новоиспечённый депутат не поскупился ни на угощения, ни на развлечения. Собралось много гостей. Рядом с Виктором сидели две незнакомые дамы, лица которых вытянулись в вопросительный знак, а глаза округлились, как полнозрелая вишня, когда они видели, как Виктор прикладывался к тарелке, забывая ухаживать за ними.
- Молодой человек, - не выдержала дама постарше, - А давайте познакомимся. Меня зовут Зинаида, это Оля.
- Виктор, -закусывая колбасой,  произнес художник.
- Может, вы нам нальете?- спросила  Оля.
- Ой, простите, - спохватился Виктор, - с удовольствием налью.
- Витька Самарин, вот так встреча. Где  же ты пропадал?- чья-то большая рука хлопнула по плечу. Виктор обернулся.
Перед ним стоял его коллега по Суриковскому институту Олег. Когда-то они дружили.
- Ну,  надо же, где встретились! Идем к нашим.
- Олег, я… рад, - сказал Виктор, забирая с собой тарелку.
- Извините, милые дамы, я заберу у вас кавалера, - шутливо сказал Олег.
- Пожалуйста, пожалуйста, - сказала Зинаида, немного поморщившись.
Олег поволок Виктора на  другой край стола, где художник увидел знакомые лица: с кем-то учился в одной школе, с кем-то играл в одном дворе, а с кем-то учился в Суриковском. Виктор сразу влился в компанию, его встретили радостно. Все шумели, наперебой рассказывали друг другу о себе и своих планах. Создавалось такое впечатление, что они просто встретились, а не пришли на праздник общего знакомого. Там, где мог  бы охватить глаз  просторный холл банкетного зала, Романа не было видно. Виктор, как только пришёл, успел ещё пожать руку Роме,  поздороваться, но перекинуться даже парой фраз не было возможности.  Молодой депутат всё время суетился, исчезал, а под шумные крики «виновника торжества – в зал», появлялся снова,  обходил друзей с бокалом вина или шампанского, принимал поздравления и тут же опять растворялся, словно эфир. Компании объединялись  по интересам и гуляли дальше без него. По мере того  как разливалось спиртное в бокалы и стопочки, у людей развязывались языки, разыгрывалось воображение, стирающее грань между приличным и неприличным. Как говорит восточная мудрость, «пьянство есть дверь, которая открывает вход запрещённым вещам».  И эту дверь охотно открыли разговорами и сплетнями о самом устроителе праздника. «Главное, ребята, удачно жениться, - говорил Антон, - вот Ромка удачно женился: жена – красавица- раз, - загибая пальцы,  басил парень, - отец её помог с бизнесом- два, потом с депутатством- три, я уже не говорю про квартиру, машину, дачу, итого: 6 причин выгодно жениться, вот так, братцы». « А за какие такие заслуги всё это, - спрашивал Вася,-  я вот тоже вроде не на бедной женился, её родители нам, конечно, помогают, например, с кредитом, с отдыхом, но чтобы так? Что-то тут не чисто». Виктор сидел, словно не в своей тарелке. Он уже решил было уйти, как услышал:
-Господа, а перед нами светила искусства, Виктор Самарин, собственной персоной, прошу любить и жаловать, - сказал Виталий, с которым когда-то учились  в Суриковском институте и с которым в былые времена дружили, - сидит, скромняга, ничего не рассказывает, а ну колись, в каких странах твои выставки  проходят с аншлагом?
Все закричали в один голос: «да, да, тихоня», «давай рассказывай», «знаем мы таких».
 -Да что вы, ребята, какие выставки? Так рисую немного, пытаюсь на Арбате продать, своего ценителя ищу. Ладно, будет и нашей улице праздник, - сказал Виктор, поднимая бокал, - предлагаю выпить за воплощение мечты в жизнь. Все же мы мечтаем, правда? Так пусть сбудутся все наши мечты.
- Золотые слова. Хороший тост, - подхватил Виталий, осушая бокал до дна, - подумать только, из нас  четверых   ты один остался верен искусству. Ромка наш, тот сразу забросил, Олег в бизнес ушел, а  я ещё немного побарахтался с постмодернистами, авангардистами, проекты организовывали в стиле соц-арта. А после решил: работать арт- директором. Короче, организовываю выставки. Могу за деньги, могу без, как договорюсь. Процент с продажи оговариваю с художниками, вот и весь бизнес.  Тут как-то заболел я прошлой зимой: простыл сильно, температура высокая была, ну, отлежался денёк – другой,  и так писать потянуло. Стал к мольберту. Вид из окна- просто обалдеть. Развел краски, стал рисовать- и не пошло, понимаешь, Не пошло! Талант весь вышел. Понимаешь, тут надо в струю свою попасть, чтобы понесло по ветру, а если против ветра, пустое… Ищи свою дорогу, Витёк.
- Мужики, что –то у вас невесело, о чём шепчетесь?—спросил Антон.
- О жизни, Антоха, о жизни.
-А что о ней говорить? Надо просто жить. Радоваться, отрываться, один раз живем. Вот я так скажу: была черная полоса, а потом, смотришь, налаживается…- хмелея, говорил Антон.
- А как налаживается, Антох?- спросил Виктор.
- Просто, Вить. Крутиться надо, как белка в колесе. Побеждает сильнейший, проигравший выбывает из игры. Каждый борется за место под солнцем, как может. Помните, что сказал Дарвин. Борьба за существование и есть смысл жизни.
- Смысл жизни – в промысле Божьем, который и кормит, и поит, и крышу дает, - ответил задумчиво Виктор.
-Да ладно, придумал тоже. Промысел Божий! Много он тебе дал?! Сам же говоришь, что не удается продать картины. Бойцом надо быть. Да что я тебе говорю? Сам знаешь, помнишь, как занимались самбо? Так и в жизни: бросок через бедро.
Виктор чувствовал, что надо уходить, что этот разговор ни к чему хорошему не приведет, но, словно враг нашёптывал: «Останься»! «Ответь!»  Вот так и тянул за грешный язык.
- В самбо есть правила.  А что хорошего в том, если для достижения своей цели идешь по головам. Здорово! Сказать нечего! Чтобы оправдать жестокость,  нужно было найти  философию, звериную. И пример ей под стать: обезьяна, а труд сделал из нее  человека. А вот дай этой обезьяне  молоток, научи стучать и жди, когда же человекообразная превратится в человекоподобного. Ждать заморишься! А ведь твердим много лет подряд эту чушь и не задумываемся даже. Хотя известны разработки и отечественных ученых ( Алтухова, например)  и западных,  выдвигающих другую гипотезу: один вид может существовать довольно долго, это правда, но перейти в другой не может. Так как гены внутри вида одинаковы, то собака не может стать кошкой. Нет переходного генотипа! Человек не произошёл от обезьяны, он  - творение Божие. И если это не доказано ещё, а пока что гипотеза, то почему она не получила такого признания, как и Дарвиновская?  - Виктор говорил, даже не замечая, что на их половине стола стало тихо и постепенно все прислушались к его монологу. -
А следование звериной философии к чему привело? Люди не задумываются, что значит убить, оскорбить, унизить, всё воспринимается спокойно, с правом осознания на преступление: на дорогах лупим друг друга из пистолета; дома колотим жену, жена изменяет мужу; 12 -13 летние подростки забивают насмерть прохожего. И все это - бросок через бедро…
- А что изменится, если выдвинут то, что ты говоришь сейчас о человеке, о том, что он творение Божье? –недоумевал Виталий.
- Да, всё! Всё, Виталик. Главное, изменится жизнь. Кому-то до сих пор выгодно, чтобы человек осознавал себя обезьяной, способной ради своего благополучия утопить ближнего.
- Да, - протянул Антон, - тут без сто граммов не разберёшься. Предлагаю налить. Ребята, давайте выпьем за то, чтобы нас не кидала судьба через бедро, и дай Бог, нам никого не кинуть.  Пусть будет всё по- честному.
Наконец-то появился Роман, все взоры обратились к нему, официанты закружились, словно пчелы над ульем, снова посыпались поздравления и пожелания. Виктор, подняв последний бокал, выпил залпом, оделся и вышел.
Он шел домой.  Снегопад начался час назад.  Виктор свернул с тротуарной дорожки в парк.  Он был безлюден. Под ногами поскрипывал снег,  с неба сыпался белый, невесомый пух.  Виктор спешил, не зная, почему.  «Хорош, гусь, - думал он про  себя, - кто за язык тянул?»
4.

Утро Марка Захаровича началось традиционно с чашечки кофе в одиночестве.  Сын и жена ещё спали. Антонина хлопотала у плиты. На завтрак- твороженная запеканка и печеные яблоки.
- А что, Антонина, Рома поздно пришёл? – спросил Марк Захарович.
- Нет, до одиннадцати был. Он же, сами знаете, как штык. Сказал- сделал. Он в этом на Вас похож.
- Похож, это точно. Только вот профилактику надо устраивать чаще, чтобы мозги на место вставали. Вот до которого часа можно спать? Что ему в школу не пора?
- Да, маленькие детки- маленькие бедки, ну, а большие..Что и говорить, хлопот полно.
- Сегодня вечером побеседую с ним. Антонина, скажи, чтобы был дома вечером.
Марк Захарович торопился в Останкино на запись программы. У него была договоренность с руководством одного канала об интервью, где он расскажет о привлекательной политике банка.
- Сейчас наш банк активно наращивает кредитный портфель. Мы активно предоставляем кредиты предприятиям отраслей связи, энергетики и машиностроения, - по-деловому  начал банкир.
- Скажите, Марк Захарович, - улыбалась ведущая, - какова политика банка в отношении среднего и малого  бизнеса?
- Самая положительная, - пытался шутить банкир, - мы активно сотрудничаем со средним бизнесом, так как это серьезные, ответственные люди, они платят налоги, у них есть собственность. Наш банк заинтересован в возвращении кредита, поэтому мы не выдаем кредиты, если нет бизнеса под залог или другой залоговой недвижимости.
 -Марк Захарович,  каковы преимущества вашего банка?
- Грамотные управляющие,  безусловно, влиятельные акционеры банка, конечно же, грамотно построенная стратегия привлечения инвестиций, система управления с использованием новейших корпоративных технологий. Всё это позволяет увеличить прибыль в два раза.
Марк Захарович был собой доволен, поэтому, как только вышел из телецентра, решил, что в банке он появится уже после обеда.
- В аэропорт, - сказал он водителю, удобно устраиваясь на заднем сидении, по пути остановись у цветочного киоска, надо будет выбрать роскошный букет.
Банкир ехал встречать своего котика, свою Лерочку. Он уже предвкушал все прелести встречи:  обед в ресторане, «культурную» программу, расписанную на всю неделю. Машина помчалась в сторону области. За окном мелькали элитные посёлки, и Прозовский мечтательно засмотрелся на виды за окном автомобиля. Оглядывая окрестности, он вдруг подумал, что хорошо бы было построить здесь свой дом. Эта идея сверлила мозг не один год, но всё как-то не получалось заняться строительством.  «Гуляющей» земли было много, и можно было хоть завтра начинать воплощать идею в жизнь, но  у Марка Захаровича был свой план, он  ждал своего подходящего момента, хотелось, чтобы всё пошло, как по маслу. Он чувствовал, что такой момент наступит очень скоро.
А в маленькой мастерской было пусто и холодно. Виктор уже несколько дней ничего не писал. В его голове давно родился замысел нового произведения, но, предчувствуя масштаб этой идеи,   оттягивал время до ее воплощения, успокаивая себя тем, что ещё не всё обдумал. Но  однажды,  заехав в мастерскую и посмотрев на незаконченные полотна, покрытые накидкой, он решил, что пора приниматься за работу.  « Если жизнь - это борьба, а в борьбе – счастье, как сказал великий классик, то пусть эта борьба будет за лучшую жизнь, за обновление человеческой души», - думал Виктор, подготавливаясь к работе. Какое-то странное чувство он сейчас испытывал, как  в детстве перед  решающей схваткой  на ковре, когда противник опытнее и сильнее, чем ты, вдобавок ты не в лучшей форме, но проиграть не можешь, просто права не имеешь.
Мозг работал напряженно, словно шестерёнки часового механизма: слаженно и чётко. Тени ложились просто и легко. Да, это будет  борьба теней, и ничего больше. Сначала  тёмно- серая страшная тень заполонила всё пространство холста, она ширилась и приобретала причудливые формы.  Её могущество было неоспоримым. Но в дальнем углу притаилась  маленькая, сгорбленная светлая тень, участь которой, казалось бы,  была предрешена.   Но эта тень ещё находила в себе силы сопротивляться. «Червь, - бесновалась серая тень, которая по мере того  как становилась всё больше и больше,  превращалась в черную,  - земляной червь, а туда же,  кочевряжется ещё, смирись  и погибни». Но маленькая тень выпрямилась, взмахнула крыльями и шагнула навстречу. Они сплелись в неистовой борьбе. Теряя силы,  светлое и чистое существо возроптало: «Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него… Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходяшия, от сряща, и беса полуденнаго… Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих…». Ощутив новый прилив сил,  светлая тень, постоянно отвоевывая себе новое пространство,  теснила чёрную.  Зло таяло, рассыпаясь в прах.
Самарин закончил. Чувствуя слабость во всем теле, присел на стул. Всё его естество было в этой битве. Он смотрел на своё создание и думал: «Творчество – это радость. Художник призван видеть душой. Вы спросите меня, что я создал?  Смотрите и думайте сами. Я не должен вам объяснять, оправдываться, я приоткрыл завесу в свою тайну. Приобщайтесь к ней».
Зазвонил мобильный телефон.
- Алло, - охрипшим голосом сказал Виктор.
- Вить, привет, - услышал он в ответ. Это был Виталий.-  Витёк, я вот зачем звоню, - приступил сразу к делу Виталий.- Есть предложение: я организовываю выставку, предложил выставиться  одному знакомому  художнику– авангардисту,  думаю, и тебя позвать. У тебя же есть картины.
- Идея хорошая…, только вот…понимаешь, - мямлил Виктор.
- Старик, обижаешь, какой смысл за деньги? Процент только с покупателя. Не беспокойся, пойми на таких выставках имя не важно, люди приобретают то, что нравится, - понимая причину замешательства, выпалил Виталий.
Они договорились о времени и месте проведения выставки. Виктор был рад: наконец появилась возможность показать свои работы заинтересованной публике дорогого ресторана. 

-
5.
-Да, дорогая, - весёлым голосом отвечал на звонок жены Марк Захарович. –Конечно, помню, скоро буду, - говорил он, сидя в фойе дорогого бутика, где его котик примеряла одежду.
Прозовский никогда не считал отношения с любовницей делом греховным, низким и недостойным. Многие мужчины его круга имели любовниц, и он не был исключением. Его не терзали муки совести, а наоборот, он постоянно продумывал свой рабочий день так, чтобы чаще видеться с Лерочкой. Её молодость, игривость, постоянное кокетство забавляли его. Иногда он относился к ней с напускной строгостью, иногда таял от умиления и готов был выполнить многие её капризы.
- Я, надеюсь, ты не забыл, что мы сегодня вечером приглашены на юбилей к Анатолию, - стараясь держать официальный тон, говорила жена.- Желательно ещё успеть заехать в салон, я сама хочу составить композицию.
- Нет, конечно, я не забыл, закончу свои дела, и после обеда буду дома, - сухо ответил Марк Захарович.
Она  уже не мучилась от той мысли, что ее муж отнюдь не на работе. С годами она свыклась с тем, что  у мужа есть любовница. И, хотя от этого становилось и больно, и противно, она нашла в себе силы не думать об этом. Раньше, когда боль была острее,  а чувства тоньше, она искала поддержку и   поделилась своими догадками с подругой, а та быстро нашла способ уличить банкира в измене, предложив нанять  частного детектива, но Лилия не согласилась: ей казалась эта затея унизительной. Даже если окажется правдой предательство мужа,  что же  она сможет предпринять: устроить скандал, развестись?  Чтобы не сгорать от  ревности, не заниматься самоедством, она переключила своё внимание на любимые увлечения,   которые приносили и удовольствие,  и были настоящей самореализацией.  Она днями напролет пропадала в своём салоне цветов, сама обожала составлять букеты.  У неё была еще одна настоящая страсть - она любила рисовать. Вечерами, закрывшись в своей комнате, она рисовала до поздней ночи. Марк Захарович считал увлечения жены просто капризами обеспеченной дамы и относился снисходительно «чем бы дитя не тешилось», в конце концов, он привык из всего извлекать выгоду: жена занята своими делами, не пристает с расспросами, не тревожит по пустякам.
С утра в мастерской художника царил переполох: Виктор отбирал картины для показа. Он суетился и немного нервничал. Его мятежную душу с самого утра охватила слепая уверенность везения, невидимое  присутствие удачи не давало покоя. Усидеть дома было сложно, и, как только всё было готово, Виктор  поспешил. Он вышел из метро и пошел пешком, чтобы и мысли, и нервы пришли в порядок. Дорога петляла среди многоэтажных домов, а потом вдруг свернула в тихий, старый район. Куда подевалась суетная жизнь? Неужели такая тишина может поселиться в Москве?  Возле подъезда одного дома Виктор заметил старого пса, который лежал на ступеньках.  Собака не двигалась и не шевелилась, не реагировала на прохожих. «Странное поведение, - подумал художник, - что с ней? Замерзла? Больна?».
«Где твой хозяин?»- спросил Виктор. Пес не реагировал, только слегка приоткрыл один глаз, другого невозможно было рассмотреть. Виктору показалось, что второго глаза у собаки не было. Шерсть висела клочьями, местами  была вырвана, видны были раны. Вероятно, собака участвовала  в уличной схватке. «Да, досталось тебе, брат, - сказал Виктор, присев на корточки, и положил перед мордой собаки пирожок. Сначала пёс не  обращал внимания  на еду, потом вытянул морду,  понюхал и попытался откусить. «Так –то лучше, а то  умирать собрался. Не время ещё, понимаешь. Тебе больно, но эта боль не навсегда: заживут раны, отрастет шерсть, вернутся силы. Ещё поживем, ещё  поборемся», - сказал вслух Виктор и зашагал прочь. Он прошёл совсем немного, как его внимание привлёк глухой стук.  Сначала удары были размеренными, потом частыми, хаотичными. Виктор свернул за угол и пошел на стук. Вскоре он увидел мужчину, который перекинув ковер через турник, колотил его изо всех сил, а  рядом веселились его двое детей: девочка лет 11, и мальчик лет  6-- 7. Эти люди были,  словно из прошлого, из советского прошлого: ну, кто в наше время «выбивает» ковры, когда в каждом доме есть пылесосы,  обычные и моющие?  Но в этой их работе было столько радости, столько задора, что Виктор невольно сам улыбался.
Отец окликнул детей, они подбежали  к нему. Девочка стала веником мести снег на ковер, а мальчишка с деловитым видом маленькими ручонками стал стучать  хлопушкой по ковровой  дорожке,   которую отец перекинул через турник. В каждом движении его детской руки чувствовалась  сила маленького мужичка, а в этой сыновней помощи- настоящая гордость. Отец отошел в сторону и не мешал до тех пор, пока мальчишка, раскрасневшись  от нелегкой для его возраста мужской работы,  с трудом поднимал хлопушку. 
Однако надо было спешить, и Виктор, получив огромный заряд бодрости,  помчался в ресторан, где уже ждал его Виталий.
Входя просторный холл ресторана, Лилия  задержалась, бросила взгляд на картины.
- Лиля, ей Богу, как маленькая, -взяв за руку супругу и увлекая за собой, сказал Марк Захарович, - идем. Нас ждут.
- Марк, обещай мне, что мы обязательно сюда вернемся, я очень хочу посмотреть картины.
- Ладно, какая же ты неугомонная!
В самый разгар вечера Лилии всё –таки удалось вытащить мужа в холл. Там было немало посетителей ресторана. Они рассматривали картины, переговаривались о чем-то. Марк Захарович скучал, ему была неинтересна эта выставка. Внезапно взгляд упал на картину  Виктора «Борьба».   Банкир подошёл ближе и стал пристально смотреть. Что-то внутри ему подсказывало, что написана картина мастерски, и в то же время хотелось  не видеть её. Он отвернулся  и пошел искать жену. Лилия  не могла оторваться от картины «Осень в глубинке».
- Лиля, - позвал жену Прозовский.
- Да, дорогой, - машинально ответила Лилия, не отрывая взгляда от полотна.- Прекрасно, ты не находишь?
-Обычно, - уклончиво ответил банкир, - Лиля нам пора вернуться к гостям, это не красиво!
- Буднично и прекрасно, - не слушая мужа, проговорила она, - природа как будто затаилась в ожидании чего-то. А река!
 - Что река?
- Она словно вбирает в себя дождь, капли с деревьев, смотри, смотри: вон  дождевые нити спускаются в воду.
- Я ничего не вижу, Лиля, это блажь. Ты нафантазировала себе чёрт знает чего,  пойдем.
- Марк, я хочу эту картину!- решительно сказала она.
- Хочешь- купим. Это всё? – теряя терпение, спрашивал Прозовский.
-Нет, не всё. Я хочу рисовать. Я хочу научиться, понимаешь.
- Что дальше: бунгало на Мальдивах, «Ломборджини», а может, яйцо Фаберже?
- Ты меня не слышишь! Я прошу лишь о том, чтобы ты договорился  с этим художником, - она указала на Виктора, об уроках живописи. Неужели для тебя это сложно? 
Марк Захарович готов был вспыхнуть, как спичка, но, поразмыслив, что такое занятие жены могло быть и ему на руку,  спокойно сказал:
- Хорошо, Лялечка, я договорюсь, но прошу, давай остановимся на этом?
Лилия одобрительно кивнула.
-Молодой человек, - обратился он, подходя  к Виктору,- у меня к Вам есть деловое предложение…
Художник позвонил в дверь Прозовских  минут за пять до назначенного времени. Открыла Антонина, Виктор представился. Через минуту к нему вышла Лилия в ярко- синих бриджах и нежно- фиолетовой блузке- разлетайке. Аромат дорогих духов, словно прозрачная дымка, окутал прихожую и слегка  вскружил голову молодому художнику.  Он поймал себя на мысли, что за это время мытарств, испытаний он  перестал обращать внимание на женщин.
- Здравствуйте, - улыбнулась Лилия, - Вы Виктор? – Меня зовут Лилия. И она протянула ему руку.
-Да, - я художник… , по поводу уроков…, -смутился он. Виктор терялся в догадках: надо было поцеловать руку или просто пожать?  И, выбрав последнее, легко пожал ладонь Лилии.
- Пройдемте в мастерскую, - предложила она.
Большая просторная комната, окрашенная в нежно- кремовую гамму располагала к спокойствию . Классическая мебель из темного дерева: старинный кожаный стул, небольшой письменный стол на резных ножках,  притаившийся возле большого окна, ведущего дальше в  маленький зимний сад, шёлковые шторы, края которых грациозно лежали на полу,  бордовый  кожаный диван- всё призвано было  служить местом творческого уединения, погружающего в мир размышлений и философских дум, но никак не представлялось Виктору мастерской. И только установленные два мольберта, а также  краски и кисти, ждущие своего часа на подстановочном столике,  говорили о том, что всё готово к первому настоящему знакомству с миром живописи.
- Перед тем как мы начнём заниматься, - сказала Лилия, - я хотела бы высказать пожелания. У меня есть идея: ко дню рождения мужа нарисовать картину, понимаете, чтобы дух захватывало. Мой муж считает, что мои занятия живописью- каприз, пустая затея, но это не так. Я всегда рисовала, и мне это очень нравилось. Я Вам покажу свои работы, -  она достала листы из ящика и протянула их Виктору.
- Любопытно, - сказал художник, рассматривая, - неплохо. Вы позволите немного критики?
- Пожалуйста.
- Есть явные проблемы с соблюдением пропорций. Вот смотрите: здесь линия округляется, а здесь стремится уже к овалу, всего немного, но опытный глаз видит. А насчет картин я скажу так: Лилия мы будем учиться рисовать, а потом Вы сами выберете, чем захотите удивить своего мужа. Идет?
- Согласна.
- Итак, для начала, - он обвел глазами комнату. На маленьком столике стояла ваза с фруктами. – Вы позволите? – спросил он, подходя к вазе.
- Конечно.
Он взял грушу, нашел для нее самое подходящее место и сказал:
- Пожалуй, начнем.
Каждое занятие он учил ее простым, на первый взгляд, вещам: концентрации внимания и умению  быть свободной в полете мыслей. Он говорил, что умение мыслить объемами - это искусство, объяснял, как в двухмерном пространстве передать трехмерный объём,   учил смешивать краски и добиваться нужного оттенка. «Помните, - говорил он, -  Ваши цветы должны дышать, вдохните в них  свою энергию души».
Будто школьница на уроке, она внимательно слушала объяснения своего учителя, отбросив  в сторону личное  отношение, но кое-что  ей казалось непонятным, а значит, непостижимым: вдохнуть энергию души- это как?
Порой она раздражалась и нервничала, когда что-то не получалось,  но была довольна собой, гордилась,  когда удавалось добиться нужных пропорций или оттенков. «Не думайте, ради Бога, о том, что не получится, даже, если видите, что что-то не так, не сравнивайте себя с великими художниками, пишите спокойно и свободно»,  - успокаивал Виктор.
Жизнь Лилии текла все в том же русле, не меняя направления. Она по-прежнему плавала в бассейне, посещала спа- салоны, встречалась с подругами и пропадала в цветочном салоне, ругалась с сыном, всё также пытаясь контролировать его, а когда понимала, что натыкается на бетонную стену, плакала и страдала. Как во время весеннего паводка  река наполняется оттаявшими водами, выходит из берегов не в силах нести такую ношу, затопляет окрестности, так  и душа Лилии, наполняемая суетой жизни, проблемами,   готова была вырваться наружу. 
На улице уже ощущалось дыхание весны. Она приходила медленно, подтапливая снега по  оврагам  и полям, тротуарам и дорогам. Везде оставляла свои следы в виде проталин и ручейков. А потом вдруг перешла в широкомасштабное наступление,  заставив окончательно капитулировать снежный покров перед всепроникающими лучами теплого, весеннего солнца. Обновленная природа просто звала к себе в гости. Виктор в свободное время выезжал на этюды. Он к этому времени оставил работу охранником. По протекции Лилии  работал у одного бизнесмена художником – оформителем. Жил, как и прежде, скромно, своевременно вносил очередной взнос за кредит и мечтал только о том, что скоро, с наступлением лета, махнет куда- нибудь подальше от Москвы,  снимет комнату в доме  одинокой бабульки  и будет  работать не покладая рук.
Узнав, что Виктор выезжает за город на этюды, Лилия просто настояла на том, чтобы он брал её с собой.   Сопротивляться было бессмысленно, и Самарин согласился. 
  Утро было погожее. Виктор и Лилия выехали рано. Всю дорогу они весело болтали и шутили, общение их было легким и непринужденным, можно было сказать, что они стали, если не друзьями, то хорошими приятелями.
- Кстати, - заметила Лиля, - сегодня  по радио передавали грозу.
- Вот и отлично, - обрадовался Виктор. – Давно мечтал написать грозу. Лилия съехала с трассы на проселочную дорогу. Машину стало слегка покачивать со стороны в сторону. Виктор осматривал окрестности. Ему приглянулось замечательное место на берегу реки.  Обрывистый берег реки был густо покрыт растительностью, по краям росли ольха и осока. Они спускали свои молодые ветви прямо к воде, иссиня- чёрной,  в глубине которой – омут.
К полудню солнце спряталось за тучи, плывущие стройной чередой с востока. Они сгущались, образуя непроходимую завесу.  Горизонт чернел.
- Вить, похоже, синоптики не ошиблись: будет гроза. Может, начнем сворачиваться? – спросила Лилия.
- Эх, Лиличка, всё только начинается, - радостно закричал Виктор,-  я давно ждал этого часа. Написать грозу,  когда ещё получится!
Резкий порыв ветра сорвал шляпу с головы Лилии  и понес её к реке. Она быстро  сложила этюдник и побежала к машине. Виктор не спешил. Он смотрел на  гонимые ветром тучи, видел, как электрический шнур пронзил сизое небо, слышал раскатистые удары грома. Времени оставалось в обрез. Ветер гнал грозу всё ближе и ближе. И вот уже молния пронзила небо совсес рядом, а удары грома, словно залп из пушки, оглушили всю окрестность. Ветер усиливался - надо было спешить. Виктор бежал к машине,  что было сил. Над головой так громыхнуло, что, казалось, заложит уши. Крупные капли дождя упали на  песчаную землю, ударили по крыше автомобиля и вскоре дождь забарабанил, словно сумасшедший.
Лилия налила горячий ароматный  кофе из термоса,  развернула бутерброды.
-Перекусим, - обратилась она  к нему, наливая кофе в чашку, - ой, да ты мокрый, Витя. Всё –таки попал под дождь. Снимай рубашку.
Виктору стало немного неловко.
- Да, ты не смущайся, вон куртка, накинь, - сказала она,  мельком взглянув на его   развитый торс. – Ну и дождище лупит, как из ведра. Придется переждать.
- На сегодня я программу выполнил, - улыбнулся Виктор.
-Я хочу давно тебя спросить, вот ты много рисуешь, удается ли продавать? – спросила Лилия.
- Да, как сказать? Пока не очень, - Виктору не очень нравилась эта тема, и он предпочел бы поговорить о чём –нибудь другом, но Лиля опередила его.
- Почему?
-Не нашёл своего ценителя, вернее,  их, ценителей, мало пока…
- А в чём проблема? – приставала с вопросами Лиля.
-Да чёрт его знает, может,  таланта не хватает, - улыбнулся Виктор, - а может, просто не в своей тарелке оказался…
- Тебе просто надо найти хорошего «заказчика»?
- Не получится, - протяжно ответил Виктор, - сосредоточиться не получится. Художник- это же не торговец. Ему надо  думать о художественном замысле. Если он будет думать, как угодить «заказчику», тут не художественного замысла - зарабатывать надо.
- А что художники не зарабатывают своим творчеством?
- Почему же? Зарабатывают. Я же продавал картины на выставке. Потом - уроки. Это тоже заработок.  Но работать на заказ - не моё. Когда создаешь, не думаешь, что творчество принесет развлечение, нужное толпе. Художник не следует моде, он следует внутреннему голосу,  который опирается на духовный опыт. И это не громкие слова. Наш брат должен был свободен от мнений толпы, но и  вместе с тем чувствовать ответственность за то, что создаёт, ему не всё позволено: у него есть совесть. Ты не просто проводишь линию, добиваешься нужного оттенка, ты как будто врастаешь в эту линию, растворяешься в оттенке, и наконец понимаешь: всё! Нашёл! Как будто поднимаясь по крутой горе, сорвался и висишь на одной верёвке, которая вот – вот порвётся,  и вдруг- уступ. Спасение! И откуда только силы берутся?! Вылетаешь на твердую поверхность, как мячик. Так и в творчестве. Не надо ничего выдумывать, надо найти уступ, суметь поймать то, что тебе предлагает жизнь, приручить, что ли, осмыслить духовно,  я, наверное, как-то непонятно говорю?
- Я понимаю, понимаю, - чувственно произносила Лилия, -только не пойму, что значит, духовно осмыслить. Зачем?  Что такое духовность, я понимаю, конечно, но как это…в творчестве?
-Видишь ли, искусство- это сложнейший механизм, который сплетен из противоречий. Каждый период развития общества разрушал укоренившиеся, старые  формы, а на их месте  создавал новые. Сегодня остро ощущается нехватка доброго, гуманистического начала, зато с избытком хватает того, что я называю «плохим искусством», когда изображают пошлость и низость в духе высоких идеалов -  своеобразный  бонус для коммерции. Потом находятся настоящие «ценители», готовые «раскрутить» данный проект, также находятся и зрители, любители «погорячее», «поострее», с умным видом философствующие о сочетании модерна и реализма и такое прочее.
На мой взгляд, это « продукт искусства». А  искусство- это тайна, постигая которую человек может вольно или невольно преобразиться сам. Мир представлен в виде образов, к примеру, сегодняшней грозы. Художник не просто должен передать её на холсте, он должен уловить дух этой грозы, пережить её изнутри: попасть  в её плен, чтобы потом пленить её.  Как это происходит? Я не знаю. Озарение? Одержимость? Может быть.
- Здесь попахивает какой-то магией, медитацией, я бы сказала, - заметила Лиля.
- Да, ты права, это своеобразная медитация. Ты входишь в иную реальность, где материальное -это не совсем материальное, а нечто наделенное неким духом. И ты, словно вандал, разрываешь материальную плоть, чтобы вытащить душу, познать её и вдохнуть в неё новую жизнь. Так появляются новые возможности в живописи. Не надо бояться  новых, современных форм, порой изобилующих явной простотой. Главное- духовный взлёт, который позволит тебе выжать все соки из образа и наполнить его новым содержанием.
Последние капли дождя упали на капот и крышу, гроза шла на убыль. Горизонт светлел, легкий ветерок гнал остатки сизых туч дальше по небу.
Лилия завела мотор и плавно вырулила на проселочную дорогу.   Колёса легко месили мокрую дорожную жижу. Говорить не хотелось. Виктор допивал остывший кофе, а Лилия следила за дорогой, желая только скорее выехать на шоссе. Так ей удавалось отогнать бездну мыслей, которые роились в её голове после беседы с Виктором. Какое –то странное чувство охватило её. Ей вдруг показалось, что жизнь, её привычная жизнь, которая  была  понятна до самых мелочей, вдруг ушла в другую плоскость,  в которой было много недосягаемого и неизведанного. 
Когда машина пошла по трассе, набирая скорость, а из –под колёс отлетали в стороны комья налипшей грязи, Виктор прервал молчание:
- Лиля, а у меня предложение.
- Рационализаторское?- острила она.
- Можно и так сказать. Я предлагаю следующий урок провести  также на этюдах.  Но это будет необычный урок.
- И чем же он так необычен?
- Пусть останется это тайной.
- Постигая которую,  преобразишься сам?
- Верно. Ты хорошо усвоила урок.
Лилия ждала  следующего урока с волнением. Виктор обозначил на карте их маршрут. Дорога по Рублево – Успенскому шоссе  вела за город.  Миновав элитные постройки, Лилия сбавила скорость: впереди был поворот, и - конец пути.  Машина остановилась возле покосившегося деревянного домика с окнами, затянутыми обычной плёнкой.
- Приехали, - сказал Виктор, выходя из машины.
- Куда приехали? – удивленно спросила Лилия. - Это и есть твоя тайна?
- А ты ощущаешь, какой здесь воздух? Свежий, чистый.
- Воздух здесь, конечно, не московский, - согласилась Лиля.
Дом был огорожен старым забором с зияющими дырами. Пожалуй, единственной достопримечательностью этого места был сад. Цветущие деревья источали такое благоухание, что у Лилии закружилась голова.
- Кто здесь живет? – спросила она.
- Никто. То есть сейчас никто. За домом присматривает соседка, она рядом здесь живет. Этот дом достался по наследству одному предпринимателю. Сначала он хотел его продать, но потом, видно, передумал. Соседка рассказывала, что у него что-то не заладилось в жизни: проблемы в бизнесе, в семье. Он летом тут чаще бывает.  Этот дом -  что-то вроде  дачи. Я думаю, он из-за сада не продает. Память.
- О ком? –спросила Лилия.
- О родителях. Сад этот помнит многое. Он -живой свидетель прошлого.  В нем жила одна семейная пара. Поженились по любви, жили дружно, по мелочам, конечно, бывало всякое, но серьёзных размолвок не было.  Но была одна беда: долго не было детей. Женщина переживала сильно.  Куда только она ни обращалась: и в больницу, и к знахаркам ездила, в церковь ходила,- но детей не было. Чтобы хоть как-то раскрасить серые будни, мужик накупил саженцев, посадил.  Выросли деревья, стали давать плоды. Муж с женой решили: немного на продажу, а остальное – раздадим  соседям. Уродило, жалко что ли?
И случилось чудо: женщина забеременела. Вскоре родился сын. Счастью  не было меры. Знаешь, я несуеверный, во всякие там истории не особо верю, а тут так за душу взяло, - закончил рассказ Виктор, устанавливая этюдник.
Подул ветерок, и белые, розовые цветки слетели с дерева, укрыли землю цветочным ковром.
 Лилия ещё несколько минут смотрела на сад,  думая о чём-то, а потом начала рисовать. Она смотрела на цветущий сад, и ей захотелось «вытащить душу» из этого сада,  ,  из этого места, которое привораживало своей красотой и простотой,  и вдохнуть во всё это новую жизнь.
 Всё: оттенки цвета,  линии, грани- ложились  на холст сами по себе, Лилия даже об этом не думала, она погрузилась в образ. Разноцветье кружилось на полотне, и ветром уносило его дальше из прошлого через настоящее в будущее. Лилия видела, как летят эти цветы из сада. Когда Виктор окликнул её, она даже не отозвалась, настолько то, что она сейчас создавала, поглотило всё ее естество. 
Марк Захарович возвращался домой поздно. Он много времени проводил со своей любовницей, и был счастлив.  Всё складывалось так, как он сам того желал.  Банкир  был окружен вниманием и любовью своей Лерочки, вдобавок ещё одна хорошая новость ошеломила его: совсем недавно  он приобрел землю.
Прозовский  не мог дождаться следующего дня, чтобы посмотреть, как идёт строительство. Место для нового дома ему казалось идеальным:  с одной стороны раскинулось зеленеющее  поле – настоящее русское раздолье,  с другой, серебрилась река. Всё это великолепие было окружено лесом. Воздух чистый, свежий.
На стройке суетились  рабочие. От сломанного дома остались одни щепки, их забрасывали  в кузов грузовика. Несколько рабочих, вооружившись  пилами и топорами,  спиливали и выкорчёвывали остатки сада. Прораб поспешил навстречу Марку Захаровичу.
- Здравствуйте, Марк Захарович,- протянул он руку для приветствия.
- Здравствуй, Денис. Как дела-то продвигаются? – пожал руку банкир.
- Не продвигаются, а движутся быстрыми темпами, уже лить фундамент начали.
- Хорошо, хорошо, - рассуждал Прозовский. – Просто замечательно.
На землю с грохотом, как подкошенные, падали деревья. Их могучие кроны ударяясь,  осыпали  её  розовым, белоснежно- фиолетовым ковром.  На земле в  стволы вгрызались зубья пилы  и рвали на части их  лезвия топора.
«Дом, - думал Марк Захарович, - здесь будет мой дом. Наконец-то. Место- то какое замечательное! Этот Кошелев не дурак. Дачка в таком месте- просто рай. Да не по Сеньке шапка…».
Марк Захарович решил, что через неделю привезет Лилю, а до тех пор будет молчать. В конце концов, пусть это будет для неё сюрпризом.
Прошла неделя. Лилия заканчивала свою картину, которую начала рисовать на этюдах. Она была  довольна собой: впервые ей удалось схватить главное.  Марк Захарович готовил для жены сюрприз.
–Лиличка, дорогая, ты готова? – выкрикнул Марк Захарович, выходя из гостиной.
- Марк, скоро. Я хотела ещё пообедать. Ты как?
-Не против. Только после обеда поедем. Хорошо?
- Куда?
- Сюрприз.
Прозовский отпустил водителя и сам сел за руль. За окном мелькали знакомые места.  Машина прошла поворот и остановилась. Лилия смотрела и не могла понять, как здесь всё изменилось! Нет, она точно знала, что  сюда  они с Виктором приезжали на этюды, но ни дома, ни сада  не было.  Лиля застыла в недоумении. Она увидела котлован, рабочих, которые месили лопатами цемент и накладывали его в вёдра.
- Что это, Марк? Зачем ты меня сюда привез?
- Лялечка, это и есть мой сюрприз. Здесь идет строительство нашего дома. Только вот в толк не возьму, ты как будто не рада?
Чувство какой–то смутной тревоги одолело её. Теперь она понимала,  что их дом строится на том самом месте, где совсем недавно  был деревянный домик  и чудесный сад.
- Марк, почему здесь? Смотри, сколько земли пустует?- спросила она с тоскою в голосе.
- Это залоговая земля. Я не понимаю, почему ты так переживаешь?
- Понимаешь, здесь дом был, сад. Раньше люди жили. Дом, сад- это не только прошлое, это  надежда, будущее. Они, конечно, умерли, но всё это осталось, а теперь…Может, я сумбурно говорю, просто волнуюсь. С Виктором мы приезжали сюда на этюды. Я здесь не просто рисовала, я душой отдыхала.
Ветер поднял  остатки цветов в воздух и  часть из них бросил на землю, часть понес прямо к корыту с бетоном. В сероватой вязкой жиже тонули остатки былого великолепия.  Лилия отвернулась.
- Лиля, дорогая, я пригоню рабочих, они тебе,  какой хочешь, сад посадят. Будут расти деревья, каких ты не встречала ещё. Смотри, какая красота, какой простор! Такое поле для твоего нового увлечения.  Я уже беседовал с архитектором, в доме разобьем  зимний сад, на территории – оранжерею.
- Всё это прекрасно. Но здесь была история, понимаешь, прошлое.
-- Лиля, -раздражённо ответил Марк Захарович, - какая история, кому оно надо это прошлое? Это просто – заклад, земля под залог. Выбрось всю глупость из головы, надо жить настоящим. Наслаждайся жизнью сейчас.
- Время течет в каждом из нас, - задумчиво сказала Лилия, вспомнив слова Виктора, - течёт по спирали. Без прошлого нет ни настоящего, ни будущего. Любое из времён в одной жизни  и на одной линии. Прошлое параллельно существует с настоящим и будущим. Значит, оно существует.
-Что существует? –не понимал банкир.
- Прошлое. Оно идет с человеком, который сейчас живет и будет потом жить.
-  Лиличка, что с тобой? Я тебя не узнаю. Совсем запутала. Этот художник тебе голову задурил. Поехали домой. Тебе надо отдохнуть. Это всё твои увлечения. Непременно надо всем заниматься сразу? Ты же можешь что-то выбрать самое важное для себя и остановиться. Наверное, переутомилась.
Прозовский обнял жену, нежно целуя в лоб и щёки,  и повел к машине. Он и сам не ожидал такого прилива нежности. В этот миг она показалась ему такой хрупкой, беззащитной, как много лет назад. Лиля ещё раз взглянула на место, ставшее безжизненным, мертвым,  и закрыла глаза. Марк Захарович разложил кресло, укрыл жену пледом, включил очень тихо музыку и вырулил на дорогу.

Лето шагало по планете. Одевало в зеленое убранство парки и сады, поля и луга, леса и берега рек. Расцветало буйным цветом в городах и селах. Солнце щедро дарило тепло, иногда, правда, собирались тучи и шёл  прохладный дождик, но потом солнце снова отвоёвывало свое право на абсолютное владение, и тёплая и сухая погода радовала горожан.
У Марка Захаровича было  на работе  дел невпроворот, которые надо было закончить  до наступления отпуска. Десять свободных дней он проведёт на одном из лучших курортов  мира с женой. Так он обещал Лилии, и банкир готов был  исполнить своё обещание.
Неделя выдалась непростая, и  в пятницу Прозовский приехал поздно. Прохладный вечерний  воздух  напоминал о недавно прошедшем дожде.  Весь день собиралась гроза,  и наконец ближе к вечеру полил сильный дождь. Марк Захарович был рад этому дождю, как ребёнок. Он сбил пыль  с дороги, освежил воздух, а главное, прогнал остатки усталости и головную боль.
Дома его встретила как обычно Антонина. Лилия только на минутку выглянула из своей комнаты - мастерской и , отправив мужу воздушный поцелуй,   сказала, что заканчивает очередную работу и присоединится к нему только через часа полтора.
- Не беспокойся, дорогая, - устало ответил банкир, - я немного перекушу, выпью чашечку кофе и займусь делами.
За окном уже сгущались сумерки, а Марк Захарович работал, не поднимая головы. Вдруг в дверь кто-то постучал. «Да, да», -не отрываясь от бумаг, громко произнес банкир. В комнату вошел молодой человек, лет 35. Высокий, широкоплечий, худощавого телосложения, одет он был просто, небогато.
- Здравствуйте, - произнес незнакомец.
- Добрый вечер,- сказал Марк Захарович, оторвавшись от бумаг. - Вы кто?
Незнакомец присел на стул и произнёс :
-Что в имени тебе моем?
Оно умрет, как шум печальный.
Волны, плеснувшей в берег дальний,
 Как звук ночной в лесу глухом.
Александр Сергеевич Пушкин.   Думаю, мое имя Вам ничего не скажет, как не скажет любое другое. Мы для вас безлики, безименны. Зовите меня просто: незнакомец.
- По какому праву? – возмутился банкир, - по какому праву вы отбираете мое время?  Кто вас впустил?  Антонина, - позвал он домохозяйку, но никто не ответил.
- Да не волнуйтесь Вы так? Было открыто, я вошел.
- А адрес?  Кто дал вам мой адрес?
-Никто из Ваших сотрудников. Скажем так: у меня свои источники информации. 
- Да что вам надо, наконец?- раздражался банкир.
-Я просто пришел поговорить.
- Поговорить?  О чем?
В первую минуту Марку Захаровичу нестерпимо хотелось выставить этого незнакомца вон, но любопытство  взяло верх, и он решил продолжить диалог.
- О договоре. Верите ли вы в договор? Вы ведь ежечасно его заключаете, а верите ли в его силу?
- Вы шутите? 
- А вот я не верю, - грустно сказал посетитель,  и вот почему: жил – был мужик. Не так чтобы богато жил, но денежки водились. И решил мужик положить денежки на хранение в банк. Рад- радёхонек: надёжно спрятаны деньги.  Живёт и в ус не дует. Но тут  посреди ясного неба- гром - кризис грянул.  Мужик поначалу не испугался: деньги у него есть, только пойти и снять надо. Приходит в банк – и …, - может, знаете продолжение?
- Что за чёрт? – возмутился банкир.
- Ладно, тогда я доскажу. А в банке ему говорят, нет, дескать, денег, положение необычное- форс-мажор. «Как же так? -   думает мужик, - если я положил деньги, значит, они должны лежать».  Вот дурачок, правда?  Но банк лицом в грязь ударить не может, предлагает выход: штраф. Банк готов заплатить штраф, виноват как ни как!  Он, конечно, в разы меньше, чем та сумма, которую положил мужик. Но что делать?  Надо брать, а то ни с чем вообще останется. Взял мужик штраф и пошёл домой.  Это условие задачки, а вот вопрос : где деньги мужика?
- Что вы тут наплели? Мне не интересно, где эти чёртовы деньги?
- Хорошо, тогда я скажу ответ: у Вас. Эти деньги у Вас. Вы первыми пробуете «сливки» во время таких форс- мажоров.
- Я не пойму, вы уличить меня хотите?
- Уличить? Это мягко сказано. Обвинить!
- Вы сумасшедший? По какому праву в моем доме Вы собираетесь меня обвинять? В чём?
- В ростовщичестве. Это грех, понимаете Вы? Во все века ростовщичество считалось грехом, ростовщик болен страшной болезнью – алчностью. Простой смертный нуждается в заёме, а получает деньги под процент.
- Уважаемый, вы забыли о том, что банк несет издержки, а выплата зарплаты служащим, что, скажите, не в счет? – злорадствовал банкир.
- Знаю, знаю. Но ведь мы оба понимаем, что процент с лихвой покроет все издержки банка, а главное, банку отломится такой лакомый кусочек пирога, что  остальные только завидовать могут. Заводы и фабрики выпускают продукцию, товары, которые сопровождают нас в жизни, учителя учат, медики лечат, музыканты пишут музыку, поэты и писатели создают произведения, дворник убирает улицы, а что производите вы?
Марк Захарович надулся, как мыльный пузырь.  От злобы у него на шее пульсировали  вены.
- А, вижу, что знаете, -произнёс незнакомец. – Правильно-  деньги! Вы делаете деньги! Чем больше заёмщиков,  тем больше денег.
- Так в чём же дело? Закройте банки и всё. Живите тем, что производите. Ха-ха-ха, много ли вы наживете? Долго ли протянете?
- Вы правы, недолго. Но и с вами тоже недолго. Вы же иллюзия. Нет, вы не просто корыстолюбивы, в этом можно уличить  почти каждого, вы - разорители. Вы получаете прибыль с того, что не может «родить».  Ведь для этого нужно ВРЕМЯ, много ВРЕМЕНИ, а его у человека нет, а чтобы оно появилось, надо отнять его у своей семьи, у детей.  Околпаченный смертный ворует его у себя в угоду вам.
- Чёрт возьми, Вас послушать, так мы, банкиры, виноваты во всех бедах, как будто кто-то этого смертного на аркане тянет к нам в банк. Не мы, а его алчность, желание иметь то, на что никогда не хватит денег, даже если он будет работать день и ночь. А что Вы скажете на то, что ваш «околпаченный смертный» считает своим долгом взять кредит и не вернуть его,  и заметьте, не по причине крайней бедности, а просто так «не хочу отдавать и не буду?»
Незнакомец молчал, потом глубоко вздохнув и хитро посмотрев на своего собеседника, сказал:
- Лукавите, господин банкир. Станет ли рисковать ваш брат. Нет, конечно. У него припасено тайное оружие - залог. Земля, недвижимость - всё ваше в случае невыплаты. Будете ли Вы связываться с теми, у кого и взять-то нечего?
- Вы забыли, - не сдавался банкир, - вы забыли ещё об одной функции банка: они хранят деньги, между прочим, начисляют проценты. И ничего, простой смертный доволен и не думает о том, что банк его обворовывает.
- В этом готов с Вами согласиться. Выплачивая проценты, банк лишь помогает человеку какое-то время. Грех Вам судить так хотя бы потому, что положенные на хранение деньги частично съедает инфляция, так что процент - это всего лишь компенсация. И Вам это известно.  Разбогатеть на них сложно, а вот прогореть … Помните мою задачку с одним неизвестным?
- Да Вы сумасшедший, - теряя контроль над собой, прошептал Марк Захарович, - я понял,  Вы только что сбежали из психбольницы. Да посмотрите вокруг: люди ездят в шикарных автомобилях, пользуются дорогими мобильными телефонами, в квартирах полно бытовой техники, и всё это благодаря нам.   Всё можно купить в кредит. Разве это не прогресс? Да мы сейчас управляем миром и всегда управляли. Перевороты и революции, войны и разрушения, великие завоевания  тоже  благодаря нам.  Даже государства обязаны банкирам. Это же мировое господство, и не видеть этого может только глупец!
- Вы знаете, чем человек отличается от животного?  Знаю, знаю, что Вы сейчас скажете, —рассудком. А я думаю,  что у человека есть совесть, а у животного нет. Вы согласны со мной? Человек совершает или нравственные поступки,  или безнравственные.  За свои поступки он несёт ответственность, если даже отказывается от нее перед самим собой. В Новом Завете в обращении к Ефесянам сказано: « Испытывайте, что благоугодно Богу, и не участвуйте в бесплодных делах тьмы, но и обличайте. Ибо о том, что они делают тайно, стыдно и говорить. Всё же обнаруживаемое делается явным от света, ибо всё, делающиеся явным, и есть свет. Итак, смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые и, дорожа временем, потому что дни лукавы. Итак, не будьте не рассудительны, но познавайте, что есть милость Божия».
У Вас есть шанс спастись- покайтесь! Заниматься таким делом - опасно для души.! Вы тешите себя мыслью, что несете благополучие человеку. Это ложь! Вы дурачите его, пользуясь его греховной сущностью, апеллируете  к низменным стремлениям, разжигаете аппетит алчности.
Человек сегодня радуется своим приобретениям, но завтра он не сможет позволить себе ни бесплатной медицины, ни образования, ни других социальных услуг.  Вы пользуетесь  его временем, а взамен дарите иллюзию. Если на одном конце провода накапливается плюс, то на другом обязательно будет минус. Вы стимулируете для себя плюс, чтобы потом этот бедолага ушёл в минус со всем своим «добром». Вы богаты, тщеславны, купили будущее не только  для Ваших детей, но и для внуков, но богатство нажито нечестным трудом. Им Вы  отравляете себя и Ваших близких. Неужели богатство спасет вас, вашу семью от катастроф  и потрясений?
Тысячи лет назад  праведно жил  раб Божий Иов. Он был богатым человеком, и его богатство было нажито честно. Была у  Иова крепкая семья. Иов молился за свою семью. Но Сатана позволил усомниться в искренней вере к Богу.  Дьявол  был уверен, что Иов предан Богу только за то, что тот дал ему богатства. И тогда Бог позволил испытать Иова. Сатана наслал страшные бедствия: потерю богатства и родных,  страшную  болезнь. Но Иов  не только не осуждал  Бога за то, что допустил такие страдания, но и сохранил душу, любящую Творца. И Господь Бог наградил его за это: послал ему и семью, и богатство. А сможете ли Вы спасти свою душу, когда, подобно Иове, всё потеряете?  Хватит ли Вам сил выстоять, когда окажитесь один на один с испытаниями? Ваша душа погрязла в стяжательстве и воровстве, она, как пластилин, гнётся туда, где легко, мягко и сытно, но придет судный день.  Чем укрепится ваша душа?  Покайтесь, прошу Вас, и Бог простит Вас!
- Вон!!!-закричал в бешенстве банкир.- Убирайся вон! К чёрту!
Он в ярости колотил руками по столу и стучал ногами, а за дверью стучала в закрытую дверь жена. Она и Антонина были страшно напуганы.
- Марк, милый, открой. Что с тобой?
 Трясущимися руками Марк Захарович повернул замок, и дверь отворилась. Лилия бросилась на шею к мужу.
- Марк, что случилось? Ты страшно бледен, губы трясутся. Ты заболел?
- Нет, Лиля, - овладевая ситуацией, произносил банкир. Я… А где тот человек, который у меня был?
Лилия вопросительно посмотрела на мужа:
- Какой человек?
- Тот незнакомец, он наговорил мне кучу мерзостей и скрылся.
- Марк, ты меня пугаешь! Здесь никого не было.  И Антонина подтвердит.
- Конечно, Марк Захарович. Как только Вы вошли, я заперла дверь и пошла на кухню. Никто не звонил, я никому не открывала. Да разве ж я могла впустить незнакомца в Ваш кабинет без доклада?
- Марк Захарович выпил залпом стакан воды, который принесла ему жена, без сил опустился на диван и произнес:
-Господи,  как же я смертельно устал, страшно устал, Лялька, мне надо отдохнуть.
- Может, вызвать доктора? – спросила Лилия, - ты так сильно кричал… Я было подумала, что   у тебя неприятный разговор по телефону, но потом…Ты уснул да, дорогой? Тебе этот незнакомец приснился, правда?  Иногда так бывает: кажется, что сон –это явь.
- Ты права, я уснул, - соврал он. – А доктора не надо. Не надо. Я отдохну,  и всё будет хорошо, - он обнял  жену. – скоро отпуск, поедем отдохнём,  и всё у нас будет хорошо. И чтобы окончательно развеять волнения близких по поводу его состояния, внезапно спросил:
- Лиля, а Ромка не звонил? Как ему там в Англии?
- Звонил. Он в порядке. Очень нравится. Говорит, что скучает.  А я как соскучилась, сил просто нет.
- Рад, очень рад, - пробормотал банкир.
- Марк, уже поздно. Идём спать. И никаких  ночёвок в кабинете, - сказала она, увлекая мужа  в спальню. Марк Захарович повиновался.
Лилия заканчивала свою картину, она готовила сюрприз на юбилей мужа. В это солнечное утро она поехала в багетную мастерскую, чтобы выбрать рамку для своей картины. Пробыла там около получаса . Выходя из мастерской, она уловила признаки начинающегося дождя. Небо заволокли серые облака, подул прохладный ветер, и первые капли дождя сорвались с неба. Лилия поспешила к машине, которую поставила на платную стоянку, а это было вовсе не близко.
Когда она выезжала на проспект, дождь пустился во всю мощь. По стеклам отчаянно текли ручьи, и  дворники в машине работали очень  быстро. Лиля сбросила с себя успевшую намокнуть кофту, накинула плед и включила печку. Она поставила свой любимый диск. Через несколько минут она услышала, как зазвонил мобильный телефон. Он был в сумочке. Найти его было непросто, но Лиля стояла в пробке. Наконец она сказала: «Алло». В первое мгновение  ей показалось, что что-то больно кольнуло в живот, потом поднялось выше и обожгло грудь. Она побледнела, как стенка.
-  Да, это я. Да.  Мой муж. Что? – почти вскричала она, -  я еду.
Она опасно развернула машину и помчалась по проспекту.
 Марк Захарович попал в больницу. Его увезли прямо с заседания. Он слушал отчеты своих подчиненных, как вдруг стало трудно дышать, внезапно всё померкло в глазах, и он повалился на пол.
- Инфаркт, - сказал доктор, поддерживая слабеющую Лилию, - давайте присядем.
- Как же это? Почему? Он редко жаловался на боли в сердце. Знаете, как у всех бывает,  чуть поколет и проходит.
-  Не волнуйтесь. Самое страшное уже позади, но состояние ещё тяжелое. Будем надеяться. К нему сейчас нельзя. Вы  успокойтесь немного и езжайте домой.  А завтра приходите.
- Доктор, он поправится? – спросила Лилия сквозь слезы.
- Думаю, да. У него есть шансы, чтобы поправиться, а Вы в этом ему поможете.
Лилия еще пробыла в больнице часа полтора,  потом  уехала. Она отказалась и от обеда, и от ужина, пила только кофе. Заперлась в своем кабинете, сделала пару звонков доктору и, удостоверившись, что  состояние мужа стабильное, легла на диван. Отвернувшись к спинке,  горько заплакала. Сон был спасительным лечением её душевного состояния. Проснувшись, Лилия взглянула в окно: близился вечер. Она окинула взглядом комнату, остановилась на своей картине и поняла, что она ещё не назвала своё произведение.  Взяла карандаш и написала: «Весна. Торжество вечной жизни».
6.
Летний ветерок колыхал верхушки сосен, шевелил стебельки травы и луговых цветов, с высоты  чистого,  безоблачного  неба лился птичий гомон.
Виктор шёл по просёлочной дороге, вдыхая головокружительный аромат запаха сосен, цветов, раннего свежего утра. Художник  приехал на этюды. Впервые за четыре с половиной года выпал отпуск- 10 дней. И он посвятит эти дни рождению новых полотен, своему ремеслу.
Вот и деревня. Небольшая. Несколько довольно –таки крепких  домов, больше  старых, с покосившимися заборами, кое- где можно было увидеть заброшенные дома с зияющими чёрными дырами вместо окон, одиноко стоящие в зарослях высокой травы. Далеко видна церковь. Значит, деревня ещё жива. Виктор высматривал во дворах хозяев, но, как назло, никого не видел. Он подошел  к одному дому, увидев издали, что кто-то копошится в сарае, остановился:
- Здравствуйте, - добродушно поздоровался  молодой человек.
- Здоров, - ответил мужчина, выходя из сарая и держа в руках две маленькие мисочки, вероятно, предназначенные  для еды или питья домашней живности.
- Постояльцев возьмёте?
Мужчина, окинув взглядом незнакомца,   спросил, протягивая руку для приветствия:
- Как зовут тебя?
- Виктор. Я художник. Приехал в ваши места картины рисовать, - ответил на пожатие Виктор.
Старик на вид был невысокого роста, шупловат, но сила в руках чувствовалась крепкая, настоящая,  крестьянская.
- Ну, а я Фёдор Иванович, здешний житель,  без малого лет 67 будет. Заходи в дом, поговорим.
Виктор поселился в доме у Фёдора Ивановича в маленькой комнатке, довольно чистой и уютной. Вообще в доме, несмотря на отсутствие женской руки, было опрятно. Старик любил чистоту и порядок.  На стенах  в каждой комнате в углу висели иконы. Иногда Фёдор Иванович зажигал лампадку перед иконами, молился. Лампадка горела всю ночь, а утром, выходя из дома, он тушил её.
Виктор быстро сошёлся с хозяином дома, не чурался деревенской работы, а наоборот, ему был даже в радость этот труд:   поколоть дрова на зиму, помочь  починить забор, подлатать прохудившуюся крышу, - везде его помощь была кстати. Труд этот знаком был с детства. Несмотря на то, что рос он в Москве,  на каникулах часто бывал у родного дядьки  в деревне, а тот охоч был до работы, ну просто хлебом не корми. К  труду  приучал он своих двоих сыновей, да и Виктору перепадала своя порция.  «Эй, москвич, - а ну вставай, что бока-то належивать, пойдем травы накосим скотине, пока роса не сошла», - говаривал дядя, тормоша сонного Виктора. 
То мотоцикл чинят, то складские помещения строят, то в огороде копаются. И воспринималось это не как наказание, а как само собой разумеющееся, привычное дело. С дядькой работать было одно удовольствие: чудит, анекдоты рассказывает. А после такого труда  с шумом, наперегонки бежали мальчишки к реке купаться, а дядя костерочек разведет,  рыбки наловит, уху сварит, да такую, что за уши не оттянешь. По две порции съедали озорные ребята. Рыбалка - святое дело для мальчишеской души. Настоящая рыбалка –это искусство. Закинешь удочку  и ждешь. Солнце жарит нещадно, комары атакуют, а ты ждешь. Вот дернулась леска- не спеши, подожди, пока не закрепится на наживке. Ещё раз дёрнуло. Глубже.-  В самый раз подсекать  только осторожно, чтобы не сорвалась. Такое счастье, когда в ведре у тебя больше всех рыбы. « Ах, ты, москвичонок, смотрите, хлопцы, сколько  у Витьки нашего рыбы, учитесь!»- хлопал  парня по плечу дядя
Поэтому,  когда Фёдор Иванович предложил порыбачить, Виктор с радостью согласился. Отправились на зорьке. Всё, как в детстве: и костерок, и уха, и солнце жаркое, и комары – как будто и не было никакой взрослой жизни. Так хорошо и спокойно было в это время на душе.
Были дни, когда Виктор рисовал с упоением, не отрываясь от мольберта. Становилось жарко - он сбрасывал футболку, подставляя оголенные плечи, руки и спину припекающему солнцу. А  Фёдор Иванович по- стариковски ворчал: «Вить, дело, конечно, нужное, малюешь, всё малюешь, но уважь старика, сядь поешь а? Желудок ведь испортишь». Такая забота трогала до глубины души, и Виктор бросал работу, садился за стол.
-Нарисовался? – спрашивал старик, глядя, как Виктор плескался у рукомойника.
-Нарисовался, - отвечал художник, улыбаясь. Ему было приятно, что Фёдор Иванович проявлял интерес к его творчеству.
- Смотрю я на тебя, Вить, здоровый ты, как бык. Вот встретил бы тебя на дороге, ни за что бы не подумал, что ты художник. Тебе бы кузнецом быть, цены бы тебе не было.
-Это природа так наградила, да тренировки, в зал ходил, мышцы качал, а потом грузчиком работал. В  Москве жизнь дорогая, на одних картинах не проживешь. А вы тоже, я смотрю,  бодрячком, всё бодрячком, крепость в руках такая чувствуется, что косточки хрустят, когда руку жмете.
- Ах, ты подхалим московский, - засмеялся Фёдор Иванович. - Вот завтра на косьбу пойдем раненько, чтобы потом ты рисовать смог. Я сегодня косы-то подготовлю. Накосим травки  крольчатам моим? Я тебя не сильно эксплуатирую?  Вить, ты,  если что, скажи, я пойму.
- Иванович, - сказал Виктор, да я здесь такой материал благодатный получаю, что нигде больше, боюсь, не найду. А картины? Так ведь их не напишешь, если жизни не увидишь. Прочувствовать надо, чтобы донести. Кстати, будет хорошая утренняя зарядка, есть шанс обойти Вас на прокосе.
- А это мы ещё посмотрим, - не сдавался старик, - обойти, ишь ты. Ладно, тебе надо малевать, а мне – косы точить. У всех своя работа.
Роса еще  блестела на траве, дрожала на кончиках листьев, а Виктор и Фёдор Иванович уже шагали на поле. Старик шел бодро, по- молодецки подпрыгивая при ходьбе. Виктор постоянно зевал, стараясь прогнать остатки сна.
- Ну как, Витёк, не жалеешь, что пошёл,  – спросил Фёдор Иванович, - так рано?
-Нет, Иванович, не жалею. Утро прекрасное, воздух замечательный. А рано? Так, кто рано встаёт, тому бог подаёт.
- Это точно, - согласился старик. Хорошо, коли так. Главное, чтобы работа спорилась, радость от труда важна.
Мужчины остановились у кромки поля. Фёдор Иванович снял косу с плеча, провел рукой по лезвию, проверяя, хорошо ли наточена коса, а потом сказал, перекрестившись: «Ну, с Богом. Помоги в час добрый».  Взмах- и трава волнообразно ложится  на землю.  Виктор стал на свой прокос и старался не отставать от старика. Сделать это было нелегко.  Виктор понимал, что ему не хватает сноровки в крестьянском труде.
Как это так получалось у Фёдора Ивановича косить не спеша, а всё равно идти впереди. Трава под его косой ложилась ровно, не было   ни «хвостов», ни «гуляющих» мест. Старик остановился, отёр стекающие капли пота с лица и посмотрел на Виктора.
- Перекурим? – спросил Фёдор Иванович.
- Можно, - ответил Виктор.- Не поспеваю я за Вами, Иванович, - с досадой на самого себя произнёс  он. - Выходит, переоценил себя вчера, зарвался что ли?
- Ничего, ты молодой, научишься ещё. А поспевать? Тебе, может, оно и не надо, поспевать-то. Ты не о том думаешь. Лучше думай, как коса под корень траву срезает, прочувствуй, как тело твое тебя слушается: плечи, руки крепнут. Получай радость от работы, а на меня не смотри. Коси себе по- маленьку и радуйся, -добродушно улыбнулся старик.
После перекура Виктор стал на свой прокос и взмахнул косой. Он уже никуда не спешил. Работал спокойно, и вскоре заметил, что меньше остаётся «хвостов» на прокосе. Солнце начинало припекать,  он снял футболку. С каждым взмахом косы Виктор чувствовал, как напрягаются мышцы спины, плеч, как играют мускулы. Он уже не смотрел на впереди идущего Ивановича, а косил в своё удовольствие. Молодой человек чувствовал, как солнечные лучи жгли спину, по лицу и шее стекал ручьём пот, но всё это не имело никого значения. Позади оставалась лежать скошенная трава.
- Эй, герой трудового дня, - окликнул Фёдор Иванович, - шабаш. На сегодня мы с тобой перевыполнили норму.
Старик вытирал травой нож  косы. Лицо его было красным, он тяжело дышал, но глаза искрились радостью, и шла она от самой глубины сердца.
- Ой, Фёдор Иванович, - а у Вас, кажется,  давление, - пошутил Виктор.
- А вот, я тебе задам сейчас давление, - беззлобно закричал старик, - а ну, давай к реке.
Гогоча и подпрыгивая,  они пустились через поле и овраг прямо к речке. Фёдор Иванович так живо перебирал ногами, как будто лет 30 сбросил. Виктор с разбегу просто влетел в серебристую гладь воды и, взмахнув руками, словно мельница, поплыл. Фёдор Иванович снял рубашку, закатал штаны, зашёл в воду и освежился, потом расстелил полотенце, разложил еду, поставил банку с молоком.
 Это были счастливые минуты жизни  для обоих. Виктор радовался, что наконец-то он может работать столько, сколько ему нужно. Никто и ничто не давит на нервы, вокруг чудесная природа: речка, поле, лес, воздух чистейший, - всё это будило воображение, рождало вдохновение.   С появлением в доме художника душа Фёдора Ивановича как будто оттаяла от холодной зимы, ему захотелось заботиться о ком-то, по – отечески наставить, если возникнет потребность.
Виктор,  наспех перекусив и выпив молоко, откинулся на траву и, глядя на проплывающие мимо облака,  вдруг спросил:
- Иванович, а что такое счастье?
- Не знаю, Вить, как-то не думал об этом. Думаю в том, чтобы у тебя хорошая семья была, добрые соседи, работа, чтобы здоровье было. Только вот беда в другом: человек всего этого не ценит. Бог дает здоровье- человек себя губит: пьёт, курит или, чего- страшнее, жизни себя лишает. Бог посылает ему любовь- человек  не строит отношения, какие надо для семьи, а купается в удовольствиях, потом, когда надоедает, бросает всё, от ответственности уходит.
- Сегодня люди стремятся к деньгам, к власти,- заметил Виктор.
- А что же в этом хорошего? Разве деньги несут счастье? Они нужны тебе, чтобы купить что-то, приобрести нужное, а получается, что человек покупает всё, что под руку попадается, остановиться не может. Не знаю, в городах не жил, но как-то странно это: зачем тебе то, что не нужно? А к власти зачем стремиться? Если промысел, то понятно, а просто, чтоб там быть, зачем? Вот  у нас в деревне из района приехал фрукт один. Где-то недалеко, в соседней деревне,  жили его родители, вот он решил стать депутатом поселкового совета. Юлил, изворачивался, а  по сути – к власти пробивается, чтобы бесплатно получить землю, построиться. Так ради этого он наговорил с три короба всякой ерунды, пообещал дорогу сделать, животноводческий комплекс построить, работу дать, открыть больницу, школу, интернет провести даже обещал. Листовки какие –то оставил, а толку? Кто же поверит такому человеку?  Нас здесь мало осталось: уехали многие, видел, наверное, дома пустые стоят. Сюда человек должен с душою приехать, обещать не надо, надо делать, а мы не подведем, будь уверен. Счастье, Витя, в том, чтобы стараться  жить по –Божьи, очищать душу, с благодарностью принимать и любовь Всевышнего и испытания  и не делать зла.
А ночью была гроза. За окном громыхало так, что Виктор вскочил, бросился к распахнутому настежь окну, чтобы закрыть его. Ночное небо было дымчато- сизое, сгущаясь, тучи были похожи на плотную  ткань. Дождь полосовал землю, отчаянно барабаня по крыше. Виктор отошёл от окна, сел на кровать.
- Не спишь? – спросил хозяин дома.
-Заснёшь тут, как же? –ворчал Виктор, недовольный тем, что гроза рассеяла сон.
- Гроза, - задумчиво сказал старик, всматриваясь в густоту  ночи. - Всё обновляется. Завтра дышать всё будет свежим воздухом.
Хозяин щёлкнул выключатель - свет не зажёгся.
- Значит, на подстанции выключили, боятся, чтобы молния не ударила, тогда целый день света может не быть. Ложись, Вить, ещё раза два громыхнет  и – на убыль пойдет,  люди  говорят, в дождь спится хорошо, - сказал старик.
Утро было пасмурным, но не холодным. Дышалось действительно легко. Виктор с утра уже рисовал. Он расположился на террасе. Оттуда открывался замечательный вид: вблизи – мокрый сад, пристройки, дальше-  размытая извилистая дорога, лес и поле.
Мимо,  шлёпая по грязи  и сильно хромая, шёл довольно странного вида   невысокий мужчина.  На голове у него была лёгкая вязаная шапка.  Он остановился, закурил:
- Здорово, Иванович, - обратился мужчина.
 Фёдор Иванович подвязывал помидоры, которые после прошедшей грозы разложились на грядке.
-  И тебе не хворать, заходи в дом, Сень, позавтракаем,  - пригласил старик.
- Спасибо, в другой раз. В храм спешу. Работать надо.
- Ну,  Бог в помощь, - сказал Фёдор Иванович.
- И тебе, сосед, - махнул рукой Сеня и поплелся дальше.
Фёдор Иванович собирал на стол.
- Вить, есть –то где будем: в доме или на веранде? – поинтересовался он.
- Лучше на веранде.Сейчас я прервусь, помогу.
На столе появилась душистая горячая картошка, редис, лук, сало.
- О, а сегодня сало? Дорогое удовольствие в наших краях.
- Да ты угощайся. К арендатору нашему  Ваньке  приехали сватьи из Украины, навезли там всего. Вот он и поделился по- соседски.
-Иванович, вот этот мужик, что сегодня с тобой здоровался, интересный какой-то, я бы даже сказал, странный: лето на дворе, а он в шапке.
- А, Сенька-то. Хромой. Есть немного. Тут вот какая история.  Сенька этот страшно пил, у него и брат такой был пропойца, царство ему небесное. Сенька- парень мастеровой, работа у него была  всегда была и хорошая была. Дом починил, жениться собрался, да что-то не заладилось. Невеста его, кажется,  в город уехала, там замуж вышла.  Как валиться всё стало, поехали они  с братом на заработки. Долго их не было, только приехал Сенька один: брат пропал. На закупку поехал и не вернулся. Это потом узнали, что убили его.  Похоронили. Семён, значит, выпивать стал, сначала понемногу, потом больше. Работал, где придется: кому крышу перекрыть, кому водопровод починить, в магазине что-либо разгрузить, загрузить - всё он. Устроился даже в соседнем районе на стройку к какому-то «крутому» дом строить, да тот то ли обманул с деньгами, то ли выгнал парня,  не понятно.  Как –то по весне кум попросил огород вспахать. У Семена трактор был, со старого хоздвора приволок, там этой техники до черта гнило. Парень починил, на ход поставил. Ну, вспахали они огород и выпили по этому делу, выпили изрядно. Сенька –за руль. Едут песни орут, куралесят по дороге. Навстречу – грузовик. Сенька крутанул, ну и слетели с трассы, перевернулись, скорость немаленькая была. Кум- насмерть, а Семена поломало здорово, но живой остался.  Наказали его, он своё отрубил. Вернулся. Семья кума переехала в райцентр жить. Вот с того времени, как перешибло: пить бросил, в храм ходит, не только ходит, работает там- помогает восстанавливать. Храм –то  у нас совсем развалился было. Чего там только не было: и хранилище, и пункт приёма стеклотары. Давай, Вить, я тебе еще картошечки положу, ты молодой, крепкий, тебе есть надо.
- Иванович, да я ем, дальше,  что было? – с интересом слушал Виктор.
- А что дальше? Дальше в нашу деревню направлен был отец Василий.  Священник. Вот тогда храм и возрождаться начал. Работа закипела. Прихожане мусор вынесли, стены подремонтировали, мужики полы перестелили, женщины лавки покрасили. Настёна, жена моя, в первых рядах была. Болела она, а как болезнь чуть попустит, в храм бежит: душа, говорит, просит, столько лет немой храм стоял, а тут заговорил. Ругал я её малёхо, так для порядку, что себя не бережёт, а потом и сам к этому делу пристрастился. Как время есть, идём в храм. А когда слегла она, молился  каждый день. Тяжело ей было, боли сильные. Жалко. Сердце так зайдется, что хоть волком вой. Видно, услышал Бог молитвы, ослабил муки, пожила она ещё, а потом…тихо –тихо в доме стало, -старик утёр слезу, - ты прости, что я душу наизнанку. Восемь лет ни с кем об этом не говорил - накопилось. 
- Это ничего, Иванович, что наизнанку, иногда надо…Хоть я и молодой, а об этом знаю. А в храм я схожу. Вот сегодня вечером и схожу.
- Сходи, Виктор, а как вернёшься,  не истопить ли нам баньку? – спросил Фёдор Иванович, - что-то холодновато после дождя, не попарить ли нам кости, как думаешь?
- Банька – дело хорошее. Согласен.
- Ну тогда я делом займусь, а ты иди работай, а то я тебя всё время отвлекаю…
 Виктор заканчивал.- Природа, омытая дождём, дышала свежестью, призывом к новой жизни. Чего-то  в ней не хватало, и художник никак не мог понять,  чего. А теперь, после рассказа старика, Виктор понял- не хватало человека. По размытой дороге шёл странный деревенский  мужик- Сенька-хромой- - шёл в храм за спасением своей души.
Храм высился на горе.  В нём не было  царственного величия, дорогого убранства, золотых куполов. Он был прост и тих, и в этом была его прелесть. Белокаменные облупившиеся стены, украшенные резьбой, от которой остались только очертания, хранили признаки старины. Вытянутые, узкие окна придавали стройности. Венчал храм одноглавый тёмно- синий купол, с крестом, который, казалось, касался неба. Виктор обошёл вокруг и увидел Сеньку, который суетился возле сложенных кирпичей. Он узнал его по его вязаной шапочке, из-за уха торчал карандаш, которым он что-то записывал в блокнот.
- Здравствуйте, -  поздоровался Виктор.
- Вечер добрый, - ответил Семен.
- Вы по строительному делу мастер? – спросил художник.
-Понимаю немного. Вот кирпичи привезли. Часовню строить будем. Храм ведь не всегда открыт, а часовня будет всегда открыта. Вот едет человек или идет по дороге, зайдет, помолится и дальше поспешит.
Только сейчас Виктор разглядел этого мужчину. На вид ему можно было дать лет около 40, а Фёдор Иванович говорил, что ему 32- 33 года. Лицо выглядело каким-то помятым, морщинистым, взгляд его косил, казалось, что он смотрит в сторону. Когда говорил, правое плечо немного поддёргивалось.
- А в храм можно сейчас? Он открыт?- спросил Виктор.
- А чего же нельзя, можно, конечно.
Виктор зашёл в храм. Первое, что его поразило – это царящий мрак, который освещался только горящими свечами. Он бывал в московских церквях и храмах, но там не было такой темноты. В этой темноте было что-то таинственное. Наугад он подошёл к иконе, перекрестился, из молитв знал только «Отче наш», потом подошёл к иконе св. Николая, долго всматривался в лик святого.  Перекрестился и направился к выходу, остановился возле дверей храма.
-Вот хоть бы месяц, день, час так прожить, - прошептал Семён.
- Как прожить? – не понял Виктор.
- По- человечески: никого не осуждать, не завидовать, любить и ценить то, что есть, покаяться от души, терпеть и не сгибаться.  Нести свой крест, каким бы тяжелым он ни был. Жить так, чтобы за каждый миг  отдать жизнь не жалко было, а если и уйти из неё придется, то встретить царство вечное, - шёпот говорил Сенька,  постоянно крестясь.
Туман уже затягивал долину, когда Виктор вышел из храма, тропинка становилась еле заметной. Виктор поспешил.
Фёдор Иванович беспокоился. Он топтался у калитки, всматриваясь вдаль. Когда же услышал приближающиеся шаги, обрадовался:
- Виктор, ты?
- А кто же ещё, Иванович, я.
- Ну,  наконец-то. Я волноваться начал, не заблудился ли, туман сильный, с дороги сбиться можно.
- Что Вы, Иванович,- обнимая старика, как родного, с дрожью в голосе проговорил Виктор. Он старался скрыть своё волнение и вдруг выпалил:
-  Между прочим, я в школе по ориентированию на местности был одним из лучших.
- Вот ляжет туман, словно молоко парное, да так, что в метре не видишь, человек ли, животное, или пустота, пока не наткнёшься. Хвастун ты, Витька, я тебя раскусил. Ну, пойдем в баню, я там твоё бахвальство выбью. Вот ужо я тебя попарю.
Парок был отменный. Фёдор Иванович опустил веник, стряхнул его и круговыми движениями стал легко касаться стоп и спины. Виктор засмеялся:
-Ну, Иванович, Вы меня, ей Богу, как девушку поглаживаете, не бойтесь, можете ударить.
- Ух, ты умник, ты в банях –то бывал или в кино видел?  Веником стегать нельзя. Надо потихоньку жар к телу подгонять. Парить, как и косить, надо уметь. Вот ты художник, искусством занимаешься, стало быть, а уметь парить- это тоже искусство.
После баньки был чай, душистый, с чабрецом. Фёдор Иванович разжился мёда у арендаторов.
- Вить, я всё хочу спросить, а как ты художникам стал?
- Просто, Иванович, назло папе и маме. Я тогда во втором классе учился.  Уроки учить  не хотелось, меня наказали: ни улицы, ни компьютера. «Ах, так, -думал я,-  тогда буду рисовать назло вам всем». Схватил карандаш, альбом и стал со злости марать бумагу. Сначала резко водил карандашом, каких-то монстров рисовал, а потом, когда дурь проходила, получалось довольно-таки неплохо. Так увлёкся, что даже не заметил, как вечер наступил. Уроки в тот день я сделал очень легко. С того времени приходил из школы, делал уроки,   а потом -  за альбом и краски.  Рисовал везде: на асфальте, когда домой после футбола возвращался, в тетрадках на последних страницах. Попадало, конечно,  от учителей.  За прилежание. Учился я хорошо. Вначале отец ругался, думал, я от учёбы отлыниваю, а потом понял, что это не просто увлечение, показал работы своему другу художнику, тот и посоветовал заниматься серьёзно.
- Призвание, значит, - заключил старик.
- Призвание, только пока одни финансовые трудности от этого призвания, - признался Виктор.
- Ты правильно сказал:«пока»,  может, не время? Вот вы, молодые, спешите всё. Там успеть, здесь не проворонить, оно, конечно, в большом городе и ритм другой. Успеть-то можно, но надо ли оно тебе? Иногда надо затаиться, переждать, но работу не бросай. Грех это.
- Почему грех? В чём?- недоумевал Виктор.
- Грех талант закапывать в землю. Я вот что тебе скажу: есть такая притча, о том, все слуги получили таланты: один -  пять, другой- два, а третий –один.  Те, которые получили пять, и два  не только использовали свои таланты, но и приумножили их, а тот, кто от Бога получил только один талант, закопал его в землю, испугался он своего господина: жестокий ты, говорит, человек, жнёшь, где не сеял, собираешь, где не рассыпал. Но вот тогда Господь и ответил ему, что  отдать  он должен был серебро торгующим,  прибыль господину. И приказал господин забрать у него талант и отдать тому, у которого десять талантов, потому что имеющему приумножится, а у неимеющего отымется. Господь  всем дары посылает: здоровье, учение, вот тебе художество. Дары эти человек просто обязан употребить, чтобы послужить Богу и ближним своим. Перед судом Господним предстанем с отчетом, кто как  воспользовался дарами. И воздастся нам по заслугам: либо радость Божья, либо страдания и мытарства. Вот тебе мой сказ, Витя, хочешь принимай и обдумывай,  а не хочешь- забудь.  Чайку ещё?
- Давайте, Иванович, раз такой разговор у нас откровенный. Вот слушаю я Вас, Иванович, правильно Вы говорите, по- христиански. Сердце понимает, что так жить и надо, но вот реальность мира такова, что всё дальше человек уходит от правильного,  от христианского. Талант в землю зарывать нельзя, но как жить, если этот талант тебе не приносит ничего? За квартиру платить надо? Надо. Одеваться надо?  Надо. Есть надо? Ясное дело. А невесту присмотришь, жениться надо, куда привести? Попадается «халтура»,  берешь, какая – никакая копейка.  Человек уже не разбирает, богоугодным делом занимается или нет, он просто рыщет, будто волк, где можно поживиться. Вот это и страшно. Наш брат сегодня порой зарабатывает тем, что хорошо покупается, а это отнюдь не безобидные вещи.  Вот я и думаю: на пользу ли это ближним или нет? С одной стороны, он талант свой использует, а с другой - на что использует? Как же жить, когда рушатся основы, распадается то, что держит человека? 
Старик молчал. Он и сам не раз думал об этом, когда сидел с соседом, о жизни разговаривал.
- Я тебе так, Виктор,  скажу, я не пророк, не учитель. Могу только о себе сказать. Если бы не земля, не знаю, чтобы я делал  тогда.   Весной, летом, осенью работы полно:  огород, дом. А зимой скука может одолевать, вот я решил тоже творчеством заняться: мастерю. По дереву. Ложки, игрушки, всякую прочую утварь, что в хозяйстве необходима. Соседям раздаю.
А вот прошлой зимой к соседке приехал зять из Москвы. Бизнесмен. Я зашёл в гости, принёс ложки, ступку и качалку. Николай увидел и сразу с предложением: «Иванович, давай бизнес организуем, я – посредник, смогу реализовать поделки в Москве, о деньгах договоримся».  «Колька, - говорю,  я  же не на продажу делаю, от души, для своих.  Весной на ярмарку свезу, остаток продам. Но бизнес- это то не моё». Это стяжательство какое-то.  И если человек, как ты говоришь, только на продажу свой талант предлагает, то пользы от этого никакой для  ближнего, а для души своей - погибель.  А как жить? Виктор, я не знаю. Вот ты говоришь, жену привести некуда будет, квартиры, значит, нет.  А вот у нас в деревне пять лет назад  у соседей дом загорелся. Пацан со спичками игрался и поджег стог сена, загорелось моментально. Всем миром спасали. Но  нас же можно по пальцам пересчитать, а «пожарку» пока дождались, всё сгорело. Слава Богу, детей вытащить успели. Хозяйка по земле катается, волосы рвёт. Легко ли, четверо детей? Мужик на заработки поехал, «подженился», сначала деньги какие-то присылал, а потом – ни ответа, ни привета. Любка устроилась на стройку к частнику, она  маляр- штукатур хороший. Детей кормить надо, и день и ночь работала. Дома мать её была, болела сильно. Главного в жизни не стало - крова. Но мир не без добрых людей, соседи приютили, нашлись активисты,  помощь выбили, мужики нашей деревни со строительством помогли. Выход всегда можно найти, Вить. Я так думаю. Ты ж мужик, придумаешь что-нибудь.  Всё наладится. Ты вот думаешь: денег нет, квартиры тоже, с работой всё не так выходит, а у Бога, может, на тебя свой план имеется.
Отпуск Виктора подходил к концу. Здесь, в этой заброшенной глубинке, он создал лучшие свои картины. Накануне отъезда Виктор отобрал один холст и протянул Фёдору Ивановичу. «Косцы»- так он назвал это произведение.
- Иванович, дорогой, возьмите на память.
- Мне? – старик удивился. – Мне никто картин ещё никто не дарил. И не жалко,  Вить,  всё- таки твой труд.
- Иванович, но ведь Вы тоже ложки, ступки дарите людям, а это Ваш труд. Могу я  хорошему человеку, своему другу сделать подарок от души?
-  Ну, если от души, тогда большое спасибо, Витя, - прослезился старик и быстро вышел на улицу.
Фёдор Иванович  немного нервничал, он провёл Виктора до калитки:
- Ну, что, Виктор, будем прощаться, - сказал он, - не поминай, как говорят, лихом. Заезжай, адрес знаешь, в родственники не набиваюсь, но вроде как  не чужие теперь.
Виктор обнял старика:
- Приеду, Иванович, обязательно приеду. Может, этой зимой заскочу. А летом  уж точно. До встречи. Спасибо за приют, за компанию и за мудрость Вашу спасибо.
 И Виктор зашагал по тропинке прямо к лесу. Дорога лежала через лес на станцию. Когда до леса  осталось всего несколько шагов,  художник остановился и обернулся. Дед так и стоял возле калитки. Виктор махнул ещё раз, Фёдор Иванович  поднял руку в ответ. Виктор пошел дальше.
Солнце припекало уже сильно, но тень от хвойных деревьев поглощала лучи, создавая приятную прохладу. «Нет, жизнь не бессмысленна, наоборот, она полна смысла, - думал Виктор, - и когда, кажется, что  она теряет смысл, потому что тебе не везёт, это не так. Закрывается одна дверь, откроется другая. Надо научиться терпеть, работать, выносить мужественно испытания. Нет, это не то мужество, которое приобретается в открытых схватках, это мужество духовное. Вот Иванович, например, столько пережил: жену потерял, сын из армии не вернулся. Живет человек, духом не падает,  ещё и хозяйничает хорошо: в доме чистота, в огороде- порядок. Надо сосредоточиться. Сосредоточиться на том, что есть.  и продвигаться вперёд. Надо позвонить Виталику, он говорил, как материал будет, звони. Материала достаточно, надо договориться о выставке. Потом связаться с Лилией, у неё есть знакомый,    галерея у него есть, кажется, надо поговорить».
Виктор вышел из леса, стало совсем жарко. Солнце было уже в зените. По небу плыли перистые облака. Виктор поспешил на станцию, которая уже была совсем рядом.
Через полчаса он уедет в Москву.