Оксана Студецкая
ПАМЯТЬ
Далекое или близкое прошлое. Желание думать о нем, подобно голоду. Если это прошлое радостное – питаем себя приятными воспоминаниями, если горькое – значит, хотим страдать. Лучше не окунаться в мысли о прошлом и не мучить себя прошедшим, какое бы оно ни было.
Но что, если мне дана память, если у меня есть сердце, в котором не может ничто умереть.
Память в живых о мертвых. Такая память считается вечной, она передается из поколения в поколение. О ней мы больше не упомянем, хорошо зная, кто входит в эту вечную память.
Но есть память в самое себя, от которой человек не сможет отвязаться.
Пример тому известная ода Григория Саввича Сковороды «Живет и среди уединения молва».
«Прощай, Рим! Я прочь от тебя бегу, - и, садясь в корабль, говорю: «Здравствуйте, святые горы сирские!» Но немилосердный Рим за сим богословом со всеми страстями вслед погнался».
…«Будь ты, О, пещера, моей тишины столица!»
…«Бедная пища была его – лесные плоды, дикие фрукты…».
…«Запустелые волосы, бледное лицо, впадшие под лоб очи…»
…« Но при всем этом Рим не отвязался от него. Нахально день и ночь, плачущего,
воображениями беспокоит…»
Желание страдать. Страдать за ушедшим, и не важно, какое оно было, печальное или радостное. Это вечно страждущие люди. Они изматывают свое сердце до болезни.
Страдающая душа
Да, ты согласен со мной, милый мой друг прошлого, и сам все думаешь, что я забыла тебя и более не тревожусь памятью о прошлом? Но какая огромная ложь в слове «забыть». Свое значение оно не может определить даже в мгновении.
Побелеют наши волосы, и тогда может я открою тебе эту память. А поседеют наши волосы очень скоро, также скоро, как и прошел миг нашего счастья.
Сколько лет жизни я потратила на то, чтобы забыть этот миг и все тщетно. Где я только не была, сколько дел переделала нужных и не нужных, сколько завес и преград ставила, а ведь нет,- счастье не забывалось, любовь не умирала, страдание не покидало.
Ты помнишь В…? В те времена ты оставил меня и я более не могла видеться с тобою. Но я нашла тебя, Я стала приходить к нему. Но почему? Лишь потому, что из его окон, я могла видеть твои, лишь потому, что его комната очень похожа на твою, и потому, что он знал тебя, был твоим другом и, наконец, он был частицей тебя. Я хваталась за твои тени и находила их.
А потом он полюбил меня, полюбил вечно страждущую и плачущую; он жалел и утешал меня от страданий, лечил во мне раны, нанесенные тобой. Ему казалось, что он исцелит меня, но это было тщетно. Я только привыкла к маленькой радости, к маленькому блаженству от его любви ко мне.
Но как-то он, благодаря своей проницательности ума и проникновенности в души человеческие понял, что не лекарствами поил меня, а опиум давал мне, которым боль утоляется на мгновение.
В ярость пришло его сердце, негодованием наполнилась душа. Он бросал меня прочь, а я рвала его платье – привычка была уже сильнее отравы. Теперь надо было гнать прочь не только опиум, но и жажду. Своей близостью, плотью, губами я отравляла его тем же ядом, что и он меня. Тогда ясность все далее и далее уходила от нас, мир блаженства и забвения окутывал, сгущался и давил. Сильнее и сильнее в стальных тисках сжималась плоть, предвещая взрыв. Тело содрогалось в судорогах, но
напоенное сладостной истомой чистого родникового ключа, постепенно приобретало покой. Мгновение становилось вечностью, а душа и плоть источником нескончаемой музы…
Как часто можно ощущать, что душе твоей не хватает музыки, так же своим чередом музыка приводит нас в самые прекрасные или горестные уголки нашей жизни. Как часто мы питаем себя только воспоминаниями о былом, блаженствуя в нем или страдая. И то и другое приносит нам удовлетворение. В страдании тоже есть своя прелесть, ведь не даром душа стремится и к нему. Здесь нет забвения, здесь есть память.
1973г