Деревенский быт и обычаи.
От редактора.
Я намеренно не меняю оборотов, применённых в рассказе автором: они прекрасно иллюстрируют некоторую искусственность, что была характерна для получивших образование в первом поколении. Гибкость языка приобретается чтением и использованием разнообразных оборотов. Обратите внимание на то, что сейчас, после периода хорошего владения языком в деревнях, даже горожане вновь приобрели подобную жёсткость языковых конструкций.
Ироничное отношение к религии — прямой итог воспитания тех времён.
Убраны только особенности произношения типа «сегодни», «завтря», "в деревни".Отвлекают от содержания текста.
* * *
Из рассказа моих родителей в нашей деревне до революции жила тысяча душ. Но это не так: фактически жителей деревни было значительно больше. Дело в том, что в то время при распределении земли между жителями учитывалось число так называемых «ревизских душ», то есть количество людей мужского пола, на которых выделялась земля. Женщины в расчёт не принимались и земли для них не выделялось. Трудно приходилось семьям, в которых мужчины составляли небольшую часть семьи. Такая семья мало получала земли, вечно испытывала недостаток в хлебе и других сельскохозяйственных продуктах.
Земля для крестьянина — основа его жизни. Поэтому малоземельные семьи были вынуждены арендовать её у помещиков или других землевладельцев, для которых земля не являлась источником существования. Такими были жители Казацкой слободы, которые, имея землю, работали на предприятиях и в учреждениях Курска, а многие занимались кустарным производством, поскольку жили рядом с городом. Свою землю они сдавали в аренду.
Многие жители нашей деревни арендовали землю у казаков, в основном те участки, что были расположены по-соседству с землями деревни Анпилогово. Наша семья в этом отношении не была исключением. Семья была большая, состояла из одиннадцати человек. Для того, чтобы арендовать землю, нужны были деньги, поэтому мой отец, Тимофей Гаврилович, каждый зимний сезон уходил на заработки в город Курск. Работал на пивоваренном заводе Подгорного, на спиртоводочном заводе. Не один сезон проработал в Харькове извозчиком. Каждый раз, возвращаясь домой перед весенними полевыми работами, отец привозил нам подарки, на покупку которых расходовал почти половину своего сезонного заработка.
Земля, принадлежащая деревне, очень разнообразна: холмистая с суглинками, или болотистые луговые низины. Поля ежегодно находились под посевами и, следовательно, давали небольшой урожай. Лучшие поля, с толстым слоем чернозёма, доходящим до двух метров, принадлежали помещикам Соколовским, чья усадьба находилась посреди деревни. Это был типичный помещичий особняк, каких в дореволюционной России было великое множество: большой барский дом с террасами, мансардами, колоннами и парадным подъездом. Вокруг — цветники и декоративные кустарники. Большой фруктовый сад с липовой аллеей, обнесённый высоким забором и глубоким рвом (от мародёров.- ред).
В стороне от дома располагались флигели — здесь жили дворовые; конюшни, каретная и другие хозяйственные постройки. Вокруг усадьбы росли большие деревья: дубы, тополя, каштаны — перемежаясь с кустами белой и жёлтой акации и сирени.
Расположение усадьбы, вклинившейся в середину деревни, создавало впечатление видимого господства барского дома над крестьянскими избами.
Хозяином усадьбы был Борис Фёдорович Соколовский. Его братья и сестра Анна Фёдоровна жили в городе Курске, в своём доме. Перед революцией Анна Фёдоровна переехала жить в усадьбу и открыла здесь школу, в которой учились мои старшие сёстры Ксеня и Полина. Я немного помню эту Анну Фёдоровну. Она, как и её братья, была высокого роста, лицо продолговатое, нос с горбинкой. В общем, особой красотой не отличалась. Говорила всегда на высоких тонах, в нос. Издали её голос напоминал крик индюка, за это её прозвали «гундосой индюшкой».
Второй брат помещика, Донат, говорили тогда, уехал в город Харьков, состоял там в партии социал-революционеров (эсеров). Был участником мятежа, схвачен и посажен в тюрьму. Оттуда, пытаясь бежать, выпрыгнул из окна второго этажа...
Между нашей деревней и деревней Дряблово выделялась усадьба «Генеральши», фамилии которой никто из деревенских не знал. Был в сторону Косиново и особняк помещика Рупчевского.
Для того, чтобы проехать в деревню Дряблово и дальше, скажем, в церковь или на мельницу, приходилось ехать мимо особняка генеральши, где содержали много цепных собак. Рассказывали, что проходить пешком мимо особняка было опасно. Часто спускали с цепи злых собак, и они нападали на прохожих. А если ехать в сторону Косиново, надо было проехать мимо усадьбы Рупчевского, где собак было не меньше. Я немного помню эти усадьбы-особняки, о которых много говорили взрослые и сверстники мои как о местах, опасных для пешеходов.
Случалось, когда или отец, или дед брали меня с собой при поездке по каким-либо делам: то на мельницу, молоть муку, или на маслобойку, выжимать масло из конопли, - проезжать мимо этих особняков. Я всегда испытывал чувство страха, навеянное рассказами о случаях травли и нападения собак на прохожих. Ещё больше усиливалось это чувство, когда проезжали мимо усадьбы в тёмное время суток. Тут невольно вспоминались бабушкины сказки о Соловье-разбойнике, который одним свистом, сидя на огромном дубе, убивал лошадь. Кстати, вокруг усадьбы росли огромные деревья! Хотя чувство страха во мне возникало, но я не терялся. Каждый раз, когда предстояла поездка по каким-либо делам мимо этих, щедро овеянных «легендами» объектов, я всегда приставал к дедушке с просьбой взять меня с собой. Я очень хотел увидеть и своими ушами услышать Соловья-разбойника!
Дедушка редко отказывал мне в моей просьбе, он знал, чего я хочу, и каждый раз спрашивал: «А Соловья-разбойника не боишься?». «Нет!», - отвечал я, но с собой обязательно брал какой-нибудь предмет в качестве оружия обороны: или дубинку, или палку с железным наконечником — для отражения нападения злых собак, или самого Соловья-разбойника.
Вообще, к собакам я относился доброжелательно. У нас во дворе были свои собаки. Но те, цепные собаки, на мой взгляд, были какие-то особенные.
Не менее злыми, я считал, были стражники, которые часто проезжали на бричке мимо нашего дома в усадьбу помещиков Соколовских. Это убеждение ещё больше утвердилось в моём сознании после одного случая. В один тёплый летний день подростки из нашей улицы: Пашка Жмыхов, Матвей Прокошин и другие ловили в речке раков, ныряя под заросли тростника. Каждый раз, после очередного ныряния, вынимали из-под корней из норки-печурки по два-три рака и выбрасывали на берег. Мы, младшие, ребятишки, как нас называли, собирали этих раков и складывали в лукошко. За такую помощь каждому из нас дали по одному большому раку.
Придя домой, я хотел этого рака поджарить в печке. Дома была одна бабушка, и она не разрешила жарить рака в печке, сказала — завтра сварим. Тогда я нашёл спички и решил поджарить рака на костре. Недалеко от сарая, у плетня садовой изгороди, который мог загореться, и пожара не миновать, я развёл костёр. Меня увидели соседи и немедленно ликвидировали мой костёр, пообещав передать меня стражнику, которого я и без того боялся и ненавидел.
… В то лето особенно было опасно с огнём. Стояла жаркая сухая погода, дождей давно не было — засуха. Жители опасались за судьбу урожая, всё чаще говорили о засухе. В деревню заходил церковный староста, предлагал устроить Крёстный Ход с обращением Всевышнему о ниспослании дождей на поля. Мужики недоверчиво отнеслись к предложению, но бабы уговорили их устроить Крёстный Ход.
Крёстный Ход, по церковным канонам, проводился в исключительных случаях. На этот раз исключением явилась засуха, охватившая поля окрестных деревень. В назначенный день из приходской церкви вынесли ритуальные принадлежности: знамёна листовой бронзы, украшенные орнаментом с изображением святого угодника, кресты с изображением распятого Иисуса Христа и иконы. Церковный староста раздал церковные принадлежности благочестивым людям — каждому по одному предмету — и построил их в общую колонну: впереди поп, за ним дьякон, затем знаменосцы и люди с крестами и иконами. Замыкали колонну старые и малые жители деревни. У Репина есть картина такого Крёстного Хода: «Крёстный Ход в Курской губернии».
С улицы колонна направилась в поле. Там, в поле, у границы ржаного поля, которое начиналось от верхних огородов и заканчивалось на горе, стоял стол, накрытый скатертью. На столе стоял сосуд со святой водой и лежала кисть из ржаных колосьев.
Лёгкий летний ветерок видимыми волнами, как в море, не торопясь пробегал по ржаному колосистому полю от огородов до горизонта. Колонна, сопровождаемая большой толпой местных жителей, остановилась у стола. Начался молебен. Поп взмахивал кадилом, обращался к Всевышнему о ниспослании дождей. По окончании молебна поп опрыскивал при помощи кисти водой из сосуда всех присутствующих и делал взмахи кистью в сторону поля. А в это время на улице в деревне молодые бабы и мужики обливали друг друга водой из вёдер. И не только друг друга: обливали всех, кто появился на улице и не успел скрыться с глаз. При этом всякий облитый водой не должен обижаться на тех, кто его облил.
Я не помню, был ли дождь после такого обряда. Только священники перед ним тщательно анализировали состояние погоды, ожидая не сегодня-завтра выпадания дождя. А если, всё-таки, ни сегодня, ни завтра дождя не будет, что сказать православным в своё оправдание? - Служители церкви, не смущаясь, отвечали запросто: «Бог прогневался».