Юный маг в пурпуровом хитоне
Говорил нездешние слова.
Николай Гумилев, «Заклинание»
В мире молодого волшебника Джорджи все было неспокойно и зыбко. В который уже раз он с неохотой обнаружил себя в просторном кабинете Главного. Стулья с изогнутыми спинками, поразительно чистые оконные стекла, зубастая шкура медведя, уныло разлегшаяся на деревянном полу – все это было скучным, неинтересным. Джорджи спокойно поглядывал на пустующее кресло Главного и время от времени постукивал пальцами по столу. Кажется, целая армия бы уместилась на том немыслимом пространстве, где Главный ежедневно разбрасывал свои бесконечные бумажки, перья и сильно растрепанные книги. Попугай по кличке Перл, который все это время чинно восседал на плече молодого волшебника, неохотно спрыгнул сначала на белую манжету, а после на стол. Джорджи улыбнулся.
- Вижу, что вы здесь совсем заскучали, - неожиданно раздался из полутьмы голос Главного.
Джорджи неохотно развернулся в его сторону и протянул холодную руку для приветствия. Перл подпрыгнул на месте и каким-то странным голосом прохрипел «Ergo bibamus! » Главный довольно улыбнулся, пододвигая к себе кресло.
- Смешная зверушка. Это ты ее обучил всем этим латинским штучкам?
- Нет, - спокойно ответил Джорджи. – С тех пор, как мне разрешили объяснить ему секреты чтения, он постоянно запоминает всякую муть. Но это, собственно, не главное. Что я могу сделать для Вас на этот раз?
- Ты прекрасно знаешь, зачем я позвал тебя сегодня.
- Не думаю.
Джорджи, казалось, был где-то в другом месте. Его усталый взгляд все время стремился вырваться за пределы этого скучного помещения, расколоть вдребезги хрупкое стекло и мчаться к зубчатой линии горизонта. Перл молча переводил умные глаза с него на исчерченное морщинами лицо Главного.
- Подумай. И в этот раз подумай хорошенько. Потому что я устал все время возвращать тебя на путь истинный.
- Откуда Вам знать, какой путь для меня истинный, а какой нет?
- Джорджи, черт побери! – в голосе Главного начали проскакивать уже давно знакомые твердые нотки. – Ты вообще живешь настоящей жизнью? Что с тобой случилось? Почему, объясни мне, почему в самое сложное, в самое напряженное время я вынужден мириться с тем, что моему лучшему волшебнику плевать на жизнь всей школы?!
Джорджи улыбнулся. Статус «лучшего волшебника», так неосторожно оброненный Главным, нисколько ему не льстил. На столе было ужасно много вырванных страниц.
- Неужели ты так и не осознал, что мы сейчас на пороге самой страшной войны, которая только была в этих богом забытых землях?
- Si vis pacem! – присвистнул Перл, взмахнув крыльями.
- Нам нужна твоя сила, нам нужна твоя выдержка, твоя холодная голова, каждая твоя мысль, направленная в нужное русло! – продолжил Главный, не обращая внимания на резвящуюся птицу.
- Я понимаю, - тихо ответил Джорджи, проводя рукой по волосам. – Вот только к чему столько лишних слов? Да, наша школа сейчас переживает сложные времена. У всех чертовски много работы, обязанностей. И у меня тоже, разумеется. Я не отказываюсь ни от чего. И буду делать все, что требуется. Чего вы еще хотите?
- Я хочу видеть тебя настоящим, - сухо ответил Главный.
- Что же, по-вашему, сейчас перед вами лишь моя тень? Отголосок реальности?
- Вот именно это меня и пугает. Я прекрасно помню тебя, каждый твой шаг в сводах этого помещения, каждый миг, когда ты неумело пытался произносить первые заклинания. Это было забавно. Поначалу у тебя ничего не получалось и ты всегда расстраивался. Часто - по пустякам. Но с тех пор много воды утекло. Теперь ты стал собой. Лучшим. Самым верным и преданным учеником этой школы. До тех самых пор, пока мы не потеряли тебя.
- Я пока еще здесь, если Вы не обратили внимание.
- Ты, может быть, и здесь, да вот только твоя душа где-то в совсем ином месте. Я не могу разгадать все эти глупые загадки бытия. Если у тебя случилось что-то плохое, если что-то скверное не отпускает твою душу – просто расскажи мне. Я все пойму, обещаю. Никакого давления.
- Никакого давления, - повторил Джорджи. – Спасибо за понимание. Со мной все хорошо.
С этими словами он встал, чтобы попрощаться.
* * *
Жертвуй жизнью, будь мужествен, сердце губя!
Омар Хайям, «Рубаи»
Джорджи прекрасно знал, что делает. Он не останавливался перед опасностью, темные годы обучения его не страшили, а бесчисленные полки книг не вызывали трепета перед этой немыслимой громадой мыслей и идей. От него требовали много. Он делал все, что умел. Попугай на его плече постоянно выкрикивал что-то мотивирующее, лишь изредка прерываясь на вдумчивое разглядывание окрестностей.
Джорджи прекрасно знал, что делает.
Его сердце начало биться сильнее, когда он увидел, что башенные часы привычно отстукивают вечернее время. Солнце бросало широкие волны нежного света на стены, окружающие школу. Джорджи с усилием вдохнул воздух и закрыл глаза.
Сейчас, сейчас, совсем скоро стемнеет. Занятия медленно, но верно ползут к счастливому концу.
Ожидание убивает. Надежда поднимает.
Вместе они раскачивают этот мир и рассыпают яркие звезды на небосклоне.
В другое время их просто не видишь.
Джорджи смотрел в разрастающуюся тьму. Прохладный ветерок едва заметно трепал его волосы. Становилось все холоднее и холоднее.
Темнота – это ведь совсем не страшно. Совсем. Если ты знаешь, что, протянув руку вперед, ты непременно почувствуешь спасительное тепло другой руки. Ее руки.
Джорджи улыбнулся. Он уже готов был идти туда, где все его существо, вместе с радостной душой и трепещущим телом, будет звенеть, замирать и разрываться на клочки закипающей бесконечности.
Черт возьми, какая прекрасная боль!
* * *
Ищу я в этом мире сочетанья
Прекрасного и тайного, как сон.
Иван Бунин, «Ночь»
Джорджи был одаренным от природы волшебником, но волшебства никогда не знал. Все эти уроки, занудные беседы с Главным, все бесконечные колбы, взрывы, драконьи зубы и минуты освежающего полета над землей – все, все было не то.
Когда-то Джорджи со своей группой создавал мистическое зеркало, в котором должен был отразиться весь мир с его бесчисленными чудесами и загадками. Что-то у них в итоге получилось. Холодный лунный свет ярко осветил чистую стеклянную гладь, но ничего не произошло.
- Говорят, что именно в таком зеркале можно увидеть самого себя, - прошептала Изабелла, юная любимица всех учителей. – Все земные зеркала – это не более чем обман, игрушка в руках развлекающихся демонов. Они дурачат нас.
Джорджи осторожно посмотрел в зеркало. Он ожидал увидеть что угодно, в каком угодно виде, но только не это…
Собственное лицо. Обычное, ничем не отличающееся от тех самых демонских проказ. Прядь черных волос небрежно спадала на лоб. Взгляд был усталым, даже каким-то поблекшим. Ничтожное подобие улыбки. Словом, все то, что он видел каждый день утром, перед уходом в школу.
Зеркало не работало?
Какая-то ошибка.
Джорджи смотрел, как ребята расходились, а Изабелла спешно искала себе спутников для вечерних прогулок.
Как только школа опустела, он проскользнул в открытые ворота и едва слышно побежал. В сторону, противоположную своему дому. Попугай остался в клетке, что располагалась в специальной комнате.
«Veh soli !» - жалобно журчал он в своей темнице.
* * *
Вот так ее глаза темнели
И так казалися томны,
В них столько ж было глубины.
Коль их ресницы не скрывали,
Чистейшим пламенем сверкали
Они, как редкостный рубин;
Души в них нежной было много...
Лорд Байрон, «Гяур»
Темнота.
Лишь только бледноватый лунный свет, резвящийся в далеких-далеких волнах.
Джорджи стоял у самого берега и смотрел вперед, прищурившись. Каждая такая ночь была для него чем-то необычным, новым, странным. Иногда необъяснимым.
И вдруг он почувствовал – тепло. Спасающее, согревающее, разливающееся живительным потоком по всему телу.
Это была Она. Это была ее ладонь, сжимающая его запястье. Это было ее тепло, стук ее сердца.
Он повернул голову и увидел.
Увидел себя. В этих прекрасных бездонных глазах.
Но что это? Как это?
Почему так?
Он увидел себя, таким, каким не видел никогда до этого. Глаза сверкали какой-то неземной радостью, отгоняющей все до одной мысли прочь. Он увидел улыбку, он увидел, как тьма вокруг него расступается и беспомощно тает в густом мироздании.
Это не было отражением. Это была какая-то иная реальность, несравнимая ни с чем, совершенно ни с чем во всей Вселенной.
- Волшебство, - прошептал Джорджи, смотря вниз и улыбаясь. Он увидел изящные линии ее светлых рук.
- Самое простое из всего, что только возможно! – улыбнулась Она в ответ, осторожно прикасаясь губами к его щеке.
- Это потому, что ты не знаешь… Ты не можешь знать.
Да, Она не могла знать, что в хрустальном зеркале ее взгляда Джорджи вновь видел удивительное, невообразимо огромное полотно бытия, себя, свои надежды, мечты, все то, что окутывало слепящим светом его существование.
И еще он видел Ее.
Видел, как звезды рассыпаются в далеком небе и медленно, осторожно прячутся в изогнутых линиях ее волос. Таких звезд еще не было в мире.
Стук его сердца заглушал все остальные звуки на свете.
Она слышала это и все сильнее и сильнее сжимала его руку.
* * *
Не встретит ответа
Средь шума мирского
Из пламя и света
Рожденное слово.
Михаил Лермонтов,
«Есть речи – значенье»
- Джорджи! Джорджи, да какого дьявола ты там делаешь?
Вся учебная комната была наполнена едким фиолетовым дымом. Волшебники бегали из одного угла в другой, откашливаясь и чертыхаясь на чем свет стоит.
- Это не я. Разве я виноват, что Натаниэль такой кривой? Моя формула была просчитана идеально.
Джорджи растворил дверь и быстро вышел на улицу. Его встретило яркое, но пока еще не вполне гостеприимное солнце. Деревья, разбросанные по всему пространству школы, начинали боязливо зеленеть.
- Una herunda herbum non facit ! – прокричал непонятно откуда явившийся Перл. Его яркое оперение было покрыто густым слоем фиолетовой пыли.
- Все ты знаешь! – усмехнулся Джорджи и осторожно погладил птицу.
Да, нелегко же жить в мире, где попугаи разговаривают, растения взрываются всеми цветами радуги, а в ветхих амбарах дожидаются своего часа чудовищные драконы!
Джорджи посмотрел вокруг. Все эти дни его мучила неведомо откуда взявшаяся скука. Все казалось каким-то холодным, неинтересным, обидно привычным.
Недалеко от гербария, где они производили эксперименты с фиолетовой пылью, один из знакомых Джорджи неспешно вел за собой единорога. Животное величественно ступало по ровным камням садовой тропинки и время от времени махало головой из стороны в сторону, чтобы поправить гриву. Высокий рог ярко блестел в весенних лучах.
Изабелла появилась прямо из дымчатого облака.
- Пойдем, нельзя так оставлять гербарий! – недовольно воскликнула она. – Может, этот Натаниэль действительно тот еще придурок, но влетит за все это нам вместе. Потому давай, сгоняй глупую птицу и побежали доделывать начатое.
Перл обидчиво зашипел.
* * *
Позволь мне долго-долго вдыхать аромат твоих волос, жадно окунать в них все свое лицо, как измученный жаждой путник окунает лицо в воду ручья; перебирать их пальцами, как тончайший благоуханный платок, чтобы дать свободу воспоминаниям.
Знала бы ты, что я вижу, что я чувствую, что слышу в твоих волосах! Их дивный запах увлекает мою душу в мечты, как других людей — музыка.
Шарль Бодлер, «Полмира в твоих волосах»
Таких звезд еще не было в мире.
Джорджи пытался сосчитать их, но несколько раз сбивался со счета. Они прятались в ее волосах, играли, исчезали, улетали в неведомую даль неба и возвращались, едва заметным звездопадом осеняя ее силуэт.
Волосы, эти прекрасные волосы, которые не выходят из разгоряченной памяти…
Бесконечное шелковистое море, источающее нежнейший аромат первых луговых цветов. Джорджи чувствовал, как волны этого моря обвивают его пальцы и своим мягким потоком стекают вниз по руке.
Этот запах цветов сводил его с ума.
Ему казалось, что он оказался в каком-то мистическом саду, окутанном теплым, светящимся полотном неба. Он не знал, где и что. Не знал, куда идти.
Но точно знал, что хочется остаться там.
Знал, что никуда не нужно идти.
Внезапный взмах. Волна шелка, цветов и звездных брызгов искристо разбилась об его щеку.
Он вновь закрыл глаза и провалился в бездну ощущений.
Выхода не было.
Не могло быть.
Джорджи ощущал, как теплый, благоухающий поток волос скользил по его рукам. Закрыв глаза, он слушал музыку других миров, слушал, как все голоса в его голове замолкают, становятся все тише, тише и тише с каждой секундой.
Он наклонил голову и почувствовал всю уничтожающую нежность ее пламенеющих губ. Прекрасный сад начал растворяться в его сознании, оставались одни только запахи распускающихся цветов, одно лишь течение вод шелкового моря…
Со временем исчезло все. Все, кроме этого сладостной, явственно ощутимой тяжести в груди.
Джорджи открыл глаза.
Некоторое время он никак не мог понять, в каком мире он оказался теперь.
Ее пронзающий, сияющий в своей бездонности взгляд рассказал ему.
Открылось все. Все вернулось.
Искренняя, ни с чем не сравнимая радость!
Забуду ли я тебя когда-нибудь?
- На какое-то время я… - прошептал Джорджи, легонько прикасаясь к ее рукам. - Я был где-то не здесь. Я забыл о нашем мире. И даже не знаю, не могу ни сказать, ни предположить, где был. Но отдал бы все на свете, чтобы вернуться туда…
- Мне кажется, что я знаю, - улыбнулась Она, вновь сжимая его ладони. – Если бы меня попросили сказать, что такое счастье, то я описала бы его именно так…
Звезды ярко блестели в ее волосах.
* * *
И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить...
Николай Гумилев, «Заблудившийся трамвай»
Перл обожал путешествовать. Обычно он это делал на плече своего хозяина, поэтому все переходы через горные реки, леса и поля, населенные какими-то непонятными существами, проходили для него совершенно безболезненно.
Часто он чинно восседал на верхушке двуколки и оттуда вещал всякую ерунду. Джорджи не слушал его и, как обычно, всматривался вдаль.
Он вновь много думал. Мысли не отпускали его ни на мгновение, он чувствовал в своей груди стальное прикосновение тоски и непонятных сомнений.
Как часто Джорджи боялся, что заблудился, потерял дорогу и теперь бредет без факела по сумрачному лесу бытия.
А что, если все вокруг неправильно, не так, как должно быть?
Или же это просто одна большая иллюзия? Одно переплетение хрустальных нитей, которые раскалываются в одно мгновение, когда какой-нибудь незадачливый маг допускает ошибку в расчетах?
О, сколько же неудачных, разбившихся вдребезги зеркал видел Джорджи на своих занятиях!
Иногда, впрочем, ему казалось, что только непередаваемая красота природы делает его счастливым. Видя бесконечное голубое небо, обнимающее изогнутые хребты гор, он ощущал какую-то радостную боль в глубине души. Наконец-то можно было забыть обо всей магии, о Главном, об уроках, об одиноких стенах школы, и просто мыслить, думать, жить.
- Vita brevis, ars longa ! - не унимался нахохлившийся Перл.
- Да… Да! - согласился Джорджи, прикрывающий глаза ладонью.
Солнце светило непривычно ярко. Где-то вдали начинали медленно собираться темные, грозовые тучи. Джорджи поднял глаза к небу и улыбнулся.
Дорожная пыль иногда накрывала попугая серым облаком – он обиженно шипел и говорил какие-то ругательства на непонятных языках.
* * *
Пловец в челноке беззащитном
С тоскою глядит в вышину.
Несется он к скалам гранитным,
Но видит ее одну.
Генрих Гейне, «Лорелей»
Выходили ли вы когда-нибудь в море, если свирепый шторм разрывал лазурную гладь на мелкие пенистые клочки?
Знаете ли вы, что это такое – затеряться в бушующей стихии, не знающей жалости к несчастному путешественнику?
Потеряться.
Пропасть.
Вцепиться в край лодки, с надеждой, болезненно вглядываясь в беспросветную тьму…
Волны поднимались все выше, вставали стенами, вспенивались и обрушивались всей своей мощью на едва заметный челнок.
И вдруг случилось Чудо.
Как это обычно бывает в жизни. В тот самый момент, когда его совершенно не ждешь. Такое желанное, яркое, пронзающее насквозь ту непонятную ткань, из которой и состоит пестрое полотно всех наших переживаний. Надежда, скромная, тихая дева с растрепанной повязкой на глазах, вела за руку это прекрасное, невероятное Чудо.
Далеко-далеко, в безмерной вышине затаившегося небосклона, вспыхнул яркий, обжигающий свет маяка. Гигантская полоса этого сказочного сияния разрезала холодный воздух и легла неровной дорогой прямо к носу потерявшейся лодки. Тьма расступилась в разные стороны и, словно испугавшись, стала смещаться к дергающейся линии горизонта.
Несчастный был спасен. От мыслей, смерти и… холода.
Джорджи никогда и ничего не боялся.
Он знал, что все, абсолютно все вокруг него происходит именно так, как оно должно быть. Все его сомнения, размышления и колебания, заводящие в тот самый сумрачный лес бытия, в мгновение ока сжигались в ярком пламени вдохновения, стоило лишь увидеть ее лучезарную улыбку…
Она вела его сквозь все завесы, ярко освещала скрытые некогда преграды, разгоняла любые мысли, если они хоть отдаленно напоминали вечерние предгрозовые тучи.
И он улыбался ей в ответ.
Это было сияние нового дня. Дня, в котором нашлось место когда-то потерянной Радости.
Чуду.
Спасительной теплоте этих рук.
* * *
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной ищу ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света.
Иннокентий Анненский,
«Среди миров в мерцании светил»
Джорджи молчал, вглядываясь в колыхающуюся гладь засыпающего озера. Она сидела у него на коленях и проводила своими тонкими пальцами по его щеке.
Было тихо. Так, как не было никогда раньше.
Он слышал сильные удары ее юного сердца, слышал ее жаркое дыхание и понимал, что кроме этих звуков он не хочет слышать ничего.
Вселенная уменьшилась до каких-то возмутительно малых размеров.
Мир вокруг словно убаюкивал двух счастливых людей, вместе смотрящих на бледное отражение луны в тихих водах. Все в этот вечер было для них, только для них.
Джорджи едва заметно улыбался. На его щеке трепетали ее легчайшие, бесконечные, теплые поцелуи.
Волшебник осторожно протянул руку вниз и прикоснулся к темному ковру ночного ковыля. Тишина все еще нависала над ними.
- Я помню все. Каждое мгновение, - прошептала Она ему на ухо.
Горячее дыхание, казалось, проникло в самую душу Джорджи.
- И я, - ответил он. – Что бы теперь ни случилось, мы не сможем этого забыть. Никогда.
- Ничего не случится. Я с тобой…
Она посмотрела на него. Он все еще проводил пальцами по траве, словно ища что-то.
- Про вас говорят много разных глупостей, - шептала она, что есть силы прижимаясь своей щекой к его шее. – Волшебников не любят. Вы убиваете людей, превращаете животных в каких-то невообразимых чудовищ, вам подвластно все мироздание, вы умеете менять местами день и ночь, вы умеете сжигать, воспламенять и развеивать одними лишь словами.
Джорджи молчал.
- Подвластно все мироздание… - мечтательно повторила Она. Пламя ее слов полыхало все сильнее и сильнее, легко обжигая губы Джорджи. - Я верю. Потому что вижу. Ты – единственный волшебник в моей жизни. Никогда я не знала ничего подобного, никогда я не верила в то, что вместе с кем-то смогу забыть о нашем Солнце, обо всех этих далеких звездах, о себе самой и о том, что меня ждет. Эти чувства… Сколько лет прошло…
- Просто пойми, - улыбнулся Джорджи, приблизив свое лицо к ее дрожащим коралловым губам. – Мироздание – это ничто, это лишь едва ощутимый налет в нашем сознании. Люди думают, что чудес не бывает. Каждый день они ложатся с этой мыслью, они просыпаются с ней, чтобы проводить еще один неинтересный, еще один бессмысленный день в нескончаемое путешествие. Без чудес мы остаемся навсегда одинокими, запертыми в темнице нашего тоскующего сознания.
- Но как же волшебники… Ведь они всесильны, - дрогнул ее голос.
- Нет. Такого никогда не было. Слышишь? Никогда.
Это ты открыла для меня волшебство.
Несколько ярких зеленых искорок пронеслось по его вытянутой руке и разлетелось по трепещущему ковылю. Она затаила дыхание и обеими руками держалась за его плечо.
Прямо из темной травы, перед ее изумленным взором выросли прекрасные желтые цветы, слегка светящиеся на фоне мрачных красок ночи.
Прошло несколько мгновений.
Цветы дрогнули и с их распущенных бутонов полетели на землю крупные прозрачные капли.
Она не могла ничего сказать.
Ей виделось бесконечно много лун, украшенных звездными россыпями. Они скользили по теплому воздуху и, сверкнув на прощание, исчезали в траве. Каждая капля отражала засыпающий мир по-своему, словно пытаясь передать разные оттенки божественного вдохновения.
Она увидела его лицо.
Она увидела бесконечно много лиц, восхищенно смотрящих на нее.
Она ощутила согревающий блеск сотен глаз.
Все это время Джорджи не отпускал ее руку.
* * *
Между колоколен протянул я канаты, между окон протянул гирлянды, от звезды к звезде - золотые цепи, и вот я танцую.
Артюр Рембо, «Озарения»
Иногда молодого волшебника мучали воспоминания. Бывали дни, когда он просыпался, полный странных мыслей, которые словно вырывались вместе с ним из густого мира утренних снов.
Все было прежним. Книги привычно пылились на высоких полках, старая дверь едва слышно поскрипывала, а старинные настенные часы умело отстукивали время. На часах расположился Перл, поглядывающий своими умными глазами на просыпающегося хозяина.
- Мне вновь нужно на занятия, - сказал ему Джорджи, легонько кивая. – Но настроения нет никакого. И почему меня не отпускает ощущение, будто чего-то не хватает?
Перл понимающе присвистнул.
- Знаешь, я всегда жил с мыслью, - продолжал Джорджи, накидывая на себя светлую рубашку. – Что все это изменится. Мне долго в это не верилось (а может быть, не верится и сейчас), но я почему-то… я будто знаю, что так будет.
Попугай наклонил голову и продолжал смотреть на хозяина.
- Это как будто какая-то сказка. Обычные люди думают, что в сказках всегда одни только выдумки. Но ведь это не так. И никогда так не было.
- De te fabula narratur ! – радостно заклокотал Перл, расправляя крылья.
- Но что, если я неправ? Скажи мне.
Ответа не последовало.
- Нельзя же все время жить одной надеждой. Знаешь, больше всего в мире я боюсь теперь ошибиться. Иначе к черту всю эту магию, нет в ней никакого смысла, если этот мир не знает настоящих чудес.
Перл наклонил голову в другую сторону.
- Я, кажется, готов выходить, - заключил Джорджи, поправляя воротник перед осколком зеркала. Еще один скучный день в школьной лаборатории. Главный, понятное дело, будет задорно ругаться.
Он осторожно сунул в дорожную сумку пухлую тетрадь с золотистой обложкой. Перл легонько свистнул. Он знал, что хозяин иногда подолгу сидит над этой тетрадью, закрыв лицо руками. Когда же ему надоедает, он записывает в нее какие-то странные письмена. Кажется, в странном человеческом мире это называется поэзией.
Джорджи заметил его любопытный взгляд.
- Да, ты прав! – улыбнулся он, застегивая сумку и уже отворяя входную дверь. – Надежда во мне все-таки еще есть, ибо сомнения не смогли окончательно убить ее. Ненавижу сомнения. Ненавижу всем сердцем. И потому мне ничего не остается, как верить в лучшее. Видимо, такая моя судьба – судьба вечно влюбленного во что-то Искателя. Вот только во что… Пока еще эта загадка неразгаданна.
Я иду. Иду дальше. Я не остановлюсь.
Когда дверь захлопнулась и в комнате стало тихо, Перл осторожно слетел на подоконник и посмотрел вслед убегающему хозяину. Был прекрасный день. Где-то на горизонте огромные облака складывались в причудливых драконов и играли в неспешные догонялки.
- Macte animo, generose puer, - прошептал Перл, осторожно прислоняясь разноцветным клювом к холодному стеклу. - Sic itur ad astra!
* * *
Они лежали в траве и смотрели в бесконечную даль светлеющего небосклона. Звезды выпорхнули из темной пучины ее волос и теперь разбежались всюду, ложились необыкновенными узорами на недосягаемую космическую ткань.
Джорджи держал ее ладонь в своей и сжимал ее, сжимал как можно сильнее, чтобы еще раз удостовериться, что она, открывшая ему волшебство, все еще с ним.
И это было так.
Об этом говорило все вокруг. Тихая музыка ее голоса, сливающийся воедино стук двух сердец, легкое трепетание желтых цветов над их головами, сладкое ощущение потерянного когда-то счастья.
Свободную руку Джорджи иногда поднимал вверх и чертил двумя пальцами по туманной доске неба, в глубине которого растворялись темные, голубые и алеюще-теплые краски.
Звезды послушно подчинялись его движениям. Они скатывались со своих мест и, прочертив в воздухе длинные огненные полоски, исчезали где-то за скалистым горизонтом.
Таких звезд еще не было в мире.