Со старшим сыном Рисием давно уже надо было поговорить по душам, как можно откровенней, заверить, что делается всё возможное для него, чтобы не держал зла, думая об отце плохое, и не поддавался дурным влияниям сверстников, или ещё того хуже — великовозрастных злопыхателей, дабы не возникло желания возглавить против отца заговор.
Конечно, надо было бы пригласить Рувима, Нафека, Ваалимафа, Фаллуйя и Шемера, с такой же целью, но тогда сыновья соперничали бы за столом, выставляясь, друг перед другом, стараясь привлечь его внимание, в желании перетянуть на свою сторону. По молодости и неопытности не догадываются, что он всегда будет при своем мнении и не захочет переходить чью-либо сторону.
Он понимал, всем сыновьям нестерпимо хочется стать царем, и, как можно быстрее. Чтобы иметь в своем доме, кроме золотой утвари, сирийской мебели, трех жен — гарем из сорока прелестниц, ста наложниц и множество красивых, покорных рабынь. Хочется почувствовать своё превосходство не только над слугами, придворными вельможами, но и над близкими, братьями и сестрами, которые впадают в приятную зависимость от твоей прихоти.
С ними можно делать всё, что тебе заблагорассудиться. Но престол один, а судьба не всегда предоставляет возможность усесться на него любому желающему. Царствующий же, делает всё, чтобы претендентов было, как можно меньше, даже если это твои сыновья. Так началось с Саула и будет продолжаться на вечные времена.
Когда румяные лепешки, источающие дразнящий аромат свежего хлеба, жарко;е и чаша с кислой сливовой подливой были расставлены на столе террасы перед цветником, царь удалил юных рабынь за пределы слышимости — под тень векового тутовника, где они могли сидеть в ожидании последующих приказаний, и наводящими вопросами побудил сына рассказать о своих планах.
Скупые реплики помогали раскрыть честолюбивые намерения наследника, для воплощения которых, необходимо не так уж и много — всего-навсего подчинить Рисию корпус воинов уже прошедших подготовку, дать золото на их оснащение новым оружием и на достойное содержание.
— Это обойдется твоей казне намного дешевле, чем присутствие в Иерусалиме обнаглевших хеттских наемников! — заявил Рисий. — Они зря проедают и пропивают твоё золото. Только зло и беспорядки от них? Горожане устали жаловаться на дерзких хеттов, не желающих считаться с нашими обычаями и старейшинами. Недавно трое хеттов затеяли драку с пятью мытарями. Не поделили продажных женщин, которые постоянно толкутся у подножья Масличной горы в ожидании покупателей. Одному мытарю проломили нос, второму выбили челюсть, а третьего так отделали, что до сих пор в сознание прийти не может. Жена шестой день волосы на голове рвет, грозит хеттам, что сын вырастет и уж тогда отомстит за отца.
— Долго собирается ждать. А другие двое, как же уцелели?
— Ноги оказались длинными. Убежали.
— И что же, мытари хеттам никакого урона не нанесли, не умеют драться?
— Какое там! Разве кто-нибудь их этому учил? Они купили должности и стараются, как можно быстрее вернуть своё золото. Привыкли, что безоружные крестьяне боятся их мечей, не нападают. Редко кто из крестьян осмелится голос повысить, руку поднять — страшатся твоего гнева. Отец, войны у нас нет ни с кем, и не намечается, отправь хеттов по домам, а золото, которое тратишь на них, отдай мне. Больше будет пользы.
— Это верно, наемникам пока нет применения. Дуреют от скуки. Но держу их отряд не на случай войны, а скорее для того, чтобы устрашить новоявленных заговорщиков, которые могут внезапно объявиться. Им, с заносчивыми инородцами труднее сговориться, найти общий язык. Предложенное золото не помогает в таких переговорах. Всегда найдется предатель, который пожелает получить больше.
Ахисар не вмешивался в разговор, лишь слушал, поглядывая на отца с сыном, не забывал выбирать лучшие куски, обмакивая мясо в чашку со сливовой подливой, которая уже стекала по его, начинающей седеть, бороде. Он подбирал её пальцами и смачно облизывал. Два раза сыто рыгнул. Но есть не перестал.
Соломон обмыл жирные пальцы в воде с плавающими в золотой чаше лепестками цветов, вытер мокрой ладонью лоснящиеся губы, подбородок, коротко посмотрел на одинокое, надолго застывшее над дальней пинией белое облако, формой напоминающее лежащего верблюда, и задумчиво произнес, обращаясь к сыну:
— Возможно, ты по-своему прав. Ты давно возмужал, мечтаешь, как и многие сверстники, показать себя в деле, в сражениях с нашими многочисленными врагами, которым вынуждены выплачивать дань. Но никто из вас не думает, что мы сейчас живем в мире. И это едва ли не самое лучшее, чего я добился, вступив на престол. Я не могу позволить себе такую роскошь, как война. Слишком дорого она обходится казне и моему народу. Измысли что-нибудь менее разорительнее. Почему ты не желаешь представить, каково мне остаться без поддержки старшего сына? Ровоаму исполнилось двадцать лет, но даже читать не соизволил научиться. Как же он собирается управлять царством? На уме лишь гулянки в обществе непотребных женщин, безудержное пьянство, да азартная игра в кости. Чтобы отыграться, готов на кон поставить родных сестер. Сколько раз предлагал своим друзьям, проигрываясь. Хорошо, хоть у его соучастников хватает ума отказаться от сделки. Иначе бы отправил их на рудники, лет на десять. А его самого — в заложники к Тиглатпаласару, больше будет пользы. Может, в Ассирии научат должным манерам, присущим царскому отпрыску. Фаллуй, Шемер и Ваалимаф слишком юны, изнежены, чтобы я мог на них опереться. Не вижу от вас желаемой помощи, и это сильно огорчает, потому что казнокрадам и мздоимцам нет числа. Я один не могу за всеми уследить, а вы, мои сыновья, думаете только о развлечениях. Уже давно кто-то упорно пытается от меня избавиться, подтолкнуть в шеол. То со стены строящегося храма, в локте от меня, сверзился огромный известковый камень, придавив телохранителя Амврия, то на охоте чья-то стрела попала в шею моего коня — целились из чащи дубравы. Погоня не удалась — они лучше знали потайные тропы. И сама стрела не стала уликой, — хитрое оперение без опознавательного знака, какие обычно используют охотники, чтобы узнать и отделить свои стрелы от чужих, а при поражении зверя, увидеть, кто же заберет тушу. Значит, стрелы готовились специально. Было несколько попыток отравления — ядами начиняют мою пищу, вино, сикера. Гибнут люди, окружающие меня, — последней была хохотушка Таиль. Я всё не могу поверить, что её нет в живых. К тому же, сам понимаешь, и тебя невозможно исключить из длинного списка подозреваемых. В случае моей смерти, ты унаследуешь престол и власть над объединенным царством. Не ты ли замыслил худое? — Соломон немигающе уставился в карие глаза сына. — Смотри, если узнаю о твоей причастности, то позавидуешь камнебойцу на руднике. Будешь молить Всевышнего принять тебя в своё лоно, но он отступится в негодовании, ибо это самый страшный грех — поднять руку на помазанника божьего. К тому же, ты должен понимать, если убьёшь отца, чтобы завладеть троном, то ничто не помешает твоему сыну проделать то же самое. Ты явишь пример для подражания.
— Отец! Клянусь всеми богами, подобное не мог и помыслить! Зачем мне это нужно? Разве мне худо за твоей спиной?
Руки Рисия нервно задвигались по столу, то притягивая блюдо с жарким, то отодвигая. Тыльная часть ладони нечаянно задела золотой кубок, и красное вино ручейком разлилось по янтарным доскам под пучок горьких трав, веточки кипера, растения с сильным и приятным запахом, и стопку подрумяненных лепешек.
От волнения Рисий побледнел и затеребил черную бороденку, ещё не успевшую отрасти, как ему хотелось. Мог ли отец знать о тех, неосторожных, пьяных разговорах, что он вел с друзьями? Неужели кто-то передал?
Вероятно, не стоило откровенно распинаться о своих притязаниях на трон, который, мол, отцу совершенно не нужен, ибо он больше времени проводит в книгохранилище и с красивыми женщинами, чем с чиновниками и военачальниками, от которых зависит благополучие царства.
Лично он так и сделает, когда придет к власти. Все друзья получат хорошие должности. А отец, вместо того, чтобы готовить воинов для будущей войны, спокойно нежится в гареме и брюхатит всех девиц, которым заблагорассудиться попасться ему на глаза. Отец неправильно использует власть и силу.
Рисию с детства нравилось видеть распинающиеся, угодливые лица, слушать подобострастные уверения в дружбе, словесной готовности пойти за него на жертвы. Даже малая власть, как внука Давида, а потом и сына царя, кружила голову сладким дурманом, отравляла сознание, заставляя желать большего. Уж как бы он развернулся на месте отца! Не сидел бы безвылазно в Иерусалиме, почитывая никому не нужные рукописи. Но пришлось сказать другое, полуправду:
— Меня не прельщает безмятежное сидение на престоле в окружении старцев и жрецов, которые давно выжили из ума. Ежедневную заботу о подданных, как это делаешь ты, считаю излишней. Мне нравится воевать, мчаться на жеребце за убегающим противником. Догнав, насладиться горестным криком поверженного и униженного врага. Только это достойно воина! Поверь, долгие судейские разборки, многословные споры разных сторон, и спокойная жизнь во дворце не по мне.
— Пока верю. Поэтому и не хочу отпускать далеко от себя. Мне нужна крепкая рука воина. Давно мечтаю, чтобы ты начал сознавать ответственность за царство, которым придется управлять после моей смерти, случайной или нет. Я не возражаю, чтобы ты набрал опытных воинов и стал во главе корпуса. Но где взять золото на его содержание? Мытари и рудники всего царства не успевают за нашими потребностями, которые с каждым годом лишь увеличиваются. Никто из моих чиновников не желает жить экономно, сообразно своим доходам. Все хотят получить все блага жизни сразу, без утомительного ежедневного ожидания, поэтому неправильно судят, берут мзду. Ты заметил, встречаясь со мной, все вокруг требуют от меня золото и серебро? Но никто не даёт мне золото безвозмездно, не говорит, где его взять? Никто не радеет за наполняемость казны, запас которой необходим на случай непредвиденных тяжелых времен. А они, рано или поздно, наступают в любом царстве.
— Отец, с востока, юга и севера идет много богатых караванов с шелками, золотом, оловом. Достаточно перебить охрану, сопровождающих купцов, чтобы получить все богатства! Так поступают многие аравийские цари.
— Но разве они сейчас благоденствуют в роскоши, не испытывают недостатка в зерне и в прочих огородных продуктах? Постоянно вынуждены кочевать, скрываться в песках за барханами из-за страха перед мстителями. Ещё Моисей втолковывал неразумным и нетерпеливым евреям — мертвая корова перестает давать молоко, творог, сыр. Допустим на время, тебе удастся выполнить задуманное: ты убьёшь охранников и приведешь караван в Иерусалим, разгрузишь товары в свой сарай. Другие же караванщики, напуганные новым разбойником, поведут верблюды окольными путями, или же увеличат охрану, с которой тебе уже будет не в силах справиться. При нападении потеряешь так много воинов, что поставят в вину неумение командовать. Вспомни Иоава, который, несмотря на многомесячный штурм, потери двух тысяч воинов, так и не смог взять Равву. Его потом мальчишки забрасывали камнями, а вдовы плевали вслед и бросали пыль, он до сих пор не может оправдаться. Запятнать честь легко, очиститься — сложно. Придумай что-нибудь менее обременительное.
— Я завоюю Сабу! Там много золота и благовоний!
— Прояви сообразительность, которую уже необходимо иметь в твоем возрасте: почему я; давно этого не сделал? Почему Балкис ко мне приезжала с дарами, а не я к ней с мечом? Завоевать слабое царство нетрудно. Удержать влияние и народ в покорности — намного сложнее. К тому же, Тиглатпаласар, Суссаким, все, лишь обрадуются нашей глупости, узнав о завоевании далекой Сабы, — потребуют своей доли, заставят выплачивать повышенную дань. В сущности, мы окажемся в худшем положении, чем были до вторжения в Сабу. Если хочешь быть хорошим военачальником, а в дальнейшем, и достойным царем, ты должен научиться просчитывать последствия всех своих и поступков противника, иначе скоро можешь оказаться в шеоле или, в лучшем случае, станешь рабом. За тебя, как за сына царя, потребуют огромный выкуп, который я не смогу выплатить. Заранее предупреждаю, чтобы не надеялся зря — казна почти пустая. Расходы на строительство городов, храмов, крепостных стен, съедают почти все поступления в виде налогов, золота и серебра от рудников. На содержание двора, моих жен, детей идет лишь малая часть поступаемых средств. Ты должен это понимать. Нужно не потакать желаниям, а соизмерять их со своими возможностями. Я всю жизнь так поступаю. Мне тоже хочется многое, но всякий раз сдерживаю себя, ибо осуществление моих желаний будет иметь катастрофические последствия для царства. Утешься, может быть, потом, когда всё построим, золото перестанет уходить от нас, и ты сможешь выполнить задуманное.
Ахисар оживился, забыл о недоеденном куске мяса в руке, спросил:
— Соломон, ради простого любопытства, что бы ты сделал, если, как говоришь, разрешил себе желаемое? Просто интересно знать, чего тебе не хватает, и чего ты вожделеешь? Что бы ты позволил себе, если бы не сдерживал запросы? Может быть, тебе боги разрешат это сделать? Или всё само собой образуется.
— А как ты думаешь, чего мне не хватает? — улыбнулся Соломон над его наивностью.
— Не знаю. Всё, о чем может мечтать царь твоих лет, у тебя есть. Посвяти, у меня не хватает воображения представить твои возможные запросы. Луну с неба? Мицраим с его бесчисленными богами ты же не станешь запрашивать в бессрочное владение?
— Не стану. О таком не говорят. Мечтают. Я бы хотел получить свободный доступ ко всем хранилищам мицраимских папирусов, ассирийских табличек, чтобы переписать самые интересные, перевести индийские легенды, из соседних царств отобрать достойнейших мудрецов, обеспечить всем необходимым и разрешить им разгадывать тайны Вселенной.
— Ну и что с того, если они разгадают?
— Да, ты прав. Что с того? Вся беда в том, что за время моей оставшейся жизни они не успеют это сделать. Не хватит и десяти моих жизней. Придет новый царь и разгонит моих мудрецов. Не все желают знать сакральное. Всем нужно только золото, и в неограниченном количестве. Я думаю, возможно, моя мечта осуществится через века, когда люди поймут, что все остальные заботы, ничего не стоят перед этой.
— Соломон, нет никаких тайн во Вселенной! Жизнь очень проста. Живи сам и дай жить другим, — воскликнул Ахисар. — Другое дело, не все это понимают.
— Я не о том. Это слишком очевидно. Я хочу понять, почему камни падают с неба? Почему боги перестали с нами общаться, предпочитают наблюдать издали, словно мы стали отверженными? Ты же помнишь тот летающий корабль в Кадеше? Даже хетты прекратили с нами сражаться, все пораженно смотрели на небо, потом вложили мечи в ножны и пристыжено разошлись, поняв, что над нами есть высшая сила, которая следит за нами, точно за неразумными детьми.
Рисий удрученно молчал, понимая, что спорить и доказывать свою правоту бессмысленно: все его доводы разобьются о несокрушимую логику и жизненный опыт отца; мысленно перебирал все доступные способы обогащения. Пойти войной ни на какое царство не мог, силы не те, да и отец не позволит — сами, который год выплачиваем дань.
Простое и надежное средство разбогатеть — это увеличить налоги с подданных. Но он опоздал, очередное повышение уже сделано, и по другому поводу. Теперь нужно ждать, по меньшей мере, год. Где бы найти новое месторождение золота или серебра? Об олове и говорить нечего, везут караванами из дальних стран многие месяцы. Даже на новый медный рудник согласен.
Копи Соломона в Тимна, что неподалеку от Эйлата, истощены, как и медные рудники в Фенане, на Синае, в пустыне Негев, а поиски новых залежей малахита и лазурита займут не один год. Возможно, они и не существуют. Всё уже найдено, используется филистимлянскими кузнецами не одно десятилетие, а иные месторождения столетиями.
Может быть, подсказать отцу, чтобы попросил царя Хирама построить в Эцион-Гебере и снарядить многопалубные корабли, чтобы по примеру Великой Хатшепсут, отправить их в страну Пунт за золотом, слоновой костью и миррой? Но на это уйдет несколько долгих лет, а золото нужно сейчас, немедленно.
Просить всевозможных благ у Всевышнего бесполезно. Не откликается ни на какие просьбы. Уже пробовал. Тщетно. Вся надежда на отца, который лукавит, когда говорит о пустой казне. Сам видел караваны ослов, тяжело нагруженных золотом и серебром, которое ссыпалось в сундуки, складывалось на глубокие стеллажи хранилища. Вывозится лишь небольшая часть.
Отец напрасно прибедняется. В его власти отдать малую толику золота от своих запасов, или же большой части, выделенной на строительство новых городов, старшему сыну, который печется о боеспособности царского войска, следовательно, и о самом государстве. Нужно учить молодое поколение воинскому умению, не только метать стрелы, держать в руке копье и бронзовый меч, но и достойно им сражаться, чтобы не выплачивать сильным царям унизительную дань. Но переубедить отца невозможно, скорей прежде сам поверишь в его богов.
Ахисар, лениво отрывая ягоды от большой грозди розового винограда, намеренно скучающим тоном предложил:
— Да, это было впечатляющее и жуткое зрелище. Не успели хетты удалиться на сто шагов, как они стремительно исчезли за горизонт. Мысли подобно. Человек не в состоянии передвигаться с такой скоростью.
— В тот же месяц корабль богов видели в Мицраиме, Ниневии, в царстве Митанни.
— Возможно, таких кораблей было много?
— Кто знает? Может быть, и одного достаточно. Имея такую скорость, можно за неделю во всех царствах побывать.
— Соломон, что если нужное нам золото взять взаймы у филистимлянских ростовщиков? Они неприлично богаты, сорят золотом вокруг себя, словно развевают песок пустыни. Строят высокие каменные здания с мраморными колоннами, садами и купальнями, привозят сирийскую мебель, заманивают серебром египетских поваров, покупают самых красивых еврейских девушек. Я не могу себе такое позволить. Куда ни ткнешься, всюду они. Лучшие конюшни, маслодавильни, гончарные мастерские, красильни, кузни, богатые лавки, почти всё им принадлежит. Еврейский народ в печали от их непомерного стяжательства. Нужно восстановить справедливость, взять золото у всех сразу, и как можно больше, под хорошие обещания. Думаю, это славная мысль. Она решит все твои затруднения. Многие цари так поступают. Время от времени. Часто не получится.
— А когда придет время возвращать одолженное? Где тогда брать золото? У новых ростовщиков? — улыбнулся Соломон своим мыслям и, потянувшись, взял с золотого блюда горсть солоноватых фисташек уже раскрывших скорлупу.
Его примеру последовал и Рисий, захрустев орешками.
— Как можно вернуть то, что уже истрачено? — с хитрым прищуром, спросил ухмыляющийся управляющий. — Всех заимодавцев, чтобы не возмущались невозвратом, можно отправить вместе с семьями на рудники, каменоломни, которых у нас много. Надсмотрщики постоянно жалуются на невозможность увеличить выработку из-за нехватки рабов, их неспособности противостоять голоду и тяжелой физической работе. Вымирают, словно утята без утки. Эти сизоголовки вконец обнаглели, все смоквы поклюют! — Ахисар сильно хлопнул в ладоши.
Соломон проводил взглядом дружную стайку сизоголовок, всполошено вспорхнувших с фигового дерева, немного покружив, они опустились на соседнем, тутовом дереве, полностью скрывшись в густой листве, и осведомился у сына:
— Понял, почему в народе меня величают мудрым царем? Потому что у меня сообразительные помощники. Мне нужно лишь к ним прислушаться, дополнить кое-какие недоговоренности. Любой глупец сойдет за умного при хороших помощниках, а умный прослывет глупцом — при плохих. Вероятно, Ахисар прав. Это единственная возможность бескровно и с наименьшими потерями облегчить наше тяжелое положение. Вот и займитесь вдвоем сбором золота и серебра у ростовщиков. Рисий, как сын царя, а Ахисар, как мой помощник, под мои гарантии и расписки. А потом, для наведения порядка и подавления смуты, можно будет привлечь Рисия с его новым корпусом воинов. Заодно произойдет очищение от язычников — мечта Илии, Садока, — решится проблема перенаселенности города. Но надо сделать так, чтобы о нашем замысле никто не узнал и не догадался, дабы никто не посмел возмущаться произволом и беззаконием. Болтунов у нас много развелось.
— Народ будет только рад увидеть униженных богатеев, — небрежно махнул рукой Ахисар. — Ростовщиков никто не любит. Наживаются на чужой беде. За долговые расписки семьи уходят в кабалу, за сотню сиклей продаются виноградники, тучные земли. Обидно.
— Это когда сам занимаешь, и надо отдавать кровное, с трудом нажитое. Осуждать в корысти других легче всего. Но единоверцев не трогайте. Они наша сила и опора в будущем. Поклянитесь, что о нашем плане больше никто не узнает. Даже наложницам и женам своим не говорите, они любят сплетничать, измышляют то, чего не было на самом деле, — потребовал Соломон.
Он сознавал, что хитроумный Ахисар ничего нового не придумал для быстрого и легкого решения основной проблемы любого царства. Ещё Элохим, чтобы уговорить и соблазнить евреев на авантюру с переселением, устами Моисея заверил еврейский народ, что все колена сынов Израилевых выйдут из Мицраима не с пустыми руками.
Он надоумил влезть в долги к богатым египтянам, заняв у них огромные средства в виде золота, перстней, колец, жемчужных ожерелий, серебра и драгоценных камней, пообещав, после возвращения из пустыни, где будут молиться своим богам, вернуть вдвое больше.
Отдающим свое добро, египтянам, не хватило ума сообразить: откуда же возьмется это — вдвое больше, если даже сейчас нет одинарного? У них же, легковерных, одолжили нарядные одежды, ткани, расшитые золотом, якобы необходимые при разговоре и для приношения жертв еврейским богам, перед которыми нельзя показываться в затрапезном виде. Обидится, разговаривать не захочет.
А потом, внезапно, все должники, вместе с семьями и скотом, снялись с обжитых мест и скрылись в необозримом пространстве пустыни, пока Мернептах, сын Рамзеса, был занят усмирением в Ханаане взбунтовавшихся филистимлян, не желающих платить дань завоевателям.
Исходящие из Египта евреи взяли с собой забальзамированные останки Иосифа Прекрасного, — скорбную мумию, спеленатую льняными бинтами и пропитанную эвкалиптом, благоуханными смолами, натром. Мумия лежала в быкоподобном кентаврическом золотом саркофаге, где наподобие рогов внутрь склонились два горюющих херувима.
Громоздкий ковчег, помещенный на повозку с медлительными волами, всё время долгого и тяжелого пути был впереди растянувшегося каравана, своим золотым свечением воодушевлял оробелых беглецов, которые позже вдохновенно вспоминали о сияющем божественном столбе, направляющего всех за собой.
Он помогал преодолевать бесчисленные трудности и невзгоды, казалось, бесконечного пути. Моисей с помощью красноречивого Аарона воодушевлял, уверял слабодушных и отчаявшихся увидеть обетованный мир, что сам Саваоф ведет в землю Ханаанеев, Ферзеев, Евеев и Иевусеев, где всех ждет долгая счастливая жизнь, там течет молоко и мёд.
Последнее можно было бы счесть за издевку. Всесильный уж должен был точно знать — обещанная земля, в большинстве своем, представляла пустынную и каменистую землю, выжить на которой можно лишь ценой тяжелейшего труда и ограничений во многом. Оазисы и плодородные земли с пересыхающими речушками, вади, составляли ничтожную часть. Но, тем не менее, земля ханаанейская и других, проживающих на ней народов, так и стала называться — обетованной.
До всесильного Мернептаха, подавляющего в Ханаане восставших разобщенных филистимлян, не сразу дошла весть о неожиданном и дерзком побеге доселе терпеливого народа, с золотом, драгоценностями и одеждой доверчивых египтян. Он послал в погоню опытных всадников и воинов на колесницах, простодушно и логично предположив, что безоружные евреи используют кратчайший путь в земли, где смогут найти поддержку местных племен и оказать, хоть какое-то, маломальское сопротивление обученному и хорошо вооруженному египетскому отряду.
Был уверен, без сопротивления евреев не обойдется, не сумасшедшие же они, чтобы покорно вернуть незаконно присвоенное. Но не учел коварство предводителя сынов Израилевых, который направил волов с Ковчегом Завета, а с ними и всех евреев, не на северо-восток, а на юг, вдоль протяженного и безлюдного Тростникового моря, которое впоследствии получит название Красного, из-за красноватых берегов.
Впоследствии, оправдываясь перед Мернептахом, разозленным многосуточной неудачной погоней, военачальник Фатим придумал удивительную, почти сказочную историю, мол, им удалось выйти на след убегавших преступников, и почти догнали колесницами и всадниками при Пи-Гахирофе пред Ваал-Цефоном.
Видели огромную, серую, колышущуюся массу, словно мышей в бесхозном амбаре, людей на крутом берегу Тростникового моря, и возрадовались скорому отмщению и возвращению домой, ибо евреям скрыться было некуда, кроме как с отчаяния броситься в зеленые волны, которые вдруг неожиданно вздыбились по обе стороны, поперек длины моря, и во всю ширь раскрылось каменистое дно, по которому беглецы поспешно прошли на противоположный берег яко посуху.
Как потом передали другие евреи, не успевшие или побоявшиеся переправиться по обнаженному дну, это Моисей своим жезлом, который ранее превращал в ядовитого змея во дворце Мернептаха, рассек зеленовато-синие волны Тростникового моря, словно шмат бараньего жира, и отбросил их в стороны.
Потрясенные и устрашенные сотворенным грандиозным чудом, египтяне не сразу решились броситься вдогонку за трусливо убегавшими евреями, опасаясь, что воды моря в любое мгновение могут сомкнуться, затопят колесницы и всадников. Осирис уберег их от этого опрометчивого шага.
Так оно и случилось: едва последний, замешкавшийся еврей ступил на другой берег, море с ужасающим ревом схлопнулось, словно створки устрицы, вызвав на противоположный берег яростный накат волн, от которых преследующие едва успели убежать на безопасное расстояние, на крутой берег.
Упавших египтян накрыло волной, но бурный водный поток никого не утащил вглубь, ибо смогли зацепиться за колючие кусты. Последующие волны уже не доставали. Вскоре море успокоилось от потрясения и выглядело как обычно, лишь поднялся сильный ветер, небо заволокло черными, тревожными тучами, в которых сверкали молнии, и беспрерывно грохотал устрашающий гром, хотя дождя не было.
— И на этот раз еврейский Бог оказался сильнее.
Возможно, впервые Мернептах и его вельможи услышали столь кощунственные слова, которые подрывали основу основ, что чужой бог может быть могущественнее. А если это станет злой традицией? И без того надоели глупые сказания евреев о «египетских казнях», которые порой случаются едва ли не каждый год, нашествия мышей, саранчи, порчи воды Нила, но до этого их появление никто не пытался приписывать мощи еврейского бога.
Вот уже более трех веков, передавая потомкам, живописнейшие перипетии Великого Исхода в 14-й день месяца нисан, когда их «обошла беда», и стали праздновать Пасху, евреи потешаются над одураченными, легковерными египтянами, готовых за обещанный призрачный доход, расстаться с реальным богатством. Такое бывает или из-за наивной доверчивости, или чрезмерной жадности, которая затмевает разум, а за последнее — нужно наказывать, чтобы стали умнее.
Единственным, неприятным последствием великолепно провернутой аферы было то, что пришлось медлить с приходом в обетованную землю, где их ожидала египетская засада из трехсот лучников, метателей дротиков и сотни колесниц, на которых собирались вывезти в Египет возвращенные одежды, золото и драгоценности.
Евреи неторопливо, месяц за месяцем, кочевали по пустыням и весям, дабы никто не знал об их месторасположении. Твердо верили, что пройдет время и, когда-нибудь у одураченных египтян лопнет терпение в бесплодном ожидании на чужбине, вернутся восвояси домой, забыв о нанесенном оскорблении, золотом и вещевом уроне.
Тем более что для египтян, по их вере в многочисленных богов и в последующее воскрешение, нет худшего удела, чем смерть среди варваров, вдали от родины, где нет тарихевтов, парасхитов , а есть страшная угроза лишиться загробной жизни.
Восемь лет скитаний Моисея и вверившихся ему многих тысяч людей, за прошедшие века, в несметных пересказах и естественных при этом преувеличениях, постепенно превратились в мифологические сорок лет непонятных блужданий по пустыням, смерти изошедшего поколения и самого Хазарсифа. Не подсознательный ли это намек грядущим поколениям, что неправедно добытым добром не построишь царство божье, как потом скажут христиане? Нельзя забывать и о тех евреях, которых, конечно же, было большинство, не захотевших омрачать свою совесть банальной кражей чужого имущества. Впрочем, слово «совесть» тогда не было в обращении, но морально-этические нормы сообщества всё же начали зарождаться, вот они-то и не позволили основной массе евреев бежать с озолотившимся меньшинством, остались жить в Египте. Кто-то из них позже, в течение последующих веков просачивались отдельными семьями в ханаанейские земли, а кто-то ассимилировались с египтянами.
продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/21/466