Глава 13. Храм на горе Мориа

Вячеслав Вячеславов
К полудню непривычно серое небо над Иерусалимом внезапно заволокло черными, дождевыми облаками, без намека на просвет, где могла бы появиться радуга, предвестник возможного появления Всеблагого. На западе, в Иудейском предгорье, между тревожно нависшими тучами, пугающе грохотал гром, но страшных, убивающих молний никто не видел за плотной завесой тёмных облаков.

С далекого моря приятно подуло освежающим ветерком. Жара перестала ощущаться, и в городе стало оживлённей. На улицы вышли даже те, кто до этого намеревался отсидеться в тени. Было впечатление, что небеса вот-вот готовы разродиться, животворным для травы и растений, ливнем. Но горожане знали, что в эту пору лета трудно надеяться на милость божью: облака проплывут, перевалятся через Иудейские горы, не пролив и капли влаги, или же испарятся, не долетев до перекаленной земли на высоту двухэтажного дома.

Много раз видели тянущиеся к земле серебристые струи дождя, чувствовали губами влагу, поднимая руки над головой, перехватывали редкие капли, уже на излете испарения. Сухой дождь. Это было жестоко со стороны богов, против которых не ропщут, смиряются, и каждый приносит жертву, в надежде смягчить Жестоковыйного.

После неспешного обеда с неторопливыми разговорами и обильным возлиянием охлажденного белого вина, Соломон, в сопровождении Рисия, Завуфа, Ахисара и троих нубийских, чернокожих телохранителей, поехали к горе Мориа смотреть, как продвигается строительство нового белоснежного храма, который Яхве; в прежние времена не разрешил строить Давиду, сказав, что построит его наследник.

На том самом месте, у гумна Орны Иевусеянина, где Давид видел огромного Ангела, стоявшего между небом и землей, с обнаженным мечом, угрожающе простертым над Иерусалимом.

Карающего ангела послал Саваоф, чтобы истребить народ Израиля за грех царя Давида, осмелившегося приказать военачальнику Иоаву пройти по всем коленам Израилевым и исчислить подданных от Дана до Вирсавии , дабы узнать своё могущество пред другими царями. И через девять месяцев и двадцать дней народной переписи по всем городам и укреплениям оказалось, что Израильтян способных к войне, насчитали восемьсот тысяч, а Иудеян пятьсот тысяч.

И был за этот греховный проступок израильский народ наказан Господом, по выбору Давида,  моровой язвой, от которой погибло 70 000 человек. Странная и забывчивая непоследовательность со стороны Всевышнего. В других случаях Саваоф сам просил судью исчислить избранный народ. Видимо, чтобы иметь полное представление, каким людским ресурсом располагает. Всезнание иногда отказывает всемогущему божеству.

Испуганный грозным ангелом Давид купил за пятьдесят сиклей землю у Орны Иевусеянина, гумно и волов для всесожжения, повозку и утварь на дрова, хотя тот и отдавал даром, чтобы Всеблагой не счел его пособником преступника.

Давид поспешно возвел из камней жертвенник для жертвоприношений и принес щедрые дары, дабы утихомирить неожиданный и непонятный гнев Господа, остановить карающую руку с мечом, ибо предложенный на выбор семилетний голод и трехмесячное бегство от врага были куда страшнее. Трехдневная язва на народ — оказалась предпочтительнее. Меньшее из зол.

Быстрый ветер шумел в ушах, заглушая слова Завуфа, который рассказывал о забавных проделках старшего сына, резкими порывами шевелил пряди длинных волос Соломона, внимательно наблюдающего за жизнью вверенного народа. На севере, серым фоном, виднелся четкий, известковый конус горы Самуила. Рядом с горой Сион находилась могила царя Давида.

На востоке, за Елеонской горой, чернел ровный и высокий хребет Моавитских гор. На северо-западе холмилась и зеленела кипарисами Голгофа, где до сих пор всем желающим показывают камень, под которым похоронен Адам — место захоронения Евы почему-то неизвестно, затерялось. Спустя много веков возникнут новые легенды, о всепрощающем Христе, в му;ках, несущего на Голгофу свой тяжелый крест.

Уже на подступах к горе Мориа становилось всё теснее и оживленнее. Праздные и любопытствующие горожане перемешивались с сотнями рабов, выполняющих подручные работы у камнетёсов, резчиков по камню, плотников. Спешащие водоносы и мулы с полными и навстречу опустошенными бурдюками являлись неотъемлемой частью любой улицы, а на стройке храма их было неисчислимое множество, ибо все нуждались в воде.

Соломон приучил Азария, сына пророка  Нафана и единокровного брата Завуфа, не прерывать строительство с появлением любой царственной особы, даже царя, и не оказывать им при этом подобающие почести. Было интересно наблюдать за слаженной работой. Иногда царь нарочно примечал наиболее старательных работников, к его удивлению, попадались и такие, и он от всей души поощрял их припасённым серебром, чтобы и других подвигнуть на большее рвение.

За пять лет храм был почти выстроен под руководством Азария и зодчего Хирама, тёзки царя Тирского. Возведены стены из белого известняка, высотой в тридцать локтей. Массивные колонны поддерживали тяжелые перекрытия свода храма, в котором уже стоял неумолчный гул от сотен голосов и производимых работ.

В притворе капители двух сверкающих медных столбов в восемнадцать локтей украшены изображениями священных гранатов, с именами Иахим — стойкость, и Воаз — сила, — дань трудно искореняемым языческим традициям, идущим от времен, когда иудеи совершали на вершинах гор человеческие жертвоприношения и поклонялись камням, деревам, аммонитскому Молоху.

Изящные переплетенные медные снурки в тридцать шесть локтей обвивали тяжелые столбы до самого потолка. Медник Хирам-Авия, сын вдовы из колена Неффалимова, сын тирянина, изготовил литое медное море, вместимостью до трех тысяч батов. Море стояло на двенадцати круторогих волах, по три на каждую сторону света и головами наружу.

Медный снурок в тридцать локтей, обвивал огромную чашу для ритуальных омовений царя, жрецов и священников, должную поразить воображение всех, увидевших её и восхитить своим техническим совершенством, как и богатством царя Соломона, владеющего таким сокровищем. Осталось довершить обшивку стен пахучими кедровыми и кипарисовыми досками, и кропотливую работу отделочников, резчиков по камню и дереву.

Соломон понимал, храм величественен для Иерусалима, среди убогих лачуг бедняков, где даже каменные дома редкость. Храм приковывал к себе внимание размерами и непривычной гармонией, столь редкой и чуждой на фоне глиняных хибар, теснившихся вокруг, пока видел глаз.

Если бы какая-то волшебная сила перенесла этот храм в Египет и поставила рядом с храмом Амона в Карнаке, то сравнение было бы не в пользу нового храма Яхве. Словно селезня, который же по-своему красив. Но, с лебедем-храмом, имеющим сто тридцать четыре колонны, каждую шести жрецам не обхватить, и восемьдесят шесть тысяч статуй из красного и черного гранита, белого мрамора, он бы не смотрелся. Впрочем, всё хорошо и целесообразно на своем месте.

Рыжебородый Азарий издали, увидев представительную свиту Соломона, вскочил на мухортую кобылу и подъехал к правому колену царя. По обычаю начал рассказывать о ходе строительства. Многословно жаловался на вороватых подрядчиков, на недостаточное финансирование казначеем Ханиилом, которое вызывает законное недовольство поставщиков.

В долг уже никто не хочет давать, потому что объем работ очень большой, и некоторые купцы выражают сомнение в платежеспособности царя Соломона, устали месяцами ждать обещанных посулов, одними налоговыми льготами положение не выправить. Нужно увеличить выплату золота хотя бы на треть.

Особенно плохо с поставками ливанского кедра, которого, несмотря на регулярные караваны плотов, всё равно не хватает для всего объема производимых работ. Лучше с оливковым деревом и кипарисом, который однороден по структуре, режется вдоль и поперек, мастеру легче вырезать мелкие детали, а сама древесина необычайно прочна и не подвержена гниению.

Черное и красное дерево из Эфиопии уже заготовлены в нужном количестве. Мастера работают над отделочными досками из олеандра, розового кедра, сикимора и ситтима . Два огромных резных херувима, соприкасающихся крылами от одной стены храма до другой, уже покрываются золотом, доставленным из Уфаза. Разбитое в листы серебро привозят караванами из портового города Фарсиса.

Соломон не старался вслушиваться в привычные жалобы, — можно бы удивиться, что на столь грандиозной стройке нет более значительных трудностей, чем те, которые перечислил Азария. Организация строительных работ под управлением двух десятков египетских прорабов и их подручных, вызывала восхищение: каждый работник знал,  что ему делать,  куда нести груз, место и время отдыха.

Вот так и царством надо бы управлять, размышлял Соломон, не один должен отдавать распоряжения, а сотни помощников, старающихся не за страх, а на совесть, сознающих, что без точного соблюдения указаний, государству будет нанесен ущерб, неоднократное повторение, которого, может привести к неизбежному краху царства и рабству всего народа.

К сожалению, в управлении царством всё обстояло иначе. Никого не интересовало крепкое и сильное государство, каждый намеревался, как можно больше отхватить от него свой кусок, заботился только о собственном благополучии, наполнении личных закромов.
Все задачи управления приходилось решать самому: руководить сребролюбивыми приставниками, честолюбивыми военачальниками, хитрыми управляющими, наглыми мытарями, безжалостными судьями, постоянно следить за исполнением указаний, зорко бдеть за строптивыми и капризными первосвященниками, пророками, и твердо знать, что ни на кого нельзя положиться, никому нет веры.

Стоит расслабиться, заблагодушествовать, как на царство обрушивается череда несчастий. Вот и приходится всегда быть настороже. Даже убийцу найти некому, не с кого спросить результат затянувшихся поисков. Фалтий — начальник стражи, Ахисар — управляющий, Завуф — просто друг и приятный собеседник. Хусий обременен тайными делами соседних царств. Вся надежда на собственные силы и крепкие нервы. Надолго ли его хватит?

Поняв, что задумавшийся Соломон, по своему обыкновению, и сейчас не склонен реагировать на его жалобы, Азарий решил заинтересовать царя другим, сказав:

— Вчера по приставной лестнице взобрался на крышу храма, чтобы проверить качество работ отделочников и плотников. На них часто жалуются после завершения строительства, когда виновников уже не найдешь, разъехались и проедают заработанное. Но не смог ни к чему придраться, всё сделано хорошо, швы заделаны мастерски, зимние дожди не просочатся внутрь храма. Единственное замечание — оставили три кучи мусора, поленились убрать. Но это устранимо. Можно больше не подниматься и забыть. Хотел было спускаться на землю, как к своему удивлению, между горами на юге заметил серебристую кинжальную полоску. Сначала не понял, что это могло быть. Пригляделся получше — словно полоса расплавленного олова. Да это же Соленое море! До этого никогда не видел моря из Иерусалима. Необычно. И как-то странно, вроде бы так недалеко, что разглядеть можно, а ехать нужно весь день. Одоллам  и Бетел не видны, хотя и находятся ближе.

Соломон и на этот раз промолчал, занятый своими мыслями, направил жеребца на улицу, ведущую к строительству нового дворца. Азарий отстал, поняв, что его миссия закончена: к нему претензий у царя нет, как и похвал. Он видит и знает, что всё делается должным образом.

Царская свита медленно продвигалась по узким улочкам среди унылых и, поражающе однообразных, глинобитных двухэтажных домиков, в которых, в сумрачной тесноте, проживало почти всё население Иерусалима. На первом этаже, в большой комнате, кустарничали, готовили пищу, трапезничали, а вечером взбирались по деревянной приставной лестнице на второй этаж, или на плоскую крышу, где было не так жарко и душно спать.

Недавние кочевники, веками жившие в шатрах и пещерах, так и не научились у завоеванных ханаанеев искусству строить добротные дома, хотя бы с примитивным стоком для дождевых вод. Поэтому в зимние, продолжительные ливни глинобитные дома и дворы постоянно заливало, нанося большой ущерб, вынуждая каждую весну восстанавливать размытые постройки. В Иерихоне до сих пор кое-где сохранились старые круглые дома, прообраз шатров, затянутых звериными шкурами.

Соломон без раздражения смотрел на сотни возбужденно кричащих горожан, вздымающих к небу руки. Они бескорыстно радовались лицезрению царя и его празднично одетых придворных, — словно исполнилось давнишнее заветное желание. Точно так же когда-то они встречали Давида и его уже взрослых сыновей.

Как странно, за двадцать долгих лет ничего в городе не изменилось. Всё та же неизменная поголовная бедность и отчаянная убогость быта горожан. Сады, виноградники, огороды и зерновые поля на ограниченных, скупых, неполивных земельных наделах, не давали умереть от голода, позволяли крестьянину выручить от продажи продуктов толику серебра на покупку жизненно необходимых товаров, от керамических серпов, которых порой не хватало и на одну жатву, бронзовых мотыг, медной утвари, до куска грубой ткани, чтобы прикрыть наготу.

Но и ремесленники не роскошествовали из-за постоянно увеличивающейся конкуренции и низкой платежеспособности населения, не у всех хватало серебра и золота, чтобы купить нужные товары, занимались натуральным обменом. Благоденствовали только родственники царя, судьи племен, чиновники и священники, но и среди них не каждый мог позволить себе выстроить каменный дом и содержать, хотя бы десяток рабов.

Легко представить, что так было и сто, и двести лет назад, лишь менялись цари и люди. Со времен Великого Исхода всё стало иначе. Еврейский народ расплодился и размножился по городам и весям. Цари почувствовали силу и желание испытать военную удачу над соседними царствами, неоднократно одерживали победы, захватывая новые земли, но изведали так же и горькие поражения.

Евреи до сих пор вынуждены платить дань ассирийцам, египтянам и хеттам. Пройдет ещё три долгих века, почти вечность для одного человека, многое ли изменится в его царстве? Всё так же будут голодать, умирать дети, бушевать опустошительные войны? Или же люди поумнеют и поймут, что нет ничего лучше, чем исполнение законов Моисея. Возможно ли идеальное царство, о котором с горечью рассказывал верховный жрец Энной, досадуя, что не в его руках эта высшая власть?

Соломон пожалел, что не обладает даром предвидения, не может заглянуть в далекое и загадочное будущее. Оно, несомненно, должно быть благополучным для его народа, заслужившего лучшую жизнь за все перенесенные невзгоды и страдания. Вспоминая безумные пророчества Илии, не хотелось верить, что они когда-нибудь осуществятся.

Стращая грядущими ужасами, легче запугать и подчинить народ своей воле. Не для того вырвались из египетского плена, чтобы снова попасть кому-нибудь в рабство, и он, как царь, сделает всё возможное для мирного и счастливого проживания своего народа.
Соломон не мог представить, что строящийся храм память потомков навечно свяжет с его именем, а само здание на протяжении веков ожидает суровая участь, как и самих евреев. Суровыми стечениями жизненных обстоятельств исполнятся все страшные предсказания пророка Илии.

Мудрецами давно подмечено — при равных условиях, из всех возможных вероятностей, почти всегда сбываются самые наихудшие, и с наиболее тяжелыми последствиями. В сознании верующих, блаженный Илия утвердится великим пророком, святым, и, много позже, через два тысячелетия, у русских, даже станет громовержцем, что уже шло от язычества, имеющего множество богов. Трудно остановиться на одном, даже всесильнои.

Уже на исходе сорока лет правления Соломона, объединенное царство начнет сотрясаться мятежами и бунтами, доведенного до нищеты народа, обложенного со всех сторон поборами. Рисий погибнет в первой же стычке с аравийским царем Мелушханом.

Честолюбивому Ровоаму не достанет ума и мудрости отца сохранить объединенное царство. На просьбу бедноты, во главе с вернувшимся Иеровоамом, врагом Соломона, снизить непомерно большие налоги, наследник пренебрег советом старцев, которые произнесли:

«Если будешь слугою народа, и услужишь ему, и удовлетворишь им, и будешь говорить им ласково, то они будут твоими рабами на все дни», послушался отчаянных сверстников, с которыми рос не один год, вместе совершали набеги на филистимские пасеки, финиковые пальмы. Уже на третий день он чванливо скажет собравшимся:

«Мой мизинец толще чресл отца моего. Если отец мой обременял вас тяжким игом, то я увеличу иго ваше. Отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами». Чем вызвал возмущение народа, который лишь с наступлением темноты разошелся по домам в большом неудовлетворении.

Осенью присланных царем мытарей забросали камнями, а потом Израиль отделился от дома Давида и призвал Иеровоама на царствование. «За домом Давидовым не осталось никого, кроме колена Иудина и Вениаминова». Золотой век Израиля и Иудеи бесславно закончился по глупости лишь одного человека, ненароком оказавшегося на вершине власти.

Впрочем, это явление — приход к власти глупца, во все времена, и во многих государствах не столь уж и случайно, и кажется закономерностью. Не зря народ сложит поговорку, что наверху плавает только дерьмо, всё ценное — тонет. Скорей всего, случайно и почти невозможно возвышение умного и порядочного властителя.

Через пять лет после смерти Соломона новый фараон под именем Суссакима вторгнется в ослабевшее царство, разорит его и вывезет все сокровища храма. Из летописей исчезнут записи о Ковчеге Завета, чтобы не искушать врагов его присвоением, — чужая святыне всегда обладает непонятным таинственным могуществом. Сведения о месте его укрытия затеряются. Спустя века начнут слагать легенды, будто бы храм и жрецы, владеющие этим сокровищем, приобретают бессмертие и волшебную силу. Тысячи авантюристов, на протяжении последующих веков, положат свои жизни в поисках Ковчега.

С удивительным постоянством, теперь уже на разъединенные царства, и с собственной судьбой, через каждые одиннадцать лет, так называемого солнечного цикла, обрушатся божественные стихийные бедствия: страшный бич засухи, нашествия прожорливой саранчи, губительного мора, и ещё более пагубное — царствование бездарных правителей, не знающих меры в угнетении подданных и заботящихся лишь о собственном благополучии.

Ассирийские цари Саргон и Синахериб покорят Израиль, изгонят многие народы со своих земель. Победителей и побежденных будут ждать страшные испытания моровой язвой. Погибнут сотни тысяч  людей. Сто двадцать лет спустя Иудейское царство падет под натиском могущественного Навуходоносора, который в 586 году полностью разрушит Иерусалим, храм Соломона, мраморные статуи богов пережжет в известь, а евреев переселит в Вавилон, где многие перетерпят бесчисленные оскорбления и унижения. Но со временем они разбогатеют, войдут в доверие ассирийским царям, обретут могущество, власть и продолжат свою удивительную историю. Появятся новые герои. Среди них особое место займёт Эсфирь.

Судьба на какое-то время смилостивится над еврейским народом: персидский царь Кир разрешит всем желающим вернуться в Иудею. Хитрый ход со стороны царя, который готовил плацдарм для нападения на богатый Египет. В лояльности и поддержке евреев отныне он был уверен. Помогут, чтобы отомстить за когда-то перенесенные в Египте унижения.

Но воспользоваться подстеленной соломкой Киру не пришлось. В сражении с дикими варварскими племенами саков-массагетов великолепная персидская конница была полностью разбита, царь пленен, а царица массагетов приказала бросить голову Кира в бурдюк заполненный кровью, сказав при этом:
«Ты хотел напиться нашей крови, так пей же её».

Кир великодушно позволил уходящим евреям взять с собой нажитое имущество, а остающиеся богачи, не желающие покидать сытую и спокойную жизнь ради возвращения в обетованную землю, откупятся щедрыми дарами, от золота и серебра до тысячи верблюдов. Караван возвращенцев протянется до горизонта.

Под руководством Зерубавеля, сына Шалтиэля из рода Давида они восстановят Иерусалим и храм Соломона, хотя и без прежнего величия и великолепия. Ревниво не разрешат участие в строительстве местных иудеев. Как же, они перенесли неисчислимые страдания в изгнании, а оставшиеся на своей земле, не смогли, значит, не захотели за это время восстановить разрушенное. У каждого своя правда, и никто не желает считаться с чужой.

Храм простоит много веков, прежде чем его после пятимесячной осады возьмут и разрушат в семидесятом году новой эры римские легионеры Тита. Окончательное героическое сопротивление восставших иудеев будет сломлено после взятия крепости Масада. Разбросанные камни храма, в последующем, используют для строительства христианской церкви и мечети Омара, с золотыми куполами.

Много позже, через три тысячелетия, один философ заумно заметит: «Иудеи покинули страну нацией, а вернулись из Ассирии общиной». Ныне потомки древних евреев утешающе считают, что от храма Соломона всё же уцелела внушительная часть западной стены, которая и стала знаменитой «Стеной Плача».

Предпочитают не помнить, что эта стена осталась от новодела, храма восстановленного царём Иродом; возможно, единственной, ощутимой связью между Богом и растерянными, тоскующими людьми, которые в наивном простодушии просовывают в стыки каменной кладки, трещины стены записки с пожеланиями и просьбами Всевышнему, ибо Он, в гуле тысячи голосов молящихся, может и не расслышать слабый голос, особенно нуждающегося в Его покровительстве и защите.

Соломон ничего этого не знал и не мог предполагать. Будущее скрыто плотной завесой. Его можно узнать единственным способом — дожить до него.
На обратном пути заехали на стройку нового дворца, которая велась на противоположной стороне царского сада. Здесь целостность забора была нарушена, и при желании любой горожанин мог пройти в царские владения. Но за стройкой в засаде за зелёными кустами олеандра сидели два стражника, которые, сменяясь три раза в сутки, следили и не пропускали нарушителей запрета.

Возведение трехэтажного здания из мрамора и гранита продвигалось намного медленнее. Леса едва возвышались над первым этажом и десяток каменщиков неторопливо укладывали тяжёлый камень на своё место. Другие осторожно несли по доскам следующий камень.

Соломон спешился и по ступенькам прошёл в центральный вход дворца. По уже разграниченным стенами помещениям попытался представить уже законченный вид изнутри. Но это не удавалось: в центре приёмного зала росли пять финиковых пальм в локоть высотой. Видимо, финиками завтракали строители и небрежно отбросили косточки в сторону. Работники не особенно утруждали себя, поэтому и не успели затоптать проклюнувшиеся ростки.

Здесь начальствовал Рекем, ученик и подручный Азария, который, подобострастно кланяясь, приблизился к свите царя. Доклада не требовалось, и без него всё видно. На стройку дворца направлялись те рабочие, в которых переставали нуждаться строители храма: землекопы, грузчики, камнетесы. Лишь в водоносах не было недостатка. Три человека вполне успевали носить воду из ближайшего колодца и даже иногда сливали остатки в каменную ёмкость в два бата.

Соломон понимал, что казна не выдержит два полномасштабных строительства. Собранные налоги не задерживались в хранилищах: добытое золото и серебро тут же уходило многочисленным кредиторам и заимодавцам. Только медные и бронзовые изделия оставались в царстве, которое никак не могло насытиться металлом: население, в основном, пользовалось керамическими и терракотовыми поделками.

Железных рудников в царстве так и не разыскали. Железа, в обращении, было намного меньше, чем золота и серебра. Железными мечами владели телохранители только самых богатых и знатных особ. Все остальные довольствовались медными изделиями.
Даже в случае войны царь не мог обеспечить всех воинов бронзовыми мечами и медными щитами с кожаными ремнями. На сражение воины часто выходили с копьями и дубинками, завоевывая в рукопашном бою дорогое оружие, которое в мирное время часто продавалось более состоятельным.

Возле серых, ещё необделанных и неустановленных каменных блоков Соломон заметил худого, почти изможденного мужчину-водоноса в набедренной повязке, который пристально смотрел в его глаза, но униженного подобострастия не было в его взгляде. Кивнул ему, приглашая подойти к коню.

— Как звать?
— Фамний, сиятельный царь. Из рода Симеона, — почтительно произнес водонос, склоняя голову. — Твой слуга на веки вечные.
— Ты что-то хочешь мне сообщить?
Фамний оглянулся на приближенных царя и, прикрыв ладонями рот со щербатыми зубами, негромко сказал:
— Да, я хочу тебе кое-что сказать, но так, чтобы никто из твоих приближенных не слышал. Это не только в моих интересах, но и в твоих тоже.

— Насколько серьёзны будут твои слова? Меня часто одолевают необоснованными сообщениями, которые и медного сикля не стоят. В таком случае подойди со своим извещением к любому моему чиновнику. Он тебя выслушает и наградит, если будет за что.
— Много ли стоят мои слова против человека, который легко может откупиться от твоих чиновников и судей? Я не хочу, чтобы меня мстительно упрятали в каменоломню. Соломон, цена моих слов гораздо больше сотни талантов золотом. Точнее не знаю, нужно долго считать. И не мне.

— Это значительная сумма. Я верю тебе. Приходи под вечер во дворец. Я прикажу Фалтию, чтобы стража тебя пропустила и провела в мои покои. Впрочем, ты меня заинтриговал. Да и вечером я буду занят, не до встречи с тобой. Говори сейчас.
Соломон оглянулся на свиту, махнул тыльной стороной ладони, и те неохотно отступили на десять шагов, недовольно поглядывая на водоноса, который осмелился побеспокоить не только царя. Правитель спрыгнул с жеребца на землю и спросил:

— Так — доволен? Изрекай свои слова.
Фамний наклонился к уху царя и тихо проговорил:
— Я не хочу, чтобы подрядчик Рекем узнал о моём сообщении, ибо это о нем.
— Говори. Никто не узнает.

— Рекем строит себе дом из камня, украденного со стройки твоего дворца. Его сейчас поступает больше. Правда, берет не большие камни, а малые. Некоторые ущербные, с трещинами, но это не значит, что они не нужны здесь. Из них и возводит большой дом, в два этажа, на краю Гефсиманского сада. Думает, что никто не заметит и не узнает. Туда же направляются хорошие кедровые, дубовые доски, мастеровые и рабы, водоносы.

— Он его уже выстроил?
— Нет. Я же сказал: строит.
— Пусть выстроит. Тогда и придешь за наградой. Обычно для себя дом строят качественней. Я запомнил тебя, Фамний. Ты правильно сделал, что сообщил мне. И впредь так же поступай. Воров нужно выявлять и строго наказывать. Или ты хочешь, чтобы я незамедлительно тебя наградил?

—  Безотложно, Соломон. Я болею, с трудом ношу бурдюк с водой, могу не дожить до обещанного вознаграждения. А так — золото останется моим детям, которые после моей смерти никому не будут нужны. Одна дорога — на невольничий рынок.
— Не наговаривай на себя. Я вижу — ты ещё полон сил и долго проживешь. Приходи во дворец через три дня. Я должен проверить твоё сообщение. В зависимости от результата будет и размер твоей награды. Скажу Ахисару, он проверит правдивость твоих слов и выплатит золотом.

— Нет, только не Ахисару! — испугался Фамний. — Он с ним заодно. Я часто видел их вместе тайно беседующих. Слышал, как он советовал Рекему, брать камень для возведения дома не с ближних каменоломен, а предпочтительно с Синайских.
— Даже так? А чем плох камень с других каменоломен?
— Он не столь прочен. Через сто лет начинает разрушаться по краям, стоит чуть задеть чем-то твердым.

— Сто лет весьма неплохой срок. Долго же он собирается жить. Многих из нас уже не станет, будет всё равно, в каком доме живут его наследники. А что скажешь про Завуфа? Он хоть в чем-то замешан?
— Нет. Про него никто не скажет плохого слова.

— Аллилуйя! Хоть один честный человек нашелся среди моих придворных. Завуф, подойди к нам. Отойди с Фамнием в сторону, чтобы никто не подслушал. У него любопытное известие, а потом проверь его сообщение, насколько оно соответствует действительности и уж после этого реши, какой награды он достоин. Расспроси, может быть, ещё что-нибудь интересное расскажет. Водоносы много видят и знают. Они везде свои.

Соломон подозвал насторожившегося Рекема и с недовольной миной сказал:
— Вечно меня одолевают старики с пустяковыми просьбами. У кого внучка заболела, у кого-то сын набедокурил, попал в долговую яму. Но тобой я доволен, строительства дворца заметно продвинулось, стены выросли. Уже можно представить, каким он будет. Есть ли у тебя какие-то пожелания? Хватает ли рабов, продуктов? Говори, я должен обо всём знать.
Рекем облегченно перевёл дыхание. Чтобы не отнимать драгоценное время царя, лицемерно заявил:

— Я всем доволен и безмерно рад услышанным словам. Приложу все усилия, чтобы ты и впредь был мной ублаготворен.
— Надеюсь, скоро строительство храма наконец-то завершится, тогда все материалы и строители перейдут под твою руку, ты станешь главным подрядчиком, и надеюсь, построишь намного больше и быстрее. Азарию поручу новое строительство, дабы вы не мешали друг другу. Ты уже сам можешь учить.

Соломон великодушно разрешил Рекему подставить колено, на которое ступил, чтобы подняться на попону жеребца, милостиво улыбнулся и, легко ударив ногами в тугие бока, поехал к старому дворцу, раздумывая, как поступить с Ахисаром, который обнаглел до такой степени, что принялся помогать воровать другим.

Что за этим может скрываться? Не корни ли нового заговора, которые вдруг случайно обнажились? Или же банальное воровство, которое не искоренить даже угрозой смерти. Надо будет присмотреться к нему, понять, и, возможно, простить.
Под вечер, когда раскаленное до красна солнце скрылось за дворцом Адонии, Соломон снова пришел в гарем — хотел показать женам, что его вчерашний приход не был случайной прихотью, он всегда помнит о них и любит.

На этот раз выбор остановил на филистимлянке Авитале, матери троих его детей, и юной аммонитянке Эгле, полгода назад родившей Иефараима, не столько из-за того, что давно не распечатывал их лона, сколько потому, что они славились чрезмерной общительностью и болтливостью.

Ему было необходимо, чтобы как можно  больше людей узнали о скором прибытии чародея Авирона, которому известны все тайны смертных, сокровенные замыслы богов, и уж, конечно, имя убийцы Таиль. Давно известно, что слухи распространяются быстрей, когда выдаешь их под большой тайной и запрещаешь пересказывать, кому бы то ни было.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/21/464