– Не знаю, что и сказать, сынок. Может, оно и к лучшему, только ведь не зря люди говорят: разбитую чашку не склеишь…
Мать с любовью и тревогой смотрела на тридцатилетнего сына, только что объявившего о своем воссоединении с женой.
Руслан прожил с беззаботной легкомысленной Наташей непростые пять лет, после чего она нашла новую любовь – маляра, который делал ремонт в их квартире, и ушла жить к нему. Зла на невестку мать не таила. Но искренне порадоваться ее возвращению тоже не могла. За год сын едва отвык жить без Наташи, недавно даже снова научился улыбаться, и вот роковая блондинка решила вернуться. Матери было неспокойно.
Но Руслан неожиданно весело фыркнул и ушел за чем-то на кухню.
– Не склеишь, значит? – переспросил он, что-то держа за спиной. – А это тогда что?
На его ладони стояла чашка из сервиза. Это был самый старый чайный сервиз семьи Мельниковых: брат мужа подарил его на годовщину свадьбы. В советские годы посуда была дефицитом, по крайней мере, для тех, у кого не было родственников или хороших знакомых в торговле. У Мельниковых таковых не водилось, поэтому надменные советские продавцы продавали им дефицитные товары или с браком, или в результате какого-то совершенного фантастического стечения обстоятельств.
Чайный гарнитур на шесть персон был очень хорош: чашки не большие и не маленькие, их стенки не толстые и не тонкие, расписаны они были не скучно и не броско: в сиреневый цветочек. Словом, это был прелестный чайный сервиз, который, конечно, никогда бы не появился на магазинной полке на обозрение простых советских смертных, если бы не досадное падение коробки, результатом которой стало превращение одной из чашек в груду осколков.
Брат Мельникова был хозяйственным малым. Он критично рассмотрел сервиз, прежде чем купить, отметив все его достоинства. Потом дома кропотливо собрал и склеил черепки надежным промышленным клеем – так, что сильно близорукий человек даже и не понял бы ничего.
Мельниковы были счастливы, получив такой подарок. Они поставили сервиз на стеклянную полочку полированного серванта, с позором изгнав оттуда плебеев-предшественников – граненые стаканы. Чашки стояли попарно, одна на другой, под ними – блюдца, поэтому то, что одна чашка склеена, было совсем незаметно. У всех друзей семьи были такие же серванты, но их внутреннее пространство занимали простенькие стеклянные фужеры или же неприглядные сервизы из пяти чашек, поэтому сервиз долго оставался семейной гордостью Мельниковых, наряду с дубленкой мужа и игравшей на пианино дочерью Леной.
Все это вмиг вспомнилось матери, когда она увидела эту тщательно склеенную деверем из кусочков чашку. Как странно: не было давно на свете дарителя, Лена уже лет двадцать не поднимала крышку пианино, из дубленки сделали подстилку в санки внуку Костеньке, а сервант с потускневшей полировкой перевезли на дачу. Но склеенная из осколков чашка продолжала жить.
«Не мое это дело – советовать взрослому сыну, как поступить. Да и он всё для себя уже решил», – подумала мать.
– Ну, что же, приходите к нам с Наташей в воскресенье, сынок, – сдержанно сказала она.
Обрадованный Руслан чмокнул ее в щеку и убежал, а мать еще долго сидела, глядя на склеенную чашку, то вздыхая о прошлом, то волнуясь о будущем, ведь муж иначе, как «эта потаскуха», невестку весь год не называл.
Семейный воскресный обед прошел удачно: Руслан улыбался, Наташа держалась скромно, почти не поднимая от поверхности стола длинных густо накрашенных ресниц, Мельников-старший хоть сначала хмурился и упорно молчал, но после второй рюмки заметно подобрел, а на прощание отозвал сына в сторонку и своим громким рыкающим басом приказал ему на этот раз не затягивать с рождением внуков.
Перекрестив закрывшуюся за детьми дверь, мать с минуту подержалась за сердце. Оно так и болело за сына. «Как-то всё у них сложится? Непутевая все-таки Наташка», – в который раз подумалось ей, но она испуганно отшугнула от себя эти мысли.
Поначалу все было ладно. Руслан казался веселым и беззаботным. Он с раннего детства был таким – не держал зла и уже через минуту готов был снова играть с обижавшими его приятелями. И мать видела, что жену он простил искренне, от сердца и готов был никогда не поминать ей измены. В первое время они каждое воскресенье приходили к родителям, но потом их визиты стали редкими, а через несколько месяцев сын стал приходить в глубокой задумчивости и один. Но он молчал, а мать, внутренне терзаясь, не смела задавать ему вопросы.
В одно из таких воскресений, когда муж ушел гулять с внуком, она достала дрожащими пальцами из кухонного гарнитура склеенную чашку и поставила ее на стол.
Руслан, занятый тем, что рассеянно обводил пальцем контур рисунка скатерти, сначала вздрогнул, но потом улыбнулся.
– Помнишь дядю Валеру? ¬– спросил он мать.
– Конечно, сынок.
– Непросто, наверное, ему было достать хороший клей и так собрать осколки.
Мать внимательно осмотрела чашку. Склеенные места пропитались желтым клеем, но в остальном она выглядела точно так же, как тридцать пять лет назад.
– У Валеры были золотые руки, сынок. Видишь: кто-то разбил, а он склеил, – осторожно сказала она.
Руслан молчал, и она решилась продолжить.
– Только ведь все равно, сынок, чашка-то осталась разбитой. Никогда я не наливала в нее чай, и на полке она всегда стояла в дальнем углу, задвинутая другой посудой.
Повисла пауза. Потом сын, не прощаясь, встал, оделся и ушел. Мать не останавливала его.
Он снова пришел через две недели.
– Я выгнал Наташу, мам, – с порога заявил он. ¬– Не мог больше видеть, как она ходит к своему…
Он залился краской, а мать тяжело опустилась на стул, держась за сердце. Ей было радостно, но она была потрясена.
– Мам, ты чего? – бросился к ней Руслан. – Все будет хорошо! Найду другую девушку, женюсь, заведу детей!
Мать слабо улыбнулась, и тогда он вернулся к двери и подхватил в руки коробку, которую принес с собой.
– Посмотри, – сказал он, разрывая обвязку и снимая с коробки крышку.
Новый чайный сервиз был куда шикарнее прежнего, в нем даже были молочник и сахарница. В кухню заглянул отец, но, окинув быстрым взглядом домашних, сразу вышел. Он вернулся, когда чайник уже тонко свистел на плите. В руке отца был молоток.
– Я думаю, покойного Валеру мы и так никогда не забудем, – глухо сказал он и протянул молоток сыну.
Тот нерешительно взял его.
Мать принесла из гарнитура склеенную чашку. Тогда, словно что-то окончательно решив для себя, Руслан крепко сжал молоток, взял в другую руку чашку и вышел на балкон. Все семь лет болезненной привязанности с унижениями и несбывшимися надеждами снова ярко припомнились ему. И все это словно сконцентрировалось в склеенной чашке с сиреневым цветочком на боку. Он размахнулся и с наслаждением жахнул молотком по подарку дяди.