http://proza.ru/2012/03/20/691 (предыдущая глава)
Глава 15. Мент
Просмотрев меню, я понял, что здесь, действительно, не дорого. Можно было не только посидеть по случаю, но и просто пообедать. Все здесь было устроено под старый Самаркандский подвальчик. Ароматы восточной кухни делали ожидание хотя и напряженным, но приятным. Вот только соседство Зайцева беспокоило и вносило в мою душу элемент какой-то смутной тревоги. Раньше между нами не было приятельских отношений, и никогда обедать вместе мы не ходили. Поэтому сегодняшнее, буквально навязанное общество, выбивало из привычной колеи. Я все ждал, что он бросит вдруг свой монотонный рассказ о последней охоте, схватит меня крепко за плечо и крикнет в лицо: «Так, когда же ты, черт подери, купишь мое ружье?!» Поэтому я делал невпопад реплики и издавал притворные возгласы удивления по поводу его удачных охотничьих решений.
– …Вот так вот, дружище! – сказал он, заканчивая очередную байку и вытирая ложку белоснежной мягкой салфеткой, чтобы заняться дымящимся ароматным лагманом.
Я тоже приступил к чахохбили. На мой взгляд, блюдо было чрезмерно острым.
– Как ты сказал? – переспросил я Зайцева.
– Не ищи зайца в бору – на опушке сидит.
Вернувшись в кабинет, я все еще был под впечатлением последнего допроса Корнеевой. В то же время у меня из головы не шёл Зайцев. С чего это вдруг он захотел моей компании? Вроде всегда держался особняком. Может быть, чувствует необходимость нашей консолидации перед лицом нависающей угрозы? Ведь наш маленький фюрер Багин ради призрачных генеральских погон готов подставить и врагов и друзей.
Но и в позиции начальника есть какое-то зерно истины. Зайцев как следователь исчерпал себя. Начинает увиливать от работы, боится покидать свой кабинет. Странным каким-то стал. Мне вспомнились фотографии растерзанных детей, бережно хранимые Зайцевым в своём кабинете.
Вот что значит долго и пристально вглядываться в мёртвые лица!
Встреча с операми еще раз напомнила, что за это дело я один в ответе. И Румянцева, и Федосеев, и Полушкин – как один обиделись на меня. И всё из-за того, что я отказался выставить в информационный центр карточку о раскрытии убийства.
– Иваныч! Ну, предъяви Бекетову хотя бы дежурное обвинение! Ведь очевидно же, это он завалил Корнеева! Во всяком случае, причастен к этому! Тут, как минимум, соучастие в виде сокрытия следов преступления …Эх! Накрылась квартальная премия! – Федосеев раздосадовано махнул рукой, закрывая дверь кабинета.
– Не ищи зайца в бору, не ищи зайца в бору… – пробормотал я и пожалел, что забыл высказать им вдогонку упрёк о плохой работе. Федосеев и Полушкин потратили уйму времени и всё только для того, чтобы выяснить в ходе поквартирного обхода, что к Бекетову в дом приходили только сами милиционеры. Но чемодан с деньгами как-то появился под кроватью у Бекетова! Это значит, что Федосеев и Полушкин поверхностно выполнили моё поручение. Только и всего! Иначе получается, что преступник, подкинувший деньги был в форме сотрудника милиции. Но это маловероятно. Или, что уж совсем сомнительно, деньги никто не подбрасывал, а Бекетов сам спрятал их у себя под кроватью.
«Целая бригада сыщиков работает,– думал я раздраженно. – А результатов работы, которым можно было бы доверять, нет!»
Вечером я сам отправился по адресу, где проживал Бекетов. С ним пора было определиться, поскольку срок содержания его под стражей уже истекал.
Перед тем, как покинуть кабинет, я еще раз, отхлебывая из бокала крепко заваренный кофе, пробежался глазами по милицейскому рапорту. Сидоренко В.П.,1952 года рождения, проживающий в квартире №5 – сказать ничего не может. Водолазова Е.М., 1968 года рождения, воспитатель детского сада, из квартиры №6 – то же самое, ничего не видела, ничего не знает. Пермяков Г.К.,1955 года рождения из квартиры № 2 – он то, как раз, и говорит, что приходили в дом только сотрудники милиции… Когда, сколько человек – это Федосеев с Полушкиным уточнить не удосужились.
«Вот с него, пожалуй, и начну!» – решил я.
По адресу я отправился вечером, когда прокуратура практически опустела. Все разошлись, за исключением одного следователя Анисимова – тот всегда засиживался допоздна, но, не столько корпел над делом, сколько играл в компьютерные игры. Вот и сейчас, только я зашел в кабинет, как Анисимов поспешно поднялся из-за своего стола и радостно бросился мне навстречу, заслоняя своей спиной компьютер. Я, однако, успел заметить, что на экране монитора девица уже практически полностью сняла с себя одежду. Анисимову осталось пройти совсем немного, чтобы увидеть все её прелести. Мне хорошо была известна порода таких следователей. Выполнив неотложные следственные действия по уголовному делу, они находятся в каком-то психологическом ступоре, не в состоянии вести дальнейший целенаправленный поиск, начинают тупо смолить сигареты, превращая свой кабинет в газовую камеру. Либо, как дети- игроманы, напропалую играют в компьютерные игры. И лишь когда оставшийся незначительный срок, отпущенный на окончание дела, сигнализирует – скоро вы банкрот! – следователь начинает суетиться, в авральном режиме завершать дело. В этом я усматривал одну общую для всех людей закономерность – мало кто из нас по настоящему знает, что нам нужно в этой жизни, и к чему мы должны стремиться. Мало кому из нас по-настоящему нужен результат в этой жизни. Живем, как живется, пока крайняя необходимость не начинает нас подстегивать, как строгий возница заспанную кобылу!
– Ты остаешься один, Павел, – сказал я Анисимову. – И будет лучше, если ты закроешь контору изнутри. Я ухожу.
Анисимов проводил меня до выхода из прокуратуры. Спускаясь со мной по лестнице, он заглядывал мне в глаза, видимо, пытался угадать по выражению лица – успел ли я увидеть его компьютерные успехи. Но Анисимов меня занимал уже мало. Через тридцать минут я остановил свою «десятку» у дома Бекетова на Вторчермете.
Не дело следователя тратить время на работу рядового оперативника. Но я не гнушаюсь такой работы, она мне нравится. Даже такое, казалось бы, одиозное следственное действие, как обыск, я выполняю с интересом. Здесь не только присутствует элемент игры «холодно-горячо», здесь прямо приходится через вещи, через характер отношения к ним их хозяев раскрывать сущность личности человека.
Порой сталкиваешься с изощренностью и изобретательностью человеческой психики, её неординарностью. Но чаще приходится встречаться с трафаретностью мышления. Одни и те же банки с сыпучими продуктами, незамысловатые тайники в подоконниках и санузлах… Понравилась цыганка, спрятавшая похищенные при убийстве золотые кольца и серьги в икону Николая-чудотворца. Видимо думала, что не посмеет следователь протягивать руки к святыне. Надо отдать должное – она была смущена, когда я обнаружил этот цинично устроенный тайник.
Поквартирный обход также позволяет увидеть, насколько мы все одинаковы в проявлениях быта, в отношении к жизни. Один и тот же испуг и неловкость за раскрытие своего мирка, либо же наоборот, неуклюжая агрессивность. В то же время, вторгаясь в чужое жилище, начинаешь понимать, насколько все люди индивидуальны и своеобразны. Один только запах чужого жилья уже говорит об этом. Он везде свой и неповторимый
К Пермяковым, как оказалось, я пришел не вовремя. Семья сидела за столом, ужинала. Глава семейства, худощавый и невысокий мужичок лет сорока, встретил меня настороженным взглядом. Его жена, такая же худая, выглядела еще более напуганной. Две девочки-подростка, стеснительно опустив свои ложки, глядели на меня с любопытством. После нескольких минут общения Пермяков Петр заметно расслабился.
– А я уж думал, вы из налоговой инспекции! – говорил он, провожая меня в гостиную. Хозяин предложил мне располагаться на стареньком, но еще крепком диване, перед которым стоял небольшой, высокий журнальный столик.
– После бандитов меня больше всего страшат налоговые инспектора, – пояснил он. – Я ведь «бомбила», таксист. Таксую на свой страх и риск на своей старенькой «шестерке».
Моя несолидная внешность, мои недорогие очки и отсутствие агрессивности и напора, иногда играют, как я сам считаю, мне на руку. Люди, напуганные ожиданием встречи с суровым прокурорским работником, при виде нестрашного меня, разом расслабляются. Компенсируя пережитые ими недавно тревогу и страх, становятся вдруг откровенными и открытыми со мной.
– Хотел бы уточнить, кого вы видели в эти дни из посторонних в вашем доме, – говоря это, я не спешил доставать из своей папки бланк следственного протокола. Это могло бы насторожить, если не испугать свидетеля.
– Сюда, к нам в трущобы, чужие редко заглядывают. Дом старенький, двухэтажный. Да ещё на отшибе. Только свои алкаши…
Было видно, это была больная тема для Пермякова. Похоже, житье в этих трущобах изрядно вымотало его.
– Ну, вот в эти дни только ваши милиционеры и заходили. То понятых искали, то самого Бекетова. Когда только вы приберете его окончательно! Надоел уже! Недавно один мой пассажир, такой же, как Бекетов, вместо того, чтобы рассчитаться со мной за проезд, пистолет достал газовый и давай, дурак, из него палить, лишь бы не платить.
Лицо у Пермякова стало строгим, и он беспокойно зашевелился на диване.
«Да, – подумал я сочувственно, – его хлеб достается ему нелегко».
– Но я уже научился по одному внешнему виду клиента определять, что мне можно ожидать от пассажира – хороших денег или удавку на шею. Много говорят лицо человека, его глаза. Много…
Пермяков, видимо, понял, что он вторгся уже в сферу следователя, поэтому взгляд, который он мельком бросил на меня, стал несколько неуверенным. Но встретив заинтересованность, продолжил:
– Когда ошибка может стоить таксисту жизни, невольно становишься психологом и физиогномистом. Я научился видеть, что переживаемые человеком страсти накладывает на его лицо определенные морщины – длинные на лбу или, сеточкой вокруг глаз, извилистые у рта или глубокие у крыльев носа… Я знал, что вы заинтересуетесь моей информацией. Мне самому это как-то необычным показалось – все менты… – Пермяков зажал себе рот ладонью и поправился, хитро улыбаясь… – милиционеры. Приходили сюда все в одинаковой, в общем-то, форме. Да не по одному человеку, а по двое. А когда был обыск – их тут как собак нерезаных… – Пермяков снова коротко взглянул на меня… – много, в общем, было. А в одиночку ходят следователи,– он кивнул в мою сторону. – Вот вроде вас. А недавно, еще до обыска, я видел, заходил в наш подъезд один мент, – тут Пермяков уже не делал попыток как-то выразить свое смущение за свою лексику, – не офицер, не сержант, а с портфелем, как следователь, но явно не следователь. Вашего брата, следователя, сразу узнаешь. Вы, извините, больше писаки, чем вояки. Этот же был подтянут, видно было – натренирован. И форма у него такая, омоновская.
– Какой портфель, кожаный?
– Нет, пластмассовый. Не портфель, а «дипломат», чемоданчик.
Все становилось на свои места. Миша! Конечно же, это был зять Корнеевой, «чеченец» Миша!
«Карась сорвётся – щука навернётся!» – вспомнилась мне вдруг очередная прибаутка Зайцева. – «Не поймал карася – поймаешь щуку!»
Вот привязался! Ну ладно, пусть уж лучше коллега Зайцев, чем мельтешение убитого подонка Корнеева, от которого, надо признаться, я уже порядком устал.
Я постарался как можно детальнее отразить в протоколе допроса портрет этого милиционера с дипломатом и затем, для очистки совести, обошел всех жильцов дома, кого застал – не было ли у них таких же гостей? После этого завел свою «десятку» и уехал домой.
Оставалось допросить самого Мишу и провести опознание, показать его Пермякову. И можно будет поменять местами подозреваемых, Бекетова на свободу, а Мишу – в камеру.
Налицо конфликт – пострадавший Корнеев изнасиловал Настю, Мишину невесту. И налицо исполнитель этого убийства.
Мне жаль было этого человека. Подонок Корнеев вполне заслужил, на мой взгляд, своей участи. Вот только неплохой парень и полезный член общества, «служака» Михаил, отправится в тюрьму лет на восемь, а его невесте придется пройти через непростые жизненные испытания.
«Стрелял в журавля, а попал в воробья!» Тьфу! Опять Зайцев!
Прежде чем проводить опознание, я должен был предварительно допросить Мишу. Этого требует уголовно-процессуальный кодекс. По моему заданию Федосеев и Полушкин уже всё приготовили для опознания. Понятые и двое статистов, среди которых должен предстать опознаваемый, уже находились в прокуратуре в специально отведенной для них комнате. Свидетель Пермяков, которому предстояло опознавать Мишу, дожидался следственного действия в райотделе.
Я же допрашивал Мишу. Веденеева Михаила Петровича, 1979 года рождения, милиционера второго отдельного батальона специального подразделения милиции. Это был высокий, худощавый, но действительно натренированный юноша. Он был подтянут, широк в плечах. Одет в синюю форму, о которой упоминал в своих показаниях Пермяков. Согнувшись на стуле, он сцепил между собой кисти рук, вытянув их вперед и опираясь локтями о свои колени. Взгляд его стал напряженным, но ясным, лицо открытым и немного бледным. У него был вид обреченного на казнь человека, смирившегося со своей участью. Глядя на него, мне захотелось услышать от него ложь, вранье. Захотелось, чтобы он малодушно изворачивался, перекладывая вину на всех своих близких, только чтобы выгородить и спасти себя любимого. Так мне было бы легче вывести его на чистую воду и отправить в следственный изолятор. Но вместо этого, бледнея все больше и больше, Веденеев сам признался в убийстве Корнеева.
– Я отомстил за изнасилование Насти, своей невесты, – сказал он приглушенно. – Пистолет привез из Чечни, где специально раздобыл его для этой цели, находясь в служебной командировке. Приехал из Грозного, тайно отлучившись со службы. После убийства сразу же вернулся в свою часть.
– Из какого оружия Вы стреляли в Корнеева?
– Из «Макарова».
– Сколько выстрелов произвели?
– Точно не помню. Был очень взволнован. Кажется, два.
– Видел ли вас кто-нибудь в Екатеринбурге в это время?
– Да, видели. И Светлана Андреевна и Настя. Хотя, наверное, по понятным причинам, они будут это отрицать.
– Каким образом у вас появилась информация о том, что 20 апреля в 6 часов Корнеев с дипломатом, наполненным деньгами, проследует от своего дома к машине?
– Человека, который представил бы мне эту информацию, нет. Соучастников в этом убийстве у меня не было. Действовал я один. А интересующие меня сведения я получил, фильтруя и анализируя всевозможные сведения вокруг семьи Светланы Андреевны. Это сделать мне было не сложно. Я ведь там жил… Общался постоянно и с самим Корнеевым… Вот от него самого, кажется, и узнал о предстоящей сделке в Челябинске.
– Расскажите подробнее, как складывались взаимоотношения у вас с пострадавшим Корнеевым. Вы продолжали общаться с ним после совершенного им изнасилования вашей невесты?
Веденеев бросил на меня быстрый взгляд и, поменяв позу, уперся руками в бока и, сжав губы, устремился своим взором в окно. Помолчав, произнес:
– С самого начала я понял, что мне будет непросто налаживать отношения с Корнеевым. Я ведь тогда всего не знал и считал его отцом Насти. Мне, конечно, хотелось установить с ним хорошие, родственные отношения. Но я сразу натолкнулся на непонимание со стороны Корнеева. Он ко мне по имени-то никогда не обращался. Все мент, да мент. «Ну что, мент, доставай «Кент», покурим». Все в таком духе. Смешочки да шуточки и все какие-то недобрые. Когда уезжал в Чечню, он всегда заказывал мне скальп «духа». Я думал, что это он так шутит. Но когда я возвращался из командировки, он спрашивал меня серьезно: «Привез скальп чечена?» Но потом, видя мою реакцию на это, встречал уже по-другому. При виде меня вместо «Здравствуй», только руками взмахивал, так, театрально, – Веденеев всплеснул руками, изображая Корнеева. – «Это что? – говорил, – не успел уехать – снова домой? Так и растащат нашу Родину по углам, пока вы тут сопли жуете, да в мягких вагонах раскатываетесь». Мне не нравилось, что он Светлану Андреевну за человека не считал. Настю вообще не замечал, как будто ее и не существует…
Веденеев после своего признания, прислушиваясь к тишине кабинета, пока я записывал его показания в протокол, казалось, успокоился. Взгляд его уже не был таким напряженным. Я заметил, что Веденеев обводит глазами кабинет, с мальчишеским любопытством останавливаясь взглядом на вывешенных на стенах фотографиях – изображенные там преступники с понуро склоненными головами показывали мне, указывая своими перстами на что-то в стороне. Я же на этих фотографиях строго, с укоризной, на них взирал. Это были снимки проведенных мною в разные годы так называемых выходов с убийцами на место преступления. Мне казалось, что ряд этих фотоснимков с изображением раскаявшихся и припертых к стенке преступников будет оказывать определенное психологическое воздействие на допрашиваемых. Вот и с Веденеевым предстояла такая же проверка его показаний на месте преступления.
Я без всякого энтузиазма записал все его показания. При этом меня распирала злость и досада на этого Мишу. Я отлично понимал, что не он убийца. Но с этим его заявлением дело серьезно осложняется. Особенно если он будет твердо стоять на своем. Незаметно отлучился из своей части в Чечне… А затем также незаметно вернулся… Что за глупость! А эту глупость придется по-настоящему проверять. Времени-то сколько уйдет на это!
– …Куда вы дели орудие преступления? – спросил я, ожидая услышать какую-нибудь трудно-проверяемую, нереальную версию.
– Пистолет я тут же обтер полой куртки и закинул в сторону, в кусты. Пистолет в одну сторону, обойму с патронами – в другую.
«Ну, конечно!» – подумал я устало, – «и пистолет и обойму давным -давно уже подобрали глазастые бабушки и продали где-нибудь на толкучке».
После проведения опознания, где Пермяков уверенно опознал милиционера, я задержал Мишу и отправил его в изолятор временного содержания. Предстояло проверить его показания.
"Не всякая пуля по кости, иная и по кусту"– снова навязчиво всплыли в памяти слова следователя Зайцева.
Но если Миша угадает в ходе проверки показаний, покажет, где лежал Корнеев и откуда стреляли, то пуля придётся аккурат ему самому в лоб. Что-то изменить по делу уже не удастся.
http://www.proza.ru/2012/03/24/434 (продолжение)