Мир настолько велик
на сколько велико наше сознание
- Замечательно! – сказал Иноземец, обращаясь как бы к мечу, который он вертел в руке.
Кузнец Салип вежливо улыбался.
- Здесь половина денег за два меча. Вторая половина будет по завершению, - Иноземец протянул позвякивающий мешочек.
Салип благодарственно поклонился, забрал из рук иноземного господина свой меч, выкованный несколько лет назад по случаю рождения внука. Само собой, внук ещё лет восемь не сможет уверенно держать в руках этот меч, Однако кузнец не был пророком, чтобы знать, сколько ему ещё отмеряно жить. Судьба его могла быть не очень длинной, а меч останется на века.
И вот, совершенно случайным образом, меч этот внуков пригодился, когда к кузнецу заявился иноземный господин, сказав, что много слышал об оружии, выкованном Салипом, и даже видел в работе. Его, мол, это оружие очень заинтересовало, и он возгорел желанием заполучить себе такое же, а именно меч, и лучше сразу два. Иноземец спросил: а есть ли у него, Салипа, ещё мечи. Кузнец ответил: «Есть, конечно, сейчас принесу». И принёс. И показал. Меч, выкованный для внука, господину очень понравился, но продать его Салип не мог, потому что он уже не принадлежал ему. Однако Иноземец и не просил об этом – он заказал изготовить ему два совершенно новых.
У Салипа давно не было таких хороших заказов. Война местного королевства Клей с орденом Хлан давно кончилась, а с соседними государствами король Траннилкрал жил мирно, можно даже сказать, благодушно. Особенно сдружился он с королём соседней Калимии, который, по-добрососедски, и подсобил Траннилкралу поставить на место докучавший орден Хлан. Места ордену на земле не оказалось, а посему изведён он был почти под корень.
В мирное время местной знати мечи не требовались – для дуэлей удобнее использовать лёгкие и изящные шпаги. Таскать тяжёлые мечи повсюду за собой охотников было не много.
Но не потому Салип согласился выковать два меча для господина, которого прежде не видел, и слыхом о котором не слыхивал. Даже в бытность войны с орденом, Пятилетней войны, а также множества мелких конфликтов, произошедших в последние десятилетия, кузнец не всегда брался за выполнение заказа. Если заказчик Салипу не нравился – казался через чур кровожадным или попросту дураком – он придумывал какой-нибудь благовидный предлог для отказа. К своим мечам Салип относился почти как к детям. Ему не хотелось, чтобы творением его рук снискали себе славу не на поле брани, а в тавернах на хмельных пирушках, или же в клановых разборках обагрялись кровью ни в чём не повинных жертв.
Господин, заказавший Салипу два «прекраснейших» - как он сам выразился – меча, показался ему хоть и странным, но заслуживающим доверия. А странным в нём было вот что. Без всякого сомнения, господин знал об оружии много. В разговоре с ним, даже Салип смог почерпнуть для себя кое-что новое. И теперь, когда этот господин сделал в воздухе несколько нарочито неуклюжих движений, кузнец удостоверился, что и в практической стороне данного дела он весьма искусен. Неуклюжесть движений была столь тонка и даже по-своему изящна, что не могла быть замечена неопытным взглядом, она была ориентирована именно на опытного бойца. А уж чтобы распознать нарочитость этой неуклюжести, надо было быть настоящим мастером.
И, тем не менее, господин не походил ни на воинов, которых приходилось встречать кузнецу, ни на их полководцев, ни даже рыцарей орденов, среди которых встречались весьма странные личности. Он был искусен и добр одновременно. Салип на это искренне надеялся.
Кузнец смотрел на Иноземца и думал: одет солидно, как скромный аристократ, или же, как купец со вкусом. На вид ему было лет тридцать, может чуть больше, а опыта в глазах – как не у каждого старца. Во всяком случае, у него, Салипа, такого опыта не было, хотя вот уже несколько лет, как он имел полное право причислять себя к когорте старцев – будь они не ладны! Волосы у господина были тёмные, но не чёрные как у местных жителей. Зелёные глаза излучали уверенность. Правильная осанка, подтянутость жилистого тела говорили о хорошей физической форме. Тщательно уложенные волосы и манеры же намекали о благородном происхождении. Ухоженное аристократическое лицо его нельзя было назвать красивым, но всё же оно было приятным.
- И что же господин собирается делать с мечами? – осторожно спросил Салип.
- Для начала пойду отделю пару болтливых голов от остальных тел их обладателей, - серьёзно сказал Иноземец, и, спустя мгновение, негромко рассмеялся. – Шучу.
Кузнец улыбнулся, но вопросов задавать больше не стал.
- Да не бойся ты, Салип, твои мечи, скорее всего, никогда не отведают человеческой крови. Во всяком случае, я на это надеюсь.
Кузнец промолчал.
- Каков тебе нужен срок для завершения работы? – спросил Иноземец.
- Месяца три, господин. У меня ещё есть неоконченный заказ…
- Не спеши, Салип. Не стоит сразу приступать к моим мечам. Лучше хорошенько подготовься.
- Как скажете.
- Я заплачу дополнительно столько же, если ты мне разрешишь приходить к тебе сюда каждый день и один-два часа просто быть в кузнеце. Первый месяц каждый день, а потом не чаще одного раза в неделю.
Тут кузнец задумался. Он прекрасно понимал, чем это чревато. Деньги, конечно, господин предлагал немалые, совсем немалые, но открывать секреты неизвестному человеку очень уж не хотелось. И дело вовсе не в меркантильных интересах – не боялся Салип конкуренции. Ведь этот человек всё равно не местный, уедет в свой край и пусть с высшей помощью кует там мечи. Кузнец не желал, чтобы секреты хорошего оружия попадали не «тем» людям.
- Салип, мне не нужны твои секреты. Я не буду рядом, когда ты делаешь что-то, чего ты не хочешь показывать. Мне достаточно быть рядом, когда ты, например, раздуваешь печь или выковываешь подкову. Объясню зачем мне это нужно. Ты лучше меня знаешь, что каждый меч обладает своим характером. Я хочу, чтобы мечи, которые ты мне будешь изготавливать, были похожи на меня. Для этого тебе надобно лучше узнать меня. Правильно я говорю?
- Правильно, - осторожно ответил кузнец.
- Ты согласен на такую сделку?
Салип для солидности помолчал и ответил:
- Согласен.
- Ну,… - вздохнул Иноземец, понимая, что разумных оснований дальше топтать полы салиповой кузни у него больше нет. - Пойду я. Спасибо тебе, Салип, - у тебя лучшие мечи. Возможно даже во всём мире.
- Спасибо, господин, - кузнец слегка поклонился, насколько ему позволяла гордость.
Иноземец в последний раз оглядел комнату. На стенах висели всяческие предметы для сельскохозяйственной и прочей деятельности из области народного хозяйства. Вдоль стен, где на полу, где на верстаках, лежали металлические заготовки. Из соседней комнаты тянуло жаром – там находилась, собственно, кузня и в печи пылал огонь.
«Хорошо-то как», - подумал Иноземец. – «Кузница… Здесь всё так просто и понятно. Пожалуй, это можно было бы сделать ремеслом всей жизни. Можно… Но не сейчас». Ему было хорошо от одного осознания присутствия в кузне мастера. Давно он искал мастера, способного выполнить его заказ, очень давно. И вот, теперь, кажется, нашёл. Похоже, сам кузнец ещё не знает, что… Впрочем, пока это не важно.
Иноземец вышел в открытую дверь. Летнее солнце ласково заливало светом двор. Чуть слева стояла изба, в которой жил кузнец с семьёй. Справа - длинный сарай тянулся до самых ворот. По двору в задумчивости бродило несколько кур. У двери в кузню топтался парнишка лет пятнадцати, сухощавый и невысокий. Он слегка поклонился вышедшему господину. В ответ господин кивнул и сказал:
- Великой радости желаю (В краю кузнеца Салипа приветствуют друг друга словами «Радости желаю», «Великой радости желаю» и тому подобными, в зависимости от того, на что у кого хватит фантазии и словарного запаса).
От неожиданности парнишка что-то замямлил, но, собравшись, отчеканил:
- И вам, господин, радости желаю!
Лицо Иноземца приняло высокомерный вид, подобающий лицу господина, и вышло со двора вместе со своим обладателем.
Паренёк зашёл в кузницу. Салип порадовался (то есть поздоровался).
- Не готов ещё твой меч. Чего каждый день тут ошиваешься?
- Да я не за мечом. Я просто так, дядя Салип, - оправдывался парень.
- Заняться тебе, что ли, больше нечем?
- Ага, нечем, - лицо паренька озарилось улыбкой. – Маллмей уехал к своему другу в Нахи на месяц. Так что…
- Пашам, ты бы отцу своему помогал по хозяйству. Живёшь как бездельник.
- Дядя Салип, ты же знаешь, что я и рад бы помочь отцу, да…
Парень развёл руками.
Салип замолк. Он знал. Знал, как суров отец Пашамкера, хозяин небольшой таверны на окраине города. Бросить своего старшего сына на произвол судьбы ему мешала скорее не жалость, а чувство вины за смерть матери, которая умерла вскоре после неудачного падения, случившегося во время очередной их ссоры. Из-за чего случился тот злополучный конфликт, Пашамкер не знал – он тогда был слишком мал, чтобы хоть что-то понимать в делах взрослых. Отец его с удивительной лёгкостью находил поводы для скандалов. Недостаточно горячий фоль (Фоль – местная трава, аналог чая. Обычно имеет сладковатый привкус) – скандал. Слишком горячий фоль – разбитая чашка.
Когда умерла мама, Пашамкеру не было десяти лет. Довольно быстро отец нашёл новую хозяйку дома – Машлинну, которая уже успела пополнить их семью двумя отпрысками, доведя общее количество до четырёх. Пашамкер лично против Машлинны ничего не имел. Скорее он испытывал к ней чувство жалости, ведь теперь гнев отца адресовался ей.
Смерть матери пролегла бездонной пропастью между Пашамкером и его отцом. Отец мстил ему за собственное чувство вины, ему казалось, что сын каждым своим взглядом укоряет его за содеянное. А Пашамкер мстил отцу за его злобу и глупость, мстил тупым отчуждением и взглядом, укоряющим за смерть матери.
Поэтому отца не сильно беспокоило отсутствие старшего сына. Его вполне устраивало, что тот постоянно пропадал у своего учителя фехтования Маллмея. Правда, это не мешало ему обзывать сына бездельником, что Пашамкеру, в свою очередь, не мешало выпрашивать у отца денег.
- Дядя Салип, а давай я к тебе помощником наймусь? – без всяких видимых причин осенило Пашамкера.
Кузнец не был готов к такому повороту событий, поэтому некоторое время провёл в молчании, натачивая бруском серп.
- Мне много не надо…
- Не в этом дело, - перебил кузнец. – У меня давно не было помощника – лет пять, с тех пор как орден победили…
- Ну и что? Работы у тебя много, вместе мы сделаем больше, а много платить мне не придётся.
Но кузнеца увещевания Пашамкера не вывели из раздумья.
- Видишь ли, Пашам, мне уже больше года никто не заказывал мечей… До тебя. А тут ещё этот господин заказал сразу два. И ты ещё вызываешься в подмастерья. Уж не ждать ли войны?..
- А что это за господин?
- Да кто его знает…
Кузнец закончил точить серп и теперь осматривал косу – наступала пора сенокоса.
- Как его зовут? – не унимался Пашамкер.
- Не знаю, - равнодушно отозвался Салип
- Как это не знаешь?
- Да вот так, очень просто – не знаю. Я не спросил, а он не сказал.
- Странно… - задумчиво протянул Пашамкер.
- А к чему мне его имя? Если захочет, чтобы я знал – сам скажет.
- А зачем ему мечи?
- Пашам, ты что же думаешь, я тут всем клиентам допросные устраиваю?
- А почему бы и нет? – рассмеялся Пашам. – Калёную кочергу в рыло и все секреты королевства твои.
Пашам не покинул кузнеца, покуда тот не дал согласие взять его в подмастерья, но только для изготовления меча по его собственному заказу. Конечно же, заказом это было трудно назвать – просто Салип по старой дружбе (с пятнадцатилетним-то сорванцом) согласился выковать первое настоящее оружие в жизни парня за довольно небольшие деньги.
В городе разгоралось лето. Хотя, впрочем, разгоралось оно не только в городе Манниум, но и во всём умеренном поясе южного полушария мира, не догадывающегося о своей шарообразности.
По местным меркам Манниум был большим городом – его населяли около трёхсот тысяч человек. Всего несколько городов этого мира превосходили его по размерам. При почти полном отсутствии канализации маленькие города походили на маленькие сточные ямы, большие - на большие сточные ямы. Аборигенов спасало только то, что они ко всему этому уже привыкли.
На центральной площади Манниума находились такие важные учреждения как Совет (в который входили только знатные или богатые граждане королевства), торговая гильдия и университет. Совсем рядом – за Королевским садом – находился Королевский дворец.
Дома в центре города были преимущественно двух – четырёхэтажные, из каменных блоков, с небольшими окнами, закрываемыми ставнями. Они плотно прижимались друг к другу, словно боялись открытых пространств. Главные улицы были сплошь вымощены булыжником так, что ни одной травинки не пробивалось сквозь него к солнцу. На улочках ближе к окраине можно было увидеть частные сады и даже деревья, растущие около дороги. В полисадниках богатых домов росли цветы, на скамейках томились молодые барышни в летних нарядных одеждах. Надо заметить, что в королевстве Клей не в моде были пышные и крамольные наряды. Скорее всего, причиной были высокие подати на гужевой транспорт. Езда верхом не облагалась податью совершенно, а скакать в пышном платье на коне было очень неудобно. Небольшие повозки облагали незначительно. А вот с кибиток торговцев и карет драли три шкуры. Бесплатные кареты были разрешены только высшим чинам, да ещё некоторым приближённым к королю, потому что просто никто не решался их наказать. Прежний король Прафсан, приходящийся дедушкой действующему королю Траннилкраллу, - стоит сказать: очень популярный среди народа король, - дабы сделать улочки Манниума более безопасными и свободными, запретил использовать гужевой транспорт ради «праздных прогулок». Поэтому, даже богатые модницы вынуждены были пользоваться верховой лошадью.
Здания центральной площади Манниума, называемой просто Площадь, были построены в разных стилях, но при этом создавали вполне гармоничную картину. Трёхэтажное здание Совета – помпезное и суровое одновременно: прямые каменные стены готическими зубцами наверху впивались в небо. Широкая лестница из белого мрамора вела к массивным дверям в 4 метра высотой. У входа дежурило несколько караульных.
Если смотреть на Совет прямо, то справа от него к Площади примыкал Университет. Фасадная часть его тоже была трёхэтажной, но дальше третий этаж пропадал. Окна в Университете были большие, этажи высокие. Витиеватые карнизы и барельефы выполнены со вкусом. По всему было видно, что здание строили с умом и любовью. Иноземец буквально видел как среди рабочих, обтёсывающих камни и наводящих раствор, ходит человек с добрыми, но горящими глазами. Чуть ли не каждый камешек он проверяет собственноручно, будто это не казённое здание, а его личный дом. Вход в Университет был украшен колоннами и статуями. На ступенях даже в выходные дни толпились студенты.
Через Площадь на Университет смотрело здание Торговой гильдии. Оно было четырёхэтажным, но довольно узким. Сбоку к основному зданию была прилеплена двухэтажная пристройка, заворачивающая на прилегающую к Площади улицу. Здание Гильдии было наименее помпезным из всех сооружений Площади. Видно было, что строилось оно из коммерческой необходимости. Посоревноваться в изысканном вкусе и величиной своего благосостояния богатые горожане могли на собственных особняках.
Иноземец перевёл взгляд на Храм, что располагался напротив Совета, чуть ближе к Университету. Это необычное здание представляло собой огромный прямоугольник, украшенный в готическом стиле, но при этом покрытое множеством золочёных куполов, сливающихся в один большой. Колокольни, минарета или чего-то в таком роде, у Храма не имелось. Зато перед входом стояла небольшая постройка, в которой всякого входящего «очищали» от всего мирского. Иноземцу этот обряд понравился настолько, что в первых же день он прошёл его трижды. Причём последний раз после прохождения «очищения» он даже не стал заходить в Храм. Несмотря на принадлежность Храма религии суурпан (что означает вера в Единого), вход в него разрешался людям всех верований.
Процедура очищения выглядела так: сначала попадаешь в сильно накуренное благовониями помещение, в котором только и думаешь о том, как бы из него поскорее выбраться. Далее попадаешь в просторное прохладное помещение, где тебе сразу же брызгают с лицо прохладной водой. Желающие могут умыться. В этом же помещении, но чуть дальше, происходят песнопения: петь могут как маленькие дети, так и взрослые служители культа. Иноземец не смог выявить систему, согласно которой выбирались певцы, но предположил, что служители определяли на какой лад лучше настроить верующих в зависимости от дня или характера службы – детскими ангельскими голосами мальчиков, трогательными – девочек, или же раскатистым басом бородатого храмина (Храмин – служитель культа в религии суурпан).
Сразу за Храмом протекала река Мана, название которой и было закреплено в названии города (Манниум на местном языке означало «город на реке Мана»). Река была шириной около от 30 до 50 метров. Через неё были перекинуты несколько мостов, связывавших правобережную часть города с более маленькой левобережной. От Храма, вдоль Университета и дальше, до Горбатого моста шла ухоженная набережная, вдоль которой в районе Университета был небольшой парк.
На площади часто устраивали казни и прочие увеселительные мероприятия. Вот и в этот выходной день (каждый десятый день) власти решили потешить подданных казнью парочки «нехороших» людей.
Иноземец, поняв, что за действо сейчас будет разворачиваться на площади, побрёл подальше от толпы, в сторону увеселительных заведений.
«В чём же провинились те бедняги на эшафоте» - думал господин. – «Преступники ли? Революционеры? Или просто инакомыслящие? Интересно, за что в этих краях отправляют на тот свет?»
В таверне пахло весельем и спиртным. Отчего-то Иноземец сразу понял, что заказывать еду здесь не следует. К тому же, он был ещё не достаточно хорошо знаком с местной кухней – с горем пополам он подобрал себе сносное вегетарианское меню в том постоялом дворе, в котором он остановился.
Иноземец заказал мронг – спиртной напиток вроде вина и занял удобную наблюдательную позицию в углу. Подобные заведения как нельзя лучше подходят для изучения обычаев аборигенов – во все времена и во всех народах искусство пития являлось мерИлом душевного и ментального родства. Сложно заниматься серьёзными делами без страха позорного провала, а то и физического унижения, если не знаешь, каким именно образом местный народ привык приводить себя в непотребное состояние.
Два существа, ещё с час назад бывшие людьми, чрезвычайно бурно выясняли отношения. Здоровяк, подпиравший дверной косяк на входе, - вышибала, иных мнений тут быть не может – наблюдал за развитием событий с лёгким интересом. Его улыбка говорила: пока порезвитесь, ребята, а потом порезвлюсь я.
Иноземец не имел особого желания принимать участие в данном действе, но так уж получилось: не мог он игнорировать летящую в него еду, пару секунд назад лежавшую на тарелке одного из балагуров. От котлеты он успешно увернулся, но вот у овощей, по цвету и форме напоминавших капусту, зона поражения была слишком велика – пара маленьких кусочков попали в рукав. Зато господину, сидевшему за Иноземцем, повезло меньше – полпорции до него долетели благополучно.
Вполне возможно, что именно степенью морального и физического урона была вызвана такая разница в реакции двух пострадавших. Если Иноземец лишь снисходительно улыбнулся и стряхнул с себя кусочки «капусты», то недовольный бородач завёлся будь здоров. Роста он был невысокого, потому, встав со стула (а вернее – отшвырнув стул), не сильно увеличился в размерах. Быстрым шагом он подошёл к столику обидчиков. Навстречу ему уже спешил вышибала, наконец оставивший в покое дверной косяк.
- Я не знаю кто из вас это сделал, но поплатитесь вы оба! – с жаром сказал бородач.
- И как же? Ты застегаешь нас своей бородой? – ответил один из бедокуров, давясь от хохота, но со стула поднялся.
- Так! Господа! Выясняйте отношения на улице! – подоспел вышибала.
Бородач не удостоил его даже беглым взглядом – он схватил пьяного детину, осмелившегося ему дерзить, за шею, неведомым образом приподнял его над собой и швырнул на стол, не убирая руку. Получилось очень впечатляюще. Даже вышибала проглотил язык и, казалось, уменьшился в размерах. Все посетители трактира разом замолкли, удивлённо раскрыв глаза. Иноземец продолжал заинтриговано улыбаться, слегка приподняв бровь: ни дать ни взять – искушённый зритель из первого ряда, пришедший в театр на комедию.
- Нет. Ты мне по-другому заплатишь!
Очнулся второй бедокур – компаньон по ссоре. Он схватил со стола пустую бутылку. Замахнулся. Ничто уже не могло спасти голову Бородача от сильной гематомы, но в последний момент бутылка выскользнула из руки нападающего и угодила аккурат в лоб вышибале. Тому это, естественно, очень сильно не понравилось. Но, парень он был всё же не глупый, хоть и вышибала, потому приложил обидчика всего два раза: с правой и с левой, чего тому хватило для продолжительного и вынужденного отдыха. Лишь недюжинный ум вышибалы, способный понять, что бутылка ему досталась случайно, спас несчастного от более суровой расправы.
Бородач продолжал держать за горло своего обидчика, а тот, в свою очередь, продолжал испытывать от этого сильные мучения.
- Господа! Здесь не какая-то забегаловка – решайте свои проблемы на улице! – прогремел вышибала, не решаясь вмешаться.
Бородач прекратил впиваться глазами в лицо уже протрезвевшего обидчика и ослабил хватку. Мужчина на столе стал шумно дышать, поворачиваясь на бок.
- Не расслабляйся – расплата ещё не пришла, - сурово сказал Бородач и неторопливо пошёл к своему столику. Проходя мимо Иноземца, он вперился в него взглядом и приподнял морщинки на лбу. Такой взгляд говорил: видишь – я защитил свою честь, да и твою тоже, а ты тут сидишь, трус. На что Иноземец ещё шире улыбнулся и кивнул. Что означал сей жест – не сказал бы даже сам Иноземец.
Возмущённый Бородач забрал свою котомку, оставленную под столом, и, вытерев одежду о скатерть, вышел из трактира. Увидев, что недавние затевалы драки также собираются покинуть заведение, Иноземец не спеша отправился за ними. Нагнал он их уже на улице.
- Не думайте – я не разбираться пришёл как тот бородач, - ответил Иноземец на встревоженные взгляды мужчин. Он замялся. Теперь ему следовало ответить на вопросительные взгляды.
- Будем считать, что каждый получил свой урок, - Иноземец улыбался совершенно по-доброму. – И тот суровый господин тоже получит свой, не сомневайтесь. Я только хочу, чтобы вы не держали на меня зла.
- Да мне не с чего на тебя злиться, - с искреннем непониманием ответил тот, которого Бородач несколько минут назад душил на столе – след на его горле ещё долго будет краснеть.
- Вот и замечательно! – обрадовался Иноземец и вдруг крепко обнял своего обидчика. Это произошло так быстро, что мужчина не успел даже возмутиться. Объятия затянулись на несколько секунд, вызывая в мужчинах всё большее замешательство. Наконец Иноземец отстранился. Он коротко обнял второго, получившего два синяка от вышибалы, пожелал удачи, развернулся и быстро зашагал прочь.
По соседству с таверной, принадлежавшей отцу Пашама, находился постоялый двор «Добрый путник». Не желая попадаться на глаза своему отцу, Пашам часто заходил туда поесть или же просто скоротать время.
Вот и этим выходным и солнечным днём неприкаянная душа Пашама занесла его в постоялый двор «Добрый путник». Лишь переступив порог трактира, находившегося на первом этаже мини-гостиницы, он заметил за одним из столиков Нинилию. Эта девушка поселилась здесь несколько дней назад со странным старичком. Р;ку – парень, стоящий за стойкой, - как хороший знакомый Пашама поделился с ним слухами о том, будто бы этот старичок есть самый настоящий маг. Было ли это действительностью, Пашама интересовало мало. Его больше занимал вопрос: кем же ему приходится Нинилия – дочерью, внучкой, ученицей или любовницей? Но ответа на этот вопрос не знал никто.
Нинилия… Она занимала юношеский ум Пашама с того самого момента как он увидел её в «Добром путнике». Её чёрные волнистые волосы ложились на изящные плечи, сильнее подчёркивая белое лицо, свойственное более южным обитателям королевства, где солнца было меньше. Девушка, по всей видимости, была старше его года на два. Однако такой пустяк юноша не рассматривал как препятствие к началу самого бурного и великолепного романа всех времён и народов, которому в скором времени надлежало захлестнуть страстью молодые сердца Пашама и Нинилии пожизненно, то есть «пока смерть не разлучит их». А смерть – Пашам был уверен – не может оказаться полной засранкой, способной разлучить такую замечательную пару прежде, чем придёт старость, то есть лет в 80 – не раньше.
Сию идиллическую картину нарушало одно досадное недоразумение – Нинилия не знала имени её будущего супруга, и вполне возможно даже не догадывалась о его существовании.
Чтож, время пришло! Учитель Маалмей говорил: «Хочешь быть дошедшим – стань сделавшим шаг, а там будет видно». Пашам решительно шагнул в зал, сделал ещё несколько шагов, уже менее решительных, и повернул к стойке – с пустыми руками негоже идти к своей будущей невесте. Он взял бутылку хорошего мронга и пару бокалов, а затем направился к столику Нинилии, на ходу пытаясь применить на практике секретный метод учителя Маалмея по «укрощению» сердца.
Пашам подошёл. Молча сел. Также молча разлил мронг по бокалам, и, наконец, сказал:
- Я предлагаю выпить за знакомство!
И тут случилось непредвиденное и невероятное обстоятельство. Настолько невероятное, что Пашам не в состоянии был хоть как-то на него среагировать. Бокал треснул в руке Пашама. Он наблюдал как по бокалу с оранжево-золотистым мронгом от верхней кромки ползёт трещина, как она быстро бежит вниз, добирается до того места где крепится ножка, и рассыпается паутиной множества трещинок, как кусочки стекла, избавившись от многолетней, томившей их, скованности, устремились вниз, а вслед за ними последовал и не самый дешёвый мронг, покрывая собой рукав пашамовой рубахи, скатерть и штаны. Девушка рассмеялась.
На помощь Пашаму уже спешила Кларрин – молодая служанка постоялого двора. Она тут же принялась вытирать незадачливого посетителя.
Нинилия грациозно поднялась со стула, и всё ещё хихикая, удалилась. Не ушла, нет, - это слово банально для столь прекрасного существа. Она удалилась вон.
Пашам не собирался так легко сдаваться и расставаться с мыслью о самом прекрасном романе всех времён и народов. На следующий день он опять собирался придти в «Добрый путник». Однако, волею судьбы, он повстречал Нинилию в ином месте. Она стояла в большой толпе, собиравшейся на улице вокруг какого-то кудесника. Тот вытаскивал из пустого ящика то платок, то курицу, то ещё чего-нибудь. Народ одобрительно или же, наоборот, неодобрительно гудел.
Пашам неслышно подошёл к Нинилии сзади.
- Леди, - негромко проговорил он, коснувшись её локтя.
Нинилия встревожено обернулась. Её взгляд пару секунд изучал парня, прежде чем губы тронула саркастическая улыбка.
- Чего тебе надо?
- Узнать твоё имя. Хотя… я его уже знаю… Тогда я хочу сообщить тебе своё! - Пашам обрадовался своей находчивости. – Меня зовут Пашамкер.
- Рада знакомству.
Нинилия улыбнулась и слегка склонила голову.
- Взаимно.
Воздух наполнился томительной паузой.
- Удивительные вещи показывает, - кивнув в сторону фокусника, без особого интереса сказал Пашам.
- Ерунда, - небрежно бросила Нинилия. – Всего лишь фокусы. Никакой магии.
- С чего ты взяла?
- Ни с чего.
Опять возникла нервирующая пауза. Пашам натужно думал, о чём же можно было поговорить с этой девушкой. Неужели в его голове нет ни одной стоящей мысли? Надо что-то, что её интересует… Ага, вот, кажется…
- И как же отличить фокус от магии?
Своим взглядом на Пашама Нинилия будто пыталась измерить степень его глупости.
- Я имел ввиду: как их различить со стороны человеку, не знающему что и как? – уточнил парень.
Нинилия задумчиво посмотрела на фокусника.
- Различить… Несведущему, пожалуй, сложно различить.
- А ты можешь?
- А я, может быть, и могу, - шутливо сказала Нинилия.
- Правда? Откуда?
- От брамбуда (Животное брамбуд во фразеологических оборотах аборигенов заменяло верблюда), - рассмеялась девушка.
- Говорят, что тот старик, с которым ты приехала, маг.
Пашам почувствовал, как слово «старик» покоробило Нинилию.
- Мало ли что говорят.
- Значит, это правда.
Пашам подмигнул девушке – дескать, раскусил он её.
- Да какая разница! – небрежно бросила Нинилия. Она развернулась и, не говоря ни слова, медленно пошла прочь. Обескураженный, но ещё не растерявший запал, Пашам последовал за ней.
- Как это какая разница? Очень даже большая разница. Тогда получается что ты ученица, а не родственница или любовница. Ведь лучше же быть ученицей мага.
- Почему?
- Родственницей, может быть, тоже неплохо, но тебе же не хотелось бы, чтобы тебя считали его любовницей?
- А мне плевать! – с задорным вызовом сказала Нинилия. – А ты не подумал, что я могу быть не ученицей, а любовницей мага?
- Как?.. Ну… в принципе да, возможно, - растерянно сказал Пашам, но потом уверенно добавил: - Но я знаю, что это не так!
- Откуда? Может ты сам маг?
- Нет,.. – лёгкая краснота со щёк Пашама уже не сходила, прописавшись, видимо, надолго. – Я воин.
- Что? Воин? – искренне удивилась Нинилия. – Не смеши меня.
- Это правда! Я умею драться со шпагой, мечом и ножами! У меня есть учитель! Один из лучших воинов Манниума!
На Нинилию это не произвело должного впечатления – снисходительная усмешка не сходила с её губ.
- А тогда с мронгом – это ведь ты сделала? – спросил Пашам.
Вместо ответа девушка лишь хихикнула.
- Ты. Вижу, что ты. А откуда ты?
- Мы из Варибора.
- Далековато. И зачем вас в Манниум занесло?
- Ты не из тайной стражи?
- Мадам, а за такие слова в приличном обществе можно и…
- Ладно! Приличный гражданин… Я вижу, что ты не сыскарь – таких юродивых туда не берут.
Пашам хотел было уже напустить на себя дозу праведного гнева, но Нинилия не дала ему на это времени.
- Рамс ищет одного человека.
Пашам помолчал, ожидая продолжения, но его не последовало.
- Какого человека?
Ответа не последовало. Видно было, что Нинилия колебалась – стоит ли ему об этом говорить.
- Я многих знаю в Манниуме. А мой учитель Маллмей имеет связи в тайной страже. Он когда-то служил Королю и может узнать про кого угодно не только в городе, но и во всём королевстве! – Пашам начал входить в юношеский хвастливый запал. – Так что, можно сказать, тебе крупно повезло, что встретила меня. Я тебе достану сведения про кого угодно…
Нинилия перебила:
- Мы ищем одного могущественного мага. Возможно самого могущественного в королевстве, а может и в мире. Говорят, что он сейчас в Манниуме.
Пашам присвистнул.
- Ну дела! И зачем он твоему… как его…
- Рамсу.
- Точно!
- Думаю, он хочет его убить.
- Весело у вас, магов! И зачем твоему… этому… убивать этого могучего мага? Он ему насолил что ли?
- Не знаю, может и насолил когда-то давно. Рамс не любит про это говорить.
- И как зовут того мага?
- У него много имён, но никто не знает какое из них настоящее. По крайней мере, я не знаю. Рамс, может быть, знает, но не говорит.
- Да уж, не зная имени трудно будет узнать о нём. Как мой наставник вернётся в город я сразу у него спрошу про этого вашего мага.
- И когда он вернётся?
- Через месяц.
- Оооо… Это слишком долго.
По выражению лица Нинилии видно было, что она жалеет о том, что открыла Пашаму тайну своего приезда в Манниум.
- Да ладно, не переживай! В Манниуме есть чем заняться. И месяца не хватит!
Речь Пашама не ободрила девушку.
- Ладно, Нинилия, не переживай, - мы пока поищем его сами. Может быть, он проколется на какой-нибудь магической выходке.
- Нет уж, мне помощники не нужны.
- Ладно, я буду сам искать…
- Даже не смей! – отрезала Нинилия. – Ты можешь нас выдать.
- Хорошо – хорошо, - согласился Пашам. – Тогда тебе придётся за мной присматривать.
- Ах ты ж пройдоха! – улыбнулась Нинилия, неодобрительно покачав головой.
- А ты давно знаешь своего учителя? – Пашам постарался скорее перевести тему разговора, дабы удержать временную победу.
- Почти восемь лет.
За время, которое потребовалось, чтобы добраться до «Доброго путника» Пашам успел получить краткую биографическую справку от Нинилии. Обычно изложение биографии начинается с рассказа о том, когда и где человек родился, кем были его родители и как они воспитывали персонажа повествования. Ничего этого про Нинилию сказать невозможно – она не знала ни своих родителей, ни точного места рождения.
Видимо от несчастливого детства память её, сжалившись, не сохранила воспоминания о первых годах жизни – лишь с пяти лет она кое-что могла припомнить. А может быть, Нинилии просто не хотелось возвращаться в мыслях в своё несчастливое детство, и информация за ненадобностью стёрлась.
До одиннадцати лет она жила в приюте для сирот, который содержала мадам Газетта Ротар – жена знатного вельможи Манниума, с годами помутившаяся рассудком. Приютов для сирот или бродяг больше в королевстве Клей, возможно, и не было – дело это очень затратное, а желающих покормиться задарма – пруд пруди. Так что Нинилии очень повезло, что она попала в этот приют, а не сгинула где-нибудь на улице. Смотрительницы рассказывали, что её принесли к порогу приюта, когда на вид ей было уже около года. При ней лежала записка, на которой было написано одно слово: «Нинилия».
Лет до семи девочку пытались кому-нибудь пристроить, ведь была она красивая и покладистая. Но нигде Нинилия не задерживалась надолго из-за необъяснимых случаев, которые с ней нередко случались: то от крика стекло треснет, то начнёт играться с кем-то невидимым. Она подозревала, что из приюта её тоже скоро попёрли бы за такие «нечистые» проделки, если бы судьба не распорядилась иначе.
В возрасте почти девяти лет в судьбу Нинилии вмешался потомственный маг и кудесник Рамс Калидос. Вмешался решительно, навсегда изменив её будущее. Жил чародей преимущественно в городе Варибор – столице соседнего королевства Калимия, но часто они путешествовали в поисках чего-то или кого-то. Однако это их путешествие стояло особняком, в череде их поездок. Рамс этого не говорил, но Нинилия всё поняла ещё в момент их отъезда. За несколько дней, предшествовавших началу данного приключения, Рамс как-то пришёл домой очень задумчивый, я бы даже сказал – обескураженный. Затем последовала череда пылких бесед с его коллегами-магами, и вдруг он объявил: «Завтра выезжаем. Собирай вещи». Нинилия не спросила: куда и зачем они выезжают, потому что в тот момент это не имело никакого смысла. Спорить с учителем она не привыкла. Да и зачем, если путешествие явно будет важным, а значит увлекательным. А что ещё надо молодой семнадцатилетней чародейке?
Кузнец неспешно постукивал по тому, что в скором будущем должно было превратиться в меч Пашама. Иноземец задумчиво расхаживал по помещению туда-сюда. Пашам сидел в углу и делал вид, что занимается чем-то важным.
- А сам ты, Салип, когда-нибудь воевал? Участвовал в бою? – спросил Иноземец.
- Да. В юности, когда случилась война с рыжими и позже, в Войне Четырёх.
- А в войне с орденом Хлан?
- К тому времени я отошёл от дел. Это была не такая уж большая война, чтобы объявлять мобилизацию, а добровольцем я не пошёл.
На лице кузнеца отразилась некоторая усталость, сквозь которую проступало раздражение. Это не могло ускользнуть от цепкого глаза Иноземца.
- Ты был против той войны?
- Да. Но не потому, что мне нравились плащеносцы. Просто мне надоело это.
- Зато на войне ты неплохо заработал.
Салип на мгновение прекратил стучать кувалдой и посмотрел на Иноземца – уж не укоряет ли тот его.
- Да.
- Тебе приходилось убивать?
- Было дело.
Иноземец опустился на пол, подобрал под себя ноги, посмотрел на Салипа с братской любовью, и начал:
- Ох не думай кузнец, что я тебя в чём-то обвиняю. Когда приходит война трудно не испачкаться в крови. Когда в королевстве правит палач, то очень-очень многие обычные, до того добрые и порядочные, люди, становятся палачами.
Да, этот мир несовершенен, - Иноземец помолчал, как бы оценивая вес последних сказанных слов. Оценил не намного. – Но в чём его несовершенство? В том, что наши деяния отдаются эхом? Нам или чужим людям, или нашим потомкам. Ведь было бы неправильно, если бы реки текли вверх, а, ударив молотком по руке, мы бы чувствовали боль в ноге. У всего есть причина. Так что, мир совершенен.
Но почему же тогда в мире многовато того, что называют злом: войны, убийства, вражда, злоба, ненависть. Много обличий, но корень, как мне видится, один – это эгоизм. Он мешает нам принять что-то внешнее: характер матери, политические взгляды друга или отношение к жизни у соседа. Мы внутреннее противопоставляем внешнему вместо того, чтобы сливаться с миром, растворяясь в создателе.
Мир совершенен – наши действия в нём не всегда совершенны.
- Но разве сделанное нами не является частью мира? – Салип воспользовался молчанием Иноземца, чтобы задать поднявшийся внутри него вопрос, вызвав рябь ума. Такое бывает, когда появляется навязчивая мысль, которая представляется очень важной, и кажется, что если её не высказать, то она где-то потеряется навеки, так и не сделав нас, и наших собеседников, мудрее и счастливее.
- Является, - ответил Иноземец. – Но совершенство целого не гарантирует совершенства составных частей. И вот тут мы попадаем в занятную ловушку: посчитав какую-то часть мира несовершенной, мы можем захотеть переделать её, сделать совершенной. Но зачем? Откуда мы знаем - какой должна быть именно эта вещь или конкретный человек? Может быть, ему надлежит убивать? Или воровать? Но это не значит, что не надо останавливать таких людей. Наш ум кидается в крайности и никак не может остановиться посередине. А середина здесь в чём? В том, что не надо хотеть что-либо изменить – ЭТО НЕ НАШЕ ДЕЛО.
Вот ты, Салип, стоишь сейчас здесь передо мной. Можно, конечно, много спорить о том, кто же на самом деле Салип, и вообще – существует ли он, и где же находится это «здесь». Но… Я тебя воспринимаю сейчас здесь, а всё остальное ерунда. На самом деле имеет значение лишь наше личное восприятие и то, что мы из него извлекаем. И это не означает предпочтение внутреннего перед внешним, а скорее означает перенос внешнего внутрь. Хотя, возможно при этом и внутреннее переносится вовне.
Я же тебя, Салип, воспринимаю таким, каков ты есть для меня, и меч, и кувалду, и печь, и того парня в углу. И у меня не возникает мысли что-то переделать.
Так вот, к чему я это… Меч, и ты это, Салип, знаешь, является лишь продолжением хозяина, и отчасти наделяется духом хозяина. Если хозяин хочет переделать кого-то – выпустить кишки, например, - то меч покорно делает это. Но если хозяин хочет достичь единства с противником и миром – меч выступает орудием единения.
Иноземец замолчал. И только в наступившей тишине Пашам заметил, что Салип перестал стучать кувалдой по заготовке, а сам он уже давно сидит недвижимым и смотрит на чужестранца.
- Господин, вы слишком хорошо думаете о моём… о моих умственных способностях.
- Да я не к твоим умственным способностям обращаюсь, Салип. Душой-то ты всё понимаешь.
Иноземец довольно улыбался.
- Вы так думаете?
Господин не ответил. Молчание затянулось надолго. Сначала Пашам думал, что тот собирался с мыслями, чтобы изречь что-то важное, но потом понял – он просто получал удовольствие. Печь потрескивала углями. Жара грозила стать невыносимой. Салип мерно стучал по заготовке. Стоны металла проникали в самую суть существа и пробуждали там что-то. Может быть, Иноземец знал, что именно и поэтому был так счастлив. Его взгляд был рассеянным, выражение лица – блаженным, а поза – расслабленной.
«Уж не уснул ли он?» - подумал Пашам, как Иноземец вдруг заговорил:
- Я вижу - ты любишь свою работу, Салип.
В голосе не было вопросительных ноток, но, тем не менее, Салип ответил:
- Да, люблю. С тех самых пор как увидел за работой Шарансии, моего учителя.
- Отец был против.
Снова без вопросительных интонаций, и это Салипа немного насторожило.
- Верно. Отец был против. Он хотел, чтобы я стал воином, как и он. Как и мой дед. И дед моего деда. А вы воевали?
Иноземец не ответил. Молчание опять затянулось.
- Я принимал участие в войнах. Или войны принимали участие во мне... Точно можно сказать лишь то, что я бывал в местах, где шли войны. Единственный (Единственный – таким образом обращаются к Богу, Создателю, Творцу, Аллаху… в королевстве Клей) миловал – не свёл меня с войной раньше, чем я поумнел. А с тех пор я уже не мог быть солдатом на войне, потому что стал воином в жизни, в которой война – лишь одна из битв. И победа в войне – вовсе не означает победу в личной битве. Да и битвой это не назовёшь. Это – путь. Порой он проходит сквозь войны, порой сквозь унижение, а бывает и сквозь возвеличивание. Главное – не задерживаться в пути.
Иноземец смолк.
«Единственный! Как они переносят такую жару?! Салип-то, понятное дело, привычен, но этот… сидит, и даже капли пота не видно.» - мучился Пашам.
- Да уж, - промолвил Иноземец. – Жарко тут у тебя. Пора мне убираться восвояси.
Он встал, попрощался и освободил помещение от своего присутствия.
- Он опять не сказал как его звать, - констатировал сей факт Пашам.
- Я же его не спрашивал, вот он и не сказал, - ответил Салип.
- А почему не спрашивал?
- А зачем?
- Ну, ведь, интересно же.
- Если тебе интересно – сам у него спроси.
Пашам пробурчал в своём углу что-то нечленораздельное.
На следующий день Пашам с Нинилией отлично отобедали в «Добром путнике». Не в смысле хорошо пожрали, а скорее мило побеседовали, по-дружески. Пашам рассказал Нинилии про свою жизнь, про семью, про город. Последнее Нинилию интересовало больше, а именно: не знает ли он в городе сильных магов. Пашам сказал, что в Манниуме магов как климансов нерезаных(Климансы – небольшие почти бескрылые птицы, которых во множестве разводили в королевстве Клей (да и не только) для получения яиц и мяса). Он назвал несколько наиболее известных. Нинилия покачала головой – Рамс всех их уже проверил.
- Ещё слухи ходят про профессора Барренса, декана факультета природных явлений в Университете. Говорят, раньше он был сильным магом, но последние годы такого грешка за ним не замечали.
- Он постоянно живёт в городе?
- Не знаю, не следил за ним. Но, думаю, что если бы часто и надолго отлучался, то его бы давно уволили из Университета.
- Ясно. – Нинилия поморщила носик. – Наш маг… В смысле тот, кого мы ищем, - не местный. По крайней мере, последние несколько лет он не был в этих краях. Но с деканом этим было бы интересно пообщаться…
Пашам рассчитывал на такую же милую беседу и в следующий день, для чего он и пришёл в «Добрый путник» около полудня. Просидев часа два, он осведомился у Р;ку про Нинилию и её спутника – тех не было с утра. Пашаму это не понравилось. Внутреннее чутьё, которому он не раз опрометчиво не доверял, забеспокоило его. Ещё немного посидев, Пашам отправился куда глаза глядят, то есть – в никуда..
Продолжение следует.