El Choclo

Поезд стучит колёсами по чёрным невидимым рельсам. Стоит глубокая ночь. Мне не спится. Тьма объемлет широкое тамбовское поле и только где-то на горизонте слабо светятся огоньки. Наверное, там деревеня. Неужели и здесь живут люди? Прямо здесь, в неведомом мне месте, под этим звёздным небом, среди чернеющих сонных полей, стоят чьи-то дома и для кого-то это место - родной дом, из которого уже никуда не нужно ехать... Странно. Странно и почти невместимо для жителя мегаполиса. Я лежу на животе и, вытянув шею, смотрю из непроглядного мрака своей верхней полки. Мужчина, спящий внизу, сильно храпит, а его соседка мучительно ворочается. В блеклых отсветах случайного фонаря, свисшего над переездом, мимо которого проходит наш поезд, я вижу их тела, замотанные белыми простынями. Впрочем, я почти не слышу этой возни и храпа - в моих ушах наушники, а в наушниках - старая Катерина Валенте поёт причудливое El Choclo, песенку из далёкого детства. Что-то делает со мной эта музыка. Услышанная впервые в безумно давние времена, манит она меня, зовёт за собой куда-то, в другую ночь другой страны. Где-то там, за ночным океаном, в недостижимой дали, задорно перешучиваются скрипка с аккордеоном и маленькое ночное кафе Буэнос-Айреса, освещённое цветными огонёчками, смотрит за танцующей парой. А потом - другое. Ещё более далёкое, ещё менее достижимое - ранняя весна, старая-старая дедовская дача. Она стоит на горе и я вижу вниз, по обширному склону - сады, ещё серые, ещё прозрачные, но уже готовые взорваться белым морем яблоневого цвета, и ещё дальше - синь огромной реки, разлившейся водохранилищем до самого горизонта. Свежий ветер, позднее утро, ранняя весна... Боже мой! Боже мой, что ты делаешь со мной, Катерина... Лёгким внезапным весёлым ветерком ты вносишь с собой в это душное ночное купе забытые напрочь образы, они повисают в пространстве, они кружатся надо мной, обволакивают меня словно дым. Твоя песенка дурманит мою душу, крутит её в ритме старой-старой мелодии. И кружится моя душа, и мечется, желая вырваться из  тела, бессильно качающегося в такт стучащим колёсам мчащегося поезда... Я лежу и, кажется, плачу. Я плачу и, кажется, думаю: Господи! Простишь ли Ты меня, грешного дурака, за свои вот уже скоро как сорок лет, так ни хрена и не сделавшего...