Посвящается Бу, маленьким мальчикам, девочкам и нашим родителям, которые так безгранично в нас верят
ххх
Сбылась мечта! У меня будет пианино! Ура! Родители уже освободили для него в нашей «хрущобе» место. Пианино едет из Минска. Там живет мой дядя - бывший фронтовик и военный комендант немецкого города (забыла название), а ныне – начальник профсоюза гарнизона. Он «достал» для меня пианино, и теперь оно едет к нам на Урал в контейнере. Я считаю дни.
И вот. Прихожу из школы, а оно стоит. Уже привезли. Сейчас придет настройщик. Пианино черное, блестящее, я даже вижу свое отражение на боковой крышке. Называется «Беларусь». Все! Теперь у меня уже есть пианино! Ура!
Настройщик уходит. Батя откидывает крышку и виртуозно - двумя руками (!) исполняет собачий вальс. На слух. Батя еще и поет хорошо. Особенно здорово у него получается «Прощай, любимый город».
Через два дня мама ведет меня в дом культуры железнодорожников – в музыкальную школу. Учительницу зовут Марина Михайловна. Она сажает меня за инструмент. «Ну сейчас я, наконец, заиграю», - предвкушаю я. Но не тут-то было. Марина Михайловна предлагает мне взять в руку воображаемое яйцо и, «не выпуская его», положить пальцы на клавиши. И так на протяжении целого урока!
Дома учиться интереснее: батя учит меня играть «Собачий вальс», и через неделю дней мы "тумкаем" с ним уже «в четыре руки», правда, не всегда точно попадая в нужные клавиши.
А с Мариной Михайловной мы все еще на стадии «яйца», но скоро перейдем к гаммам.
С батей учиться веселее. Мы уже подбираем фронтовые песни, распеваем их на два голоса, да еще и аккомпанируем себе при этом «в четыре руки».
Что-то мы застряли с Мариной Михайловной на стадии гамм. Наверное, навсегда. Какая тоска...
Сегодня батя сказал: «А не замахнуться ли нам на «Полонез» Огинского? Ты ведь уже знаешь ноты! «Полонез» Огинского – великая вещь! – он поднимает вверх указательный палец. – Это тоска композитора по родине. Знаешь, как он тосковал? Сочинял свой «Полонез» и плакал». Я потрясена. «Да, мы будем разучивать «Полонез», - взволнованно говорю я бате. «Только запомни, это тебе не просто «тумкать», это - «тоска по родине»! – предупреждает батя. «Конечно! – соглашаюсь я и обещаю, что буду очень стараться.
Проходит две недели. Я, пока еще очень медленно, играю бате по нотам «Полонез». Он плачет: переживает за Огинского, который так тосковал по родине. А я счастлива. Хотя композитора тоже жалко.
Марина Михайловна снова ругает меня за гаммы. «Ты совсем не занимаешься дома! - говорит она мне. – «Буду вызывать твоих родителей».
Сегодня у нас гости. Пришел полковник с женой, тоже фронтовик. Батя едва выдерживает, чтобы сразу, с порога не объявить: «А сейчас мы вам сыграем «Полонез» Огинского!». Но приходится соблюдать этикет. Сидеть за столом, кушать и разговаривать. И вот он настал, этот момент. У бати блестят глаза, голос прерывается от волнения: «А сейчас мы вам сыграем «Полонез» Огинского!» Полковник с женой хлопают. Батя радостно бегает по комнате. Я встаю из-за инструмента и кланяюсь, как настоящий музыкант. То, что мы с батей уже разучиваем вальс «Осенний сон», пока держим от всех в секрете. Потому что освоили всего несколько первых тактов.
Назавтра родителей вызывают в музыкальную школу. Я стою, опустив голову и разглядывая пол. Марина Михайловна жалуется маме, что я в ее классе самая отстающая и совсем не играю гаммы дома. Мама осуждающе глядит на меня, я отвожу глаза в сторону, и тут как раз подходит батя. Он слегка припоздал, но зато успел услышать самое главное. У него же отличный, музыкальный слух, а голос у Марины Михайловны громкий, так что слышно в коридоре, и тем более, когда она сердится.
- Как это «не занимается дома»? – удивляется он. – Да мы же «Полонез» Огинского играем!
- Что? – спрашивает Марина Михайловна.
- «По-ло-нез» О-гин-ско-го! – по слогам повторяет батя и говорит мне. – Ну-ка сыграй нам «тоску по родине»!
Я не жду повторного приглашения и бегу к инструменту. Ноты мне теперь не нужны. Я знаю их наизусть – слишком часто приходится играть теперь «Полонез» Огинского для полковника и его жены. После того, как батя рассказал им, как композитор тосковал по родине, они теперь тоже всякий раз плачут.
Я начинаю играть. Марина Михайловна потрясенно молчит.
- А мы тут еще «Осенний сон» начали разучивать, - быстро говорит батя. - Правда, освоили только четыре такта. Но если хотите, можем сыграть!
- Спасибо, хватит, - отвечает она. Никогда не слышала у Марины Михайловны такого тихого голоса.
Шели Шрайман
P.S. Те, кто прочел рассказ первыми, спросили меня: "А что было дальше?"
Я подумала, что надо как-то ответить, раз спрашивают. И вот что я ответила:
Что касается возможного продолжения рассказа, выбирайте сами. Варианта два. 1) Девочка играла настолько ужасно и неправильно, что педагог была в шоке. 2) Девочка играла хорошо, и педагог впала в ступор и почувствовала себя ужасно неловко.
Реальная же развязка истории была такой: учительница поняла, что со мной нельзя, как с другими. Оставила меня в покое с гаммами и мы перешли к произведениям, которые она со мной согласовывала. Сначала играла и спрашивала: "Тебе нравится это?" Если я отвечала "да", она говорила: "Значит, начинаем учить". Вообще-то она была хорошая тетка, но я поняла это после того, как у нас установился нормальный контакт - благодаря "Полонезу" Огинского.