Первые лучи солнца через узкую отдушину проникли в спальню царя, отделанную розовым мрамором, отразились в золотом отполированном зеркале, подвешенном на стене на золотых цепях, и упали на лицо Соломона, заставив его зажмуриться и проснуться. На миг снова закрыл глаза, стараясь вырвать из забвения обрывки сновидения, то ли второй жизни.
Силуэты без лиц, обрывки фраз, слова с исчезающим смыслом. Слишком крепко спал, ничего так и не смог вспомнить. Он осторожно вытащил затекшую руку из-под шеи Милки, даже не открывшей при этом глаза, встал с ложа, часто сжимая кулаки, чтобы восстановить кровообращение, потянулся до хруста в плечах и, взглянув на обнаженную, залюбовался.
Она лежала на спине, полностью раскрытой для него, как развернутый свиток папируса. Читай и наслаждайся. Перечитывай, ибо содержание, хоть и известно, но чрезвычайно пленительно. Тугие белые груди, которые недавно умещались в его ладонях, торчали к потолку соблазнительными холмиками.
Плоский живот с рыжей опушкой вызывал желание прилечь на него и провести губами по шелковистой коже, пахнущей терпкими благовониями. Соломон заколебался, почувствовав учащенное сердцебиение. И, если бы она проснулась, не выдержал, возлег бы на неё, несмотря на то, что, казалось, уже не было сил, всё отдал страстной ночью.
Милка чуть повернула голову, стараясь уклониться от приближающегося солнечного зайчика, жарко осветившего её волосы, и он, взяв кусок уже использованной мягкой влажной ткани, которой ночью вытирал уд, подоткнул его сбоку под тяжелое зеркало, сместив солнечный луч на небольшую нефритовую статую четырехгрудой Астарты, богини любви и плодородия, с загадочной ухмылкой смотревшей на измятое ложе. Она видела и не такое.
Соломон решительно накинул на плечи виссоновый халат и, отодвинув свисающий полог, вышел из спальни, едва не наступив на стражников, крепко спящих на полу, но так и не выпустивших темного древка копья из сжатых кулаков. Он изумленно поднял брови — никогда не видел телохранителей в столь беспомощном состоянии.
Неужели посчитали, что ночь прошла и можно расслабиться? Мелькнула мысль: зло подшутить над ними — связать руки и ноги парчовой тесьмой, стягивающей днем шерстяной полог возле двери спальни, а потом прокричать тревогу. То-то потешные и обескураженные будут у них лица.
Но не стал ничего предпринимать, сочтя идею недостойной царя, смешной и только. Ладно, позже с Фалтием разберемся, в чем причина расхлябанности? Ему придется держать ответ. В любом случае, этих стражников больше не будет в его охране, куда многие воины мечтают попасть из-за высокой оплаты и привилегий, которыми пользуются лишь избранные.
Спустился с портика на едва остывшую за ночь землю. От потемневшей садовой дорожки пряно парило пылью, недавно прибитой водой из кувшина Авесса. Над пышными зелеными кронами сикимор на фоне голубого небосвода стремительно пронеслась стая черных стрижей.
Взгляд не успевал следить за их полетом, вызывая сожаление, что человеку не суждено так же беззаботно и лихо летать по воздуху. Каждому своё. Птицам не предначертано строить города, пирамиды, зиккураты, изменять под себя мир. Но им же не испытывать страстей и страданий. Беззаботная жизнь. Кто знает, что лучше?
Пока шел к купальне, заметил неутомимого Авесса. Когда только спит? Его кудлатая, седая голова равномерно колыхалась над розовым кустом с распустившимися цветами. Видимо, садовник поливает из медного кувшина, подаренного ему Ахисаром. Воду носит от журчащего фонтана, самого близкого открытого водоёма. Надо бы ему помощников найти из недавно поступивших в дворцовое услужение мальчиков. Помрет старик — будет, кем заменить.
Соломон хотел было подойти к нему и исполнить вчерашнее намерение, поблагодарить за хорошую работу, но из-за вялого, полусонного состояния поленился огибать цветник, не по пути к купальне. Пусть Милка сама ему скажет, привыкает быть хозяйкой. У Вирсавии и Ифамари свои предпочтения к обязанностям по управлению дворца, часто ревностно переплетающиеся, и тогда ему приходится применять свою власть — разводить яростно ссорящихся, а потом мирить.
Даже Ахисару хватает работы. За всеми рабами и слугами нужно особое наблюдение, чтобы не возникло ложное чувство безволия господ и собственной безнаказанности. Такое часто бывает там, где рабы получают слишком много свободы, где хозяева устраняются от ведения дел.
Изумрудная поверхность купальни манила прохладой и предвкушением бодрости, которое, знал, наступит после погружения в воду и нескольких энергичных гребков. Он сбросил халат на ветви олеандрового куста, больше похожего на дерево, но с корявым, ветвистым стволом, сладко потянулся, вызвав зевоту, и привычно посмотрел на безоблачное небо.
Там, высоко, почти в зените, под редкими перистыми облаками парила пара стервятников, словно уже высмотрели грядущую жертву и готовились опуститься для пиршества. Обычно они над городом не летают. Странно. Впору завести своих авгуров, чтобы следили за полетом птиц и предсказывали наступление неприятных времен. Забавно, хорошие времена никем не предсказываются, они теряются в повседневности. Ностальгически осознаются гораздо позже, по прошествии годов.
Соломон вдохнул теплый воздух, пахнувший уже нагретым камнем, пряными травами сада, близкой свежестью воды, и оттолкнулся от порфирного края бассейна, вдруг почему-то вспомнив почти забытый эпизод из детства.
Однажды, купаясь в запруде Кедрона, решил удивить друзей необычным прыжком с толстой ветки акации, росшей на берегу — сиганул в воду вниз головой. Но не рассчитал, не успел задержать дыхание в полете — вдох носом получился под водой.
Он захлебнулся. Откашливаясь и выплывая на поверхность, сильно испугался. Испытанный страх походил на ночные кошмары, которые начали сниться после того, как старшая, единокровная сестра Рахиль, рассказала ему перед сном предание о всемирном потопе, начавшемся на семнадцатый день весеннего месяца хешвана, и гибели почти всех живущих людей — поражающая жестокость со стороны Саваофа. Мог бы послать херувимов и истребить мечом только грешников, как позже неоднократно поступал.
Невозможно поверить, что виновным оказался весь людской род, за исключением единственной семьи праведника Ноя, в которой всё же нашелся Хам. Он после потопа надсмеялся над упившимся вина отцом и его обнажившейся срамной наготой. Хотя старика нетрудно понять, — первый урожай винограда, первое вино после потопа. Как удержаться и не напиться на радостях, что вся твоя семья уцелела во всей этой ужасной передряге, больше похожей на расправу с неугодными?
Права четырехгрудая Иштар, богиня любви и плодородия, упрекавшая богов за вызванный потоп: нельзя уничтожать всех людей подряд. Среди беззаботно и нагло грешивших были и праведники, незабывающие богов, регулярно приносящие жертвы и подарки на высотах, в храмах. Можно было наслать на провинившихся неурожайные года, напустить прожорливую саранчу, полчища ядовитых скорпионов, прайды голодных львов, или послать губительный мор из ужасающих болезней, чумы, холеры, оспы (страшная проказа стала обыденностью, с которой приходилось мириться, приспосабливаться), — преступившие должны лично отвечать за свои многочисленные проступки.
Но нет, Саваоф без жалости взирал на миллионы утопающих: стариков и старух — конечно, за долгую жизнь наделавших грехов сверх меры; на миллионы всласть грешивших мужчин и женщин, на бесчисленное множество невинных детей, жадно заглатывающих воздух, перед тем как их поглотила бурлящая, мутная толща воды.
Вероятно, всё это для того, чтобы немногие уцелевшие, прониклись страхом перед сокрушающим гневом Господа и Его карающей десницей, и впоследствии не забывались под воздействием расслабляющей мощи греха, помнили — в жизни мало справедливости, чаще торжествуют обидчики, на стороне которых сила и большая сплоченность.
Подразумевалось — отныне, после вселенской порки, на земле воцарится мир и благочестие. Иначе для чего совершился очистительный потоп со множеством жертв? И почему не случилось нового рая? Люди ведь поняли, что с Единственным Богом нельзя шутить.
С той поры не решался оригинальничать, прыгал, как все, ногами вниз. И сейчас с громким плеском разорвал ступнями зеркальную поверхность купальни с упавшими на неё редкими, случайными листьями; поднял серию коротких волн, перехлестнувших на порфир и песок за ним, где и растворились, оставив влажное пятно, на которое уселись красочные бабочки.
За всплеском падения и погружения в воду до уже заилившегося дна, от которого слабо оттолкнулся ногами, не расслышал смех прислужниц, подсматривающих из-за олеандровых кустов за обнаженным царем. Единственное эротическое развлечение в скучных буднях. Царь не выносил потенциальных соперников во дворце, молодые мужчины не задерживались на дворцовых должностях, изгонялись прочь. Не с кем было даже невинно пококетничать, не говоря уж о плотских удовольствиях.
Вынырнув, Соломон отфыркался и поплыл от одного края к другому, опустив лицо в воду и лихо выбрасывая локти из воды, — так его научили плавать в Египте тамошние мальчишки. В Иудее из-за отсутствия больших водоемов быстрое скольжение на воде не могло привиться, а ему всегда доставляло удовольствие припомнить и применить детские навыки. Приятно на короткое время почувствовать себя ребенком, былую беззаботность и ощутить гибкость тела.
Погружая лицо в воду, и выдыхая в неё воздух, с самодовольной мужской гордостью, краем сознания вспоминал о прошедшей ночи, о Милке и других девах, сравнивал, — не счесть, сколько девственниц перебывало в его объятиях. И каждый раз было приятно сознавать себя первым мужчиной, научившим нежнейшую, и скромную до этого чаровницу, ощущать и проявлять внутреннюю страсть, без опасения бесстыдно выплескивать наружу затаенное желание сладостного греха.
Милка оказалась на удивление способной ученицей, с удовольствием следовала наставлениям Соломона, познавать доселе запретное, волнующее приятное таинство по исследованию стана возлюбленного, и его страстного воздействия на собственное тело и чувства. Не разочаровала его, как было иногда с другими девицами, когда сколько ни бился, не смог преодолеть стыдливую зажатость, зажечь хотя бы искорку ответной страсти. И тогда без сожаления расставался с юной девой, какой бы красивой она ни была.
Что за удовольствие получать удовлетворение одному? С такими невинными приблудами старался не связываться, и, кажется, научился распознавать с первого взгляда. Ими можно только любоваться издали. В Милке с первой встречи почувствовал родственную душу, поэтому и тянулся, думал столько дней.
продолжение: http://www.proza.ru/2014/02/01/1215