Санки

                1.

               Школьный учитель Андрей Петрович Старожилов сидел за домашним письменным столом и со¬ставлял школьный учебный план на следующий месяц, когда в дверь, чуть её при открыв, вся в снегу и слезах протиснулась дочь.
            – Что случилось? – кинулась навстречу мать, оглядывая и ощупывая её с ног до головы.
            – Санки-и! Санки укра-а-ли-и...
            – Как это украли? А ты куда смотрела? – подходя, строго спросил отец.
            – Он меня толкнул в снег, забрал санки и убежа-а-ал, – не успокаиваясь, хлюпала Наташка.
            – Да кто это он? – почти в один голос с женой спросил, начиная сердиться,  Андрей Петрович.
            – Ма-альчи-ик...
            – Какой мальчик? Как он был одет? Ты его знаешь? Куда он побежал? –спрашивал отец, уже натягивая на ноги ботинки.
            – Туда-а, вниз, к шко-оле... в синей ку-ртке... – тянула Наташка.
            – Ну, ладно, ладно, мы новые купим. – Успокаивала её мать, и, обернувшись к мужу, добавила, – Сиди, куда ты пойдёшь? Его там уже и след простыл.
            – Интересное дело! – возмутился отец, – ребёнка у самого дома обижают, а я должен сидеть?
            Как был, в спортивном костюме, он быстро вышел на улицу и напра¬вился к школе с одним стремлением – восстановить справедливость.
           Сзади семенила, поминутно всхлипывая, Наташка.
           – Здесь его нет? – то и дело останавливался Андрей Петрович у стаек катающихся то тут, то там ребятишек, поджидая и спрашивая Наташку.
           –Нет. – Каждый раз мотала головой дочь.
           Так они обежали половину квартала.
           – Он у меня ещё летом деньги хотел отобрать, когда мама меня в магазин посылала. Он где-то здесь живёт, – уже успокоившись, рассказывала Наташка.
           – Какие деньги? – удивился отец. – А почему ты мне ничего не сказала?
           – Ты на работе был. Я маме говорила. За меня тётя заступилась, и он убежал.
           – Вот паршивец, – возмутился Андрей Петрович, – ему ещё и деньги нужны?
           Всё это ему было до боли знакомо из его, казалось бы далекого, но так отчётливо вспомнившегося сейчас детства. Но тогда... Он прервал свои размышления и обратился к дочери:
           – Если увидишь его когда -- сразу говори мне.
                2.
           На другой день, возвращаясь с работы, Старожилов только вошёл в подъезд своего дома, а уже услышал бегущую навстречу по лестнице с пятого этажа Наташку.
           – Папа, папочка! Вон он там! Сейчас я его видела...
           – Кто? – Изумился Андреи Петрович, поймав на лету запыхавшуюся дочь. Думы его были заняты школьными проблемами.
           – Тот мальчик! Он внизу, под сопкой, катается на моих санках. Я проходила, у меня прутик в руках был, я сказала ему: отдай санки, а он подошёл, отобрал у меня прутик и мне им в глаз, я еле успела отвернуться... – сбиваясь, тараторила Наташка.
Наташка училась в первом классе и, по-видимому, только пришла из школы, не успела переодеться, стояла перед отцом в меховой папке и школьной форме с белым фартучком, глядя перед собой широко раскрытыми, горящими глазами.
           – На-ка дипломат и иди домой. – Андрей Петрович развернулся и быстро пошагал в указанном дочерью направлении.
           – Под сопкой буксовала грузовая машина. Шофёр -- то выскакивал из кабины, отбрасывал лопатой снег из-под колёс, то -- снова влезал в ма¬шину, давил на педали, и снова машина буксовала...
Чуть в стороне стоял пацанёнок в синей коротковатой курточке, лет десяти-одиннадцати и с интересом смотрел на мытарства шофера, поминутно шмыгая мокрым носом. Рядом стояли Наташкины санки. Старожилов узнал их сразу. «Да, в таком возрасте пора бы и научиться вытирать сопли», – подумал Андрей Петрович. Он почти безошибочно научился различать за внешним видом и внутренним миром учеников образы их родителей. -- «Этот – «беспризорник». Он представил родителей мальчика вечно сетующими на занятость на работе, хотя на самом деле, и, скорее всего, с головой ушедших в интересы личного плана.
Подойдя к не обращающему на него внимания пацану, развернул его за плечо лицом к себе, внимательно посмотрел в глаза:
           – Чьи это санки?
           Пацан с деланным спокойствием посмотрел на санки, потом на спрашивающего:
           – Не знаю, – пожал плечами.
           Такая невозмутимая дерзость оскорбила Старожилова. Он взял мальчишку за руку и повёл к дороге:
           – Ну-ка, веди меня к себе домой, хочу посмотреть на твоих родителей. Мо¬жет это они тебя научили санки отбирать?
           – Ой-ой-ой, – захныкал пацан, притворяясь, будто ему сделали больно, –  больше не буду! Дяденька, отпустите!
           – Ты что же такой жидкий на расправу? А деньги и санки у девочек отбирать – герой!
           Андрей Петрович вспомнил свое детство, детский дом. Поступая туда, даже первоклассники, уже вовсю «смолили» «Беломор». Казалось, они с рождения, с молоком неизвестной им матери, впитали в себя тягу к курению. На переменах они «строчили» у знакомых и незнакомых недетдомовских учеников – домашняков по пять копеек на «карманные расходы». А потом, вместо конфет, через старших воспитанников, покупали себе за пару пятаков пачку дешёвых сигарет «Огонёк». Но это было тогда... Им негде было взять того, что имели их  в меру обеспеченные одноклассники. Кроме воспитателей у них не было ни кого из родных. А теперь?
            Ему стало неприятно смотреть на расслюнявившегося мальца. Пацан, опустив голову, послушно вёл Старожилова за собой. Поднялись на пятый этаж близстоящего дома. «Надо же, расположение квартиры точно, как у меня», – подумал Андрей Петрович, читая на рваной обивке двери надпись под нарисованной мелом рожицей: «Это балбес».
            Постучал, – молчание. Постучал сильнее, – никаких шорохов за дверью.
            - Что, нет никого?
            – Должны быть, – скуксился парнишка и нажал на кнопку расположенного в стороне от двери звонка с такой силой, что Старожилов понял: «Врёт. Нет никого. Тянет время».
            – Ну, ладно, пошли, – они спустились вниз, вышли из подъезда, – Сейчас возь¬мёшь санки и отвезёшь их туда, где отбирал. Я тебя буду ждать на том месте. А потом вместе пойдём к той девчонке, у которой ты их отбирал, и  извинишься перед ней. Понял? – проговорил учитель.
            – Понял.
            Андрей Петрович отпустил пацана и пошёл вверх, к своему дому:
            – Только смотри, я здесь недалеко живу, если убежишь, я всё расскажу твоим родителям, да и тебя ещё встречу не раз.
            Выйдя на условленное место, Старожилов остановился, и стал с интересом наблюдать результаты своего «эксперимента»: «Придёт или не придёт? – размышлял он. – По всему видно, что не придёт… А может и придёт, если не захочет, чтобы я родителям говорил. Если уважает родителей или боится, – придёт. А парнишка кажется подленький. Хотя сейчас увидим.  Интересно на родителей посмотреть. Надо  сходить к нему домой, хоть он и не мой ученик. Да, в воскресенье схожу, побеседую с ними».
            Тем временем мальчишка в синей куртке вышел из-за угла дома, везя за собой санки. Увидев, что навязавшийся на его голову мучитель сто¬ит далеко, он бросил санки, сорвал с головы шапку, чтобы не слетела при беге, и что есть мочи, припустившись вниз по сопке, вскоре скрылся за школой.
            –  Н-да, – грустно усмехнулся Андрей Петрович, – вот и опыт. Алхимиком тебе только быть, – иронизировал он над собой. Спустился, взял санки за тесёмку и повёз домой.
               
                3.
    В воскресенье, в десять часов утра Старожилов стал одеваться.
   –  Куда это ты? – спросила жена.
   – Да хочу сходить, поговорить с родителями того мальца.
   – Нужен он тебе? 3абрал санки и ладно.
            – Ну, как же? – оправдывался уже немолодой учитель. – Человек всё же растёт, надо подсказать родителям. Со стороны-то оно виднее.
            А идти собственно и не хотелось. Что-то в поведении мальчишки наталкивало на мысль о бесплодности этого похода. И эта рожица на двери. Уважающие себя люди давно бы всё стёрли и обивку сменили. Может, там бичи живут? А он уже бывал у подобных родителей, беседовал с этими, спихнувшими своих детей на воспитание школы и улицы, хозяевами. Обычно они ничего не хотят понимать. Всё знают, но понять нарочно отказываются: «Вы школа? Вы и воспитывайте! А я на работе с утра до ночи, – храпит какая-нибудь потрёпанная жизнью мамаша, дымя папиросой и разя перега¬ром, всё время оглядываясь на прикрытую дверь кухни, где, по всей видимости проводится узкое застолье, даже не предлагая пройти и присесть для беседы. –Раз мы детей для общества рожаем, пусть общество их и воспитывает».
           … Дверь открыла благообразная миловидная старушка, однако взгляд у неё был неприятный, бегающий. «На тёщу мою похожа, – улыбнулся учитель, – как хорошо, что я ошибся в представлениях. Наверное, последний ребёнок в большой семье,  вот и растёт балованным », – промелькнуло в го¬лове.
           – Извините, я по поводу вашего сына пришёл.
           – Какого? – осведомилась старушка, не пуская гостя в квартиру. – У меня их два.   Глаза её остановились и насторожились, как будто она заранее знала, о чём пойдёт речь.
           – Самого малого, того, что в синеё куртке. Может, разрешите войти?
           – Старушка отступила, пропуская учителя в прихожую:
           – Так это мой внук.
           – Да? – удивился Андрей Петрович, не сообразив, почему пацан приводил его именно сюда. – А... что же родители? Он с вами живёт?
           – Нет, на Ключевской.
           – И что же, у него и мать, и отец есть?
           – Есть. И мать, и отец. – Старушка выжидательно смотрела на непрошеного гостя.
           Произошла небольшая заминка. Старожилов находился в раздумье: с чего бы начать, да и стоит ли вести речь с бабушкой? Был бы это её сын... Объяснить, что он учитель? Но какая разница, даже если бы на его месте был не учитель? Но если пришёл, нужно хотя бы объяснить причину.
           – Понимаете, такая история получилась, – запинаясь, начал Андрей Петрович…
           Пока повествовал о причине своего прихода, он мельком оглядывал двухкомнатную квартиру в открытые двери: старый шифоньер, диван, телевизор,  стулья, кровать и, что неприятно бросилось в глаза, -- ни одной полки с книгами. На душе стало неуютно.
           – Знаешь что? – грубо перебила его вдруг агрессивно преобразившаяся старушка. Глаза её сузились, зрачки засверкали злобой. – У него нет чужих санок, и они ему не нужны. Ко мне он их не приносил. Я их не видела!
           – Так ведь…, – опешил учитель, – не в санках дело. Вы поговорите с ним, он и деньги у моей дочери отбирал...
           При последних словах на его голову, как поток ледяной воды из ушата,  хлынула «выразительная» речь старухи...
           – Да гони ты его в шею! – раздался мужской голос из кухни.
           – Позвольте, я только... – растерянно заикался Андрей Петрович.
           – А-а-а? Жаловаться пришёл? Я думала он по делу! А он – жаловаться! Пошёл отсюда! – наступала старуха.
           – Гони! Гони его к … матери! – вторил голос из кухни.
           – Да вы понимаете, – пытался вразумить их Старожилов, – какого вы впоследствии человека из него воспитаете?
           – Вон отсюда! А то вытолкаю в шею! – завизжала бабка, – Санки ему, видите ли жалко стало, буржуй проклятый! Наш внук никогда не возьмет чужих денег! Брехло собачье!
           Обида и злость за незаслуженные оскорбления переполняли эмоциональную натуру учителя: «Почему именно буржуй?». Нервы собрались в один клубок, готовый вот-вот разорваться. Перед глазами снова пронес¬лось детство, детский дом, неписаные законы воспитанников.
           – Хо-ро-шо! – отрезал он с расстановкой, еле сдерживая себя, – представь¬те, что в следующий раз на моём месте окажется такой же беспардонный человек, как вы. Он просто пришибёт вашего внука за воровство!
           – Бабка на секунду осеклась, возможно вдумываясь в слова пришедшего, как будто последняя фраза оказались магической. Старожилов раз¬вернулся и вышел.
           Но только он вышел, на него славно спустили свору собак. Бабуля вдогонку, визгливым голосом, стала прямо-таки «лить помои», разбавленные нецензурной руганью, на голову учителя, а по «помоям» волнами рокотал отборный мужской мат.
           Развернувшись на  лестничном пролёте, Андрей Петрович на мгно¬венье увидел и обладателя мужского баса: тщедушный старичок в «семей¬ных» трусах и засаленной майке выскочил из квартиры и с размаху запустил в учителя ботинок...
           Сработала реакция – естественный инстинкт самосохранения. Ан¬дрей Петрович пригнулся и ботинок,  пролетев над головой, стукнулся о стену и с грохотом упал на пол. Когда он выпрямился, старик уже трусливо скрылся за дверью. Ста¬руха молча стояла, облокотясь на перила. В её глазах искрилась злая ухмылка: «Ну, что, – мол, – получил?»
           Старожилов внутренне негодовал, но спокойно поправил шапку и, глядя старухе в глаза, повторил:               
           – Запомните, не вы его отучите от воровства – общество, люди сами это сделают, – и стал спускаться вниз.
           Следом долго ещё неслись проклятия старухи, оглашающие весь подъезд.
               
                4.
            «Странное дело, – думал учитель… Выйдя на улицу, он остановился, вдохнул морозного воздуха. Стресс спал…, – почему мы всё время пасуем перед хамством? Почему мы считаем зазорным бороться с хамами их же методами? Почему мы сразу оглядываемся на окружающих нас людей, тогда как хамам наплевать на это окружение? Почему так получается: свяжешься с дураком и самого дураком считать будут? Может поэтому и развивается равноду¬шие к хамству у людей: лишь бы меня не трогали?» – Он медленно побрёл в сопку к своему дому. -- «И зачем он мне нужен, этот пацан? Какое собст¬венно моё дело, что с ним будет? Отлупит его кто за подобные дела или прибьёт? Конечно же, он встретит в жизни достойное противодействие на свои действия, но не будет ли это поздно? Ведь он уже испорчен благодаря бабушке и дедушке, папе и маме. Старожилову стало стыдно за допущенную в разговоре резкость, и он старался оправдать сам себя: «А как же иначе заставить подумать этих заступников о поведении их чада? Какими словами? По-хорошему-то не получилось?» Но что-то заставляло его сомневаться  в своих выводах.         
           И тут он вспом¬нил басню Эзопа, и как за спасательный круг схватился за её мораль.
           Была у одного бедного земледельца скульптурка божка. Каждое утро, отправляясь на работу, в поле, он молился ей и просил послать хороший урожай. Но каждый год то поздние заморозки уничтожали всходы, то град побивал посев, то ещё какие-нибудь напасти... И вот бедняк, вконец разорившись, взял да хватил этого божка в отчаянии об пол... Тот раскололся вдребезги, а из него высыпалась куча золотых монет…
           А мораль у этой басни такая: с хорошими людьми нужно поступать по-хорошему, а с плохими – по-плохому.
           И всё-таки он не смог поступить по-хамски. Теперь ему ис¬кренне стало жаль обкраденную при живых родителях душу ребёнка. Наверное, правильно он сделал, что пошёл работать в школу. Пацаны совсем разболтались: дома их в основном женщины воспитывают, в школе – тоже -- учителя одни женщины. А парню для настоящего воспитания мужское плечо нужно рядом, чтобы он и опереться мог на него, и оттолкнуться где надо.
           Снова нахлынули воспоминания… «А ведь никто после выпуска из детдома не угодил в тюрьму. Почему же многие пацаны, у которых есть и мать и отец, и бабки с дедами, состоят на учете в детских комнатах милиции? Им даже льстит название – «трудный ребенок ». Они кичатся перед сверстниками тем, что с милицией «дело» имеют.  Воспитывайте нас, мы – трудные!»
           В том, что его резкое заключительное слово заставит старуху задуматься над поведением внука и рассказать о случившемся родителям мальчишки - Старожилов не сомневался. Какому родителю хочется, чтобы его ребёнку на улице по голове настучали? Всякие люди есть.
           Он прибавил шаг.
           Жена встретила Андрея Петровича у порога:
          – Ну, как, с пользой сходил?
          Он задумчиво посмотрел на жену, потом улыбнулся и спросил:
          – Скажи, как бы ты поступила, если бы в тебя ботинком запустили?

                Декабрь 1984 – январь 1988 гг.
                Петропавловск-Камчатский.