К О Г Д А Р Е К И Т Е К Л И В Г О Р У
ВОСПОМИНАНИЯ О ТОМ, ЧЕГО МНОГИЕ НЕ ЗАМЕТИЛИ
Роман-эссе
М.А. Булгаков говорил,
что он ненавидит редакторов,
и будет ненавидеть их всю жизнь.
Не все редакторы одинаковы.
Анатолию Яковлевичу Загороднему,
моему первому учителю в редакторской работе,
посвящаю.
Автор
«ВЕЛИКИЙ САТИРИК», ИЛИ ДОЛЬКА АРБУЗА
В нашей маленькой, состоявшей из трёх человек, но очень дружной семье, были свои традиции. Мой сын Саша определил всем собственные имена и графические изображения, – так сказать, родовые гербы. Начитавшись Фенимора Купера и насмотревшись приключений Гойко Митича в фильмах про Чингачгука, он решил всем присвоить прозвища. Себя он называл Петушиной Шпорой, его символом была куриная лапа; Алина, его младшая сестрёнка, звалась Ясное Солнце, изображением её было солнышко; меня дети окрестили Великим Сатириком, моим знаком было что-то похожее на дольку арбуза – так изображалась улыбка. И так долго в нашей семье было, даже уже когда дети подросли, жили вдали от меня (потому что я часто лечилась в стационарах), мы переписывались и обязательно отмечали письма своими индейскими именами и знаками.
Конечно, великого сатирика из меня не вышло, но я писала какие-то рассказики на темы юмора, публиковала их в журнале «Шмель». Это знали на работе, и мне часто доставалось выпускать чей-нибудь сатирический сборник. Не всегда это доставляло удовольствие: хотелось более интересных и «престижных» авторов и книг. Но когда, переехав в Воронеж, я осталась без любимой работы и долго не могла найти хотя бы что-то, что отдаленно напоминало об обязанностях книжного редактора, то смогла оценить ту невосполнимую потерю, которая случилась в моей профессиональной деятельности. Всё, что было связано с работой над выпуском книг, стало дорого и мило сердцу. А все авторы, с кем довелось работать, враз оказались для меня небожителями (а я так неосторожно сама себя от них отлучила).
Как-то в Воронеже у знакомых я увидела на полке книгу, которую выпускала еще в Алма-Ате. Сердце защемило. Сатирический сборник московских юмористов-крокодильцев назывался «Сила смеха». Кто-то настойчиво проталкивал эти, так называемые сатиру и юмор, для издания в Казахстане. Всплывает в памяти имя художника Евгения Шабельника, который приезжал из Москвы в Алма-Ату, очевидно, чтобы участвовать в тиражировании книги. Он сделал весьма профессиональное оформление, но когда я в школе выпускала стенгазету, то наш художник Шурик Брёхов рисовал шаржи не хуже Шабельника. Помню, во время работы над рукописью мне было не смешно. Книга посредственная, но редакторское заключение должно было быть положительное – не восторженное, но допускающее такое издание. К тому же часто звонил какой-то автор из Москвы и всё боялся, что я исправлю текст, отчего никто не поймет его юмора. Тот ещё был зануда! Марк Виленский, кажется. У него и рассказ назывался «Ошибка корректора Щукиной». Бедняга, ему досталось от редакторов в других местах, так он боялся, что и я чем-нибудь его огорчу. Для меня это была непамятная книга. И надо же: в Воронеже, когда я была в гостях у моей коллеги по новой работе Олечки Поповой, на полке стояла немилая моему сердцу «Сила смеха». Я ей небрежно сказала:
– Вот, возьми книжку и посмотри, кто там редактор.
Оля заахала и скоро вся её семья, включая кошку Люську, смотрела на меня, как на диковинку заморскую. А мне же было приятно то, что книгу, над которой когда-то давно трудилась в Алма-Ате, я встретила в Воронеже на полке у знакомого человека.
С сатирой и юмором мне приходилось работать много. Однажды юморист, Николай Иванович Шевцов, привёл меня в такое уныние своей будущей книгой, что я не смогла ничего положительного о его рукописи написать. Это был не столько могущественный, но могущий и влиятельный человек, бывший завотделом, а может и редактор, республиканской партийной газеты «Казахстанская правда». Кто в те времена жил и работал, знает и помнит, каким непререкаемым авторитетом обладали журналисты таких изданий. К истинной литературе редко кто из них имел отношение, но книги они издавали весьма шустро и регулярно. Я уже к тому времени очень серьёзно болела, и мне было тяжело брать дополнительную нагрузку, а книга именно так и готовилась к изданию: вне всяких графиков и очередей. Автор сам меня просил быть редактором его сборника. Очевидно, он думал, что коль и я пишу свои рассказики, то и его смогу пропустить без хлопот. (Я еще не подозревала даже, что столь серьезный человек, занимавший длительное время весьма солидный пост в главной газете республики, мог так непрофессионально и глупо, как мне тогда казалось, писать.) Подкупило то, что он сам выбрал меня как возможного редактора его книги. Пришлось согласиться. А он, очевидно из чувства благодарности, видя, что я тяжело болею и практически почти всё время провожу в больницах, предложил мне консультации очень хорошего специалиста по иглотерапии, который работал в санатории Совета министров КазССР. Явно, не для простых смертных предлагалась мне терапия. Для него это было доступно, всё было «схвачено», он ведь тоже принадлежал к так называемой номенклатуре. Для меня же это было очень большим подарком. Я не соглашалась, считала, что это меня обяжет, и я не смогу быть объективной в оценке его книги. Но мои коллеги посмеялись надо мной, назвали меня непрактичной и посоветовали воспользоваться очень редкой возможностью поправить своё здоровье у серьёзного специалиста в таком серьёзном месте. Каюсь, грешна. Согласилась я ездить в санаторий, который находится в горах. Меня даже с работы туда отпускали, хотя я тратила на это около трёх часов ежедневно.
Несмотря на столь щедрую протекцию любезного автора, мне всё же пришлось написать отрицательное редакторское заключение. Мне очень было неловко перед ним, я жалела о том, что согласилась на это лечение, но против своих понятий о литературе я не могла идти. Сейчас мне это смешно. Издание книг по многим параметрам теперь больше тяготеет к средству удовлетворения самолюбия, к бизнесу, и только очень редко – к истинной литературе. Тогда же я по неопытности считала, что каждую художественную книгу следует рассматривать как литературное издание. И чего я добилась? Меня стали вызывать в кабинеты всех начальников нашего издательства, сам автор поднял кампанию против меня, обвинил меня в непрофессиональном подходе к такому серьезному писателю, как он. И как резюме прозвучала его фраза, что я ничего не понимаю ни в юморе, ни в сатире. Другой редактор, Ольга Бреусова, более сговорчивая, эту книжку выпустила без проблем, даже не читая то, что там было написано. При этом она мне сказала:
– Ну, оно тебе нужно было? Подписала бы и нервы не трепала.
О, как она была права! Ведь плетью обуха не перешибёшь. Раз автор смог поставить свою рукопись в тематический план издательства, то тут уже никто не мог ему помешать её издать. Это был единичный случай, когда автора был недоволен всей моей работой. И произошёл он за месяц до моего отъезда из Алма-Аты. Наверное, мне не следовало быть столь настойчивой в отстаивании своих «принципов». Это ведь не о мировом шедевре речь шла. Мало ли такой «макулатуры» тогда выпускалось? Да и всё оценивается со временем. Нынешние «бестселлеры» заставляют только недоумевать: а где же литература. И теперь, я уверена, что книжка того алма-атинского фельетониста действительно смешна, она памятник тому, что было, и чему мы откровенно поклонялись. И сегодня, по прошествии почти двадцати лет, мне бы хотелось повиниться перед Николаем Ивановичем Шевцовым и извиниться за те свои «принципы». Но, увы, сделать этого уже нельзя. Доброта должна быть своевременна, – жаль, что такие очевидные истины приходится постигать только после многочисленных шишек, набитых собственным лбом.
Я не противопоставляла своё творчество творчеству моих авторов-сатириков. Всегда знала место, вполне отдавала себе отчёт, что у меня не будет никаких протекций и радеть за меня некому в том, чтобы я поставила в тематический план свою рукопись. Я писала стихи, рассказы и юморески, но не считала возможным это издать отдельной книгой. Некоторые мои стихи выпущены в коллективном сборнике поэзии, а сатирические рассказы – в двух коллективных книжках, довольно часто печатались в журнале «Шмель». Это казахстанский «Крокодил».
Его русскоязычным изданием занимался Станислав Малоземов, очень и очень продуктивный и разносторонний автор, кстати, лауреат конкурса «Золотой теленок», проводимый «Литературной газетой», многосторонне одарённый журналист. По стечению обстоятельств он оказался моим соседом, жил в доме неподалёку. Уже после того, как я изрядно опубликовала своих рассказов в его журнале, когда мы уже были с ним накоротке, он как-то зашёл ко мне в гости. Жила я одна, с мужем мы уже расстались, детей забрала в Калач мама. В очередной раз отлежав в стационаре, только выписалась на дом. Стас пришёл довольно поздно, часу в двенадцатом ночи, чем меня весьма и весьма удивил. Но это объяснялось просто. Он был на концерте авторской песни в качестве барда, возвращался домой, и вспомнил, что я живу ближе от остановки, чем он. Мы с ним поговорили, он поинтересовался моим здоровьем и сказал, что нельзя поддаваться никаким недугам. Захотел спеть мне, у него с собой была гитара. Но, видя, что я никак не воодушевилась его песнями, высказал предположение, что я ничего не понимаю в авторской песне. Я покорно согласилась: мне на самом деле не понятно было, почему то, что он воспроизводил речитативом под аккомпанемент гитары, называлось песней. В таком случае, кто тогда бард? К тому же было поздно, и мне не хотелось беспокоить соседей, бередить их воображение. Ничего предосудительного мы не делали, просто человеку очень надо было поделиться радостью после своего выступления на концерте.
Из коллекции:
Он подарил мне свой сборник сатирических рассказов «Как делают погоду», изданный в «Жалыне». Надпись на ней замысловатая, в духе истинного юмориста: «Уважаемой Екатерине от уважаемого автора, который всегда не прочь работать с хорошими редакторами дружественного издательства «Жазуши». Дек.- 85 г.»
Одна моя коллега, Лена Шкловская, усмотрела в этом прямой намёк на подкуп. Это не так, от меня совсем, никогда не зависело, поставят того или иного автора в тематический план издательства или не поставят, как не зависело это от любого другого рядового редактора, будь он даже старшим. Эти «судьбоносные» решения принимались за толстыми двойными дверями кабинетов начальства. Нас же с Малоземовым связывали дружеские отношения по общему делу. Я отослала рассказ в журнал, его напечатали. Это было для меня кстати, потому что гонорар был с четверть моей зарплаты. В конце года секретарь издательства принесла мне бандероль. Я была удивлена от неожиданности: это был мой приз – альбом об Алма-Ате.
«Екатерине Мосиной. Победителю творческого конкурса «Веселое перо-1985». С новым творческим годом! Успехов, юмора в избытке, веселого пера! «Шмель».
В моём дневнике, начатом ещё в школьные годы, куда я делала записи почти каждый день, но потом всё реже и реже, а позднее – и один раз за пять-десять лет, как раз есть такая запись об этом призе:
«30 декабря 1985 года. ...Предпраздничный день. Я надела новое платье. Ничего себе еще... Секретарша Кама принесла мне бандероль. В ней приз от «Шмеля», как победителю конкурса «Веселое перо-85». А я и не знала, что это у них конкурс такой, думала – рубрика. Такая маленькая приятность к Новому году».
Я отослала ещё рассказы, что-то было напечатано.
Судя по тому, что в конце 1986 года мне из журнала пришла открытка с текстом:
«Уважаемая тов. Мосина Е.! Желаем Вам в Новом году всего самого наилучшего – счастья, здоровья, успеха! «Шмель».
Победителем конкурса в 1986 году мои рассказы не стали.
А через год мне пришло еще одно письмо, где на фирменном бланке было написано:
«23 марта 1988 г. Уважаемая тов. Мосина! Редакция журнала «Шмель» поздравляет Вас с почетным 3-м местом в конкурсе «Веселое перо» за 1987 год. Просим Вас найти возможность и посетить редакцию: Вам будет вручен приз. Предварительно позвоните, пожалуйста, по телефону 63-69-74. Редактор отдела писем В. Дмитриев».
Оказывается, я опять участвовала в конкурсе, и мне вручили настенные часы, работающие от батарейки.
Кстати:
С этими часами было сплошное недоразумение. Секундная стрелка по циферблату передвигалась с таким «шарканьем», что я, повесив их в своей комнате на стену, очень пожалела об этом. Я не могла спать от такого шумного отсчета времени. Однажды в бессонную ночь я написала об этих часах юмореску «Почетный приз», которая, кстати сказать, вошла в коллективный сатирический сборник «Шутки в сторону», изданный в Алма-Ате уже после того, как я переехала в Воронеж. Я перевесила часы в прихожую. Когда я уезжала из Алма-Аты в Воронеж, то подарила эти часы моей родной редакции. «Пусть вам будет память обо мне», - сказала я своим товарищам по работе. Впоследствии, моя коллега Анна Павловна Тимофеева, уходя на пенсию, забрала с собой этот мой «почетный приз», о чём она мне в письме и написала. И изредка на протяжении нашей пятилетней переписки она сообщала, как они себя ведут: «А часики потихоньку ширкают, правда отстали уже, наверно, недели на две, батарейка садится, а в продаже нет. Остановятся на секунду-две и снова ширк-ширк».
То, что не было в продаже батареек, а за ними и много чего другого – это признак того времени всеобщего разрушения – Перестройки. Начиналось разрушение всего, что было до этого создано. Не минула чаша сия и издательство «Жазушы». Редакция русской литературы была то ли упразднена, то ли объединена с другой, переводной.
«Остались трое девчонок из русской редакции…», – написала мне Надежда Георгиевна Поведёнок из Алма-Аты 29.10.91 г. Ещё одна знакомая, Генриетта Даниэлевна Вигдорович, пишет о том, что в русской редакции редакторы – одна «перешла в Комитет», другая «не работает в издат[ельстве]. Я как-то звонила... Все другие». Старые кадры распустили, а новым мой «памятный подарок» был бессмысленным.
Когда я засобиралась уезжать из Алма-Аты, ещё только теоретически, даже не были найдены никакие варианты обмена квартиры, Стас Малоземов меня отговаривал от моей затеи.
– Ты думаешь, что там тебя кто-нибудь ждет? Здесь ты уже человек, а там кто будешь?
Но я думала только о том, что возможно в Воронеже я буду чувствовать себя лучше, потому что алма-атинский климат для меня был очень тяжелым.
Кстати:
О, как прав был Станислав Борисович Малоземов. Ведь пока работаешь, кажется, что так и должно быть. Но когда пришлось оставить любимую работу в связи с переездом в Воронеж, то я смогла быстро оценить всю её значимость. В этом городе я всё начинала заново, с нуля. Были времена, когда я долго искала работу. А мои знания и навыки, полученные в издательстве «Жазушы», здесь не удалось применить на практике. И горько и обидно это осознавать, но как профессионал-издатель я здесь длительное время оказалась не востребованной. Я делала судорожные «телодвижения», писала письма и рассылала их в разные московские издания, в надежде где-либо быть опубликованной. Работы творческой не было, денег тоже. Я билась головой о стенку и набивала новые шишки.
Мои лавры сатирика в Воронеже тоже не пригодились, хотя я тогда получила телеграмму из Запорожья, где проводилась зональная «Юморина», с приглашением участвовать в ней. Но на «Юморину» я не смогла поехать, наверное, туго было со средствами.
Это не была знаменитая одесская «Юморина», но объявили конкурс, в котором поясняли, что финалисты из Запорожья попадут в Одессу. Надо было подать заявку, что я и сделала.
«Председателю жюри конкурса «Юморина-89»
Георгию Горину
от просто Екатерины Мосиной
З А Я В К А
на участие в конкурсе «Юморина-89» в качестве автора
сатирических и юмористических рассказов (выбрать можно, но мне хотелось бы предложить рассказ «Юдифь»).
Автохарактеристика прилагается, как того требуют условия конкурса, а вот рассказ я посылаю на всякий случай, ведь про это в условиях ничего не сказано.
19 февраля 1989 года.»
В результате мне пришла телеграмма с приглашением выступить:
<МОСКВА 249140 24 03/03 1610=
ДОС 38 ВОРОНЕЖ 51 ПЕШЕСТРЕЛЕЦКАЯ Д 135 КВ 66 МОСИНОЙ=
ЮМОРИНА ПРИГЛАШАЕТ ГОРОД ЗАПОРОЖЬЕ ПРИЕЗД 18 МАРТА
ГОСТИНИЦА ДНЕПР ОТЬЕЗД 20 МАРТА ЛИМИТ ВЫСТУПЛЕНИЯ 12 МИНУТ->
С сатирой и юмором у меня происходили в Алма-Ате такие истории, о которых надо бы вспомнить. Как-то звонит мне Станислав Малоземов и приглашает прийти в редакцию журнала «Ара-Шмель» и забрать письмо, которое пришло на моё имя.
– Вот, тебе уже и почитатели пишут, – не без ехидства заметил он. До этого мне никогда никаких писем читатели не присылали, а тут из Москвы написал человек с очень редкостным именем – Авенир, его отчество я уже не помню, а фамилия была самая заурядная – Гончаров. Я купилась на то, что он прочел мой рассказ и прислал на него свой отклик. Я ему ответила и поблагодарила за внимание. Стоило только один раз ответить. Авенир Гончаров не просто писал, он забрасывал меня всякий раз заказными письмами, и я недовольная тем, что надо тратить время на стояние в очереди на почте, всякий раз раздражалась и на его бессмысленные заигрывания. Он прислал мне фото, где на фоне огромного осьминога-каруселей в Луна-парке стояли три дядечки, среди которых мой почитатель предлагал «узнать» его. Это его кокетство меня окончательно вывело из себя. Я не стала ничего писать, а только поставила на изображении чудища-осьминога зеленый крестик, и на обороте фотокарточки написала: «Я вас узнала...», и отослала ее владельцу. Думала, что на этом его внимание ко мне и закончится. Ничуть! Он опять прислал мне письмо, где буквально написал следующее: «Я восторгаюсь Вашим чувством юмора! Искрометный юмор!» – и далее опять что-то о любви. Я уже жалела, что ввязалась в эту переписку, и больше не отвечала ни на какие письма от «почитателя».
Кстати:
Зато другой случай, также связанный с авторской «славой», оставил меня немного разочарованной. Когда я повышала свою квалификацию в Москве, мы с редактором из молодёжного издательства «Жалын» Леной Кузьминой поехали в Загорск (теперь Сергиев Посад) днём на пасхальную службу. Возвращались мы в электричке, не такой уж и полной. Была весна, воскресенье, дачный сезон не начался. Напротив нас сидело семейство: отец, мать и их сын, лет десяти. Все они с интересом и увлечением читали наш алма-атинский журнал «Шмель». Было удивительно, что журнал встретился так далеко от Казахстана. Я толкнула Лену:
– Смотри, мой рассказ читают.
Она хмыкнула:
– Мосина, тебе от славы не тошно?
Мы с ней засмеялись. В самом деле, попутчики читали мой рассказ. Меня немножко задело, что они не узнали меня по фотографии, которая была там напечатана. Хотелось спросить у них, понравился ли им мой рассказ, но я на это не решилась, зато я увидела, как читают мой рассказ в московской электричке, а семейство даже не представляло, что живой автор сидит напротив них.
Кроме журнала «Ара-Шмель» мои юморески были опубликованы на радио в передаче для подростков «Ровесники». Это было очень давно, я ещё училась в школе. Я мечтала поступить в МГУ имени Ломоносова на факультет журналистики, поэтому писала в «Пионерскую зорьку», в «Пионерскую правду» и была членом юношеского совета радиопередачи для старшеклассников «Ровесники».
А самый первый мой опус прозвучал в эфире Всесоюзного радио в рубрике «Юмор в коротких штанишках», которую вёл поэт Михаил Либин. Я училась тогда в седьмом классе. Передача шла вечером, я уже легла спать, родители похрапывали, а мой младший братишка бодрствовал. У меня была привычка засыпать в обнимку с репродуктором. Я ложилась на свой диван, снимала радио со стены и прикладывала его к уху, делая громкость минимальной, чтобы никому не мешать в нашей однокомнатной квартире. Телевизоры тогда были только у тех, кто жил в достатке, чего в моей семье не было никогда, пока я там жила. Поэтому радио было моим «другом». И тут я услышала:
– Следующее письмо пришло из города Калач Воронежской области от нашей юной слушательницы Кати Косенко... – и имя, и письмо на весь Советский Союз огласил поэт Михаил Либин, ведущий рубрики. Я резко выключила приемник, но братец заметил моё волнение, он услышал моё имя по радио и заорал:
– Про нашу Катьку что-то по радио говорят!
Хорошо, что родители крепко спали. Так началась моя «слава сатирика и юмориста».
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ "О НЕСОВПАДЕНИИ ГОРОСКОПОВ" http://www.proza.ru/2012/03/21/325