Яркий свет из окна слепил глаза. Я, пробудившись ото сна, попыталась разомкнуть веки, однако пришлось сделать это несколько быстрее, чем я ожидала. А все из-за этого странного… запаха. Нет-нет, он не был приторным или неприятным, как раз наоборот! Он был, на удивление, свежим и чистым, не таким, к какому я привыкла за свои 17 лет проживания в небольшой двухкомнатной квартирке. Но и это было не единственным моим удивлением.
Медленно поднявшись на постели, я обнаружила, что нахожусь в огромной, роскошной комнате. Сколько кружев, золота, расписных украшений и античных картин эпохи Возрождения висели на высоких стенах. У постели, на прикроватной тумбочке, догорала небольшая одинокая свеча в деревянном резном подсвечнике. За окнами ярко озаряли окружность ночное светило и миллионы светло-голубых звездочек.
Как я, простая выпускница из самой обыкновенной школы из незнакомого города очутилась здесь, я и представить не могла. Однако, не спорю, вместе со смятением по телу волнами прокатывались миллионы приятных мурашек. Именно о такой жизни я мечтала с самого детства, о жизни во дворце, в сказке.
Я поднялась с непривычно мягкой постели и решила оглядеться.
У дальней стены мое внимание привлекла картина, она была самой большой среди остальных. На ней были изображены высокий, статный и весьма опрятной наружности мужчина с властным взглядом, выглядевший примерно на сорок лет. Слева от него стояла молодая миниатюрная брюнетка с длинными кудрями и шоколадными глазами. Мужчина приобнимал её правой рукой за плечи, девушка же, в свою очередь, обнимала стоящую перед ней девочку-малышку лет трех-четырех. Девчушка, была как две капли воды похожа на своего отца, но наивные шоколадные глазки и вздернутый носик явно достались ей от матери. А за руку с малышкой стоял приятный мальчуган чуть выше ростом девочки.
Все одеяния семейства говорили, что они принадлежат к богатым, аристократичным особам с высшим чином. Тут меня привлекла деталь, которую не заметила при первом просмотре на картину. Малышка стояла чуть впереди матери. Что говорило о том, что её мама была с животиком. Наверное, она была беременна.
Вдоволь насладившись картиной при лунном свете, я отошла немного далее, глубже в комнату и вот тут-то я и замерла. Затаив дыхание, и расширяя глаза до невозможного, я плавно подошла к объекту удивления.
Я увидела свое собственное отражение. Это была та самая девушка с картины. Длинная ночная сорочка обтягивала приличного размера живот.
Но это немыслимо! Этого просто не может быть! Я просто не могу оказаться той девушкой с картины. Хотя, еще раз переведя взгляд на нее, а потом обратно на зеркало, я поняла - это действительно я. Конечно же, черты лица девушки – это и есть мои собственные, но темные длинные локоны… именно это и сбило меня с толку. Я ведь прекрасно помню, как усердно выкрашивала волосы в ярко-алый, а сейчас передо мной мой родной цвет. Я медленно опустила ладони на живот и попыталась прийти в себя. Но тут меня отвлек, едва уловимый, звук. Мне даже показалось, словно я ослышалась, но тут снова послышался он, на это раз намного четче. Он доносился с центрального окна, за которым был небольшой балкончик.
Я подошла к окну и тут услышала громкий шепот:
-Катарина, это я – Уильям.
Я удивилась. Катарина – похоже на мое имя,. Но не такое, да и меня так уже давно никто не называл, все давно привыкли к моему псевдониму. А речь Уильяма. Она определенно была английской, а я знать не знаю этого языка. Однако осмелившись, я отворила окна нараспашку и вышла на балкончик:
-Уильям? – Спросила я, и удивилась собственному голосу. Он был намного звонче и мягче.
-Да, любовь моя, это я – твой вечный поэт. – Сказал мужчина, стоявший снизу.
Его глаза так заблестели при виде меня.
– Ты пустишь меня, моя муза?
Я кивнула, испугавшись, что не смогу ответить по-английски, хотя и прекрасно понимала то, о чем мне говорил этот незнакомец. И тут медленно собрав все мысли воедино меня словно осенило. Уильям, английская речь, поэт, эпоха Возрождения… Неужели передо мной был сам Уильям Шекспир? Конечно, я могла ошибаться, но сегодня итак все слишком странно. Вполне вероятно, что это лишь только сон. А во снах, как известно, возможно всё.
И пока я все это обдумывала, Уильям ловко забрался ко мне на балкон, словно проделывал эту процедуру не единожды. А после он рьяно прильнул ко мне, по-хозяйски обняв.
Я растерялась. Но все же попыталась оттолкнуть, хотя, признаюсь, его поцелуи мне вовсе не были противны.
Уильям, почувствовав мои сопротивления, отпрянул от меня и удивленно посмотрел прямо в глаза.
-Что-то не так, Катарина? Эдвард снова тебя ударил или обидел? – Его слова при названии имени неизвестного мне Эдварда так и пестрили ядовитостью, а взгляд его стал беспокойным.
Я отрицательно покачала головой. А Уильям нежно коснулся ладонями у виска и внимательно вглядевшись в моя глаза, спросил:
-Тебе больно говорить? Он что-то сделал, что ты не можешь рассказывать?
-Да нет же, дело не в этом, тут все иначе… - я остановилась. Я говорила по-английски!
И хотя меня радовала такая интимная обстановка с Уильямом, меня совсем не счастливил тот факт, что я торчу в неизвестном и пусть таком приятном месте, в непонятном времени с незнакомым человеком, да, к всеобщему счастью, я еще и беременна?!
И тут мои руки, словно по мановению волшебной палочки, при одной только мысли о беременности, коснулись выпирающего животика. Я попыталась сосредоточиться, а Уильям, кажется, и вовсе был растерян.
-Катарина, тебе не здоровится? Может лучше прилечь? – Уильям аккуратно приобнял меня и повел обратно в комнату. Он довел меня до постели и уложил, а сам присел с краешка и погладил меня по щеке.
Этот жест был полон любви и нежности, и мне поневоле стало так тоскливо от того, что эта любовь предназначена далеко не мне, а той, за которую он меня принимает. Она предназначалась той девушке с картины. Но кто она тогда? И почему так похожа на меня? И Шекспир ли передо мной?
-Кто я? И кто ты? – К сожалению, мой затуманившийся разум не смог надумать вопросы посодержательней.
Уильям взглянул на меня с опаской.
-Я Уильям. Уильям Шекспир, а ты Катарина де Вер, жена графа Эдварда Оксфорда. Мы любим друг друга. – Уильям нежно коснулся губами моего лба.
А я… я была в смятении. Это и правда он.. Шекспир! Знаменитый поэт и драматург. Тот, чьи пьесы и сонеты прославились на весь мир. Тот, кто лучше всех поставил любовь в стихах. Тот, кому нет равных в этом поприще. Тот, кому посвящены множество кинолент, стихов, картин и легенд. Тот, чье имя и личность навсегда останется загадкой.
Волна странного счастья прошлась по всему моему телу, и я не осознав своего порыва, бросилась в объятья Шекспиру. Я прижимала его крепче к себе, чтобы осознать, что он реален.
-Уильям. Уильям Шекспир! Мой Шекспир! Мой вечный поэт! – Только и восклицала я. Как же приятно было осознавать, что сейчас передо мной тот, о ком мечтают миллионы девушек и женщин. Нет-нет, не о Ромео все мы мечтаем. Мы мечтаем о Шекспире, чтобы однажды он прошептал нам слова любви глубокой ночью, а утром посвятил сонет.
-Тише, тише, душа моя. Нас могут услышать. А если меня увидят в твоих покоях, то тогда все догадаются, что ты носишь моего ребенка. А не ты ли говорила мне, что это должно остаться тайной навечно? – Уильям немного отстранился от меня, а потом с улыбкой взглянув начал накручивать на свой палец мой темный локон.
А меня одолевало безграничное счастье. Я беременна не от графа, а это значит, что истории не все известно о детях Шекспира. Его род не ушел в вечность. Возможно, сейчас есть его потомки, которые хранят эту тайну. Хотя.. сейчас ли? Я же даже не знаю в каком я времени. Но какая разница?
-Над чем ты сейчас работаешь, Уильям? – Мне нужно было узнать это, словно от этого зависела моя судьба.
-Ты же знаешь, сонеты… Закончил «Генриха VI» и выпустил «Тита Андроника». Вчера вышло первое издание. – Тут взгляд Уильяма стал печальным, он сгорбился, оторвался от меня и ухватился за голову, а на лице его застыла мука.
-Что такой, Уильям? – Я аккуратно коснулась его плеча, но он никак не отреагировал. – Уильям?
-Что-то неладное со мной творится. Я потерял свой дар. Я больше не могу писать. Есть только образы и некоторые сцены, но я никак не могу собрать их воедино. Это так томительно. После смерти Марло, я не могу писать о любви. Что со мной, Катарина? Я правда теряю свой дар? – Шекспир взглянул на меня с отчаянием.
А я лишь смягчила улыбку, и нежно прошептала:
-Иди ко мне.
Уильям повиновался, а я с трепетом коснулась его губ и старалась подарить ему как можно больше чувств.
Я знала о каких образах и сценах шла речь, а потому оторвавшись от его сладостных губ, добавила:
-Если у нас с тобой родится сын, я назову его Ромео, а если дочь Джульеттой.
Уильям хотел было что-то добавить, но я коснулась пальчиком его губ, дабы продолжить свою речь.
-А потом наша с тобой кровинка полюбит сильно-сильно, как мы с тобой, и даже не смотря на все трудности, что будут у него на пути, наш ребенок справится с ними и будет счастлив в любви и утешении.
-А будем ли счастливы мы? – Шекспир так и загорелся этим разговором, и тоска ушла с его лица.
-Ты женат, а я замужем за графом Оксфордом. У нас у каждого своя семья. Не положено графине с поэтом знакомства водить. У нас нет счастья, но зато мы есть друг у друга. А это главное. Наша любовь сильнее всех преград. – И хотя я прекрасно осознавала, что это не моя судьба, а судьба Катарины де Вер, графини Оксфордской, почему-то мне захотелось создать их собственное счастье, а главное я хотела, чтобы Уильям больше не печалился из-за пьес. Он Великий. И я обязана была его сподвигнуть на написание этой знаменитейшей пьесы.
Уильям, было даже опечалился, но блеск в его глазах стал настолько ярким.
-Я напишу трагедию о нас. О тебе и обо мне. О Ромео и Джульетте.
Сближенье ваше сумраком объято.
Сквозь толщу туч не кажет солнце глаз.
Пойдем, обсудим сообща утраты
И обвиним иль оправдаем вас.
Но повесть о Ромео и Джульетте
- Останется печальнейшей на свете. – Закончила за него я.
Уильям зацвел. Он вновь обнял меня и поцеловал. И тут меня словно занесло в туман. В глазах начало темнеть, а разум смешивался. Не знаю, что это, но у меня было чувство, будто я ухожу.
-Ты станешь самым великим поэтом. Весь мир будет слагать о тебе легенды. Ты самый известный во всем мире, мой Уильям Шекспир. – Я говорила это, как свои последние слова в жизни, но я обязана была сказать это Шекспиру.
Последнее, что я увидела – это обеспокоенный взгляд самого красивого мужчины на свете, взгляд Уильяма Шекспира.
Но уже через мгновенье, я вновь открыла глаза, а в нос ударил пыльный запах. Я снова была в своей комнате, в ней все по-прежнему было так, как и до встречи с Уильямом. Или может встречи и вовсе не было и это оказалось сном? Я с тоскою на глазах вновь закрыла глаза и попыталась заснуть. И царство Морфея очень быстро околдовало меня. Я вновь ушла в забытье, так и не заметив, что на столе был открыт старый фотоальбом с моими детскими фотографиями. Как возле него лежал скомканный клочок бумаги, где было мелким ровным почерком выведены аккуратные слова: «Is devoted to my daughter Juliett»
А с обратной стороны сонет:
«In the old age black was not counted fair,
Or if it were it bore not beauty's name;
But now is black beauty's successive heir,
And beauty slandered with a bastard shame:
For since each hand hath put on Nature's power,
Fairing the foul with art's false borrowed face,
Sweet beauty hath no name, no holy bower,
But is profaned, if not lives in disgrace.
Therefore my mistress' brows are raven black,
Her eyes so suited, and they mourners seem
At such who not born fair no beauty lack,
Sland'ring creation with a false esteem:
Yet so they mourn, becoming of their woe,
That every tongue says beauty should look so.
K. de O. and W. Sh.»