- Ольга Никаноровна, вы хотите отомстить большевикам за свою семью, которую они уничтожили? За то, что нищей вас, богатейшую владелицу, сделали?
- Будь они прокляты!
- Так вот. Я предлагаю вам … но вы должны подумать … я предлагаю вам отомстить им страшно, жестоко … но не сейчас … Позже!
- Не понимаю.
- Сегодня сила на их стороне. Я не знаю, сколько времени продержится власть бандитов. Возможно, несколько месяцев, пока мир не придет нам на помощь. Возможно, да-да, возможно, и много лет. Чтобы вернуть России свободу, чтобы победить взбунтовавшуюся чернь, нам, сынам Отечества, придется принести немало жертв.
- Я одна из них?
- Ну зачем же так? Вы можете принести громадную пользу силам добра в борьбе с силами зла, если замрете, затаитесь – и в нужный момент нанесете страшный удар по большевикам!
- Точнее, полковник Розанов. Мы знакомы с юности. Я не девочка, я деловая женщина. В чем моя задача, какой удар и где я могу нанести? Говорите прямо, чего вы хотите?
- Ольга Никаноровна, нам нужен резидент. Нам нужен человек, который будет своим в «государстве пролетариата» и в нужный момент примет наших людей для взрыва в тылу врага. Одного из многих взрывов.
- Я поняла это предложение, как подтверждение нашего поражения на данный момент. Да?
- Не стану скрывать. Мы разгромлены. Я покидаю Россию. Буду участвовать в борьбе с Советами всеми доступными средствами. Власть их еще крепка. Народ не понял, какое ярмо его ждет под лозунгами свободы, равенства и братства. Западные либералы не справились с узурпаторами. Кишка тонка оказалась, извините. Вы готовы к трудному подвигу?
***
Лебедев снял очки, протер стекла. Посидел минуту с закрытыми глазами. Включил радио.
- От Советского Информбюро, - зазвучал голос Левитана.
Прослушав неутешительную сводку, Иван Григорьевич снова принялся за работу. Завод должен был дать продукцию не позднее января. Фронт не мог ждать. Лично товарищ Сталин контролирует ход строительства.
Директор завода вздохнул: как член партии с восемнадцатого года, он привык к партийной дисциплине, к демократическому централизму, к героическому преодолению трудностей, самой же партией и созданных.
Он верил в партию все так же, как в том далеком восемнадцатом, когда он, шестнадцатилетний, сел на коня, уведенного у кулака-соседа и, сильно взмахнув украденной шашкой, поскакал в партизанский отряд Федора Абрамова - биться с буржуями и помещиками насмерть.
С Федором, который был на два года старше, они подружились крепко, не раз спасали друг друга от гибели неминуемой.
А после победы над белыми пошли учиться. Оба оказались способными ребятами. Окончив рабфак, двинулись дальше.
И вот он, Иван Лебедев – директор крупнейшего оборонного завода, эвакуированного в глубь страны. А Федя - …
- Неужели действительно оказался врагом народа? – вслух прошептал Иван Григорьевич. – Нет, не такой он человек!
Снова вернулся к плану развертывания завода на этом болотистом месте. Впрочем, болото уже промерзло.
Сроки – явно нереальные, но нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики!
Отдав несколько срочных распоряжений, директор завода потер виски. – Нет, не был он врагом, - снова подумал об Абрамове. – А как сейчас помог бы мне он! Судьба … Он был в гражданку моим командиром, а я стал его директором на заводе … Нет, не был шпионом Федя, не был и вредителем … Болтал много лишнего – это верно … Сталина критиковал … Сколько раз говорил я ему …
Вошла, не поднимая всегда глядящих в пол глаз, худая высокая техничка, убиравшая в длинном деревянном бараке, временном помещении заводоуправления (постоянное здание еще и строить не начали). Прежде всего надо было возвести корпуса и параллельно смонтировать оборудование! Фронт не может ждать!
- Иван Григорьевич, можно у вас убрать? Вон сколько накидали! Никакого порядку! Зарастете грязью, где это видано?!
- Убирайте, Ольга Никаноровна. А на меня просто не обращайте внимания, - улыбнулся директор завода. – Я вам мешать не буду.
Ольга Никаноровна ловко убирала кабинет, собирая в мешочек мусор. Туда же, в мешочек, вываливала и обрывки бумажек. Просмотрит их и самые важные положит в валенки, прикроет стелькой шерстяной. А вечером передаст Ивану Ильичу Селезневу.
Селезнев объявился в начале войны. Пришел, назвал пароль. Она ответила. При этом все же побаивалась: вдруг он агент госбезопасности, подосланный к ней. Но полковник Розанов прислал с Селезневым коротенькое письмо, из которого она поняла, что все в порядке.
- Иван Ильич, у меня вы никак не можете остановиться. Сами видите, я живу в комнатушке с тремя эвакуированными женщинами. Хорошо, что их сейчас нет дома. Да еще соседи, на один коридор – три семьи.
Селезнев засмеялся:
- А здание вашего великолепного особняка отлично используется как госпиталь. Оно не старело без ремонта уже много лет. Основательно строили.
- Мрачная шутка. Вы вне подозрений? Хвоста не заметили за собой?
- Зря волнуетесь. Я ведь фронтовик, был ранен, лежал в госпитале, а сейчас нашел работу. Завхозом устроился и по совместительству – сторожем. При работе – и моя квартира. К вам больше не приду. Встречаться будем как бы ненароком по понедельникам в разных местах. В какие часы вы можете приходить? Мне было бы удобно вечером.
***
Разгром фашистских войск под Москвой она перенесла легко. Более того, это ей доставило радость: из газет и радиопередач она поняла, что не свободу долгожданную, а новое, позорное рабство несут немецкие войска ее великому народу.
Беседы с Лебедевым, директором завода, заставили ее по-новому оценить и этого человека. Прониклась к нему уважением.
По-новому стала смотреть и на свою шпионскую деятельность.
- Г-споди, я же предательница, - шептала вся в слезах по ночам. – Я же родной русский народ в тяжкую годину предаю. Да, ненавижу большевистскую сволочь. Но оккупанты еще хуже. Гибнут мальчишки-солдатики на морозе, проклятые фашисты деревни жгут, партизан вешают, а я ...
Потом мысли ее обращались к полковнику Розанову.
- Вы предали Россию, полковник. Да-да, предали! И я – вместе с вами! А ваш Селезнев, наверно, немец. Ариец, судя по его внешности. Высшая раса ...
И снова женщина о большевиках думала. О коллективизации страшной. О странных процессах судебных и о многочисленных расстрелах без суда. О лагерях и колониях, где люди гибли без вины. Сталина она ненавидела еще сильнее, чем Ленина и Троцкого.
- Всю банду под названием Политбюро ненавижу, - яростно шептала по ночам не один год. – И всех рабов, им подчинившихся.
Но свое настроение, свои мысли она очень тщательно скрывала.
Теперь же совсем растерялась бывшая деловая женщина, а ныне техничка. Пришла ей в голову мысль о том, что хорошо Советская власть использует и фабрику ее, и пароходы. Она бы и сама могла все это отдать народу, если бы потребовалось ныне для обороны. Перед ней возникали не раз образы Минина и Пожарского.
- Гитлер, может быть, для кого-то и не хуже Сталина, но он хочет превратить нас, великороссов, в рабов! Не бывать этому! – едва не произнесла вслух на работе, слушая сводку Информбюро по радио.
***
- Иван Григорьевич, мне нужно поговорить с вами. Дело не терпит отлагательства.
Лебедев удивился. Техничка заговорила языком интеллигенции. И осанка ее мгновенно изменилась. И ее красивые, умные, печальные глаза впервые прямо, но с болью смотрели в его глаза. Что-то странное происходит!
- Я вас слушаю.
- Иван Григорьевич, помните, как вы мне однажды рассказали о своем друге Федоре Абрамове, который ...
- Не понимаю, почему вдруг ...
- Я долго думала ... Не решалась ... Но я должна ... Вы не соблюдаете секретности. Нет, я не обвиняю вас. Наоборот. Дело в том, что я ... шпионка. Я собирала бумажки, и некоторые из них представляли ценность для вражеской разведки. Я передавала их человеку, который связан с ней.
Лебедев побледнел. Не провокатор ли перед ним? А если и в самом деле шпионка, то почему вдруг ему признается?
Силы в этот миг покинули Ольгу Никаноровну. Она слабо ахнула и упала в обморок. Теперь Лебедев был уверен в том, что перед ним и в самом деле запутавшаяся шпионка.
Он поднял трубку телефона.
***
На очной ставке с Селезневым, который не успел разгрызть ампулу в воротнике во время его захвата, она говорила спокойно, уверенно.
Оказался этот как бы Селезнев матерым агентом германской разведки. Но жажда жизни, которую ему обещали сохранить в случае сотрудничества с органами безопасности, пересилила и заставила его выдать всю сеть и подробно рассказать о связи с раскаявшейся уборщицей-шпионкой.
***
Госбезопасность торжествовала очередную победу. На заводе были усилены меры по охране военной тайны.
Лебедев отделался строгим выговором, так как завод досрочно начал выдавать продукцию, сразу же отправляемую на фронт.
Ольга Никаноровна так и не предстала перед судом: она повесилась в камере, зацепив порванную и скрученную нижнюю рубаху за решетку крохотного окошка.
Оставила коротенькую записку:
«Жить больше нет смысла. Да и раньше, видно, не было».